Любовное зелье

Бал-маскарад, один из множества пышных балов, устраиваемых Людовиком XIV, Королём-Солнцем, в Лувре, давно не казался капитану королевских гвардейцев Леону таким утомительным. Несмотря на осеннюю прохладу, царившую на улице, внутри было жарко и душно, сотни свечей, освещавших залы, истекали воском, от людей пахло духами, пóтом и вином, их яркие наряды и блестящие серебряно-золотые маски создавали пёструю круговерть, от которой рябило в глазах и начинала болеть голова. Стоя у стены и внимательно наблюдая за празднующими, Леон крепче стиснул зубы, мысленно приказав подступающей головной боли убираться прочь.

В такие моменты он ненавидел свою должность. Было невыносимо смотреть на фальшивые лицемерные улыбки придворных, на их бесконечное жеманство, поклоны и танцы, слушать музыку, которая с каждым часом звучала всё более раздражающе, вдыхать смесь запахов, которая со временем становилась почти тошнотворной, и сохранять на лице невозмутимое выражение. Леон презирал большинство присутствующих здесь, и в такие моменты это было очень трудно скрыть.

Сегодня на балу присутствовали новые лица, совсем недавно угодившие в это змеиное гнездо. Их было четверо: Анри де Лонгвиль, сын герцога де Лонгвиля (хотя при дворе ходили слухи, что настоящим его отцом является аббат д’Эрбле, известный также как Арамис), щеголеватый и обаятельный молодой человек; Рауль де Ла Фер, сын графа де Ла Фер, того самого легендарного Атоса, прибывший в столицу из своего поместья; Жаклин д’Артаньян, дочь маршала Франции д’Артаньяна, уже некоторое время служившая фрейлиной при королеве-матери; Анжелика дю Валлон, дочь барона дю Валлона, силача Портоса, прибывшая в Париж прямо из монастыря.

Со всеми детьми мушкетёров Леон был знаком, и все они, за исключением Анжелики, ему не нравились. Несостоявшаяся монахиня была мила, по-детски непосредственна, наивна и безгранично добра, так что капитан неожиданно для себя понял, что относится к этой едва знакомой ему девушке как к младшей сестре. Жаклин д’Артаньян оказалась вовсе не такой: дерзкая, острая на язык и безрассудно храбрая, она порой говорила Леону такие вещи, за которые он вызвал бы на дуэль любого мужчину. Но Жаклин была девушкой, поэтому приходилось сдерживаться и только бросать язвительные фразы в ответ. Анри и Рауль быстро сдружились, и к Леону, незаконному сыну, не знавшему своего отца, оба относились с высокомерием. Де Лонгвиль при этом был едва ли не более насмешливым, чем Жаклин, Рауль оказался меланхоличным и печальным моралистом, каким, должно быть, был и его отец.

Леон недолюбливал детей мушкетёров и частенько мечтал застать их за каким-нибудь неподобающим занятием и арестовать, но пока что такой возможности не представлялось. Вот и сейчас Анри и Рауль насмешливо раскланялись с ним, Жаклин с прямо-таки издевательской улыбкой сделала реверанс, Анжелика неловко поклонилась, улыбаясь вполне искренне, и больше они на Леона внимания не обращали. Жаклин, прикрывшая лицо лёгкой золотой маской, танцевала со множеством кавалеров, но больше других выделяла Анри де Лонгвиля: по Лувру уже гуляли слухи, что у этих двоих роман. Молодой граф де Ла Фер, в свою очередь, не отходил от баронессы дю Валлон, неустанно заботясь о ней. При виде этих молодых людей, чьи отцы погибли так внезапно, но они сумели объединиться дружбой не менее крепкой, чем дружба Атоса, Портоса, Арамиса и д’Артаньяна, у капитана что-то сжалось в груди, и он поскорее отвёл взгляд.

К концу празднества Леон уже плохо соображал, что происходит, и был несказанно рад, когда пёстрая толпа в костюмах и масках медленно поплыла через парадную лестницу к своим каретам. Наконец-то он мог передохнуть, постоять у приоткрытого окна, наслаждаясь прохладным ветерком, веющим снаружи, и зашагать прочь по коридорам Лувра, разминая затёкшие ноги, в сумрак надвигающейся ночи, подальше от свечей с их дрожащим желтоватым пламенем, от запахов жареного мяса, вина и пота, от неумолкающей и раздражающей толпы. Он свернул в очередной коридор и уже направлялся к лестнице, как вдруг из темноты его окликнул женский голос:

– Господин капитан!

Вздрогнув от неожиданности, Леон развернулся. В углу, слабо освещённая проникающим из окна лунным светом, стояла женщина. Прищурившись, капитан шагнул ближе и смог разглядеть её. Он видел её на сегодняшнем балу и на нескольких до этого – нынче она была в изумрудно-зелёном платье, удивительно подходившем к цвету её больших глаз, сплошь расшитом бабочками из жёсткой ткани. Маска в виде бабочки висела на шее незнакомки, и Леон мог рассмотреть её лицо, красивое, но хищное, с капризно изогнутым ртом. Глаза её блестели в темноте, губы кривились, тёмно-рыжие локоны растрепались и выбились из причёски. Женщина, казалось, с трудом держится на ногах, и голос её, когда она обратилась к Леону, звучал хрипло. «Уж не пьяна ли она?» – подумалось ему.

– Сударыня? – он приблизился ещё на шаг. – Кажется, мы незнакомы?

– Я знаю, кто вы, – устало ответила она, цепляясь за стену: похоже, силы стремительно покидали её. – Леон, капитан королевских гвардейцев. Моё имя вы тоже наверняка слышали. Я госпожа де Круаль, Луиза де Круаль.

– Тот самый загадочный помощник Кольбера? – он с удивлением уставился на неё. – Признаться, я всегда считал, что де Круаль – это мужчина.

– Теперь вы знаете, что я женщина, – Луиза тяжело дышала, грудь её вздымалась, и Леон заметил, что шнуровка на её платье наполовину распущена. – Вы, как и я, служите Кольберу, а значит, мы с вами союзники. И мне срочно нужна ваша помощь.

– Чем я могу вам помочь? – немедленно подобрался Леон.