Закрываю папку и откидываюсь на спинку кресла. Десятое дело отписано! Тру горящие — словно песок попал! — веки и зеваю так широко, что хрустят челюсти. Беру сотовый и смотрю на светящиеся в темноте цифры: полпервого ночи. Слышу урчание желудка, невольно морщусь: опять забыла поужинать! Теперь стану ночной жрицей — буду есть ночью. Поднимаюсь, ноющие колени едва разгибаются, и, сунув стопы в пушистые тапочки, выхожу из своей комнаты. Увидев светлый прямоугольник стеклянной кухонной двери, вздрагиваю. Со стороны спальни родителей доносится богатырский храп отца, а это значит только одно.
— Эта девчонка! — шепчу зло.
Открываю дверь на кухню и слышу приглушённую, чтобы не мешать отцу, музыку. Мама, облокотившись спиной о стену, сидит за столом, веки её опущены, рот приоткрыт. Из маленького грязно-жёлтого приёмника доносятся отрывистые выдохи, словно кто-то убегает, и мрачная мелодия. Мама вздрагивает, резко выпрямив спину, смотрит на меня и облегчённо вздыхает:
— Напугала.
— Детектив слушаешь? — хмыкаю. Усаживаюсь на табурет и, устало упираясь в стол локтями, подаюсь вперёд. — Леська опять где-то шляется?
Мама слабо улыбается и виновато, словно это она принудительно послала дочь в ночной клуб, опускает глаза. Ухмыляюсь и набираю на сотовом сестру. Мама ни за что не ляжет, пока дочь не вернётся, и упрашивать бесполезно. Выход только один — дать Леське хорошего пенделя, чтобы летела домой аки на крыльях!
В трубке длинные гудки, затем короткие. Терпеливо набираю снова и снова: в клубе музыка такая, что услышать звонок просто нереально. Но это и не нужно. Когда Леська захочет сделать очередное селфи, то увидит пропущенные вызовы. И в зависимости от того, сколько их будет, зависит скорость, с которой она прискачет домой. Набираю, кажется, в десятый раз.
— Нинка! — раздаётся в трубке радостный голос. Сестра кричит не потому, что думает, что я глухая, просто она сама уже почти ничего не слышит. На фоне гулкого «тыц-тыц» Леська орёт: — Зачем звонишь?
Поднимаюсь и, быстро ретировавшись на лестничную площадку, осторожно прикрываю за собой дверь так, чтобы замок не защёлкнулся.
— Угадай! — хмыкаю. — Время хочу узнать! Не подскажешь?
— С кем треплешься? — слышу мужской голос.
— Сестра моя! — отвечает Леська.
— Зови сюда! — орёт мужик, и я вздрагиваю: это точно не Ванька!
— Ага! — смеётся Леська. — Она приедет! С ОМОНом!
— Тогда завязывай! — грубо рявкает мужчина.
По спине моей ползут ледяные мурашки. Судя по голосу, он намного старше Леськи. Сестра пьяно хохочет, и я, сменив тактику, вкрадчиво интересуюсь:
— Похоже, тебе весело. Что за клуб? Надеюсь, это нормальное заведение, а не какой-нибудь притон?
Сестра смеётся:
— Нинка, это же «Голд»! Как можно обозвать притоном самый модный клуб города?
Вздыхаю с облегчением и уточняю:
— А Ванька с тобой?
— Ванька? — рассеянно переспрашивает Леська, и у меня холодеет затылок. — Не-а… Мне пора!
Слышу в трубке короткие гудки, а сердце просто грохочет. В ночной тишине многоквартирного дома кажется, что стук его услышит даже мама! Я осторожно захожу в квартиру и, подхватив из хрустальной вазы ключи от машины, засовываю в карман шорт удостоверение и сотовый. Приоткрываю дверь на кухню и, звякнув ключами перед собой, как можно спокойнее говорю:
— Мам, я за Лесей. Она позвонила, сказала, что такси не может поймать. Не жди нас, ложись спать!
Мама молча смотрит на меня, черты её смягчаются, взгляд полон благодарности. Киваю и торопливо выбегаю из квартиры. Зная, что Леська в безопасности, мама, скорее всего, ляжет спать и утром пойдёт на работу более-менее выспавшаяся. Сбегаю по ступенькам и распахиваю железную дверь. Короткий скрип и звучный хлопок остались позади, а я бегу к своей крошке. На ходу нажимаю на пульте кнопку, пикает отключённая сигнализация. Распахнув дверцу, плюхаюсь на сидение и тут же выстраиваю маршрут на навигаторе. Это Леська наизусть знает все клубы города, а мне, дни и ночи прикованной к работе, придётся повозиться, чтобы найти этот так называемый модный «Голд»!
Кручу руль и выныриваю из спального района на широкую улицу, наполненную ночными огнями и рекламой так, что возникает ощущение, будто окунаешься в безумный танец тысячи новогодних ёлок. Навигатор показывает всего пять километров, но я нажимаю педаль газа до упора, смело обгоняя другие авто. Очень уж не понравился мне грубый голос мужика. И где Ванька? Соседский мальчишка с серьёзным лицом, который часто приходил к нам в гости и смотрел грустными серыми глазами. Они с Леськой неразлучны, кажется, лет с пяти. С тех самых пор, как мне приходилось после школы сидеть с ними обоими до позднего возвращения кого-либо из мам.
Навигатор сообщает, что я на месте, и я давлю на тормоз, высматриваю среди бесчисленного количества машин где бы припарковаться, но мест нет. Стоянка перед зданием, сияющим миллионом разноцветных огней, просто забита. Действительно модный клуб. У входа замечаю длиннющую очередь. Вот блин!
Останавливаю машину на обочине, заглушаю двигатель. Схватив ключи, выскакиваю и нос к носу сталкиваюсь с полицейским.
— Здесь парковаться не положено! — раздражённо рявкает тот. — Уберите машину!
— Я на пять минут, — в спешке бросаю я, но страж порядка хватает меня за локоть.
Вижу каменное выражение его лица, обречённо вздыхаю, сую руку в задний карман шорт и вынимаю корочки мирового судьи. Раскрываю перед его глазами и тоном нежной куртизанки говорю:
— Я на пять минут! Но если вы нетерпеливы, можете поступать так, как вам заблагорассудится!
Раздаётся стук в дверь, в кабинет заглядывает Люда:
— Нина Ивановна, к вам Фёдор Петрович. Есть времечко принять?
Поджимаю губы и смотрю на помощницу весьма красноречиво. Уж кто-кто, а Люда должна знать, есть ли у меня времечко. Сама с утра притащила стопку папок из соседнего кабинета — Дарья Васильевна в больницу загремела с истощением. Прямо с суда и увезли на скорой! Ещё две судьи в отпусках. Рычу сквозь зубы:
— Разумеется, Людочка! Времени у нас с тобой предостаточно, так ведь?
Сдерживаю желание посоветовать в следующий раз включить мозги и сказать прилипчивому депутату, что я на планёрке, ведь Фёдор Петрович в приёмной может услышать. Но вижу по лицу помощницы, что та поняла намёк. Сегодня ей не удастся уйти с работы раньше меня, даже если небо рухнет на землю. А там и до утра недолго, так что ночевать будем вдвоём на кожаном диванчике приёмной…
Помрачневшая Люда исчезает, и в кабинет важным павлином вступает Фёдор Петрович. Бесцеремонно хватает мою руку, прижимает тыльную часть ладони к своим губам, улыбается:
— Счастлив лицезреть самую прекрасную судью нашего города!
Осторожно выуживаю из его холёных наманикюренных пальцев руку и тщательно маскирую раздражённый оскал вежливой улыбкой, киваю на стул:
— Присаживайтесь, пожалуйста. Что вас привело?
Терпеть не могу такие визиты, общение с представителями власти напоминает хождение по канату над пропастью: приходится следить не только за каждым словом, но и за движением тела, даже за мыслями! Фёдор Петрович подмечает любой случайный жест или косой взгляд, психология — его второе высшее образование. Сейчас уже легче, а раньше он из меня жгуты скручивал! После общения с депутатом приходилось менять рубашку под мантией, та промокала насквозь так, словно я марафон пробежала. Но постепенно я научилась общаться и с такими вот скользкими типами.
Сейчас стараюсь придерживаться официальной линии разговора, вежливо отсекая ежеминутные намёки, возвращаю собеседника в рамки деловых отношений. Но Фёдор Петрович не из тех, кто сдаётся.
— Может, обсудим это за ужином? — вкрадчиво спрашивает он и снова накрывает мою ладонь своей. — Или у меня на даче.
— Извините, Фёдор Петрович, — привычно отодвигаюсь я. — Сегодня у меня очень много работы. Вряд ли я найду время для ужина.
— Тогда за завтраком, — не сдаётся депутат и едва заметно подмигивает: — Я пришлю машину, когда скажете.
Мне отчаянно хочется стереть с тщательно выбритого лица белозубую улыбку, желательно ноутбуком, но я лишь вежливо качаю головой:
— Не стоит, Фёдор Петрович. Я вам уже всё объяснила и уверена, что вы легко решите вашу проблему, если последуете моему совету.
— А вы любите раков? — неожиданно спрашивает мужчина.
Моргаю и теряюсь в мыслях. Вот это да! Решил идти ва-банк? Зная этого человека, уверена, что мне сейчас открыто предложили секс. Конечно, у Фёдора Петровича хватило ума заменить одну букву в слове и тут же елейным тоном пояснить:
— Недалеко от моей дачи есть небольшое озеро, я с удовольствием вас… вам раков наловлю.
Ох, чего мне стоило удержать на лице спокойное выражение! А вот взгляд, увы, выдал мои истинные чувства. Судя по удовлетворённой ухмылке, которая затаилась в уголках губ Фёдора Петровича, он очень доволен, что удалось меня вывести из себя. Не знаю, чем бы закончилась дуэль взглядов, если б не помощница.
— Нина Ивановна, — зовёт из-за закрытой двери Люда. — Через пять минут заседание.
Не сдерживаю облегчения и выдыхаю:
— Извините, Фёдор Петрович, у меня на раков жуткая аллергия. Наслаждайтесь сами.
Подхватываю не глядя первые попавшиеся папки и поднимаюсь. Депутат тоже встаёт, и мне очень не нравится его взгляд. Что-то явно задумал. Но главное — разговор закончен. Иду к двери, которую учтиво придерживает Фёдор Петрович. Ощущаю его взгляд на своей пятой точке. Вот же кобель! Мало ему мозги мне трахать, ещё и под мантию хочет залезть. Ну уж нет, пусть своих раков сам... ест!
На заседании размышляю о том, как сильно мешают людям эмоции стать счастливее. Потерпевшая уже который раз не может выдавить ни слова: как начинает рыдать с начала заседания, так и заливает пол до самого вечера. Жаль её чисто по-женски, но раз уж пошла на такой отчаянный шаг, так возьми себя в руки, сожми булки и постарайся выбить из бывшего мужа-жмота деньги хотя бы на обувь для ваших общих детей. Пыталась с ней разговаривать, и Женечка советовала несколько раз прекратить ненужные истерики. Женька отличный адвокат, но, боюсь, тут она проиграет.
Вымотанная и физически, и морально, всё ещё пытаюсь мыслить и, прихлёбывая энную чашку кофе, отписываю одно из ста-пятисот дел.
— Нина Ивановна, — заглядывает Люда. — Вы идёте?
— Нет, — отвечаю, не поднимая головы. — А ты иди. Василий наверняка уже от голода подвывает…
Простила помощницу уже давно, да и кто устоит против такого танка, как Фёдор Петрович? Усмехаюсь: разве что я. Вообще-то, подруги меня не понимают: депутат достаточно молод и очень хорош собой. А такие мелочи, как жена и дети, в наше время никого не останавливают. Мне ли об этом не знать? Сжимаю челюсти, нет уж. Мужчина напоминает мне удава: блестящее тело, медленные и неумолимые движения. Меня передёргивает, откладываю ручку и тру ноющие веки. Зеваю и смотрю на часы. Почти час, мама будет беспокоиться. Конечно, можно было взять дела домой, но я нарочно тяну время, чтобы у стоянки меня не поджидала машина депутата. Проходили уже. Вскидываю руку и смотрю на часы: можно собираться.
Пока выключается компьютер, закрываю ноутбук и перекладываю незаконченные дела в пакет. Коридор встречает оглушающей тишиной, лишь стук моих каблуков множит эхо. Выключаю свет и, улыбнувшись охраннику Паше, выхожу в холод вечера. Иду к стоянке и, окинув взглядом пустынный двор, замираю в недоумении: где моя машина?!
Целую маму, обнимаю отца: они так переживали за меня! Папа совсем бледный, надо бы его в санаторий отправить. Посматриваю на сестру: кажется, подарок на день рождения будет не такой шикарный, как бы хотелось. Мама, чтобы не напоминать мне о неприятном происшествии, переключается на сестру. Леське достаётся за рискованный с точки зрения мамы шаг. Родители переживают, что она теперь живёт отдельно. Вздыхаю и иду на кухню.
— Всё нормально, — говорит Леся в ответ на мамины причитания. — Мне не десять лет. Соседка адекватная, район спальный, институт рядом. Ты хочешь, чтобы ради твоих пирогов я вернулась, снова ютилась в одной комнатке со старой девой и тратила по три часа на дорогу?
— Это кого ты тут старой девой назвала? — беззлобно тяну её за нос.
Сестра охает, смеётся, высвобождает нос. Мама качает головой и, не переставая ворчать, уходит к отцу. Леся тут же стирает улыбку с лица и, посматривая на дверь, садится рядом. Отодвигая горячую чашку, включает смартфон.
— Скинула сразу, чтобы не возиться, — объясняет она.
Включает видео, хмыкает нетерпеливо, перематывает. На небольшом экране мелькают люди, жизнь района не останавливается ни на минуту. И вот сестра тормозит ролик, поворачивает ко мне и возбуждённо говорит:
— Смотри! А вот и твой спаситель несёт тебя на руках.
Вижу, но толку от этого мало. Стройный мужчина выше меня, одет в джинсы и толстовку, лицо скрыто капюшоном.
— Машины не видно, — хмыкает Леся. — Неужели этот супермен нёс тебя от самого суда?
— Вряд ли, — бормочу и, замечая короткий взгляд мужчины исподлобья, подаюсь вперёд: — А ну отмотай назад!
Леся отматывает, нахожу момент, когда спаситель поднял голову, приближаю…
— Тень от дерева, — разочарованно выдыхает Леся.
Я же едва сдерживаю дрожь: на мне другие вещи! Этот человек меня переодел? И где одежду ночью достал? А размер как понял? Ваня точно знает. Может, это он? О догадке Леське не говорю: одна мысль, что меня кто-то переодевал, холодит затылок. Хорошо, что сестра не знает, в чём я была, а мама не видела меня утром.
Так Ваня это или нет? Я не узнаю лица, на улице слишком темно, а от фонарей больше тени, чем света, но что-то знакомое было в том, как он поднял голову. Мы просматриваем запись до конца. Опустив меня на траву, спаситель удаляется, чтобы вернуться и положить на скамейку мои вещи, затем стучит в окно первого этажа. И в другое. И в третье.
— Какой настойчивый, — хмыкает Леся и задумчиво тянет: — Всё же машина где-то рядом. Не понимаю. Зачем останавливать её так далеко, когда можно было подъехать к самому подъезду и высадить тебя, не занимаясь физкультурой?
— Он точно знал про камеру, — вглядываясь в изображение, шепчу я. — До того как привёз меня.
— Это не Ваня, — мотает головой Леся. — Точно не он!
— Ваня?
При звуке маминого голоса мы с сестрой вздрагиваем и разворачиваемся. Мама хитро улыбается:
— Что? Выглядите точно так же, как лет десять назад, когда оприходовали без спроса две банки вишнёвого варенья!
Леся смеётся, я утыкаюсь в чашку с чаем. Не могу успокоиться, внутри всё так и пылает. Может, стоит поговорить с тётей Таней? Если человек на видео Иван и он знал про камеру, значит, скрывается парень вовсе не от меня. Но от кого тогда? Давлюсь чаем и откашливаюсь. Мотаю головой в ответ на заботливые восклицания сестры и матери.
— Ничего, всё в порядке.
Нет, не в порядке. Я только что думала, что случившееся, возможно, дело рук Ивана. Нет, это безумие какое-то! Если я сейчас же не поговорю с мамой парня, то просто свихнусь! Выхватываю Леськин смартфон и, не обращая внимания на её возмущённый возглас, выбегаю из кухни. Если я правильно рассчитала рабочий график соседки, она должна быть дома. Жму на звонок.
— Нина, — устало улыбается тётя Таня с порога. — Что такое?
Ощущаю лёгкий укол совести при виде распахнутого халата, из-под которого выглядывает кружевная ночнушка. Растрёпанные волосы и слегка опухшие глаза: мама Вани спала.
— Извините, но мне необходимо с вами поговорить.
— Заходи, — распахивает она дверь.
Вступаю на порог и словно на миг погружаюсь в ночь, которую хранила в своём сердце. Окутывает смесь стыда и лёгкого возбуждения. У меня было не так много мужчин, чтобы судить, но… Ваня действительно умелый любовник. За этот год я пыталась встречаться с мужчиной, который давно за мной ухаживал, но даже его поцелуй был слабым отражением луны на воде по сравнению с моим юным поклонником. И сейчас, погрузившись в знакомый с детства запах Ваниной квартиры, я осознаю, настолько сильно скучала по парню.
Мотаю головой: Нина, соберись! Ты взрослая женщина… Попавшая в беду взрослая женщина. Чтобы прикинуть, с чем придётся столкнуться, нужно понять, что в действительности произошло.
— А Ваня где служит? — задаю вопрос.
Выслушивая обстоятельный ответ тёти Тани, рассматриваю многочисленные фотографии на полочках книжного шкафа. Фото недовольного карапуза с пластмассовым автоматом в руке умиляет. На следующем серьёзный Ваня сидит за партой: спина прямая, руки сложены. Помню его таким, ведь мне приходилось помогать мальчишке с уроками. Меня это страшно раздражало. Тоска вновь кольнула сердце. Разворачиваюсь и уточняю:
— Алтайский край? — Хмурюсь. Чтобы вытравить из сердца привязанность к парню на десять лет меня младше, я запрещала себе даже думать о нём. Теперь же, узнав, как далеко он служит, немного расстроилась: — Надо же, ракетные войска… Леся говорит, ему остался месяц?
— Да, — кивает соседка. Посматривает на меня с тревогой. — А что случилось, Ниночка?