Любовь, которую не слышно

Пролог.

- при первичном анализе на уровне таламуса и первичных рецепторных полей начинает происходить сложный анализ с привлечением, при необходимости, нейронов других областей сенсорных и ассоциативных полей, - мужской голос из телевизора звучал медитативно. - Вторичные и третичные ассоциативные зоны различных сенсорных систем…

В комнате светло. Свет солнца не оставлял ни единого тёмного пятнышка на полу, ветер гнал листы бумаги, как перекати - поле. Шуршание бумаги и шум машин с улицы заставляли глохнуть. Сирены скорой, пожарных и полиции сливались в единый гул, заставляли прохожих с недоумением спрашивать у себя самих «А что же там происходит?».

Много полочек на стенах, обои которых несли на себе отпечаток влияния китайской культуры. На каждой полке - множество скульптур без голов. Глиняные тела. Мужские, женские, мифологические.

Ещё картины. Пейзажи: несколько городских, несколько деревенских. Нарисованы с душой, но брошены, как только к ним пропал интерес. Сразу видно, владелец не владел собственной душой.

На полу, когда-то в прошлом, выложенным светлым ламинатом, лежал разноцветный ковёр. Круглый, зелёно-жёлтый, он был олицетворением совершеннейшей безвкусицы. Кто бросил его в обитель искусства? Никто уже и не помнил.

Запахи кофе, краски, морилки и пыли. Приют бездомных музыкантов и художников. Нет, в последнее время никто не появлялся, некогда.

На полу - два тела. Женское - худое, почти истощённое, в рабочем синем комбинезоне, заляпанном краской и извёсткой. В свои сорок лет ей можно было смело давать и тридцать и пятьдесят. Она неумело распоряжалась своим гардеробом.

На ногах пушистые носочки с рисунком авокадо. Ногами хозяйка, наверное, гордилась. На них ни одной синей венки. То ли это было природное наследие, то ли искусная рука хирурга.

На голове у женщины - синяя бандана, завязанная на манер бандитской повязки с двойным узлом спереди. лицо женщины уставшее, в уголках губ и глаз - морщинки. Такие обычно бывают от частого смеха или слёз.

Карие глаза с покрасневшими венками белков глаз смотрели внимательно на вторую пару глаз перед собой. Глаза подростка. Внимательные, цепкие. Зелёные, с рыжими крапинками, будто у тигра.

Девочка-подросток, четырнадцати лет, субтильная и хрупкая. Синий жилет на белую блузку, чёрная юбка, белые колготки. Девочка смотрела, читая в глазах той каждое движение мысли. Точнее, пыталась угадать. Женщина лежала без движения, приникнув правым ухом к зелёному ковру, девочка тоже слушала пол правым ухом.
Плечо уже затекло, но она не попыталась сдвинуться. Женщина показала рукой на свою грудь, потом на девочку. После прикоснулась пальцами к губам и снова к груди. Я тебя люблю.

Щёлкнула игла электрофона. Шум за окном медленно перерос в фон для мелодии. Телевизор убавил громкость и теперь на экране, беззвучно шевеля губами говорил пожилой профессор в белом халате.

Девочка скосила глаза на экран. Профессор размахивал руками и выглядел комично. Но первые аккорды мелодии из электрофона заставили её снова улечься на зелёный коврик ухом.

Электрофон, был таким только по названию. Бесчисленные провода модернизированного аппарата вели к зелёному коврику, передавая вибрации льющейся из динамиков рядом с ним мелодии на пол.

Из динамика полились звуки органа. Тяжёлые, отрывистые. Переходящие в аккорды. «Токката» Иоганна Себастьяна Баха наполняла студию, будто океан, обрушивающийся штормом на побережье. Девочка знала эти вибрации наизусть, знала исполнителя и смотрела в глаза женщины, пытаясь угадать, какую сегодня загадку та ей загадает.

Женщина улыбнулась, её глаза хитро сощурились. Будто она знала что-то, что девочка не знала. Вибрация изменилась, стало чувствовать сложнее. Будто убавили. Девочка приникла ухом к полу сильнее. Что-то знакомое. Но уже сложнее.

Частый дождик из колебаний по всему телу, нарастающий, останавливающийся, потом снова всплесками, одиночными каплями. Девочка тоже улыбнулась, показала язык. Затем взяла блокнот с ковра, написала - «Весна» Вивальди.

Женщина сморщила лоб, кивнула, как только это можно вообще было сделать лёжа и начала подниматься. Девочка запротестовала, жестикуляцией попыталась сказать, что хочет продолжать. Тем более, следующую мелодию она тоже знала.

Но та уже отвернулась, и не увидела просьбы подростка вернуться к игре. Поднялась, потягиваясь и разминая онемевшие конечности, потом сделала танцевальное «па» под «Элизе» Бетховена. Подняла девочку, поставила на ноги, указала на губы «читай».

- Ли-ка, - медленно, по слогам произнесла женщина. - Нам по-ра до-мой.

Девочка Лика вздохнула, прислушалась к ощущениям из динамика, поймала момент и из третьей позиции вышагнула вперёд, разведя руки. Женщина поймала её и закрутила вокруг себя. Какофония звуков на улице сменилась привычным гулом. Пластинка остановилась. Мир замер, предлагая насладиться покоем.

Лика остановила женщину жестом и показала на окно. Та вечно забывала закрыть окна и студию то заливало дождём, то попадали случайно залетевшие птахи. Махнула рукой, «мол, зачем это», главное - не забыть коробку с электрофоном. Он был легче оригинала в несколько раз.

Один из знакомых заменил начинку, к тому же приспособил его вывод под современные устройства. Но всё равно, коробка сама по себе была тяжёлой. Уж Лика знала, много раз помогала её нести. Но всё равно, это была нужная вещь.

Женщина всегда была рядом с ней, сколько девочка себя знала. Наверное, потому что она - её мама.

Акт первый. «Июль. Пыль на пластинке». Прелюдия первая. Импульс.

Ветер. Марина никогда до рождения дочери не задумывалась над тем, как звучит ветер. Как скрипят пружины на кровати в её рабочей студии, как капли воды в неплотно закрытом плане стучат по фаянсовой серой раковине дома.

Она начинала слышать это, пыталась уловить каждый момент. Она, но не отец Лики, Сергей Андреевич. В данный момент, он сейчас слушал аппаратуру, писк приборов, сокращение сердца. Казалось, сосредоточься ещё сильнее и сможешь остановить мир. Сделать его неподвижным и полностью созерцаемым. Кто, как не он сейчас - властитель жизни.

На голове - устройство, на котором закреплены увеличительные стёкла. Одно, второе, третье. Микроскоп, чьи сенсоры сейчас направлены на бьющееся и открытое сердце в груди. Пациент - мужчина тридцати лет, сейчас за него дышали и гнали кровь по сосудам аппараты. Анестезия общего типа. Сергей иногда шутил, что сон - лучшее лекарство при операциях на сердце.

Довольно молодой, значит есть все шансы прожить полноценную жизнь. Артерию взяли с икроножной мышцы. Останется только проложить новый путь и тогда…Пальцы чувствовали паузу между биениями сердца, в голове - пустота. Бисеринки пота на лбу, в операционной - полная тишина, лишь на заднем фоне - звуки фортепиано композиции Равеля. Тишина тела.

Собственное дыхание звучит громко, в такт мелодии. Чтобы не сбиться, не дать руке дрогнуть. Чтобы наложить швы под микроскопом, сосредоточение должно было быть идеальным. Никаких мыслей. «Болеро» Равеля идеально ложилось на состояние остановки мира. Помощница промокнула лоб и убрала тампон.

Последний шов. Пальцы не дрогнули. Многие хирурги для того, чтобы приземлить естественное дрожание рук, прибегали к алкоголю, но Сергей использовал для этого тренировки Марины.

- Запускаем, - произнёс он негромко, маска заглушила голос.

Дальше - процесс уже отработанный. Вначале - контроль герметичности швов, затем трубки для откачки жидкости.

Затем легла проволока, стягивая грудину, начался уже отработанный многократно процесс сшивания. Послойно сходились мышцы, фасции, подкожная клетчатка.

- Пошли, - добавил он и выдохнул, когда всё закончилось.

Мир вздохнул и пошёл дальше. Ровная синусоида подтвердила, что всё закончилось хорошо и для пациента и для хирурга. Сейчас хирург становился богом, который заново запускал человеческий мир. Звуки мелодии Равеля сменились «Токката D минор» Баха.

Дальше предстояло работать анестезиологам. Выходя из операционной, он пытался восстановить дыхание и отпустить напряжение. Это главный враг любого хирурга, наверное.

Умылся, снял стерильный халат, маску, перчатки, слегка помассировал виски. Только сейчас понял, что терзает головная боль. Вернулся в кабинет, сел на диванчик, закрыл глаза. Чуть-чуть потерпит и выпьет спазмалитик. В дверь кабинета негромко постучали.

Сергей Андреевич открыл глаза. Терпеть не мог, когда прерывали отдых после операции. Как и на операции, так и после неё нужно было дать глазам и нервам перестать колебаться в стрессовом ритме.

Кабинет его предстал в своём обычном виде, белый стол с белым же пластиковым стулом, кушетка, два шкафа, на столе - лампа с зелёным абажуром. Бумаги, бумаги. Истории болезней, отписки для министерства здравоохранения, просто корреспонденция. Всё расфасовано в несколько отдельных секций в пластиковом держателе. Пахло хлоркой и системой обеззараживания. Мужчина включал аппарат по графику, стараясь в этот момент прогуляться по парку и подышать воздухом.

Хирург поднялся, пытаясь успокоить раздражение.

- Да, да. Войдите, - произнёс он, присаживаясь за стол.

Это было ритуалом дистанции. Когда сидишь на диване, любой человек может сесть рядом и будет прав. Тогда не разделить отношение к нему и профессиональный взгляд. А стол - явная граница для того, чтобы остановить это разрушение.

Дверь открылась медленно, и в комнате появилась медсестра. Фигуристая, рыженькая, очень симпатичная. Халат с бейджем - "Александра Милишина".

- Здравствуйте, Саша, - произнёс хирург доброжелательно и указал рукой на стул посетителя. - У пациента всё хорошо?

- Конечно, конечно, Сергей Андреич, - затараторила медсестра. - Я хотела узнать, а мы…

- Саша, не сегодня, - прервал её мягко мужчина. - Операция тяжёлая. Хотел бы отдохнуть.

- Могу вас немного размять, если хотите, - медсестра показала глазами на кушетку.

Хирург засомневался, хотел пораньше уйти домой, жена хотела вместе с детьми провести выходной. Но мучила мигрень, предательски ныла спина, и он согласился. Мог себе позволить после успешного возвращения пациента в мир живых.

…

За столом сидели трое. Женщина, девочка - подросток и молодой человек. Они собирались так раньше всё время, но в последнее время, когда Макс поступил в институт, встречались реже. А уж о том, чтобы поужинать вчетвером, так и вообще речи не шло. Сергей постоянно пропадал на работе, появляясь поздно вечером, вымотанный и неразговорчивый. Почти сразу ложился спать после позднего ужина.

- Отец сегодня придёт? - спросил Максим, ковыряя спагетти с соусом из кусочков свинины и ананасов вилкой. - Он обещал, что в пятницу будет дома.

- Серёжа занят, - Марина посмотрела на часы и вздохнула. - Сегодня, наверное, снова к десяти придёт. Шунтирование.

- Аха, знаю я его шунтирование, - Макс отодвинул тарелку. - Тебе самой не надоело его покрывать?

- Максим, это твой отец, - устало проговорила женщина. - Не мне его осуждать. Он помогает и тебе и нам. Хватит.

- Я не голоден, - он отодвинул тарелку и поднялся. - Сегодня ночую в общаге.

- Макс! - Марина поднялась, пытаясь сделать неловкую попытку и остановить сына.

Но он уже накинул куртку и слышно было только как хлопнула дверь.

Лика видела напряжение между родными. Вибрации разговора она ощущала пальцами, даже не смотря на губы матери и брата. Деревянная поверхность резонировала, отражая эмоции. Всё резонировало, главное было почувствовать.

Прелюдия вторая. Мазок света.

Утро. Комната. Вибрация от проходящей тяжёлой машины. Лика потянулась и запустила электрофон. В её комнате, как в маминой студии не стояли колонки. Резонировал пол, шкаф, письменный стол, на котором чуть подпрыгивали ручки. Снова Шопен.

С кухни на первом этаже уже неслись запахи омлета и кофе. Макса сегодня не будет, но папа вчера вечером появился. Лика быстро оделась, почистила зубы и выскользнула на лестницу. Мокрые капли, которые она так и не смахнула полотенцем, холодили кожу. Сегодня - воскресенье. Занятий не будет, если только они снова не уедут с мамой в студию.

Подкралась, обхватила сидящего на стуле отца. Он что-то говорил, но она слышала лишь колебания голоса, отражённые в груди. Утреннее солнце светлыми красками касалось всего, до чего могло дотянуться. В его лучах иногда перебегали пушинки пыли, словно пешеходы, торопящиеся успеть пересечь переход.

Сергей Андреевич развернул дочь к себе, указал на губы.

- Доб-рое утро, Ли-ка, - произнёс он сухо и очень чётко, но девочка уже перестала смотреть.

Он так и не хотел запомнить, что она его слышит без того, чтобы смотреть. Он слишком занят для того, чтобы признаться в своём нежелании принять это. Уже четырнадцать лет мучается. Наверное, для мужчины это сложно, принять, что твой ребёнок - несовершенный. Маме легче, у них есть другая связь.

- Серёжа, нам нужно поговорить, - не оборачиваясь от плиты, сказала Марина, её плечи напряглись, пальцы сжались на ручке кофейника.

Ну вот опять. Мама попытается отцу что-то сказать. А он сбежит.

- Марина, мне надо бежать. Сама знаешь, месяц тяжёлый. Давай потом.

Он понимал, что за разговор хочет предложить жена. И она это понимала. Как будто два человека на поле боя с мечами сошлись насмерть: удар, уход, контратака, уход, блок.

Но он не контратаковал. Оторвался от мыслей и увидел конверт, который до того оставался для мужчины незамеченным. Странно, бывает вот так. Погрузишься в мысли, а перед тобой целый мир может проходить мимо.

Хирург схватил письмо за уголок, медленно подтянул к себе. Шорох письма по столу Лике показался тяжёлым, как будто тяжёлую плиту волокли по земле. Деревянное покрытие стола пыталось остановить лёгкое письмо в конверте.

Надорванный край, шелест бумаги. Тревожное тремоло скрипок, вибрация напряжения. Лика изо всех сил вцепилась в стол, глядя в лицо отца. Она знала, что письма отцу приходили часто, но мама не откладывала их вот так, на видном месте, чтобы показать. Это письмо касается её…особенности.

Девочка вдруг вспомнила современного композитора, Рафаэля Крукса. Dramatic Baroque Violin Concerto как нельзя кстати подходило к данной ситуации.

- Это письмо из клиники, - с облегчением произнёс мужчина, откладывая бумажный листок рядом. - У них есть места.

- Об этом я и хотела поговорить, - Марина развернулась к нему, выключив комфорку с закипающим кофейником, в лице её сквозили нотки решимости. Тремоло скрипок, вибрация марша. Как пружина, готовая распрямиться.

Взгляды пересеклись, будто рапиры, готовые к парированию и уколу. Судья здесь, ради судьи они и бились. Лика жадно глотала каждый жест, каждую вибрацию.

- Будешь настаивать на том, что ей это не нужно? - сжатый кулак лежит на салфетке, лицо подалось чуть вперёд. Классическая поза для нападения.

- Да! - на лице матери упрямое выражение, губы сжаты в щёлочку, в глазах - неисчислимые искорки гнева.

- Я же для всех стараюсь! - отец ещё чуть наклонился вперёд, кулаки сжаты с силой, так, что побелели. - Конечно, лучше играться с этой машинкой и делать вид, что ей лучше! Я на работу!

Крещендо. Затишье. Несколько минут молчания, вибрация от хлопнувшей двери. Сегодня даже тише слегка. Тишина. Мама за столом обхватила голову руками. Последняя мелодия скрипки разбивается о тишину.

Всё по кругу. Женщина взяла её за руку. Пульс бился часто-часто. Сердечный ритм всегда выдаёт людей в минуты волнения. Ей же не всё равно, даже если мама пыталась показать, что она - колючая и отстранённая.

Биение пульса сейчас - маленькое тремоло. Бьётся так, чтобы перенести реакцию на события. Гнев. Много гнева. Не на Лику, не на отца, на себя. Хочет выбраться из собственного круга неприятия. Пыталась разобраться.

Лика тронула маму за руку и указала на руку, будто показывая на часы. За всеми этими моментами забывали, что есть и жизнь за пределами семьи.

Марина коснулась виска Лики и вопросительно посмотрела на дочь. Лика сделала кружочек из указательного и большого пальца. Голова сегодня почти не болела. Не настолько, чтобы лишиться целого дня. Девочка подняла голову, за окном прямо на подоконнике сидела маленькая птица. Крохотная. Воробей.

Его увидел Сергей Андреевич, который уже спустился на первый этаж и вышел на улицу. Железная дверь пропиликала противной мелодией, открывая доступ наружу.

Ассоциации оказались несколько менее приятными. Нужно было дать несколько дней отдыха голове и заняться бумагами. Вовремя поставленный диагноз и найденная патология - процентов девяносто успеха.

Он завёл свою отреставрированную «Волгу». Мотор басовито рыкнул. Пожалуй, единственное, что осталось от постсоветского производства в этой машине - кузов. Всё остальное, от двигателя до шин - уже давно произведённое другими странами. Пришлось много в ГАИ провести много времени, добиться разрешения на рестайлинг.

Шум города. Жужжание трансформатора. Звук промышленного перфоратора. Всё смешалось, сводя его с ума. Навалилась мигрень, неприятие мира, какая-то малопонятная злость, но разом отсеклась дверью с водительской стороны. Лишь негромкое гудение печки, гонявшей холодный воздух по салону заставляло нервы звучать менее напряжённо.

Письмо. Письмо. Как же убедить жену?

- Для начала, ей нужно рассказать, - зло процедил он. - Она ничего не знает. И…Я - дурак. Нужно перестать общаться с Александрой. Нужно лишь сказать ей. И…тогда…тогда я смогу…

Сергей Андреевич пообещал это самому себе, чувствуя, как силы возвращаются, как он снова становится верен себе и семье. Закрутил ручкой радио.

Прелюдия третья. Шум за стеной.

Макс думал, что застанет отца. Тот, судя по всему, уехал рано и снова повздорил с матерью. Молодой человек уже даже не пытался вникать, на какой почве у них конфликты. Отец поступал нехорошо. А мать его вечно покрывала, будто её устраивало такое положение вещей.

Он ни разу не задумался, откуда берутся деньги в доме. Принимал притязания матери на заботу благосклонно и вообще, сам себе казался образцом мудрости и ума. Сам отучился, без троек, сам поступил в институт. Сам подрабатывал. Правда, этого хватало ни на вещи, ни на пирушки, которые организовывали друзья.

Поэтому, не думая, он принимал деньги отца, как данность. Вроде того факта: завёл семью, обеспечивай каждого его члена. Но то ли говорить «спасибо» его в семье никто не научил, то ли он был обижен на весь свет, что родители его не замечали, вечно возились с больной сестрой.

- …Поддерживать друг друга должны, - закончил Максим фразу, чувствовал после вчерашней посиделке в кальянной не очень хорошо.

- Может, ты и прав, - мама достала телефон и посмотрела на часы, она хотела попасть в студию поскорее, но без Лики. Работать с дочкой не выходило, и не потому, что та её отвлекала. Просто нужно сосредоточение. Одиночество данного момента. - Отвези Лику к Вере.

- Но, мам, - запротестовал Макс, предчувствуя потерянный день. Нет, он любил сестру. Просто… просто постоянной сиделкой становиться не хотел, особенно сейчас, когда у него начиналась своя собственная жизнь. Друзья. Девушка. Учёба и развлечения. А Лику на его попечение продолжали оставлять часто.

Лика же с любопытством смотрела на разворачивающуюся игру. Почему она воспринимала это каждый раз как сражение? Потому что люди всегда говорили о войне, с превосходством показывая себя, как лучшего генерала. Здесь она присутствовала, как некий корреспондент. Как наблюдатель. Голоса своего в семье у неё не было. Он, в принципе, не сформировался. Поэтому, приходилось наблюдать.

Да и одну её оставить никто не мог. Лика не слышала с рождения, но это не мешало ей пользоваться транспортом и общаться с другими. До Веры бы она и сама доехала. Просто в последнее время из-за скандалов родителей или из-за жары голова кружилась, иногда по утрам тошнило и накатывала слабость.

Мама водила её к одной из своих подруг. Подруга в прошлом работала клиническим психиатром. Они с Ликой встречались и пытались разговаривать, какие-то тесты проходили, просто много смеялись. Потом Лика подглядывала и читала по губам, как мама с тётей Оксаной обсуждали сеанс.

- Марин, твоя дочка развивается нормально. Вон, вымахала в какую красавицу. Учится хорошо. Дела у неё прекрасно.

- Оксана, тогда посоветуй что-нибудь. Она меня тревожит.

- Ты со своим мужиком разберись и тогда за дочь начинай переживать. Она намного тебя стабильнее. Это тебе нужно на сеанс.

Одно и то же. Каждый раз. Вся проблема в мужчинах. Но папа, какой бы он ни был глупый, всё равно старается. А мама переживает. Кто из них прав? Оба, наверное. Лика читала в какой-то книге, что мужчины направлены на действие, а женщины - на эмоции. Первичный посыл.

- Максим, я в последнее время тебя не так часто о чём-то прошу, - воспользовалась своим работающим аргументом Марина. - Лика - твоя сестра. Мы с отцом стараемся, но у нас тоже есть работа…

Меццо форте. Последний аргумент. Надавить, чтобы получить результат. Макс действовал в правилах маминой игры, у него нет аргументов против этого.

- Ладно. Только недолго, - Макс сдался, - мне нужно готовиться к сентябрю. Да и дела есть.

Марина кивнула, признавая за ним его «дела». Она не стала акцентировать внимание на запахе, на его растрёпанном виде. Лишь кивнула, давая понять, что она даёт своё разрешение.

- Пойдём, Лика, - Макс поднялся, решив ретироваться, по дороге перехватит что-нибудь съесть.

Девочка обрадовалась и хлопнула в ладоши. Она любила проводить время с братом. Наверное, с каждым из членов семьи, но с мамой она виделась всё время, а вот с Максом и отцом пересекалась реже. Звук хлопка отдался вибрацией, отразился от стен.

Лика быстро переоделась, и они с Максом вышли за дверь. Девочка забыла выключить электрофон, и тяжёлая вибрация теперь сводила Марину с ума. Женщина поднялась на второй этаж. Шум за стеной, наверное, заставлял и соседей нервничать, Лика не стесняясь, запустила объём вибраций на полную. «Пещера горного короля» из произведения «Пер Гюнт» Эдварда Грига заставлял подпрыгивать даже мягкие игрушки на кровати.

- Господи, - вздохнула Марина, села на кровать, закрыла лицо руками и едва сдержалась, чтобы не заплакать. - За что мне всё это?

Минут через пять, трясущимися руками она вытащила телефон из кармана и набрала номер.

- Антоша, привет…Не занят? Давай встретимся…Да, в студии. Я буду через…через тридцать минут, нет…лучше через час. Если что…Да, да. Спасибо, милый.

Снова укол совести. Или нет? В конце концов, женщина она или нет. Муж изменяет, сын пьёт, дочь…дочь вообще никогда за комнатой не смотрит. Она нормальная. Ну и что, что глухая. Много глухих людей. И что, все такие свинтусы?

Окончательно заглушив последние порывы совести и воззвать к собственной морали, Марина сбросила последние сомнения и ушла в ванную. Вода, как оглушающий водопад. Капли, падающие на кафель ванной. Кап-кап-кап. Мокрое белое полотенце на голове, завёрнутое вокруг длинных волос. Капли, как водопад.

Капля капнула Лике на нос, и она смешно сморщилась. Кажется это конденсат, от кондиционера.

- Ты как? - спросил Макс, заглядывая сестре в лицо.

За что девочка Максима любила, так это за то, что он не растягивал гласные, не дробил слова по слогам. Просто говорил с ней, как с обычной девчонкой. Родители вечно считали, что их манера тянуть слова, как резинку от подтяжек, помогает ей их услышать. Она и так слышала, каждого из них. Возможно, даже раньше того, как они начинали говорить. Люди не меняются, у них есть привычки, жесты, которые присутствуют каждую секунду. Читать их - одно удовольствие. Почему подруги из школы предпочитали чтению людей - телефоны и смотреть какую-то ерунду?

Прелюдия четвёртая. Холодный чай.

Марина без всяких сомнений согласилась на предложение Антона посетить их обычную художественную тусовку. Вместо того, чтобы париться в студии вдвоём. Правда, ей хотелось побыть вдвоём, но…может, он и прав.

Тем более, что она уже во всеоружии: причёска, макияж, даже подобие маникюра, насколько успела покрасить ногти. Вообще, за полчаса собраться, это только опытные женщины умеют. При условии, что весь остальной ритуал в порядке. Мужикам проще. Надел рубашку и штаны, которые жена выгладила, помылся и всё - красавец.

А женщинам изначально нелегко. Потомство вынашивать, очаг беречь, стирка, готовка, уборка, уроки. Всех выслушай, всех приголубь. И ведь никто не ценил. Ни это самое потомство, ни эти самые, точнее самый, мужчина. Иногда хотелось и придушить. Пока любила всех. А сейчас любит?

Так! Стоп! Никто ей сегодня не испортит настроение. Даже она сама. Муж придёт поздно «с работы». Макс и Лика тоже. Дочка у Веры обычно задерживалась. Иногда даже с ночевой. Уроки у Лики завтра номинальные. Скорее для того, чтобы занять время и не давать никому заниматься ерундой.

Даже если пропустит эти электронно-дистанционную англоязычную лекцию, то не страшно. Лето же. Каникулы. Пусть лучше побудет ночку там. Макс позвонит ей если что. Или сама по видео скажет, порядок есть порядок. Даже если мама очень добрая по жизни.

Вообще, блажь у Лики с иностранными языками. Нет, это, конечно, хорошо, что она учится и учиться любит. Но как она будет изъясняться? На пальцах или жестами? Вот, французский, например. Там же вся соль в произношении. В этой элегантной картавости.

Впрочем. Она сама подсунула ей это. И английский, и занятия с электрофоном. Ведь пыталась помочь, а сейчас вроде как и осуждала.

Марина посмотрела на себя в зеркало. В нём отразилась совершенно чужая женщина Вроде всё и хорошо, но усталость в глазах. Что она делает? Вот что? Чувство вины и стыда накатило. Она снова чуть не заревела, но вовремя вспомнила про макияж и взяла себя в руки.

Потом, уже без всякого энтузиазма влезла в лёгкую накидку на летнее платье с бретельками и открытой спиной, туфли, вот уж, изобретение инквизиторов двадцать первого века и вышла за дверь. Она прибралась на кухне, но забыла о чашке с чаем. Маленькая фарфоровая чашечка с белым лебедем и крепко заваренным каркаде понемногу остывала…

Сергей Андреевич взял чашку с белым лебедем на боку и сделал глоток. Пока был на обходе своих пациентов, чай совсем остыл. Он любил заваривать покрепче, старая привычка ещё со студенческих времён. Когда чай остывал, на поверхности обычно появлялась маслянистая плёнка.

Но моментами он вспоминал, как в общежитии заваривали чайник раз по десять. Денег обычно не хватало, заработки шли на еду и место. Днём учёба, вечером - подработка на вагонах, ночью дежурство на стройке. Как выжил, как не заработал грыжу и болячки? А главное - как сохранил руки в целости?

Тогда он с Мариной и познакомился. Она училась в пединституте, он в медицинском. Познакомились, шутка ли, на помойке. Она, вся такая модная и расфуфыренная, тащила из мусорного контейнера тяжёлую коричневую коробку. Ну, Сергей, как истинный рыцарь, помог ей вытащить этот хлам, донести до съёмной квартиры. Пахло от него, наверное, отвратно.

В общем, первое свидание удалось. Марина закинула их вещи в стиральную машину, без всякого стеснения предложила остаться и предложила кофе.

Сергей Андреевич улыбнулся, вспоминая.

- Марина. А зачем ты эту коробку из мусорки доставала? - просто не находя себе место от любопытства спрашивал студент Сергей. - Тяжеленная, что жуть. До сих пор руки трясутся.

- Да чего там трясутся. Ты бы знал, какой раритет эти придурки выкинули, сразу бы перестал трястись… - Марина всплеснула руками. - Это же тридцать восьмой «Корвет».

- А, что это?

- У-у-у, дремучий какой. Смотри.

Марина открыла разбитую крышку, и Сергей увидел что-то, что напоминало старые клипы с диджеями за пластинками. Студент тогда сделал вид, что это его просто поразило, а потом они провели ночь и…через три года появился Макс, а через пять - Лика. Сколько с ними вместе уже прошёл этот аппарат?

Сергей Андреевич подошёл к окну и открыл его. В комнату, в которой последнее время посещала лишь стерилизация и духи Саши, ворвался свежий ветерок, несущий с собой запах листвы деревьев. Может, вся эта перфорированная и стерильная ерунда по жизни и не нужна?

В дверь постучали. Сергей Андреевич снова почувствовал раздражение. Так только Саша могла лезть, нагло и без оглядки на его чувства.

- Привет, Серёжа, - медсестра зашла внутрь и прикрыла за собой дверь. - Как сегодня со временем? Будем читать истории болезни или укреплять иммунитет?

- Никак, - ответил хирург грубо. - Не думаю, что у меня…Что нам нужно…Надо это прекратить.

- Как? Но ты же обещал…Ты хотел поговорить с женой, а сейчас. Все мужики одинаковые! - Александра выбежала в коридор и хлопнула дверью кабинета.

Сергей Андреевич почувствовал себя одновременно и гадко от того, что предавал вначале одну, затем другую. В чём Саша-то виновата? В том, что он ничего решать не хочет? А кто хочет? Из семьи уходить, в которой двадцать с лишним лет строил что-то? А зачем? Ну вот зачем?

А зачем эти интрижки? Саша, ну, не одна такая Саша. Была и Регина, и Настя. Каждая себе на уме и каждая пыталась продвинуться в жизни за его счёт и счёт его связей. Справедливо? Вполне. Они давали Сергею Андреевичу оплот безопасности, а он платил. Не деньгами, влиянием, но всё же.

«Лунная соната» Бетховена. Tragico. Пот на лбу. Рассыпавшиеся от порыва ветра бумаги. Попытка спасти, но падает чашка с чаем, гремят осколки. Порез. Отчаяние. Усталость.

Сергей Андреевич достал аптечку, обработал ранку и заклеил. На сегодня надо бы закончить. Время уже пять, можно собираться домой. Наверняка, Марина обрадуется, да и Лика тоже. Может быть, Макс появится. И они, как в старые добрые времена, вместе, как настоящая семья. Это возможно? Наверное.

Прелюдия пятая. Весна в электрофоне.

Вечер. Несколько подзагулявших мужичков горланили что-то на скамейке детской площадки. Марину прямо до дома довезла Кира на «Мазде». В городе, видимо, что-то случилось, и на обычную тусовку никто не пришёл. Странно, но и такое бывало. Обычно, халявную пирушку у Киры никто не пропускал.

Ехали по светлым улицам, из динамиков машины несся тягучий и мелодичный голос Ланы Дель Рей с песней «Love». Кажется, они даже подпевали, но невпопад. Из машин на них выглядывали, водители одобрительно свистели, останавливались.

- Look at you, kids, with your vintage music, - кричали они вдвоём в открытые окна машины. - The world is yours and you can't refuse it.

Когда уже подъезжали к дому, Марина взглянула на окна. Окна не горели ни на одном этаже. Захлестнула тоска, никого дома. Лика, наверное, осталась у Веры, Макс по своим делам, Сергей…Муж, похоже, или спит, или дома его нет.

Хмельное настроение требовало продолжения. Женщине хотелось петь, смеяться и плакать одновременно. Кира не пила, потому что была за рулём, но ведь машину можно оставить и на их стоянке.

- Кира, давай мы с тобой куда-нибудь завалимся, - заявила Марина, взяв подругу за правую руку. - Напьёмся, как в старые добрые времена, потанцуем.

- Ты уверена? - темноглазая и черноволосая Кира с едва уловимыми восточными чертами лица сейчас смотрела из темноты машины, будто призрак. - Как же семья?

- Семья? Нет у меня семьи. В смысле, дома нет. Все разбежались. Не хочу домой. И звонить им не хочу. Надоели все.

- Тогда начнём, - Кира улыбнулась плотоядно. - Только учти, голова с утра болеть будет нещадно.

Марина открыла шлагбаум, Кира втиснула машину на стоянку, и они вдвоём выбрались на свежий воздух. Обнявшись, танцевали в ожидании такси. Обе были сейчас в ожидании отрыва и какого-то праздника. Мелодия песни «Love» гремела сейчас ярче динамиков групп на стадионе. А сколько тусовок ещё предстояло посетить за сегодня…

- Так это не одна тусовка будет? - Макс уже полечил голову, его состояние на вчерашний праздник легло тяжёлым грузом.

Он сидел на потёртой тахте в подвале у Лео и перебирал струны. Как и всегда - пыльно, но атмосферно. Лика с огромными глазами перебирала собранные коллекции Витька. Здесь было всё: от чертежей немыслимых устройств, до пыльных пластинок «The Rolling Stones».

Кажется, дай волю, и она бы осталась здесь жить. Лео лишь подсмеивался над этим, но в итоге разрешил пользоваться своей коллекцией виниловых пластинок. Тем более, что слушать ему не на чем. Лика через брата передала, что он может заходить в любое время и слушать, потому что у неё есть электрофон.

- Вот спасибо, - хохотнул Витёк и поднял бутылку, из которой выплеснулась пена, приветствуя такое предложение.

Стук в дверь. Сердце замирает. Бьётся сильнее.

- Иду, - крикнул Лео, вставая со своего самодельного табурета.

Сердце всё сильнее. Выступивший пот. Взгляд в зеркало.

- Привет, мальчишки! - знакомый голос Елизаветы. - У нас сегодня парное свидание?

Макс покраснел, отвернулся, встретился взглядом с любопытной сестрой, показал ей язык. Лика улыбнулась и кивнула на спускающихся гостей. Лиза, в коричневой замшевой куртке, зелёной блузке и ярко-жёлтых штанах смотрелась как инопланетянин. Полина выглядела более приземлённо: синие джинсы, растянутая футболка и косуха.

- Макс, привет, - девушка Лиза помахала рукой, знали они друг друга хорошо. - А…это кто? Вить, представишь?

- Это - почётный гость нашей тусовки, - шутовским жестом указал Лео на Лику. - Сестра Макса, прошу любить и жаловать.

Девочка сделала шутливый книксен, а Лиза подошла и ту обняла. Потом ритуал повторила молчаливая сегодня Полина.

- Может, по разогреву? - Лео указал на холодильник. - Готовы оторваться сегодня?

- Твоё «оторваться» всегда звучит как приговор, - хихикнула Лизавета, присаживаясь на пыльную тахту. - С тобой, наверное, по музеям техники хорошо тусить.

- Это потом. Сегодня пойдём в один закрытый полуподвальный клуб. Народу не будет, точно.

- У меня время только до двух часов, - сказала вдруг до той поры молчавшая Полина, снимая кожанку и аккуратно вешая её на стул. - Там дальше меня уже искать начнут.

- Ты же у меня ночуешь сегодня, - съязвила Лиза. - Лапшу Максу вешаешь на уши? Ну, чтобы он сильно за тобой сегодня не охотился?

Полина лишь пожала худыми плечами. В отличии от Лизы, которая ходила с каре с зелёными и красными прядями, была полна энтузиазма и тела, девушка казалась субтильной и погружённой в себя.

Светлая чёлка ниспадала на правую сторону лица и прикрывала один глаз, худое лицо было одухотворённым, как на гравюрах художников времён Ренессанса. Небольшая косичка за спиной, футболку вот вот порвут лопатки. Даже джинсы с поясом.

Нет, она не была похожа на анорексичку, просто девушка, которая не умела полнеть. Хотела бы, но организм исправно перерабатывал любую пищу в любом объёме.

- Как тебя зовут? - Полина обратилась к Лике.

Та вздохнула, достала блокнот из кармана, фломастер и вывела корявым почерком «Лиакадия, или Лика». Девушка обернулась на подругу.

- Ну…Она типа, глухонемая, - ответила Елизавета. - С рождения. Брат за ней ухаживает всё время, как сумасшедший. Ни личной жизни, сплошное самопожертвование и альтруизм. Мне бы такого брата, никаких забот бы не знала.

Лиза подмигнула Максу, мол, «я своё дело сделала, а ты уже дальше сам эту крепость покоряй».

- Молодец, - отозвалась Полина, обернувшись к Максиму вполоборота. - Никогда бы не подумала. Скажи…

Она вдруг осеклась, и задумалась, приложив указательный палец к подбородку.

- Ладно. Я хотела сказать…Забыли…

Она вдруг отвернулась и замолчала.

- Ну что, если драма не прозвучала, значит, её нет, - подытожил Лео, пытаясь рассмотреть в телефоне адрес клуба. - Давайте собираться и поехали. Точно в «Элайн»? Я хотел в «Теклос».