Лика, 21 декабря, вторник
Журналистка смотрела на меня с плохо скрываемым ужасом, словно я только что призналась в убийстве. Хотя, по сути, я сделала нечто похожее – публично усомнилась в святости материнства.
– Анжелика, неужели вы действительно так считаете? – переспросила она, нервно крутя в руке диктофон. – Что дети – это... как вы выразились... «источник хаоса и разрушения»?
Я откинулась на спинку кресла, изящно закинув ногу на ногу.
– Я считаю, что общество лицемерно романтизирует родительство, – произнесла я, наслаждаясь тем, как журналистка вздрагивает от каждого моего слова. – Все эти умилительные младенцы в вязаных шапочках – прекрасная иллюзия, скрывающая реальность: бессонные ночи, потерянную карьеру, растянутые животы и полное забвение собственной личности. Простите, но я слишком люблю себя, чтобы променять свою жизнь на подгузники и детские истерики в супермаркете.
Антон, стоявший за спиной журналистки, одобрительно кивнул и показал большой палец вверх. Именно такого эффекта он и добивался. Провокация. Скандал. Обсуждения в соцсетях. Еще больше билетов на премьеру сегодня вечером.
– Но ведь материнство – это естественная потребность женщины...
– Чья естественная потребность? – перебила я с язвительной улыбкой. – Общества, которое нуждается в новых налогоплательщиках? Или производителей детских товаров? Я актриса, дорогая моя. Моя естественная потребность – создавать искусство, а не менять подгузники.
Интервью продолжалось еще минут двадцать, но я уже мысленно отключилась, на автопилоте выдавая отточенные фразы. Мой взгляд скользил по пространству моей гримерной в театре, а точнее, того, что Антон напыщенно называл «личными апартаментами примы».
Стены цвета пыльной розы, винтажное зеркало в золоченой раме, бархатная оттоманка, на которой небрежно лежал мой любимый кашемировый плед. В углу – букет белых пионов, которые мне присылали каждую неделю из одного безумно дорогого цветочного бутика. Их аромат смешивался с запахом моих духов – специально созданной для меня композицией с нотами кожи, черной смородины и дымного дерева.
Все вокруг было идеально.
– Спасибо за откровенность, – наконец пробормотала журналистка, поспешно собирая вещи, словно боялась, что я укушу ее на прощание.
Когда дверь за ней закрылась, Антон расплылся в довольной улыбке.
– Лика, ты гений провокации! – Он потер руки. – К вечеру это интервью разлетится по всем пабликам. Феминистки будут аплодировать, консерваторы – рвать на себе волосы, а касса будет шуршать купюрами. Премьера сегодня уже sold out, но мы добавим дополнительные показы.
– Блестяще. Я только что вывернула душу наизнанку, а ты подсчитываю выручку, – устало проронила я. Репетиция сегодня была выматывающей.
– Лика, все, что ты делаешь – это бренд, – невозмутимо ответил он, листая что-то в своем айпаде. – И я слежу, чтобы этот бренд стоил дороже с каждым днем. Кстати, вечером после премьеры – банкет в «Турандот». Вся элита столицы, критики, продюсеры. Надень что-нибудь ослепительное.
– Я всегда ослепительна, – парировала я, но Антон уже говорил по телефону, отгораживаясь от меня стеной деловых терминов и цифр.
Я осталась одна.
Повернулась к зеркалу и долго смотрела на свое отражение. Безупречный макияж, идеально подчеркнутые скулы, холодный оценивающий взгляд.
«Дети – источник хаоса», – эхом отозвались во мне мои же слова.
Что-то неприятно кольнуло внутри, но я тут же подавила это чувство, прикрыв глаза и сделав глубокий вдох. Нет. Я не позволю никаким сомнениям проникнуть в мой выверенный мир. Я сделала свой выбор много лет назад, когда поняла, что обычная жизнь – с мужем, детьми, борщами по воскресеньям – это не для меня.
Я создана для сцены. Для аплодисментов. Для восхищенных взглядов. Для роскоши и искусства.
Все остальное просто не мое.
***
К двум часам дня я уже была дома, в своей квартире на Патриарших прудах – двухуровневые апартаменты на третьем этаже с панорамными окнами и видом на заснеженные деревья. Декабрьская Москва за окном выглядела как иллюстрация к дорогому глянцевому журналу: припорошенные снегом дороги, янтарный свет фонарей, редкие прохожие в шубах.
Внутри было еще прекраснее. Я потратила два года на то, чтобы сделать эту квартиру идеальной. Высокие потолки, паркет из мореного дуба, стены цвета слоновой кости с акцентами в виде картин современных художников – мой слабость и инвестиция одновременно. Огромный угловой диван цвета мокрого асфальта, на котором было невероятно уютно читать сценарии, укутавшись в плед. Открытая кухня со столешницей из мрамора, на которой я, впрочем, почти не готовила – зато там всегда стояла ваза с фруктами и бутылка минеральной воды.
На втором уровне располагалась спальня – моя личная святыня. Кровать размера king-size с белоснежным постельным бельем, огромная гардеробная, ванная комната с мраморной ванной и отдельным душем с эффектом тропического дождя.
Это был мой уголок покоя и уединения.
Я сбросила сапоги прямо у порога, переоделась в домашний кашемировый костюм – широкие брюки и мягкий свитер того цвета, который продавщица в бутике поэтично назвала "утренний туман" – и прошла на кухню. Холодильник, как обычно, пугал своей почти музейной пустотой: греческий йогурт, несколько контейнеров с готовыми салатами из ресторана здорового питания, ягоды.
Я налила себе минеральной воды с лимоном, прислонилась к холодной мраморной столешнице и посмотрела в окно.
Снег валил крупными хлопьями, укутывая город в белую тишину.
Тишину.
Слишком громкую тишину.
В такие моменты квартира казалась слишком большой. Слишком пустой. Эхо моих шагов отдавалось от стен с какой-то особенной, почти осязаемой звонкостью.
Я тряхнула головой, прогоняя непрошенные мысли.
Нет. Я не одинока. Я свободна. Это огромная разница.
Одинокими бывают несчастные серые мышки, которые сидят по вечерам в съемных однушках, заедая депрессию пиццей и мелодрамами. А я – звезда. У меня есть карьера, деньги, восхищение, возможности. У меня есть выбор.