Любовь Тихого

Пролог.

Пролог. 1998 год

— Руки за голову! Мордой в пол!

Голос был хриплый, глухой, с металлическими нотками — такой не забудешь.

Команда обожгла, будто вспышка: в комнате на полу отражается красная и синяя дорожка милицейских маячков.

Андрей Тихомиров проснулся сразу. Не от звуков — от тишины, которая вдруг рухнула на него тяжёлой плитой.

Её пронзила только эта короткая команда, а затем — грохот ботинок по паркету, резкие окрики и холодный лязг затвора.

Он даже не вздрогнул.

Лежал в трусах на диване в зале, не успев допить вечерний виски. Вчерашняя ночь была на редкость тихой — без звонков, без разговоров.

Он уже начал думать, что проскочил. Что пронесло. Но нет. Проскочить — это не про его жизнь.

Он медленно поднял руки, сложил их за головой и лёг лицом в пол.

— Лежать, сука, не двигаться! — прорычал один из бойцов. По голосу — молодой, слишком нервный. Это хуже всего. Такие пальцем дёрнут — и не успеешь даже понять, что умер.

На затылке щёлкнули пластиковые стяжки. Руки затянуло туго. Андрей не сопротивлялся. Не просил. Не матерился. Он знал правила. Кто орёт — тот слаб. Кто дёргается — тот труп.

Доски пола отдали телу ледяное покалывание, виски жёг заднюю стенку горла сильнее, чем час назад.

— Тихомиров Андрей Сергеевич? — раздался голос постарше, уверенный. Начальник, видимо.

— Он самый, — спокойно ответил Андрей, сквозь зубы, не поднимая головы.

— Вы задержаны за организацию преступного сообщества, вымогательство, нанесение тяжких телесных повреждений… — начал перечислять старший, проходясь по квартире.

— Целый букет, брат. Так, что тут у нас. Склад документов, списки, наличка — красиво живёшь.

— Пока можно было, — буркнул Андрей.

— Ты у нас Тихомиров, самый молодой смотрящий.

Уголком глаза Андрей заметил: младший при обыске чуть дрогнул,когда обнаружил пистолет под диваном.

В кухне кто-то опрокинул стул. Обыск начался. Один из бойцов открыл холодильник, хлопнул дверцей.

— У тебя тут ананасы. Прям буржуй, — сказал с усмешкой.

— Возьмите. Мне уже не до ананасов, — спокойно ответил Тихомиров.

Он не был героем. Не был дураком. Просто знал, как работают эти схемы. Сегодня ты на свободе — завтра тебя грузят в УАЗ с синими мигалками. Главное — держать лицо. И не говорить лишнего. Ни при первом контакте, ни на допросе, ни даже в мыслях.

— Подъём. Пошли, — скомандовал старший. — Лицом к стене. Шаг за шагом.

Андрей поднялся медленно. Мышцы затекли, но он не показал вида. Голова слегка кружилась — адреналин в кровь пошёл.

Дверь хлопнула за его спиной. В квартире остался запах табака, кофе и арестованной жизни.

****************

На другом конце города Вита резко открыла глаза, как будто что-то дёрнуло её изнутри.

Не сон, не шум — нечто необъяснимое. Сердце сжалось, и в груди разлился холод, как бывает в моменты, когда беда уже произошла, но её ещё не успели осознать.

Она села на кровати, растерянно глядя в темноту.

— Андрей…. — прошептала она, хотя комната была пуста.

Внутри звенела тишина, но что-то в ней надломилось.

Она не знала, что происходит. Только одно — что-то случилось. И этого уже не исправить.

Глава 1

Глава 1.

Прошло восемь лет

Телефон зазвенел, словно пчела под стаканом, — опять.
Вита не вздохнула, не моргнула — просто сжала зубы, глядя на экран.
«Отец».

Конечно. Кто же ещё.

Палец послушно лег на зелёную трубку, хотя сердце уже уползло куда-то под рёбра.

— Вита, я тебя найду. Ты вообще понимаешь, что ты сделала?!

Слова хлестнули по памяти, будто ударили плетью.

Вита сбросила звонок, так и не сказав ни слова.

Грудь сдавило, по спине прошёлся знакомый холодок.

Пахло старой краской на стенах подъезда, и этот запах почему-то резал сильнее голоса в трубке.

Руки чуть дрогнули, и она быстро убрала телефон в карман, будто хотела спрятаться от голоса, от него самого.

Это было последнее предупреждение. Она чувствовала это всем телом.

Полузаброшенная лестничная клетка казалась каменным лабиринтом, и, ступая вверх, Вита ощущала себя на самом дне — странно, но именно здесь ей вдруг стало легче дышать.

Старый лифт замер на несколько этажей ниже и зловеще крякнул; где-то в шахте посыпалась ржавчина — подъезд будто подтвердил, что здесь и вправду легко умереть от эха.

Свобода всегда выглядела иначе, чем она себе представляла.

На подоконнике крошилась известка; винтовая рама скрипнула, впуская тонкую струйку тумана — запах мокрого бетона пахнул, как сводка новостей о чужих проблемах.

Дверной замок щёлкнул, будто ставя штамп: въехала. Вита задержалась в тамбуре, слушая, как собственное эхо гулко бродит по чужим стенам.

Квартира едва вмещала воздух: одна комната, узкий коридор и кухня-«кинозал» из восьмидесятых, с оранжевым кафелем и потрескавшейся плитой.

Холодильник глухо урчал в углу, словно старый пёс, оставшийся охранять прежних хозяев.

Но стены были её.

Наконец — её.

Вита занесла последнюю коробку, опустила на пол и прислонилась к дверному косяку. Всё. Она здесь.

Снятую куртку она повесила прямо на гвоздь; тот шатнулся, и с полки посыпалась тонкая пыль — настоящая, живая, забытая в ремонтах девяностых.

Телефон снова завибрировал.

Она даже не смотрела.

— Папа, — прошептала Вита. — Семь звонков — новый рекорд. Аплодирую.

Седьмой раз за утро. Его голос уже не нужен — она и так помнила каждую фразу, каждое предупреждение.

— Ты не справишься. Мир грязный. Без меня ты пропадёшь.

Она справится. Или утонет. Но это будет её решение.

Пальцы нащупали молнию на толстовке. Она сняла её, закатала рукава, открывая руки — новые, свободные. Вита опустилась на корточки и стала разбирать коробки. Пальцы дрожали от усталости и неизвестности.

На обложке одной коробки размазалась подпись «будущее», сделанная зелёным маркером — тогда, в ночь побега, казалось забавно шифроваться.

Звонок в дверь прозвучал неожиданно громко.

Словно мир напомнил — ты не одна.

Она вздрогнула, выпрямилась и направилась к двери.

— Ну наконец-то, — раздалось с порога.

Дина. Её Дина.

— Ты как будто не в квартиру, а в склад ностальгии переехала, — сказала подруга, оглядывая заваленный коридор. Но в её голосе было больше восхищения, чем иронии.

— Я не была уверена, что решусь, — призналась Вита.

— Но решилась. А это главное. Ты даже не понимаешь, какая ты сильная. Уехать от него — это как выйти из бронированной клетки. Без воздуха. Без неба.

Вита попыталась улыбнуться.

— Мне нужно привыкнуть. Пока всё кажется… нереальным.

Дина ткнула пальцем в облупившийся косяк: — Покрасим! — и улыбнулась так, что на секунду стало светлее, чем в любой люстре.

— Да уж.

— Привыкнешь, — уверенно сказала Дина. — А он… он и без тебя справится. Его мир — не твой.

Вита опустила взгляд.

— Это не так просто. Он после мамы один. Женщин вокруг было полно, но он никого не подпустил. Всю силу, всю боль — он вложил в контроль. Он считал, что защищает меня.

Дина кивнула, подошла к подоконнику, на котором стояла неприметная коробка.

— А это что? Не узнаю её.

— Моя. — Вита взяла коробку в руки. — Мое богатство, так сказать.

Она сняла крышку — и мир будто на секунду остановился.

Картон тихо захрустел; пахнуло газетной типографской краской — запах детства и перемен.

Тетради с детскими рисунками. Фотографии. Куски старой жизни, которую не вычеркнуть. Как бы она ни пыталась.

И — мешочек. Бархатный, потёртый.

Сердце сжалось.

Вита нащупала внутри часы.

Металл показался холодным, тяжёлым. Стекло треснутое — шрам, как на сердце.

— Это чьи? — спросила Дмна.

— Эти часы… — Вита смотрела, как стрелки дрожат. — Они принадлежали человеку, от чьего имени даже сейчас вздрагивают люди по ту сторону кольцевой.

На обратной стороне — гравировка:

“Тихому. От пацанов.”

Когда-то эти часы свистнули из-под носа таможенника; Андрей шутил, что удача любит дерзких.

— Тихому? — Дина подошла ближе. — Это… Это же часы Андрея Тихомирова?

— Откуда они у тебя?

Вита посмотрела на циферблат, будто искала в нём ответы.

Но ответа не было. Только тишина.

— Не хочу говорить. Не сейчас. И вообще — давай не будем о нём.

Она резко кинула часы обратно в коробку.

Дина вздрогнула.

— Вита… ты чего так боишься? Он давно уже не в городе. Его после тюрьмы никто не видел. Говорят, уехал за границу. Или… никто не знает.

Вита молча подошла к окну. Поставила чашку на подоконник.

Не глядя. Не отвечая.

Снаружи проехал трамвай; дребезжащие стёкла отозвались тонким звоном, будто напомнили — город не спит.

— Мне просто неприятно вспоминать, — произнесла она. — Вот и всё.

Дина мягко коснулась её плеча.

— Хорошо. Только если станет невмоготу — звони. Даже если три часа ночи. Ладно? Я всегда рядом.

Вита стояла у окна, чувствуя, как тяжесть мыслей нарастает в груди.

Дина уже ушла, но тишина в квартире была всё равно такой… плотной.

Глава 2

Глава 2

ТОГДА. С чего все начиналось.

Андрей Тихомиров стоял перед подъездом родного дома и никак не мог поверить, что всё это — не сон. Сегодня он вернулся из армии.

Осенний ветер трепал воротник его куртки, на асфальт лениво сыпались мокрые листья.

Где-то вдалеке хлопнула дверь, будто ставя точку в мыслях.

Возле мусорной трубы струился пар от стиралки соседей; запах дешёвого порошка щекотал ноздри воспоминанием о детстве.

Он смотрел на облупленную входную дверь, знакомую решётку на окне первого этажа, серую плитку под ногами, и в голове гудело: я вернулся.

Кто-то черканул свежую надпись поверх старого «Андрюха — чемпион»; стены умели забывать быстрее людей.

Словно после долгого заплыва, он вынырнул — в реальность. Холодную, но родную.

Два года, как будто во сне, прошли через него.

В кармане дембельского бушлата позвякивали пуговицы, срезанные «на память»: каждому отслужившему положено нести с собой кусок казармы.

Всё, что было до этого — школа, пацаны в подъезде, драки во дворе, первая любовь, — будто исчезло за серым маревом армейских дней.

От прежнего Андрея остался только чёткий взгляд, прямая осанка и глухая тишина внутри. Та самая, к которой он так привык, что отвык слышать собственный смех. Опасная тишина. Солдатская. Та, в которой не место чувствам.

Он поднялся по лестнице — медленно, будто боялся, что сейчас шагнёт, и всё исчезнет. Что всё это — лишь наваждение, игра разума, а на самом деле он всё ещё в казарме.

В кишлаке. Или на выезде. Что сейчас раздастся окрик сержанта, и придётся снова бежать, пригибаясь под автоматной очередью.

Но вместо выстрелов — щелчок замка. Он вставил ключ в замочную скважину — тот самый, что всё это время возил с собой в армейском рюкзаке.

Сам не знал зачем. Может, как оберег. Может, как обещание себе.

Дверь открылась, и в нос ударил тот самый запах. Домашний. Смесь укропа, старых книг и маминых духов — чуть выветрившихся, но всё таких же узнаваемых.

Мир, в который он вернулся, будто застывший на плёнке: ковёр в коридоре, старая тумба, зеркало с трещиной в углу. Всё то же. Даже пыль в воздухе, казалось, не изменилась.

Из кухни выскочила мама.

Маленькая, сухонькая, но с глазами, полными света. Она бросилась к нему, обняла так крепко, будто хотела вжать его обратно в себя — как в детстве, когда он терялся на рынке или падал с велосипеда.

Её ладони дрожали, а голос срывался на шёпот:

— Сынок… Вернулся…

Андрей стоял, как камень. Он давал ей всё — прикосновение, тепло, свою неподвижность. Но сам — ничего не брал. Ещё не мог.

Внутри всё гудело, как после боя. Сердце билось, но не от радости — от напряжения. Словно он по-прежнему в строю, где любое движение — команда к действию.

— Мам… всё, успокойся… — выдохнул он, наконец прижимая её одной рукой, а другой гладя по голове. — Я здесь. Всё хорошо.

Слово «хорошо» прозвучало натянуто. Он не верил в него. Пока.

В коридор выскочил Женька — младший брат. Подросший, с чуть поломанным голосом и подростковой неуклюжестью.

Но всё тот же пацан, что махал ему из окна, когда Андрей уезжал в сером армейском автобусе. Он обнял брата порывисто, всем телом, уткнулся в плечо и зашептал:

— Ты вернулся… Я знал, я знал…

Андрей присел, посмотрел ему в глаза. Они были такие же, как в детстве — доверчивые, чистые.

— Ну а куда я денусь? — сказал он тихо. — Я же тебе обещал. Я всегда возвращаюсь.

Но внутри он знал: этот Андрей — уже не тот, что уходил. Там, в армии, он многое оставил. На постах, на учениях, на выездах в горы. Сменил кожу. Перестал быть мальчишкой. И уже не мог быть прежним.

За ужином Андрей почти не говорил. Он слушал. Мама суетилась у плиты, Женька заглатывал картошку, обжигался, но ел, будто боялся, что всё исчезнет.

— Ты представляешь Андрей что сейчас творится? — продолжала мама, — раньше вот это всё было совсем не так. Полки в магазинах пустые. Ни конфет, ни масла, ни колбасы. Молоко – и то по талонам! Вот тебе и девяностые! Все ждут, как в очередь попадёшь, а то и вовсе ничего не достанешь. Ты знаешь, сколько раз я стояла, пока, наконец, продавщица не сунет тебе последний кусок сыра, который никто не успел забрать?

Андрей смотрел на них, будто сквозь стекло. Всё — своё, родное, но как будто в другом измерении. Он не мог перестроиться. Умел стрелять, умел ползать под огнём, умел не спать трое суток.

Но вот как вести разговоры о погоде, об очередях в поликлинике, о девальвации рубля — не знал.

— А там, в армии, тебя били? — спросил Женька вдруг, неловко, но прямо.

Андрей задержал взгляд. Пауза повисла.

— Нормально там было, — ответил он. — Всё по уставу.

Он не соврал. Но и не сказал правду. Потому что устав был один — выжить.

Позже, когда дом погрузился в тишину, он вышел на балкон. Закурил. Сигареты лежали в кармане с дембеля — как напоминание. Ветер гнал по двору листья. Ворона каркнула где-то в темноте.

Андрей смотрел на знакомые пятиэтажки, на слабо горящие фонари, на машины у подъезда. Это был тот же город, но уже не тот. И он сам — уже не был частью его. Как волк, вернувшийся в лес, где всё давно пахнет чужими.

Зазвонил телефон. Старый, с длинным проводом. Он вздрогнул — не от звука, а от самого факта. Кто мог знать, что он уже здесь? В такое время могли звонить только ему.

— Алло?

— Андрей? Это Серёга. Ты уже дома?

Голос был прежним. Но под ним — напряжение.

— Дома. Что за дело?

— Не по телефону, — коротко сказал Серёга. — Завтра увидимся?

— Где?

— Ты сам знаешь где. Братан, рад что вернулся. До встречи.

Андрей усмехнулся. Да. Всё начиналось. Опять. Только теперь — уже по-настоящему.

Ночью он лежал на кровати. Той самой, детской. Одеяло с машинками, подушка — жёсткая, но родная.

Он смотрел в потолок, и казалось, даже тени на стенах стали другими. В голове крутились слова, лица, обрывки приказов и воспоминаний.

глава 3

Глава 3

Тогда

В старом ресторане, где запах сигарет и дешевых духов пропитывал воздух, а все вокруг напоминало о том, что лучшее время этого места давно уже прошло.

Андрей сидел за столом и не спеша курил, оглядывая такое до боли знакомое место.

Время здесь остановилось. За его отсутствие ничего не поменялось — тот же старый паркет, облезлые стены, тусклый свет и одни и те же лица, которые ничего не говорили, но все были знакомы.

Местный уют, от которого немножко тошнит, но всё равно приходишь сюда снова и снова.

И вот, наконец, перед ним появился его лучший друг Серега.

Он зашел, как человек, который знает, что за ним следят, и как будто ему это даже нравится.

В кожаной куртке, с массивной цепью на шее, и с зубом, сверкающим золотом, как символ сегодняшнего времени.

— Здарова, Андрюха! - Серый обнял друга крепко прижав к себе, как в старые добрые времена.

— Здарова, рад видеть!

Серёга уселся рядом, снял кожаную куртку и бросил её на спинку стула, вынимая из кармана пачку сигарет. Быстро вытащил одну, поджёг, и глубокий дым медленно поднялся в воздух.

— Чё как сам Андрюха?

— Да нормально все, как видишь вернулся, живой и невредимый.

— Это хорошо.

— А тут как вижу всё по-прежнему, — сказал Андрей, оглядывая старые стены ресторана.

Серега тем временем налил себе рюмку и, не глядя на Андрея, выпил её громко поставив на стол.

— Это только кажется, что всё по-старому, — произнёс он, после чего ненадолго замолчал,— Всё изменилось. Пришло другое время. Ты ещё увидишь, Андрей.

— Хотелось бы в это верить. А что нового? Что вообще в городе слышно?

— А что в городе слышно, все плохо. Завод не работает, люди увольняются, зарплаты не платят. В этом городе всё сыплется. Времена настали… кто бы мог подумать.

— А что за секретное дело было у тебя?

Серега оглянулся по сторонам, как если бы кто-то мог слушать. Он стал тише, будто за его словами стояло что-то больше, чем просто разговор за рюмкой.

— Ты ведь был снайпером в армии? — сказал он, и в голосе было что-то, что моментально заставило Андрея насторожиться.

— Да, был, — ответил тот, не понимая, к чему этот вопрос.

Серега прищурился и на мгновение что-то прокачал в голове, лицо стало тяжёлым, а зубы сверкнули в ухмылке.

— Вот тебе и разговор, — сказал он, пододвигая свою рюмку поближе. — Другие времена настали, Андрей. Сейчас время такое опасное, напряженное. Люди с опытом и навыками как у тебя сейчас ох как нужны.

— Ты что мокруху мне предлагаешь? Или это шутка?

— Что сразу мокруху? Нет. Сейчас всё иначе, ты понимаешь? Время перемен и передела власти. Это очень серьёзно, никаких шуток.

— И кому это нужно?

— Эти люди — Пирогов и его правая рука Богданов - бывший мент. Пирогов директор рынка. Но это только для отвода глаз. Через его рынок сейчас проходи все – контрабанда, левый алкоголь, валюта. Бабки в сумках, которые в бухгалтерии не числятся. И за всем этим должны смотреть надежные люди. Люди, которые в случае чего могут решить любой вопрос, любой конфликт. Я уже с ними работаю, и ты подтягивайся.

— Не знаю…

— Подумай, деньги хорошие, работа стабильная. Ты же знаешь, что в этом городе уже нечего ловить, кроме как у тех, кто здесь сейчас всё держит. Работу найти сейчас тяжело. А тут будут и деньги, и связи и возможности.

— Посмотрим, — ответил Андрей, все еще не совсем уверенный в правдивости того, что только что услышал.

— Опа-на, — сказал Сергей, чуть привстав. — Глянь, кого черти принесли. Вон твоя Ирка пришла.

Андрей обернулся.

В этот момент в зал ресторана, в окружении подруг, вошла она — Ирина Морозова. Короткая юбка, макияж как боевой раскрас, взгляд — цепкий, прицельный.

Она шла, как будто знала, кого и зачем ищет. Было видно: зашла не просто поесть.

Увидев Андрея с Серёгой, она стремительно направилась прямо к ним.

Она подошла к ним, покачивая бедрами к их столику. Сразу же как подошла, бросилась на шею Андрею.

— Привет, Тихомиров! Какие люди вернулись!

— Ира, спокойней, задушишь, —Андрей, отстранил её руки, немного отстранился от нее.

— Блин…Андрюха, приехал и даже не позвонил, - продолжала щебетать Ира. Как у тебя дела?

— Мо-тихому.

— А у тебя бывает по-тихому? – громко смеялась Ира, всё, что с тобой — это всегда громко. Мы с девчонками к Вам присоединимся? Если Вы не против.

- Нет конечно, милости просим – растекся в широкой улыбке Серега, - вместе веселее.

К столику подошли Ирины подруги, присели к парням.

Ира устроилась рядом с Андреем.

— Как я по тебе соскучилась, Андрей… Ты даже не представляешь, как мне было тяжело без тебя.

— Ира, хватит, — его голос был твёрд, без намёка на былую привязанность. — Это всё в прошлом.

— А это мы еще посмотрим, - хищно улыбнулась Ира.

Вечер был в самом разгаре. Вино водка шампанское лилось рекой.

Сергей чувствовал себя в своей стихии. Ухаживал за девушками, много говорил, и шутил. На танцполе уже во всю танцевали пьяные посетители ресторана. Музыка становилась все громче и громче.

Сергей, разгорячённый спиртным и присутствием девушек предложил.

— Ребята, а че тут сидеть в этом душном ресторане? Поехали лучше все ко мне на дачу. Шашлыки, свежий воздух.

Андрей чуть повернул голову в сторону Иры, которая весь вечер не отходила от него ни на минуту.

Его взгляд задержался на ее стройных ногах. Чуть дольше, чем надо. Но немного мягче, чем раньше.

На миг что-то в нём щёлкнуло — не разум, инстинкт.

— Что, Тихомиров, вспомнил старое? — усмехнулась она, заметив его взгляд. — Или прикидываешь, как будет по-новому?

Вечер продолжился на даче. Веселье, запах шашлыка и музыки, смех, танцы.

Серега был в своей стихии. Он шутил, громко смеялся, держал рюмку не отпуская, и с каждой минутой становился всё более распущенным.

глава 4

Глава 4

Сейчас.

Вита стояла у ворот, чуть покачиваясь под тяжестью пакетов. Ленты на ручках врезались в ладони, будто кто-то медленно, но настойчиво выжимал из неё терпение. Воздух казался липким, будто перед грозой, и даже травы по другую сторону забора были чересчур спокойными.

Они были настолько тяжёлыми, что казалось, будто приклеились к её рукам, и каждая секунда ожидания заставляла её терять терпение.

Вита позвонила в звонок перед калиткой. Уже пятый раз. Тишина.

Вита прислушалась, но так и не услышала ни шагов, ни каких-либо движений. Отец должен быть дома, он редко покидает свой дом, свою крепость.

Вита набрала номер отца. Его мобильный не отвечал, хотя гудки продолжались, заполняя тишину вокруг. Она ощутила, как нервы начинают закипать, и на губах появилось едкое шипение:
— Ну ты и… возьми же, проклятый, этот телефон! Что ты мне мстишь? За что?

Внимательно глядя на ворота, она пыталась разглядеть в небольшой щели хотя бы малейшее движение, но нет, всё было так же тихо и пусто.

Вита позвонила в дверь, и когда снова не услышала шагов, злилась всё сильнее. Она развернулась, чтобы пнуть по воротам, но в последний момент остановилась.

Он не просто не открыл дверь, он игнорировал её, как всегда. Что теперь? Снова эта пустота между ними?
— Открывай, не заставляй меня! — крикнула она, но голос её задрожал. Он не ответил.

Вита подняла обреченный взгляд на высокий забор.

— Чёрт, вот только этого мне сейчас не хватало. Домой может поехать, но сумки тяжелые.

Бросив пакеты с продуктами на землю, она на мгновение выдохнула.

Пакеты с глухим стуком упали на землю, некоторые продукты высыпались. Пусть лежат, ничего страшного.

Оглянувшись по сторонам, Вита сделала шаг вперёд, как будто собираясь совершить что-то почти противозаконное. Подойдя ближе к забору, она сжала металлические прутья руками, чувствуя, как холодный металл оставляет следы на её ладонях.

Она немного покачивалась, не в силах заставить себя остановиться. В глазах горела решимость. Как это выглядит со стороны? Нелепо? Глупо? Ладно не важно.

Раз, два, три — и вот, наконец, ей удалось перекинуть ногу. Оказавшись на верхушке забора, она почувствовала себя почти победительницей, но тут же ощутила, как её тело начинает терять баланс.

Одна нога уже стояла наверху, на заборе, и Вита, сжимая зубы, подтягивала вторую.

В этот момент раздался сухой звук: «чирк» — как будто ткань натянули до предела, а потом порвали.

Вита замерла.
— Ну, только не это... — пробормотала она, чувствуя, как прохладный воздух ударил по спине: футболка порвалась по шву. Полоса ткани свисала с плеча, будто флаг капитуляции.

Мышцы горели от усилия, и вот, вторую ногу почти удалось поставить на верх, когда вдруг, едва не дотянувшись, она потеряла равновесие.

Внезапный всплеск паники, когда земля словно исчезала под ногами. Всё случилось слишком быстро. Вита сорвалась с высоты и с глухим ударом приземлилась на землю.

Жёсткая трава встретила её тело, и всё вокруг, словно бы на секунду, затихло.

—Какие люди! — Вита услышала знакомый голос отца, —В медвежатники заделалась? Предупреждаю! У меня брать нечего!

Вита кинула злобный взгляд на папу, который сидел на огромной террасе на своем любимом садовом диване.

Улыбался в свои тридцать два зуба.

Витин папа, несмотря на возраст, был красивым мужчиной. Высокий, с широкими плечами и все ещё крепкой походкой, манящей улыбкой.

Когда Витина мама умерла вокруг него было много женщин. Все они норовили выйти за него замуж. Он же менял их как перчатки. Вита сбилась со счета.

Она помнила, как они театрально трепали ее за щеки, с приторным "Ой какая хорошенькая девочка"

Но это были не искрение чувства к ребенку. А попыткой понравится ее отцу. Вита никак не реагировала на их нежности, она знала, что эту женщину, пришедшую в их дом, видит первый и последний раз. И что за ней придет другая.

В итоге Витин отец так и не женился.

— Ты чего дверь не открываешь?! Я уже обзвонилась! — злобно бросила Вита, поднимаясь с твердого газона.

На коленях — пыль, на руках — мелкие царапины.

Она раздражённо стряхнула землю с джинсов и посмотрела на отца с таким видом, будто вот-вот швырнёт в него кроссовок.

— А тебя здесь не ждали! — лениво откликнулся он из-под навеса террасы. — Самостоятельная? Ну, значит, и дверь научись открывать сама.

— Не говори ерунды! Ах ты, чёрт... Продукты же... — Вита закатила глаза и, прикусив губу, развернулась к забору.

Она вздохнула — медленно, дыхала не воздух, а всю свою усталость за последнюю неделю.

Потом резко обернулась, ткнула в отца пальцем, как обвинитель в суде:

— Это всё из-за тебя!

Отец нехотя поднялся. Посмотрел на неё исподлобья встал во весь рост. Он упёрся руками в бока — так он всегда стоял, когда что-то запрещал ей в детстве.

— Нет, дорогая! Это всё из-за тебя! — Его голос звенел от возмущения и удовольствия от собственной правоты. — Надо же! Свалила из просторного дома в халупу! Сама, по доброй воле! Кому скажи — не поверят!

Вита вздрогнула от этих слов — не от злости, а от того, как точно они попали ей под рёбра.

Вновь развернулась и поплелась к забору.

Поржавевшая калитка скрипнула. Пакеты с продуктами ждали её, рассыпанные по траве, один перекатился на бок, из него выглядывала банка сгущёнки.

— Пап, — сказала она сдержанно, подходя к крыльцу, — вошли в дом. Я тебе продуктов привезла.

— Я ещё подумаю! — отрезал он, театрально отвернувшись к стене, словно она была пустым местом. — Иметь ли с тобой вообще какие-либо дела!

Зайдя в дом, Вита сразу ощутила холодную атмосферу пустоты, как будто стены, ранее наполненные жизнью, были теперь всего лишь оболочкой.

Да, это был не её съёмный уголок, не маленькая хрущёвка с тонкими стенами, через которые было слышно, как соседи обсуждают новости.

глава 5

Глава 5

Вита стояла у окна, ловя первые мягкие лучи утреннего солнца, которые золотили её лицо и играли бликами на волосах.

Слегка прищурившись, она аккуратно проводила щёточкой по верхнему веку, сосредоточенно окрашивая ресницы.

В квартире стояла тишина, нарушаемая лишь редкими звуками с улицы.

Хлопнула дверь в ванной, и тишину квартиры прорезал мягкий, глухой звук.

Вита чуть вздрогнула и обернулась.

Из душа вышел Андрей.

На нём были только тёмные спортивные штаны, небрежно спущенные чуть ниже бёдер. Торс — обнажённый, влажный, с каплями воды, ещё стекающими по рельефному животу.

В одной руке — полотенце, которым он неспешно вытирал волосы, растрёпанные и чуть взъерошенные после душа.

Лёгкий пар, ещё тянувшийся из приоткрытой двери ванной, делал картину почти кинематографичной.

Он был другим. Таким, каким она его не видела раньше. Не просто красивым — грубовато-суровым.

Мужчина, в котором было что-то первобытное, опасное.

Высокий, темноволосый, с широкой грудью и отчётливо прорисованными линиями пресса. На скулах — влажные тени, на подбородке короткая щетина.

Вита поймала себя на том, что не может отвести взгляд. А он, заметив это, усмехнулся. Не добродушно — хищно, чуть насмешливо, будто ловил её на чем-то сокровенном.

— Любуешься? — спросил он, не прекращая тереть волосы.

Голос был чуть охрипший после горячей воды, глубокий, с тем самым бархатистым оттенком, от которого у неё по коже шёл холодок.

— Просто... — она сглотнула, отвела взгляд.

— Что просто? — он шагнул ближе, и каждый его шаг будто отдавался вибрацией в полу. Спокойным, уверенным, но с тем напряжением, будто в любой момент он может сорваться с места. Как хищник.

Она не ответила. И не нужно было. Он уже знал.

Видел её реакцию, ловил каждое мимолётное движение глаз, дыхания, её смущённый взгляд.

Андрей опустил полотенце на плечи и подошёл ближе, остановившись прямо перед ней.

Он подошёл вплотную, обнял её за талию и прижал к себе, дыша ей в шею.

От его прикосновений по коже побежали мурашки, а сердце словно замерло на мгновение.

— Андрéй… — выдохнула она, стараясь сохранить самообладание. — Отпусти мне в институт нужно.

—Нет, - прошептал ей в шею, ты никуда не пойдешь.

— Там препод строгий, всех считает на парах.

Он держал её крепко. Не так, как мужчина, просящий внимания, а как человек, который всегда добивается своего.

Его пальцы сжались на её талии чуть сильнее, чем нужно — не до боли, но так, что сомневаться в его настрое не приходилось.

— Ты думаешь, я шучу? — прошептал он у самого уха, его голос стал ниже. — Мне плевать. Кто там будет считать, пришла ты или нет. Мне важно одно: ты здесь. Со мной.

— Я понимаю, но мне нужно идти.

—Хочешь могу решить вопрос? Будешь ходить когда захочешь, и слова никто не скажет.

Она попыталась вывернуться, но его рука мгновенно оказалась на её запястье — крепкая хватка, хищная, будто предупреждение.

— Ты сильный, да? — с вызовом сказала она. — Но это не значит, что можно решать за меня.

Андрей посмотрел на неё — прямо, глубоко. И в его взгляде не было раскаяния. Только холодная, твердая уверенность.

— Я не сильный, Вита. Я просто такой, какой есть. Я не умею просить. У меня не было времени учиться нежности. — Он сделал паузу, и его губы тронула усмешка, резкая, почти хищная. — Но я могу быть аккуратным. Если меня не провоцировать.

Он потянул её за собой, не спрашивая разрешения, и Вита почти не сопротивлялась — не потому, что смирилась, а потому, что в его прикосновениях была такая сила, от которой не хотелось убегать.

Хотелось понять.

Хотелось остаться.

В спальне он отпустил её только у края кровати, всё ещё глядя ей в глаза.

— Ты не представляешь, как ты меня злишь, когда начинаешь убегать, — произнёс он глухо, проводя пальцами по её щеке. — Но именно за это я тебя и держу. Потому что ты настоящая. Честная. Потому что ты — не из моего мира. А я… я уже по уши в твоём.

Она снова открыла рот, чтобы что-то сказать, но он мягко, но твёрдо положил палец ей на губы.

— Тсс. Хватит слов. — Его ладони легли на её плечи, и он медленно опустил её на постель. — Сегодня ты никуда не идёшь. Ни звонков, ни институтов. Всё потом. Сейчас — только я.

Его губы накрыли её — с силой, с жаром, который обжигал. Не оставляя пространства для сомнений, не давая ей возможности подумать.

Он не торопился, но и не играл — двигался с уверенностью мужчины, который знает, чего хочет, и привык брать это. Всегда.

И в этот момент Вита поняла: за этой грубой уверенностью, за словами без фильтра — он держит её, как будто она для него единственный якорь.
Единственный способ не утонуть в той жизни, которую она пока только угадывает по штрихам.

Он опустил её на кровать. Пальцы скользнули по её ключицам, будто он читал по коже, как по строкам.

Когда он снял с неё платье, Вита чуть задержала дыхание. В комнате, будто по команде, стало жарко. Всё, что происходило, было слишком близко, слишком живо. Почти неприлично искренне.

Андрей приподнялся, взгляд его стал медленным, изучающим. Он склонился к ней, провёл губами по изгибу шеи, ниже — к плечу. От его дыхания мурашки прошли по спине.

Он обнял её, крепко, властно, прижимая к себе, будто хотел раствориться в ней целиком. Она закрыла глаза. Внутри неё бушевало сразу всё: страх, желание, гнев и что-то такое, что до этого момента она не умела называть.

Когда его ладони коснулись её груди — не спеша, почти с благоговением — она сжала простыню. Он уловил это движение, и усмехнулся.
— А ты уходить собиралась…

Андрей брал её страстно, с едва сдерживаемой яростью, как будто с каждой секундой терял контроль над собой.

Он сходил с ума от этой девочки.

Иногда пытался остановиться, быть нежнее, мягче… но всё было напрасно. Инстинкты брали своё.
Моя. И всегда будет моей.

глава 6

Глава 6

Сейчас

Выйдя из самолета, Тихомиров первым делом глубоко вдохнул воздух.

Запах горячего керосина щекотнул ноздри, а в ушах ещё гудели турбины — будто небо отказывалось отпускать.

Вернулся. Наконец. Он дома.

Андрей вышел из здания аэропорта, не торопясь. Вокруг суетились люди — кто-то бежал за такси, кто-то ждал с табличками, у кого-то в руках дрожали бумажные стаканы с кофе.

Осенний воздух был свежим, но прохладным. Он вдохнул его глубоко — первый настоящий воздух после душной кабины самолёта.

Холод резанул лёгкие, и Тихомиров невольно улыбнулся: родина встречала не хлебом-солью, а ледяной затрещиной, как обычно.

У стойки встречающих стоял мужчина. В тёмной кожанке, с коротко стриженными висками, с сигаретой, небрежно зажатой в пальцах.

Он ждал, не суетился — просто стоял, как будто знал точно, во сколько и откуда выйдет тот, кого он ждал.

Андрей заметил его сразу. Даже не по лицу — по стойке тела. По этой напряжённой расслабленности, которую не спутаешь ни с чем.

Когда-то они вместе уходили от хвоста, когда-то делили деньги и держали спину друг за друга. А потом — всё развалилось. Андрея посадили, после освобождения он уехал за граница, а его подельник остался.

— Ну здравствуй, брат, — сказал тот, когда Андрей подошёл ближе.

Голос был чуть прокуренным, но в нём звучало и веселье, и что-то неуловимо опасное.

— Кирилл, — коротко кивнул Андрей. — Давно ждешь?

Когда-то Кирилл носил рваные кроссовки и драный олимпийский костюм, но в глазах уже мерцал тот же беспощадный азарт.

— Час как стою. Думал, не прилетишь. Или передумаешь.

— Не передумал. Если уж лечу — значит, есть причина, — сухо ответил Андрей.

Кирилл усмехнулся, затянулся, бросил окурок под ноги и придавил носком ботинка.

— Ну что, поехали? Поговорим, где потише. Много чего изменилось пока тебя не было.

Андрей не ответил сразу. Он лишь на секунду перевёл взгляд куда-то в сторону — на бесконечную цепь машин, на чужие лица, на солнечные блики на капотах.

Его лицо было спокойным, но глаза — жёсткими. Внутри уже включился тот самый режим. Холодный. Расчётливый.

— Поехали, — сказал он спокойно.

Новенький «Лексус» мягко катился по бетонной полосе выезда с территории аэропорта.

Мимо проплывали облупленные ларьки, вывески «МИКРОЗАЙМЫ 24/7», редкие аптечные кресты — город дышал дешёвой надеждой и хронической бессонницей.

Кирилл за рулём, Андрей на пассажирском сиденье, молчаливый, как всегда. В салоне играло радио на фоне — тихо, почти незаметно, — но Кирилл вскоре его выключил, чтобы не мешало.

— Спасибо, что приехал, — сказал он, не оборачиваясь. Голос был без фальши. — Серьёзно. Даже не думал, что согласишься.

Андрей скосил взгляд на него. Несколько секунд молчал, потом чуть кивнул.

— Если ты сам звонишь — значит, вопрос не мелкий.

— Не просто не мелкий, — Кирилл затянулся и тут же выдохнул. — Нам нужно провести деньги. Быстро и чисто. По-хорошему — только ты это сделаешь, без следов.

— Сделаем — сухо спросил Андрей, поворачивая голову к окну. За ним проносились вывески, такси, лица — всё привычное, но такое чужое.

— Там миллионы. Доллары. Две конторы, одна прокладка. Надо вывести в офшор, потом переложить в недвижку. Желательно, чтоб никто ничего не понял, пока всё не станет законно. Как говорится в твоем стиле «По Тихому»

Андрей слегка усмехнулся. Сумма была внушительной, но в памяти вспыхнуло: однажды он проворачивал такое за ночь — и даже не уставал удивляться собственной наглости.

— Ну понятно, что не три копейки. По мелочам не работаю. А у вас, значит, остались амбиции.

— А у тебя остались возможности. — Кирилл бросил на него короткий взгляд. — Нам нужен человек со старыми понятиями. Ты в этом жил. Системы, ходы, налоги. Всё.

Андрей медленно кивнул, смотря в окно на серый город, где каждый дом хранил следы чужих жизней — чужих выборов, боли, побед, и поражений.

— Я этим уже не живу, Кирилл.

Тот скривил губы в ироничной полуулыбке, не глядя на него:

— А чем живёшь?

Андрей не ответил сразу. Выдохнул, провёл пальцем по стеклу, как будто стирал с него невидимую пыль.

— Дом купил у моря. Белый. Камень, стекло, дерево. Панорамные окна, кругом— только вода.

На секунду перед глазами всплыло: белая веранда, солёный ветер, чашка чёрного кофе и звук, который не спутаешь — прибой, почти как пульс.

Кирилл хмыкнул:

— Красиво рассказываешь. Прямо как в рекламе элитной тоски. Но, знаешь… не верю, что ты выдохнул. Такие, как ты, не умеют быть «в отпуске».

— Я не в отпуске. Это был... перерыв. Небольшой.

— Перерыв, — передразнил Кирилл. — Ну-ну. А в это время ты что? Кофе на рассвете? Бокал вина под звуки прибоя?

Андрей чуть усмехнулся, но глаза остались серьёзными:

— Почти.

— А ты не изменился. Просто стал ещё опаснее.

Андрей усмехнулся одними губами.

— А ты это говоришь с уважением... или с тревогой?

Кирилл покачал головой, не отвечая.

— Пиздец… Город совсем не изменился, пока меня не было. Такое ощущение, что не уезжал никуда.

Кирилл усмехнулся, не глядя на него:

— Это потому, что ты вернулся в ту же точку. Как будто на паузу нажал. Тут, знаешь ли, время как-то по-другому идёт. Или не идёт вообще.

Андрей молча провёл пальцем по стеклу, на котором от его дыхания осталась лёгкая испарина.

— Даже запах тот же.

—Тут всё просто: либо ты ешь, либо тебя едят.

— А я помню, — спокойно сказал Андрей. — Именно за это я тогда и уехал. Потому что в какой-то момент понял: мне больше не интересно быть волком в стае других волков.

— А теперь вернулся.

— Тебе, видимо, и тюрьма пошла на пользу. Стал ещё суше. Стал точнее.

— Я там понял главное, — сказал Андрей. — В этом городе ничего не меняется. Меняются только те, кто его покидает. Дом, машины люди все готово?

глава 7

Глава 7

Сейчас

Вита вышла с работы, скинув с плеч рюкзак и потирая уставшие плечи.

С клумбы у крыльца тянуло влажной землёй и прелыми листьями; влажный асфальт поблёскивал, как запотевшее зеркало.

Вдруг её взгляд зацепился за знакомую фигуру у входа.

Это был Миша — брат Дины, с которым Вита всё никак не могла свыкнуться.

Он стоял, прямо как на подиуме, с гигантским букетом цветов, который выглядел так, как будто он решил устроить флористическое шоу.

— Миша привет! А что ты тут делаешь? Кого-то ждешь?

Она знала этот букет-походку-улыбку: Миша приходил, как рекламный баннер, и требовал улыбнуться в ответ.

—Я жду тебя, — Миша сунул ей букет.

Вита стояла, недоуменно глядя на букет, который Миша протягивал ей с таким видом, будто только что совершил подвиг.

— Спасибо, не стоило… — сказала она, пытаясь придушить внутреннюю неудобную реакцию.

Миша улыбнулся, слегка приподняв подбородок, как будто сам был готов восхищаться своей щедростью.

Его глаза блеснули самодовольно, и он явно ждал, что её реакция будет совершенно другой.

Он был уверен, что она оценит его жест — по крайней мере, это была его стандартная схема.

— Да ладно, что ты, Вита! Конечно стоило, красивой девушке красивый букет.

Вита сжала букет, чувствуя, как его стебли на шершавой поверхности словно впиваются ей в ладони.

Она не знала, как реагировать на такой показной жест.

Вместо радости она почему-то представила как с этим букетом будет толкаться в маршрутку после работы в час пик.

Да, Миша был красив, может быть, даже чуть-чуть харизматичен, но этот уровень самовлюбленности… он был чуть выше её терпимости.

— Миша, правда, ты не должен был…тратится — начала она, но слова застряли в горле.

Он был такой настойчивый, такой уверенный в своём праве на её внимание, что она не могла отказать.

В конце концов, это был брат её подруги, и отказывать ему сейчас… ну, как-то не комильфо.

— Да что ты, Вита! Это вообще мелочи. Мы же теперь не просто знакомые, а почти друзья!

Друзья, ага. С таким букетом — скорее невеста-по-каталогу, подумала Вита и нервно поправила ремешок рюкзака.

Миша самодовольно подмигнул, и Вита внутренне поморщилась.

Да, возможно, они и стали немного ближе с тех пор, как Вита пару раз помогала Дине в трудные моменты, но всё равно не нужно было вести себя так, как будто она должна была прыгнуть от счастья от его внимания.

— Ну ладно, ладно. Спасибо, Миша, я не буду спорить. — Вита поджала губы, ощущая, как её собственная мягкость начинает раздражать её же саму.

Букет было уже не так легко держать, но она продолжала смотреть на него, чтобы не выдать свои настоящие чувства.

— Я знал, что ты оценишь. Смотри, как я угадал!

— Спасибо Миша, я пойду. Сейчас моя маршрутка должна прейти.

—Вита! Какая маршрутка? Я тебя подвезу! Я ж на машине!

Она мельком взглянула на остановку: старенькая маршрутка чихала сизым дымом, пока Миша открывал блестящий «Киа» словно двери в другой мир.

— Ладно, пошли.

Они сели в машину, и Миша с довольным видом закрыл дверцу.

У Миши всегда были продуманы все детали: часы с громким брендом, аромат с тяжёлой базой — чтобы удушить сомнения в собственной важности.

Вита пристегнулась, неуютно поправляя букет. Машина тронулась.

— Ты же знаешь, Вита, что я управляю собственной фирмой, — сказал Миша, бросив на неё взгляд из-под очков, словно это должно было вызвать у неё восхищение.

Если бы самодовольство пахло, в салоне давно бы не хватало кислорода. Вита кивнула, изображая уважение.

Вита перевела взгляд на его самодовольную улыбку и устало выдохнула.

— Да? Я думала, это фирма твоего отца.

— Ну, это формально, Вита. Да, конечно, в начале отец помог, но теперь я главный. Я — босс, я решаю, что и как. Все на мне.

Вита кивнула, немного склонив голову.

Она уже привыкла к таким разговорам, когда кто-то нацепляет на себя роль, а потом сам в неё верит.

Проезжая по улицам, Вита всё больше теряла интерес к его рассказам, отвернулась со скучающим видом посмотрела в окно.

В боковом зеркале мелькала чёрная фигура, и сначала Вита не обратила на неё особого внимания.

Но вскоре она поняла, что это чёрный джип, с тонированными стеклами, который ехал прямо за ними.

Чёрный внедорожник шёл позади, как акула в мутной воде: не быстро, но достаточно близко, чтобы холодком скрести по позвоночнику.

Он был таким огромным и мощным, стекло затонирована до такой степени что было не видно кто находится в машине.

И хотя машина не нарушала дистанцию, Вита почувствовала, как внутри что-то ёкнуло.

Она слегка повернулась, чтобы не выдать своих ощущений, и снова посмотрела на Мишу, который продолжал нести что-то о делах и «важности» всего происходящего.

— Да, ты, наверное, прав, я понимаю. — Вита пыталась сделать вид, что слушает его, но мысли её унесли в сторону.

Джип не спешил и не догонял их, но его присутствие ощущалось остро — тяжело и будто нарочно.

Вита чувствовала, как что-то внутри нее сжимается.

Напряжение, сначала тихое, как фон, теперь упиралось ей в грудь.

Когда машина свернула за ними во двор, она уже знала — это не совпадение.

В её районе такие машины не задерживались. Старые хрущёвки, облупленные стены, потрескавшийся асфальт и лавочки с облезшей краской.

Всё здесь было слишком будничным, слишком тоскливым для сверкающего чёрного джипа с тонировкой в ноль.

Она проверила зеркало ещё раз — тот же немигающий хищник. Внутри что-то щёлкнуло, превратив обычный день в поле мин.

— Всё, Виточка, вот мы и приехали, — сказал Миша, заглушая мотор. — Кстати, Дина тебе говорила, что сегодня мы все встречаемся в клубе? Будет отпадная вечеринка.

— Да, говорила. Я приду, — коротко ответила она, всё ещё глядя в зеркало, где джип припарковался следом.

глава 8

Глава 8

Тогда

С Серёгой пошли дела. Сначала мелочь — ларьки, обменники, контрафакт.

Безобидное на вид — а прибыль шла. Потом — больше.

Всё серьёзнее. Жёстче. Жирнее.

Лихие времена. Лихие деньги. Время, когда каждый шаг мог стать последним, а деньги ходили везде — от карманов до чемоданов. И Андрей «Тихий» уже знал, как их находить. И брал. Без лишних вопросов.

Без налогов, без расписок, без бухгалтеров, банков и прочей ерунды.

Только нал. Пачки, сумки, чемоданы — порой с открытой крышкой, чтоб молнию не порвало.

Он перестал считать. Да и зачем? Всё равно часть приходилось отдавать — откаты, благодарности нужным людям. Но оставалось всегда достаточно. Даже больше, чем достаточно.

Главное правило девяностых: отказаться в нужное время, в нужном месте, с нужными людьми. Или, наоборот, быстро исчезнуть. Зависит от ситуации.

А дальше — дело техники.

А техника у них была отточена. Отрепетирована. Без сбоев, без свидетелей. Работали быстро, аккуратно, уверенно.

Он теперь знал, что такое настоящие деньги.

Грязные? Да. До скрипа.

Не в крови, убеждал себя Тихий.

Но в глубине души понимал — это пока. Пока не в крови…Хотя глубоко внутри понимал, что когда-нибудь придётся расплачиваться. За всё.

У матери на кухне. Чай. Тишина.

Мать — в прихожей. В шубе. В зеркале — как не своя.

Ткань мягко легла по плечам. Рукава, как будто сшитые по мерке. Она даже не сразу заговорила — просто смотрела на своё отражение, будто не верила, что это она.

— Никогда бы не подумала… — прошептала она. — Настоящая норка… И расцветка. Андрей…

— Ты заслужила. Столько лет вкалываешь на заводе за копейки… Пора бы и тебе по-человечески пожить.

— А я не жалуюсь… — сказала она из прихожей, но голос дрогнул. — Просто непривычно. Я уже представляю как пойду в ней на работу. Все будут смотреть, спрашивать. А я скажу сын подарил. И такая гордость внутри…

Она вернулась в кухню, присела напротив Андрея. Её глаза блестели от счастья. Редкого, почти детского. Она долго смотрела на сына, словно что-то искала в его лице.

Нерешительно, почти шепотом спросила:

— Андрей… Здесь точно всё по-честному?

Он не вздрогнул. Не дернулся. Ни мускулом.

— Всё нормально, мам. Не парься. Не переживай, правда, всё нормально.

В этот момент хлопнула входная дверь, и на кухню влетел Женька — младший, весь в грязи, с пылающими щеками, в рваной куртке, но с глазами, полными восторга.

— Андрюха! Супер! Я как на ракете! Кочка — и я на ней, думал, взлечу! Все пацаны офигели, даже Лёха с "Чистой слободки" сказал, что такого не видел!

Андрей рассмеялся, притянул его за капюшон:

— Главное — шлем надевай, лётчик. А то разобьёшься к чёртовой матери.

— Ни за что! — Ты лучший, брат! Спасибо тебе!

Мама смотрела на них обоих. И в её взгляде было всё: любовь, беспокойство, слабая, но не уходящая тревога, которую не заглушишь дорогущей шубой.

— Только ты сам не разбейся… — тихо сказала она.

Он отвёл глаза. Сделал глоток чая. Он не мог сказать ей правду. Не мог сказать, что с каждым днём всё глубже вязнет. Что в этом деле не бывает выхода — только вход. Он хотел защитить их, но понимал — от самого себя не защитить.

— Ладно, мам, я пошёл, — сказал Андрей, вставая из-за стола.

Он направился в прихожую, привычным движением захватил куртку с вешалки. Мама, облокотившись на стену, наблюдала за ним — с усталой, тревожной, но всё той же материнской любовью.

Андрей быстро натянул ботинки.

— Да и ещё раз тебе повторяю, увольняйся с завода. Я же сказал — буду содержать и тебя, и малого. Хватит тебе эти полы мыть за копейки.

— Ты с ума сошёл? — Мы, советские, без труда не можем.

— Его больше нет. Пора жить иначе. — Тихо сказал он, застёгивая молнию на куртке. —Увольняйся.

— Я так не могу, не работать, — проговорила она. — Что я буду делать днями?

— Я тебе сказал, присматривай частный дом. Или дачу. Цветы садить будешь. Или что там ещё садят... Всё, мама, давай. Женя, пока.

Он уже тянул руку к дверной ручке.

— Ты… заходи к нам почаще. А то, Андрей… тебя всё меньше. Будто становишься другим. Не тем, каким был.

Он остановился. Глубоко вдохнул.

— Мам, я тот же. Просто сейчас… так надо.
Он вышел не обернувшись. Потому что если бы обернулся, то мог остаться. Но он пока не мог.

Андрей вышел из подъезда. У тротуара стояла старая, но ухоженная «девятка» вишнёвого цвета.

Тонировка в круг, номер слегка припылен. За рулём — Серёга. Сигарета в зубах, пальцы нервно стучат по рулю в такт какой-то внутренней музыке.

Глаза спрятаны за солнцезащитными очками, хотя солнце сегодня и не думало появляться.

Андрей подошёл, открыл пассажирскую дверь и сел, бросив короткий взгляд по сторонам.

— Опаздываешь, Тихий, — усмехнулся Серёга, не глядя на него. — Пацаны заждались, день рождение Лысого уже во всю гудят.

— Подождут. Поехали уже.

Ресторан гудел. Кто-то орал тост, кто-то уже пел, не попадая в ноты, рядом хохотали так, что качались тарелки.

Застолье шло уже несколько часов. Веселье было в разгаре.

Андрей «Тихий» сидел чуть в стороне, пол-оборота к компании: локоть на спинке стула, в пальцах сигарета, на столе недопитый коньяк. Запахи — буженина, парфюм, перегар — мешались, но он улавливал главное: медь денег и пороховую нотку возможной драки. Это был его элемент.

— Андрюха! — Серёга навалился сбоку, запутавшись руками в двух девушек сразу. Рубашка уже расстёгнута, глаза блестят. — Глянь, какие принцессы!

Он подтолкнул к столу девчонок. Платья — выше приличия, каблуки — как оружие. Одна из них сразу бросилась в глаза Андрею: светлые гладкие волосы до талии, чёткие скулы, губы— как спелая вишня. И — слишком чистый, не приученный к сигаретному дыму взгляд.

«Мала», — отметил он автоматически. Но отвести глаза не смог.