Старый, заброшенный храм давно не слышал такой искренней и пылкой молитвы.
Более того, девочка, совсем юная золотая драконица, только-только обретшая свою вторую суть, начертила зачарованным мелком большую, слегка корявенькую печать призыва. И даже правильно, без запинок прочла сложные магические заговоры на исполнение мечты.
Полная луна, именно в этот час имевшая больше всего силы, заглядывала в окна-бойницы, где давно нет стекол. Пусть храм заброшен, но место силы никуда не делось, а потому, стоило последним звукам негромкого эха затихнуть, как поднялся ветер, закружил попавшие в храм листья и ветки, заклубился по углам туман и собрался внутри печати.
Девочка ахнула и сразу прикрыла рот ладошками. Перед ней лежала ее исполнившаяся мечта.
— Мама? — неуверенно заговорил ребенок, обмирая от страха.
Женщина в свадебном платье и белых туфельках, приоткрыла глаза и издала тихий стон. Девочке стало еще страшнее, но она и не подумала сбегать.
— Мама, мамочка, а ты умертвие? — спросила кроха, когда взгляд рыжеволосой незнакомки сфокусировался на детском личике.
— Почему умертвие, — шепотом спросила пришелица, громче говорить она пока не могла.
— Ты в саване, в нем мертвых хоронят, — доверительно и тоже шепотом ответила девочка.
— А у умертвий бьется сердце? — хрипло и чуть надсадно спросила она и откашлялась, прочистив горло.
Девчушка, не боясь испачкать лимонного цвета пышное платьице, присела на колени и бесстрашно прислонила ухо к груди женщины.
На самом деле юная драконица очень-очень боялась. Но перед ней была ее мечта — если боги услышали и привели маму-умертвие, то и такая мама ей пригодится. Дедушка говорит, что боги лучше знают, что нам, смертным, надо и какие уроки по жизни пройти.
Вот и у нее, Лейлании, уроком было остаться ребенком и без мамы. Но она уже восемь лет учит этот урок, и пора бы уже сдавать экзамен. Поэтому Лейлания стащила из отцовского кабинета ценнейший фолиант с магическими символами и заговорами . Папа рассказывал, что там много древних и устаревших знаний, ритуалов и печатей. Есть даже запрещенные в наше время.
Девочка не только нашла нужный для исполнения ее мечты ритуал, она его крепко-накрепко заучила, тренировалась рисовать печать большого размера, чтобы мама в ней вся поместилась, но и сама зачаровала и заговорила мелок. Невольно ей помогали папа и дедушка, отвечая на вопросы и радуясь интересу дочери к урокам магии, а также нянюшка, проспавшая несколько часов от сонного зелья, что маленькая егоза подливала женщине.
— У тебя бьется. Тук-тук, тук-тук. Громко.
— Значит, я еще жива. А мы где?
Эстер
Я и не подозревала, что что-то может быть хуже имени, которым меня наградили родители. Эстер. Отдельно звучит вроде и ничего так, а как вам Эстер Александровна Попова?
Я в детстве не понимала, когда воспитатели качали головами и сочувственно гладили по голове:
— Как угораздило родителей так наказать ребенка именем?
— Мама говорит, что мое имя означает “звезда”, и я ее звездочка.
— Все правильно, — говорила воспитатель, а тон ее делался еще более сочувственным.
А маме просто очень понравилось имя, она его в каком-то романе вычитала, а папа не стал возражать. Подумаешь, не звучит с фамилией и отчеством, зато имя красивое.
В день свадьбы я узнала, что бывает и нечто похуже странного имени, не сочетающегося ни с чем.
Оказалось, жених проиграл большую сумму в каком-то подвальном казино, а потом еще и украл деньги. Последнее вышло случайно, он подхватил то, что удачно попало под руку, но было бандитским.
А я, дуреха доверчивая, купила на те деньги платье свадебное. И вот я, платье, жених и два бугая от бандита сошлись в нашей квартире. Мне все кратко пояснили, и что меня ждет, и кто меня ждет. И даже платье снимать не придется, многим нравятся игры “с невестой”.
Я отступала куда придется. На глаза попался любимый паук Федя, сегодня он был в банке, потому что террариум я помыла, а пересадить не успела. И порадовалась.
— Этот великолепный экземпляр красноногого мексиканца крайне ядовит, — отступая спиной, дрогнувшим голосом пугала я бандита и отвинтила крышку.
Паук прыгнул, бугай, наступавший на меня со зверской рожей, отступил, все-таки испугавшись довольно крупного, мохнатого, в красную полосочку Федю. Спасибо девочкам, что подарили такого полезного питомца. Следующий шаг, и я оступилась, заваливаясь на стену.
Но схватиться за нее не удалось. Мне еще привиделось темное марево на светлых обоях. Рука провались в пустоту, и, кажется, я потеряла сознание.
Открыла глаза под жалобное: “мама”, и замерла, боясь спугнуть чудо. Золотистые кудряшки обрамлял светящийся нимб, как у ангелов. И личико очень милое с озорными искорками в синих глазках. На девочке было ярко-желтое платье, носочки в тон и бежевые туфельки.
Кажется, я попала в рай. Но все образы об облаках и ангелочках разбились о странную фразу:
— Мамочка, а ты умертвие?
В глазах ангелочка с золотистыми волосами, действительно золотистыми, это не фигура речи, никогда такого не видела, появился страх, но девчушка не сбежала и даже проверила сердцебиение.
И теперь я не могла понять, то ли меня по голове ударили, то ли мне все приснилось: и бандиты, и обманувший меня жених, и Федя, которым я пыталась отбиваться. То ли я все еще сплю, и мне снится девочка-ангел, спасающая меня от папы.
А папа оказывается самый грозный дракон восьми королевств, после императора. Куда же без последнего. А дракон, — это вообще классика современного фэнтези.
Свести все воедино, никак не выходило, голова иногда кружилась, девочка рассказывала небылицы о драконах, и я решила думать, что, скорее всего, в больнице. Мало ли чего мне вкололи, раз участвую в настолько красочном сне. Чего стоит это древнее строение и рисунок на полу, в центре которого я валялась. А уж огоньки, появляющиеся на ладонях и плывущие за нами, — чудеса моего воображения. Лучше бы фонарь нафантазировала.
А еще я буквально млела от обращенного ко мне: “мама”. Это удивительное слово, каждый раз вызывало во трепет и нежность на сердце. Но девочке нужно объяснить, что я не ее мама, каким бы драконом ни был ее папа.
— Милая, — заговорила я, присев на корточки перед ребенком, когда она вознамерилась открыть проход. — Ты же понимаешь, что я тебе не мама?
Говорить такое этому ребенку было физически больно, но отодвинув эмоции, я постаралась сгладить жестокую фразу мягкостью тона.
— Это ты не понимаешь, — девочка нахмурила золотистые бровки и тыкнула маленьким пальчиком мне в лоб. — Ты теперь моя мама.
Это звучало твердо и упрямо и даже капризно.
— Но, — продолжила я осторожно, — я не рожала тебя.
— Это ничего, — легкомысленно махнула девочка рукой. — Зато теперь ты станешь меня воспитывать и всему учить, как делают настоящие мамы. Дедушка говорит, что мать не та, что родила, а та, кто воспитала.
— Дедушка твой очень мудрый человек. Но ты уже совсем большая. И наверняка никого не слушаешься. Как же мне тогда стать твоей мамой?
— Я буду тебя очень-очень слушаться, только стань мамой, — в запале высказалась девочка и сложила маленькие ладошки в молитвенном жесте.
— Хорошо, — улыбнулась я.
В этом удивительном сне мне тоже очень хотелось побыть мамой этой чудесной непоседе.
— Мамочка, у тебя ведь нет никакого мужа? — спросила девочка хмурясь.
— Нет, — вздохнула, вспомнив о сорванной свадьбе.
— А истинного?
— Нет, — не поняла сути вопроса, но все же ответила. Ведь у меня никакого мужа нет ни истинного, ни фальшивого.
Личко малышки просияло, и она снова меня крепко обняла.
Эстер
Ловко, словно проворачивала этот фокус не раз, девочка проворно и как-то хитро нажала на рычажок, и каменная дверь бесшумно отъехала в сторону. Покинув темный, каменный проход, мы словно в другой мир попали. Длинный, широкий коридор устилал толстый, песочного цвета ковер. Стены отделаны светлой толстой тканью, рисунок на которой был практически незаметен. Редкие картины в тяжелых рамах и лепнина с позолотой по углам. Роскошно, я бы сказала.
— Идем скорее к дедуле, — потянула меня за руку девочка, пока я зависла осматриваясь.
— Стой, милая, — снова я присела на корточки. — Давай, познакомимся. Я вроде и твоя мама, а как звать своего ребенка не знаю, — старалась говорить шутливо.
Но изнутри меня начинало знобить. Четкость происходящего приобретало несомненные признаки реальности. Это сбивало с толку.
Девчушка тоже повела себя странно. Она бросилась ко мне на шею в коротком, удушающем объятии и почти сразу отпустила.
— Что такое, милая? — озадаченно спросила я.
— Ты признала меня дочкой, — девочка радостно крутанулась на одной ножке вокруг своей оси. — Дедушка говорит, что признание своих страхов, — это первый шаг к излечению от них.