Любовь ведь она такая...

Пронины были одной из самых диковинных парочек за всю историю села Звонкий Гай.

Макар с детства отличался угрюмостью. Он долго не разговаривал, и мать из сил выбивалась, таская его по врачам и пытаясь определить причину немоты, пока однажды внезапно не вошла в сарай, где он что-то мастерил и не услышала, как Макарушка что-то напевает себе под нос солидным баском.

- Что же ты, ирод, до сих пор молчал-то?

- А че говорить-то? – резонно возразил мальчишка.

- Да ведь я начала уже документы собирать, чтобы тебя в интернат глухонемых определить.

- Та… отмахнулся Макар, - я сказал бы, что не надо.

Вот и поговори с таким! В школе учителя из сил выбивались, чтобы хоть на «троечку» что-то из него вытянуть. В военкомате работают люди опытные и всяческих повидали, но и там долго раздумывали, куда же такое чудо определить, чтобы страна и дальше спала спокойно. Отправился Макар в стройбат и вернулся в село, приобретя профессию плотника. Оказалось, что Пронин на редкость мастеровитый. Устроился он работать в строительную бригаду и ещё постоянно шабашил после работы. Стоило в Звонком Гае кому-то задуматься о стройке, сразу же договаривались с Макаром. Знали, что все сделает качественно и быстро – не придерешься.

Работал много, и едва ему исполнилось двадцать пять лет, начал строить собственный просторный дом. Справился быстро, а потом поставил вокруг усадьбы высоченный забор, накупил скотины и стал жить замкнуто – сам никуда не ходил и к себе никого не приглашал. За что от односельчан и получил кличку Бирюк.

Бирюк-то бирюком, однако парень хорошо зарабатывал, ни пил, ни курил, а, значит, по сельским меркам, мог считаться завидным женихом.

- И пусть молчун, зато вон как в хозяйстве ворочает! И денежки у Бирюка всегда водятся, - шушукались соседки. – А что малость с придурью, так то не беда. У каждого мужика свой бзик.

Насмешливых и языкастых сверстниц Макар дичился: за ними ведь ухаживать надо, а он, видимо, не считал нужным тратить время на такие глупости.

Но была ещё одна категория потенциальных невест – женщины постарше, которые по тем или иным причинам остались одинокими. Не самые, конечно, завидные невесты, но выбор имелся.

Например, доярка Маня Жукова – женихи в свое время забраковали её из-за крупного носа. Она то и дело стучала в ворота Пронину: то доску прибить, то лист железа на крыше поправить надо.

Были у неё и соперницы. Продавщица сельпо видная Тоня Климова – разведенка с двумя детьми - откровенно заигрывала с парнем, едва завидев его в магазине. А повариха в колхозной столовой вдовая Ирина Горина – простодушная толстушка - всегда ему наливала борщ в самые большие миски и норовила подложить кусочки повкуснее, красноречиво вздыхая и жалуясь на одиночество.

Но как-то по весне все село изумленно ахнуло, когда Макар привел в дом всем известную грубиянку Зинку Крюкову. В свое время её «попросили» даже из детского сада, потому что отчаянно дралась. В школе тоже родителей то и дело вызывали к директору.

- Дикая она у вас словно… Маугли! Ей бы в волчьей стае жить.

У родителей тоже руки опускались, глядя на угрюмую дочку. И только бабушка вставала на её защиту.

- Зинка, может, на язык злая, зато внутри добрая.

- Только никто от неё доброты-то не видел, мама, - тоскливо возражала сноха.

- В тетку Клаву удалась, - настаивала старушка, - та трех немцев вовремя оккупации вилами заколола и к партизанам подалась. В разведку ходила, мосты подрывала. Вон медали от нее остались.

- Но за окном-то не сорок первый год, и фашистов вокруг нас нет, а такое ощущение, что Зинка вот-вот чеку из гранаты выдернет.

В ПТУ она и месяца не продержалась. Кое-как отец уговорил председателя колхоза, чтобы пристроить дочку телятницей на ферму – с животными она была гораздо мягче, чем с людьми. А тут и бабушка представилась – домик любимой внучке оставила. И хотя родители были против, Зинка собрала свои пожитки и заселилась в старенький пятистенок.

- Восемнадцать мне есть, прокормить себя могу. Надоело ваши попреки слушать!

- Да как же так… юная девушка и одна?

- Пусть попробует кто-то сунуться, если жизнь недорога!

И вправду, если кто и пытался за ней поухаживать, получал такой от ворот поворот, что второй раз уже не подходил.

И вот как сошлись столь разные люди? Соседки сплетничали, мол, Макар у Зинаиды крышу чинил и что-то там между ними получилось. Внешне-то Зинаида была привлекательная – приятно полненькая, с миловидным лицом, аккуратная и хозяйственная. И точно так же, как Макар держала полный двор скотины: три козы, пять овечек и немалое гусиное стадо.

Как уж сговаривались молодые неизвестно, только свадьбу они устраивать не стали, а тихо расписались в сельсовете.

- Чем же я хуже Маугли? – с обидой высказалась Ирина при раздаче еды, в раздражении сунув Макару буквально кукольную мисочку рассольника. – Пусть молодуха тебя теперь кормит.

Когда же новобрачный зашел купить хлеба в сельпо, разгневанная Тоня сначала делала вид, что его в упор не замечает, а потом сунула ему черствую подгоревшую буханку.

Макар слова не сказал, но через четверть часа в сельпо ворвалась Зинка и устроила такой скандал, что продавщица не только заменила товар, но и извинилась.

А вот Маня лишь со слезами на глазах смотрела при встрече на Макара. Видно, запал он по-настоящему ей в душу.

- Не расстраивайся, - успокаивали грустную девушку товарки на ферме, - долго он с Маугли не протянет. Зверина она редкостная – быки-производители писаются от страха, едва завидев.

В ближайший воскресный день весь Звонкий гай стал свидетелем переезда Зинки в дом новобрачного. Жили они на улице Щорса, но в противоположных концах.

В тот весенний день из ворот пятистенка Зинаиды пыхтящий от натуги Макар выкатил тачку, нагруженную узлами с пожитками, а за ним потянулись козы, овцы и гуси, за которыми с хворостиной в руках шествовала хозяйка. За ней плелся старый кобель Шарик. Взбудораженные животные все время норовили разбежаться - пощипать травку, да и просто из любопытства – но грозный оклик хозяйки и активная помощь соседей заставляли их вернуться на дорогу. Возмущенное беканье и меканье, гогот гусей составили такую какофонию, что свидетели этого забавного переселения не слышали друг друга. Процессия растянулась едва ли не на всю улицу.