Лютый. Жестокая любовь

Глава 1

ЛЮТЫЙ. ЖЕСТОКАЯ ЛЮБОВЬ

Ульяна Соболева

Аннотация:

Снежана:
"Я сбежала. Спаслась. Думала, что наконец-то смогу забыть его и начать всё заново. Но куда бы я ни шла, он продолжает жить в моей голове. Его голос, его прикосновения, его ненависть — всё это грызёт меня изнутри.

Он был тюремщиком, который сломал меня, и мужчиной, которого я полюбила вопреки всему. Теперь я живу для своего ребёнка, но тень Лютого всё равно накрывает мой мир. Как далеко я смогу убежать, прежде чем он снова найдёт меня?"

Лютый:

Нет, Снежана. Тебя невозможно отпустить. Я держу тебя в голове, под кожей, в каждом вдохе. И если я сейчас за решёткой, это не значит, что я перестал быть твоим миром. Я знаю каждую твою мысль. Я знаю, как ты меня ненавидишь. Я знаю, как тебя тянет обратно.

Ты пришла, потому что хочешь помощи? Хорошо. Но помни: за всё придётся заплатить. Ты моя. Всегда была. Всегда будешь.

Я выйду отсюда. Заберу своего ребёнка. Заберу тебя. И больше ты не сбежишь."

Глава 1

Воспоминания накатывают внезапно, как ледяная вода, которая разливается по венам. Я сижу в тишине, стараюсь не думать, но именно в такие моменты всё возвращается. Голоса, лица, слова, которые жгут сильнее, чем огонь.

"Ты знаешь, она беременна. Эту тварь ещё и ребёнок спасёт," — голос Миланы, чуть заплетающийся от выпивки, всё ещё звучит в моей голове, как ядовитый шёпот.

Ксюша рассказала мне это уже потом, когда мы обе вырвались из огненного ада. Но тогда, сидя в полутёмной комнате, пьяная и самодовольная, Милана вывалила всё.

"Снежана… Моя драгоценная сестрёнка. Думает, что она такая вся невинная. А я? Я сделаю так, чтобы она сгнила там, где ей место. У меня есть Егоров. У него руки длинные. Слушай, Ксюша, представляешь? Её даже искать никто не будет. Просто исчезнет. И всё. А я останусь. Единственная, главная, любимая жена Лютого."

Ксюша говорила, что сидела тогда, сжимая стакан в руках, и не могла понять, что происходит. Она всегда знала, что Милана сложная, что у неё в голове хитрые игры и злость, которая копится годами. Но такого… Она не ожидала.

"Я смотрела на неё и понимала, что это не ты у неё проблема. Она сама себя ненавидит. Ты для неё — напоминание о том, что она ничего не значит. Но… это не оправдание."

Ксюша опустила глаза, когда рассказывала мне это, как будто боялась увидеть, что я подумаю.

«Я знала про всё, что она делала. Я помогала ей. Не потому, что хотела тебя уничтожить, а потому что боялась её. Боялась, что она избавится и от меня.»

Она посмотрела на меня, прямо в глаза, и я видела её страх. Страх перед самой собой.

"Я была частью её интриг, Снежана. И мне нужно было что-то сделать. Иначе это не искупить."

Милана вывалила Ксюше всё. Про мою беременность, про её планы на меня. У нее везде были свои люди. Тварь, которая вместе с моим отцом все продумали до мелочей. Она разболталась. Даже про Егорова. Ксюша сказала, что чувствовала, как внутри всё опускается. Её ладони стали ледяными, когда она поняла, насколько далеко зашла её подруга.

"Я смотрела на неё, а у меня только один вопрос в голове: как? Как можно ненавидеть так сильно? Ты её сестра. Её кровь. А она говорит о тебе, как о мусоре."

Она боялась, что я оттолкну её, когда узнаю. Но я смотрела на неё и видела, как она трясётся, как губы сжаты, а в глазах слёзы.

"Ты мне не веришь? Скажи, что ты мне не веришь, но я… я не могла просто сидеть."

Милана. Сука. Ты думала, что мир вращается вокруг тебя? Что твоя ненависть делает тебя сильнее? Нет. Она тебя уничтожает.

Я снова и снова прокручиваю в голове её слова, произнесённые Ксюшей. И понимаю: я могла бы уже не быть здесь. Всё могло бы закончиться. Её планы могли сработать.

Но нет.

Я жива, Милана. А ты? Ты утопаешь в своём собственном гнилом мире.

Мы сидели в той тесной машине, которая уносила меня всё дальше от дома, горящего позади. Я пыталась справиться с удушливым запахом дыма, впившегося в волосы, в кожу, в лёгкие. Но её слова заставляли мой мир шататься сильнее, чем тот пожар.

"Ты не понимаешь, я должна была это сделать. Должна была тебе помочь. Ты бы не выжила, если бы осталась там. Она бы тебя уничтожила."

Я молчала. Я не могла поверить, что это происходит.

"Я рассказала Максу. Он… он мы начали встречаться…познакомились в том клубе где я тебя…он тогда Лютого привез. Мы знали, что Милана тебя не оставит. Что она пойдёт до конца. И я поняла: я уже достаточно помогала ей творить дерьмо, но вот это? Я не могу смотреть, как она тебя убивает."

Макс. Это имя вспыхнуло в моём сознании, как искра. Он всегда был где-то рядом, но я никогда не думала о нём, никогда не замечала его всерьёз. Просто один из тех, кто стоял на страже. Тень.

"Он ненавидел это место," — продолжила Ксюша. — "Он говорил, что ты не заслуживаешь того, что с тобой делают. И когда я рассказала ему про Милану, про её планы, он просто посмотрел на меня и сказал: 'Мы вытащим её"

Она замолчала, стиснув руки на коленях. Я видела, как она переживает, как губы дрожат, словно она боится, что я начну кричать на неё или выгоню её прямо здесь, в этой машине. Но я ничего не говорила.

План был прост. До безумия простой и оттого такой пугающий.

Когда дом поглотил огонь, и все бросились его тушить, Макс нашёл меня в комнате. Я не сразу поняла, что происходит, я спала. Дверь распахнулась, и его фигура вырисовалась в облаке дыма.

— Идём, — коротко бросил он.

— Что? — я смотрела на него, не понимая.

— Вставай, Снежана, некогда объяснять!

Его лицо было напряжённым, а голос звучал так, будто он командует на поле боя. Я не двигалась. Слишком долго. Слишком сильно пульсировала в голове мысль: это очередная ловушка.

Глава 2

Она не смотрит на меня, но я знаю, что чувствует мою ложь.

— Ты не знаешь всего, — начала она, не поднимая на меня глаз.

— Чего я не знаю? — спросила я, хотя, если честно, не была уверена, что хочу услышать.

— Макс… Он не просто так тебе помог. — Её голос стал тише, почти шёпот. — Он ненавидит Лютого…Его подкупили. Это он поджег дом.

Я моргнула, чувствуя, как внутри всё сжимается.

— О Боже! Ненавидит? Но он ведь работает на него.

— Работает, — кивнула она, наконец поднимая на меня глаза. — Потому что вынужден. У него просто нет выбора. Ему хорошо заплатил другой человек…чтобы Макс погасил долги.

Ксюша рассказывала, а я слушала, и каждое её слово ложилось на меня, как груз, от которого тяжело дышать.

— Макс когда-то влез в большие неприятности. Его сестра болела, нужны были деньги на операцию. Очень большие деньги. Лютый узнал об этом и "помог". Покрыл долги, но не просто так. Ты же знаешь, как он действует.

Я знала. О, я прекрасно знала. Всё, что делал Лютый, всегда имело свою цену. И эта цена почти всегда была выше, чем можно было заплатить.

— Он стал его рабом, — продолжила Ксюша. — Работает у него, выполняет все приказы, но ненавидит его. Лютый сделал что-то... Я не знаю точно что, но Макс говорил, что это было… нечеловечно. Он подавил его, унизил.

Я молчала. Внутри всё сжалось.

— Почему он не ушёл? — выдавила я наконец.

— Потому что не может, — ответила она. — У него долги. Семья. И Лютый это знает. Он держит его на коротком поводке.

Она замолчала, будто собираясь с духом, прежде чем сказать что-то ещё.

— А пожар реально он устроил? — спросила я, чувствуя, как холод пробегает по спине.

— Да…Егоров заплатил, — сказала Ксюша, её голос сломался, но она продолжила. — И он согласился. Но он…вобщем я все у него про тебя узнавала. Он рассказывал мне. И про Егорова тоже рассказал. Потому что знал, что ты мне дорога. Мы с ним решили, что выведем тебя когда все начнется.

— Почему он это сделал? — у меня перехватило дыхание.

— Потому что он хотел, чтобы Лютый почувствовал, как это — терять. Хотел, чтобы он наконец ослаб, чтобы у него появилась эта чёртова трещина в идеальной броне.

Я сидела, глядя на неё, и не знала, что сказать.

— Он предал его?

Ксюша кивнула, опустив глаза.

— Макс сказал, что тебе нужно бежать. Что это единственный способ спасти тебя и… и самого себя.

Она выдохнула, её плечи поникли.

— Он сделал это не для тебя, Снежана. Он сделал это для себя.

Я отвела взгляд, уставившись в окно. Машина продолжала трястись на ухабах, а внутри у меня всё перевернулось. Макс не сделал это из жалости. Не из доброты. Это была его месть. Ему нужно было, чтобы Лютый почувствовал боль. Еще один враг. Сколько их у тебя, мой мучитель?

Я закрыла глаза, а в голове замелькали обрывки мыслей: Макс, пожар, Милана, Лютый… Всё это казалось каким-то кошмарным спектаклем, в котором я была только куклой, которую марионеточники тянули за верёвки.

Я сбежала. Но кто расплатится? И кто ещё пострадает из-за этого?

Мы подъезжаем к автовокзалу. Вокруг тихо, несколько тусклых фонарей освещают пустую площадь.

— Высади меня здесь, — говорю я тихо.

Ксюша резко тормозит. Она смотрит на меня, наконец-то поворачивая голову. В её глазах страх и непонимание.

— Здесь? Ты уверена?

Я киваю, отводя взгляд.

— Да. Чем меньше мы связаны, тем лучше. Если они найдут тебя, найдут Макса…

Я не договариваю, но она понимает. Её лицо становится ещё бледнее.

Она лезет в сумку, достаёт деньги и протягивает мне.

— Возьми.

— Ксюша, мне не нужно…

— Снежана, возьми, чёрт возьми! — её голос срывается.

Я молча забираю деньги. Она поджимает губы, будто борется с собой, а потом, неожиданно, бросается меня обнимать.

Её руки дрожат, я чувствую, как она прижимается ко мне, как извиняется, шепчет:

— Прости… Прости за всё.

Я не отвечаю. Просто стою. Её объятия обжигают. Как гарь. Как пламя.

Я выхожу из машины, не оглядываясь.

Иду в сторону кассы, сжимая в руке деньги, и впервые за долгое время чувствую, что должна что-то сделать.

Сама.

Для себя.

Глава 3

Я добираюсь до деревни ближе к ночи. Улицы пустынны, только редкие окна светятся тусклым, слабым светом. Небо темное, но где-то на горизонте угадываются проблески луны, будто она неуверенно наблюдает за мной. Воздух холодный, влажный, с примесью запаха земли и дыма от печей, который всегда висит в таких местах.

На фоне тихого ночного шума лает собака. Её голос то громче, то тише, словно она спорит сама с собой. Я иду по узкой дороге, чувствуя, как ноги подкашиваются от усталости. Деревянные заборы, покосившиеся дома… всё выглядит как декорации из чужой жизни.

Дом тети Люси нахожу легко. Он стоит в конце улицы, у самой опушки. Окна тёмные, на крыльце скрипит ветка, зацепившаяся за перила. Дом обшарпанный, местами облупившаяся краска, но видно, что он держится крепко, как будто сам не даёт себе разрушиться.

Я стою перед дверью, не зная, стучать или нет. Моё сердце бьется так громко, что я боюсь, что Люся услышит его ещё до того, как я подниму руку. Наконец решаюсь, стучу. Один раз. Второй.

Несколько секунд — тишина. Потом я слышу, как тяжёлые шаги приближаются. Скрипят половицы. Замок щёлкает.

— Кто там ещё? — голос её грубый, усталый.

Дверь открывается, и я вижу её. Люся. Она не изменилась: тот же строгий взгляд, резкие черты лица, волосы собраны в тугой узел, как будто даже в этом её непреклонность.

Она смотрит на меня, и её глаза на секунду расширяются. Удивление. Но тут же сменяется чем-то другим — раздражением.

— Ты? — выдыхает она, всматриваясь в меня, как будто я привидение. — Что тебе надо?

Я сглатываю, с трудом находя в себе голос.

— Я… в гости и пожить если можно, — говорю я тихо. Почти умоляюще.

Тетя Люся долго смотрит на меня. Её взгляд пронизывает насквозь, как острое лезвие. Она будто решает, впускать меня или нет. Секунды тянутся, как часы.

— Проходи, — наконец бросает она, отходя в сторону.

Я захожу в дом. Он пахнет старостью, пылью и чуть затхлым деревом. Где-то издалека тянет дымом от печи. Люся быстро закрывает дверь за мной, щёлкает замком, оглядывается, словно проверяет, не следит ли кто за нами.

— Что случилось? — резко спрашивает она, не дожидаясь, пока я скажу хоть слово.

— Ничего, — отвечаю я, но голос звучит неуверенно.

Она хмурится, прищуривает глаза.

— Не ври мне. Ты вся взъерошенная. Во что вляпалась?

Я молчу. Что я могу ей сказать? Что я сбежала из огня, оставив за спиной весь этот ад? Что за мной, возможно, охотятся? Что я потеряна, сломана, и у меня нет больше ничего, кроме этого чемодана и дырявого сердца?А под сердцем…

Люся хмыкает, но больше ничего не спрашивает. Она идёт на кухню. Звук её шагов чёткий, уверенный. Люся всегда была такой — как танк, который пройдёт сквозь всё, не задумываясь.

Я стою, не зная, куда себя деть. Её голос доносится из кухни:

— Садись. Сейчас чай поставлю.

Я послушно иду за ней, опускаюсь на стул. Пол под ногами скрипит, деревянная спинка стула давит на спину.

Люся ставит чайник на плиту, не оборачиваясь, но я чувствую, как её слова целятся в меня, даже если она говорит это "случайно".

— Ты вся в своего отца. — Голос её ровный, но с ноткой презрения. — Тот тоже всегда в дерьмо влипал и других за собой тянул.

Я сжимаю руки на коленях, ногти впиваются в кожу. Её слова колют. Но я молчу. Сейчас я просто хочу спрятаться.

Она поворачивается, ставит передо мной кружку с чаем. Её глаза строгие, изучающие. Она смотрит так, будто пытается расколоть меня.

— Тебе есть что мне сказать? — спрашивает она, не отводя взгляда.

Я качаю головой.

— Ну ладно, — бросает она, садясь напротив. — Тогда завтра разберёмся.

Её голос звучит как приговор.

Я сижу, уставившись в чашку. Пар поднимается из неё, обжигает лицо, но я не двигаюсь. В груди всё ещё пульсирует боль, разрастается, как чёрное пятно.

Я не скажу ей. Ни о Лютом. Ни о ребёнке. Пока что. Она меня убьёт.

Я опускаю голову, пытаясь спрятать глаза. Но внутри всё дрожит. Тихо. Незаметно. Только я это чувствую.

- Постелю возле кладовки на раскладушке. Кровати лишней нет. А я с тобой спать не буду. Привыкла одна. Чем богаты, тем и рады. Так что не обессудь. Жить будешь по моим правилам. Лентяев не люблю. Так что помогать придется. Вот. Поешь с дороги.

Ставит передо мной тарелку вареной картошки с крупно нарезанной селедкой, кладет хлеб.

- Красной икрой не балуемся как твой отец, который и копейки не давал никому. Про приютить я уже молчу.

Я сидела в больничном коридоре, свернувшись на жёсткой скамейке. Воздух пах хлоркой и чем-то металлическим, будто это место пропитано чужими страхами и болью. Половицы под ногами поскрипывали, дверь кабинета с облупившейся краской мерцала под тусклым светом.

Мне не хотелось быть здесь. Каждая секунда давила на плечи, ломая изнутри. Но я должна была. Просто должна.

Медсестра в синем халате мелькнула мимо, даже не взглянув на меня. Она уже привыкла к таким, как я. К женщинам с потерянным взглядом, которые приходят сюда решить… что-то. Я подняла глаза на дверь передо мной. Вдох. Выдох. Я толкнула её.

Врач, пожилой мужчина с усталым лицом, даже не поднял головы от своих бумаг.

— Проходите, — буркнул он.

Я села на скрипучий стул, чувствуя, как от напряжения у меня немеют пальцы.

— У вас какой срок? — спросил он, бросив на меня короткий взгляд.

— Десять недель, — выдавила я.

Он кивнул, деловито щёлкнув ручкой, и начал что-то записывать.

— Это ещё можно. Проблем не будет, — сказал он, не спрашивая, уверена ли я в своём решении. – Результаты анализов, узи? Что делали?

Эти слова будто ножом прошлись по сердцу. Ещё можно. Как будто речь шла о товаре, который можно вернуть в магазин.

— Я… я пока просто хочу узнать. — Голос дрогнул, но я сдержалась.

Он поднял на меня взгляд. Усталый, чуть насмешливый.

— Узнать? Здесь никто не приходит просто узнать, девушка. Если надумаете, записывайтесь через регистратуру.