Мадам Шоколадница

Глава 1

Королевство Франция

где-то между Бордо и Тулузой

— Мамочка! Мамочка, очнись! — детский голосок вырвал меня из забытья.

Я резко распахнула глаза. Уставилась осоловелым взглядом на каменный грязный потолок над собой.

Где я?

Что это за странная палата? Операция по липосакции уже закончилась? Почему так темно? Где свет?

Эти мысли заполонили мое сознание. Я несколько раз похлопала глазами, пытаясь прийти, наконец, в себя. Голова была какая-то ватная.

— Мамочка, ты жива! — снова воскликнул около меня обрадованный детский голосок, и кто-то начал настойчиво дергать меня за рукав. — Вставай, мамочка! Вставай!

Я невольно привстала на локтях, ничего не понимая, обернула голову к девочке, которая стояла рядом. Малышка лет пяти или меньше. Я отметила ее заплаканное бледное личико с темными грязными волосами. Она смотрела на меня большими карими глазенками, и ее губы тряслись.

Мой взор невольно прошёлся дальше, и я огляделась вокруг. Помещение, где мы находились, совсем не походило на больничную палату. Какая-то темница или келья. Мрачная, каменная и грязная. Свет едва проникал в узкое окно - бойницу справа.

— Ты кто? — спросила я девочку, пытаясь сесть и чувствуя под руками холодные камни.

Девочка говорила не по-русски, но я прекрасно понимала ее. Мало того, я сама также задала ей вопрос на французском языке.

— Я Элиза, мамочка. Ты забыла меня? — удивился ребенок.

Худенькая девчушка имела небольшой рост и была тонка, как тростинка. Одета в грязное платьице до колен и стоптанные ботинки.

— Элиза? Какая Элиза? — недоуменно спросила я, пытаясь встать.

Где я и что происходит?

Я решительно поднялась, чтобы встать на ноги, и тут же неуклюже соскользнула с каменного ложа, грохнувшись на холодный пол.

Только тут опустила глаза на свое тело и замерла.

— Что со мной? — пролепетала я сама себе, видя, как моя большая грудь сильно вздымается, а длинная тёмная юбка слишком широка.

Тут же подняв руку, я отметила свою ладонь с пухлыми миниатюрными пальчиками. Но сами руки были толстыми! Я тут же панически начала себя ощупывать и осматривать. Задрала юбку. Увидела свои толстые ляжки и бедра такой ширины… что мне стало дурно.

.

Дорогие читатели)

Рада приветствовать вас в своей новой книге

.......

Если вы хотите поддержать автора, пожалуйста добавьте книгу в библиотеку,

поставьте "Мне нравится" и подпишитесь на автора. Спасибо!

.

— Я думала, что ты умерла, мамочка. Зачем ты ела эту гадкую траву? — лепетал надо мой ребенок. Тонкими ручонками девочка ухватила меня за подмышку, попыталась поднять с пола. — Хорошо, что ты ожила! Боженька спас тебя, да?

Почти не слушая ребёнка, я пребывала в каком-то шоке. Всё ощупывала и осматривала себя и своё новое тело. Вроде круглое лицо, грудь, наверное, размера пятого или около того, белые широкие бедра и вообще...

Да я толстуха! Какой ужас! Нет, это просто кошмар!

— Это что, я? — выдохнула и едва не грохнулась в обморок снова.

Последние пять лет я считала себя толстой. Располнела на последнем курсе института. Обожала сладкое и булочки. И вот итог. Мой сорок шестой размер одежды неимоверно бесил меня. Я пыталась похудеть, изнуряла себя диетами. Потела в тренажёрке, занималась велосипедом, плаванием, даже бегала по утрам! Настоящий подвиг!

И мне удалось за полгода сбросить один размер. Но я стремилась к совершенству, к своим сорока пяти килограммам, которые имела в восемнадцать лет. Вот тогда моя фигура была тонка и идеальна!

Три месяца назад я повстречала Руслана. Он так красиво ухаживал и совсем не считал, что у меня лишний вес. Говорил, что ему нравятся пухлые. Но я то знала, что я толстая!

Сорок шестой размер! Ужас просто!

Потому всё пыталась похудеть. Когда же Руслан сделал мне предложение, я была счастлива. Мы назначили день свадьбы. Я заказала в дорогом салоне шикарное белое платье‚ а-ля «рыбка». Но решила ещё немного похудеть, чтобы платье село на мне как надо, и чтобы стать еще красивее для моего Руслана.

Визуализация главных героинь

.

Мари Шаль

опороченная девица, пышка, 24 года

Элиза Шаль

— маленькая дочка Мари

.

Глава 2

Понимая, что надо успокоиться и размышлять разумно, я решила более тщательно осмотреть себя. Под моими ногтями была грязь, ноги босы и тоже грязные.

Почему-то я была одета в какой-то жуткий черный балахон, а на голове тонкий капюшон.

А, поняла! Это монашеская ряса!

Я что: еще и монахиня? Капец просто! Жирная, грязная монахиня.

Стоп! А откуда тогда у меня ребенок? Что-то не сходится.

Я обернулась к девочке, которая в этот момент отошла в уголок кельи, подняв грязное заштопанное платьице, присела… и справила нужду прямо на каменный пол. Причем по-большому.

— Ты что делаешь? — только и смогла выдохнуть я в ужасе.

Я была редкостной чистюлей, принимала душ каждый день, любила арома-масла, кремы всякие, обожала ванну. Мыла полы постоянно в своей новой квартирке: любила ходить по паркетному полу босиком. А тут такое!

— Какаю, — деловито ответила малышка и вытерла попу концом своего же платья.

Я отметила, что в том же углу, где сейчас была девочка, уже есть некие «кучки». Но об их происхождении я решила даже не думать. Почувствовала, как тошнота подкатила к горлу. Я чувствовала, что не переживу всего этого.

Элиза подошла ко мне и улыбнулась такой милой детской улыбкой. Я же так оторопела от всего этого, что почти окончательно потеряла дар речи.

— Тебе плохо, мамочка? — спросила девочка, видя мое остолбенелое состояние.

— Где твой горшок, Элиза? — только и смогла выдохнуть я.

— Горшок? А что это? — наивно спросила она, захлопав длинными темными ресницами.

И тут меня пронзило одно воспоминание. Точнее, когда-то в интернете я читала о нравах средневековой Европы. Что горожане выливали свои фекалии прямо на улицу, а аристократы испражнялись в углах комнат или прямо на лестницах дворцов и вообще не мылись.

Неужели это все есть и здесь?

Только не это!

Я тут же начала себя обнюхивать, чувствуя, что сейчас точно грохнусь в обморок. Да, от меня пахло потом и чем-то неприятным. Но терпимо. Я быстро стянула в головы черный апостольник и потрогала свои волосы. Естественно, они были спутанными, засаленными и висели паклей. Я тут же отдернула руку. Какая гадость! Я не переносила грязные волосы, а мои были не просто грязными, а еще и воняли какой-то тухлой рыбой.

Боже! Неужели я попала в этот мир, похожий на немытую Европу? Ужас просто!

А еще в средневековой Европе существовали вши, блохи, голод и чума. Но об этом я решила пока не думать. Чтобы окончательно не рехнуться.

— Мамочка, я хочу есть. Когда мы пойдем в трапезную аббатства? — спросила требовательно Элиза.

Так. Аббатство. Мы, видимо, находились в монастыре. В средневековой Европе они назывались аббатствами, насколько я знала.

— Я точно твоя мама? — спросила я подозрительно, желая, чтобы хотя бы ребёнок был не моим.

От всего происходящего мне было не по себе.

— Да, — кивнула малышка. — Ах мамочка, прости! Я совсем глупая. Ты же велела называть тебя Мари, а не мамой.

— Почему? — спросила я. — Прости, Элиза, но я что-то всё забыла.

— Чтобы аббат настоятель не узнал, что я твоя дочь. Иначе он прогонит нас из аббатства. А нам ведь некуда идти. Ты велела говорить, что ты моя сестрёнка.

— Меня Мари зовут?

— Мари Шаль, а я Элиза Шаль, — закивала малышка. — Ты вспомнила, мамо... ой, прости, Мари.

Девочка прижала руки ко рту.

— Так я не монахиня?

— Нет. Ты моя мама.

— А где твой отец? Мой муж? — продолжала спрашивать я.

— Его никогда не было. Ты родила меня одна.

— Да уж.. — пролепетала я. — А наш дом? Где мы живём?

— У нас нет дома, ты это тоже забыла, мамочка? — покачала головой Элиза. — Мы жили у господина Лорье, пока он не умер. И нас выгнали из его дома.

— Кто такой господин Лорье?

— Он был твоим любовником, — четко ответила девочка.

Боже! Ребёнок в её возрасте не должен был знать такие слова! Это же ненормально!

— А здесь мы что делаем, Элиза? В этом аббатстве?

— Вчера мы попросились переночевать тут. Нам ведь некуда идти. А ещё ты хочешь стать послушницей при аббатстве.

Час от часу не легче. Какой ещё послушницей? В монастыре, то есть в этом аббатстве?

Ещё чего не хватало!

Вдруг я задумалась. Если эта Мари, то есть я, родила Элизу без мужа и потом имела любовника, то наверняка по законам этого мира я была грешницей. И потому пришла в аббатство замаливать грехи?

Да... Просто прекрасно!

В книжках попаданкам доставались роли прекрасных богатых принцесс, невест королей и красавцев-драконов.

А я толстая грязная баба с ребёнком на руках, без дома и с сомнительной репутацией. Наверняка ещё и без денег.

Глава 3

Неожиданно за нами раздался хриплый кашель. Я обернулась и увидела в дверном проёме кельи худую монахиню в чёрной рясе. Она была не просто худа, а тощая донельзя. Лицо мертвенно-бледное, с черными глазами.

Оглядев нас неприятным, каким-то злым взглядом, монахиня произнесла:

— Наш настоятель, аббат Фалло хочет говорить с тобой, беспутная девка.

Её недовольный голос, но более обращение «беспутная девка» меня покоробили. Но, возможно, в этом мире было нормально так обращаться к таким, как я? Все-таки я верно поняла, что для этого мира я ещё та грешница.

— Зачем я ему понадобилась? — спросила я недоумённо.

— Откуда мне знать? — огрызнулась монахиня. Я видела, что смирения и любви к ближнему у этой «святой девы» ноль. Такой злобный взгляд, как у нее, ещё поискать надо. — Может, хочет исповедовать тебя, блудница вавилонская?! Или епитимью наложить? Иди за мной! Он не любит ждать.

Подумав, что разговор с аббатом может затянуться, я вспомнила о бедной малышке, которая держалась за мою грязную рясу в этот момент. Элиза испуганно прижалась ко мне, едва вошла эта мегера.

— Моя сестра голодна, — ответила я, обхватив девочку за худые плечики. — Можем мы сначала поесть?

— Сначала исповедь, девка! Ты забыла, что ты в обители Божьей, а не на рынке, чтобы торговаться! Здесь приказы настоятеля не обсуждаются. Или он вмиг выгонит тебя и твоё бесовское отродье из аббатства!

Я так опешила от злых слов монахини, что на миг замолчала.

Она что, офигела: называть малышку «бесовским отродьем»? Да, Элиза не была мне дочерью, ведь я просто заняла тело её матери. Но все равно мне хотелось защитить и оберечь ее. И девочка явно не заслуживала такой ненависти, с которой на нее сейчас смотрела эта «невеста Христа». Разве малышка виновата, что её мать блудница, как я? Нет.

Я уже хотела возмутиться. Но поняла, что это бесполезно. Похоже, эта фанатичная и уверенная в своей святости карга точно не поймёт. Примитивное выражение и злоба были отчётливо написаны на ее сухом лице.

Потому я обратилась к девочке:

— Элиза, детка, подожди меня здесь. Я схожу к аббату и вернусь.

Дочка быстро кивнула и отошла от меня. Какой послушный, тихий ребенок. Прямо загляденье.

— Для тебя он святой отец, нищенка! Или его святейшество господин аббат! Именно так к нему следует обращаться, и никак иначе! Ты уразумела, падшая?

— Уразумела, — хмыкнула я. Весь этот средневековый цирк, в который я попала, стал меня уже забавлять, а не раздражать. Я приблизилась к монахине и предупредила: — И не надо обзывать меня. Я и без тебя знаю о своих грехах!

Мне в нос ударил невозможный запах монашки. От нее воняло тухлой капустой и мочой. Ох! Точно они здесь не мылились! Или только она?

— Что ты знаешь, грешница?! — воскликнула пафосно мерзкая тётка, подняв руку с пальцем к потолку. — Такие, как ты, думают только причинным местом! Моя б воля… я бы тебя на порог нашей святой обители не пустила. Это просто аббат Фалло очень добр к таким блудницам, как ты. Постоянно исповедует их в своей келье часами и наставляет на истинный путь.

Слова монахини показались мне странными. Неужели настоятель аббатства был иным, чем эта тощая злая мегера? И правда был жалостливым? Может, тогда мне удастся убедить его не выгонять нас с Элизой на улицу? И мы с девочкой поживем еще здесь, пока я не освоюсь в этом мире.

— Куда идти? — коротко спросила я, понимая, что не хочу говорить с монашкой дальше.

Она только и могла изрыгать оскорбления в наш с Элизой адрес.

— Следуй за мной, девка.

Мы шли по коридору аббатства, и навстречу нам попались монахини в таких же черных рясах и апостольниках на головах. Они не смотрели на нас, а спешили по своим делам.

Я сразу же отметила одну странность: все до единой были стройными и худыми. Даже чересчур. Может, это было очень бедное аббатство, и сестры здесь не доедали?

Когда мы вошли в просторную келью, в ней было двое мужчин. Один, лысый, в чёрной рясе, сидел за столом. Второй монах в коричневой грязной рясе, с толстым брюхом стоял у дверей в угодливой позе.

— Так что мне передать нашему настоятелю, аббат Фалло? — спросил в этот момент монах. — Когда сёстры из вашей обители пожалуют к нам в аббатство на общую мессу?

Заметив нас в дверях, аббат повернул голову и махнул рукой, чтобы мы вошли. Мы с сестрой последовали приглашению.

— Послезавтра мы придём с дюжиной сестёр на вечернюю мессу, — ответил пузатому аббат, вставая из-за дубового стола.

— Я передам нашему настоятелю. Мы с братьями будем очень ждать встречи, — кивнул довольно монах и посмотрел на нас.

Он как-то долго оглядывал меня с головы до ног. Его взгляд показался мне не просто плотоядным, а до того похотливым, что я напряглась.

— Брат Жиро, оставь нас уже! И ты, сестра Женева, — грубо приказал аббат.

Монах и монахиня торопливо вышли, плотно прикрыв дверь.

Аббат Фалло медленно приблизился ко мне.

Глава 4

— Хорошо устроилась, — промямлила я, вдруг ощутив, как рука аббата погладила мое пухлое запястье, и он приблизился ко мне вплотную.

Воняло от него хуже, чем от немытого коня. Я даже перестала дышать, думая, что сейчас лишусь чувств от этого смрада. Невольно попятилась от аббата, чтобы хоть немного вдохнуть свежего воздуха.

Он, видимо, истолковал мое движение по-своему, тут же подошел к столу и взял какой-то свёрток.

— У меня есть для тебя подарок, Мари. Посмотри, какое лакомство! Герцог Шуазель пожаловал мне целый сундук его! За то, что я дал ему индульгенцию на ближайшие пять лет.

— Спасибо, — ответила я, подходя к столу и решив посмотреть, что там такое.

— Если ты будешь послушной, куколка, я буду баловать тебя сластями. И трапезная всегда будет открыта для тебя и твоей дочери, — сказала он призывно. — Будешь есть со мной за одним столом. Самые лучшие и благородные сыры и вина подают только мне.

— И что я должна сделать? Послушной — это как?

Аббат Фалло развернул сверток, и мне в нос ударил терпкий аромат, знакомый с детства.

Шоколад!

Запах шоколада вызывал у меня почти чувственный экстаз.

Вы любите шоколад так, как люблю его я?

Горький, молочный, белый, темный — любой. Едва запах шоколада окутывал меня, я теряла способность соображать разумно. Я как будто впадала в какую-то нирвану. Сладкую, мечтательную. Каждый кусочек, который попадал в рот, я смаковала, получая огромное удовольствие.

Я обожала шоколад с детства и как одержимая разбиралась во всех его видах и сортах. Даже по запаху и вкусу могла определить, из какого сорта какао-бобов сделан тот или иной шоколад. Из какой страны привезены семена.

Потому сейчас, ощутив нежное горьковатое благоухание своего любимого лакомства, я невольно потянулась к нему и осторожно взяла небольшой кусочек. Благо шоколад уже был разделен на части. Засунула черный ломтик в рот, прижала его языком к нёбу, наслаждаясь этим чудесным вкусом. От удовольствия даже прикрыла глаза.

В следующий миг я как будто перенеслась мыслями и сознанием в другое место. Из всего этого убожества, которое окружало меня, в страну грёз. В возвышенное райское место вместо всей этой нищеты и вони. Мне казалось, что более вкусных, чем эти темные пахучие дольки, я никогда не ела.

На миг я даже забылась, потерялась. Опомнилась только тогда, когда аббат дерзко прижал меня бедрами к столешнице.

— Пухлая тыковка, — раздался голос аббата у меня над ухом. И я спустилась с небес на эту грешную землю. — Ты согласна приходить ко мне каждый день?

— Эээ, — я замялась, думая, что все же неправильно его понимаю.

Но в следующий миг костлявая рука аббата легла мне на бедро, и он попытался задрать мою юбку.

Я до последнего не верила в свое жуткое предположение, что настоятель жаждал моего тела. Все же католические аббаты давали обет безбрачия и воздержания от плотских утех. Так называемый целибат.

Слова злой мегеры-монашки: «исповедует их в своей келье часами» отчего-то зазвучали для меня теперь по-другому. Неужели развратник-аббат блудил с прихожанками прямо здесь?! Нет, это просто немыслимо! И не может быть правдой!

— Мой душистый круглый сырок, ты так аппетитна, — продолжал мне лить на уши этот неприятный тип. — Не то, что все эти монахини. Одни мослы да кости…

Ужас! Значит, он запал на мое пухлое тело?! Вот это откровение!

И я прекрасно поняла, что мне все это не мерещится. Реально этот служитель культа пристаёт с непристойными предложениями!

— Это же грех, аббат! — вскричала я первое, что пришло мне в голову. Я тут же оттолкнула мужчину от себя и отошла от него подальше. — Разве вы не клялись хранить целибат?

— Ты это чего? — недоуменно спросил он.

— Думаю, вы не должны так дерзко прикасаться ко мне. Я честная девушка, а вы аббат все-таки. Вот и храните верность и чистоту своей церкви!

Я видела, что он натурально опешил. Что? Не ожидал моего отказа?

Только спустя минуту настоятель глухо процедил:

— Значит, ты, грешница, решила идти против меня?

— Это не так.

— Я дал тебе шанс исправиться! За твои милости я бы мог даровать тебе индульгенцию и прощение всех грехов!

— Но для это я должна…

— Отдаться мне! И немедленно! — тут же выдал мерзкую по смыслу фразу аббат. — Только после этого я отпущу все твои грехи, падшая девка!

Ах, вот значит как?! Я, значит, падшая девка, а он, видимо, ангел во плоти! Офигеть просто.

Они что тут все: не в себе, эти служители культа? Он ведь сейчас в наглую пользовался моим плачевным положением, тем, что мы с дочкой попали в тяжёлое положение. И принуждал к блуду!

От возмущения меня даже затрясло. В такой противной ситуации я еще ни разу не была.

— Никогда! — категорично заявила я. — То, что вы мне предлагаете, гнусно.

Глава 5

— Ты, падшая девка, еще рассуждаешь о морали? Думаешь, я не знаю, что ты родила без мужа и у тебя был любовник? Всё это написано в Книге Судеб!

Это ещё что такое: Книга Судеб?

— Это не ваше дело, — буркнула я.

Я пыталась сдержаться и не наговорить этому лысому более жёстких слов. Все-таки от него зависело наше с Элизой пребывание здесь, в аббатстве. И этот гад бессовестно пользовался этим. — Спасибо за шоколад, но я, пожалуй, пойду.

Решив, что наш разговор уже перешёл в какую-то дурную перепалку, я направилась к двери. Находиться с этим распутником в одной комнате было не просто противно, а опасно.

Ещё чего доброго, применит ко мне силу. А я не знала ещё всех нравов этого мира.

— Я даю тебе два дня, Мари! — заявил мне в спину аббат. — Если не одумаешься, девка, то я объявлю тебя ведьмой! И предам анафеме!

— Мне это безразлично, — пожала я плечами, прекрасно помня, что ведьмой в средневековье можно было стать просто за красивое лицо или за то, что соседка невзлюбила тебя.

Безумные века, невежественные люди. Ну и аббаты с монахинями такие же.

Уже распахнув тяжелую дверь, я на миг обернулась к нему и твердо заявила:

— Я не продаюсь за шоколад! Я честная девушка.

Фраза мне показалась очень глупой, но вполне подходила для понимания такому напыщенному болвану, как этот аббат.

Я гордо вышла, хлопнув дверью. Пока шла по пустынному коридору, возмущённо думала о том, что произошло. Но не жалела о своем поступке. Однако ситуация заставила задуматься, что теперь нас точно выгонят из аббатства или могут устроить ещё что похуже.

Я вспомнила о своей новой дочке, малышке Элизе, и решила немедленно уйти из этого вертепа сама. Пока этот бессовестный похотливый аббат со своими «сестрицами» не устроил чего-нибудь гадкого мне в ответку. Я прекрасно запомнила, с какой ненавистью и злобой он посмотрел на меня напоследок. Явно замышлял отомстить.

Потому я решила как можно скорее забрать Элизу и уйти отсюда.

Однако я не стоило забывать, что малышка Элиза осталась голодная. Потому, спросив у проходящей мимо монашки, где трапезная, я быстро направилась туда. Сестры уже убирали всё со столов. Чувствуя, что они могут оказаться тоже злыми и не дать еды, я дождалась, пока они все уйдут из большой трапезной.

После увидев в единственной миске небольшие хлебцы, я торопливо подошла и взяла два хлебца величиной с мою ладонь. Они были мягкими и даже приятно пахли сдобой.

— Эй, нахалка! — тут же раздался визгливый голос за моей спиной. — Кто разрешил тебе красть хлеб?

Я обернулась. На меня злобно смотрела очередная тощая мегера-монашка, по типажу как та, что вела меня к аббату.

— Мой ребенок голоден. Этот хлеб для него, — сказала я правду.

— И что? Какое нам дело до твоего змеёныша, блудница? Пусть подыхает с голоду! Такие исчадья ада не должны рождаться вовсе!

Ее слова меня не удивили. Я изначально предполагала, что она скажет нечто подобное.

Опять эти обвинения в грехе и проклятья. Они тут все как злые собаки, что ли? Или просто тут место аномальное и влияет на всю их нездоровую психику?

Всё это мне уже стало порядком надоедать. Я правильно сделала, что решила взять хлеб тайком. Такая мегера мне точно ничего не даст сама.

Сильнее прижав хлебцы к себе, я медленно приблизилась к недовольной монашке.

— Ад ждёт тебя, злая женщина, — сухо заявила я ей в лицо. Спокойно, даже без злобы. Сама поразилась своему спокойствию. — Нелюбовь к ближнему — самый страшный грех, если ты не знала.

— Как ты смеешь?! — в каком-то благоговейном ужасе выдохнула она.

Явно никто не говорил ей подобного. Ну, пусть это будет для нее откровением. Ехидно улыбнувшись и видя, что монахиня ошарашена моим наглым поведением и словами, я напоследок добавила:

— Я думала, что пришла в дом Божий. А оказалась в вертепе разврата и злобы! Короче, Содом и Гоморра у вас тут!

Последняя моя фраза повергли монашку в полнейший ступор, и она от возмущения начала хватать ртом воздух.

А я что? Я сказала правду!

Выше подняв голову, обошла «преграду» и медленно, словно царица, выплыла всем своим пухлым телом из трапезной.

Глава 6

Когда я вернулась в келью, Элиза терпеливо ждала меня, сидя в уголке на ворохе соломы.

— Я принесла тебе хлеба, Элиза, — улыбнулась я девочке и протянула ей оба хлебца. — Кушай, детка.

Моя новая дочка деловито уселась на каменное ложе и с жадностью вонзила зубки в хлеб. Через пару минут она вдруг спросила:

— А ты, мамочка?

— Я пока не голодна, — ответила я уклончиво, присев с ней рядом и снова осматривая себя.

Мне, наверное, вообще лучше рот зашить и не есть пару месяцев. Может, тогда я скину эти безумные килограммы с боков и бёдер. Смотреть на свои пухлые ручки было тошно. Чувствуя, что опять буду переживать сейчас из-за своего веса, я решила отвлечься.

Начала осматриваться вокруг. Неожиданно заметила небольшую суму на ложе, взяла ее. Открыла и начала перебирать её содержимое. Расческа, духи и даже зеркальце там было. Похоже, эта Мари, то есть я, была ещё та кокетка.

Нетерпеливо поднеся зеркало к лицу, я тут же впилась глазами в свое отражение. Начала критично рассматривать себя.

Круглое миловидное лицо, глаза чайного цвета, каштановые волосы. Брови и нос правильной формы, белая нежная кожа и пухлые губы. Очень даже неплохо.

— Уфф, ну хоть симпатичная я и молодая вроде, — пробубнила себе под нос и обратилась к девочке, которая уже доедала первую булку: — Элиза, а сколько мне лет, ты знаешь?

— Нет, мамочка… ой, Мари... ты мне не говорила.

— Ладно, не столь важно, — ответила я, улыбнувшись ей. — И называй меня мамой, как и раньше. Тут и так все знают, что ты моя дочь.

— Хорошо, мамочка.

Я начала дальше рыться в суме и нашла какой-то странный мешочек. Он был небольшой и сшит вручную. В нём лежала какая-то трава. Я понюхала её. Кислый, вонючий запах. Но более всего меня поразило, что на мешочке были вышиты череп и кости.

Нехорошие, мрачные мысли овладели мной. Неожиданно Элиза вскрикнула и, выхватив у меня из рук мешочек, откинула его прочь.

— Мамочка, больше не ешь эту гадкую траву! После неё ты упала на пол! И так долго не приходила в себя. А я так испугалась, даже плакала.

Осознание, что я только что держала в руках яд, отчётливо вошло в моё сознание.

Неужели бедная Мари отравилась?

— А что я говорила, дочка, перед тем как съесть эту траву? — спросила я малышку.

Надо было постараться выяснить: что произошло.

Я решила все же называть Элизу дочкой, чтобы не пугать её. Ведь девочке не следовало знать, что в теле её матери находилась я — Полина Румянцева. Выпускница элитного Московского вуза двадцати трех лет отроду и будущий менеджер по продажам.

Хотя в своём мире я хотела завести детей ближе к тридцати годам, но сейчас, раз уж попала сюда, придется присматривать за Элизой. Похоже, кроме меня у девочки никого больше не было из родни. Да и, судя по отражению в зеркале, Мари была чуть постарше меня.

— Ты говорила, мамочка, что теперь мы одни в этом мире. Что нас никто не любит, мы никому не нужны. И ты больше никого не хочешь видеть. И ещё ты долго плакала. Ты это помнишь, мамочка?

— Помню, Элиза, — ответила я напряжённо и нахмурилась.

Все эти слова прежней Мари походили на фразы очень несчастной, страдающей женщины.

Неужели и правда Мари отравила себя от безысходности?

Вполне реально.

Если все травили её, обзывали грешницей, и идти ей было некуда, а жить не на что. Да еще единственное место, где могли приютить, было местом ненависти к бедной Мари. И вертепом разврата. Аббат домогался прихожанок, а сестры обители ходили на какие-то ночные мессы к братьям соседнего аббатства. И ведь явно не для общей молитвы.

Брр… Даже думать обо всей этой грязи не хотела.

Но я по жизни была оптимисткой и знала: безвыходных ситуаций не бывает.

И совсем не считала Мари, то есть себя, грешницей. И что такого, если родила дочку без мужа? Может, мой хахаль был мудаком или разбойником? Зачем такой отец Элизе? Ну и что же, что у меня был любовник. Может, он был хорошим человеком и содержал нас с дочкой все эти пять лет? Пусть так. Но я точно не грешница. Я выживала, как могла.

Грех — это бросить на произвол судьбы своего ребенка или убить кого. А так… это всего лишь тупые средневековые нравы и устои. И я не Мари. И не собираюсь из-за этого убиваться.

И вообще, как Мари посмела такое совершить? Неужели не понимала, что после её смерти маленькая дочка никому не будет нужна в этом мире? Что за эгоизм?

— Знаешь, Элиза? — сказала я подбадривающе. — Я тебя люблю, а ты любишь меня, так?

— Да, мамочка, я тебя люблю, — закивал ребенок.

— Ну вот. Мы есть друг у друга. Значит, мы уже не одни. А всё остальное… Я решу, не переживай! — я проворно встала. — Ты немного подкрепилась? Давай я уберу второй хлебец, и мы пойдем. Потом его съешь. Попозже.

— Куда мы пойдем, мамочка? — спросила девочка, пока я засовывала хлеб в свою суму.

— Подальше от этого мрачного места, Элиза. Теперь мы вместе.

Глава 7

Остальные монашки оказалась такими же вонючими, как и первая. Это я довольно хорошо ощутила, когда они вытащили меня вон из кельи. Я только успела обернуться к Элизе, которая испуганно запричитала, что хочет со мной. Но окрик одной из монашек остановил девочку, и она не посмела пойти за нами.

Меня кинули в какую зловонную сырую темницу с низкими потолками и окошком с решёткой. Закрыли на железный засов и ушли.

Первые два часа я никак не могла прийти в себя. Не верила, что всё это происходит со мной. Мне всё казалось, что это дурной сон, кошмар. И я вот-вот проснусь и снова окажусь в своем мире. Но нет. Суровая реальность не отступала.

Потом я начала думать об Элизе. Как она там без меня? Надеюсь, ее покормили и не обижают эти монахини. Потом я начала горевать о своей судьбе. Не могла поверить в то, что меня приговорили к казни.

Устав ходить по своей сырой темнице, я присела на большой ворох соломы, сваленной в углу. Эта соломенная куча была единственной обстановкой моей пустынной камеры. Правда, в противоположном углу находилась еще дырка в полу, которая, видимо, служила отхожим местом.

Мне очень хотелось пить, вымыть лицо и руки, но воды не было. Чуть позже, немного успокоившись, я присела на солому и прислонилась спиной к каменной стене. Прикрыла глаза, решив подремать.

Уже ближе к полуночи у моей темницы появилась одна из монахинь. Через небольшое оконце с решеткой в двери она протянула мне глиняную крынку и кусок хлеба.

— Твой ужин, блудница! — злобно выплюнула она.

Я взяла из её рук засохшую горбушку и крынку с водой. Но благодарить её не спешила, а только спросила:

— Когда меня освободят?

— Освободят? — удивилась тощая карга. — Ты здесь до казни. Аббат Фалло приказал тебя сжечь на праздник Всех Духов.

— Это когда?

— Через четыре дня, ты что, и этого не знаешь? — огрызнулась зло монахиня. — Да... Ты воистину великая грешница, верно сказал наш настоятель!

— А что с моей дочерью? — перебила я ее нетерпеливо.

На это монахиня как-то недовольно поморщилась и отвернулась. Она быстро направилась прочь по тёмному коридору.

— Что с моей дочерью, ты гадкая мегера! — громко прорычала я ей в спину.

Но эта зараза так и не ответила. Скрылась во мраке.

Разве можно быть настолько бессердечными существами?

Не аббатство, а какое-то тёмное сборище нечисти.

Присев опять на кучу тёплой соломы, я посмотрела на засохшую горбушку серого хлеба. Есть совсем не хотелось, несмотря на то, что я не ела с самого своего попадания сюда. Конечно, не считая того крохотного кусочка ароматного шоколада. Потому я только попила воды из крынки и, поставив ее на каменный пол, положила хлеб на нее.

Уже совсем стемнело. Но, слава Богу, ночь была ясная, и все было хорошо видно.

Снова прикорнула на ворохе соломы и задремала.

— Мамочка, ты здесь? — вдруг в тишине раздался детский знакомый голосок.

Я резко поднялась с соломы и приникла к оконцу с решеткой. Элиза, присев на корточки, заглядывала внутрь моей темницы. Моя камера находилась ниже уровня земли.

— Детка, ты пришла ко мне, — выдохнула я радостно, обхватив сверху её маленькие ладошки, которые держались за железные прутья.

Мое сердце наполнилось радостью. Хоть кто-то в этом жестоком мире любил меня, и я была кому-то нужна.

— Моя бедная мамочка, — пролепетала жалостливо Элиза и попыталась поцеловать меня в щеку, но прутья решетки не дали ей этого сделать. — Монахини выгнали меня из аббатства. Сказали, что я дочь демона.

— Вот злобные мегеры, — процедила я.

Ну разве можно быть такими чудовищами? Выгнать маленького ребенка, можно сказать, на голодную смерть, да ещё и наговорить гадостей.

— Ты не слушай их, Элиза. Твой отец был добрым, достойным человеком. Никаким не демоном. Поняла меня?

Конечно, я врала. Я даже не знала, от кого родила. Воспоминания Мари мне не передались. Но надо было как-то утешить несчастного ребенка.

— Да, мамочка, я поняла. Я ждала ночи, чтобы пробраться сюда.

— Ох, Элиза, наверное, это опасно. Монахини разозлятся, если увидят тебя.

— Они все дрыхнут, мамочка. Никого здесь нет, — помотал головой ребенок. — Скажи, тебя правда сожгут?

— Не знаю, детка, — ответила я уклончиво. Не хотела совсем пугать ее. — Но всё может случиться.

— Я не смогу без тебя, мамочка, — захныкала она.

И по ее лицу потекли слезы. Я поджала губы и почувствовала, что сама на нервах от всего происходящего.

— Элиза, не надо, не плачь, всё будет хорошо, — лепетала я, гладя ее по щечке пальцами, вытирая её слёзки. — А то я сейчас тоже заплачу, и так тошно.

— Прости, мамочка, но я не хочу, чтобы ты умирала.

Я нахмурилась. Я и сама едва сдерживала рыдания. Но держалась, не хотела показать ребенку, что страдаю. Ведь если она видит меня в последний раз, пусть запомнит меня неунывающей и спокойной. А не нервной плачущей истеричкой.

Глава 8

— Ладно, Элиза. Уже ночь-полночь. Тебе надо найти какой-то дом, где поспать.

— Я не хочу без тебя, мамочка, — замотала головой девочка.

— Пока ты должна позаботиться о себе сама. Понимаешь, детка? — продолжала я как можно ласковее, гладя ее ручку. Она медленно кивнула. — Скажи, Элиза, есть ли в городке какой-нибудь добрый трактирщик? Ну, который жалостливый и принимает на постой нищих и убогих?

— Не знаю, — замотала головой Элиза. — Хотя есть одна женщина. Но она не трактирщик, а Чёрная графиня. Она живет за городом, на отшибе, одна. Ее выгнали из нашего города. Но она точно добрая. Однажды она подарила мне яблоко. А в другой раз отогнала от меня злых собак, которые хотели меня укусить. Я же тебе рассказывала про неё, мамочка. Ты разве не помнишь?

— Вспомнила, дочка. Точно, Чёрная графиня, — соврала я, воодушевившись ее словами. — Так, Элиза, ты сможешь найти особняк этой графини?

— У нее не особняк, а маленький домик, вспомни, мамочка.

— Помню. Значит, слушай меня. Сейчас пойдёшь к этой графине и скажешь, что ты сирота и тебе некуда идти. Может, она примет тебя на ночь и накормит. Поняла, Элиза?

— Я не хочу туда идти. Я хочу остаться здесь с тобой, мамочка.

— Нет, детка, здесь нельзя со мной. Смотри, холодает как. Ты вся дрожишь. Ступай к этой Чёрной графине. И скажи ей то, что я велела. Я прошу, Элиза, ради меня.

— Хорошо, мамочка.

— И еще. Если ты вдруг увидишь, что эта графиня хочет причинить тебе зло, то немедля убегай из ее дома. Поняла меня, Элиза?

Я уже инстинктивно опасалась всех окружающих меня людей. Все они были какими-то злыми и жестокими. Потому изначально начала думать обо всех плохо. Но всё же решила уточнить:

— Элиза, а ты не помнишь, отчего эту графиню выгнали из города?

— Она же ушла от мужа, который её бил. А потом аббат отлучил её от церкви оттого, что она не захотела вернуться к мужу. Все говорят, что она большая грешница.

— Ясно, — хмыкнула я. Видимо, эта графиня такая же «грешница», как и я. Это общество точно больно на всю голову с этими своими непонятными грехами. И явно эта графиня не была опасной. — Всё, Элиза, ступай. Сделай то, что я сказала.

В день моей казни утро было ясным и тёплым.

Почти шесть дней я томилась в этой убогой камере. Ежедневно мне приносили кусок сухого хлеба и воду: это был весь мой паёк. Три раза ночью меня навещала тайком Элиза. У девочки вроде было все хорошо.

Это единственное, что утишало меня в то печальное утро, когда я должна была умереть.

Малышка Элиза теперь жила у Чёрной графини. Престарелая женщина с радостью приняла мою дочку у себя. Даже кормила вкусной кашей по утрам, а вечером — сытной похлёбкой. И действительно, графиня оказалась очень доброй: даже обустроила Элизе маленькую комнатку на чердаке. Так рассказывала девочка.

Потому я велела ей жить с графиней, когда меня не станет. Да, графиня была ей не родной, но все же лучший вариант, чем бродить, как бездомная собака по улице.

Наконец послышался скрип открывающейся двери.

В мою темницу вошли три монаха. Без предисловий они подняли меня с соломы и выволокли из темницы. Потащили по каким-то мрачным коридорам. Через пару минут мы оказались у выхода из аббатства.

Утренние лучи солнца осветили нас, едва мы вышли наружу. Я даже зажмурилась от яркого света.

Как не хотелось умирать!

Я же только попала в эту новую жизнь. Да, непростую и не очень приветливую ко мне. И окружающие люди тоже были так себе. Но всё же я уже начала привыкать ко всему этому: к вони, нищете, диким средневековым нравам. Я даже почти смирилась со своим пухлым телом!

Конечно же, всё познается в сравнении. Теперь мне казалось, что не так уж и плоха моя жизнь в этом теле. Я была молода, вроде здорова, и у меня был даже близкий человечек — Элиза. Которая так горько плакала, когда вчера тайком опять приходила к моему оконцу.

Потому не стоило горевать. Если теперь я здесь и вынуждена как-то выстраивать своё существование в новом мире, значит, буду выживать здесь.

Именно так я думала все последние пять дней заточения в темнице.

Но эта казнь была прямо какой-то вопиющей несправедливостью.

За что? Почему? Отчего меня хотели сжечь? Оттого, что я отказала развратнику аббату? И не стала блудницей? Это же чудовищное беззаконие, и правда!

Бред какой-то!

Монахи провели меня по небольшой улочке, примыкающей к аббатству, потом по другой. И мы вышли на некую многолюдную площадь. Здесь было полно народу.

Я подумала, что есть шанс сбежать, но у меня были связаны руки, а эти два вонючих монаха держали меня с яростной силой.

Монахи уже заволокли меня на помост посреди площади и начали привязывать к столбу. То и дело со всех сторон слышались едкие смешки и проклятья горожан. Внизу, у помоста стояли монахини во главе с аббатом Фалло и довольно наблюдали за всем происходящим.

Они все реально считали, что убить человека просто так — это будет во благо их душам?

Глава 9

Зажмурив от страха глаза, я начала еще яростнее шептать просьбы Богу. О том, чтобы мне было не так больно умирать.

Я уже чувствовала запах горелого дерева, который, видимо, исходил от факела в руке монаха, но упорно продолжала шептать, обращаясь к Богу и Высшим силам.

— Отправляйся в ад, грешница! — раздался истошный возглас одной из монахинь, стоящих внизу.

Я чуть приоткрыла глаза, отмечая, как монах начал поджигать первые хворостины, лежавшие у моих ног.

Снова зажмурилась. И едва не заплакала от безысходности. Но старалась держаться. Не стоило показывать этим злобным людишкам свою слабость.

Я уже ощущала под ногами жар и слышала треск первых горящих хворостин. Желала только одного: чтобы все поскорее закончилось. Я так устала бояться за эту неделю.

И вдруг что-то влажное упало мне на лоб.

Потом ещё и ещё. Я резко распахнула глаза. Огонь уже поглотил первые дрова рядом с моими ногами, а дым слепил глаза.

И тут с неба хлынул ливень!

Да такой сильный, что я даже зажмурилась, не в силах смотреть вверх. Огонь мгновенно потух, а монахи, которые следили за всем действом, забегали.

Естественно, в тот день казнь отменили.

Меня уволокли обратно в сырую темницу и оставили там до завтра. Пока не просохнет хворост и дрова для костра. Так объявили мне два вонючих монаха, когда снова запирали засов на двери.

Я же, оставшись одна, радостно ходила по каменной темнице. Понимая, что Высшие Силы слышат меня. И как я могла усомниться в их любви ко мне?

Следующее зловещее утро наступило внезапно.

Измучившись всю предыдущую неделю терзаниями и думами, в эту ночь я спала крепко и беспробудно. Лишь когда два монаха пришли в мою келью, я продрала сонные глаза и, увидев склонившиеся надо мной тощие, мерзкие физиономии, воскликнула:

— Неужели опять?

Они не ответили, а неучтиво подняли меня с соломы и поволокли наружу.

Второй раз переживать подобное было ужасно.

Монахи снова тащили меня на центральную площадь на расправу. Но я уже не сдерживалась, как вчера, а горько рыдала. Мои нервы сдали, мне было все равно, что обо мне подумают.

Мы вышли из просторных дверей, и я едва не упала, оступившись. Больно подвернула ногу, шагнув со ступени. Закусила губу.

Как и вчера, мне в лицо ударил яркий поток солнечного света. И в этот момент раздался мужской голос:

— Постойте! Отпустите эту женщину!

Я резко распахнула глаза и увидела его.

.

Незнакомец стоял у нас на пути. Он как-то грозно и недовольно смотрел на моих вонючих «сопровождающих».

Широкоплечий и высокий, он был одет в темно-зеленую военную форму. В сапогах и треуголке с пряжкой на боку шляпы. Форма подчеркивала его стать и отменную выправку. Темно-русые волосы собраны в хвост на затылке, высокий лоб, орлиный взор и яркие зеленые глаза.

Лет тридцати или чуть больше, он показался мне настоящим красавцем. Вообще, я впервые увидела в этом времени хоть кого-то прилично одетого. Не в рясу и не в грязную заношенную одежду, которую носило местное население.

— Что вам угодно, господин? — спросил недовольно сопровождающий меня монах и крепче сжал моё плечо. — Мы ведём эту ведьму на казнь.

— Ее имя Мари Шаль? — продолжал требовательно спрашивать незнакомец, а его взор изучающе прошелся по мне.

Я же, не понимая, что происходит, так и лила горькие слезы, только уже беззвучно.

— Да. Ее так зовут. Эта великая грешница, ее надо сжечь! — проворчал второй монах, произнеся совершенно глупую фразу.

— Его святейшество, аббат Фалло отпустил этой девице все грехи, — заявил мужчина в форме и показал какой-то свиток с печатью. — Вот её индульгенция! Посему немедленно отпустите ее! И развяжите!

От слов мужчины я опешила. Даже перестала плакать. Вперилась взором в лицо этого красавца-военного и недоумённо хлопала глазами.

— Но аббат приказал нам доставить ведьму на костёр, на площадь, — продолжал гнуть своё первый монах.

— Ты что, глухой? Девице отпущены все грехи! — процедил мужчина, и его рука легла на эфес сабли, висевшей на поясе.

— Эта нищенка свободна! — раздался вдруг голос аббата Фалло, который появился во дворе и смотрел в нашу сторону. — Она одумалась и покаялась. Я отпустил ей все грехи. Потому святая церковь не имеет к ней претензий.

Глава 10

Он галантно снял треуголку и немного склонил голову в знак почтения.

— А! Так вы русский! — обрадовалась я.

— Да.

Я опять окинула его взором, уже начиная мысль разумно. Импозантный высокий красавец с гордым профилем, широкоплечий и мужественный. К тому же галантный и вежливый.

Мне точно не мерещиться всё это?

Ох… я снова нервно выдохнула. Такой статный мужчина даже в моей прошлой жизни был бы настоящим сердцеедом. И в этом времени наверняка соблазнил не одну даму.

— Это многое объясняет.

— Что же? — спросил Анатолий, приподнимая бровь.

— Что от вас не воняет, как от... — я замялась, чуть не ляпнула, как от немытого коня.

Сразу было ясно, что этот соблазнительный красавчик ходит в баню или еще куда-то там мыться. У него даже волосы были чистыми. Тёмные, густые и блестящие. Он был без этого жуткого парика, которые я видела на нескольких аристократах здесь на площади. И это делало его невероятно привлекательным.

Вот только бы выражение лица он сменил. Уж больно грозно и мрачно смотрел на меня.

Мне уже казалось, что в этом мире я не увижу больше мытых людей. Но теперь вот такой сюрприз. На этого мужчину реально было приятно смотреть, и я даже ощутила едва уловимый тонкий аромат вербы и можжевельника. Даже духами он пользовался чуть-чуть, а не лил весь флакон на себя, как делали в этом королевстве повсеместно богатые дворяне. Это воспоминание Мари отчего-то сейчас отчётливо всплыло у меня в сознании.

— Понимаю вас, — кивнул военный и сильнее нахмурился, проводя изучающим взглядом по моему лицу и фигуре. — Я тоже по приезду был немного шокирован здешними порядками не мыться.

— Вот-вот! А я здесь живу уже который год.

— Сочувствую. Но я могу вам помочь, Мари.

Чем же? Кстати, что ему нужно от меня? Зачем он спас меня? Я что-то так опешила от его ошеломляюще эффектного вида, что даже забыла об этом.

— Вы знаете мое имя?

— Да. Я нашел вас по Книге Судеб. Давно уже искал вас. И мне повезло, когда аббат Фалло занёс вас в Реестр Ведьм. Оттого ваши отпечатки пальцев попали в общий источник данных.

— Вот как? — озадачилась я, вспомнив как два монаха тыкали мои пальцы в некую вонючую субстанцию, а потом прикладывали к обрывку бумаги.

Так вот для чего они это делали! Всё же как интересно. Вроде отсталый мир, а какие-то отпечатки пальцев и база данных людей.

— Да. Тут же помчался сюда, во Францию. Верхом, чтобы быстрее. Загнал пару лошадей. Боялся не успеть. Но Слава Богу, казнь отложили на сутки.

— Да, Слава Богу, он послал дождь, — кивнула я, отмечая, что военный хорошо говорил по-французски.

— Мы долго не могли найти вас. Вы никогда и нигде не оставляли ваших отпечатков, с того дня, как ушли из дома. Это очень расстраивало вашего батюшку. Он уже год ищет вас.

— У меня есть отец?

Мужчина удивленно окинул меня взглядом.

— Да, — кивнул он и как-то недоумённо спросил: — Вы разве позабыли о нём?

Я поняла, что сморозила глупость. Настоящая Мари вообще-то должна была знать о своём отце. А не спрашивать у какого-то штабс-капитана. Но я-то ничего не знала! Я попала в это тело только неделю назад.

— Простите меня, Анатолий. Эти гадкие монахи так жестоко обращались со мной, — залепетала я, пытаясь выкрутиться из этой щекотливой ситуации, чтобы он не понял, что я ничего не знаю о прошлом Мари. — Я пару раз ударилась головой недавно, и у меня случаются провалы в памяти.

— Они что, били вас? — нахмурился он.

— Нет, то есть да, — путалась я в словах.

— Вас надо немедленно показать лекарю.

— Я вроде в порядке, не надо лекаря, — улыбнулась я заискивающе.

Муранов как-то подозрительно посмотрел на меня, нахмурившись. Неужели пожалел, что спас меня. Или что?

— А ваше имя точно Мари Шаль? — озвучил он свои мысли. И пока я хлопала в недоумении глазами, Анатолий сам же себе ответил: — Хотя ошибки быть не может. Отпечатки пальцев у всех уникальны, так говорил да Винчи.

— Конечно же, я Мари, — закивала я тут же, понимая, что сейчас могу всё испортить, и этот чудесный мужчина не станет мне помогать.

А мне так нужна была чья-то помощь в этой непростой жизни.

— Хорошо, Мари, я верю вам.

— Благодарю, — облегчённо вымолвила я и кокетливо улыбнулась. — Расскажите о моем батюшке. Как его зовут? Откуда вы его знаете?

Тут же лицо Анатолия разгладилось, и он быстро кивнул.

— Ваш батюшка очень уважаемый и достойный человек, его имя знают все в Петербурге. Иван Матвеевич Абрикосов. Именно по его поручению я искал вас.

— Абрикосов? — опешила я, и у меня округлились глаза. — Тот самый Иван Абрикосов, который богатый фабрикант?

— Да. И я служу у него управляющим. А вы - Мария Ивановна Абрикосова. Вы и это позабыли?

Глава 11

Мотнув головой, чтобы прошел морок от близости этого мужчины, я спросила:

— Но как я оказалась здесь, во Франции, я совершенно позабыла. Я вышла замуж? — бросила я догадку.

— Насколько мне известно, вы не были замужем, Мария. Так указано в вашей карточке в Книге Судеб.

— И как же тогда я очутилась здесь?

— Бедная моя Мария, как же вы страдали, что позабыли совсем всё, — покачал головой Муранов. — Но я обязательно по дороге расскажу вам всё. Правда, я немного знаю о вашем прошлом. Надеюсь, вам удастся все вспомнить.

— Благодарю вас.

— Теперь же мы должны торопиться. Надо незамедлительно отправляться в дорогу.

— В дорогу? Я не понимаю.

— Иван Матвеевич, ваш батюшка велел найти вас и доставить в Россию. И как можно скорее. Вы же поедете со мной?

— Я... Ох... Даже не знаю… — окончательно опешила я, уже совершенно потерявшись от всех этих новостей. — Мне надо подумать, это все так неожиданно.

Оказывается, мой отец богатый фабрикант, и мне надо ехать в Россию? И он прислал за мной этого капитана?

Но тут я вспомнила об Элизе.

— Сначала мне нужно отыскать свою дочь.

— У вас есть дочь? — удивился Анатолий. — Но в Книге Судеб она не записана в вашей карточке. И сколько ей лет?

— Элизе? Пять вроде бы.

— Тогда все сходится. У вас может быть дочь, наверное. Даже наверняка, — задумчиво сказал Муранов, что-то подсчитывая в уме.

— Что сходится? Вы говорите загадками, Анатолий.

— Я говорю, Мария, что ваше положение еще более плачевно, чем я предполагал, — ответил он и поджал губы.

— Почему?

— Давайте поговорим об этом всём в дороге, драгоценная моя Мария. У нас мало времени. Надо спешить. Ваш батюшка при смерти и жаждет видеть вас. Мы должны успеть, понимаете?

— Он умирает?

— Да. Иван Матвеевич очень болен, почти не встаёт с постели. Сейчас пойдёмте искать вашу дочь. А потом немедленно едем в Россию.

Он как-то бесцеремонно уже схватил меня за локоток и потянул за собой. Я же опять в недоумении напряглась. Отчего он командует мной?

— Но я еще не дала согласия куда-то ехать с вами. Я вас вижу в первый раз!

— Так дайте его‚ Мария! — заявил он таким тоном, словно приказывал мне. — Я в любом случае отвезу вас в Россию. Хотите вы этого или нет. Я столько времени искал вас. Вы нужны вашему батюшке!

Нет, он не просто давил на меня. Он мне приказывал! Даже угрожал. Каково?!

Он спас меня, и я была благодарна ему, но это не давало ему права сейчас так говорить со мной.

Конечно, мне льстило, что такого красавца прислали за мной сюда, во Францию, и что сам отец разыскивал меня. Но я ощущала какой-то подвох во всем этом. Было во взгляде Муранова что-то странное. Как будто на краткий миг в его глазах сейчас зажегся какой-то дьявольский огонек, но тут же исчез. И это мне не нравилось.

Я чувствовала, что не могу до конца доверять этому человеку. Было в нём что-то опасное и непонятное.

— А если я не соглашусь? Свяжете меня, как курицу, и повезете? — съязвила я.

Отчего-то сейчас этот капитан показался мне не таким уж добрым и благородным принцем из сказки, как в первый момент, когда спас меня от монахов.

— Если понадобится, — буркнул недовольно он, и его рука жестче сжала мой локоть. Он быстро склонился ко мне, и в его горящих глазах я увидела угрозу. — Но, думаю, этого не потребуется, Мария, ведь так?

Какой настойчивый! Неужели так жаждет выполнить волю моего богатого батюшки?

Или же у него свои тайные планы на мой счет? Я прямо нутром ощущала, что у Анатолия была какая-то своя выгода в том, чтобы я поехала в Россию.

Вряд ли он впечатлился моими пышными формами и грязными волосами. И запал на меня. Значит, было что-то еще, чего он не договаривал.

— Мне вообще-то больно! Будьте любезны, контролируйте свою силу, — с достоинством королевы произнесла я‚ пытаясь вырвать свой локоть из его железной хватки.

Он словно опомнился и убрал руку. Его взор также изменился и стал более дружелюбным и мерцающим.

— Великодушно простите, я погорячился, — извинился Анатолий и с придыханием добавил: — Но, думаю, мы всё решим полюбовно. Ведь так, Мария?

И опять призывно улыбнулся, да так, что у меня вмиг заалели щеки. Ну нельзя же быть настолько соблазнительным.

— Я… я даже не знаю, — начала я уже неуверенно.

Со мной редко случалось подобное: чтобы я терялась в компании мужчины и не знала, что ответить от волнения. Если говорить честно, никогда не случалось. Но именно в обществе этого Муранова я уже полчаса вела себя как полная дура. И это пугало меня.

— Вы же разумная девушка, — продолжал увещевать он бархатным голосом. — Зачем вам оставаться здесь, во Франции? Жить в нищете, с этими невежественными людьми? Вы нужны вашему батюшке, а он нужен вам. Подумайте, наконец, о своей дочери Элизе.

Глава 12

Едва мы постучались в неприметный домик на окраине города, как нам быстро открыла седая женщина в зеленом шелковом платье.

— Что вам угодно, господа? — вежливо поинтересовалась она.

— Мамочка! — раздался вмиг громкий голосок Элизы, которая выбежала к нам навстречу и кинулась ко мне.

— Здравствуй, Элиза, — улыбнулась я, присев на корточки. Дочка тут же повисла на шее, целуя меня. — Тебя не сожгли? Ты жива? Мадам графиня не пустила меня на площадь.

— Все верно, дорогая. Меня помиловали. И я пришла за тобой.

— Как? — удивилась Чёрная графиня. — Так вы матушка Элизы? Я так рада, что с вами все хорошо.

Я поднялась на ноги и обратила ласковый взор на седую женщину.

— Благодарю вас от всего сердца, сударыня, за то, что приютили мою дочь.

— Что вы! Элиза такая замечательная девочка, а у меня никогда не было детей. Мне она в радость.

— Я понимаю, — кивнула я и добавила. — Мне с вами не расплатиться за ваше добро.

— Это пустое, — отмахнулась женщина.

— Почему же не расплатиться? — тут же вмешался Муранов и достал из кителя небольшой мешочек с деньгами. Достал пять луидоров и протянул женщине. — Возьмите, мы очень благодарны вам за Элизу.

Я пораженно уставилась на капитана, не понимая, зачем он все это делает? Пытается показаться хорошим? Или же действительно делает это по зову души.

— Не надо, я не возьму, — замотала головой графиня.

— Берите-берите. Вы бедно живете, вам пригодятся, — сказала я. Взяв с ладони Анатолия деньги и протянув их графине. Она поблагодарила и взяла луидоры. Я же велела: — Элиза, собирайся быстрее, бы спешим.

— Я готова, мамочка! У меня же ничего нет. Только твоя сума. Сейчас ее принесу!

Дом Черной графини мы покинули спустя пять минут. Напоследок я тихо на ухо шепнула ей, что если у нее будут проблемы, она может приехать ко мне в Россию. Назвала имя своего отца и свое новое. Мария Ивановна Абрикосова. Вообще, мы расстались с этой милой женщиной в самых добрых чувствах друг к другу.

— Думаю, сейчас отправимся на постоялый двор, — заявил властно Анатолий, когда мы сели в нанятую им карету. — Помоетесь, поедите, отдохнете. Еще бы справить вам новую одежду. Как я понял, у вас из вещей только эта сума?

— Да, — кивнула я смущенно. — Нас недавно выгнали из дома господина Лорье. Он был моим любовником. И у нас с Элизой совсем нет денег.

— Понятно, — сказал он, помрачнев.

— Вы осуждаете меня?

— Я? Кто я такой, чтобы осуждать вас, Мария? Я лишь приехал помочь вам по просьбе вашего батюшки. И ваша личная жизнь меня не касается.

— Все верно. Потому едем мыться и обедать, капитан, как вы и обещали.

Анатолий снял для нас троих две комнаты. Одну для себя, вторую, более просторную, для нас с Элизой.

Однако мы почти час искали постоялый двор с ванной или баней, объезжая все заведения подобного рода в городке. Бани и ванные не пользовались спросом у местной аристократии, ведь они вообще не мылись. Мыльни владельцы постоялых дворов держали только для приезжих иностранцев: османов и русских.

Уже через два часа я нежилась в небольшой ванной в мыльной комнате на первом этаже постоялого двора.

Элиза, уже вымытая и завернутая в полотенце, сидела на деревянной лавке и с интересом разглядывала меня. Час назад Анатолий заказал нам обед из трактира, который принесли в наши комнаты. И теперь, сытые и довольные, мы с дочкой принимали водные процедуры.

— Тебе не жарко, мамочка?

— Совсем нет, детка, — замотала я головой, нежась в теплой сидячей ванне. — Как же прекрасно смыть всю грязь после той зловонной темницы.

— А мы точно не умрём оттого, что мылись с этим вонючим мылом?

— Нет, Элиза. Мыло убивает всех микробов и делает кожу чистой и красивой. Если постоянно мыться, детка, ты будешь здорова. И мыло совсем не вонючее, оно просто сильно пахнет лавандой.

Девочка понятливо закивала. Я же снова закрыла глаза, думая, что уже пора вылезать. Хотелось уже прилечь на нормальную постель.

— Мамочка, а этот военный, он твой новый любовник? — спросила вдруг Элиза, и я резко открыла глаза.

— Кончено же, нет, Элиза! С чего ты это выдумала?

— Он нас кормит. И комнату такую красивую нам отдал. Прямо как господин Лорье, у которого мы раньше жили.

Пришлось объяснить девочке, что он просто заботиться о нас по поручению моего отца, к которому мы скоро поедем.

Когда мы вернулись в комнаты наверху, Анатолий уже нетерпеливо ждал нас, расхаживая по нашей спальне.

— Мария, побыстрее собирайтесь. Поедем в одежную лавку. Пока они не закрылись. Вам и вашей дочери надо купить нормальную одежду.

— Очень премилое платье, — заискивающе лебезила рядом со мной тощая модистка дорогого салона. — Этот цвет увядшей розы вам очень идет, мадам.

Глава 13

— Ладно, капитан. Если вы потом не предъявите мне счет, я согласна взять все пять нарядов.

— И чудесно, Мария. Это платье вам очень к лицу.

— Ах, только оставьте эту вашу лесть, — отмахнулась я, снова крутясь перед напольным зеркалом.

Как может мне быть что-то к лицу, если я такого размера? Конечно, модные платья из этого салона украсили мою пышную фигуру и даже подчеркнули некоторые ее достоинства, например, высокую грудь. Она смотрелась великолепно. На удивление, у Марии грудь была довольно подтянута.

Но сейчас Анатолий говорил явно из вежливости. Он же служил моему отцу, а я, как дочь богатого фабриканта, точно была достойна его хороших слов. Вдруг уговорю своего папочку повысить ему жалование? Я прекрасно знала, что в этом мире, да и в нашем, все люди преследуют свои цели и ищут выгоду. Это было нормально. Такова человеческая натура.

Я даже улыбнулась своим мыслям.

После мы купили мне две пары туфель, нижнее белье, шляпки и перчатки. А также одели Элизу, как маленькую барышню. Все наши обновки сложили в большой сундук, который так же приобрели.

Мария в новом платье

.

На следующее утро, когда мы выехали с постоялого двора в сторону далекой России, я ощущала себя совершенно счастливой. Я была сыта, в чистой богатой одежде. И даже выспалась, как человек. Малышка Элиза тоже была довольна всем и, сидя рядом со мной в карете, непрерывно щебетала.

В то утро меня даже не бесило моё пухлое тело, и я подумала о том, что уже смирилась со своей внешностью.

И теперь я чувствовала, что у меня начинается новая жизнь.

Сидя напротив Муранова в качающейся не ухабах карете, я немного нервничала. Его взор с самого нашего отъезда словно гипнотизировал меня.

— Думаю, наша совместная поездка до России будет очень приятной, — заявил вдруг Анатолий.

— Хмм. Нам долго ехать?

— Почти две тысячи верст, — ответил он. — Но не переживайте, Мария, мы поедем с остановками, ночевать будем на постоялых дворах. Вы и ваша дочка не будете ни в чем нуждаться. Я обещал вашему батюшке, что привезу вас в целости и сохранности.

— Благодарю.

Я снова выглянула в окно, стараясь не замечать, что штабс-капитан не отрывает от меня взгляда и как будто изучает. Это смущало меня. Но я не показывала виду. Что ему нужно? Или у меня грязное лицо? Я невольно даже провела рукой по щеке. Может, краска с бровей осыпалась?

Я снова обернулась к Элизе. Она уже заснула, и я осторожно подложила подушку под ее головку, чтобы малышке было удобнее.

Снова обернулась к Муранову, его взгляд так и не отлипал от меня. Я уже хотела спросить у него, что не так? Как он сказал:

— Знаете, мадемуазель Мария, я даже рад, что поехал за вами лично, а не послал своего приказчика.

— Рады? Отчего же? — встрепенулась я.

Он на миг замолчал и пристально посмотрел на меня.

— Я же не ожидал, что вы такая… — он замялся, как-то странно окинул меня горящим взглядом.

— Какая?

Толстая? Жирная? Нищая?

Пронеслось в моей голове. Ну давай, надменный красавчик, говори правду. Ты, наверное, вообще не видел здесь таких жирных коров, как я. Таких в этом мире просто не существовало.

«Это просто мне так жутко повезло.», — мрачно цедила я про себя.

Даже врагу не пожелаешь такого. Я готова к правде, не стесняйся. Все равно хуже уже не будет.

В этот миг я прекрасно понимала, что в этом мире, где все стройные и изящные, как я с прискорбием замечала последние дни, мне даже ловить некого. Вряд ли какой-то мужчина позарится на меня. Ну, кроме разве того развратного лысого аббата.

— Очень красивая, — выдохнул тихо Анатолий.

Его взор жадно прошелся по моему лицу и опустился ниже. Замер на мгновение на моих внушительных округлостях пятого размера, которые на треть открывало шелковое синее платье. Но штабс-капитан тут же опомнился и снова перевел взгляд на мое лицо.

Я моргнула пару раз, явно не ожидая подобного ответа.

Он что, прикалывается?

Как я могу быть красивой с таким телом? И круглым лицом? Единственное, что у меня было красивым — это глаза. Ну и волосы густые. Всё! Но до классической красотки мне как тюленю до балерины.

Потому его слова вызвали у меня возмущение. Но решила озвучить свое недовольство более понятным ему словом.

Глава 14

Я сняла шляпку, которая начала душить меня. Точнее, от всех этих речей и взглядов Анатолия мое дыхание стало сбивчивым, а предательские мурашки бегали по всему телу. Мне стало жарко.

Отложив шляпку, я чуть поправила свои волосы, собранные в простую прическу. Сегодня на постоялом дворе трактирщица одолжила мне пару гребней и шпильки. И мне удалось заколоть свои чистые волосы на макушке в небольшой пучок, а позади оставить длинные распущенные пряди. Благо, хоть волосы у меня были густыми и здоровыми и имели довольно приятный естественный цвет оттенка шоколада.

Я боялась даже взглянуть на Анатолия и упорно смотрела в окно. Однако чувствовала, что он опять буравит меня настойчивым взглядом.

Это искрящее напряжение между нами разрушила Элиза, которая вдруг проснулась и заявила:

— Мамочка, я хочу горшок!

Я округлила глаза, тут же придя в себя. Завораживающее притяжение от близости Муранова тут же испарилось.

Накануне мы с девочкой долго говорили об этикете. О туалете и подобных вещах. Я объяснила ей, что отныне, если она хочет стать настоящей маленькой барышней, то должна справлять нужду в горшок или в клозет — так тут все называли выгребную яму. А Элизе, как я поняла, очень хотелось стать этой самой барышней, потому все мои слова она мгновенно уяснила и запомнила.

Извинившись перед капитаном, я попросила остановить карету. Он понятливо кивнул и два раза стукнул костяшками пальцев по крыше кареты. Экипаж вмиг остановился, и мы с девочкой отошли до ближайших кустов. Благо мы ехали уже по лесной просеке.

Когда мы вернулись, Анатолий ждал у кареты. Сам галантно открыл дверцу и подал руку сначала Элизе, потом мне. Мою же ладонь он задержал немного дольше в своей сильной руке. Я быстро взглянула на него, ощущая, как между нами опять пробежал этот возбуждающий заряд, и снова стушевалась.

Я быстро плюхнулась на сидение, не понимая, как ехать еще две недели в компании этого мужчины, если я уже была до крайности взволнована и возбуждена его близостью. Когда Анатолий сел напротив, я почувствовала себя глупой гусыней, которая так легко смущается от первого встретившегося мужчины.

Со мною никогда такого не было.

Решив немного разрядить обстановку, я завела разговор на нейтральную тему:

— Анатолий, хотела узнать… А батюшкино наследство велико?

Он как-то странно посмотрел на меня и прекрасно понял, о чем я говорю.

— Не хочу вас напрасно обнадёживать, Мария, но вряд ли вы получите много после смерти многоуважаемого Ивана Матвеевича, — ответил он именно на тот вопрос, который я сама постеснялась озвучить. — Ваш легкомысленный поступок навлёк на семью позор. Ваш отец все эти шесть лет был очень сердит с тех пор, как выгнал вас из дома. Но всё же Иван Матвеевич очень переживал за вас. Вы же были его любимой дочерью, как я понял. И осознаю, что вы были слишком юны, оттого и поддались чарам того развратного поручика. Как его звали?

— Эээ, Анатолий, это уже не важно, — ответила я уклончиво, начиная уже догадываться, что произошло с Марией шесть лет назад.

— Вы правы. Я же не знаю всех подробностей: тогда я служил в армии. Все знаю со слов Ивана Матвеевича. Но последние четыре года, что я служу у него, ваш батюшка постоянно твердит, что этот поручик никогда бы не женился на вас. А вы отдались ему, собираясь бежать с ним.

— Да, шесть лет назад я была так глупа, — сказала я, думая, как еще выудить из Муранова нужную информацию о прошлом Марии. — Но я была так сильно влюблена в него.

— А он воспользовался вами, понимаю, — кивнул он. — Ваш батюшка оказался прав: он так и не женился на вас. Вы же дочь купца, а он дворянин.

— Сейчас я об этом так жалею. О своем необдуманном поступке.

— Мы часто делаем ошибки в жизни, Мария. Но зато у вас замечательная дочь.

— И не говорите, Анатолий. Я каждый день благодарю Господа, что у меня есть Элиза, — согласилась я с ним.

Я поняла, отчего вчера Муранов говорил, что все «сходится». Похоже, имел в виду, что поручик шесть лет назад обесчестил меня, отец выгнал меня из дома, а потом я родила Элизу, которой пять лет. Да, действительно, все сходилось.

Я даже облегченно выдохнула. Теперь хоть что-то узнала про свою прежнюю жизнь.

— Однако у вашего батюшки золотое сердце. Он все же решил простить вас, потому и разыскивал. Но вы должны понимать: вряд ли вам достанется его наследство. Всё состояние, скорее всего, отойдёт вашей младшей сестрице или вашей мачехе.

— Ясно, — вздохнула я.

Правильно, папочка Абрикосов. Опозорившая тебя дочь должна жить в нищете и каяться всю жизнь. Как это по-мужски. Но опять же, он зачем-то разыскивал меня? Ах да, Анатолий сказал, что хотел простить.

Прекрасно. Может, отец разрешит мне остаться жить в своем доме? Наверняка у него добротный большой особняк и слуги есть.

Тогда мне и не нужно это наследство. Зачем? Если есть где жить и что есть, то я вполне спокойно и нормально заживу с Элизой в папином особняке, даже если он отойдет моей младшей сестрёнке. Такой вариант тоже неплох.

Уфф… я даже обрадовалась.

Оказывается, у меня была семья, которая искала меня и ждала обратно. Вон даже какого красавца капитана за мной прислали. А Элиза говорила: никого нет. И вот теперь такой приятный сюрприз.

Глава 15

— Фабрику? — тут же встрепенулась я.

— Вы тоже его дочь, хоть и непутевая, но дочь, — добавил, мрачнея, Анатолий. — Это, конечно же, слова вашего батюшки, Мария, не мои.

— Ясно, — с энтузиазмом закивала я. — А что за фабрика? Батюшка действительно хочет подарить ее мне?

— Да. Я мельком видел у поверенного завещание, которое приказал составить многоуважаемый Иван Матвеевич. Все состояние, как я и сказал, делится поровну между младшей вашей сестрой и мачехой, а вам достается фабрика. Но вы только не делитесь ни с кем о том, что я сейчас вам рассказал. Батюшка ваш запретил мне это разглашать. Я поведал вам только чтобы немного успокоить вас.

— Благодарю, Анатолий, вы очень добры, конечно, я буду молчать, — ответила я, довольно кивая.

В моей голове тут же закрутилось множество мыслей. Фабрика вообще-то тоже немаленькое наследство. Если она работает и приносит доход, то… я даже радостно выдохнула. Ладно, зря я плохо думала о папочке.

— Мария, однако мой долг вас уведомить о том, что эта сахарная фабрика уже лет двадцать не работает. Там изношены все механизмы и конвейеры, оттого она и простаивает. Да и само здание все обветшало. Понимаете?

— Что вы хотите сказать?

— Если ее запускать, то туда надобно вкладывать денежные средства, и немалые. В ремонт, в новое оборудование, да и рабочих нанимать. А у вас совсем нет денег. И батюшка вряд ли оставит вам наличные средства: у него все вложено в производство.

— Понятно, — кивнула я, думая о том, можно ли в этом мире взять кредит.

Словно прочитав мои мысли, Муранов продолжал:

— Если брать взаймы у ростовщиков, вы никогда не запустите фабрику в нормальный оборот. И будете работать в убыток не один десяток лет. У них такие жуткие проценты.

— Вы к чему все это говорите, сударь? Хотите расстроить меня или что? — уже нервно возмутилась я.

— Нет, Мария, что вы. Я, наоборот, хочу помочь вам, — заверил меня Муранов и как-то по-дружески улыбнулся.

— Как же?

— Я куплю у вас эту фабрику. Ну, после того как ваш батюшка завещает её вам.

— В смысле: купите? У вас есть столько денег?

— Нет, не у меня. У вашей мачехи точно будут, она же главная наследница. А я служу у нее управляющим. Вернее, буду служить, как и при вашем отце. Она меня заверила в этом. Оттого я и говорю, что она купит вашу фабрику, а я просто прослежу за сделкой, — объяснил он. — И вам это выгодно, Мария. Дадим вам хорошую цену за эту фабрику. На эти деньги вы сможете купить небольшой дом, даже особнячок с садом. И жить там с дочкой. Положите остальные деньги к ростовщикам под проценты и будете жить на это. Я думаю, весьма безбедно.

— А вам зачем эта неработающая фабрика? — подозрительно спросила я.

— Понимаете, Мария. Все сахарное производство, каким владеет ваш батюшка, устроено наподобие конвейера. Только все состоит из предприятий, фабрик и производств. И в этой цепочке нет лишних частей, лишних предприятий. Эта фабрика когда-то работала наравне с тремя другими. А сейчас без нее четверть других заготовительных производств цикла простаивает. Потому что три другие фабрики не справляются со всем объемом сырья. Потому как главный управляющий, я хочу восстановить ее и запустить. Это выйдет дешевле, чем строить новую. Понимаете?

— Да, — кивнула я, прищурившись.

Вот для чего он так лебезил передо мной, покупал наряды и делал комплименты. Чтобы я после продала ему эту фабрику, которую хотел мне завещать отец. А ведь я чувствовала, что эта его лесть и соблазнительные речи, платья с ужинами — всё не просто так. Ведь видела чертовщинку в его красивых глазах. Сразу было ясно, что не по доброте душевной он за мной сам сюда поехал. А чтобы сразу на берегу застолбить сделку — продажу этой фабрики.

— Хорошо, Анатолий, я подумаю.

— Что тут думать, Мария? — удивился он и начал уже убеждать меня: — У вас все равно нет денег на восстановление фабрики. А я вам предлагаю выгодную сделку. Получите деньги и будете жить безбедно. Что вам еще? Зачем вам разрушенная фабрика? Вот скажите? А мне она как раз в производстве необходима.

— Я сказала, подумаю, — твердо ответила я. — И не давите на меня.

Как этот молодчик начинал без зазрения совести прямо продавливать своё желание, если я была с чем-то не согласна. И мне это не нравилось. Такие решения, даже если они выгодные, надо было принимать не спеша, всё обдумав.

— Хорошо, Мария. До России у вас ещё есть две недели пути, — улыбнулся он.

В тот вечер мы остановились на постоялом дворе в Лионе. Трактирчик, где мы ужинали, был небольшой, но очень уютный. Элиза с удовольствием поглощала сначала суп, потом жаркое и десерт. Всё, что мы хотели, Муранов заказал нам, как и накануне. И я, тоже сытая и довольная, решила поговорить с ним.

— Скажите, Анатолий, вы что-нибудь знаете о магии?

— Про магию? — удивился он, заканчивая со своим фрикасе из кролика.

— Да. Вы сказали, что все данные обо мне узнали из некоей Книги Судеб. Она магическая? Вы по ней нашли меня.

Глава 16

Две недели в пути до Петербурга пролетели как один миг. Мы перемещались на карете днём, ночью останавливались на постоялых дворах.

Элиза уже совсем привыкла к нормальному общению с туалетом, ежедневному умыванию и бане раз в три дня. Не боялась мыла, говорила, что ей нравится, как мыльная пена лопается в чане с водой. Я была рада этому. Моя новая дочка на сытной еде даже немного округлилась. На её мордашке заиграл здоровый румянец вместо бледности впалых щёк. Она стала резвой, часто смеялась и постоянно спрашивала, когда же мы приедем в гости к дедушке Ивану.

До столицы Российской империи оставалось все три дня пути. Я уже заранее жалела, что наш вояж оказался таким коротким. Не хотелось лишаться компании Анатоля. Все эти две недели он вел себя галантно, вежливо, щедро, как и в первые дни. Снимал нам с Элизой самые дорогие комнаты на придорожных станциях, кормил лучшими блюдами в трактирах и всячески пытался угодить.

Не забыл при этим делать мне комплименты и постоянно смущать горящими страстными взглядами. Я чувствовала, что искренне нравлюсь ему. Он и не скрывал этого. Называл меня красавицей, прелестницей и другими игривыми словечками, которые поначалу вызывали у меня смущение, а потом радостное нетерпение. Мне казалось, что Анатолий только ждёт от меня благосклонного взгляда и позволения, чтобы перейти к более решительным действиям.

В тот день уже под вечер мы пересекли границу России. Остановились в местечке под названием Поросло. Тут оказался вполне милый гостевой дом для проезжих, с трактиром и ванными комнатами, конюшней и даже небольшой галантерейной лавкой. В ней я приобрела новые заколки для волос для нас с Элизой, ленты, чулки, шпильки и пару шляпок. Деньги на всё это у меня были. Ведь еще при отъезде из Франции Муранов выдал мне мешочек с серебряными рублями, сказав:

— Это вам, Мария, на шпильки. Не дело все время просить у меня денег.

Конечно, я взяла этот замечательный мешочек: ведь наш сопровождающий объяснил, что мой батюшка наказал, чтобы я ни в чем не нуждалась.

Папочка Абрикосов, как ласково я называла его про себя, очень мне импонировал. Мало того, что простил меня за мои «косяки» юности, хотя по тем временам это было довольно редким явлением. Так ещё и собирался подарить мне фабрику.

Я уже мечтала о том, как на вырученные с её продажи деньги открою булочную или кофейню прямо на Невском проспекте, который, как я узнала от Анатолия, только начал застраиваться особняками. Но я-то помнила, что Невский вскоре станет популярным местом для изысканной петербургской публики. И престижная кофейня с ароматным кофе и вкусными разнообразными пирожными точно будет пользоваться успехом. Можно будет нанять хорошего кондитера, конечно, француза: в их кухне точно есть множество прекрасных рецептов сладостей и пирожных.

Я очень надеялась, что у нас с Элизой все получится. Мы купим себе домик, откроем свое дело и заживем замечательно.

Еще хотелось бы найти себе мужа, чтобы стать совсем уж респектабельной, приличной дамой. Но это задача посложнее. Хотя Анатолий в этом качестве мне очень бы подошёл. Хотела бы я иметь такого мужа: эффектного, статного, красивого. Как я поняла, он был из обедневших дворян, потому и вынужден был после отставки служить управляющим у моего отца. Его дворянское происхождение придавало ему только дополнительного шарма в моих глазах. С таким мужем не стыдно будет показаться и на прогулке в Летнем саду, и на царском приеме.

После обильного сытного ужина Анатолий проводил нас с дочкой до двери нашей комнаты. Подождав, пока Элиза зайдет внутрь, Муранов придержал меня в коридоре, спросив:

— Мария, вы подумали насчёт продажи фабрики?

— Да. И, думаю, всё же соглашусь, — ответила я. — Раз она требует денежных вложений, то её лучше будет продать.

— Прекрасно. Поверьте, вы не пожалеете. Будущая владелица предприятий и фабрик, ваша мачеха или сестра дадут вам хорошую цену за неё. Я постараюсь их в этом убедить.

— Благодарю вас, Анатолий, за то, что так участвуете в моей судьбе.

Я улыбнулась и уже хотела распрощаться с ним до утра, но он вдруг порывисто вымолвил:

— Мария, я давно хотел сказать вам…

— Да?

Более не сказав ни слова, мужчина стремительно наклонился и заключил меня в объятья. Его губы тут же овладели моими губами, и он крепко прижал меня к своему сильному телу. Его страстный поцелуй был недолгим, и уже через миг он отпустил мои губы из плена, но его руки так же неумолимо и нежно удерживали меня у твёрдой груди.

— Вы же знаете о моих чувствах к вам, — грудным голосом заявил он, опаляя меня горячим дыханием.

— Не знаю, — ошарашенно прошептала я.

Хорошо, что коридор гостиницы в этот поздний час был пуст. Постояльцы уже или отдыхали, или же еще трапезничали внизу в трактире. Потому никто не видел нашего поцелуя.

— Вы разве не видите этого? — удивился он и сбивчиво продолжал: — Едва увидев вас, я понял, что вы именно та девушка, которая мне нужна.

Услышав это, я даже перестала дышать. Он говорил это серьезно? Он что, был влюблен в меня?

— Мария, я хотел просить вас о милости, — страстно прошептал он у моих губ. — Приходите теперь ко мне в комнату… ночью… вы не пожалеете…

Глава 17

Сама не своя, я пошла раздеваться. Элиза, моя милая малышка, уже лежала в постели и, укрывшись одеялом, как-то хитро смотрела на меня.

— Мамочка, а ты рада, что Анатолий нас нашёл? — спросила вдруг она, чем вызвала у меня невольную дрожь во всём теле.

Неужели даже ребенок заметил, что между нами с Мурановым происходила «химия»?

— Эээ, не знаю, он же приехал от дедушки.

— Он хороший, этот Анатоль, — кивнула малышка, зевнув, прикрыла глаза и сонно добавила: — Покойной ночи, мамочка.

Я быстро подошла к ней, чмокнула ее в макушку и поправила ее одеяльце в ногах.

— Спи, милая.

Потом на цыпочках прошла по комнате, затушила все свечи, кроме одной, и направилась к кувшину с водой, чтобы умыться.

Я пыталась отогнать навязчивые думы об Анатолии, но ничего не получалось. Мысли о том, что сейчас он ждёт меня в своей комнате, которая находилась всего через две двери от нашей, не давали мне успокоиться.

Спустя полчаса, уже забравшись в постель, я прикрыла глаза, но уснуть не могла.

Неужели я в самом деле хочу пойти к нему? Это же дурно, нехорошо! И я прекрасно понимала, зачем он меня позвал к себе: явно не играть в шахматы. Усилием воли я пыталась заглушить в своем существе страстные образы и порывы, но не могла.

Я понимала одно: с моим пухлым телом от таких предложений точно не отказываются. Когда ещё выпадет шанс провести ночь с таким красавцем? Да ещё который может стать впоследствии моим мужем.

Может быть, он сильно влюблён в меня и после этой ночи так впечатлится, что предложит замуж? А что? Внешне я ему точно нравилась, иначе не стал бы он звать в свою спальню. Ведь по поводу фабрики уже вопрос решён: я и так согласилась продать ее.

В своем влечении ко мне Муранов был искренен, я чувствовала это. Потому что взять с меня нечего. До оглашения завещания батюшки я нищая. А после мою фабрику я продам мачехе или сестрице. Он лишь будет поверенным в деле и тоже с этого ничего не поимеет. Так что в искренности его чувств я не сомневалась.

К тому же он был из дворян, а у них честь превыше всего. Оттого наверняка уже рассматривал меня как потенциальную невесту и будущую жену.

Нет-нет. Побалую себя маленько его вниманием. Тем более, мне тоже он симпатичен, если не сказать больше. Мне в этом мире с ребёнком и подмоченной репутацией точно не до жиру. А тут такой прекрасный экземпляр попался, так рьяно ухаживал за мной и хотел понравиться.

Все же мои чувствовала к Анатолию взяли верх над моим разумом.

Дождавшись, когда Элиза спокойно засопела, я тихонько встала, подошла к ней, поправила её одеялко. Убедилась, что девочка крепко спит.

Потом накинула на плечи лёгкий палантин, прямо на ночную кружевную сорочку, и выглянула в коридор. Там было тихо и темно. Свечу решила не брать: ещё увидят меня с ней. Шла вся в предвкушении встречи. Думала о том, что после этой ночи я уже наверняка буду обручена с Мурановым. Иного и не могло быть.

Дверь Анатолия находилась через соседний номер от нашего. Нервным движением откинув назад распущенные длинные волосы, я бегом устремилась в нужном направлении. Когда достигла комнаты мужчины, увидела, что дверь не заперта, а чуть приоткрыта. Я невольно замерла перед ней, не решаясь войти.

В этот миг я почувствовала себя неуверенно, подумала о том, что нехорошо вот так по ночам ходить на интимные свидания к мужчине. Неужели повадки прежней Марии передались и мне? И сейчас я, как и она раньше, не могла сдержать свои страстные порывы. И куда это её привело? К осуждению общества и на чужбину. И я тоже опасалась последствий.

Но все же хотелось надеяться на лучшее. На то, что Муранов впоследствии предложит мне руку и сердце, и моя подпорченная репутация восстановится.

Пока я решалась на этот дерзкий шаг, дверь резко распахнулась, и на пороге появился Анатолий. Я даже вздрогнула от неожиданности. На нем были только штаны и расстегнутая рубашка. Я тут же оценила рельефную мускулистую грудь мужчины и его горящий взор.

— Мария, входите, — велел властно он. И тут же, подавшись вперед, обвил рукой меня за талию и быстро завёл в комнату.

— Ох, все так неожиданно, — пролепетала я, не зная, что еще сказать в этой пикантной ситуации.

Я была так смущена, что едва могла разумно мыслить. Но больше думать ни о чём не пришлось. Муранов захлопнул ногой дверь и немедля заключил меня в объятья. Страстно поцеловал, а через миг легко поднял меня на руки, словно я была пушинкой, и понёс к кровати...

Проснулась я с мыслями о том, что теперь я стала любовницей Анатолия.

Открыв глаза, тут же отметила, что лежу на груди мужчины. Муранов спал на спине, обнимая меня сильной рукой за плечи. Утренние солнечные зайчики бегали по его обнажённому плечу, а я тут же вспомнила, что происходило ночью. Меня бросило в жар от этих воспоминаний, и я сглотнула ком в пересохшем горле.

Мне очень и очень все понравилось. Анатолий оказался ласковым, страстным и очень умелым любовником. Я надеялась, что и ему наша близость пришлась по душе. Потому надо было прямо сейчас, по горячим следам все и выяснить. Как он ко мне относится и что намерен делать дальше. Подтолкнуть его надо к ответственному шагу.

Глава 18

— Нет, я не женат, — мотнул головой Анатолий. — Но я не готов вести тебя под венец, Маша. Ты должна понять.

— В смысле? Ты не намерен жениться на мне, Анатолий? После всего, что было этой ночью?

— Нет, но я готов взять тебя не содержание и заботится о тебе и твоей дочери, — сказал он твердо.

— Что? — у меня даже перехватило горло от негодования.

Я смотрела на него и недоуменно хлопала глазами. И тут до меня дошло наконец то, что происходило сейчас. Он воспользовался мною, моей доверчивостью, соблазнил меня, а женится и не думал.

— Да пошел ты, знаешь, куда со своей заботой?! — вспылила я в сердцах.

Резко высвободившись из его рук, я выбралась из постели. Проворно нашла свою ночную сорочку на полу и начала яростно одеваться. Даже смотреть на него не могла.

Он тоже сел на постели, скрестив руки на обнаженной груди и как-то мрачно взирая на меня, произнес:

— Ты же понимаешь Маша: я не могу на тебе жениться.

— То есть спать со мной можешь, а жениться — так нет? — выпалила я, поразившись своим вульгарным словам.

— Ты не юная девица, и у тебя есть незаконнорождённый ребенок. И вообще твоя репутация испорчена и не мной. По Петербургу до сих пор ходят слухи о тебе и том поручике соблазнителе.

— Что? — поразилась я, едва находя слова от возмущения. — То есть ты воспользовался моей слабостью, соблазнил меня, а сейчас в кусты?

Я прекрасно помнила, что в этом времени мужчины просто так не ложились в постель с незамужними девицами, если не думали венчаться. За исключением, конечно, кокоток. Но я ею не была. Я была честной девушкой!

И до этой ночи мне казалось, что я не просто нравилась Анатолию, а он точно влюблён в меня и относится ко мне серьёзно. Но, оказывается, это не так?

— Маша, отчего так зло говоришь? — набычился Муранов, пытаясь, видимо, утешить меня. — Я же не отказываюсь от тебя. Я готов содержать тебя и твою дочь, заботиться о вас.

Что? Очередной любовник без обязательств, готовый меня содержать, но только не жениться? Благодарю. Этого я уже наелась. Умер господин де Лорье, и пошла я на паперть. Так что этого мне не надо.

— То есть ты предлагаешь мне стать твоей любовницей? Грелкой для постели без обязательств?

— Ну зачем ты так? Да, моей любовницей, но любимой все же. И вообще я не из тех, кто женится. Пойми это. Семейная жизнь не для меня.

Ах вот как?!

И только тут я разглядела настоящую личину этого молодчика.

Он был бабником!

Точно, так и есть! Красивый, галантный, знающий себе цену. В постели идеальный и говорит красиво. Опять же: подарочки всякие, платья там, цветы. Знает, как навесить лапши на уши даме, чтобы ее соблазнить.

А я-то, наивная дура, подумала, что он настоящий кавалер, благородный и возвышенный. а не вот это всё! Ловелас чёртов! И я ведь купилась на его любезные речи, как идиотка! Хотя в своем мире я умела определять таких вот бабников на раз-два. Как же я теперь так лоханулась?! Как я могла подумать, что он может полюбить меня с моим-то телом, да еще и жениться!

— Мерзавец! Какой же ты мерзавец, Муранов! — обиженно воскликнула я, накидывая на плечи палантин.

Во мне разгоралось желание дать ему пощечину, как это делали дамы в те времена. Но я всё же не привыкла бить мужчин по лицу.

— Маша, ты забываешься, — процедил он, явно задетый моими словами.

— Нет, это ты забываешься, Анатолий! Значит, я “неподходяща” для тебя, да? Так вот что! Я не буду твоей любовницей! И больше не смей прикасаться ко мне, понял? И для вас я отныне Мария Ивановна, сударь! Понятно вам?

— Понятно, Мария Ивановна, — прорычал он и тут же, откинув в сторону простыню, встал с кровати.

Я уже рванула к двери, порывисто вылетела из его комнаты, громко хлопнув дверью.

Карета покачивалась на ухабах, а у меня на душе было гадко.

Я старалась не смотреть на Муранова, а упорно глядела в окно. Уже сутки мы почти не разговаривали. Со вчерашнего утра, когда Анатолий после той чудесной сладостной ночи, нагло заявил мне в лицо, что жениться не намерен.

Весь вчерашний день и сегодняшнее утро у меня было отвратительное, пессимистическое настроение. Я даже плакала ночью, уткнувшись в подушку, чтобы не слышала Элиза. Жалела себя и свою горькую долю. И почему я совсем не заслуживала счастья в этом мире? Всё было как-то не так. Оказалась дочкой богатого фабриканта, а наследства — всего лишь фабрика. И ещё не факт, что она мне достанется. Встретила мужчину, в которого сразу влюбилась, а он оказался бабником.

Потому в это утро, сидя напротив Муранова, я то и дело печально вздыхала.

— Мария, и долго это будет продолжаться? — нарушил наше гнетущее молчание Анатолий, давя на меня взглядом.

— Что именно?

— Твое недовольство.

— Сколько мне будет угодно, сударь, — фыркнула я, снова отворачиваясь к окну.

Глава 19

Настало последнее утро нашего путешествия. Мы завтракали в миленьком трактире при небольшой гостинице, в которой ночевали. После обеда намеревались добраться до дома моего батюшки: до Петербурга было ехать еще шестьдесят верст.

Мы, как и накануне, завтракали молча. Дулись друг на друга. Нашу молчаливую пикировку глазами то и дело прерывала Элиза, спрашивая что-то. Я отвечала односложно и подливала малышке чай, следила, чтобы она сытно поела.

— Так что с фабрикой, Мария Ивановна? — спросил неожиданно Анатолий, сидящий напротив меня за небольшим столиком. Я вскинула на него глаза. — Или ты так зла на меня, что и продавать ее передумала?

Вот гад!

Значит, то, что мы поссорились, его мало волновало, а больше удручал вопрос о продаже фабрики? Какой же он мерзкий! И почему я сразу не раскусила этого ловеласа.

Мне было непонятно и обидно его отношение ко мне. Ну почему я не годилась ему в жены? Молодая, красивая, вроде, с приданным в виде фабрики. Да, пампушка, но, как я поняла, для Анатолия это был несомненный плюс. У меня еще и характер был золотой. По поводу и без пилить мужа точно не буду.

У этого же штабс-капитана даже фамилия была Муранов. От слов «мур-мур», как у мартовского кота. Который гулял сам по себе и соблазнял «кошечек». Конечно, на кота Анатолий нисколько не походил. Больше на породистого нахрапистого жеребца с непомерным самомнением и вольными взглядами на отношения с девицами.

Вот отчего он до сих пор не женат, спрашивается? Красив, молод, с деньгами вроде. Ан нет. Всё перебирает и нос воротит.

Одним словом, бабник.

Конечно, ради этого типа точно не стоило ломать свое будущее. Зачем мне неработающая фабрика? Нет. Деньги мне были нужнее. Тем более я уже почти утвердилась в мысли, что открою элитную кофейню в центре Петербурга. Клиенты у нее точно будут.

— Почему же, — удивилась я, сладко улыбаясь Анатолию. — Я продам вам фабрику, сударь. Точнее, вашей новой хозяйке продам, как мы и договаривались. Но цену вы дадите мне хорошую. Я привезу оценщиков, и они назовут настоящую стоимость моей фабрики, чтобы вы не обманули меня.

— Прекрасно. Я и не собирался вас обманывать, Мария Ивановна.

— Ага, так же, как и с женитьбой.

— Маша, я не обещал на тебе жениться! — вспылил он, кинув салфетку на стол. — Ты же сама прыгнула ко мне в посте…, — он не договорил, косясь на Элизу: понял, что не стоит подобное говорить при ребенке, и уже тише добавил: — Я тебя насильно туда не тащил.

— Ах, вот как? — округлила я глаза, мною завладело холодное бешенство после его слов. — Но не переживайте, господин Муранов, больше этого не повториться!

Он был прав. Я так втюрилась в этого красавца, что позабыла обо всём. А он этим и воспользовался. И это меня больше всего сейчас терзало. Неудивительно, что у меня оказалась незаконнорождённая дочь. Похоже, я становилась такой же, как прежняя Мари. Глупышкой, которая готова была броситься на первого встречного привлекательного мужчину.

Но в этот момент я поклялась себе, что такой, как Мари, не буду.

Петербург произвел на меня впечатление шумного строящегося города. Широкие проспекты и улицы, еще без зелени бульвары, мощеные кое-где досками для защиты от грязи. Новые, едва выстроенные дома и особняки вперемешку с деревянными трактирами и избами давали свой неповторимый колорит. Насколько я поняла, только десять лет назад Петербург был заложен и объявлен столицей империи. И теперь здесь обживались и селились чиновники, занимавшие посты в ведомствах, придворные и просто богатые дворяне, приехавшие жить в столицу.

На улицах в этот дневной час было полно народу. Многочисленные богатые и бедные горожане, экипажи вельмож, служебные невзрачные и гружёные телеги, бабы торговки с переносными лотками, продающие горячие пироги и мыло.

Сразу стало заметно, что мы въехали в крупный город.

Мы достигли Гороховой улицы уже после полудня. Въехали в чугунные ворота, и кучер направил карету к парадному подъезду дома. Небольшой яблоневый сад промелькнул сбоку. Через пять минут карета остановилась у небольшого добротного особняка в стиле барокко, модного в то время в архитектуре.

— Элиза, — обратилась я к дочке. — Давай договоримся. Отныне я буду называть тебя Лиза, — обратилась я к девочке по-русски.

Малышка плохо знала свой родной язык. Почему-то прежняя Мария не учила дочку родному языку.

— Лиза? — спросила девочка.

— Да. Елизавета, а кратко Лиза. Так звучит твое имя по-русски. А мы же русские, Потому ты будешь Лизой. Хорошо?

— Хорошо, мамочка. Лиза мне тоже нравится.

Муранов галантно протянул руку и помог нам выйти из кареты. Мы с дочкой остановились во дворе, разглядывая широкую белую лестницу и сам дом. Двухэтажный особняк из коричневого камня вперемешку с палевым, с большими окнами, мраморной лестницей и колоннами. Комнат, наверное, было не меньше тридцати, как мне показалось.

Хороший дом. Я довольно заулыбалась, уже предвкушая, как прекрасно мы заживем в этом уютном родительском доме с Элизой. И точно же не будем ни в чем нуждаться. Ведь папочка Абрикосов простил меня.

Глава 20

— Наконец-то ты вернулся, Анатоль! — неожиданно раздался высокий женский голос позади нас.

Я невольно обернулась на даму, только что вышедшую из открытых дверей гостиной. Темноволосая, пышногрудая, лет пятидесяти, в дорогом муаровом синем платье, она медленно приблизилась к нам. Остатки былой красоты всё ещё виднелись на её округлом бледном лице. Высокая причёска, украшенная лентами, гордый поворот головы и прямая осанка выдавали в ней великосветскую даму.

Она быстро прошлась цензорским взором по мне и Лизе. Её лицо исказила нервная гримаса, отчего дама стала совсем некрасивой.

— Ты всё-таки нашел эту девицу и привёз её сюда? — недовольно воскликнула она. — Хотя я запретила тебе это делать!

— Варвара Алексеевна, я лишь выполнил волю Ивана Матвеевича, — ответил спокойно Муранов.

Я поняла, что это и есть моя распрекрасная мачеха, которая, видимо, не жаждала меня видеть здесь. Ее взгляд, направленный на меня, был до того злющим, что я даже напряглась и сильнее сжала ладошку Лизы.

— Ах да, в этом доме я не хозяйка, и моё слово ничего не значит?! — произнесла недовольно дама. — Этой девице здесь не место!

Мне подумалось, что нас с дочкой сейчас же вышвырнут вон. Отец мёртв, а мачеха люто ненавидит меня и даже не скрывает этого.

— Мария Ивановна такая же дочь господина Абрикосова, как и Елена, — парировал Анатолий, и я поразилась, как он дерзко говорит со своей работодательницей. — Так что она имеет право жить здесь. К тому же Иван Матвеевич желал видеть Марию перед смертью. И вы прекрасно знаете о том, матушка.

Я замерла. Как: матушка? Я перевела глаза на Муранова, потом на даму, потом снова на него. Она его матушка? Вот это новость. Анатолий — сын моей мачехи и управляющий всем имуществом моего покойного отца?

— Эта девица опозорила своим недостойным поведением наше семейство! — выпалила истерично Варвара Алексеевна. — И если она думает, что я намерена терпеть её присутствие в своем доме, то она ошибается. У меня здесь не бордель!

Слова мачехи обескуражили меня.

Анатолий побледнел, а дворецкий Аникий, стоявший у дверей, сгорбился, нахмурившись.

От возмущения я даже на миг растерялась. Мало того, что эта дамочка говорила обо мне в третьем лице, словно меня здесь не было, она точно не собиралась со мной церемонится. Стояла за своё жилище горой.

В парадной повисло гнетущее молчание. Мы все переглядывались, словно дуэлянты.

Неожиданно появилась служанка, вышедшая из дверей напротив.

— Обед готов, барыня. Прикажете подавать? — обратилась она к Варваре Алексеевне.

— Пошла прочь, дура! — огрызнулась в её сторону мачеха.

Служанка испуганно извинилась и ретировалась из парадной. А Муранов властно заявил:

— Пойдёмте в гостиную, матушка, и там спокойно поговорим. Не в парадной и не при слугах.

— Какая разница, где? И так весь город знает о её подмоченной репутации!

Проигнорировав очередной визгливый выпад матери, Анатолий быстро сунул Аникию мой плащ и шляпку. Ухватив за локоть, он почти потащил меня в гостиную мимо разъяренной мачехи. Лиза поспешила за нами.

Когда мы вошли в просторную комнату в золотистых тонах, я приятно удивилась. Несколько мягких небольших диванчиков, обтянутых голубым шелком, стояли вдоль стен. Большой камин и изразцовая печь, мягкий ковер и даже рояль у дальней стены украшали комнату. Гостиная выглядела уютной, светлой и изысканной. Сразу было заметно, что тот, кто обустраивал её, делал это со вкусом и любовью. Неужели злобная мачеха приложила к этому руку или же эта великолепная комната осталась от прежней хозяйки дома?

Препроводив меня к бархатному небольшому диванчику, Анатолий велел:

— Присядьте здесь, Мария, и ты, Лиза, — в этот момент появился слуга, спросив, надо ли нам что-то. Муранов ответил за всех: — Подай морса или холодного квасу: на улице жарко.

Слуга поклонился и вышел. А мы с дочкой сели на предложенное место. Варвара Алексеевна так же вплыла в гостиную и снова начала свою словесную атаку.

— Анатолий, я не могу принять эту распутную девицу в моём доме. Надо мной будет потешаться вся столица!

Это стало для меня последней каплей. Пора было поставить на место эту зарвавшуюся мадам.

— Варвара Алексеевна, это дом моего покойного отца, — заявила я, решив, что и так довольно молчала. — Я вам не дочь и не ваша прислуга, чтобы разговаривать со мной подобным образом. Так что будьте любезны впредь обращаться ко мне по имени и отчеству, когда хотите сказать что-то в мой адрес.

Снова появился слуга, уже с подносом, предложил присутствующим напитки. Я поторопилась взять хрустальный фужер с морсом. Второй подала Лизе, шепнув дочке, чтобы она держала тяжелый бокал двумя руками, дабы не уронить его.

— Ах, вот как ты заговорила?! Неблагодарная девица! Почти три года я потратила на твоё воспитание! А теперь ты платишь мне чёрной неблагодарностью?!

Три года? Смешно. Если Мария ушла из дома в восемнадцать, то получается, Варвара Алексеевна появилась в доме, когда мне было пятнадцать. Но в этом возрасте я уже была вполне сформировавшейся личностью и точно ни в каком воспитании не нуждалась.

Глава 21

После его слов Варвара Алексеевна снова внимательно оглядела нас и недовольно поджала губы.

— Значит, я права, — желчно произнесла она. — И что вы все, мужики, находите в ней? Она же толста и спесива, а девичьей скромности в ней вообще нет.

Так... Мачеха опустилась до оскорблений. Если она и раньше так обращалась с бедной Марией, то неудивительно, что та хотела сбежать из дома с первым попавшимся поручиком. Однако спускать мачехе подобные речи я не собиралась. Уже вознамерилась ответить. Но в этот момент в гостиной появилась светловолосая девушка.

Молоденькая, лет двадцати, с мягкими длинными кудрями и миловидным личиком. В легком шелковом платье, изящная и легкая, она впорхнула в комнату, словно легкая экзотическая бабочка, красивая и беззаботная.

— Анатолий, мне доложили, что ты вернулся! — воскликнула радостно девушка и бросилась к Муранову, который уже отошёл к камину.

Я невольно поразилась, с какой радостной и нежной интонацией говорила она, подходя к мужчине. Он уже обратил на нее взор и произнёс:

— Здравствуй, Елена.

Ах, вот кто это. Моя младшая сестра. Похожа, и по моим подсчетам ей было двадцать три года или чуть больше.

— Тебя так долго не было. Я даже успела соскучиться, — продолжала девушка, совершенно не замечая меня.

Она уже приблизилась к Муранову, жадно заглядывая ему в глаза и протягивая свою тонкую ручку для поцелуя.

Я недоуменно заморгала. Между ней и Анатолием что-то было? Елена точно была влюблена в Муранова. Это я определила с первого взгляда. А он? Этот вопрос траурным набатом забил в моём сердце. Ну, конечно же, да.

Зачем ему я, когда за ним бегает такая стройная прекрасная девица. Любезная и к тому же чистая душой и телом, словно ангел. Именно так выглядела Елена. Не чета мне. Грешнице...

— Елена, я привёз твою сестру. Как и просил твой батюшка, — ответил коротко Анатолий, быстро чмокнув ее руку.

Это задело меня. Мне он руку целовал только однажды. А потом только и делал, что пытался обнять или же поцеловать в губы. Ну конечно, Елена предназначалась для воздыханий и любви, а я для плотских удовольствий. Все эти мысли быстро пронеслись в моей голове, а ревность вползла в сердце.

А ещё Елена была богатой наследницей, если уж не всего состояния батюшки, то половины точно. Завидная невеста, не такая, как я: нищая блудница. Я горько вздохнула.

— Да. Ослушался моего совета и притащил её сюда, в наш дом, — едко заявила мачеха.

Елена резко повернулась ко мне и удивлённо округлила красивые губки. Я же решила ответить мачехе, но не успела.

— Маша! — воскликнула радостно Елена и бросилась ко мне. Уже через миг сжала меня в объятьях. — Я совсем не заметила тебя. Моя любимая сестрёнка, как долго мы не виделись с тобой!

Она звонко расцеловал меня в щёки. И тут же перевела взор на Лизу:

— Это твоя дочь? Какая милая девочка, — тараторила Елена, так же по-родственному целуя и Лизу.

— Да. Это Лиза, — ответила я, немного упокоенная реакцией сестры.

Всё же Елена явно любила меня, раз так тепло приняла нас.

— Я так рада, что ты вернулась, Маша, — все ворковала сестра, усаживаясь на диванчик между мной и Лизой и взяв мою ладонь в свою. — Теперь мне будет не так одиноко и скучно в этом большом доме.

— На твоём месте, Леночка, я бы не радовалась, — произнесла мачеха. — Благодаря недостойному поступку твоей сестрицы, ты теперь не можешь выйти замуж. Наше семейство опозорено.

— Не преувеличивайте, матушка, всё случилось шесть лет назад. Сплетни давно утихли, — снова вмешался Анатолий, поморщившись. — Мне известно, что господин Виноградов в том месяце сватался к Елене. Вы же отказали ему.

— Это единственный жених за год! — фыркнула мачеха.

— И теперь Маша с дочкой будет жить с нами? — спросила Елена.

— Думаю, пока поживёт здесь. Ведь так, матушка? — настойчиво спросил Анатолий.

— Не думаю, что... — начала мачеха, но Елена перебила ее.

— Прошу вас, матушка, пусть Маша останется. Мы так давно не виделись.

Слово «матушка» в устах сестры покоробило меня. Не так уж давно жила с нами эта дамочка, чтобы Елена могла называть её матушкой. Но, видимо, сестра была слишком добрым и чистым человеком и, похоже, не видела всю черную душонку этой мегеры.

— Вы что: все сговорились против меня? — недовольно буркнула Варвара Алексеевна.

— Потому что это лучшее решение, матушка. И ваш муж, и отец Марии и Елены желал этого. Вы это прекрасно знаете.

Мачеха долго молчала и кусала губы, видимо, пытаясь бороться со своими чувствами.

— Так и быть. Пусть она остаётся. Но только до оглашения завещания, — смилостивилась мачеха, вставая.

Она уже направилась к двери, но обернулась к нам:

— Леночка, ты не поможешь мне выбрать платье? Сегодня швея доставила четыре наряда. А я никак не могу решить, какое надеть на завтрашний раут.

— С удовольствием помогу вам, матушка, — закивала Елена и тут же встала. Улыбнувшись мне, сказала: — Попозже поговорим с тобой, Маша. Мне столько тебе нужно рассказать.

Глава 22

После того как выпустила «яд» о том, что наследства мне не видать, мачеха проворно вышла из гостиной под руку с Еленой.

Я же нервно кусала губы, думая, насколько слова Варвары Алексеевны могут оказаться правдой.

— Не переживай ты так, Маша, — произнес Анатолий, склонившись и положив руку мне на плечо. — Матушка всегда была такой. Не надо принимать ее слова близко к сердцу.

— А если она права? И батюшка и правда ничего мне не оставил?

Мне подумалось о том, что наверняка последние месяцы жизни Ивана Матвеевича мачеха сделала все, чтобы отец окончательно возненавидел меня. И под ее давлением мог вполне переписать завещание, из которого фабрики мне не видать. Я чувствовала, что всё так и было.

Муранов отчего-то просиял лицом и, склоняясь к моему уху, тихо проворковал:

— Я не оставлю тебя, Машенька. Позабочусь о тебе и твоей дочке.

Видя, как лихорадочно заблестели его глаза, я сразу поняла, что он имел в виду. Кончено воспользуется моим невыносимым положением, что мне некуда будет идти и я совсем без средств. И предложит стать его любовницей. Это я все прочла в его тёмном взгляде.

— Возьмёте меня в содержанки, сударь? Благодарствую, но подобной участи я не желаю!

Мой ответ привел Анатолия в негодование: я видела, как сжались его скулы. Но он даже словом не высказал своего недовольства.

— Извините меня, мне надобно отлучиться по делам, — заявил он.

Едва он стремительно покинул гостиную, я с облегчением выдохнула. Всё же, когда этот мужчина был рядом, я нервничала, постоянно оправляла платье и пыталась показаться лучше, чем я есть на самом деле. И это напрягало меня.

Спустя пять минут мы с Лизой вышли из гостиной. Муранова уже след простыл. Я увидела в большие окна парадной, как он садится на своего жеребца. Неожиданно на лестнице появилась мачеха.

— Я распорядилась, чтобы вам приготовили синюю спальню, — произнесла высокомерно она. — Надеюсь, ты помнишь, Мария, что это благочестивый дом, и я не потерплю никакого блуда под этой крышей.

— Вы преувеличиваете размеры моего греха, Варвара Алексеевна, — сухо ответила я. — И я бы попросила вас меньше обращать на меня внимание, пока я живу здесь. Так будет спокойнее и вам, и мне. Как только я получу фабрику, я уеду, обещаю вам.

— Надейся на то, глупая девчонка, — усмехнулась злорадно мачеха. — Но вряд ли отец тебе что-либо оставил. Не заслужила ты ничего своим фривольным поведением.

Сказав эту гадость, она задрала голову выше и снова направилась наверх. Я же, поджав губы, тяжко вздохнула. Печально улыбнулась Лизе.

Как я надеялась, что по приезду сюда у нас с дочкой будет новый дом, семья, начнется новая счастливая жизнь. А всё оказалось не так уж и радужно. Мне отчего-то даже захотелось заплакать.

— Мамочка, ты плачешь? — тут же спросила Лиза, заглядывая мне в лицо.

— Нет, милая, тебе показалось.

— Барышня, пойдёмте, я провожу вас в вашу комнату, — предложил Аникий, появившийся рядом. — Вы ведь наверняка забыли за столько лет, какие где спальни.

— Немного, Аникий, — кивнула я.

— Очень жаль, Мария Ивановна. Ведь ваша матушка с такой любовью обустраивала здесь всё. Вы очень похожи на неё и внешне, и нравом. И когда ваша матушка была жива, в этом доме царила радость. Она любила и этот дом, и батюшку вашего, и вас с сестрицей. Не то, что эта...

Он быстро замолк, видимо, не решившись сказать какое-то бранное слово. И я была полностью согласна со старым слугой. Чувствовала, что всё было именно так, как он говорил. Мы уже поднимались по лестнице с ним и с Лизой.

— Барышня, вы не обращайте внимания на слова Варвары Алексеевны, — продолжал тихо Аникий. — Она так зла, что мы все страдаем от её скверного нрава. А как ваш батюшка помер, она еще спесивее стала. Сейчас ей стесняться некого.

— Я уже поняла это, Аникий, спасибо тебе за поддержку, — вздохнула я.

— Но скажу вам одно, барышня. Вы как были любимицей вашего батюшки, так до последнего дня и остались ею. Очень он страдал от вашего поступка с тем поручиком, а эта злыдня, мачеха ваша, только масло в огонь подливала. Каждый Божий день говорила про вас гадости Ивану Матвеевичу.

— Даже не сомневаюсь.

— И постоянно требовала, чтобы батюшка ваш не только наследства вас лишил, но и отрёкся от вас, как от дочери.

— Ужас, какая же она гадкая.

— И не говорите, барышня. Но батюшка уж больно любил вас и мало слушал мачеху-то вашу. А перед смертью своей даже найти вас хотел. И запретил Варваре Алексеевне говорить про вас плохо. Уж как она лютовала. Они с вашим батюшкой последний месяц постоянно ссорились и бранились.

— Неужели?

— Да. А за неделю до смерти его я сам слышал, как Иван Матвеевич заявил, что очень жалеет, что женился на ней. Она тогда его такими словами в ответ называла, что страшно даже. А он ведь уже болен сильно был.

Эти слова старого слуги заставили меня задуматься. Ведь раньше Аникий говорил, что мой отец скончался внезапно. И Анатолий тоже был удивлён, что мой отец не прожил и пары месяцев, как предрекали ему лекари. А может, это злыдня-мачеха помогла отправиться батюшке быстрее на тот свет? А что? Отец, наконец, прозрел и увидел, что женился на змеюке. Может, даже хотел развестись с ней. Так она с ним быстренько и расправилась, чтобы заграбастать все его денежки.

Глава 23

Прошла неделя.

Всё это время я мало виделась с Анатолием: только пару раз за вечерними трапезами в нашем доме и мельком в гостиной. Он избегал меня, а при редких встречах даже не заговаривал. Я видела, что он всё ещё сердится. Видимо, за те слова, которые я произнесла тогда в запале про содержанку. Но я не считала себя виновной. И тем более не собиралась совершать прежних ошибок. Довольно обожглась уже.

Однако я должна была признать, что Анатолий совершенно не походил характером на свою вредную, спесивую мать. Они были как два антипода. Она вспыльчивая и злая, он — сдержанный и мрачно спокойный. Вообще было удивительно, что у такой кровожадной тигрицы родился такой правильный, воспитанный сын.

Может, он пошел в своего отца? Но Муранов явно не разделял негативных чувств матери на мой счет. Мало того: при любой возможности он продолжал защищать меня, когда мачеха уж больно рьяно придиралась.

Оставалось меньше суток до оглашения завещания батюшки, и с каждым днём я всё более переживала и волновалась. Завтра должен был приехать поверенный, вскрыть запечатанное завещание и огласить последнюю волю Абрикосова.

За эти дни мы очень сдружились с Еленой. Она оказалась сердечной и отзывчивой девушкой. Постоянно утешала, убеждая, что батюшка наверняка оставил мне хоть какое-то наследство. Однако после слов мачехи и её козней я уже мало надеялась на фабрику. И постоянно размышляла о том, как жить дальше, после того как останусь нищей.

В тот день я нечаянно наткнулась в гостиной на мачеху. Искала Лизу, которая опять убежала из нашей комнаты и не сказала мне куда. Малышка была слишком резвой и активной, чтобы долго усидеть на одном месте. Потому я и искала её в то воскресное утро по всему дому.

— Ты уже нашла себе новое жилье, Мария? — спросила меня мачеха.

— Новое жилье?

— Ты же помнишь, что послезавтра ты должна покинуть этот дом. Таков был уговор.

Я начала нервно перебирать конец тесьмы на платье. Это платье нежно-розового цвета было моим любимым: его купил мне Муранов ещё во Франции.

— Но я думала, что могу…

— Даже не рассчитывай, что останешься хоть на день дольше, своенравная девица, — вспылила мачеха. — Я и согласилась-то на твоё проживание здесь только по просьбе Анатолия. Но ты должна покинуть этот дом. Я на этом настаиваю и никаких отговорок не желаю даже слушать.

Спустя пять минут я пулей вылетела из гостиной, возмущенная перебранкой с этой скверной тёткой. Мне казалось, что за эту неделю Варвара Алексеевна возненавидела меня сильнее, чем это было по приезду.

Я стремительно шла по коридору в сторону библиотеки и никак не могла успокоиться. Как же эта желчная мадам умела вывернуть все наизнанку и заставить нервничать. Однако я понимала, что послезавтра, после оглашения завещания, мне придется уехать из этого чудесного, ставшего уже родным дома. Дома моего отца.

И это было так несправедливо.

Всё же я, как дочь Абрикосова, имела больше прав жить здесь, нежели его наглая вторая жёнушка, которая пришла на всё готовое. Этот особняк полностью обустраивала моя мать, а строился он на деньги моего отца. И эта несправедливость просто выводила меня из себя.

Я и моя дочка могли бы спокойно и после жить тут, если бы не чёрная злоба этой мегеры.

Может быть, мне поговорить с Еленой? Всю эту неделю она была моей подругой, с теплом говорила со мной. А Лизе даже показала свое любимое персиковое дерево, которое на удивление прижилось в этом холодном климате.

Чтобы успокоиться, я захотела пройтись по саду и подышать свежим воздухом. Торопливо вышла на крыльцо и тут же увидела среди деревьев светлое платье. Это точно был Елена. Тонкая фигурка со светлыми волосами сестры.

Я устремилась за ней в сад, решив поговорить с сестрой немедленно. Хотела попросить её оставить меня и Лизу в доме после оглашения завещания. Всё же Елена имела влияние на мачеху.

Когда я приблизилась ближе, то невольно остановилась. Увидела, как Елена быстро подошла к старой липе. Там ее уже ждали. Мужчина.

Высокую, статную фигуру Муранова я узнала сразу. Но ведь Анатолий сегодня еще не приезжал к нам в дом. Значит, сейчас он тайком пришёл в сад именно к Елене?

Но зачем?

Страшный ответ разъедал мои мысли. Моё сердце болезненно сжалось.

Анатолий и Елена пришли на свидание. Конечно, где ещё удобно встречаться наедине. Только тут, в саду, где никто не видит. Я знала, что мачеха не любит гулять по саду, потому для влюблённых это было самое безопасное место, чтобы их не увидели.

Я спряталась за деревом и жадно следила за ними. Видела, как они о чем-то оживленно говорили. Особенно Елена. Она размахивала руками. В какой-то момент она даже приникла к Анатолию, прижавшись к его груди. Я поняла, что он сейчас поцелует ее.

Мое сердце билось как безумное, а по щекам побежали слезы.

Ну почему так все происходило? Отчего кому-то доставалось наследство и обалденный жених, а кому-то совсем ничего? Конечно, я имела в виду свою сестру и себя.

Но отчего-то Муранов не поцеловал Елену. Он стоял как-то чересчур прямо и даже руки заложил за спину, вовсе не обнимая сестру. Потом он что-то коротко сказал. Елена отшатнулась от него и, приложив руку к губам, даже вскрикнула. Я нахмурилась, не понимая, что происходит.

Глава 24

Он недоумённо посмотрел на меня. Я же не в силах больше выносить его общество, попыталась уйти, но ладонь мужчины легла на мой локоть.

— Ты же знаешь, что это не так, — недовольно бросил он.

— Так, Анатолий. И мы оба прекрасно это знаем. Тебе было нужно, чтобы я продала тебе и твоей матери фабрику, оттого ты и... — я чуть замялась, подбирая слова. — Заманил меня в свою постель.

— Что ты говоришь? — произнес он в негодовании. Его рука сжалась сильнее на моем локте. — Думаешь, я соблазнил тебя из-за фабрики?

— Именно так все и было.

— Какая чушь! Большей глупости мне не доводилось слышать. Маша, поверь, у меня хорошая должность и достойное жалование, чтобы искать себе дам по любви, а не по расчету.

— Уж только любовь к своим аферам не приплетай.

— Я понимаю, ты в обиде на меня. Но я говорю правду, как и всегда. Я еще из ума не выжил, чтобы целовать женщину, которая мне не нравится по-настоящему. И уж тем более спать с ней из-за каких-то там фабрик. Даже смешно слышать о таком.

— То есть я правда тебе нравлюсь? И моё наследство тут ни при чём?

— Да, Маша. Я считаю тебя очень красивой и желанной, — улыбнулся он.

— Так я и поверила, когда у тебя есть моя раскрасавица сестрица.

— Елена? При чём здесь она?

— Ты влюблен в неё, признай это, Анатолий, хватит играть передо мной, — обвинительно заявила я.

— Это не так, Маша. Елена совершенно не привлекает меня. С чего ты это вообще взяла?

— Врёшь, нагло врёшь. Тогда отчего ты встречался сейчас с ней здесь, тайком, в саду? А?

Он нахмурился и внимательно посмотрел на меня.

— Потому что она прислала странное письмо, требуя, чтобы я пришёл в этот час сюда. Я и пришёл. Она начала говорить какие-то глупости о том, что влюблена в меня. Естественно, я не стал её даже слушать. Сказал, что люблю другую женщину.

— Как? — невольно опешила я, удивлённо округлив глаза.

Он что: говорил про меня? Меня любит? Но это неправда!

Я даже на миг потеряла дар речи. Но тут же вспомнила, что сейчас видела. Елена и правда что-то недовольно прокричала Муранову в лицо и убежала вся в слезах. Неужели Анатолий говорил сейчас искренне? Ведь если бы сестра действительно ему нравилась, то они наверняка поцеловались, и Елена бы не унеслась из сада так стремительно, недовольно что-то бурча.

— Ты всё верно поняла, — прошептал он с нежностью в голосе. — Едва я увидел тебя там, в руках этих грязных монахов, я понял, что ты и есть та самая.

Как он красиво, романтично говорил и смотрел так, что в этот миг казалось: для него я единственная в этом мире. Оттого, когда его губы неистово впились в мои, я не стала останавливать его. Мало того, сама обвила его шею руками. Анатолий сильнее прижал меня к себе, страстно и дерзко лаская мои губы.

Но в какой-то момент я опомнилась. Резко отвернула голову от его жаждущих горячих губ.

— И всё же нам больше нельзя продолжать наше общение в таком ключе. Ты мне не жених, Анатолий, и могут возникнуть сплетни. А я не хочу снова испортить свою репутацию.

Я попыталась вырваться из его объятий, но он не позволил, сильнее сжав мою талию руками. Я видела, как на его лице ходят желваки. Он явно не хотел, чтобы я уходила.

— Ладно, вредина, давай поженимся, — прорычал он.

От его слов я опешила. Он что, серьезно заговорил о женитьбе?

— Ты хочешь на мне женится? — выдохнула я пораженно.

— Да. Я же сказал. Выбирай день свадьбы, и мы поженимся. Раз без этой бумажки я тебе не угоден, — заявил твердо Анатолий, снова склоняясь ко мне и нежно целуя меня за ухом. Его рука уже поползла лаской к низу моей спины. Он глухо прошептал: — Только прошу, Машенька, больше не надо избегать меня. За эти две недели ты меня совсем измучила своей холодностью.

Даже несмотря на то, что я могла остаться вообще без наследства, он был готов женится на мне? На бедной опороченной грешнице с незаконнорождённой дочкой на руках? Что, действительно?

Неужели он и правда любил меня? В это было невозможно поверить. Но такой отчаянный и романтичный поступок — взять меня замуж мог совершить только воистину влюблённый в меня мужчина.

— И ты готов жениться на мне, даже если отец не оставит мне приданого в виде фабрики?

— Да. И что ты заладила про эту фабрику? Для меня это не важно.

Но во мне вдруг поднялся дух противоречия. Я так страдала оттого, что он воспользовался моей доверчивостью и соблазнил меня. Оттого теперь я не собиралась легко сдаваться на его милость. Хотела, чтобы он тоже немного пострадал.

Если он действительно любит меня, как и говорил сейчас, то все равно будет добиваться моего расположения. И я это прекрасно знала. Анатолий был именно из таких мужчин, настойчивых и готовых побеждать, которых препятствия точно не останавливали.

Потому я вознамерилась проверить его чувства. А ещё решила проучить, чтобы он понял: каково это, когда тебя отвергают. Чтобы он ощутил то же самое, что чувствовала я в то злосчастное утро, когда он заявил, что не намерен женится. Пусть пострадает, а потом посмотрим.

Глава 25

На следующее утро я проснулась с головной болью. Даже не стала спускаться к завтраку и провалялась в постели. Лиза забегала навестить меня, но я отослала ее играть в сад. Не хватало ещё, чтобы малышка грустила со мной.

В одиннадцать я всё же заставила себя одеться и выйти из спальни. С минуты на минуту должен был приехать поверенный Абрикосовых. Сегодня был день оглашения завещания.

Настроения у меня совсем не было. Я знала, что сегодня меня вышвырнут из этого дома, после того как будет ясно, что отец ничего мне не оставил. Но всё же в моей душе теплилась маленькая надежда, и именно она заставила меня спуститься вниз.

В парадной наткнулась на Аникия, который доложил:

— Барышня, все уже собрались в кабинете. Ждут только вас. Вот, за вами послали.

Я поблагодарила старого дворецкого и прошла к нужной комнате. Вошла.

Действительно, в кабинете находился поверенный и все возможные наследники: мачеха, Елена и две тётушки по отцовской линии. Тётушки были вдовами и детей не имели. На лицах сестры и тётушек было написано воодушевление, а лицо мачехи выражало крайнее удовлетворение. Конечно, она уже предвкушала, как завладеет всем здесь.

Так же здесь находился Муранов, стоявший сбоку у камина. Его лицо было бледно и сосредоточенно.

— Зря ты пришла, Мария, — произнесла мачеха, едва я вошла в кабинет. — Или ты так глупа, что всё ещё на что-то надеешься?

— Матушка, вы могли хоть сегодня не начинать всё это? — тут же осадил ее Анатолий.

Варвара Алексеевна недовольно взглянула на сына и уже собралась отчитать его как мальчишку, но тут раздался дребезжащий голос поверенного:

— Присядьте, мадемуазель. Наконец-то все здесь. Как раз все по моему списку.

Поджав губы, я села на диванчик рядом с тётушками и сжала кисти рук. Голова невыносимо болела. И я знала, отчего. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз и плакала. О своей горькой судьбе. О том, что даже не могу согласиться на предложение Анатолия, потому что боялась показать ему, что всё ещё люблю его.

Я желала одного, чтобы все поскорее закончилось, и я могла вернуться наверх, лечь в постель и хоть немного поспать перед отъездом из дома батюшки.

— Итак приступим, — важно заявил поверенный. Он раскрыл свою черную папку и начал чеканить слова: — Я, Иван Абрикосов в своем уме и твёрдой памяти завещаю. Мою бакалейную лавку, сто тысяч рублей золотом и дом о десяти комнатах на Офицерской улице моим сестрам Дарье и Анисье Абрикосовым. Фабрику на Песочной улице дарую во владение Анатолию Петровичу Муранову за верную и долгую службу на моих предприятиях.

Опешив от слов поверенного, я замерла, вперив дикий взор в Анатолия. Это была моя фабрика! Та самая, которая находилась на Песочной улице и не работающая. Именно её и собирался мне завещать отец. Но оказалась, что он дарил её Муранову!

На моих глазах выступили слезы, и я ощутила, как у меня спёрло в горле от несправедливости и негодования.

Всё! Это был конец. Мачеха оказалась права, батюшка ничего мне не оставил. Даже эту неработающую фабрику завещал Муранову. Но изначально его вообще не должно было быть в завещании, так мне говорил и Анатолий, и мачеха.

Я видела, что Анатолий поражен не меньше меня. Он даже выпрямился, натянулся как тетива, явно не ожидая такого поворота.

Едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться прямо здесь, я вполуха слушала дальнейшие слова поверенного. В моей голове гудело.

— Моей младшей дочери Елене я завещаю обувную лавку на Прядильной улице, — продолжал поверенный важно. — И сто тысяч приданым, если она выйдет замуж до двадцати трех лет. Ежели нет, то эти деньги переходят в благотворительный сиротский фонд. Все остальное имущество: фабрики, предприятия, два особняка в Петербурге, один в Твери, загородное имение под Москвой, две лавки на улице…

Дальше я уже слушала, как в тумане, понимая, что всё перечисленное уходит мачехе. Сидела ни жива, ни мертва, а поверенный вдруг громко сказал:

— Я завещаю моей старшей дочери Марии Абрикосовой.