Магазинчик "Дамская радость"

1

Люся была блондинкой с большими голубыми глазами, пушистыми ресницами, тонкой талией и вызывающим лютую зависть или такое же яростное слюноотделение (в зависимости от пола) бюстом. Думаете, это великое счастье? Отнюдь. Проблема в том, что, кроме вышеперечисленных прелестей, девушка имела в совершенстве функционирующий головной мозг. Но большинство окружающих предпочитали этого категорически не замечать.

Более того, ситуацию усугубляло наличие у Люси дорогого друга, неизменного спутника жизни и преданного защитника – крысарика со звучной кличкой Люцифер.

- Повторите как?! – воскликнула девушка, выбирая себе щенка. И для верности сама ещё разок заглянула в родословную.

Да-да, именно так в ней и было написано.

- Вы просто пока плохо знаете эту выдающуюся собачью личность. – ответили ей. – Грозный зверь! Люцифер! Даром что мелкий.

Но Люся предпочла ласково называть своего детку Лютиком.

Теперь представьте себе эту милоту в полном комплекте: записная красотуля с пухлыми чувственными губами и хвостато-ушастой мелочью на тонких ножках под мышкой. Как заподозрить в этом воздушном очаровании наличие интеллекта?

Ну ведь разве она виновата, что уродилась такой вот… бахи-и-ней? Что Люся только не придумывала, чтобы смягчить… точнее, ужесточить, или как это… притушить собственную няшность! Наряжалась в строгие костюмы, почти не красилась. Но что поделать, если один взмах кисточкой для туши по ресницам – и всё! Всё-о, её родные пушистые опахала невозможно роскошным веером раскладывались вокруг первозданной синевы очей до самых бровей. И тоже совершенных.

Тени там, помады – о-ой-ёй, вообще не моги! Любая краска моментально превращала девчонку в пупсика. А она никак не хотела быть куклой. Кукла – совершенная, но однотипная штамповка без всяких признаков индивидуальности.

Она носила длинные волосы и была гением чистой красоты - Авророй. Она стриглась коротко – и превращалась в очаровательного Чижика, вызывавшего неодолимое желание окружающих протянуть руку и пожулькать, потрепать по стильно взъерошенным миленьким вихрам.

Суровое или хотя бы холодно-надменное выражение лица ей тоже не давалось. Вот вообще никак не получалось. Все попытки погримасничать перед зеркалом вызывали гомерический хохот даже у неё самой, настолько комично это выходило. Просто Люся была доброй от природы и светлой не только волосами девчонкой.

Комплексовать насчёт внешности какой-нибудь дурнушке – хоть как-то объяснимо. Но нервничать оттого, что ты писанная красотка – нонсенс. И тем не менее…

- Ну что… Осталось только пойти к пластическому хирургу и как-нибудь деликатно испортить, ну, например, нос. Или насильственно оттопырить уши. – состроив скептическую гримасу, заявила однажды Люся своей подружке Таньке.

- Шутишь?! – вскинулась тогда Танюша – тоже очень даже симпатичная девчонка, однако без приторного перебора.

- Шучу, конечно.

- Дурочка-а…

В двадцать три Люся ещё раздражалась по всякой подобной чепухе. А в нынешние тридцать пять, превратившись в роскошную обаятельную женщину, конечно, перестала. Научилась тонким юмором пресекать излишнее утомительное внимание сильного пола, не замечать завистливых взглядов и облачать неземную свою красоту в элегантную сдержанность.

Привлекательной внешностью Люся была обязана родителям.

- Ах, какая роскошная пара! – умилялись все, кто когда-либо встречался с ними.

Оба были персонажами с обложки. Хотя, почему это были? Они и сейчас прекрасно здравствовали. Правда, покрасовались рядом друг с другом совсем недолго. Ветреный, не склонный на почве своей неотразимости к постоянству отец улетучился из их с мамой жизни ещё во времена Люсиного младенчества. Как выглядит его лицо дочка узнала только благодаря существованию фотографического искусства.

Мама огорчилась, погрустила, но несильно и недолго. Спустя буквально несколько месяцев одиночества, она организовала дочери нового папу.

Вот его Люся помнила очень хорошо. Он был самый удачный мамин супруг из всех. Дело в том, что на сей момент Люсина родительница пребывала замужем уже в четвёртый раз. Это если считать только официальные попытки устроить семейное счастье.

С маминой эксцентричностью физическое здоровье, а главное, психологическая устойчивость спутников её жизни просто обязаны были иметь конский ресурс. Людмила бы даже устраивала претендентам тестирование по этой части перед тем, как пускать в загс.

Папа Серёжа, который по-настоящему любил и заботился о маленькой Людмиле, к сожалению, таковыми не отличался. Добрый и переживательный был человек со слабым сердцем.

После восьми лет относительно ладной совместной жизни он скончался от сердечного приступа. И понеслась карусель ухажёров в доме. Мама просто не умела быть одна. А отменные внешние данные позволяли женщине до самого зрелого возраста оставаться для мужчин магнитом.

Вот и сейчас, например, она находилась в счастливом (ну так, по крайней мере, надеялась Люся) браке с горячим итальянцем младше её на девять лет. Кстати, довольно приятный малый – этот Даниэле Франко. Импульсивный, конечно, сверх нормы эмоциональный. Это если мерить по нашему среднестатистическому русскому характеру. Однако же улыбчивый, весёлый, добрый и не жлоб. Никакого сравнения с предыдущим угрюмым нытиком-богатеем.

Такое мнение сложилось у Люси за то короткое время знакомства, что прошло до их с мамой молниеносной свадьбы. Проживала супружеская чета на родине мужа – в Италии. И в данный момент увлечённо занималась разведением винных сортов винограда.

Этот забавный пылкий мачо, кстати, продержался рядом с зажигательной моложавой Натальей ( Люсиной мамой) уже пять лет. После папы Серёжи – абсолютный рекорд. Глядишь, так и останутся парой до самых преклонных лет. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Насмотревшись в детстве на круговерть мужчин в отдельно взятой семье, Люда строила свою личную жизнь от обратного. Однако с первой попытки и ей не повезло. Вроде бы прочувствованный и даже продуманный брак закончился фиаско. Как в песне поётся: "Полюбила парня, да не угадала...".Больше она пока так и не рисковала приближать к себе мужчин до появления личной кофейной чашки и зубной щётки в доме.

2

Несмотря на достаточно высокий статус в компании, Люда нередко с удовольствием бралась за работу художника. Просто частенько ей удавалось подглядеть за творческим процессом в мастерских. С несказанным удовольствием она наблюдала, как из разобранных устаревших, незамысловатых бус из рук умельцев выходили потрясающие в своей красоте и элегантности вещи. Это доставляло особенный эстетический кайф.

Людмила вообще чутко улавливала особенности сочетания камней и металлов, со временем своих наблюдений научилась приёмам составления эффектных композиций. Для самых значимых постоянных клиентов она собственноручно рисовала эскизы будущих роскошных комплектов бижутерии.

Кто-то скажет, мол, бижутерия – фи, чепуха и дешёвка. Отнюдь…

Конечно, натуральный камень всегда в своей ценности остаётся натуральным камнем – истинным шиком, подтверждением подлинности всего, что окружает владельца, ну и капиталовложением. Однако даже завсегдатаи «красных дорожек» и пафосных приёмов нынче для повседневной носки всё больше предпочитают искусную бижутерию – недорогие копии украшений. Ну как, недорогие… Порою очень даже весомые по стоимости.

Например, Бейонсе. Её помолвочное кольцо с восемнадцатикаратным бриллиантом оценивается в пять миллионов долларов. На каждый день у певицы имеется копия этого украшения в тысячу раз дешевле оригинала – за пять тысяч долларов.

Также «альтернатива роскоши» вписывается в глобальный экотренд – заботу о сохранении окружающей среды, ведь месторождения некоторых драгоценных камней в наши дни близки к истощению.

И, наконец, у выращенного камня гораздо легче получить идеальные характеристики по весу в каратах, окраске, преломлению света, отсутствию каких-либо дефектов – вкраплений, микротрещин и прочего. В гонке за подобными показателями «заменители» частенько влёгкую обходят своих оригинальных собратьев.

На эти факторы и делал ставку владелец бренда «Trouvaille». Кстати, совсем не прогадал. Хорошее чутьё на «золотую жилку» было у Степана Анатольевича. Делец от бога, да и мужик неплохой. Жаль, вот только наследничек у него явно не в отца уродился.

- И кому Анатолич своё добро передавать будет?.. – порою размышляла Люся, глядя на этого не столь уже и юного гадёныша.

Других определений у Людмилы для хозяйского отпрыска не находилось. Великовозрастный хам, лентяй и бездельник Лёшенька был чистопородным маменькиным сынком. Притом в грош не ставил никого, включая саму маменьку. А та-а… с маниакальным упорством ревнивой квочки опекала своё драгоценное дитятко, превращая того в паразита-нахлебника с замашками царя Горы и святой верой в собственную безнаказанную вседозволенность.

В довесок ко всему, по наблюдениям Людмилы, Лёшенька, кажется, взялся баловаться нехорошими веществами. Не такая уж большая дока была Люся в данном вопросе, однако, по некоторым очевидным признакам подобное можно было предположить. Ну там лихорадочный блеск в глазах, чрезмерная даже для этого беспардонного нахала отвязность поведения, нервозность движений…

К шефу женщина со своими домыслами не лезла. Тому и без её проницательных выводов проблем хватало. Да и не слепой, чай, Степан Анатолич. Мужчина взрослый, тёртый, всякого повидавший. Ещё и жена по мозгам ездит: то одно им с чадушкой непутёвым надо, то другое подавай…

В какой-то момент Анатолич устал бороться с ними обоими и психанул. Весь офис слышал, как шеф в своём кабинете громогласно отлучал от «кормушки» Лёшеньку. Тот в аккурат явился в очередной раз потребовать денег – иных причин повидаться с отцом сынок в принципе не имел. Неуёмной в тратах истеричной супружнице тоже было клятвенно обещано урезанное содержание. Заочно, но твёрдо.

Вытурив обиженного папиной резкостью сына едва ли не пинками, шеф яростно хлопнул дверью кабинета и умчался зализывать душевные раны к любовнице Свете. Светлана, известная каждому служащему конторы, с кем-то даже лично знакомая (с Люсей, например), была женщиной терпеливой, уравновешенной и понятливой. В сердечных болях Анатолича серебряной вилочкой не ковырялась, идеальным маникюром против шерсти нервы не расчёсывала. Да ещё и на переженитьбе не настаивала, обладала редкой лёгкостью характера, а собеседников слушала ка-ак… - с изумительной чуткостью.

В общем, мечта, а не любовница. Вот к ней и рванул в растрёпанных чувствах наш шеф, на ходу восклицая раздражённое: «Всех, к чёртовой матери, наследства лишу!» Что-то вроде того. И куда ж его, то наследство, тогда девать?

Впрочем, вопрос по грамотному и перспективному пристрою хозяйского имущества, был явно не Люсиной заботой.

Больше её беспокоил тот факт, что к вечерней прогулке с Лютиком обнаружилась пропажа её сотового телефона. А с ним, как понятно многим, всей, или почти всей жизненно важной информации. Господь уже с самим аппаратом, но контакты-ы!.. А последние фотографии и ролики, которые не успела перекинуть на рабочий комп!

Как она могла не спохватиться раньше?! Ещё ведь и беспечно наслаждалась тишиной всю дорогу из салона на Крупской к дому.

В этот день пришлось до самого закрытия задержаться в крупнейшем филиале компании – принимали партию долгожданных комплектов. Особенно Людмиле будоражила сердце парюра из платины с гидротермальными изумрудами, сделанная под заказ по её собственному эскизу.

Честное слово, себе бы оставила – настолько эффектным получился гарнитур. Но… Пока что Люся на такое роскошество не заработала. Деньги-то у неё водились. Но чтобы запросто взять и облегчить свой кошелёк на столь серьёзную сумму всего лишь на украшения — нет. А трясти подобную трату с нынешнего ухажёра – увольте. Это, считай, по гроб жизни загнать себя перед ним в морально-этические долги.

Так, ладно, телефон. Оставалась одна надежда, что он по замороченности ума был забыт именно там – в салоне на Крупской. Долго не раздумывая, Людмила направилась к машине. Благо, что сумочку с ключами от всего рабочего хозяйства на полном автомате прихватила с собой на прогулку. Как была в спортивном костюме с Люцифером на шлейке – так и отправилась искать пропажу.

3

Искажённое помешательством лицо этого гадёныша преследовало Людмилу весь её нескончаемый жуткий «сон». Это ведь был сон? Или что-то другое? По крайней мере, любому живущему (про Люду теперь вернее будет сказать жившему) человеку вряд ли известно, как точно можно обозначить это место, состояние, достоверное подобие существования...

Люсе удобно было называть сие неизвестное пространство сном. Так показалось понятней для себя же.

А оно (лицо ненавистного Лёшеньки) зачем-то тоже витало здесь же. То приближалось, то удалялось, то снова налетало на женщину, растягиваясь изогнутой маской, хохотало и шипело, брызгая вязкой слюной. Люда в первый момент никак не могла понять, отчего исступлённая ярость хозяйского отпрыска обращена именно на неё? Они ведь почти не знали друг друга. Что он тут делал, чего добивался?

- Что тебе надо?! – закричала она.

- Ты сама позвала за собой.

- Да на кой ты мне сдался?!

- Но ведь я обидел твоего пёсика. – хохотала маска. – СМЕРТЕЛЬНО обидел…

Люда ничего такого не помнила. Ну про то, чтобы приглашать этого урода себе в компанию. Хотя да… в последние секунды жизни она с немыслимой яростью пожелала подонку сдохнуть. О себе как-то подумать-пожалеть не успела – в памяти застыл фрагмент смерти Люцифера. Глаза обожгло, ослепило жестокими слезами: да она собственными руками была готова придушить эту сволочь. Беда в том, что у сволочи совершенно отсутствовала шея. Плюс, ещё и у самой как-то абсолютно не наблюдалось рук. Впрочем, как и остальных частей тела. Не то что придушить, шила крошечных зрачков уроду выцарапать - и то нечем.

Так что теперь? Долго это будет продолжаться? А Лёшенька всё щерился, кривил пересохший рот и скрипел своими идеальными зубами. (На стоматологии семейство шефа не экономило.)

- А чего ты, собственно, так веселишься? – Людмилу вдруг озарила очевидная догадка по поводу их совместного пребывания в этой пустоте. Дело в том, что женщина детально вспомнила, как умерла. И это означало одно: сей глумливый придурок тоже мёртв. Либо где-то на грани подобного.

- Ты такая смешная, когда вот так грозно морщишь бровки. – хохотнул Лёша и судорожно облизнул синюшные губы. – Ой-ой, как страшно, я почти испепелён! Хорошо, что я тебя первый укокошил.

- Идиот, так ведь и ты нынче покойник.

- С чего бы? – точки Лёшиных зрачков беспокойно забегали в белёсых блюдцах глаз.

- Ну… оглядись вокруг, напряги худосочные извилины. Чем ты сейчас отличаешься от меня? До сих пор полагаешь, что пришёл в мой сон пугать дурацкими обезьяньими ужимками?

Похоже, именно так Лёшенька и расценивал ситуацию своим разжиженным наркотой мозгом. И Люся не без злорадства продолжила:

- Спешу разочаровать: мертвецы не видят снов.

- Так это ты-ы… Ты явилась… А ну вали из моего сна! – по лицу гада пробежала судорога, а изо рта неожиданной ядовитой струйкой потекла пена. – Что?! Что это?!

- Расплата. – уверенно-ровно констатировала Люся, наблюдая, как меняется настроение и состояние её убийцы.

Сперва Лёшина образина капитально растерялась и окончательно передумала выделывать перед своим единственным зрителем устрашающе-издевательские па. В движениях появилась суетливость, выражение стало немного более осмысленным, в нём отчётливо обозначился испуг. Словно маска к чему-то настороженно прислушивалась, и её категорически не радовало то, что она слышала.

Люда тоже на всякий случай напрягла слух. Однако так и не уловила страшившие Алексея звуки. А «лицо» тем временем впадало в настоящую панику: оно металось по мрачному пространству, уже совершенно не обращая внимания на свою «жертву». Лёша стенал, плевался пеной и громко, изобретательно ругался. Он неистово жаждал вырваться отсюда, но выход не отыскивался. Его не было. Как ни странно звучит, однако темнота, окружавшая эту пару и казавшаяся бездонной, имела строго ограниченные пределы. И выпускать своих пленников не собиралась. Но гостей впускала.

Чёрные, темнее самой Тьмы тени просочились в «сон» Людмилы, опутывая Лёшино лицо туманными нитями боли и ужаса, разъедая в нём глубокие рытвины, поглощая, растворяя в себе. Заставляя Люсино сердце содрогнуться, раздался оглушительный рёв-стон. Безутешный, обречённый вой человека, осознавшего свой страшный конец, и…

Людмила проснулась.

А Алексей – нет. В ту же ночь его коченеющее в луже собственной рвоты тело нашли охранники на очередном обходе. Правда, Люда того уже не увидела. Для неё начиналась совсем другая история.

Очнулась Людмила, как в эпично-трагической сцене из дурного кино. Сердце стучало кульминационной барабанной дробью, в висках пульсировал огонь. Окружавшая её обстановка (как и недавний «сон») реалистичностью тоже не радовала: затёкшее тело сквозь тупое онемение ощутило под спиной жёсткую поверхность какого-то убогого ложа. Было жарко. Настолько, что захотелось содрать с себя всю одежду.

Сдёрнув тощее шерстяное одеяло «застиранного» цвета, Люся резко села в кровати. В голове поплыло-о, вокруг тошнотворно закружились изображения обшарпанных стен, немногочисленной допотопной мебели. Тут же добавился отвратительный запах неухоженной, запущенной старости.

Было довольно темно, однако некий слабый источник освещения имелся наверняка. Ведь женщина всё же различала отдельные предметы. Взгляд её обшарил потолок, пополз по полу, выцелил в карусели картинок прямоугольник тени окна… Тьфу ты, в смысле, не тени, а наоборот… и мутный разум толкнул женщину к спасительному просвету в стене.

Уронив по пути видавший виды табурет, Люся кукольно-механическими шагами доковыляла до оконного проёма и едва не расшибла лоб, со всей дури нырнув в это слабое, маняще-животворное прохладное лунное сияние. Хорошо ещё силы почти отсутствовали – не разбила ни голову, ни стекло, которое оказалось на редкость чистым. Настолько прозрачным, что она его своим размазанным зрением просто не различила.

Но грохоту наделала. Хотелось хохотать и рыдать одновременно.

4

Несколько раз за двое суток Люся просыпалась, чтобы только попить, доползти, повиснув на плече уже знакомой девушки, до туалета и с благодарностью принять из её рук жиденький супчик. Эту единственно подходящую еду та по ложечке осторожно вливала Людмиле в рот.

Вообще-то, и изнуряющими марш-бросками к туалету можно было не напрягаться. Под кроватью болящей был припасён горшок. Правда, один только вид этой дикой посудины вызвал в женщине активное неприятие. Людмила так яростно протестующе замотала головой, что девушка и уговаривать передумала. А от всплеска возмущения даже в мозгах Люсиных на время прояснилось. Да, температура зашкаливала так, что впору чайник наложением рук кипятить. Да, оторваться от кровати – на грани подвига. Но ведь она и не при смерти, чтобы совсем уж до такой степени раскиселиться, расписаться в полнейшей беспомощности.

Люсина нянька оказалась девушкой серьёзной и понятливой. Разговаривала мало и не требовала пространных ответов от своей подопечной. Внимательно и добросовестно отслеживая состояние больной, девушка навещала её часто и сама безошибочно определяла, чего той требуется.

- Попить? Умыться? – звучали сосредоточенные вопросы.

Люся в ответ лишь кивала или отрицательно мотала головой, послушно глотала микстуры и даже не пыталась пока разбираться в происходящем. Выяснять, где она оказалась, да кто такая эта симпатичная девчонка – морально-волевых не хватало. Вялым, однако же, взрослым рассудком приценившись к ситуации, женщина сознательно позволила себе абстрагироваться, пощадить нервы от немедленных тревожных переживаний. И пока только спала, да изредка собирала попадавшиеся на глаза детали. Угрозы жизни она не чувствовала, а за её расшатанным здоровьем ответственно следила бдительная и умелая помощница. Главным было то, что теперь у Людмилы вообще появилось время, чтобы разбираться со всем позднее.

Простые человеческие потребности заставляли Люсино тело подниматься, но сознание по-прежнему оставалось размытым и спутанным. Тем не менее кое-что Людмила всё же рассмотрела и к окончательному пробуждению не забыла.

Открывая глаза в этот раз, она почувствовала значительное улучшение в собственном состоянии. Болезнь, чем бы она ни была, отступала. Температура явно пошла на убыль: сорочку больше не хотелось содрать вместе с пылающей кожей, а по венам не пульсировала обжигающая лава. В голове перестало отдаваться прострелами боли и даже ныть. Мышцы стонали, однако уже не от лихорадочного жара, а от банальной длительной неподвижности. Да Люся себе все кости за эти дни отлежала. И, кстати, наконец-то неплохо выспалась.

Настроение пошло на подъём, в жизнеощущениях обозначился позитив. Однако вместе с тем приспел момент реально разобраться по части слагаемых из собственных перспектив. И трезво прикинуть, что у нас там намечалось по их сумме. Проще говоря, выяснять, каковы наши нынешние данности.

Итак, как выше было сказано, некоторое количество информации у Людмилы уже скопилось.

Например то, что находилась она сейчас в каком-то доме, довольно ветхом. Судить о его размерах было сложно. Перемещаться в болезни далеко на своих трясущихся двоих женщина не могла. Да и нужды такой не было: домашний клозет располагался в нескольких метрах от двери её комнаты. Так что увидеть, каково это строение в подробностях, не вышло. Доступный обзор ограничивался пределами мрачного коридора. В нём: четыре запертые двери, очень старая одинокая картинка на стене с изображением лошади и открытый выход в… ну куда-то дальше, где из окон уже изливался дневной свет. Однако и эти несколько метров жилого пространства давали возможность сложить скудное, минимальное, но приблизительно достоверное представление об этом месте.

Освещение в доме обеспечивалось масляными лампами, которые коптили больше, чем давали света. Отопление – каминное. Зато имелся водопровод, правда, только с холодной водой.

Один раз Люся краем глаза успела заметить какого-то молодого человека, прошедшего по коридору из «светлой» части дома в одну из комнат. Попыталась сфокусироваться, разглядеть незнакомца получше, но не успела.

- Мари, зайдите ко мне. – на ходу бросил тот и слишком быстро исчез за дверью.

Приказ, очевидно, обращался к Люсиной няньке. На саму же Люсю этот невоспитанный субъект не обратил никакого внимания. Нет, ну, в конце концов, даже если торопишься – можно проявить хоть какие-то элементарные признаки дружелюбия? Пускай формальные. Стоило хотя бы поздороваться, между прочим. Культурные люди так и делают. Уж промолчим о простом человеческом участии в адрес больной женщины. В одном доме обитаем, а до её здоровья, похоже, здесь никому, кроме Мари, дела не было. Любопытный, однако, момент.

Ладно, что у нас там далее по списку...

Итак: она жива и идёт на поправку. Второе: всё вокруг неё неправильное. Всё чужое, неизвестное, а что ещё неприятнее - иное. Однако на фоне первого утверждения, этот факт значительно терял в своей ужасности и трагичности. Быть может, такая мысль кому-то покажется чересчур оптимистичной, самоуверенной, но после чуда собственного воскрешения Люся внутренне была готова принять что угодно.

Допотопные условия нового существования? Ну и что?! Сие - всего лишь некоторый недостаток удобства. От этого никто ещё не умирал. Незнакомые, местами недружелюбные люди? Тоже мне проблема: познакомимся, подружимся. Чужое тело? Ох, вот тут, конечно, так легко не отмахнёшься. Но и то переживём. Главное, что снова завелось, чего переживать. Точнее, проживать.

Кстати, Люся уже в полной мере осознала, что тело у неё теперь постороннее. В зеркале себя пока не видела, но что оно девчачье определить, сами понимаете, труда не составило. Как там обстоят дела с красотою лица – неизвестно. Сейчас Люда смирилась бы и с тем, чтобы для разнообразия побыть дурнушкой. В конце концов, и это при желании и определённом уровне умений исправимо. Зато оно точно молодое и складное. И ещё Люся не угодила в тушку какой-нибудь козы, вороны или, например, комара.

5

Несколько следующих дней привнесли некоторую ясность. Кое о чём Людмила догадалась сама. Например, о том, что семейство, проживающее в доме, принадлежало к дворянскому классу. Бедные, беспорточные, но хоть маленечко, да высокородные.

Достатком в этих стенах даже не пахло. Пахло как раз наоборот… Одним из первых моментов, что зацепил внимание Люды, и явилась вот эта нестыковка между порядком в комнате и неистребимым запахом ветоши. Оконное стекло было начисто отмыто (Люся отлично запомнила, как сунулась в него головой именно по причине полной прозрачности оного.), вещи простираны и аккуратно разложены по своим местам. Но какие же они были изношенные. И это амбре старины глубокой… Словно их за три копейки выкупили у старьёвщика, которому сей хлам сплавили родственники отдавшей богу душу старушки. А вытравить въевшийся специфический «аромат» при отсутствии современных кондиционирующих средств так и не смогли.

Одеяло, подушка, деревенский коврик у кровати, линялые занавески, постельное бельё, стопками уложенное в сундук, да и сам сундук – всё давно просилось на свалку.

А жидкий супчик, которым Люсю «откармливала» её сиделка, оказался не просто подходящей пищей, которую заботливые родственники, как правило, специально готовят для больного человека. Это, похоже, была вообще единственная доступная еда в доме.

Так вот, к чему всё… Заводить служанку (лишний расход) при столь убогом финансовом положении могли только люди, отчаянно желавшие припудрить пылью аристократического гонора собственную нищету. По крайней мере, в чужих глазах. Сохранить, так сказать, хорошую мину при плохой игре и не утратить остатки уважения в обществе.

Очень скоро эта догадка в полной мере подтвердилась девушкой, выхаживавшей Людмилу.

Сама по себе Мари, как уже упоминалось, была не слишком болтлива. С утомительными пустопорожними рассуждениями не лезла. Однако на заданные вопросы отвечала подробно и как-то методично, что ли... лишь изредка допуская личностный интонационный окрас в высказываниях. Такие беседы на обыкновенные бытовые темы позволяли Люсе постепенно прояснять обстановку в доме и ситуацию в целом.

- Как там мои родные? Чем занимаются?

- Папенька ещё ранним утром отбыли по делам с господином нотариусом. – энергично натирая влажной тряпкой пол в Люсином лазарете, пропыхтела та.

- Нотариусом? – переспросила Людмила, мысленно перебирая ситуации, в которых человек может обращаться к специалисту подобного профиля. – У нас всё в порядке?

- Не волнуйтесь, месье Леонар вполне здоров, как и ваша матушка, и брат.

- Так, с составом семьи разобрались. – про себя отметила женщина. – Комплект, как говорится, полный. Так чего же меня так настойчиво игнорируют?

Пока Люда подбирала безопасный подход к заданной теме, Мари закончила с полом, устало присела на край табурета и продолжила:

- Полагаю, эта поездка связана с вопросом завещания вашей троюродной бабушки. Добрая была женщина, упокой Господь её щедрую душу. - девушка осенила себя крестным знамением на католический манер. – И про папеньку вашего не забыла, хоть родня не самая близкая, и месье Ипполита с вами упомянула. Пускай какая-то копеечка к приданному, а добавится.

- Так, копеечка – это хорошо. Плохо, что она к приданному. Это значит, что вряд ли мне её отдадут. – мысленно рассуждала Люся, обводя хозяйственным взглядом комнатку. – А было бы неплохо кое-что тут обновить. Например, всё.

Впрочем, об этом можно было подумать и потом. У Мари на каждый день имелось такое множество задач, что долго высиживать на одном месте она себе не позволяла. Закончив дело, девушка почти сразу бралась за следующее. Следовало с толком использовать момент, пока она находилась здесь.

- А матушка с братом, как они?

- Месье Ипполит по своему обыкновению закрылся в кабинете и штудирует справочники по военному делу, готовится на офицерский экзамен. А мадам Бернадетт вместе с мадам Корали пьют чай и вышивают в гостиной. Простите, мадемуазель Люсьен, пора мне. Ещё до обеда нужно простыни из господской спальни починить да постирать. А потом и в лавку сходить, и за гостьей прибрать, и…

- Тебе бы какие-то дополнительные руки в помощь. – посочувствовала девушке Люся.

- Да уж… - служанка опустила задумчивые глаза в пол и вздохнула. Мол, не в этой жизни ей подспорья ждать. – Пойду я.

- Погоди, ещё минуточку. Скажи, что было, пока я болела?

- М-м… Всё, как всегда, ничего особенного. – пожала плечами та.

- Просто мне показалось… Ну, когда я спала, то сквозь сон послышалось, будто на меня сердятся.

- Мадам Бернадетт? – уточнила Мари и пришла очередь Люсе неопределённо пожать плечами. – Так госпожа постоянно на вас сердится. – как нечто само собой разумеющееся выдала девушка. – А как вы ушли под дождь, пропадали где-то и заболели – так вовсе раздражилась. Знаю, говорит, что нарочно вы так поступили, лишь бы воле родительской не подчиниться.

- Так. Совсем плохая новость. – подумала Люся, отпуская служанку к её списку дел.

Получалось, что родственники, скорее всего, организовали для дочери какую-то пакость. Иначе зачем бы бедняга выражала столь открытый протест, стоивший в итоге ей жизни? И что это было? Импульсивный порыв скрыться с маменькиных глаз подальше, побыть одной? Или попытка неудачного неподготовленного побега? Рванула из дома, но далеко уйти так и не решилась?

Хотя сейчас это уже не так важно. Понять бы, что явилось причиной. Люсе предстояло принять сию дурно пахнувшую проблему в наследство. Ну, в довесок к крошкам достояния неведомой почившей бабушки, которых ей, скорее всего, не видать.

Что ещё? Разруха, вероятно, царила во всём доме, а не только в её закутке. Мари ведь сказала, что отправляется штопать простыни из господской спальни. Значит, и там обстановка новизной не блещет. И опочивальня у хозяев дома общая, хоть следовало предположить отдельные по старому укладу дворянского быта.

6

Выбравшись из комнаты, Люся принялась за исследование территории. Из четырёх дверей в этом тёмном коридоре две были ей уже знакомы. Одна – её собственная, вторая, которая дальняя слева – кабинет брата. К ней она подходить не рискнула. Остальные оказались не заперты, однако с первого взгляда становилось понятно, что в них никто давно не жил.

Любоваться там было нечем. Вдохнув запах пыльного запустения, Люся отправилась дальше – в более светлую часть дома. Осторожно ступая по скрипучему полу, женщина добралась до небольшого холла, в котором обнаружилось несколько выходов. Один из них через мини-прихожую вёл на улицу. Другая чуть приоткрытая дверь позволила распознать гостиную – она же, очевидно, столовая. Иных помещений, подходящих для подобных целей, кажется, не наблюдалось.

К слову заметить, холл, украшенный по стенам галереей милых картинок, выглядел более-менее прилично и свежо. Да и гостиная… Люся тщательно изучила всё, что можно было рассмотреть в узкую щель. Затем приложила ухо, но оттуда не слышалось ни звука. Не могли же хозяйка дома и её гостья притаиться там в полном молчании? Ведь дамы для того и собираются, чтобы откушать чаю и поболтать.

Подружка маман, вероятно, уже отбыла восвояси, да и сама мадам Бернадетт куда-то удалилась. Что, собственно, позволило спокойно войти внутрь, оглядеть опустевшее помещение и подивиться контрасту с обстановкой в других частях жилища.

Здесь было как-то даже приятно находиться. Вон и стол со стульями, хоть и не сказать, что шибко новые, зато комплектом. И скатерть ничего так, занавесочки… И бежевый ковёр на полу достаточно целый, чтобы выполнять свою функцию. А главное, никакого намёка на деревенский стиль.

Нет, Люся ничего против оного не имела. Ведь если подобные интерьерные решения продуманно и гармонично вписаны в общий образ дома – тогда это эстетично, интересно и соответствует понятиям вкуса. Но когда потасканный, выцветший лоскутный коврик брошен на пол лишь для того, чтобы прикрывать его дефекты, а другого ничего не имеется – сие грустно.

Резюмируя увиденное, можно было смело утверждать, что самые красивые, неповреждённые предметы мебели и прочего интерьера, которые ещё не стыдно было показать глазам соседей и друзей, были собраны именно здесь.

Люся непроизвольно вздрогнула, когда снаружи где-то рядом скрипнула половица и раздался звук открываемой двери. Следом послышались голоса: Мари и ещё какой-то женщины. Пару секунд спустя они стали глуше, впрочем, не затихли совсем. Опасливо заглянув в холл, Людмила увидела, что вход в одно из ещё не изученных помещений оставили открытым. Судя по тому, что оттуда отчётливо потянуло запахами еды – здесь располагалась кухня.

Направляясь к ней, Люся мысленно надеялась, что вместе с Мари туда зашла не маман. Она изо всех сил настраивалась на эту встречу, однако, по совести, ещё не очень была к ней готова. В смысле, морально.

Прислушавшись к разговору женщин, Людмила вздохнула с малодушным облегчением. Судя по интонациям, его вели равные по статусу собеседницы. Вряд ли госпожа этого дома стала бы так свободно болтать со служанкой. С некоторым удивлением Люся отметила, что её сиделка не такая уж и молчунья. И мнение своё вон как бойко, безо всякого стеснения выражала. Хотя чему тут удивляться: с ней девушка просто чётко соблюдала рамки субординации. Ну, не суть.

Люся неподвижно застыла перед ближайшей к кухне картиной и с изучающим видом на неё уставилась. На тот случай, если кто внезапно появится в холле, у неё будет иметься хоть такое натянутое оправдание стоять здесь столбом. Сама же навострила уши и приготовилась слушать. Мари с неведомой напарницей как раз завели тему про «жили-были» в доме.

- А на обед у нас опя-ать… - служанка звонко брякнула крышкой чугунка и с заметным разочарованием закончила:

- … суп?

- Ты с такой надеждой суёшь нос в котелок, словно у нас тут когда-то имелся особенный выбор. – добродушно хохотнул сочный женский контральто. Обладательница этого самого низкого в дамском арсенале тембра голоса наверняка должна была оказаться дамой основательных таких, спелых габаритов. - Всё как обычно: суп на курином бульоне. Сегодня с мучной затиркой.

- А сама курочка…

- Сама курочка, понятное дело, мсьё Ипполиту. Он у нас тут семейное божество. Насле-едник.

- Скотина он, а не божество. – расстроенно буркнула в ответ Мари.

- Что, опять приставал? – сочувственно высказала догадку повариха.

- Ага. Вызовет, поганец, в кабинет, вроде как по делу, а сам намёки скользкие нашёптывает и ручонки тянет. Уж и не знаю, как от него ещё уворачиваться.

- Ну да, а пожалуешься – сама же крайней и останешься. Какое счастье, что сдобные фрмы не в его вкусе. Я могу чувствовать себя в безопасности. Да и на ночь здесь не остаюсь.

- А мне и уйти некуда, и заступиться некому. Думала даже уволиться, так и не решилась. Совру о причинах, так ведь всё равно разозлится.

- Ну да, где ж она ещё такую беззащитную рабу себе найдёт? – понимающе поддакнула Кристи.

- Наша мадам, она ведь женщина мстительная. С подругами не церемонится, а мне уж и подавно небо с овчинку покажется. Такими рекомендациями напоследок наградит, что только в убиральщицы на местное кладбище примут.

- Верно говоришь, один у неё свет в оконце – сынок-охальник. Из своего рта достанет – да тому отдаст. Всё ему, всё для него.

На минуту на кухне воцарилось тягостное молчание.

- Так ты это, девонька, мож попробовала бы по-тихому с кем сговориться? Про характер мамзели нашей вся округа ведает. Мож кто и на рекомендации не посмотрит. Ты у нас вон какая работящая да умелая.

- И кто же с нею ссориться захочет? Язык-то без костей. Любого из обиды так ославит, что по гроб жизни не отмоешься. Вот вроде и сама нищая, а подлую власть над людьми имеет. Страхом держит…

От всех этих разговоров былой бодрящий оптимизм Люси как-то немного помелел, сделался пожиже. До признаков отчаяния было ещё далеко, однако, чего греха таить, взгрустнулось Люсе, взгрустнулось. Подслушанные новости всё больше настораживали.

7

Людмила в растерянности застыла посреди холла, ожидая… да неизвестно чего. Каких-то пояснений, в идеале – опровержений, ну или хотя бы просто развития разговора? Ага, ну, конечно.

- И не вздумай выкинуть что-то подобное ещё раз. – угрожающе прошипела мадам, приблизившись к дочери. Раздражённо дёрнула плечом и, подхватив подол платья, решительно пошагала в ответвление коридора за кухней. Наверное, там находилась её комната.

Вот и всё родственное общение. А Люся-то напрягалась, продумывала мысленные диалоги, подбирала слова, чтобы не проколоться на какой-нибудь мелочи случайной оговоркой. Однако с ней тут, собственно, и разговаривать никто не собирался. Конечно, в наличии ещё имелся папенька. Но и на него вряд ли стоило возлагать какие-то надежды.

Людмила сделала несколько неуверенных шагов, потом как стояла, так и присела в уголок на какой-то короб. Имелся в самом конце холла такой неприметный, вроде как, бестолковый закуток, который сейчас подвернулся как нельзя кстати. Освещения там не водилось никакого, и чьё бы то ни было присутствие в нём без определённого усердия сложно было обнаружить. Новость о предстоящем замужестве обескуражила, на время выбила из колеи. Люсе требовалось хоть несколько минут, чтобы как-то остановить карусель эмоций и мыслей в голове.

Повторно хлопнула входная дверь, в прихожей послышалось мужское покашливание. Люда не нашла сил подняться и сбежать в комнату. Да и поздно было что-то предпринимать. Она лишь убрала ноги с относительно светлого участка в тень, надеясь стать для всех невидимкой.

Спустя минуту мимо неё, так и не заметив девушку, прошествовал человек. Высокий, крепкий, с хорошо различимыми, даже, можно сказать, брутальными седыми прядями в тёмных волнистых волосах. Прямой нос, довольно большие глаза и… слишком мягкая для мужчины линия гладко выбритого подбородка. Слишком, наверное, чтобы ожидать от него особенно волевых поступков и решений. Люда из своего укрытия успела неплохо рассмотреть отца семейства.

Следом из коридора послышался разговор, и Люся только глубже вжалась в тень ниши.

- Ну вот, всё в порядке, деньги у нас на руках. Барон будет доволен. – удовлетворённо высказался папенька.

- Барону вовсе незачем знать о наследстве Люсьен. – едва ли не возмущённо возразила маман.

- Но дорогая…

- Леонар! Ипполиту через две недели сдавать экзамен! Ему требуется срочно обновить форму. Наследник рода Годе обязан выглядеть в обществе достойно. Барон уже согласился на то, что имеется, и довольно ему.

- Бернадетт, побойся бога…

- О! Так, может ,я ошибалась насчёт батюшки? – встрепенулась в своём уголке Людмила.

- Не хочу ничего слышать! Ты действительно готов согласиться, чтобы наш Ипполит на фоне равных показался голодранцем?! – ещё сильнее возвысила голос мадам.

- Нет, ну вы посмотрите, экзамен у сыночки, наряд ему подавай. А то, что дочери замуж не в чем пойти – это, значит, нормально! – Люда едва удержалась, чтобы не высунуть голову и не огласить свой вопрос вслух. На миг она даже отвлеклась от трагеди, что «дочь» и «замуж» - это как бы о ней. - Ну, папаня, давай, врежь ей как следует! Кто у нас здесь хозяин? - В Люсиной душе затеплилась надежда, что хоть кто-нибудь в этом доме попытается встать на её защиту…

Но той не суждено было оправдаться.

- В твоих словах есть резон. – задумчиво протянул Леонар, опрокидывая остатки Люсиной веры в человечность этой парочки на лопатки. И закончил на добивание:

- Однако мы рискуем получить скандал, если обман вскроется.

- А-а… так вот ты чего на самом деле опасаешься? Слабак. – разочарованию Людмилы не было предела. - Ну что ж, как говорится, спасибо большое, дорогая редакция. Все точки расставлены.

К сердцу подкралась тоска. Навалилось какое-то опустошение. До сих пор Людмила полагала, что сумеет найти подход, выстроить более-менее адекватные отношения с семейством Годе. Что же, она – взрослая тётка с огромным опытом коммуникации с самым разнокалиберным народом. Однако даже если и наступить на горло собственной гордости, и прыгнуть через голову, пытаясь переломить отношение родственников к себе… у неё на то даже времени не имелось. (В лимите личного долготерпения Люся теперь тоже, кстати, сильно сомневалась.) События развивались стремительно: спихнуть дочку из дома эти двое торопились как можно скорей. Вон маман даже окончательного выздоровления дотерпеть не могла.

Вот в такие моменты редкой хандры Люду спасало присутствие собаки. Но сейчас даже Лютика с нею не было. Вообще никого, кто бы просто побыл рядом и понимающе помолчал.

- Мадемуазель Люсьен… - неожиданно раздалось над понурой Люсиной головой. – А я ищу вас, ищу… Вы сегодня выйдете к столу, или обед подавать в комнату?

- В комнату, Мари. – с глубоким вздохом произнесла Людмила, поднялась и, медленно переставляя потяжелевшие ноги, побрела в своё сомнительное убежище.

И тут краем глаза уловила слева совсем рядом какое-то движение. Настороженно подняла голову и обнаружила на стене зеркало. Из него на неё смотрела симпатичная и очень грустная девчонка. Пару секунд Люся разглядывала незнакомку, прежде чем её озабоченный навалившимися проблемами мозг сообразил, что это и есть её нынешнее отражение. Вот оно и состоялось – знакомство с самой собой.

Ну что сказать – симпатяга. То, что блондинистость волос – её рок на все отпущенные жизни, Люда и безо всякого зеркала уяснила. А так – очень даже миловидное лицо. Не даром служанки в случайном разговоре мимоходом окрестили её красавицей. Правда, длительный недуг изрядно потёр на нём былое очарование здоровой юности. Вон как щёки впали, цвет у кожи… эх, бледня-бледнёй. Под глазами растеклась болезненная синева. А взгляд такой тоскли-ивый. И так её, эту девочку, Люсе стало жалко.

- Ну что, заморыш, мы ещё поборемся, а? Поборемся…

Женщина… или кто теперь? Девушка? Ну вот она заставила себя встряхнуться и идти дальше. Как решать возникшую ситуацию она пока не представляла. Однако одно знала точно: новый шанс на жизнь ей дан не для того, чтобы бездарно его профукать.

8

Толстяк годов пятидесяти в засаленной на расплывшемся животе жилетке развалился в кресле и чувствовал себя хозяином положения. Звали пузана Альфред Буше. Судя по тому, как безропотно родители принимали его такую довольно развязную для гостя позу, они действительно считали себя зависимыми от этого неприятного гражданина.

- А вот и наша девочка. – неестественно лебезящим голосом произнесла маман и суетливо посеменила к Люсе.

- Улыбайся! – больно сжав ноготками Люсину кисть, шепнула она.

Люда спокойно отняла у женщины руку, поздоровалась, прошла на своё место и принялась изучать назначенного ей судьбой, так сказать, пассию.

Она заведомо решила не лезть на рожон. По крайней мере, без серьёзной нужды. А потому не произнесла ни одного лишнего слова и вообще ничего, кроме короткого «добрый день». Однако чувствовала себя относительно уверенно для своего положения. Момент слабости миновал, сейчас Люся собирала информацию и намеревалась выжать из этой дичайшей ситуации максимальную выгоду для себя.

Дело в том, что за прошедший день у Люси имелось время кое-что обмозговать. Хотя бы первоначально. Идея родственников безвозмездно прикарманить законную часть дочкиных средств не только и не столько по-человечески возмущала, сколько делала положение Людмилы совершенно критическим.

Обокрасть кого-то (даже такого подлого, как эти субчики – маман и папан Люсьен) она вряд ли могла решиться. Но забрать своё - сам бог велел. А тут и эти крошки на глазах к рукам прибирали. Вряд ли троюродная бабушка могла наделить столь дальних внуков какой-то весомой долей своего благосостояния. И всё же…

- Дулю вам, а не долю, драгоценные родители. – сердито решила Люся и придумала.

Ей пришла идея, как заставить мамашу публично признать право Люсьен на наследство. А помочь ей в этом, как ни странно, мог именно барон. Но торопиться не следовало. Нужно было выждать подходящего момента и хоть что-нибудь понять про этого человека.

Теперь вот она сидела, спокойно наблюдала и размышляла, как конкретно использовать в своих целях толстяка. А он словно почувствовал что-то и оттого начинал нервничать…

Под изучающим взглядом «невесты» обширная блестящая лысина мужика взялась потеть. А мясистое простоватое лицо потихоньку наливалось розовой краской. Отметив, как тот поминутно промокает блестящую макушку несвежим платком, Людмила внутренне брезгливо поморщилась и отвела взгляд. Не стоило вот так сразу нервировать потенциального подельника. (Тем более, если тот о своей роли даже не подозревает.)

- Что-то мадемуазель Люсьен нынче бледна. Никак не здорова? – тем временем ворчливо отметил «жених».

- Что вы, господин барон, Люсьен вполне прекрасно себя чувствует. Просто в волнении от встречи с вами долго не могла уснуть и потому не выспалась.

- Мне кажется, вы что-то пытаетесь от меня утаить. – подозрительно прищурился тот. – Вон и охудела как, совсем с тела спала.

- Ну понятно, тебе бы дамские прелести Кристи как раз по сердцу пришлись. – мысленно хохотнула Люся. Но внутренне была довольна реакцией барона на её неприкрыто тщедушный вид.

- Даже и не знаю… - продолжил набивать себе цену гость. - Много ли такая жена сможет надомовничать. Хозяйство-то у меня немалое. Мужчина я основательный да рачительный, разумно бережливый.

- Что же у тебя, Альфредя, такого рачительного, пуговица на пузе болтается? И пиджачок настолько неряшливый да потасканный, что и на половую тряпку пустить неловко? – про себя хохотала Люда.

А дальше стало ещё смешнее и печальней. Начался откровенный пошлый торг.

Папенька молча уступил лидерство супруге. Но эти двое, которые барон и мадам… В общем, одна другого стоила.

- Тут надо всё ещё хорошенько обдумать. – теребил толстую, как у бычка, нижнюю губу жених.

- Но позвольте, дорогой Альфред, ещё три недели назад вас всё устраивало. – забеспокоилась, заёрзала в своём кресле маман.

- Господа, дык сказываю же, дочка ваша теперь худа вон, что твоя немочь. А в уговор была посправнее да покрепче. Что же мне, по-вашему, совсем память отшибло?

- Это - всего-то лёгкое недомогание. Оно легко исправимо. Уверяю вас, к свадьбе Люсьен будет в отменной форме. Друзья и знакомые станут завидовать красоте вашей молодой супруги.

- Что мне до их зависти? – прямолинейно выдал тот. Мне главное, чтобы работу дюжила. А много ль в таком состоянии натрудишь? Того и гляди зачахнет, и что ж мне тогда новую жену искать?

- Прелесть! Какая прелесть… - Люся едва удержалась от открытого смешка, ассоциативно вспомнив детский стишок из прошлого «Как старик корову продавал»:

«…- Да так ли! Уж выглядит больно худой!

- Не очень жирна, но хороший удой.

- А много ль корова даёт молока?

- За день не надоишь – устанет рука…»

Страсти разгорелись такие, что Людмиле показалось: ещё немного, и Альфред заберёт своё предложение назад. Но нет. Со скрипом и ворчливыми придирками, жених всё-таки остался, не сбежал:

- И платьице вон какое простенькое. Обещались ведь с приличием нарядить. Надеюсь, к свадьбе невесте изволите пошить нечто более подходящее.

- Эм-м…

Ну что ж, раз план «А» не сработал, пора было подключать план «Б». Люда поняла, что решительный момент настал:

- Конечно, господин барон. – неожиданно для всех она подала голос. – Ведь теперь у меня добавилась часть наследства от покойной троюродной бабушки. Упокой господь её щедрую душу. – Люся закатила глаза на манер Мари, когда та сообщала ей эту новость.

В комнате повисла немая пауза. Мясистая нижняя губа барона обиженно дрогнула и медленно отвисла вниз.

Маман одарила дочку испепеляющим взглядом. Глаза папаши были обращены на жену и выражали что-то вроде: «А я тебе говорил? Шила в мешке не утаишь!»

- Наследство? Это положительно меняет ситуацию. – барон обратил свой взор на Люсю, на будущую родню, и вся былая напускная простоватость слетела с его лица. Этот скупердяй и жлоб почуял наживу, которую от него пытались утаить. Буквально таки, непростительная дерзость!

9

Куда было деваться маман, в растрёпанных чувствах она удалилась исполнять требование барона. Отсутствовала, кстати, довольно долго. Чего уж там столько копалась – непонятно. Устроила, что ли, траурное прощание с деньгами?

Всё это время в гостиной нарастала атмосфера неловкости. Папенька, как человек чуть более совестливый, чем его жена, не знал, куда спрятать взгляд и при этом чем-то занимать гостя. Непринуждённая беседа не клеилась.

Люся бы и сама с удовольствием уже удрала в свою комнату, но не могла. Требовалось высидеть всю трагикомедь до конца: собственными глазами увидеть то наследство и точно выяснить сумму. А потом ещё выстоять неприятный разговор с мамашей. Всё равно его не миновать, так лучше уже сразу отстреляться и забыть.

Наконец, Бернадетт вернулась в комнату. От волнения давление у мадам явно подскочило: лицо раскраснелось и покрылось бисером испарины, дыхание сделалось частым и шумным. В одной её руке подрагивал большой плотный лист с печатью нотариуса, в другой – заветный мешочек с монетами. Бледные губы женщины были так плотно сжаты, словно она дала зарок больше не произнести ни слова.

- Ну вот, господин Альфред, убедитесь, что всё в порядке. – с неописуемым облегчением на лице и елейным заискиванием в голосе пропел батюшка, принял у жены принесённое и положил на стол перед бароном.

Тот же с сосредоточенной деловитостью извлёк из кармана пиджака очки, нацепил на картофелину носа и с прилежанием радивого клерка принялся изучать документ:

- Так, так, та-ак… посмотрим… Ого! Мсьё Ипполит получает двести луидоров. Непло-охо, непло-охо. А мадемуазель Люсьен… всего пятьдесят семь? – Альфред оторвал глаза от бумаги и поверх очков посмотрел на Бернадетт. Затем приблизил к лицу документ, придирчиво осмотрел печать и даже зачем-то понюхал, словно сомневаясь в её подлинности.

- А эта часть завещания вас, уважаемый барон, не касается! – язвительно прервала обет молчания мадам. – Ипполит всегда был славный мальчик, бабушка Агнетт его очень любила.

- Вот и женился бы на нём. – мысленно добавила Люся, отстранённо наблюдая странные манипуляции барона. Попутно пытаясь сообразить: много эти пятьдесят семь луидоров или мало? И отчего такая «кривая» сумма? Будто что в остатке завалялось, то и перепало Люсьен. – В любом случае поклон бабушке Агнетт, могло ведь и того не быть.

- Всё равно какие-то крошки, а сам наследный «пирог», видать-то, у вашей родственницы был немалый. – недовольно поджал губы толстяк.

- Крошки?! – не удержался от праведного возмущения папенька. - Между прочим, всего за восемьдесят луидоров можно целый год снимать квартиру. Мы с супругой как раз на днях для Ипполита…

- Дорогой! – Бернадетт резко и зло оборвала неуместные откровения мужа. – Вернёмся к делу.

- Так что и Люсьен грех жаловаться. – всё же договорил Леонар.

- Ладно. Что есть, то и есть. – жених неторопливо извлёк из другого кармана блокнот с карандашом, тщательно послюнявил последний, открыл страницу с каким-то списком и старательно вывел в самом низу объявленную сумму.

- Перечень приданного. – догадалась Люда. – А барон-то у нас педант. Ну прям первостатейный завхоз, ёжкин дрын.

Маман на это действие Альфреда тоже слегка поморщилась, но не удивилась. Значит, состав приданного был уже совместно согласован и прописан. И при таком трепетном отношении барона к «своему» имуществу, ничего из этого списка не пропадёт. Ибо суженый Люсьен не дремлет.

- Теперь деньги. – тем временем коротко и ёмко скомандовал тот.

- Они перед вами. – с нотой лёгкого презрения бросила мадам, сложила руки на груди и вздёрнула подбородок. С такой горделивой жертвенностью, словно не посреди домашней столовой стоит, а несломленная идёт на эшафот.

Нисколько не обращая внимания на театральную постановку у себя перед носом, барон высыпал монеты на стол, пересчитал и удовлетворённо сложил обратно:

- Мадам, осталось лишь исполнить последнюю часть нашего соглашения.

- Это вы о чём? – сделала непонимающее лицо Бернадетт.

Пустой номер. Барон уже получил что хотел. От факта нежданного прибытка настроение его улучшилось, даже стало почти благодушным. Однако это не означало, что он что-то упустит, забудет и не доведёт уговор до самой последней точки. Это ж деньги! Они требуют скрупулёзного счёта и бережного хранения!

- Прошу, не станем более устраивать споры. Просто довершим, что уже решено. Зачем нам лишние недоразумения, ведь уже через месяц мы с вами породнимся домами.

Бернадетт, отчётливо скрипнув зубом, извлекла из кармашка привязанную к поясу цепочкой связку ключей, выбрала из них самый большой и повела настырного «родственника» к чулану. Папенька потопал следом, и Люся получила возможность потихоньку проследить, куда они все направлялись.

Ночью она рассчитывала совершить вылазку и осмотреть, насколько надёжно запиралась каморка, в которой складировалось её приданное.

Засим жених откланялся, даже чаю не попив. А для Людмилы началась вторая часть постановки «Женитьба барона». Под названием «Истерика маман».

Впрочем, сама, так сказать, дискуссия оказалась хоть и яркой, но короткой. Бернадетт, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на визг, высказала дочери, что та стала много себе позволять, глаза бы её не видели, одни убытки от болтливой, вздорной девчонки, и как она не чает дождаться момента, когда наконец-то семья избавится от избалованной нахалки.

Больше всего Люсю возмутило слово «избалованной». Нет, ну вы слышали?!

Спорить с самодуркой в нервном припадке – дело неблагодарное, а главное, бесполезное. Любое возражение будет скатываться в русло оправданий. Зачем? С самым равнодушным видом пропустив стенания Бернадетт мимо ушей, Люся лишь внушительно напомнила об обещании барону откормить невесту к моменту свадьбы.

- …А это значит, что месье Ипполиту придётся поделиться с сестрой мясной составляющей семейного рациона.

10

На то, чтобы тут же не заорать: «Спасите-помогите!» - ума хватило. Пока Люся мчалась до клетушки Мари, успела сообразить: посторонним ворам и бандитам в этих стенах делать просто нечего. Тут своих, домашних хватало. Приличному лихоимцу впору посмотреть на здешнее убожество, всплакнуть, да ещё монетку милостыньки оставить. Ну, да, конечно, в семье появилась некоторая в целом даже приличная сумма наследства. Но не искать же её в комнате прислуги?

- Ипполитка?! - предположила Люда, припомнив подслушанный разговор служанок. – Ну я тебе…

На ходу выискивая взглядом что-нибудь потяжелее, Люся влетела в комнатушку. Глаза, конечно, уже попривыкли к полумраку, но всё равно сразу сориентироваться в чужой спальне было сложно. Хотя, что там ориентироваться: коробок размером два на три, посередине какая-то узкая лежанка, на которой ожесточённо барахтались двое, табурет, заменяющий собой и тумбочку, и стул, и стол, тарелка на нём…

Вот её Людмила и схватила, а затем со звонким дзыньком приложила по макушке увлечённо ломающего служанку мужика. Не очень сильно – обливная керамика даже не разбилась. Побоялась пришибить ненароком, а Ипполит (как и ожидалось, это оказался он), к Люсиному сожалению, и не подумал терять сознание. Ну а что, откуда у обыкновенной женщины возьмутся точные, уверенные навыки бития по тупым головам? На секунду даже мелькнула мыслишка: «А не добавить ли ещё разок, только уже в лоб?» Она бы так и сделала, но теперь до охальника стало неудобно дотянуться.

Родственник сдавленно взвыл, зашипел, засуетил конечностями, неловко скатился с Мари прямо в неширокий просвет между постелью и стеной и, кажется, немножечко застрял там. Конечно! Эдакому бугаю и в такую узкую щель забиться. Правда, ненадолго.

Одним резким движением братец пихнул от себя лежанку вместе со сжавшейся на ней Мари. Да так, что конструкция, жалобно скрипнув ножками и потеряв одну из них, отлетела к противоположной стенке. И всё это практически в полном коллективном безмолвии. Словно все здесь опасались нарушить сон домашних и, не сговариваясь, продолжали «схватку» без громогласных воплей.

Мари тихо всхлипывала в своём углу. Люся, хоть и шумно дышала, яростно раздувая ноздри, так и не выпуская тарелки из рук, однако пока что молча. И даже этот свинский лось теперь сидел на полу, широко растопырив ноги, злобно рычал, но тоже тихо. Вращал себе оттуда, снизу бешено выпученными глазами, пытаясь сфокусироваться и распознать, кто тут такой дерзкий посмел шарахать его (Семейное Божество!) по башке.

Всё же худо ему точно стало. И больно, и досадно, да и струхнул насильник от внезапного нападения с тыла знатно.

- Ты-ы-ы!.. – всё-таки не удержался, повышая децибелы, снова взвыл братец и аж булькнул – задохнулся негодованием, разглядев в обидчице сестру. – Да ты с ума сошла?! – взъярился он, предпринимая попытку подняться.

Однако Люсина плюха оказалась, видимо, не такой и слабой: ноги плохо слушались стукнутого (в самом буквальном смысле) во всю голову извращенца. Да и в целом координация движений пошла вразнос.

- А ну… Мало было?!... – Люда угрожающе обозначила замах своим феерическим «оружием». - Да это ты, гадёныш, похоже, совсем страх потерял. Ты чего это, козлик драный, удумал?

Не то, чтобы она, вдруг почувствовала себя бессмертной, стоя тут над битым, но сильным противником. Кто она? Тощая пигалица поперёк здорового, откормленного мужика. И понятно, что мразь, способная на похабное насилие, столь же легко может пойти и на физическую расправу.

- Ох, сейчас как поднатужится, да ка-ак огреет кулакомпромеж глаз– позвоночник-то в тапки и ссыпется. – мелькнула неприятненькая такая мысль.

Но и отступать некуда. Плюс что-то подсказывало Люсе, что сия вероятность хоть и существовала, но была ничтожно мала. Наверное, то, что братец очевидно и упрямо не желал, чтобы инцидент получил широкую (шире этой крошечной комнаты) огласку. Ну, так и вышло. Ко всему, Ипполит оказался не только поганцем, но и трусливым нытиком:

- Что это? Кровь?! – как-то истерично-испуганно всхлипнул он, отняв руки от гудящей макушки и обнаружив на ладонях тёмную липкость. – Ты разбила мне голову! Это кровь!

- Ты ещё поплачь. Жаль, что не мозги. Хотя… - Люся со вздохом по-хозяйски подоткнула отвалившуюся опору кровати на место. Затем чуть подвинула ноги Мари и уселась на освободившийся пятак, прикрыв девушку спиной:

- Хотя, откуда бы тем мозгам взяться…

- Ты за это… - снова неосторожно возвысил голос родственник, и Люда демонстративно приложила указательный палец к губам, напоминая про целесообразный для всех присутствующих режим тишины. – Ты за это ответишь! – послушно снизив голос до возмущённого присвиста, брызнул слюной Ипполит.

- Ну так беги скорее, пожалуйся маменьке. Чего расселся тут на заднице и шепчешь свои страш-шные угрозы?

- Я в своём доме сам решу, что мне делать. – погромче, вроде как в протест Люсиным обвинениям, более уверенно в голос произнёс тот. Уже не шёпотом, но всё равно эдак аккуратно, «пиано*». – Доложу маман, что эта сама ко мне липнет – в три счёта отсюда вылетит. Вся вина на дуре и останется.

- Ох, напугал. Сам-то сообразил, что сказал, «умник»? – скептически хмыкнула Людмила. – Вину ты непременно свалишь, кто бы сомневался. Мадам даже накажет Мари за твой, поганка, похотливый сволочизм. Маменька сыночка, конечно, до смерти обожает, однако она же не дура, чтобы уверовать в этот бред? Ты меня лучше не зли, в другой раз молчать не стану. И тебе прилетит, будь уверен. Мари не привыкать: она и так здесь не в патоке купается. А вот ты у нас парень нежный, к ограничениям да нагоняям не привыкший.

- С чего ты взяла, что мне что-то будет?

- С того, что мы уже полчаса тут исполняем ожесточённую, но о-очень тихую баталию. Понятен мой намёк неглубокий?

- Всё равно будет по-моему. – гаденько пообещал Ипполит, поднимаясь с пола. И пояснить не поленился то, что и без его подсказок всем стало очевидно:

11

- Разве ж я не мечтала, разве не думала, не искала пути?.. Не могу! – снова повторила Мари.

- Да почему же?!

- Документ… Мой паспортный лист у мадам Бернадетт, и она мне его ни за что не отдаст.

- Ты уверена?

- Она сама про то пригрозила, когда в прошлый раз я осмелилась просить о расчёте.

- Плохо дело.

- Куда уж хуже.

- А если сказать, что ты свой документ потеряла, его же можно восстановить?

- Нельзя.

- Как нельзя?

- Ну то есть можно, но не мне. Это ведь если простому человеку обращаться, дак нужно рекомендательное заявление от хозяев с места службы.

- Ясно. И работу не поменять, чтобы у других людей ходатайство попросить: без паспортного листа в новый дом не примут.

- Так и есть, скажут, мол, иди к прежним господам, в ножки кланяйся, получи документ и тогда уже…

- А где маменька хранит твой этот паспортный лист?

- Дак там же, где и ваш – в большом ящике стола у себя в комнате. – чуть успокаиваясь, хлюпнула носом служанка. – Я как-то разок приметила: в спальне господской прибиралась, а она туда как раз письмо от нотариуса прятала, да бумаги перекладывала. Там они и есть: в одной стороне господские, в другой – прислуги. А ключ от ящика у неё на связке. А связку она в ночь прибирает под подушку-у… - снова расплакалась девушка.

- Послушай, разве мой документ не в сундуке с приданным? – Людмила предполагала, что подобное удостоверение личности должно существовать. Однако была почти уверена, что её педантичный в делах жених побеспокоился о том, чтобы всё необходимое к бракосочетанию было скомпоновано в одном месте. Вон даже проследил, чтобы деньги от наследства в сундук уложили. Хотя… Паспорт – это ведь не материальная ценность. А баронов интерес обретался исключительно вокруг финансовой прибыли.

- Вовсе нет, мадемуазель. – тем временем поясняла Мари. – Я ведь сама ваш сундук укладывала. Разве ж мадам стала бы свои руки утруждать? Ещё накануне приезда господина жениха вашего как раз простынь чинила и туда прибрала. Так вот, бумаг в приданном никаких не было. Набор шитья, постельное, нательное бельё…

Дальше Люся уже не слушала. Она думала о том, что вскрытие кладовки при помощи подручных средств теряло всякий смысл: ключи всей связкой всё равно придётся у маман экспроприировать. А ещё придумывать способ как-то помочь Мари.

Спереть вместе со своим документом и девчонкин – да какие проблемы? Всё равно ведь лезть в тот заветный ящик – так чего уж теперь скромничать. Вот только примет ли она подобный «дар»? И что потом с ним будет делать? Люся была готова предложить Мари бежать вместе с ней, но не была уверена, что та согласится. Выдать – не выдаст, может, даже чем-то поспособствует, но сама…

- А вдвоём бы, между прочим, полегче было бы делать из этого оазиса неприкрытого благополучия ноги. – подумалось Людмиле. – Особенно мне. Всё же Мари, мягко говоря, получше ориентируется в местной бытности. Да и ей… Что она там сказала?

Люся между делом не забыла уточнить у девушки, на какой предмет хозяева интересовались вопросом стоимости жилья в столице. Мари, конечно, была в курсе. Выяснилось, что маман буквально грезила идеей отправить Ипполитку в Государственную военную академию. Ну те, кто при офицерском чине, вроде как, не были непременно обязаны обитать в казарме, имели привилегию на относительно вольную жизнь. Правда обходилась она ой, как недёшево.

Там же в стольном граде, мечталось Бернадетт, сынок – красавец, да при погонах - обзаведётся приличной невестой, женится, да заживёт, как человек. Ну и родителей, разумеется, не забудет.

- Наивная. – размышляла Люся. – Вырастила эгоиста-подонка и надеется на его благодарность. Видали мы уже такого Лёшеньку.

Впрочем, маменькины заблуждения её не волновали. Её беспокоила опасная в своей наивности надежда Мари, что Ипполитка уедет из города, и служанке станет полегче. Но ведь то, что гадёныш уберётся из дома – ещё бабка надвое сказала. Но даже если это и случится, Мари до сего момента во здравии не доживёт. Братец закусит девчонкой в первую же ночь от Люсиного бегства.

- Ладно, подумаем. – решила Люда и обратилась к собственным немалым проблемам.

Что же, раз настроилась бежать, пора было начинать подготовку. Например, определиться, куда и почём.

С этой целью Людмила напросилась с Мари пробежаться по лавкам в городе. Поглядеть, прицениться к товарам первой необходимости, ну и попытаться выяснить вопрос аренды жилья. Мари, кстати, совсем не насторожилась инициативе мадемуазель, ибо в прежние времена именно так и происходило: остальные домочадцы левитировали в нирване безделья, а дочь не стеснялись подключать к хозяйственным делам. Не то, чтобы каждый день гоняли за покупками – обычно эту задачу выполняли Мари или Кристи. Но шуршать по дому с тряпкой и веником приходилось регулярно. Горничная была рада тому, что Люсьен пожелала отправиться с ней – всё же вдвоём нести тяжеленные покупки будет легче. И если удивилась, то лишь самую малость.

В первый свой ответственный выход из дома Люся нарочно выбрала платье поплоше, чтобы прохожие принимали её со служанкой за ровню и не обращали большого внимания.

К торговому центру города добирались долго. Дело в том, что маман в целях экономии гоняла прислугу за съестными припасами именно в одну конкретную лавку. По дороге Люся заметила несколько маленьких спонтанных толкучек, расположенных гораздо ближе к дому. Однако нет же! Избранная мадам торговая точка находилась за тридевять земель, но куры там были дешевле. И вообще базарная площадь ближе к скромным городским районам славилась более лояльными ценами на любые товары народного потребления и услуги. А что телепаться туда и обратно половину дня – так не свои же ей ноги бить. Главное, чтобы экономия оставалась экономной.

В общем, Люся и Мари сперва какое-то время топали пешком. За эту «прогулку» Людмиле удалось прояснить массу полезного и просто любопытного. Например, что дом их располагался в самом нищем углу богатейшего района города. По другую сторону тракта и участки были побольше, и строения покраше.

12

Времени у Люси было не так уж много, потому в этот раз она решила хотя бы осмотреться, подглядеть, что происходило за невысокими, часто хлипкими заборами, да послушать разговоры местных. Многие сейчас ковырялись на своих участках, перекрикиваясь с соседями, прямо не отрываясь от работы.

- Монь, у тя как нынче огурцы, уродилися? – Тяжело разгибая спину, голосила дородная тётка в холщовой юбке с подоткнутыми за пояс полами.

- Та ничёй, вроде ба. – так же громко отвечала той через участок ядрёная бабонька помоложе, утирая тыльной стороной руки мокрый лоб и оставляя на нём грязную полосу. – А у тя чо, так и чахнут?

- Совсем с ними измучилась. Видать так и придётся с кем-то вымениваться. Ты как, пособишь?

- Не-э, я нонче токма на своих насобираю. Оно самим-то, моть и достанет, а на сторону ужо вряд ли…

И всё в том же роде.

Послушала Люся там, постояла у колодца здесь: болтовни вокруг много, и всё не то. Пора было возвращаться, пока Мари её не потеряла. Эту вылазку нельзя было считать совсем уж холостой: Людмила теперь знала дорогу и определилась с районом. Однако по части конкретики в жилищном вопросе пока её преследовали неудачи. В этот раз, и в следующий, и в третий.

Время утекало, аки песок сквозь пальцы – прошло уже полторы недели из отмеренного ей срока до свадьбы. В доме всё худо-бедно устаканилось. Родственники старательно избегали Люсиного общества, что её вполне устраивало. Отец всё время где-то пропадал. Маман, сталкиваясь с дочкой в коридоре, делала каменное лицо и проходила дальше, словно мимо пустого места. Братец в такие случайные встречи так же не стремился к словесному общению, однако непременно одаривал сестру гаденькой многозначительной улыбкой.

На откровенный разговор с Мари Люся пока так и не сподвиглась. Но то, что он должен был состояться в самой, что ни на есть, ближайшей перспективе, стало совершенно очевидно. Просто иного выхода, как накачать весь дом снотворным, чтобы выудить из-под подушки мадам ключи, не находилось. Сколько не пыталась Люда втихушку проследить за маменькой, та с заветной связкой не расставалась. Даже отлучаясь из дома, всегда уносила её с собой. Свободного доступа к семейным котлам и тарелкам Людмила не имела. Подсыпать сонное средство могла бы или Кристи, или Мари. Ну и понятно, что это будет не кухарка.

У родственников, как у всех отпетых негодяев, был отменно крепкий сон. В этом Людмила убедилась ещё в памятные ночные разборки с братом. Они, конечно, старались не шуметь, тем не менее совсем без резких звуков не обошлось. И что? Хоть бы кто ухом повёл. Вот только фокус с ключами без страховки снотворным точно не прошёл бы.

В общем, Людмила решила так: если и в этот четвёртый забег по "деревенскому" кварталу у неё ничего толкового не выйдет – будет разговаривать с горничной. Выяснять, как у них тут принято безопасно искать съёмный угол и признаваться в намерении бежать от родни. Вот прямо на обратном пути к дому и начнёт. Дорога у них длинная, посторонних ушей нет – все тебе условия для заговорщических дел.
- Ну, ни пуха мне, ни пера уже. - сама себе пожелала Люда, отправляясь в знакомый район и бросив Мари на этот раз дожидаться, пока точильщик поправит кухонные ножи, ножницы и прочий хозяйственный колюще-режущий инструмент.

Сегодня снова на "колхозной сцене" солировали те самые тётушки, с которых началось Люсино знакомство с этим местом. Жюли опять громогласно страдала по поводу скудности огуречного урожая, а Моня (если что, вообще-то, Моника) её утешала.

Люся уже было решила сразу пропустить этот сериал в одну картинку и двигаться дальше, как кое-что заставило её притормозить и притихнуть, укрывшись в пышной зелени кустовой вишни.

- Так ты это, у деда Жана поглянь-поспрошай. Прошлый год-то у него помнишь, как рясно огурцы уродили, не знал, куда девать. – утомившись отбиваться от уговоров соседки поделиться вожделенным овощем, Моня предложила той рациональный выход.

- Дык бегала уже. Нету у него. Да вообще всего теперь совсем помалу. С весны как начал спиной маяться, так с посадками беда. Всё, отпахался наш Жан. Старость – она не радость.

- Верно говоришь. Вона и забор у старика совсем завалился, а и подмогнуть некому. А какой у него дом-то всегда добрый был: и тебе калиточка новая, и огород на зависть, и хибара – досочка к досочке – чин чинарём. А какой флигелёк для сына сладил – любо дорого. Маленький, да отдельный.

Вот! Вот на этом самом слове «флигелёк», Люсино чутьё и встало в охотничью стойку.

- И всё ж своими руками. Так ить и не сгодился никому. Теперь уж скока пустует? – продолжала развивать такую полезную тему Моня.

- Скока… почитай четыре годка, как стоит никому не нужный.

- Так дед и не замирился с сыном?

Тётки побросали рабочий инструмент, сошлись в одной точке и с двух сторон подпёрли общий забор: поболтать и немного передохнуть.

- Не-ет. Вчерась у бабки Клары была, растирку для спины брала, а она ить с ним ладно соседствует…

- И чё говорит?

- Казала, так и злой на Доминика, на порог не пущает. А не знаешь, чё их мир-то не берёт?

- Всякое болтают, а где правда, где враки – почём знать. Только, видать, крепко сынок отца обидел, раз такое дело вышло. Жалко деда. Вроде и не сирота, а доживать так, по всему, одинокому придётся. А какой мужик был крепкий да рукодельный.

- Мастеровитый, твоя правда. Так теперь ить всё к разрухе и покатится…

Болтушки снова разошлись по огородам, уткнулись макушками в землю, попами в небо, и у Людмилы появилась возможность, не привлекая лишнего внимания, покинуть свою засаду. Оставалось отыскать где-то здесь упомянутого старика. Конечно, полученная информация не давала никакой уверенности в том, что дед согласится принять квартирантку. Не очень-то, видать, общительный этот субъект. Однако, почему бы пожилому человеку, утратившему былую трудоспособность, не подумать о лёгкой дополнительной копеечке? Здесь люди кормились с огородов, ему же такая работа стала не под силу.

13

В этот раз Люся сильно задержалась и вернулась к месту условленного с Мари сбора поздно. Горничная уже изрядно волновалась. А Людмила была страшно довольна своей вылазкой.

К слову, ещё неизвестно, чем бы закончилась её встреча со стариком, если бы того в самый неподходящий для него момент не скрутил жестокий радикулит, а она не оказалась рядом.

Дотащив буквально на плече скрипящего костями деда до дома, Люда усадила бедолагу к тёплой стенке.

- Сейчас бы примочку какую или растирку… Чем вы раньше боль снимали? – Люся осматривалась в доме, отмечая, что недаром соседи почитали старика эдаким местечковым буржуином.

Жилище Жана в целом выглядело достаточно просторным и ухоженным. Миновав маленький тамбур-раздевалку, они оказались в большой светлой комнате, совмещавшей в себе кухню, прихожую и столовую. Из неё по углам расходились ещё несколько дверей. Признаки упадка только-только начали проявляться следами не очень хорошо оттёртых полов, копотью недомытых котелков и богатой паутинной бахромой. Неутомимые летом трудоголики-пауки распустили свои ажурные сети в самых непредсказуемых местах, а Жан, просто уже не имел того здоровья, чтобы регулярно махать тряпкой.

- Так это, дочка, будь ласкова, удружи старику ещё разок, ежли не шибко торопишься…

- Что нужно сделать?

- Сбегай в огород, там в аккурат у треклятого забора лопушок раскидистый отрос. Вот ты листов сорви, да в колодезной воде замочи. На поясницу-то приложу, мне и полегчает. Завсегда спасает. А там уж я сам до бабки Клары дотелепаюсь, она натрёт чем надо.

- Хорошо. – Люся отправилась разыскивать рекомый лопушок.

- Вовек благодарен буду. Тока это, дочка… Водицу-то обязательно с колодца набрать надобно, чтобы студёная была… - донеслось ей вслед.

Выполнив просьбу деда, Людмила помогла тому прилепить народное средство к больному месту, попутно соображая, как начать нужный ей разговор.

- О-ой, беда-огорчение! – перемежая терпеливое кряхтение тяжкими вздохами, протянул Жан.

- Ничего. Ничего… Скоро получше будет. – отвлеклась от своих мыслей Люда.

- Так я ж не за себя, за тебя сокрушаюсь. Глянь, что натворилось. – он указал на дыру в Люсиной юбке. - Куда ж у меня теперь такая пойдёшь? Вона, какая прореха в подоле. Ты знаешь что, погляди на полке коробок плетёный - махонький такой. У меня там что надо для штопки припасено. Возьми да залатай, пока совсем не истрепалось. Вижу, что роду ты небогатого, значит должно быть одёжу беречь приучена. Только нитку-то в рот не забудь взять, а то ж шить на себе – примета нехорошая.

Послушно закусив зубами обрывок нити, Людмила пристроилась у окна, и они со стариком, наконец, разговорились на интересующую её тему.

- А сама-то чего ж здесь, проходом или ищешь кого? – первым полюбопытствовал хозяин.

Люся и поведала, что, собственно, деда Жана она и разыскивала: мол, случайно услыхала, как соседки его флигелёк нахваливали. Ну и далее по легенде. Наплела, что сейчас остановилась у бывших односельчан. Они, конечно, приняли сироту на время, но совсем не рады лишнему жильцу в доме – сами ютятся в съёмной однушке. Вот и подыскивает она себе уголок по карману.

Да, ещё хоть и запоздало, но вспомнила о своём большом желании попытаться прихватить в побег Мари. Сообразила намекнуть, что, быть может, подруга её отважится с ней попроситься. Может, конечно, и нет. А ну как уговорится? Уж лучше было сразу обозначить, что квартиранток теоретически допустимо окажется двое.

Жан долго жевал губами и размышлял над предложением своей нежданной спасительницы: то пристально поглядывал на неё, то опускал глаза в стол.

- Ладно… По всему видать, девка ты добрая, сердечная, без зловредностей. Глянулась мне, чего говорить. Живи, что уж… А то и мне повеселее станет. Только гляди, ежли подружка твоя злыдня какая, я терпеть да привечать не стану. Выгоню, так и знай, чтобы никаких обид…

Уверив старика, что Мари – в высшей степени порядочная и во всех смыслах распрекрасная особа, Люся с ним рассталась. Сговорились, что явится она к нему в несколько ближайших дней. Понимая, что пропадает уже слишком долго, Люда припустила к месту явки бегом.

Служанка мерила шагами площадку под рыночным колоколом и нервно озиралась по сторонам.

- Мари, извини, загулялась немного, потеряла времени счёт. Прости, что заставила волноваться.

- Мадемуазель, ну разве ж можно?.. – тихо взялась корить Люсю девушка. – Я тут такого страху натерпелась!

- Всё позади, да и что со мной сделается? Кругом люди, кто обижать насмелится?

- Если честно… - служанка замешкалась, явно желая, но опасаясь высказать какую-то мысль.

- Ну, говори. – подбодрила её Люда.

- Если честно, - совсем снизив голос до шёпота, отважилась продолжить та. - я уж испугалась, что вы того… без меня дёру дали.

- Что?! – не удержалась от громкого изумления Людмила, но тут же приглушила звук в тон Мари. - Ты, всё-таки, догадалась?

- А то ли нет? Иначе зачем бы вам со мной каждый раз в город ноги бить? И пропадаете здесь всё время. Сообразила, что угол ищете. Только напроситься не придумала слова. Мадемуазель, умоляю, заберите меня с собой.

- Вот это да. А я сама хотела предложить, только тоже не знала как. Оно же опасно и тяжело, и страшно.

- Не тяжелее, чем в доме вашей маменьки. А мне что так, что эдак пропадать. Правы вы: месье Ипполит не оставит: унижения да страданий натерплюсь, а потом и позору не оберусь. А вдвоём, может, и сдюжим беглянскую жизнь. Возьмите меня, я вам пригожусь.

Людмила была рада, что всё обернулось таким образом. Она в любом случае твёрдо вознамерилась искать свою собственную судьбу в этом мире. Но страх неизвестности от этого никуда не делся, она даже не пыталась тешить себя неуместной бравадой. Одинокой девице в плохо освоенном мире было бы очень непросто закрепиться и не вляпаться по банальному незнанию в неприятности с первых шагов.

14

Люсино «почти ничего» и так давно было аккуратно сложено в сундук и ожидало своего часа в чулане. Мари знала его содержимое в подробностях и без затруднений перечислила Люсе всё, что имелось в приданном хозяйской дочери.

И ежели её как раз готовили к переселению в новую семью, там и собирались предметы первой необходимости для переезда.

- Очень даже удобно получилось: и напрягаться не надо, ломать голову, где чего раздобыть да как сохранить. – улыбнулась про себя Людмила. – Всех дел – переложить уже готовое из сундука в большой дорожный мешок.

К ужину Люся, всё же начала понемногу нервничать. Наверное, потому, что успешный старт их рискового предприятия сейчас зависел не от неё, а от того, насколько крепкими окажутся нервы Мари.

Вопреки всяким опасениям, девушка справилась со своей задачей блестяще.

Чтобы подстраховаться – замаскировать лёгкий посторонний привкус лекарства, горничная рискнула добавить в пресноватую похлёбку Кристи немного специй. За что моментально получила суровый нагоняй от мадам:

- Мари, это непростительное расточительство! Кто тебе дозволил прикасаться к запасам драгоценных порошков?! – с наслаждением уплетая за обе щёки заметно повкусневшую кухаркину стряпню, пыхтела возмущением Бернадетт.

- Мадам, простите, больше никогда, клянусь! Я ведь совсем чуть-чуть для вашего удовольствия и только в господские порции. Вот, посмотрите, моя еда по-прежнему проста. – служанка, изображая искреннее раскаяние, в доказательство своих оправданий не поленилась притащить тарелку и продемонстрировать её содержимое хозяйке.

А та ведь проверила, бдительно заглянула в протянутую миску и удовлетворённо хмыкнула, снова принимаясь за работу ложкой.

- Запомни, эти специи предназначены только для торжественных обедов с самыми важными гостями. Как будто ты этого никогда не знала?! – снова сурово свела брови мадам, но наказывать Мари не стала. Лишь брюзгливо добавила:

- Вот же бестолочь своевольная! И зачем я только отпустила Кристи?..

Всё же употребление значительно улучшенного на вкус и аромат блюда приподняло ей настроение, сбавило, так сказать, уровень агрессивности.

И улучшило сон. Ну, вы понимаете…

Спустя каких-то полчаса весь дом беспробудно храпел и грезил сладкими сновидениями. Настал черёд действовать Людмиле. Впрочем, после успешного вредительского акта Мари, всё оказалось достаточно легко: просто зайти в комнату, вытащить из-под подушки мадам ключи, спокойно подобрать нужный к ящику с документами и изъять необходимое.

Затем то же самое проделать в чулане. Не мешкая, но и без суеты, без излишней нервозности, чтобы ничего не упустить.

На зарождающемся рассвете две девицы вышли из дома. На себе тащили баулы с одеждой, припасами, стыренными Мари из кладовой, и наиболее полезную часть приданного, за которое Люда на всякий пожарный оставила расписку.

Никто не должен упрекнуть их в воровстве на случай, если всё закончится фиаско и их найдут. В прошлый раз Люсьен «ушла на рывок» с пустыми руками, в чём была. Маман рассудила, что блудная дочь вскорости испугается, намается и вернётся сама. А потому, чтобы не позориться перед соседями совсем уж громко и открыто, решила выждать время, не стала организовывать немедленного преследования. Так, собственно, и вышло.

Как пойдёт дело теперь – неизвестно. Всё-таки своё намерение Людмила обозначила и подготовила более серьёзно. Опять же, некоторые материальные ценности из дома умыкнула. Хоть и не присвоила себе ничего лишнего: вон, даже крупу сердобольная Кристи мысленно списала на мышей, но кошку (между прочим, безвинную) хозяйке не выдала. Так что никто не пострадал.

Выскользнув за калитку, девушки припустили прочь.

Даже дорожку в этот раз выбрали окольную, чтобы ненароком не столкнуться с маловероятными, тем не менее возможными знакомыми, пока не минуют родной квартал.

Ипподром обходили с его задней стороны, отчаянно зажимая носы. Здесь как раз концентрировались навозные кучи, и вонь стояла такая, что хоть святых выноси.

И всё же, как ни путали беглянки следы, как ни старались остаться незамеченными, на одного случайного свидетеля они напоролись. Дворник – уже не раз встреченный в прошлые вылазки рябой мужик - был на ногах и занимался тем, что выгребал конские стойла от «отходов производства». Поскрипывая тачкой и насвистывая что-то незамысловатое, крепкий дядька деловито катил своё орудие труда из чёрных ворот развлекательного заведения.

Заслышав это движение, девчонки притаились за углом сарая и решили переждать, когда тот вывалит содержимое тачки и отправится за новой порцией удобрения. Отсиживаться пришлось порядочно: пока там работник выгрузил тележку, пока подскрёб лопатой то, что свалилось с «ароматной» горки прямо на дорожку. При этом странноватый детина бормотал что-то под нос и часто сокрушённо вздыхал, временами поглядывая на одно из единообразных произведений своего труда. Выглядели эти груды действительно как-то "порционно", что ли.

Люся попыталась присмотреться, что он там разглядывал, но в предутренних сумерках сумела различить лишь какое-то тёмное пятно, слабо выделявшееся в общей массе… ну вот этой, собственно, массы.

Как только не слишком-то мелодичный, ставший совсем уж печальным, свист начал удаляться, Людмила с Мари двинулись вперёд: мелкими перебежками от кучи к куче.

И тут Люся затормозила колом, едва не сбив свою напарницу с ног.

- Госпожа Люсьен, ну?! Что случилось? Бежим, покуда работник не вернулся!

– взбудораженным шёпотом, нетерпеливо поторопила Мари.

- Погоди… Это что? Это кто… собака, что ли? – волосы на затылке девушки мерзко зашевелились, взъерошились от совершенно чудовищного зрелища.

Люда, слабея ногами, опустила свою часть ноши прямо на землю и сделала несколько шагов к жуткой находке.

Тёмное пятно на куче оказалось псом. Искалеченный, да буквально изодранный в клочья… Людмила присмотрелась - доберман лежал на склоне навозной кучи безвольной тушей. Холка, уши и особенно раскуроченный бок представляли собой страшное зрелище. Кое-где содранная шкура свисала лоскутами, приоткрывая под собой сгустки спёкшейся крови.

15

На последнее сказанное слово собака содрогнулась всем телом.

- Ты чего, миленький? Больно?! – в полном отчаянии сжимая в кулаки холодные пальцы, Люся огляделась по сторонам:

- Я сейчас, я что-нибудь придумаю. Ты только не умирай…

- Отходит, бедолага. Отмучился. – с житейской философией простого человека пожалел мужик.

Но, вопреки категоричному неутешительному прогнозу дворника, пёс снова приоткрыл больные веки, неуверенно потянулся, ткнулся мордой в Люсину руку и заглянул в её глаза с каким-то совершенно безумным тоскливым чаянием. Людмила не могла отвести взгляда от собачьего. На долгие секунды двое: девушка и зверь - просто замерли друг против друга, ускользая из окружающей реальности. Они смотрели и смотрели, а в их душах непрерывным ураганным потоком сменялись чувства, догадки, сумасшедшие надежды и сомнения… пока пёс решился опять толкнуть ладонь Людмилы носом и заскулил – тихо и по-щенячьи жалобно.

- Люцифер? – снова едва слышно повторила Люда, боясь поверить самой себе. - Лютик?

- Чего это она? – обменялись недоумением Мари и работник.

А доберман тяжело, с огромным усилием оторвал мощную грудь от своего поганого лежбища, заскулил громче и, слабо скребя лапами, ближе потянулся к Люсе.

Размазывая грязными пальцами по щекам лавину льющихся слёз, Люся обхватила собачью голову руками и целовала, целовала в сухой горячий нос. Нашёлся! Её Лютик нашёлся.

- Я, родной, это я! – тихо-тихо, одними губами шептала в ухо псу. - Да что же они с тобой сделали?!

- От же малахольная! Девонька, да что с тобой?! – беспокойно засуетился, запричитал мужик.

- Она у нас просто такая… сердобольная. Совсем не умеет пройти мимо чужой беды. – неуверенно пояснила Мари, сама пребывая в шоке от Люсиного поведения.

- Я должна забрать его отсюда. Немедленно! – Людмила резко провела ладонями по лицу и принялась шарить полуослепшими зарёванными глазами вокруг.

- Забрать?!... громко опешил дворник.

- Куда? – тоже окончательно обалдела Мари.

- Забрать… С собой. – нетерпящим возражений голосом отрезала та.

- Но… ведь…

- Никаких «но». Или он идёт с нами, или я… Господин дворник, умоляю вас, всем святым заклинаю, отдайте его мне.

- Дык ну…

- Прошу вас, сжальтесь, ну зачем он здесь?..

- А-ай, та забирай животину. А то ить сам хожу тут мимо, и душа не на месте. Точно и я живодёр какой. Погибает псина, а помочь не могу. Грех это, божья тварь как-никак. Авось и выходишь, коли уж признал он тебя. Глянь-ка, приник к рукам, лежит и не дрыгается. Чудеса, да и только.

- Но вот как же мы его потащим? – Людмила уже пришла в себя, собралась и взялась чётко, методично решать непростую задачу.

Её подельница лишь молчала, растерянно разведя в стороны руки.

- Мари, надеюсь, ты уже поняла, что спорить бесполезно, следует только смириться и, желательно, помочь. – на ходу пояснила Люся, продолжая искать подходящее средство передвижения для раненого Лютика:

- Тачка! Господин дворник…

- Да чо ж ты, дурёха, меня всё господином навеличиваешь? Микель я.

- Микель, не продадите нам свою тележку? Нам очень нужно.

- Тачку? А я как же? Кудой мне без тачки-то? От ить горюшко на мою голову… – тот почесал вихрастый рыжеватый затылок, потоптался в неуверенности и с досадливой решимостью махнул лапищей:

- Та бери, чего теперича. Раз уж встрянул я в енту беду… ох, так придётся, видать, до конца расхлёбавать. Бери, вона и добра у вас сколь, всё не на горбу тащить… А далёко собралися, девоньки? Досе вроде бы всё тудой-сюдой за покупками бегали, а теперь ишь чего, с пожитками навострилися. Я ж вас, таких красавиц, давно заприметил…

- Да это… дед у нас в деревне совсем хворый стал – надо ехать помогать старику. А то ж больше никого и не осталось. А за тачку я заплачу, вы даже не сомневайтесь. – зачастила, заторопилась Людмила, пока её благодетель не передумал помогать или того хуже не взялся глубже копать в причинах их странного пребывания здесь.

- Дело доброе. – удовлетворённо хмыкнул верзила. – Только довезёшь ли зверюгу? Совсем ить бедолага еле дыхает, а путь, по всему видать, неблизкий.

- Довезу, Микель, обязательно довезу, даже не сомневайся. Я сейчас знаешь как быстро… я бегом…

- Ну вы, девоньки, того, и в самом деле поспешайте. Не ровён час, кто приметит – греха не оберёмся. И мне по шапке достанется.

- Мари, не стой столбом! – Люся решительно махнула головой в направлении выпрошенного технического приспособления. – Подгоняй поближе.

Разглядев, в каком свинском состоянии находилось сие транспортное средство, Люся притормозила. Ну а чего было ожидать: что в нём возили – в том и уделалось. После секундного размышления она потянулась к своему мешку. Но дядька, распознав намерение девушки, её остановил. Моментом сбегал в какую-то подсобку и приволок пару больших кусков относительно чистой мешковины. Одну часть они с Людмилой в четыре руки споро постелили на наспех очищенное дно и так же вдвоём бережно погрузили добермана в тачку. Осторожно уложив вокруг собаки мягкие баулы, прикрыли всё второй половиной мешковины.

Торопливо обхлопав свои карманы, Люся вытащила маленький кошелёк, в который на дорогу девчонки отложили некоторую мелочь из наследства Люсьен, и протянула своей спутнице:

- Мари, заплати сколько надо за тележку, пока я в порядок себя приведу.

Та покопалась в кошельке и вынула монету. На что Микель округлил глаза и протестующе замахал руками:

- Нет-нет, да она ж разве стока стоит? Старая вся да зачуханная… Чо ж я, крохобор какой, девок сирых обижать?

Люся взяла с ладони Мари деньгу и вложила в лапищу растроганному верзиле, зажав сверху пальцами:

- Примите, пожалуйста, не откажите, вы… вы столько для нас сделали… - она не знала, как ещё благодарить не на шутку разжалобившегося мужика.

- Да чего уж, это самое, это ж всё вы, насупротив… а я чего, всего-то и ничего… - пряча неловкость за невразумительным бормотанием, переминался с ноги на ногу тот.

16

- О-хо-хонюшки-хо-хо-о, это чего же мы наделали… Госпожа Люсьен, чего ж мы натворили, такую обузу себе на плечи повесили-и. – причитала-пыхтела Мари, налегая на ручку тачки.

Она всё ещё никак не могла внутренне окончательно смириться и вообще взять в толк, зачем её мадемуазель так категорично и, на её взгляд, опрометчиво в один миг решилась прихватить с собой этого коня в собачьем обличье. К тому же полуживого. Нет, бедолагу, конечно, жалко до слёз. Только им бы самим сейчас прокормиться да удержаться на плаву. А для начала хотя бы как-нибудь поскорее унести подальше ноги, головы, желательно на плечах, и на них же свои нехитрые пожитки.

Опять же, как к дополнительному жильцу отнесётся дед Жан? Уговаривались на одну постоялицу, затем спохватились, чтобы уломать старика на вторую, а в итоге что? В итоге явятся ещё и с болезным кобелём нешуточных размеров. За пса, между прочим, вообще никаких разговоров не было. А ну как дедуля и вовсе собак не выносит? Может такое случиться? Может. У самого-то, между прочим, во дворе никого хвостато-четвероногого замечено не было. По крайней мере, по наблюдениям Люсьен.

В общем, само положение «в бегах» уже казалось достаточно пугающим. А всякие дополнительные усложнения ситуации ещё добавляли девчонке стресса.

- Послушай… - Людмила, отирая струящийся по вискам градом пот прямо рукавом рубашки, остановилась на пару секунд перевести дух, заглянуть, как там Лютик, и дать ему воды. – Считай, что этот пёс послан нам богом в дар и в защиту. Двум одиноким девицам заступник не помешает.

- Хорош заступник, того гляди лапы протянет. – ответно буркнула напарница и ненадолго примолкла.

Люда понимала переживания своей спутницы, а потому пока в дебаты вступать не спешила: берегла дыхание и оставляла Мари время до конца освоиться с новой данностью. Толкала свой край тележки и думала…

Думала о том, чего никак невозможно было высказать вслух. Что да, Лютик – заступник. И ещё какой! Самый бесстрашный и преданный в мире.

- Маленький, жизни не пожалел – на гада Лёшеньку тараном бросился. Бедный мой… Представляю, как перепугался, когда очнулся в этом громиле-добермане. Собаки же книг про попаданцев не читают. – размышляла Люся, с терпеливым упрямством наваливаясь на тачку. – Всё кругом чужое, да ещё травля, бои эти… Вот и… как там работяга сказал? Двинулся головой маленько? Да тут любой бы капитально тронулся. Ничего, ничего, малышок, я тебя выхожу…

- Бу-бу-бу… - на заднем фоне снова что-то заворчала Мари. - Вы меня слышите, госпожа Люсьен?

- Так. Тормозим. – Люся всё же не сдержалась. Нервы буквально звенели от… да от всего, плюс нестерпимого страха за её маленького друга. Только ведь вновь нашла его. Она же не простит себе, если не сумеет, не успеет помочь, потеряет уже безвозвратно. Людмила остановилась и посмотрела на напарницу с внушительной решимостью поставить в этом вопросе точку:

- Прекрати хныкать. Всё уже сделано и возврату не подлежит. Или что, ну давай прямо здесь выбросим его у обочины?

- Ну… нет, конечно, что ж мы, сволочи какие?..

- Вот. И довольно мытарить мне душу. Да, ещё одно: перестань, наконец, называть меня мадемуазелью и госпожой. Первый встречный раскусит враз.

- Так непривычно же как-то, неловко. – смутилась приступу гнева своей, в общем-то, миролюбивой и доброхарактерной хозяйки Мари. Выговор от мадемуазель Люсьен – само по себе небывалое дело. А нагоняй от неё в самом начале их непростого совместного пути…

- Привыкай, если не хочешь, чтобы нас раскрыли и вернули назад. А теперь вперёд. - отрезала Люся и зашагала по дороге.

- Простите. Я постараюсь… - совсем стушевалась Мари. На ходу протяжно вздохнула и с примирительной интонацией перевела разговор уже в конструктивное русло:

- Его ж лечить теперь надобно.

- Угу-м. И шить. Причём, как можно быстрее, если это всё ещё допустимо. Видела, какие раны?

- И куда же мы его? Кто ж возьмётся? – Мари и в самом деле сосредоточенно наморщила лоб, стараясь припомнить хоть кого-то, кто мог бы помочь.

- Сама заштопаю.

- Сама?!

- Да. И заживёт, как на собаке. Знаешь такую поговорку?

- Ну…

- Всё, не ломай голову. - Люсины напряжённые думы были сейчас о другом:

- Лучше давай поразмыслим, как быстрее добраться до места.

- Так вот ведь…

- Скоро совсем рассветёт. – Людмила оценивающе глянула на небо. - Появятся деревенские на телегах.

- Так они гружёные к торгу едут, с тачкой не возьмут. Хотя… это кто на торг. А на закуп как раз и пустые попасться могут. Можно попытаться напроситься.

- Угу-м.

- Ой, выдаст он нас. – Мари обеспокоенно кивнула в сторону мешковины, под которой укрывался Лютик.

- Не выдаст. Мы его уже сколько по камням и ухабам трясём – хоть бы раз пикнул. – Людмилу, кстати, этот факт периодически даже настораживал. Тогда она приподнимала край дерюжки, чтобы убедиться, что её пёс просто притих и ждёт помощи с собачьей терпеливостью.

- А ну как хозяин с такой страшилой на порог не пустит? – всё же насмелилась задать вопрос по своему ключевому опасению Мари.

- Затащим во флигель так, что и не заметит. А потом я что-нибудь придумаю.

Долго ли, коротко ли, а девчонки всё же благополучно добрались. Впрочем, скорее второе, чем первое. В смысле, «коротко ли» и с максимально возможным ускорением. А всё потому, что в переживаниях за своего настрадавшегося собакена Люся была чрезвычайно убедительна и настойчива: первый же мужичок-попутчик на относительно свободной телеге не устоял под её напором.

Дядька, как и предполагалось, оказался не местным. К тому же наскучался одинёшенек в дальней дороге и был даже рад посудачить со случайными симпатичными попутчицами. Ну, как посудачить… В основном болтал сам. Знаете, есть такие говоруны, которым вообще неважно, что там пытается вставить в поток их речи, так сказать, собеседник. Вроде задают вопрос и тут же на него отвечают, только уже о себе:

17

Флигель представлял собой миниатюрное строение с единственной жилой комнатой, кухней и кладовкой. С одной стороны, им никто до сих пор активно не пользовался, а потому всё внутри казалось относительно целостным и непотрёпанным. С другой, пылищи, паутины и прочих последствий длительного запустения имелся полный богатейший набор. Собственно, как раз потому, что в домишке никто не обитал.

Работы по облагораживанию жилища намечалось изрядно. Однако, в первую очередь нужно было срочно промыть раны и зашить Лютика. Девушки наспех размели-расчистили угол для собаки и принялись за дело. Набор ниток-иголок обязан был иметься в приданном любой девушки, он и имелся. А таз, воду и котелок, чтобы её согреть, Мари организовала быстро.

Дав твёрдый зарок не позволять себе раскисать от вида повреждений Лютика, Людмила принялась отмывать своего пса от ссохшейся крови и грязи.

- Давайте я, поди ловчее получится. – не зная, куда ещё себя приложить в текущей спасательной операции, предложила напарница.

- Давай… - сосредоточенно отозвалась Люся.

- Хорошо, а… - начиная закатывать рукава рубашки, Мари на секунду замерла за плечом Людмилы, - … он же меня не слопает?

- Давай, в смысле «давай», а не «давайте». Ты опять мне выкаешь, Мари. – в очередной раз напомнила Люся. – Не слопает. В общем, ладно… Тут с первого взгляда понятно было, что простой водой не обойдёмся. Продолжай смывать грязь, я к нашему деду. Спрошу, где бы чего посерьёзнее раздобыть.

Она уступила место возле «пациента» служанке, а сама отправилась к хозяину. Тот в данный момент сидел за столом и тоскливо глядел на керамический горшочек с каким-то резко-запашистым содержимым.

- Чего пригорюнился, дед Жан? – пронаблюдав сию печальную картину, участливо поинтересовалась Люда.

- Так вот же ж, мазь скипидарная имеется, а сам себя обиходить не могу. Хоть плачь. Бабка Клара к дитям подалась, а боле и попросить-то на старости лет некого.

- Давайте я помогу. Надо ж было сразу и сказать.

- Дак неудобно, что ли… Вам там теперь вон сколь трудов, покуда обустроитесь.

- Вот так здрась-сьте. – всплеснула руками Люся. – Две здоровых, шустрых девицы под боком, а вам такое важное дело попросить неловко. Давайте договоримся, что подобных стеснений больше не будет. Сколько раз в день нужно растираться? Два?

- Вроде так Кларка велела.

- Теперь сама приходить лечить вас буду, и никаких возражений. Всё, укладываемся на кровать.

Она помогла хозяину перебраться в горизонтальное положение, хорошенько натёрла вышибающим слезу снадобьем и укутала спину в полушалок.

- Ох, и спасибочки тебе, милая. Удружила старому, не знаю, как благодарить.

- Не стоит, всех дел – пара минут. Вот вы мне лучше подскажите, где у вас тут какой-нибудь знахарь дельный имеется. Нам с Мари кое-что понадобилось, а в аптеке, наверное, дорого.

- Да вот Клара, соседка моя, у нас ведунья и есть, вся округа к ней за помощью бегает.

- Ясно. И она уехала. А надолго?

- На пару дён так точно. А что надо-то, может я пособлю? Тоже, поди, кой-чо соображаю, тёпло с бабкой знаемся, она меня и научает помалу.

- Мари умудрилась руку повредить о тачку, на которой вещи привезли. Нехорошая рана, надо бы обработать. – на ходу сочинила Люся.

Признаться старику вот так сразу про Лютика она не отважилась. Заставить её расстаться с собакой теперь не могло бы ничто на свете. Даже вероятность оказаться вместе с ним на улице. Погонит хозяин – так тому и быть. Но сперва она должна была успеть разобраться с травмами своего пса.

- Ой-ёо… Тачка-то у вас дюже замызганная, как я видал. Как бы горячку твоя Мари не схлопотала. Ты вона на той полке пошарь, девонька, там в красном черепке заживляющая мазь закупорена. Но поначалу промыть бы хорошенько. На верёвке в углу трава пахучая с синим цветом пучками сохнет, её запарь да прополощи хорошенько рану-то. А ещё лучше самогоном бы полить. Только то больно будет, боюсь, не стерпит девица. Но, ежли чо, самогон у меня в темнушке припасён, слева на полке. Сама найдёшь, я не поднимусь. К вечеру, коли оклёмаюсь, приду, посмотрю на то дело, мож ещё чего подскажу.

Стесняться в дедовой домашней «аптечке» Людмила не стала – не тот случай. Прихватила всё, что было предложено, в том числе самогон. Но к себе возвращалась в серьёзной задумчивости. Если к вечеру Жан и в самом деле доберётся проведать постоялиц, следовало подготовиться к непростому разговору.

С тяжёлым сердцем Люся вошла в двери, однако, представшая её глазам картина несколько приподняла её настроение. Пока она там улаживала вопрос с хворью старика (лазарет какой-то, а не двор) и отбирала лечебные средства для собаки, Мари успела довольно сносно оттереть своего «клиента». Сама напарница знатно испачкала одежду и была похожа на заправского ассистента из операционной. А вот Лютик теперь выглядел значительно, значительно лучше.

В отмытом виде всё казалось уже не так критично, как поначалу. Хоть и всё равно жутковато.

- Да вы же мои хорошие, вы же мои дорогие! – Людмила не смогла удержаться от вздоха облегчения. – Мари, спасибо, милая, у тебя здорово получилось. Как он себя вёл? Терпит?

- Те-ерпит, умница. – девушка, тоже удовлетворённая своей работой, улыбнулась, в очередной раз прополоскала полотенце из запасов Люсьен и принялась оттирать уже себя.

- Ну всё, теперь моя очередь. У нас ещё остался кипяток? Надо травку заварить.

- Есть маленько, я запарю. – Мари уже направилась на кухню. - А дальше вы уж и вправду лучше сами, у меня рука не поднимется так вот по живому да иголкой…

- Сама трясусь, как хвост заячий, а куда же нам деваться? Да, дружище? – тихо произнесла Людмила, опустилась на колени к своему псу и ласково погладила его морду:

– Ещё немножко продержись, ладно? Мы справимся. Осталось совсем чуть-чуть, и всё будет хорошо…

Хирургическая часть лечения Люцифера прошла, как показалось Людмиле, нормально. Даже более чем. Она очень старалась соблюсти максимальную стерильность, аккуратность и сохранять хладнокровие (что оказалось самым сложным). Каждая ссадина и рана были методично, тщательно обработаны и перевязаны полосками пожертвованной на это дело простыни.

18

Две беглянки на всплесках адреналиновой энергии почти целый день так яростно махали тряпками, что умудрились отдраить своё убежище от пола до потолка. И то сказать, чего там отмывать-то было? Некоторые предметы требовали починки в силу того, что дерево рассохлось и разошлось. Ощущалась определённая нехватка мебели. Например, им совершенно некуда было разложить свои вещи: Люсин-то сундук они с собой не потащили. Пока для этой цели подходила разве только кладовка.

Зато, к большой радости девчонок, в комнате имелось спальное место. Кровати в этой реальности являлись большой ценностью. Однако старик, как вспомнила Людмила из болтовни соседок, соображал этот флигель для сына и позаботился-потрудился сколотить топчан. Причём, судя по его размеру, жить здесь предполагалось не только наследнику, но и его избраннице. Худенькие Люся и Мари относительно комфортно поместились на жёсткой лежанке.

Правда, первая же «примерка» показала, что тут, таки, придётся поработать молотком, иначе девушки рисковали проснуться посреди ночи на полу в деревянных руинах. А ещё тощий тюфяк из приданного Люсьен, туго свёрнутый в рулон, который беглянки не поленились тащить на себе через весь город, был одноместным и для их нынешней «полуторки» оказался куцеват.

Пока Людмила придумывала, как добавить спальному месту комфортности, её подруга занялась приготовлением вечерней трапезы. Понятное дело, не королевской, но вполне себе съедобной. На ужин ожидалась кашка из гречки, предусмотрительно приныканной Мари, и даже по паре пластиков солёного сала из того же арсенала хозяйственной служанки.

Взглянув на плоды трудов подруги, Люся вспомнила про деда Жана и своё обещание к вечеру явиться, провести ему сеанс лечения.

- Вот же!.. Заработалась, чуть не забыла про нашего хозяина. – досадуя на саму себя, она посмотрела в окно.

На землю опустились сумерки, а старик так до них и не добрался. С одной стороны, этот визит Людмиле сейчас был бы ну очень не к месту. С другой, отсутствие деда вызвало тревогу. Не явился – значит, не поднялся, не смог.

И хоть голодная слюна уже бесперебойно заполняла рот с такой скоростью, что Люся не успевала её сглатывать, она всё же решила сперва проведать хозяина.

- Мари, а положи-ка гречки в тарелочку, пойду я, навещу Жана, поясницу натру да покормлю. И сало не забудь подрезать. Чую, худо ему там.

- И то верно. - понимающе свела брови напарница и взялась накладывать снедь в их единственную тарелку. – Лежит там, поди, беспомощный да голодный. А мы-то что, с чашки каши не разоримся. Вот добрая вы, с пониманием. Оттого и надёжно, и спокойно с вами.

Люда так устала за сегодняшний день поправлять выканье подруги, да и вообще вымоталась, что в этот раз уже просто махнула рукой, приняла порцию еды и отправилась к двери.

- Вот и ладно, а я пока покормлю нашего болезного, вон, кажется, проснулся. – добавила теперь уже бывшая служанка.

- Попробуй, Мари. Только мне думается, вряд ли он поест. Весь день лишь воду пьёт и спит. Но ты всё равно попытайся. Я быстро, надо ещё Лютику под повязки заглянуть…

- Хозяи-ин, Жан, доброго вечера. – негромко постучав в двери, Людмила вошла в тишину дома, начиная волноваться ещё сильнее.

Дед обнаружился в своей койке в темноте, отвернувшимся к стеночке.

- Жан, как вы тут? Не разбудила? – тихонько позвала она.

- Та не-е… - с тягостным выдохом отозвался тот.

И так это прозвучало тоскливо, а выглядело так неправильно, что сердце Люсино вздрогнуло, съёжилось от сочувствия и нахлынувшего чувства какой-то виноватости, что ли. Ну в самом деле, разве так трудно было забежать к деду в течение дня? Старики не должны оставаться одни. Им полагаются заботливые дети, шебутные обожаемые внуки, гроздьями виснущие на дедовых плечах. Шум, гам, суета – то, на что полагается ворчать, и без чего остаток жизни становится пустым и бессмысленным.

Людмила не знала, по какой причине между отцом и сыном приключился разлад, но… Но вот так лежать ночами в темноте, в ненужности и встречать одинокую, порой откровенно беспомощную старость – это жутко.

- А я вам ужин принесла.

- Не забыла про деда, добрая душа. А то лежу тут, и повернуться невмочь. Так, холера, скрутило, ажно выть хочется. – Жан с горьким смешком и кряхтением зашевелился-завошкался на своей постели. – А ты, вишь чо, пришла…

- Так, ну всё, прекращаем хандрить. Где у нас тут свет? – Людмила уже научилась справляться с допотопным ламповым освещением и, сглотнув непрошеный горловой спазм, взялась за дело: боевой дух хозяина требовалось срочно возрождать к жизни:

- Сейчас натрём спину, пойдём к столу-у… И всё наладится.

В общем, совсем быстро вернуться к своим в этот раз у Людмилы не получилось. Пока то да сё, провозились не меньше получаса. Жан двигался медленно, сторожко прислушиваясь к собственному радикулиту. Да и просто вот так развернуться и уйти было никак нельзя: дед только приободрился, разговорился, да и его, наверное, после ужина желательно было довести обратно до кровати.

- А ты ж сама чего, уже поела? – перемежая слова похвалы в адрес служанкиной стряпни с благодарностью Люсиной чуткости, поинтересовался заметно повеселевший дед.

- Не успела.

- Как не успела? – хозяин даже ложку отложил.

- Вот сейчас с вами закончим, пойду и сама отужинаю.

- Беги давай, неча меня тут сторожить! - в напускном возмущении всплеснул руками тот. – Справлюся теперь. Вроде помалу отпускает. А тарелку завтра заберёшь.

- Эм-м… ладно, поедим с Мари из котелка. – пробормотала под нос Люся и действительно засобиралась домой. Подруга наверняка себе уже места не находила.

- Как это с котелка? – теперь вполне по-настоящему опешил Жан. – У вас там что ли посуды не хватает?

- Ну… - замялась Люся.

С этой посудой и в самом деле вышла хохма. И смех, как говорится, и грех. В приданное дочери «заботливая» маман выделила лишь по одному прибору: одна тарелка, одна кружка, нож, вилка и так далее. На сервиз-то, хотя бы совсем скромный, монет зажилила. А вот этот странный сиротский комплект… Ну не знаю, Людмиле казалось его наличие нелепым, даже каким-то унизительным. Уж лучше бы совсем убрала, что ли. Входить в дом супруга с собственной тарелкой в единственном экземпляре – ну ведь нелепость. Что, у достаточно состоятельного барона не нашлось бы плошки для жены? Не-ет, она бы на месте невесты так позориться не стала, оставила бы сии предметы необузданной мамашиной щедрости — мамаше же «на чай».