Дверь лечебного крыла резко открывается, и в помещение врывается седовласый старец в потёртой мантии и полукруглых очках, внося запах сырости, затхлости и плесени. На его руках — мужчина без сознания, лишённый сил, всё ещё в кандалах и тюремной робе. То место, где всё это время находился заключённый, не пожелаешь даже злейшему врагу. Старец, обладая недюжинной силой, держал мужчину на руках и спешными шагами направлялся в медицинское крыло к дежурному лекарю. Но того не было на месте. Дежурство нёс другой маг — черноволосый, в круглых очках, занимающий пост зельевара.
— Вы его нашли, директор? — взволнованно спрашивает маг, видя на руках пожилого человека почти прозрачного мужчину.
Он выглядел страшно и пугающе. Неестественная бледность, даже серость кожи, торчащие рёбра, впалый живот, худые плечи и тонкая шея. Когда-то алые, словно закат волосы перепачканы грязью и пылью. Руки, шея, ноги в кандалах. Металл при соприкосновении с кожей протирал её до крови. Волдыри не заживали уже давно. Тюремная роба висела, словно на вешалке. Дыхание едва слышалось. Маг походил на сломанную и выброшенную за ненадобностью куклу. Зельевару казалось, что коснись он руки спасённого, и тот рассыплется.
— Нашёл, — сказал старец. — И ты даже не представляешь, где, — в его голосе звучали грусть и горечь, а во взгляде читалась печаль. Неся найденного юношу в лазарет, он попросил зельевара не настаивать на расспросах. — Ризел, я потом тебе расскажу. Первым делом его здоровье. Мальчика надо срочно спасать.
Аловолосый маг и правда был на грани, едва не обеими ногами в могиле. Держался на честном слове.
Молодой мужчина с чёрными волосами и зелёными глазами, к которому обратились по имени Ризел, огласился с тем, что здоровье спасённого важнее. Поэтому разговор отложили на потом. Сначала, как сказал директор, нужно помочь магу: снять с него кандалы, выходить, отпоить зельями и настоями, наложить не одно восстанавливающее заклинание. Этим займутся профессионалы.
Старший лекарь, как только открылась дверь в лечебное крыло, получил оповещение от директора и уже шёл к ним. Первым делом с мага сняли кандалы: режущим заклинанием разрезали металл, стараясь как можно меньше давить на пострадавшую кожу. Оковы поддались легко, спали с тонких запястий, шеи и ног, обнажив страшные раны. Кожа словно многократно горела и рубцевалась сама собой на протяжении многих лет. Жуткое зрелище.
— Эти шрамы, — начал вопрос зельевар у главного лекаря, указывая на следы от кандалов, — останутся с ним навсегда?
— К сожалению, — ответил лекарь.
— Эти шрамы? — спросил зельевар у главного лекаря, указывая на следы от кандалов. — Останутся с ним навсегда?
Глядя на алого мага, и директор, и зельевар вспоминали прошлое. Микаэль Эйлейт — аристократ, наследник своего рода, чистокровный маг в энном поколении, один из сильнейших представителей тёмного рода. О его красоте и манерах слагали стихи и оды, сравнивали с Изначальными — потомками Создателя мира. Его считали олицетворением красоты и изящества. В его постели мечтали оказаться почти все девушки академии, независимо от факультета или курса. Но он не был ловеласом и ни разу не поддался ничьим чарам. Хранил сердце, душу и магию для одной-единственной.
По просьбе главного лекаря директор и зельевар покинули лазарет. По словам целителя, пострадавшему нужны покой и сон, а ещё убойная порция зелий и заживляющей мази. Чтобы восстановление шло быстрее, над Микаэлем повесили три восстанавливающих купола.
— Он обязан выжить и встать на ноги, — устало сказал целитель, покидая лазарет и пациента.
Было уже далеко за полночь, когда разговор директора и профессора зельеварения о найденном и спасённом маге продолжился. В кабинете директора, за рюмкой крепкого алкоголя, глядя в камин и сидя в мягких креслах, обитых бархатом, два мага беседовали о случившемся.
— Директор Муер, Вы так и не сказали, где нашли Микаэля, — напомнил черноволосый маг.
В стёклах его круглых очков отражалось пламя камина, а перед глазами всё ещё стояли ужасные следы от оков и бледный, почти прозрачный маг, зависший на грани жизни и смерти. Комок горечи и боли застрял в горле Ризела. Ему хотелось выплеснуть его на пол.
— Как ни прискорбно, в тюрьме предателей.
Голос директора звучал монотонно и тихо, хотя Ризелу казалось, что ещё немного — и он дрогнет, а затем и вовсе перейдёт на сип. Услышав о тюрьме предателей, более известной как Хатор, Ризел отстранился, подумав, что ослышался. Ведь этого просто не могло быть. Что такого мог сотворить Микаэль, чтобы его, надежду рода Эйлейт, держали как преступника?
— Хатор? Я не ослышался? — уточнил Ризел.
— Не ослышался, — голос директора всё-таки дрогнул, а в руках скрипнул гранёный стеклянный стакан. — Пятьдесят лет назад, во время Чёрно-белой смуты, Микаэль сражался на стороне узурпаторов силы и жнецов чистой крови и магии.
Ризел помнил те годы.
Ненависть обеих сторон силы, кипевшая многие десятилетия и столетия в душах и сердцах магов и магических народов, обратилась войной. Бывшие когда-то друзьями юноши и девушки сошлись в отчаянных битвах насмерть. Война, в которой погибло столько родов и семей, столько друзей и близких, была такова, что склепов и мемориалов, казалось, просто не хватит.
В те годы было неважно, с какого ты факультета: лекарь, боевик, тёмный или даже светлый — все участвовали. Маги мира раскололись на две стороны. Одна выступала за смешение с иной кровью, другая — против. Их мнение: нелюди не должны учиться в академиях и пользоваться привилегиями чистокровных магов. То, что его друг оказался на противоположной стороне, поддерживая лозунг «Магия только для чистокровных магов!», стало для Ризела шоком и открытием.
— Я не знал, что Мика был в той войне на другой стороне, — опустил глаза Ризел и сжал бокал с такой силой, что тот, казалось, вот-вот треснет, а жидкость прольётся на его мантию. — Думал, он сражался, как и я, за равноправие в магическом мире.
Микаэль
Не думал, что академия примет меня после заключения. Пятьдесят лет в Хаторе помню смутно. Только первые десять лет, проведённые с соседом, остались в памяти. Потом его не стало, и меня поглотили боль, жжение и ненависть к тем, кому так нужна была эта проклятая война. Чистота крови и права на магию всегда вызывали споры. Не только среди магов, но и среди магических существ. Эльфы обеих сторон силы, исконно тёмные вампиры… Война, гонения, убийства, массовые казни и тайное истребление родов, неугодных обществу и аристократии.
За всеми этими благородными лозунгами — «Спасём магию!», «Магия для магов!», «Только маги и никто более!» — было столько желчи и фальши, что захлебнуться можно. А по сути скрывалось лишь одно, банальное — власть. Тот, кто всё это затеял, стремился к безграничной силе, сосредоточенной в одних руках. Чтобы только он, и никто другой, владел магическим миром. Ну и, конечно, прихлебатели и сторонники с затуманенным разумом, лишённые собственного мнения.
Война давно закончилась, а магия так и осталась доступна каждому. Ни одна сторона не победила, зато обе проиграли. Теперь нас, владеющих магией, стало в пять раз меньше, а может, и того меньше. Одарённые рода и семьи магов и нелюдей, способные принести миру и народам столько нужного и полезного, просто исчезли. Уничтожены великие рода лекарей, их заслуги перед миром остались невоспетыми. Сильнейшие алхимики и зельевары, чьи зелья и руны могли соперничать с любым боевым магом на равных, тоже пропали. А сколько тёмных родов пострадало в этой проклятой войне?! От мальчишек до седых мужчин — никто не избежал этой опухоли.
Но всё это в прошлом. Война давно окончена, подписан мирный договор, однако в академии, как и в других магических учебных заведениях и гильдиях, всё ещё негласно сохранялось разделение на чистокровных и смешанных магов. Директор Муер, как глава академии, изо всех сил старался сдерживать бушующие гормоны подростков обеих сторон силы, привлекая к этому профессоров. Но, к сожалению, в этом году тёмного мастера постигло горе. Академии срочно понадобился специалист по тёмной магии — как для защитных, так и для атакующих чар. И, если верить словам директора Муера, кроме моей персоны претендентов не было.
— Микаэль, мальчик мой, — обратился ко мне директор, сидя на краю кровати и поправляя моё одеяло. — Ты должен мне помочь, — сказал он, глядя своими ультрамариновыми глазами с тёплой, почти родительской улыбкой.
— В чём, профессор Муер? — когда я учился, директор ещё был профессором.
— Мне нужен преподаватель тёмной магии, — его рука легла на мою, слегка сжав. — Ты — моя надежда на мир между студентами.
Голос его был словно елейное масло, взгляд — как горячий шоколад в снежную пургу. Как такому директору отказать? Пришлось согласиться.
Но сначала мне предстояло восстановить своё прежнее состояние. За пятьдесят лет в тюрьме я растерял не только здоровье, но и магический резерв. Магии не хватало даже на простейшее заклинание чистоты.
— Зараза, — ругался я, раз за разом пытаясь сконцентрировать магическую энергию в одной точке. Но каждый раз даже самый элементарный узор рассыпался.
А всё потому, что восполнить магическую энергию обычным путём не получалось. Из-за особенностей организма она не восстанавливалась даже при медитации и концентрации. Нужен был особый способ. Но он мне недоступен. Здоровье не позволяло. Ноги не слушались, я даже с постели встать не мог. Пытался несколько раз. Сидеть получалось, но не ходить. Встаю… и тут же падаю. Попыток было много. И каждая заканчивалась провалом.
— Я смогу! — уговаривал я себя в очередной раз, с силой сжимая перила кровати.
Всё-таки встав, я замер. Вдох-выдох, вдох-выдох. Сел. Сам. «Ещё!» — приказал себе, настраиваясь. Снова, держась за перила, напряг бёдра, колени и встал. Каменный пол холодил ступни. Ноги держали меня, не подгибаясь. «Прогресс!» — обрадовался я и снова сел. Таких попыток было несколько. Делал это, чтобы ноги привыкли к полу и вертикальному положению тела. Затем несколько шагов до тумбочки и обратно. Не сразу, а с перерывами и подходами. К вечеру я уже мог, пусть и шатаясь, дойти до двери лазарета.
— Была не была, — решился я и шагнул за пределы медкрыла. А там уже держась за стенку и по коридору. Ноги уже слушались, но слабость и дрожь всё ещё не отпускали.
Так прошёл месяц.
Я ходил, с трудом, но сам. Жил на кровозаменительных зельях, укрепляющих отварах и настоях. Но долго на них не продержусь… это я понимал прекрасно. В тюрьме я питался тем, что прибегало или залетало ко мне. А здесь даже крыс нет. Думал, как быть, бродя по коридору, держась за стену. Не заметил, как ноги снова подвели. Стопы свело, боль пронзила, скручивая мышцы. Я чуть не упал, но меня подхватили под руки.
— Микаэль, — раздался голос директора Муера, — тебе ещё рано ходить одному. — Его ультрамариновые глаза по-прежнему смотрели на меня с добротой и нежностью, давно никто так на меня не смотрел. Тёплые, сильные руки придерживали за локти и вели в уборную. — Как твой голод?
Я замер, ошарашенный.
— Что? — сделал вид, что не понял.
— Голод, — настаивал директор.
— О чём Вы, директор? Какой голод?
— Микаэль, я знаю о твоей родословной, — сказал он, и я застыл, не зная, как реагировать. Никто не знал, а он знал. — Не беспокойся, друг мой, — успокоил он, глядя мне в глаза своими ультрамариновыми. — Кроме меня, никто не в курсе. Все считают тебя аристократом, истинным носителем силы, сильнейшим тёмным магом в истории академии. И пусть так думают дальше, — подмигнул он. — А я спрошу ещё раз: как голод?
— Пока спит, — ответил я.
Он кивнул и сказал:
— Значит, нужно найти или приготовить заменитель, временно, пока ты сам не сможешь покидать академию.
Ивэль
Этот год очень важен для меня. Я поступаю в академию магии. Мама была взволнована сильнее меня. У нее все вылетало из рук, ступка не хотела размельчать зерна, а зерна как назло выскакивали из пиалы. Ведь не каждый день и год ребенок идет учиться в академию. Она копила мне на учебники, письменные принадлежности и форму почти полгода. Оставалась на ночные смены и принимала дополнительные заказы на зелья, мази и настои. И в день, когда стены академии были открыты, она проводила меня до главной дороги. На прощание взяла обещание увидеться в рождество. Я никогда не отказываю маме.
Шёл за такими же будущими учениками. Они стайками бежали к воротам академии. Академия — это зАмок. Когда-то он принадлежал Основателям магии — Драконам. Чешуйчатые Владыки строили его для себя и своих последователей, то есть учеников. Когда драконы решили поделиться знаниями о магии, предстали перед людьми в человеческом облике. Провели отбор, разбили людей на группы. По прошествии нескольких десятилетий, магия процветала, развивалась. Основатели поняли, что будущее магии и мир в надежных руках и покинули замок и людей. На помощь позвали эльфов тёмных и светлых и истинно тёмных — вампиров.
Долгое время народы существовали в мире. А магия их объединяла. Но не все могли похвастаться силой и долголетием. Люди разделились на магов и немагов. Магия позволяла жить несколько столетий, а то и тысячелетие, если знать, как продлить жизнь. Тогда как люди едва доживали до полутора столетий. Именно это стало первым разногласием между народами. Маги и немаги спорили за территорию и власть, эльфы и вампиры не вмешивались. Лишь помогали восстанавливать былое и разрушенное. А этот замок, несмотря на ссоры и вражду, так и остался стоять нетронутым. Позже его назвали Академией. Молодые люди и нелюди, чтобы познать и развить в себе магию, приходят в первый день осени к этим дверям.
Высокие, стальные, почти пять метров в высоту, с выгравированным драконом, расправившим крылья. Дальше сам замок. Это отдельное произведение искусства. Белый, каменный массив, с множеством колон и башен, куполами, покрытыми синей черепицей, возвышающимися шпилями, витражными окнами, не уступающим двери по высоте и ширине, высокими неприступными стенами. А еще дух захватывало от каменных рыцарей уходящих под крышу. Статуи стояли на постаменте. В руке у каждого щит почти в полный рост, опущенное забрало, и меч на поясе.
— Ваше имя? — отвлек меня голос распределителя.
— Ивэль Эрсэ, — меня записали, попросили положить руку на шар.
Когда рука коснулась шара, его заволокло темной дымкой с едва заметными пурпурными всполохами. Маг хмыкнул и, направив на меня палочку, окрасил мой галстук в черно-фиолетовый цвет. Показал куда идти. Прямо и поворот на право, там уже сидели студенты в таких же черно-фиолетовых галстуках, черных мантиях, звали меня к себе за стол. Девочка с русой косой и мальчишка с рыжими кудряшками. Сев рядом, ждали остальных новичков. Когда все были распределены, двери закрыли для желающих поступить, оставив им шанс на следующий год.
Слово взял директор академии. Мама говорила, что он был в этом заведении сначала профессором, потом старшим профессором, а потом дослужился до статуса директора. И так он занимает пост не одну сотню лет. Мужчина с седой бородой, длинными, в хвост заделанными волосами, очками на носу, и забавной шляпе на голове. Пожелал удачи выпускникам, а потом представил новых профессоров обеих сторон силы. Светлого я не знал, какой-то Маэвэ Сильзир. Но со стороны светлого стола, стоило услышать имя светлого мага, послышались возгласы радости, как и с других столов. Но когда представили нашего темного преподавателя, у всех был шок и тихий ужас. Это имя, как приговор взрослому магу или страшилка провинившимся детишкам.
— Микаэль Эйлейт, — все замерли, легкие хлопки, скорее от страха, чем от приветствия нарушили гробовую тишину.
И лишь я радовался его присутствию в академии. Потому что он единственный кто вступился за мою семью, когда ей была нужна помощь. Он единственный, кто не побоялся встать на защиту рода. За это получил самое жуткое для нашего народа заклинания в грудь «Серебряную сеть». Хоть мне и хотелось склонить голову в низком поклоне и сделать все по традициям нашего народа, я всего лишь искренне и открыто улыбнулся. Пока шла минута приветствия, я смотрел на него, тогда как он на меня.
А когда пир закончился и все разошлись по башням и гостиным своих направлений, начался скандал. Не считая нас первокурсников, свое мнение по новому преподавателю высказал почти каждый. Были недовольства, угрозы рассказать родителям, чтобы те написали в совет и тому подобная ерунда.
— Как директор на такое решился? Он же предатель!
— О нем столько страшилок ходит!
И тому подобное. Учеников, высказавших свое мнение, было много. В основном со старших курсов, первогодок не слышно. Они, как и я слушают остальных. Негодования и оскорбления продолжались. А пружина в моей груди закручивалась, спираль набирала обороты. Обида за профессора, от незнания этими магами подвигов и содеянного в прошлом профессором, меня начинала бесить. Не выдержав потока оскорблений, решил высказать свое мнение:
— А я не против профессора Эйлейта!
Резкая тишина, все замолчали и смотрели только на меня, а я продолжал, говоря о том, что они слышали о нем от тех, кого профессор победил, напугал, проклял или у кого забрал близких. Да, это страшно. С этим я был согласен. Этому поступки и правда нет оправдания. Но тогда была война. Обе стороны отстаивали свои взгляды, боролись ради будущего. Плевать, что у каждого оно было свое. Для меня же Микаэль Эйлейт герой, которому мой род обязан жизнью.
Старшекурсники, немного отойдя от шока, меня тут же засыпали вопросами:
— Откуда ты знаешь?
— С чего ты взял?