Маленький портовий город. Книга 1.

1. Тело в угольном складе

Раннее утро 3 февраля 1900 года встретило город пронизывающим, сырым ветром, что нес с Балтики запах моря, угля и бесконечной тоски. На старом портовом складе, что приютился у самой кромки воды, где скрипели деревянные причалы и стонали швартовы, на подстилке из угольной пыли и мелких камней, лежало тело. Тело мужчины, чье лицо было обезображено до неузнаваемости. Черная пыль, въевшаяся в кожу, смешивалась с запекшейся кровью, создавая жуткую маску.

Инспектор Алексей Романович Брусенцов, в свои сорок восемь лет выглядевший на все пятьдесят пять, стоял над трупом, скрестив на груди руки. Его серые глаза, отточенные годами службы и сотнями раскрытых дел, скользили по каждой детали, не упуская ни мелочи. На висках, несмотря на еще густую шевелюру, пробивалась серебряная седина, придавая его строгому лицу еще большую суровость. Он не проявлял ни эмоций, ни спешки. Просто стоял, поглощенный мрачной картиной, словно скульптура из гранита.

— Никаких документов, Алексей Романович, — доложил подошедший к нему молодой агент Павел Куницын. Двадцатишестилетний Куницын, новичок в полиции, все еще испытывал неловкость в присутствии своего старшего коллеги. Он был молод, умен, начитан, но этот мир преступности и насилия был для него пока чужим. Его тщательно причесанные волосы слегка выбились из-под фуражки, а светлые глаза то и дело забегали по сторонам, пытаясь охватить все происходящее. — Лицо, как видите, изуродовано. Кажется, его били чем-то тяжелым.

Брусенцов кивнул, не отрывая взгляда от тела. Он склонился, чтобы лучше рассмотреть конечности. Руки покойного были раскинуты в стороны, словно он пытался схватить что-то в последние мгновения жизни. Одежда, хоть и запыленная, казалась добротной, но ни одна пуговица не была оторвана, ни одна нитка не торчала.

— Похоже на драку, господин инспектор, — предположил Куницын. — Или несчастный случай. Упал, ударился…

Брусенцов медленно выпрямился и посмотрел на Куницына своим холодным, пронизывающим взглядом.

— Вы много читали, Павел Степанович, — голос инспектора был низким, хрипловатым, словно наждак. — Но жизнь, мой юный друг, куда сложнее, чем книги. И куда грязнее. Посмотрите на него внимательно. Он лежит слишком… аккуратно для несчастного случая. Или для пьяной драки. Труп просто бросили бы, смяли бы, как ненужный лист бумаги. А здесь… будто уложили.

Куницын прищурился, пытаясь увидеть то, что видел Брусенцов. Он привык полагаться на логику, на сухие факты, на то, что можно прочитать в учебниках криминалистики. Но инспектор Брусенцов всегда находил то, что оставалось за гранью его понимания, что-то интуитивное, почти животное чутье.

— Вы имеете в виду… инсценировку? — осторожно спросил Куницын.

— Я имею в виду, что мы имеем дело не с уличной потасовкой, — ответил Брусенцов. — А с чем-то куда более серьезным. Где Марианна Георгиевна?

Как по команде, к ним подошла Марианна Георгиевна Штольц. Тридцатичетырехлетняя фельдшер, дочь немецкого аптекаря, она была невысокой, но крепкой женщиной с проницательными серыми глазами и решительным подбородком. Ее темно-русые волосы были аккуратно собраны в пучок на затылке, а на строгом темном платье не было ни пылинки, хотя она уже успела склониться над телом. В ее присутствии даже самые брутальные портовые рабочие чувствовали себя неловко. Она была умна, хладнокровна и обладала острым, иногда даже язвительным умом. И она была единственной, кого Брусенцов воспринимал всерьез.

— Доброе утро, инспектор, — поприветствовала она, ее голос был низким и ровным. — Куницын, доброе. Завтрак отменяется.

— Что скажете, Марианна Георгиевна? — спросил Брусенцов.

Штольц присела на корточки рядом с телом, надев на руки тонкие кожаные перчатки. Она осторожно провела пальцами по шее покойного, затем осмотрела его затылок, приподняла веки. Куницын заметил, как ее тонкие пальцы быстро и умело исследуют каждую рану, каждую ссадину. Она была как часы, работающие с безупречной точностью.

— Смерть наступила от удушья, — объявила она через несколько минут, поднимаясь. — На шее видны характерные следы. Вероятно, использовали веревку или что-то подобное. А вот повреждения лица… — она указала на изуродованное лицо, — нанесены уже после смерти. Причем не сразу. После того, как тело окоченело. Цель — скрыть личность.

Куницын почувствовал, как по спине пробежал холодок. Значит, Брусенцов был прав. Это не несчастный случай. Это хладнокровное убийство, тщательно продуманное.

— Значит, его убили в другом месте, а потом привезли сюда? — спросил Брусенцов, потирая подбородок.

— Вполне возможно, — подтвердила Штольц. — Или здесь, но потом ждали, пока тело окоченеет, и лишь потом повредили лицо. Но это менее вероятно. Следов борьбы на месте нет.

— Ясно, — произнес Брусенцов. — Павел Степанович, опросите всех грузчиков, которые работали здесь сегодня ночью. И тех, кто дежурил вчера вечером. Подробно. Кто видел что-либо подозрительное? Слышал? Изучите журнал склада.

— А вы, Марианна Георгиевна, — Брусенцов повернулся к Штольц, — увезите тело в морг. Мне нужен полный отчет. Максимально детальный. Особое внимание уделите желудку. Изучите содержимое одежды, может быть, там есть что-то, что указывает на род деятельности покойного.

Штольц кивнула и подозвала санитаров. Пока тело аккуратно укладывали на носилки, Брусенцов снова склонился над местом преступления, словно пытаясь вытащить из угольной пыли последние, ускользающие улики. Он заметил небольшой, почти незаметный след, оставленный, вероятно, подошвой ботинка, не принадлежавшего ни грузчикам, ни полицейским. След был глубоким, что указывало на то, что человек, оставивший его, был либо очень тяжелым, либо тащил что-то.