Мания

1. Пролог

- Пожалуйста, Даша, - умоляющий хриплый шепот рвет душу на куски и звучит громче, чем грохочущая музыка, доносящаяся из зала и сотрясающая своими басами бетонную стену за моей спиной. Стискиваю зубы и жмурюсь, что есть силы, дрожащими руками упираясь в твердую горячую грудь, тепло которой обжигает мои холодные ладони через тонкую ткань рубашки. – Я не могу без тебя, - сухие губы скользят по виску и скуле. Задерживаю дыхание, лишь бы не слышать аромат волнующего горьковатого парфюма, не сорваться, давая ему помутить сознание этим ярким головокружительным запахом, что может легко свести легкие, выкачать из них весь воздух и заставить задыхаться.

- Я не могу, - выталкиваю наружу слова, покрываясь мурашками от, ползущего по оголенным щиколоткам, леденящего сентябрьского воздуха, просочившегося через приоткрытую дверь черного входа. – Отпусти меня! – пытаюсь вытянуть трясущиеся руки и отстранить его, но непослушные пальцы не разгибаются, продолжая сжимать расстегнутый ворот. Сознание и самоконтроль трещит по швам. Сердце работает на коротких быстрых толчках, сжимается от щемящей боли и сводит болезненными спазмами грудную клетку. Трясет и колотит так, что начинает стучать в висках. – От-пус-тии! – хриплю не своим голосом, но сильные руки лишь крепче сжимаются вокруг моей талии, подобно удаву, душащему свою глупую беспомощную жертву. Судорожно вдыхаю трескучий воздух и совершаю фатальную ошибку, глотнув его ядовитого аромата. Волосы на затылке приходят в движение, а внутри черепной коробки яркими вспышками палят фейерверки. Его губы частыми и быстрыми поцелуями оставляют пылающие следы на щеке, за ухом, на изгибе шеи.

- Отпусти, - с последним звуком срываюсь на тихий, практически беззвучный плач.

Ненавижу себя, за то, что такая безвольная, бесхребетная. Что не в силах противостоять его близости. Ненавижу его. За то, что он здесь. За то, что не слышит. За то, что не понимает!

- Не плачь, девочка моя, - укрывает убаюкивающим мягким рокотом, вжимая меня весом всего своего тела в стену с такой силой, будто бы хочет во мне раствориться. – Не могу отпустить, ты же знаешь, - жадно и трепетно тянет носом воздух рядом с моими волосами и зарывается в них лицом.

Немыслимый восторг трепещет за ребрами глупой маленькой птичкой, но тут же дохнет и разлетается на перья, пойманный в когти моего собственного упорного сопротивления.

- Поехали со мной, прошу, всё будет хорошо, - ловит устами, стягивающие солью щеки, слезинки и подхватывает мое тело в воздухе, заставляя обвить ногами его крепкий торс.

Неровное холодное покрытие стены царапает спину, оставляя на ней следы, но эта легкая боль ничто, в сравнение с той, что выгрызает острыми зубами плоть изнутри, жадно при этом причмокивая и облизываясь, словно голодная дикая псина.

- Не будет, - рвано выдыхаю, откровенно хреново справляясь с его напором, с чистой животной страстью, которой, кажется, он пропитан насквозь, с этим искренним и убийственным запалом, который толкает его на подвиги и необдуманные поступки… Но я – не он. Я не могу позволить себе такую слабость. Я то уже взрослая девочка, и лет так восемь назад перестала верить в сказки. – Не появляйся больше, ты меня слышишь? Уйди! – неосторожный, вырвавшийся из моей груди, стон только сильнее убеждает его в обратном.

Уверенные ладони крепко сжимают бедра, и он толкается разгоряченным твердым пахом между моих ног, высекая белые искры из глаз и пронзая болезненным острым, как лезвие, спазмом самый низ живота. Какой же ты глупый…

- Ты так пахнешь, я с ума схожу по тебе, Даш, - будто намеренно не слышит, жалит еле заметной щетиной разгоряченную кожу, словно оставляя на ней вполне реальные раны. – Не хочу без тебя, пойдем со мной, пожалуйста, - вдавливает подушечки пальцев в тазобедренные косточки и водит по кругу, заново разгоняя до немыслимой скорости эту карусель так, что начинает кружиться голова.

Резкий порыв ветра шелестит сухими листьями за дверью, как бы намекая, что пора очнуться и бежать. Бежать туда, где немыслимо орет музыка, туда, где куча незнакомых тел спрячут меня в толпе и перебьют запахом алкоголя его запах. Но здесь и сейчас каждый его тяжелый вздох, каждый шорох, даже беззвучный взмах длинных черных ресниц кажется громче, чем звуки множества голосов и тяжелые басы, разрывающие колонки, неподалеку. Мигающая вдалеке коридора лампочка действует на расшатанные нервы.

- Забудь меня, так будет лучше, - уверенно бормочу, и самой паскудно от того, как это даже звучит.

- Ты еще скажи: «Дело не в тебе, дело во мне», - горько ухмыляется, настойчиво обнимая устами мой подбородок. Нежно прикусывает, побуждая пальчики на ногах согнуться от сладкой пытки, но он ведь об этом никогда не узнает, так что, не считается.

- Всё верно, все так, - сухо давлю и сглатываю противную горечь, осевшую на языке. – Я тебе не пара.

- Так и мы – не обувь, - ни в какую не сдается, толкаясь бедрами вперед. И нет в этом никакой пошлости момента, только упрямая борьба, отчаянная просьба и надежда на мой положительный ответ.

- Услышь, наконец, оставь меня в покое! – одному Богу известно, сколько сил и самообладания мне пришлось вложить, чтобы произнести эту фразу. Ты. Мне. Не нужен, - чеканю на автомате, ощущая во рту фантомную боль, будто от раскаленного железа.

Долгая гнетущая тишина. Словно бетонной плитой, придавившая своей тяжестью. Хватка на моих бедрах ослабевает, и его руки, обмякшие вовсе, покидают мое, дрожащее в приступе, тело.

- Хорошо. Я… услышал.

В открывшуюся дверь черного входа влетают с новым порывом ветра мерзкие мелкие капли дождя, забравшие его в свои промозглые объятия и скрывающие в черной осенней мгле.

2. Не ходите ночью, девочки, гулять

- Так вот, и я ему говорю, - вальяжно закинув ногу на ногу, Оля потянула из трубочки коктейль и продолжила сетовать. – Алименты где? Не хочешь платить нормально, я пойду к приставам, жизни тебе не дам! – в больших голубых глазах плещется негодование и жажда мести. – А ему похрен! За месяц ни разу с ребенком не увиделся! Зато его мамаша мне каждый день поэмы строчит о том, как Лешенька скучает по нам и жить не может. Урод! – последнее слово, брошенное с ядовитой злостью, съели глубокие басы очередного трека, разрывающего танцпол.

Прячу улыбку за маленьким глотком из бокала и еле – заметно качаю головой. Что б я в свои двадцать три года так же весело жила! Два ребенка от разных отцов, первый папаша вообще не знал два года, что у него есть дитя, потому что она сказала третьему, о том, что чадо его… А, нет, слава богу, что уберег меня от такого сомнительного веселья. В её годы я, как порядочная девушка, была верной спутницей мужчины, который впоследствии оказался мужчиной Оли. Ныне тоже бывший. Не спрашивайте, как так получилось, и какого черта мы общаемся, это длинная и неинтересная история.

- Кстати, у тебя был мжм? – давлюсь своим напитком от такого резкого перехода и неприлично закашливаюсь. Умеет она, конечно, разрядить обстановку.

- Ммм, нет, как-то не срослось, - отвечаю с миной, полной серьёзности, наблюдая за тем, как в ее глазах гаснет запал. – А жмж? – переспрашивает с надеждой, по всей видимости, желая обсудить со мной это животрепещущую тему. – Дай – ка подумаю, - изображаю серьезную и бурную мозговую деятельность, краем глаза отмечая, как она аж подосанилась в ожидании. Вот же гиена, так и ждет, что я сейчас произнесу заветное «да», чтобы потом во всех красках рассказать об этом нашим общим знакомым. Возникает резонный вопрос: «На кой черт мне вообще такая подруга?». Ответ прост – она мне не подруга. Просто знакомая, с которой раз в три месяца можно выбраться вот в такое вот заведение, где никто особо не обременен высокими моральными принципами, где грохочет сомнительного качества музыка, где можно немного отвлечься от повседневности и потанцевать. А в подругах я не нуждаюсь. В данных особях к своим годам я разочаровалась, по меньшей мере, раз пять. А по поводу жмж… Да, был, и не раз. С тем самым нашим общим бывшим. Один нюанс – на расстоянии. Сначала он ехал к ней, потом, как ни в чем не бывало, возвращался ко мне. Но, вряд ли, Оля имеет ввиду это. – Не, не припомню, - кривлю губы в грустной улыбке, и Оля обиженно надувает губы. – А у меня было, - горделиво заявляет, мечтательно трепеща ресницами.

- Да ты что? – картинно округляю глаза и подпираю подбородок ладошкой.

Что было дальше, догадаться нетрудно. Пятнадцать минут красочного повествования о том, где, как и в каких позах её вертели двое малознакомых мужиков. Скучно. С отсутствующим видом шарю глазами по посетителям, то и дело натыкаясь на мужские взгляды, что как коршуны, ждут именно этого столкновения глаз, для того, чтобы впоследствии, со всей своей пьяной грацией и полным отсутствием какой-либо изобретательности, криво подкатить. Залпом осушаю свой бокал в надежде, что под действием алкоголя хоть один из местных «самцов» покажется мне симпатичнее. Как итог – КПД равно нулю. Даже вниз по шкале, кажется, поползло.

- Сгоняешь до бара? – резко обрываю на середине слова, в надежде хоть минуту отдохнуть от бесполезного трепа.

- Ага, да, - кивает головой, будто рыбка, тут же забывая о чем трепалась. Хорошо быть глупым. Ни забот, ни хлопот. Вся жизнь раскрашена ярко – фиолетовым, даже «розовые» очки надевать не нужно.

Стоит моей «подруге на вечер» скрыться за пределы видимости, я даже не успеваю сделать блаженный вздох, как в зал неторопливо и вальяжно заплывают трое из ларца. Все такие на кепочках, в трениках, местные дворовые романтики. А если без лирики "гопота". Господи, мы что, не могли в нормальное место пойти? Какого ражна вечно тащимся в этот притон? Но в чем – в чем, а в плане выбора заведений наша Ольга консервативна, как нигде. В выборе партнеров нет, а вот в выборе бара верна этому, как ни одному мужику.

- Пошли, - как-то я проморгала момент, когда один из этих кавалеров оказался у нашего стола.

- Что, простите? – нет, кажется, я реально не расслышала. Ну, не может же незнакомый человек к тебе подойти и без всякого «здрасьте» сказать «пошли»?

- Пошли, говорю, - или все – таки может? Незнакомец с чересчур суровым и отталкивающим выражением лица, что никак не вяжется с его щуплым телосложением, продолжает стоять, склонившись ко мне непозволительно близко, и обдавать своими «умопомрачительными» ароматами ядреной «туалетки» и много чего ещё.

- Я… Не пойду никуда, - никогда не отличалась особой робостью, но эффект неожиданности, если этот тип делал ставки на него, сработал. Я аж растерялась от такой наглости.

- Че, сидишь тут одна, пошли, говорю, - упорно продолжает стоять на своем с видом мужчины, абсолютно не принимающего отказы и не верящего, что таковые вообще могут место быть.

Хотела было сказать ему, что подходить знакомиться к девушкам стоит с более дружелюбной «миной» , а не с такой, будто собираешься её расчленять, но как-то резко передумала.

- Я не одна, я с подругой, - терпеливо поясняю незнакомцу, сухое лицо которого приобретает и вовсе, искаженные пренебрежением, черты. – И никуда не пойду, спасибо.

Положенные, в таких ситуациях, злость и раздражение уступают позиции дрожащей тревожности. Бывают же вот такие люди, вроде, пока ничего плохого не сделал, но чисто интуитивно понимаешь, что стоит от него держаться подальше.

- О, приветики, - в наше тесное пространство песпардонно вклинивается Оля с двумя бокалами, хищным взглядом окидывая этого странного представителя местной фауны. Что за женщина, а? В ее личном рейтинге могли бы соседствовать Орландо Блум и алкаш Валера, вообще никаких границ, писька есть, и слава Богу…

Неприятный тип окидывает подругу брезгливым взглядом и пятится назад.

- Я ещё вернусь, - бросает напоследок нежелательное обещание, и меня всю передергивает от неприятных ощущений.

3. Все женщины - не очень разумные создания

- Как у тебя с твоим, кстати? – вообще не кстати. Я притащилась сегодня сюда, намеренно отключила телефон, терплю твою болтовню – и это всё только для того, чтобы хоть немного не думать, не вспоминать и не слышать об этом «кстати».

- Нормально, разводимся, - да, как-то так. Не грустно, не больно, не «о, господи, как же я буду дальше жить?». Нормально. Я уже давно смирилась с этой мыслью и приняла, как факт. Стандартная процедура, не более драматичная, чем поход к стоматологу. – Но с несовершеннолетним ребенком, сама понимаешь, процедура небыстрая…

- Ну, да, да, - отстраненно бормочет Оля, попутно что-то печатая в телефоне. Судя по лукавой улыбке, она уже нашла себе на просторах интернета жертву на вечер. – А он чего? – на мгновение бросает на меня мимолетный взгляд, изображая любезную заинтересованность беседой. – Не пытается вернуть?

- Ему пока не до этого, - неохотно делюсь информацией, бездумно мешая в стакане тающие льдинки. – Еще не все запасы скурил, - и речь не о «Парламенте», «Винстоне» и даже «Приме». Будь оно так, я бы как-то смогла пережить его вредную привычку.

- Жесть, конечно, - с досадой качает головой и даже выключает экран смартфона, небрежно кинув его на столешницу. – Мой Леха тоже в последнее время увлекался этой хренью. Крайний раз так меня отметелил под этой фигней, что думала костей не соберу.

- Жесть, - искренне изумляюсь, и передергиваю плечами от ужаса. Рукоприкладство для меня – табу. Я, наверное, уже могу простить в этой жизни все. Измену, обман, оскорбление, безразличие, но, как только ты поднял на меня руку – в мозгу автоматически сбрасываются настройки, и ты перестаешь для меня существовать, как мужик. Примерно так и случилось с моим, без пяти минут бывшим, мужем. – Ну, а ты чего?

- Че – че, накатала заявление ментам, сняла побои, - довольно ухмыляется, перекатывая во рту ядовито – салатовую трубочку. – А потом мне начала звонить и плакать его мамочка и сестра. Типа: «Оленька, доченька, не губи его, сглупил, ничего не помнит!» и бла-бла-бла…

- Иии? – в шоке округляю глаза, отчетливо понимая, чем закончилась история.

- Ну, и пожалела я его, - недовольно хмурит брови, сама уже, явно осознавая свой тупой поступок. – Сходила, отозвала заявление.

И даже как-то отпадает желание бодаться с мужчинами и оспаривать их железобетонное утверждение о том, что все бабы дуры. Да. Все по факту. С детства же учили: «На правду не обижаются». Как там говорят у алкоголиков? «Если ты признаешь и не отрицаешь свой недуг, то еще есть шанс на выздоровление». Вот и у Оли, кажется, где-то проблескивают лучики осознания своей глупости, значит, еще не все потеряно.

Судя по тому, что подруга все чаще стала поглядывать на экран и нетерпеливо топать ножкой, она уже настроила «хвост пистолетом» и решительно собралась в другое место, навстречу приключениям.

- Слушай, поехали уже, наверное, домой, - решаю не усложнять ей жизнь и иду навстречу. Тем более, что мой боевой настрой как-то уверенно сошел на «нет». Громкая музыка больше не помогает вытеснить из головы идиотские серые мысли, а толпа беснующихся незнакомцев начала откровенно напрягать.

- Пошли, - стремительно хватает сумочку, подскакивает на ноги и неприлично пошатывается от такой прыткости.

Ох, и повезет же сегодня кому-то этой ночью… Уже мысленно сочувствую этому бедолаге.

Не спеша пробираемся к выходу и выходим на улицу. Полной грудью вбираю охапку теплого августовского воздуха – последнее дыхание летних дней. На темном небе, затянутом плотной ядовитой дымкой жизнедеятельности города, отчаянно пытаются пробиться мелкие серебряные звездочки. Редкие сухие листики шелестят по асфальту, путаясь в каблуках, и уносятся прочь. Тридцать первое число – дата, пропитанная доброй щемящей грустью. Своеобразный рубеж, будто завтра ты нырнешь в совершенно новую жизнь, и остается надеяться, что там, в сентябре, все непременно будет хорошо.

- Вызовешь такси? – мимолетно бросаю, с досадой щелкая кнопкой включения «севшего» телефона.

- Умгу… Давай, покурим пока. Будешь? – протягивает мне свою вонючую «одноразку» с приторным запахом персика и банана.

Но я от чего-то не отказываюсь. Затягиваюсь этой мерзотной отравой и с каким-то садистским наслаждением выдыхаю густые мягкие клубы белого дыма. Легкие неприятно щиплет с непривычки, но я, как последняя мазохистка ,продолжаю это делать вновь, гипнотизируя взглядом, мерно раскачивающиеся от очередного порыва ветра, провода.

- Ну, привет, - как черт из табакерки, из-за угла крыльца выныривает очередной экземпляр. – Я Костя, - уверенно становится напротив меня, требовательным взглядом пытаясь выудить ответ. Замираю в одной позе и мнительно щурю глаза, пытаясь сообразить, что же именно меня смущает в этом молодом человеке.

- Я Оля, - охотно отзывается моя компаньонка, кокетливо скрещивая пошатывающиеся ножки.

- Не интересно, - с ошеломляющей грубостью отзывается незнакомец, пуская в нее гневный взгляд. – Мне интересна она, - очевидно, имеет ввиду меня, но от того, что в моем присутствии о моей же персоне говорят в третьем лице, совершенно обескураживает.

Олю же это, кажется, вообще абсолютно не смущает. Она, определенно, обижена такой грубостью, посему недовольно надувает, и без того пухлые, губы.

- Даша, - ляпаю на автомате, воинственно задирая подбородок.

- Я же говорил, я еще вернусь, - криво и хищно скалится, и озарение с грохотом прибивает меня по голове пыльным мешком. Я просто не признала этого ненормального из клуба без кепки и ветровки. На секунду, показавшееся нормальным ,его лицо снова приобретает какой-то животный оскал и черствеет. – Я за вещами, Даша, - кивает на вход и медленно пятится назад. – Выйду, поедем, покатаемся. Подружку можешь взять с собой.

И вот в любой другой ситуации я бы уже давно обложила подобного придурка трехэтажным матом и послала так далеко, откуда в принципе не возвращаются, но сейчас виски покрываются холодным потом, а пальцы начинают дрожать. Кто знает, что на уме у этого психа? Очевидно же, что он ненормальный. Украдкой посматриваю по сторонам в надежде найти хоть какую-то помощь, но как по закону подлости, по обыкновению забитая парковка, пуста.

4. На адреналине

Водитель резко давит по тормозам, и я практически впечатываюсь лицом в переднее сидение, но во время успеваю выставить ладонь.

- Выпусти девушек, - слышу спокойный голос с улицы, принадлежащий человеку, которого не могу разглядеть из салона автомобиля.

- Ты че, пес! – взрывается гневом псих, в один прыжок выскакивая наружу.

- Валим! – спешно палю, воспользовавшись секундным замешательством водителя и общей суматохой.

Благо, хоть здесь Олин мозг сработал без перебоев, и два раза повторять не пришлось. Вылетаем из автомобиля, и я становлюсь свидетелем нешуточной перепалки.

- Свали нахер, я тебя щас в асфальт закатаю, - рявкает неадекват, вырываясь из крепкой хватки молодого человека, ставшего нашим спасителем.

- Не обосрись от натуги, - на повышенных тонах парирует незнакомец в черном худи с капюшоном, без особого труда впечатывая в скулу придурка тяжелый удар.

- Ты че, ублюдок, - приходит на защиту своего дружка водитель, как последняя крыса, нападая со спины.

И если бы я хоть сейчас воспользовалась инстинктом самосохранения, то уже давно бежала без оглядки, пока этим двум не до нас, но вместо этого глупо топчусь на месте, словно курица – наседка, всерьез думая, что смогу чем-то помочь этому доброму парню.

- В машину! - выдергивает меня громким криком из состояния сомнамбулы, когда я на секунду встречаюсь с его глубоким голубым взглядом.

- Что? – продолжаю адски тупить и чисто на автомате умудряюсь поймать брелок от автомобиля, брошенный в мою сторону.

- Серая «Мазда»! – рычит парень, стойко держа позиции и отбиваясь от нападок двух соперников.

Воспроизвожу фрагменты воспоминаний, точно понимая, что уже видела данную марку несколько минут назад на окраине парковки. Мечусь в ту сторону и слишком резво, для нетрезвой дамы на каблуках, несусь в нужную сторону. Оля покорно и, на удивление, молча бежит следом.

- Дверь заблокируй! – летит мне в спину хриплый рык, сопровождающийся нецензурной бранью. Чьей именно, я уже и не разберу, но сердце неистово рвет от волнения грудную клетку и лупит тяжелыми ударами прямо в мозг. Онемевшими пальцами жму на брелок, и замки издают характерный щелчок.

- Ему, по – ходу, п*зда, - с уверенной констатацией бросает подруга, юрко ныряя на задние кресла.

Резко оборачиваюсь, уже намереваясь прыгнуть следом, и сердечная мышца вовсе начинает скручиваться в тугой узел от увиденного. Пока водитель каким-то чудом умудрился скрутить бедного пацана, вдавливая его лицом в дверь автомобиля, придурошный псих достает из багажника, леденящую мою тонкую душевную организацию, металлическую биту. Я, наверное, даже не успела понять, как воспаленный мозг самостоятельно принял за меня какое-то решение. Захлопываю заднюю дверцу и прыгаю за руль машины, совершенно точно, не соображая в тот момент, что вообще не умею водить. Ключ в зажигание, поворот, из подкорки чисто машинально высасываются какие-то воспоминания о том, как это делается, совершенно интуитивно вдавливаю ногу в первую попавшуюся педаль, абсолютно не ожидая, что машина так бодро рванет с места. От обуявшего страха ловлю руками руль, и чисто по-женски, как испуганный зверек, жмурюсь от ужаса, пока не слышу тяжелый и гулкий удар тела об капот. Сбрасываю ногу с педали и хватаюсь за голову. Оля орет, извилины в голове трещат и звенят. С опаской приоткрываю один глаз и не могу разобрать, что происходит. Летают перед стеклом чьи-то руки, слышны крики. Фокусирую взгляд и различаю парнишку в черном, которому удалось вырваться. Одним четким ударом он отправляет противника за пределы моей видимости и водительская дверь распахивается. Снова жмурюсь, уже чисто рефлекторно, ощущаю как чьи-то горячие руки спешно пролезают под мою поясницу и колени, и меня ловко сбрасывают на пассажирское кресло. Далеко не сразу до меня доходит, что я тупо задыхаюсь от того, как сильно сотрясает мою грудь от беззвучных рыданий.

- Всё – всё, тихо, успокойся, - мягкий, но уверенный голос проникает в уши, и поплывшим взглядом мне удается различить перед своим лицом протянутую бутылку минералки. Руки ходят ходуном, но мне удается открутить злосчастную крышку и опрокинуть в себя жадный глоток. Чудо - водичка, предназначавшаяся для успокоения, каким-то макаром сумела произвести обратный эффект. Горло стягивает плотным огненным кольцом, и я начинаю выть в голос, захлебываясь солеными слезами. – Ага, понял, - нотки задорных смешинок в голосе абсолютно противоречат ситуации. Продолжаю реветь белугой, пока перед глазами не появляется все та же рука в браслетах, удерживающая длинными пальцами с серебряным перстнем на указательном, початую бутылку виски. Предусмотрительно открытую. Хватаюсь за горлышко, но он не отпускает, очевидно, испугавшись за то, что оболью ему к чертям весь салон. Осторожно помогает наклонить тару, и я ощущаю, как после неприятной горечи, после которой хочется поморщиться и закусить, по пищеводу начинает разливаться приятное тепло, и я, наконец, перестаю ныть.

- Я его убила, да, этого психа? Задавила? – медленно поворачиваю голову, пожалуй, впервые за это время, взглянув в лицо своему спасителю. Из его рассеченной прямой брови тонкой струйкой течет кровь. Из – под глубокого капюшона торчит угольная короткая челка, а губы искривлены в снисходительной ухмылке.

- Ага, - отвечает на полном серьезе и задумчиво закусывает нижнюю губу. – Тебя посадят, - огорошивает без грамма сожаления, выруливая на тускло – освещенную дорогу.

- Надо вернуться, надо вызвать скорую, - новый приступ истерики практически доводит меня до панической атаки.

- Воу – воу, шутки – не твой конек, приму к сведению, - выставляет вперед ладонь в примирительном жесте и забавно склоняет голову. - Он убитый вхлам, поверь, и скорая ему не нужна. Сейчас отряхнется и дальше пойдет, - расслабленно выкручивает руль одной рукой, и въезжает на мост.

- Я ж говорила, он нарк! Урод, - внезапно подает сзади голос притихшая Оля, пробуждая во мне необратимые процессы.

5. Чего хочет женщина?

- Приехали, - дежурно оповещает наш «извозчик», притормаживая автомобиль у, ничем не примечательной, панельной пятиэтажки, которые я никогда не различала между собой и, несмотря на то, что живу в этом городе всю жизнь, могу с легкостью заблудиться в одном из однотипных дворов.

- Паси-и-и-ба, - тянет нараспев пьяная легкомысленная нимфа, просовывая свое лицо между двумя передними креслами. – А, может, оставишь телефончик, мне надо будет как-то добраться до дома часика через три, - словно веером, размахивает своими длиннющими наращенными ресницами, приторно улыбаясь.

- С радостью помогу, конечно, - парнишка тянет губы в сладкой игривой улыбке и довольно щурит свои большие яркие глаза, которые даже в ночном полумраке сияют цветной синевой глубокого чистого озера.

- Диктуй, - без лишних предисловий парирует Оля, открывая в смартфоне записную книжку.

От чего-то, всегда присущая ей, легкомысленность именно в данный момент начала страшно бесить. И мне стыдно признаться себе в этом, но где-то в темной глубине своей души, я искренне жалею, что не плюнула на нее и не отправила в незабываемое приключение с маргинальными личностями. Хотя… Уже сомневаюсь, что они смогли бы причинить ей какой-то вред. Как можно навредить человеку, который, априори на все согласен?

- Ага… Восемь, девятьсот восемьдесят, - рокочущим приторным голосом, что аж во рту вяжет, как после ложки хорошего густого меда. – Триста сорок четыре. Ноль четыре, ноль три.

- Не поняла, - хмурит брови Оля, выстукивая длинными ногтями чечетку по экрану. – Это же номер такси?

- Ну, да, - с легкостью отзывается молодой человек, не теряя ни капли непосредственности. – Ты же хотела как-то домой доехать? Я, конечно, не уверен, но мне кажется, это конкретно их направление в данной сфере услуг…

- Да, пошли вы! – шипит и цокает языком, выпрыгивая из машины, напоследок от души бахнув дверью.

Бедный водитель не ожидал такого удара прямо в сердце. Сжал челюсти и с досадой заскулил, переходя на невнятное рычание.

- Ссс… Нехорошая женщина, - выдохнул самый неожиданный эпитет, вовремя взяв в себя в руки. – Тебя как хоть зовут, рыжуля? – решает переключить свое внимание, мягко улыбаясь.

И я бы никогда не позволила какому-то незнакомцу так фамильярно к себе обращаться. Да что там, не позволила, никто раньше и не рисковал. Но это обращение, сказанное им, не несло в себе какой-то пошлости или пренебрежения, поэтому…

- Даша, - крякаю, севшим от слез, голосом и для приличия прокашливаюсь. – А тебя? – тут же спохватываюсь, решая, что максимально невежливо было бы с моей стороны об этом не узнать.

- Дэн, - кивает, будто в знак приветствия, и неспешно выруливает из двора.

- То есть, Денис, верно, - пространно уточняю, глупо теряясь и не зная, что еще спросить.

- Вообще не попала, - по – доброму усмехается, скидывая с головы свободной рукой капюшон, под которым так бессовестно всё это время прятал блестящие смоляные волосы, что немного топорщатся от своей жесткости. – Даниэль, - поясняет, многозначительно играя бровями. – Моя матушка та ещё изобретательница…

- Вау, - искренне удивляюсь, впервые за вечер, ощущая на своем лице подобие улыбки.

- Мне нравится такая реакция, - одобряюще качает головой, даже не пряча за маской серьезности на лице лукавые смешинки в глазах. – Сейчас скажу фамилию, вообще в обморок упадешь. Но учти, нашатыря у меня нет, буду приводить тебя в чувство вискарем.

- Звучит, как угроза, - тихо смеюсь, украдкой поглядывая на его мягкий профиль с прямым выразительным носом. – Ну-ка, удиви?

- Кон – стан- ти- ни –дис, - гордо чеканит с намеренно прилепленным акцентом, еле сдерживая, рвущуюся наружу улыбку. – Ну, как, ты еще жива?

- Ну… - округляю глаза от шока, совершенно не ожидая услышать именно такую фамилию. – Обалдеть… Грек что ли?

- Да, не, отец грек, - лениво отмахивается, взъерошив ежик коротких черных волос на затылке. И то, наполовину. Считай, только на фамилию. А мать русская и просто изобретательная, но это я уже говорил.

Наш общий негромкий смех занимает пространство салона и стихает, уступая место неловкой тишине и мерному шуму колес по асфальту.

- Спасибо тебе большое, - благодарю его от всей души, даже не желая представлять, чтобы было, если бы этот парень не появился в нужный момент.

- Не за что, - беззаботно пожимает плечами, и я абсолютно четко ощущаю, что эта фраза брошена не в кокетливом стиле: «Ой, не за что, но вы не останавливайтесь меня благодарить». Он, правда, считает, что ничего такого не сделал, что бы стоило моего внимания и, тем более, слов благодарности.

А мне нечего больше сказать. Потому, что попросту нет слов, чтобы выразить ими мое огроменное «спасибо». Потому, что он мог вполне серьезно пострадать из-за какой-то незнакомой женщины, из – за моей глупости. Потому, что на его виске до сих пор виднеется засохшая дорожка крови, а правая скула начала приобретать синеватый оттенок. Потому, что он еще такой молодой и красивый, и мог бы вообще во все это не ввязываться… Не пряча взгляда, разглядываю его серьезное, сосредоточенное на дороге, лицо и испытываю какое-то давно забытое чувство, практически доводящее меня до восторженного писка. Будто я на мгновение вернулась в детство и увидела на короткой перемене понравившегося старшеклассника. Провожаешь его щенячьим взглядом и думаешь, вот когда я вырасту… Только, вот, «старшеклассница» тут, пожалуй, я. А он зеленый «первоклашка». И наш возрастной диапазон, скорее всего, можно легко измерить моим сыном. Ему, как раз, семь лет…

- Можно нескромный вопрос? – разворачиваюсь полубоком, не в силах отлепить от его профиля свой взгляд.

- Давай, - тянет заинтригованно, стреляя яркими кометами из-под густых ресниц.

- Сколько тебе лет? - в предвкушении подпираю кулачком подбородок, наблюдая за тем, как тень глубокого разочарования ползет по его физиономии.

- Ну, нескромный, так нескромный. Перед таким, конечно, готовить нужно. Двадцать три.

6. Ожидание и реальность

- Не так я представляла себе свидания молодежи, - ерзаю на высоком барном стуле возле кухонного уголка просторной светлой студии и прикусываю язык от того, что совершенно не ожидала ляпнуть это вслух. Но женское самолюбие с, забившейся в угол, самооценкой требуют объяснений. Половина тарелки с наивкуснейшими креветками, покрытыми умопомрачительным хрустящим колером, и бутылка вина практически уничтожены. А этот парень даже не сделал намека, или какого-то пошлого поползновения в мою сторону. Он что, серьезно, просто привез меня к себе поесть? Я настолько вызываю жалость? Или передумал, увидев при свете мои опухшие зареванные глаза? А я ему говорила, надо было соглашаться на предложение Оли… И как мне реагировать на этот его голый твердый торс с, в меру проступающими, атлетичными прорисовками, которым он мне тут трясет перед носом, как красной тряпкой перед быком, уже битый час, избавив его от одежды, стоило нам зайти в квартиру…

- Ты так говоришь, как будто тебе никогда не было двадцать три, или это было, минимум, лет тридцать назад, - абсолютно нечитаемая интонация бесит ещё сильнее. Смотрит исподлобья своими глазюками, изучает, как какую-то диковинную зверушку. Чувствую себя подопытной овцой для написания пособия: «Что делать с женщинами тридцать плюс».

- Было, почему же, - чересчур дергано хватаюсь за ножку бокала и опрокидываю в себя багряную жидкость. – Как сейчас помню эти чудные мгновения. Постоянный токсикоз, судороги по ночам… Ммм, секс.

- А до этого? – уголок его рта дергается в еле-заметной улыбке. Облокачивается локтем о поверхность столешницы, и я вижу, как натягиваются канаты мышц на его предплечьях и прорисовывается ярко-выраженный бицепс.

- А до этого… Не помню, - нагло вру. Все я помню. Помню, как люто мурашит от одного взгляда того самого человека, как рвет низ живота от беспощадных взмахов крыльев тех самый заурядных бабочек, как кружится голова и теряется почва под ногами. Это помню. Хм, а свиданий таких, нет. Как-то по накатанной все было…

- Я понял, - юркий кончик розового языка пробегается по его губам, и прямой синий сапфировый взгляд пригвождает меня к месту, нахлестав по щекам до яркого румянца. – И как ты себе это представляла? – понижает голос до интимного полушепота, чуть подаваясь корпусом вперед. – Так?

И… Вы видели когда – нибудь, как в секунду меняется человек? Будто по щелчку пальцев, словно на уроке в театральном училище, перевоплощается, выпуская наружу какую-то сущность? Одним взмахом руки со стола с дребезгом летят на пол тарелки и бокалы. Я даже не успеваю вздрогнуть от неожиданности, испугаться, или подумать, откуда в нем столько силы, когда он подхватывает меня за талию, роняет на гладкую поверхность столешницы и проворно забирается следом, с комфортом устраиваясь на коленях между моих, неожиданно разведенных в стороны, бедер.

- Теперь всё по правилам? – хрипловатый низкий рокот вибрирует под тонкой кожей на моих ключицах.

- Я пошутила, - пытаюсь нелепо отмазаться, упираясь ладошками в гладкие горячие плечи.

- У тебя отвратительное чувство юмора, - саркастический смешок растворяется в ощутимом укусе изгиба шеи.

В голове начинают мерцать разноцветные лампочки. Все ярче и быстрее, пока, в конце концов, не взрываются искрами. Обескуражена тем, как, совершенно неожиданно, среагировало на его близость мое тело. Это что-то из разряда "абсолютно не поддающееся воле разума". И если свое звуковое сопровождение я еще как-то в силах сдерживать, то частые и высокие подъемы грудной клетки скрыть не удается.

- Это сейчас попытка не обломать мои «ожидания и реальность»? – бросаю на выдохе, когда чуть сухие горячие губы начинают исследовать территорию над кромкой достаточно глубокого декольте.

- Нет, всего лишь стандартная процедура с очевидным итогом – трахнуть тебя, - ни грамма не пытается юлить, или припрятать свои истинные намерения под пушистым пледиком из несбыточных обещаний и розовой пыли. Кто бы мне раньше сказал, какой, оказывается, возбуждающей и эротичной может быть честность. – Вы уж поправьте меня, если я что-то делаю не так, просто это мой первый опыт с такой взрослой женщиной, - нагло язвит между поцелуями, резко дергает вниз кромку платья, оголяя чувствительную грудь.

Напряженные соски остро реагируют, соприкасаясь с прохладой. Размытым взглядом уставившись в потолок, гипнотизирую плоскую круглую люстру. Шумно тяну носом воздух, пропитанный терпким ароматом разлитого вина и его звонкого парфюма, когда чувствую на груди его горячее дыхание. Вот-вот, и губы коснутся твердых вершин, но он намеренно медлит, усиливая, пылающее под кожей, возбуждение ожиданием. В смятении пытаюсь стиснуть бедра, но получается, что лишь крепче обнимаю ими раскаленный твердый торс. Одно короткое болезненное касание кончиком языка к изнывающему соску выбивает из меня абсолютно не человеческий стон. Сама же пугаюсь своей реакции и тщетно пытаюсь скрыть его за отчаянным вздохом. Но стоит губам парня бережно обнять твердую горошину, как мощная всепоглощающая лавина начинает свой разбег без шансов на торможение.

Подаюсь бедрами вверх и с наслаждением упираюсь, вибрирующей изнутри, промежностью на уверенный твердый стояк. Вжимаюсь в него, как можно теснее, бесстыже проезжаясь по вертикали, пока не ощущаю грудной клеткой утробный гортанный рык. Не мой. И, о, боже, как это льстит… Как раскручивает по спирали и тешит мое женское эго. Цепляюсь пальчиками за мужские влажные плечи и нетерпеливо шиплю от его торопливых и жадных ласк языком.

И не хочу, совершенно не хочу слышать этот проклятый противный писк домофона, что заставляет его остановиться…