Манкая

Глава 1

   Зима в Москве этим годом выдалась смурная, невеселая: снега нет, холодов нет. Дожди, слякоть и серость. Столица потемнела, потухла и люди, которые топтали тротуары города, тоже потемнели, посерели и на их лицах читалась обида. Именно так – обида на погоду. К слову, виноватого нашли: то тут, то там, шептались, будто отсутствие снега, такое необычное и редкое для Москвы, не что иное, как жуткая и кошмарная диверсия со стороны враждебно настроенных государств. Бред, конечно, но коллективный разум сработал так, а не иначе. 

        Народ негодовал и сетовал: ни тебе на коньках покататься, на лыжах пробежаться, на санках проехаться. Да и не это самое печальное. Что зимние забавы? Пустое. Красивых фотографий на фоне ёлок не вышло этой зимой. Да, расстроились инсталюди.

       Ну, человек ко всему привыкает. Адаптируется. Нет снега? Переживем! Так решили жители столицы и расползлись по кафе, барам, гостиным, музеям и ресторанам. Там и красиво, и фотографии делай не хочу.

       Вот в одном из московских ресторанов и начинается наша история.

***

–  Вера, в банкетном зале нужно проверить вентиляцию. Дальше – смени поставщика зелени. Последняя партия сухая и желтая. Потом распорядись починить печь на третьей линии. И еще, дай задание Кудрявцеву пусть решит что-то с полом на входе. Тупая была идея выложить холл светлой плиткой. Вся грязь от обуви на ней заметна. Неприемлемо! Гости приходят есть, а видят свинячество, – молодой, энергичный мужчина давал распоряжения приятной барышне бальзаковского возраста.

   Думаете странное сочетание? «Барышня» и «бальзаковсий возраст»? Отнюдь. Столичные красавицы следят за собой, ухаживают: одеты, накрашены, причесаны. Потому и бальзаковский возраст – лет эдак тридцать пять – в наше время вовсе и не зрелость, а всего лишь расцвет молодости. А если верить статье на одном из сайтов, то старость в России «отодвинули» лет на «цать». Информационный ресурс уверял, что после сорока пяти лет наступает период "расцвета" и заканчивается только с наступлением шестидесяти. Москвичи склонны иронизировать, потому и решили, что подобная информация не что иное как «реклама ПФР», чтобы народ не слишком бурно реагировал на увеличение пенсионного возраста.

–  Дмитрий Алексеевич, а что с новым меню? – Вера Стрижак, та самая барышня бальзаковского возраста, пыталась угнаться за молодым человеком.

 –  Все под контролем. Вернусь и доработаю разблюдовку. Передам меню технологам и пусть себе ковыряются. Все, Вер, горю по времени!

   Мужчина вынырнул из ресторана и быстро зашагал к парковке. Там ждал его страшенный и агрессивный внедорожник. Показатель статуса и дохода владельца.

   Дмитрий Алексеевич Широков. Так звали владельца ресторана, а по совместительству и шеф-повара. Крепкого симпатичного мужчину очень высокого роста. Тридцатидвухлетний стильный русоволосый и работящий уроженец славного города Ярославля, явился в Москву чуть более двух лет тому назад и решительно начал борьбу за свое место под солнцем сковороды и поварешки. Впрочем, повар из него получился изумительный, говорили – от Бога. А что касается предпринимательской жилки, то и она приложилась. Столица людей меняет, заставляет двигаться, добиваться, доказывать. А Митя Широков не привык отступать, потому и ресторан его «Ярославец» чудесным образом  стал знаменит и посещаем. С того Митя жил, богател и строил планы на будущее.

   Вот один из таких планов он и ехал осуществить. Спросите, какой? Самый что ни на есть приятный. Митя купил шикарную квартиру в Москве. В самом Центре. Дом старинный, квартира огромная, потолки высокие, а самое главное, что населяли дом сплошь москвичи. Да не те, что стали таковыми лет так двадцать или тридцать тому назад, а те самые, что помнили скверы и парки столицы, которые теперь занимали магазины и закусочные, и до сих пор называли улицы старыми именами. И хлеб они покупали в «булошных», и молоко в «молошных».

  Вот и мчался Широков в своем агрессивном внедорожнике по московским слякотным проспектам. Благо, по дневному времени пробок особенно не было. Добрался до нового своего пристанища затемно. Припарковал машину во дворе, в специально отведенном для этого месте и оглядел фасад теперь уже своего дома.

   Три высоких этажа. Красивые эркеры. Все ухожено и облагорожено. Входная дверь парадной лестницы – массивная, новая – прекрасно вписалась в стиль неоклассицизма, была неброской, но шикарной.  Цвет дома – этакий благородный беж. Двор в виде небольшого сквера с липами и кленами. Улица тихая, респектабельная.

  Широков немало заплатил за возможность жить именно на этой улице и именно в таком доме. Вот смотрел он на него, бежевого красавца, и на ум приходили фамилии – Морозов, Барятинский. Рябушинский…

   Нет, Митя Широков вовсе не страдал манией величия, никоим образом не ровнял себя с дворянами, просто этот дом, этот сквер и тихая улица напоминали ему родной Ярославль.

  Набрал на домофоне номер своей квартиры. Электронный замок присвистнул, открывая путь к лестнице. А она, надо отметить, впечатляла. Широкая, плавная, с удобными ступенями и красивыми перилами. Просторные площадки этажей, массивные двери квартир с блестящими табличками на них. Высокие окна, и что характерно, чистые.

   На втором этаже, где и располагалось новое жилье нашего повара-богатыря, его уже встречал  счастливый риелтор.

–  Дмитрий Алексеевич, жду вас, как соловей лета! Удачная сделка для всех сторон и со всех сторон.

А Митя подумал, что он совершенно прав, этот приятный парень с хитрыми глазами.

   Бывшему владельцу очень нужны были деньги и вся сумма сразу, потому и цена оказалась приемлемой. По этой причине и купил квартиру Широков, не влезая в долги глубоко ипотечного характера. А сам риелтор, Митя был в этом уверен, получил неплохие проценты с продажи.

–  Ну, что же, Георгий Евгеньевич, давайте мне ту бумагу, где я должен поставить еще одну свою подпись и расстанемся чинно и благородно.

Глава 2

–  Фира! Фира, ты это видишь? – шептала приятная бабуля другой, абсолютно такой же приятной бабуле. –  Боже мой, этот новый жилец устроит нам катастрофу. Ты разглядела кровать? Гигантских размеров. Нам ждать шансона и жриц любви в нашем доме?

–  Дорогая, ну почему обязательно, жриц любви? – бабули двойняшки, экая милота, кудрявые и миниатюрные, внимательно следили за грузчиками с лестничного пролета третьего этажа подъезда.

–  Думаешь, жрецов любви? Впрочем, удивляться нечему. Сейчас кругом сплошные pédale*.

–  Ну, полно тебе, Дора, отчего дурные мысли? Хочешь творожников купим? Пойдем на бульвар и заглянем к «Метасову», –  Фира пыталась отвлечь сестру от надвигающегося разочарования.

–  Ты в каком веке живешь, дорогая? Кулинария  «Метасова» снесена уже лет пять как. Вместо нее помещение больничного типа с названием, которое сможет произнести только коренной житель Детройта. Там все в больших белых шкафах. Клянусь, когда заглянула туда, думала лечебница, а оказалось, комбинат здорового питания. Комбинат… Фира, дорогая, звучит так, будто нас кормят там, чтобы потом зарезать, приготовить полуфабрикат и продать там же, в комбинате.

 – Ну, фу! Что ты такое говоришь? – в этот момент послышалась ругань грузчиков, что-то упало, и приятный женский голос забубнил взволнованно.

   На площадку второго этажа поднялась молодая женщина.

–  Юленька, –  зашептала Дора, –  подойди к нам, детка. Что там такое?

–  Добрый день. Я нечаянно толкнула грузчика и он чуть не выронил большое кресло. Знаете, изумительной работы. Такое у папы было когда-то. Прямая спинка и потертая кожа. Мне даже показалось, что оно то самое, папино.

  Юлию Аленникову никто не называл иначе, как Юленька. Весь дом помнил ее с младенчества, любил и отчаянно защищал. Она же платила своим соседям постоянной заботой, бесконечным сиянием доброты и удивительным самопожертвованием. Юленька родилась и воспитывалась в старинной московской семье. Род ее брал начало свое еще при Императоре Александре Первом, правда, не дворянской кровью блистал, но славился прекрасной династией врачей.

   Юленька по совету отца, к слову, он ее и воспитывал, после того, как мама ее сбежала с любовником в теплые страны, окончила медицинский, но практиковать не стала. Не лежала душа ее к терапевтическим заботам. Потому вторым высшим образованием получилось из нее нечто сродни детскому психологу. Юля открыла студию для детей со сложностями в общении и принялась социально адаптировать их по собственной методике. Знаете, помогало.

   Она учила детей работать руками и творить, одновременно. Шила потрясающие игрушки! И детки в ее студии, прекрасно занимались тем же. Сначала рисовали то, что хотели бы осязать, потом Юленька помогала им в конструировании, тем самым ребята и получали «мягких друзей», общение между собой в студии и навыки обращения с карандашом, иглой, спицами и много чем еще.

–  Фира Рауфовна, я купила для вас крем дня ног и масочку для волос, –  Юленька полезла в необъятную сумку, которая болталась на ее плече. –  А для вас, Дора Рауфовна, вот, ватные диски. Чуть позже, после занятий, я заскочу в лавку и куплю яблочной пастилы для вас. Вы, пожалуйста, сами не ходите на бульвар. После дождя подморозило, скользко. Не ровен час перелом…

  Договорить Юленька не успела. Шикарная женщина лет шестидесяти (а мы с вами помним, что это возраст «цветения», согласно «рекламе Пенсионного фонда»), показалась из квартиры площадки второго этажа, и проговорила прекрасно поставленным голосом:

–  Шейки бедра? Юля, моншер, эти два пуделя уже давно мумифицировались. Там и ломаться нечему, –  Ирина Шульц, соседка Юленьки по площадке, терпеть не могла сестричек Собакевич – Фиру и Дору.

   Те отвечали красавице взаимностью. Поэтому любая встреча этих трех москвичек в чёрт знает каком колене, начиналась и заканчивалась одинаково – склокой. Однако склоки никогда не заходили слишком далеко, ограничиваясь легкими оскорблениями с оттенком высшего образования.

–  Дора, ты слышишь? Кажется, ворона каркает. Не иначе, к дождю, –  бойкая, кудрявая Фира не осталась в долгу за «пуделей».

   Юленька не любила этих склок, потому и поспешила пресечь:

–  Ирина Леонидовна, завтра, как и договаривались, в бассейн? Можете подхватить меня в Бобровом? Кирилл не сможет отвезти. –  Как всегда при упоминании мужа Юленьки повисло молчание.

   После смерти отца, Юленьку опекали и берегли всем подъездом. Но вот уберечь от неудачного замужества не смогли. Кирилл Раевский, красавец и умница, покорил сердце Юли. Добился ее руки и поселился в ее квартире, считая себя хозяином и сотни квадратных метров, и самой Юленьки. Впрочем, так оно и было бы (на счет квартиры), если бы не сосед Яков Моисеевич Гойцман. «Большой» юрист, член коллегий и ассамблей. Знаменитый на всю Москву, точнее ту ее часть, что нуждалась в услугах такого подобного человека. Он вправил Юле «часть головного мозга» и потребовал не давать прописки этому «прощелыге». Юленька отказать не смогла, поскольку должна была дяде Яше. История древняя, потому и вспоминать о ней смысла нет.

   Юлю воспитывал отец, талантливый хирург, доктор наук, но безусловный сатрап. После демарша жены он из обычного хмурого врача превратился в угрюмого патриарха. Юленьке приходилось несладко, но судьбою ей был дарован мягкий характер, долготерпение и удивительная способность мириться с предложенными обстоятельствами.

   Отец привил ей качества, о которых можно было сказать только одно – вечная жертва. Она выслушивала, утешала, хлопотала, бегала по магазинам с тяжелыми сумками. Дома всегда был обед, на лице улыбка, в дневнике, а позже в зачетке, пятерки. 

   Сама по себе Юлька не могла не понимать, что живет не так как хочется. В юности даже была попытка протеста. Юльку так достало домашнее рабство, что она ушла из дома на целых четыре часа! Отец заметил это, прекрасно понял, почему и зачем, и начал прессовать еще сильнее. Но, к этому всему, добавилось и взрослое…коварное. «Унижай и властвуй» –  принципиальная позиция Виктора Аленникова.  Помимо всего прочего, культивировалось в Юльке чувство вины, а, как известно, виноватый человек – покорный человек.

Глава 3

Широков оглядел странное собрание и понял, что это и есть те самые коренные москвичи, о которых он так много слышал от риелтора. Митя давно научился различать лоск показной и лоск натуральный. Тут все было натюрлихь. Неброско и очень дорого. Даже, антикварно.

Вот две старушки-пуделя (похожи очень!), с серьгами в старческих ушках стоимостью сопоставимой, пожалуй, с его квартирой и старинных настолько, что навевали они мысли о Екатерине Второй.

И гранд дама, красивая и ухоженная, выглядела так, словно не Жаклин Кеннеди была женой президента когда-то, а именно она, эта москвичка.

Кошерный гражданин, неброско отсвечивал часами, выполненными на ОЧЕНЬ редкий заказ.

А вот еще какая-то старушка. Куртка дорогая и модная, но огромная. И капюшон такой унылый. Сбился набок, и напомнил Мите о «Тихом Доне». Наталья, жена Григория, порезав себе шею, выглядела так же наверно. Скособочено, криво, уныло. Старушка ковырялась в огромной сумке, но поняв, что происходит нечто, подняла голову в своем дурацком капюшоне и посмотрела на него, на Митю.

Пожалуй, поторопился он с выводами. Никакой старушки под капюшоном не оказалось. А была там девушка… И дальше Митя, даже если сильно захотел, описать бы не смог.

Единственное, что сейчас было доступно парню, это отодрать взгляд от девушки-старушки и понять, как приветствовать роскошное собрание.

Думаете странная мысль? Вовсе нет. Рассыпаться в любезностях? Ну, честно говоря, не особенно и хотелось. Пройти мимо, кивнув? Неправильно. Митя не ждал от незнакомых людей ничего, но подумал о том, что когда и если у него появятся дети и будут бегать по этой вот роскошной лестнице, то было бы недурно, чтобы вот эти старушки, красотка, кошерный и девушка, улыбались им. А не делали неприятные лица, помня о неприятном их папаше.

Значит, нужно поздороваться и ничего из себя не корёжить. Мама в таких случаях советовала говорить правдиво. Точнее, если не знаешь, что сказать, говори правду или молчи. А маме своей Митя верил и вспоминал ее советы даже после ее смерти.

Митю воспитывала мать. Отец растворился в потоке жизни, когда Мите не стукнуло и десяти лет. Мать взвалила на свои хрупкие плечи все заботы маленькой их семьи. Работала в издательстве корректором, а зарплата там совсем невелика. Добавьте сюда то, что издательство было не столичным, а ярославским, и поймете масштаб катастрофы.

Маленькая женщина билась на двух (иногда на трех) работах, чтобы маленький сын ни в чем не нуждался. Чтобы не слышал обидных слов от детей и взрослых во дворе, что оборвыш или босота.

Митя маму свою боготворил. Обожал. Жалел и понимал. Уже в тринадцать лет парень понял, что не может просто так сидеть и ничего не делать, видя, как мать, уставшая до синевы под глазами, приходит домой и валится на постель. Митя «приписал» себе год и прекрасно устроился на работу в городской парк помощником садовника, по нашему озеленителя. Свою первую честную зарплату, мальчик потратил на то, чтобы купить матери новые ботинки. Ее старая пара превратилась в дырявое, ветхое нечто.

Широков до сих пор помнил выражение лица матери, когда он вручил ей свой дар. Слезы, восхищение и гордость, огромная, как ее глаза, родные и добрые. Она ничего не сказала Митьке, просто обняла и поцеловала. А утром категорически запретила работать! Привела веский аргумент на счет учебы и убедила сына, что она справится. Митька кивнул, но мнения своего не изменил.

Мама совсем не умела готовить. Ну, она, конечно, варила супы, жарила котлеты и делала компоты. Но, увы, не вкусно. Так бывает, честно! Не дано и все тут. Ну, Митька, пообещавший матери, что будет учеником школы, а не работником городского парка, решил, что помогать можно и будучи в таком статусе. И начал с того, что запретил матери таскать тяжелые сумки с продуктами, а потом стал заниматься готовкой… Полагаю, вы уже догадались, что получилось у него шикарно. Забавно, но именно это и спровоцировало митино призвание. Оно проявлялось в каждом его нехитром, поначалу, блюде. Вот это призвание и определило его стезю.

С шестнадцати лет Митька работал как проклятый. Учился, как сумасшедший. Влюблялся, как очумевший. Дрался, как психический. Иными словами, все прелести жития юного создания мужеского пола. Но, и замечательная школа жизни! А если учесть прекрасное воспитание и привитые матерью духовность, принципиальность, любовь к чтению, то вывод можно сделать только один– Дмитрий Широков не вырос козлом и эгоистом! Не милашка –святоша, а нормальный мужчина.

А потом умирала мама. Долго. Месяц. Сердечная недостаточность. Прощаясь с сыном, она сделала ему подарок.

– Сыночка, я не говорила никогда. Хотела приберечь деньги, чтобы у тебя была возможность делать то, что хочешь. Я выиграла в лотерею. Удача большая и деньги неплохие. Ты возьми и потрать с умом. И еще одно, продай квартиру нашу. Хорошо заплатят. Вот прямо сейчас и пообещай мне, что сделаешь так, как я прошу!

После ее смерти он впал в ненормальный транс, не в силах осознать всю глубину своей утраты и жертвы этой Женщины! Копить для сына, отказывая себе во всем. Даже в самой малости. И умереть как раз тогда, когда он мог обеспечить и ее и себя и даже больше!

От глубокого кризиса спасла его армия. Год своей жизни он провел в Мурманске. Да, дорогие мои, морфлот. А вернувшись, поступил в Технологический Институт пищевой промышленности (после армии все было проще) и устроился на работу в одно из заведений Ярославля. Уставал, как тысяча чертей, но добился таки и диплома и отличной работы в ресторане пятизвездочного отеля Ярославля.

Потом открыл свой собственный ресторан, потом, все же продал квратиру, бизнес и отправился в Москву. По дороге ему крупно повезло, но об этом чуть позже, ладно?

Все смотрели на него, ожидая первых его слов, будто вопрошая: «Ну, с чем пришел?».

– Добрый день, – и все.

Новые соседи помолчали, видимо ждали продолжения, но, не дождавшись, нестройно приветствовали Широкова. Сам Митька поглядывал на девушку-старушку и поражался ее сияющим глазам, добродушной улыбке. Она так славно поздоровалась, так просто и мило, что он заподозрил ее в желании подбодрить его, здорового мужика. Умилился и продолжил таки говорить.

Глава 4

То ли из-за погоды, переменчивой, невнятной, то ли из-за серого неба, но дети сегодня были не в настроении. Группа занималась сложная. Хмурые детские лица, глаза пустые. Даже не так, широко закрытые. Как? А так. Вроде бы слышат, вроде бы видят, но не реагируют. 

  Юленьке всегда удавалось достучаться до ребят, но сегодня все шло не так. Витя Пёрышкин сидел в углу, не хотел подойти к рабочему столу и взять в руки карандаш. Алина Бескудникова и вовсе собралась заплакать. А Саша Прокопенко дробно и настойчиво лупил по столу пластмассовой линейкой. Нервничали все.

  Ну, что же… Юленьке пришлось прибегнуть к крайнему средству. Она запела. Сначала тихо потом чуть громче. Тут главное  соблюсти баланс. Пела на корейском. Не удивляйтесь. Язык плавный, напевный, никому не понятный. Детки в группе, не все, но многие, знали иностранные языки и Юленька рисковать не хотела. Нужно было привлечь внимание детей незнакомым напевом и трудным языком. Получилось.

– Юлия Викторовна, а про что песня?

– Про то, что весна наступает тихо. Про то, что скоро теплый дождик смоет все сугробы, льдины и зацветут цветы. Листья появятся. Небо станет голубым, а солнце теплым.

– А на каком вы пели?

– На корейском. Меня этой песне соседка моя научила. Ирина Леонидовна, – дети потянулись ближе к Юленьке и приготовились слушать.

   Время сейчас стремительное. Все торопятся, спешат. Работа, деньги, кредиты, заботы. Иной раз родителям просто некогда поговорить с ребенком. А им, детям, нравится слушать. Думаете, они любят сами поболтать? Вовсе нет. Точнее не всегда.

– А зачем? – хмурый Витя Пёрышкин вылез из своего угла.

– Да просто так, Вить. Иногда мы делаем что-то просто так, – и начала плавно рассказывать обо всем, что диктовала ей интуиция.

  О цветах, о корейской морковке, о страшной рыбе-фонаре, что живет глубоко в океане. Сначала говорила сама, а потом дети принялись обсуждать между собой полученную «инфу», как выразился Саша Прокопенко.

  Беседа зажужжала, закрутилась. И вот ребята уже смеются, Взаимодействуют.

  Юля любила такие вот спонтанные занятия, когда из ничего возникает взаимопонимание. Цель занятий – социализация. Вот и социализировались ее аутсайдеры, ее любимые изгои. Она не стала прерывать их детской болтовни. Не стала делать замечаний по поводу шума и последующей беготни. Пусть просто подурят, похулиганят.

  К моменту, когда родители явились за своими чадами вся студия была вверх дном, но дети довольны, взрослые рады их улыбкам, а Юля… Устала. Много сил уходит на такие вот уроки. Но, у нее еще целая куча дел!

   Во-первых, нужно довязать берет для Доры Рауфовны. Старушка просила головной убор цвета «лосось» и непременно из пуха норки.   Потом побег в магазин и готовка для большой компании: друзья Кирочки приедут к ужину.  Хорошо бы успеть в аптеку за мазями для Ирины Леонидовны. Она сама, наверняка, забыла.

   И побежала Юленька привычным маршрутом. Аптека, магазин продуктовый, магазин винный, дом. Еле дотянула сумки до квартиры, в коридоре скинула верхнюю одежду и принялась хлопотать. Кира еще не вернулся. У него по субботам встречи в клубе. В каком? Юленька точно не знала, а Кира не рассказывал.

   Крутилась девушка на кухне, готовила: парила, жарила, резала. Успела и прибраться слегка. Правда, на себя времени не хватило, но на вечеринке будут друзья, а значит совсем не обязательно быть при полном параде.

  Правда, приехавшие с друзьями Киры девушки считали иначе: и платья нарядные, и маникюр свежий. Юленька усадила всех за стол и принялась сновать в кухню и обратно, поднося, накладывая, подливая. Кира был счастлив и постоянно ловил Юльку за руку, чтобы чмокнуть в нос или в губы. Как здорово, приятно…

 Кирочка последнее время был не в духе. С работой проблемы. Зарплата совсем маленькая. Юленька рада была, что обеспечена и они с мужем могут спокойно жить так, как хочется, но Кира все время сокрушался.

– Живу как альфонс! Это неприемлемо!

 Юленька утешала, успокаивала:

– Что ты такое говоришь? Мы же семья. Кира, все это временно. Я уверена, что ты со всем справишься и всего добьешься!

   «Временные сложности» длились уже лет пять. Юленька верила в Киру и всячески это показывала. Заботилась, подарки дарила дорогие. Вот машину собралась ему купить, ту, которую он всегда хотел. Но все же была одна неприятность, о которой и говорить-то неловко…

  Юленька Киру любила, и секс с ним доставлял молодой женщине большое удовольствие. А его, секса, становилось все меньше и меньше: то Кира устал, то Кира в печали, то у Киры не дела неотложные.

  Нет, Юля не была стопроцентной курицей, или дурёхой. Понимала, что не всегда будет медовый месяц. Так же, понимала, что она Кире «приелась». Знала, что муж «слегка погуливает на стороне», но закрывала на это глаза. Ведь возвращался он всегда к ней! И цветы дарил, и стихи читал, и доверял ей все самое сокровенное. Мужчинам нужен «отдых» от семейных обязанностей. Как говорил папа: «Если все время есть малину, рано или поздно потянет на селёдку». Тем Юленька и утешала себя.

  Верность и преданность – это то, что более всего ценил в женщинах папа. И Кира тоже! Да, непросто прощать, непросто выносить обман, но он ее муж и потому, обязана терпеть и быть с ним «и в горе, и в радости». Правда в этом своем самоотречении, Юленька забывала, что в семье каждый должен чем-то жертвовать. Её жертва очевидна. А Кира? Чем пожертвовал он, этот красивый, сильный мужчина, тридцати двух лет? Если и мелькал этот вопрос на задворках сознания маленькой Юльки, то быстро уносило его потоком всепрощения и постоянного оправдания «невезучего Кирочки».

   Вечеринка шла своим маршрутом: ужин, выпивка, танцы, побеги в курилку, болтовня в кухне. Юленьке, как хозяйке, отдохнуть не пришлось – посуда, уборка. Уморилась совсем и уснула тихонько в кресле гостиной. Очнулась на мгновение только тогда, когда Кирочка взял ее на руки, перенес в постель, укрыл одеялом и прошептал на ухо:

Глава 5

–  Доброе утро, Дмитрий Алексеевич. Рано вы сегодня. Пробок нет? У нас столики заказаны с первого по восьмой. За пятым воскресный обед и семейство из шести человек. Хотят солянки. Настаивают, –  Женя Федорук, су-шеф второй смены, докладывал обстоятельно.

–  Ага, –  вот и все, что пришло на ум Широкову.

  Да что, в самом деле, случилось? Ничего такого особенного. Ну, прогулялся с приятной барышней по улице. Ну, поболтали. Ну, улыбнулись друг другу. Ей Богу, у него, Митьки, бывали прогулки и попикантнее, чем эта. Барышня замужем. Счастлива, вероятно. И совсем не за чем лезть ему, Широкову, во всю эту историю.

 Только вот Юленька очень красивая. Да нет, ничего такого в ней нет, но все равно есть. Широков воспринял это, как опасное нечто, прояснив лично для себя ситуацию, и принял решение видеть приятную соседку как можно реже.

–  Давай, Жень, посмотрим, что там за солянка такая, –  и кухня ожила, запыхтела, заскворчала.

  Работа всегда помогала Мите. Чем? Да всем. Помогала жить, особенно после смерти мамы. Помогала творить, ведь поварское дело – искусство. Помогала зарабатывать и это закономерно. Не помогала только от мыслей отключаться. Вот и сейчас Митя жил, творил, зарабатывал, а думал о Юленьке. В итоге решил, что давно не был на свидании, и позвонил одной своей старой знакомице – Насте Шустовой.

  Она встретились в Мурманске в то время, когда Митя проходил военную службу. Москвичка Настя оказалась там волею случая и таким же случайным образом молодые люди пересеклись, познакомились и понравились друг другу. Любви не случилось меж ними, но теплые отношения они сохранили. Да и в постели прекрасно совпали. Вот сами и считайте, как долго длилась их связь – не постоянная, но приятная.

–  Привет! – оживленный голос барышни в трубке. –  Пропал совсем!

–  Прости, работы много. Ты чем занята сегодня?

На том конце провода без запинки повествовали:

–  Тобой, конечно! Я еду с Юго-Запада. Заскочу к тебе. Накормишь?

–  Как всегда? Белые грибы и кедровые орешки?

–  Все-то ты знаешь, Дим. Уже еду!

  Ну и прекрасно! Давно пора было позвонить. Живой же мужик: молодой, здоровый. А Настя то, что нужно и рада ему. Симпатичная девушка без претензий и комплексов и уж точно без всякого там дополнительного сияния и ауры ангельской, как у некоторых.

  Настя приехала в «Ярославец» часам к шести вечера. Ресторан почти пустой – мало кому в голову придет заседать накануне рабочего понедельника. Они с Митькой болтали душевно, смеялись и вспоминали себя – молодых и смешных. Митя накормил барышню, оставил на кухне Женьку и поехал показывать Насте свое новое жилище.

–  Добрый вечер. Какие люди! – Кирилл торчал на площадке второго этажа с бутылкой пива в руке.

–  И тебе привет, Кир, –  Широков останавливаться не стал, заметил только тягучий взгляд соседского мужа в сторону яркой своей спутницы и хлопнул дверью громче обычного.

  В новой квартире Настасье понравилось и даже больше. Сам Митька прекрасно провел время, потому и был в приподнятом настроении, когда провожал барышню к машине.

–  Дим, не пропадай! Вот, правда, скучаю иной раз по тебе, – Настя улыбалась тепло.

Слышать такое всегда приятно, а особенно тогда, когда никаких недомолвок, обещаний и мук совести.

  Митя поцеловал Настю крепче обычного на прощание и захлопнул за ней дверь авто, показав жестом, что будет ждать ее звонка по приезду. Она закатила глаза, мол, сколько заботы, и дала по газам.

  Дома Митька побродил туда-сюда, заварил чаю, но пить не стал. Исходящая паром чашка так и осталась стоять на столе. Мысленно обругав себя «курилкой», Широков вытащил долгоиграющую пачку сигарет и направился черной лестницей к диванчику и фикусу.

–  Да пошёл ты, –  злобноватый голос Давы Широков услышал на подступах к заветной курилке.

–  Грубо, Давид. Чем тебе пиво-то мое не угодило? Я же от чистого сердца угощаю, –  а это Кирочка гундит.

  Митька вошел и кивнул обоим.

–  О, Митя, здорово. Пива хочешь? Какая девушка с тобой была! Фея! Только ты невеселый какой-то. Осечка? – глумливый смех подвыпившего Кирочки был, мягко говоря, неприятен.

–  Это у папы твоего произошла осечка, когда он тебя делал, –  высказался Дава.

 Митька мысленно поблагодарил его за меткое замечание и уселся на диван рядом с черноглазым соседом.

–  Пива не хочу, спасибо, –  вытянул сигарету и закурил, слушая разговор Давы и Кирилла.

–  Вот скажи мне, почему ты так меня ненавидишь, а? Я же не виноват, что Юлька меня выбрала.

–  Захлопнись, Кирюша. И никогда больше не говори со мной о Юле.

–  Опять грубишь, Давид, –  Кире наскучило трепаться с Давой и он повернул довольное лицо свое к Мите, –  Мить, ты компьютерными играми не увлекаешься? Я тут подсел на одну игрушечку, даже спать перестал. Утром прямо несусь в офис! У нас там по сети хлесталово намечается. Победителю приз – ящик вискаря.

–  Нет, не увлекаюсь. Времени нет.

–  И что вы двое такие скучные? Ни потрепаться, ни бухнуть, –  Кира почувствовал, что он не в «кассу». –  Ладно, пойду. Юленька обещала печеной картошки.

   И ушел довольный жизнью, пивом, предстоящим «хлесталовом» и картошкой.

–  Не говори ничего, –  Дава смял недокуренную сигарету и выскочил из курилки, оставив Митю одного.

  Тот посидел еще немного и пошел спать.

Утро понедельника всегда непростое. Ночью выпал снег и не растаял. Столица принарядилась, засверкала, но скажите, кому нужен снег после новогодних праздников?

Уже открывая дверь, Митя понял, что встречи с соседкой избежать не получится.

–  Кирочка, он течет. Честное слово! Прорвало кран. Если сейчас ничего не сделать, то мы затопим Гасилова! – Юленька в мокрой футболке и джинсах стояла на площадке и взывала к мужу.

–  Ну, никак! Никак не могу! Юленька, ты же у меня умница, справишься. Ну, позвони в службу, какую там нужно. Они все починят. Мне срочно на работу! – похоже Кира торопился выиграть ящик вискаря.