Марика

Часть 1

Первый снег в эту зиму лёг ночью. Тихо и неожиданно для всех. После необычайно тёплой и долгой осени такой резкий приход зимы оказался неприятной неожиданностью.

Крупные редкие снежинки ещё срывались, снег пронзительной белизной слепил глаза, а по чистой глади лишь кое-где пролегли собачьи и птичьи следы.

Мне первой сегодня топтать тропинку до озера. Что поделаешь, младшей жене достаётся самая трудная и самая нудная работа. Носить воду для всей большой семьи и для скотины в загонах – это моя каждодневная обязанность. Остальной скот выгонят на водопой мужчины, когда встанут, а встают они всегда позже женщин.

Армас увязался за мной следом. Глупый вислоухий щенок со свалявшейся шерстью на худых рёбрах. Кормить его не за что, так даже сам Старик сказал. Армас – тупая и бесполезная скотина. Лает попусту, вечно путается у всех под ногами, а главное – он совсем не годен для охоты.

Асват брал его с собой один раз этим летом, когда уходил на охоту в горы, но сказал, что с такой собакой даже хуже, чем одному. Только и гляди постоянно, чтоб не свалился в какую-нибудь расселину.

Асват – старший сын вождя и вожака всей нашей семьи. Старик надеется оставить его своей заменой. Сильный, отважный, он даже в горы не боится ходить один, не боится пропадать по три-четыре дня на охоте. И если всё будет так, как хочет Старик, он, Асват, станет новым вождём и, возможно, моим новым мужем.

При одной только мысли об этом сердце жаром обдало, тёплая волна до лица докатилась, до щёк. Четыре дня назад, когда он уходил на охоту, я помогала ему затянуть у колен сапожные ремни. А он, когда выпрямлялся, встретился со мной взглядом. Кажется, это был первый раз, когда он заглянул мне в лицо, раньше он как будто и не замечал меня вовсе. Молодой сильный мужчина, как знать, может быть, он и сможет стать отцом моего первенца. Старик так и не смог ничего, да если честно, не особо-то он и пытался. А без сына я так и буду младшей среди жён. Спать у входа, вставать самой первой, а есть самой последней, если что-то ещё останется.

Вода в этом озере странная, тёмная даже на мелководье, у самой кромки берега, и на вкус не такая, как из подземных ручьёв. Но племя старого Аширы всегда к зиме откочёвывало к Чёрному озеру. Здесь, у воды, не замерзающей даже в самые суровые морозы, животных водилось побольше, а по берегам росли деревья и плотный кустарник. Это место хорошее для зимовки, без мяса и без дров не останешься.

Армас петляющими неровными следами проложил дорожку к самой воде, глупым лаем согнал мелких птиц с веток, метался вдоль берега туда-сюда и лаял на что-то в воде, пока не оступился и не попал лапами в воду. С визгом выскочил чуть в стороне и на время примолк, отвлёкся на что-то другое, а потом залился неудержимым возбуждённым тявканьем. Он всю округу разбудил, этот бестолковый пёс. И что его так напугало?

Я по очереди набираю воду в каждое из кожаных вёдер. Ходить туда и обратно мне ещё не раз и не два, поэтому спешить не хочется. Вода в вёдрах слабо парит, а я ещё на раз перезастёгиваю костяную застёжку на тяжёлом плаще. Потуже и повыше, к самому горлу, чтоб капюшон не свалился на ходу. Подзываю Армаса:

- Эй, дурачок, хватит уже! Хватит... Уши болят от тебя. Пойдём, пойдём обратно.

Он нашёл что-то в снегу, копал обеими лапами, и мне тоже становится интересно.

- Армас! Армас, ну ты чего там?- Прохожу осторожно у самой воды, чтоб только не продираться через плотный цепкий кустарник. На ветках ещё кое-где пожухлые листья, не сбитые ветром. Встречаются сухие ягодки, я срываю на ходу те, что вижу, бросаю в рот. Вот он, весь мой завтрак, так и хочется сказать себе вслух: «На здоровье!»

Армас, чувствуя мою поддержку, лает ещё громче, ещё заливистее. Он и напуган, и рад одновременно своей находке.

Это человек. Мужчина. Я понимаю это сразу, хоть тело и занесено снегом почти целиком. Это Асват! Это он! Откуда здесь взяться кому-то чужому?

Он просто сбился ночью с пути, прошёл мимо селения или не дошёл совсем немного. В такой снегопад со всяким может случиться.

- Асват! О, Создатель...

Я бухаюсь на колени в снег, рывком поворачиваю его к себе лицом, а в голове мысли одна страшней другой: «Он ранен! С ним, точно, серьёзное что-то случилось. Какой-то зверь опасный, не иначе, горный лев? Он поэтому без плаща, без лука и обоих своих укороченных копий...»

Но нет. Нет. Это не Асват. Это какой-то совсем чужой мужчина, не из нашей семьи и не из нашего племени. Он слаб очень сильно, да, он ранен. На нём нет нательной рубахи, лишь запашной недлинный кафтан, и по вороту кафтана, вдоль меховой опушки – вышивка знакомая, родная вышивка из косых защитных крестов и линий. Откуда на чужаке одежда мужчин нашего племени? Кто он тогда такой и откуда?

- Кто ты?

Он слышит меня, его ресницы и брови в ответ на мой вопрос заметно вздрагивают. Он даже пытается открыть глаза, но не справляется с собственной слабостью.

Убираю с его лица, со смёрзшихся волос кусочки льда и снега. Ладонь движется осторожно, чтоб не причинить новой боли, но в ответ на это прикосновение он выбрасывает руку с ножом. Движение не такое быстрое, направленное вслепую, на звук голоса, и я успеваю перехватить его запястье. Выкручиваю слабые пальцы, медленно усмиряющим шёпотом повторяю:

- Тихо, не надо... зла тебе никто не хочет... Тихо, ради имени Творца...

Чувствую, что он смотрит на меня, ещё до того, как наши взгляды встречаются, и этот его неожиданно твёрдый ясный взгляд пугает меня. Молодой незнакомый мужчина, мне, замужней женщине, и рядом с ним находиться нельзя, не то что прикасаться. Я отдёргиваю руку, опускаю голову так низко, что капюшон скрывает лицо. Поднимаюсь на ноги со словами:

- Я помощь позову. Тут близко...

Отступаю спиной вперёд, а он продолжает смотреть на меня снизу. Но потом Армас бросается к нему, с радостным визгом лижет горячим языком лицо и руки. А я отворачиваюсь, заставляю себя чуть ли не силой отвернуться.

Часть 2

Какой же мучительно долгой показалась мне эта ночь. А какой тут сон может быть, когда знаешь о таком? Асват мёртв, и только ты одна об этом знаешь. Пока. Но это продлится совсем не долго.

Да. И поэтому пока все вокруг спят, я успеваю оплакать старшего сына нашего вождя. И заодно все связанные с ним надежды. Всё, о чём мечтала и на что надеялась ещё день назад.

Значит, не будет теперь у меня нового молодого мужа, и ребёнка, скорее всего, тоже не будет, ведь старый Ашира с каждым днём дряхлеет всё больше. И вождя нового – молодого, сильного, крепкого мужчину-охотника – придётся выбирать из другой семьи.

Все остальные сыновья у Аширы слишком молоды. Илиас и Аримас – братья-близнецы, средние сыновья у Старика, и ни один из них ещё даже не женат, и от других женщин из рабынь у них нет детей. И поэтому они не смогут бороться за право возглавить племя. А кто тогда сможет? Кто?

Асвата любили и уважали все, к его словам даже Старик прислушивался. Другие мужчины из племени всегда поддержали бы его голос при выборе. А что будет теперь, когда он погиб?

И почему он всегда отправлялся на охоту один? Без помощника? Рано или поздно такое должно было случиться. Он мог сорваться со скалы, столкнуться с горным львом. Да и мало ли что может произойти на охоте! Но сцепиться из-за чего-то с человеком?! Неужели нельзя было мирно разойтись с этим Арсом? Что они не поделили? Охотничью тропу или добычу?

Это всё мужчины. Они ищут славы и во всём видят вызов. И вот теперь Асват мёртв. И что ещё принесёт всем нам эта не нужная никому смерть?

Я плачу очень тихо. Со стороны и не скажешь. Это кое-что из того, чему я научилась, будучи замужней женщиной.

Ямала, мать Асвата, тоже спит плохо, ворочается и часто вздыхает прямо во сне. Это всё сердце матери. Она чует беду и тоже не может спокойно спать.

Интересно, а как там, в шатре для семейных, Рамия, молодая жена Асвата? Как там она? Спит ли? Чувствует ли она хоть что-то?

Она теперь вдова, и года мужней женой не побыла, а уже овдовела. И ребёночек её, ещё не родившийся, без отца расти будет. И почему так? Почему мой старый злой Ашира жив и дальше жить будет, а Асват...

Да, ещё спроси, почему Старик – твой муж, а не Асват?

Нету больше Асвата! Нету – и всё! И значит, жить теперь надо как-то дальше. Жить без него и не надеяться зря, не мечтать без толку.

Ночь без сна как ни тянулась, а всё-таки и она прошла, а новый день принёс новые заботы. Опять поить, доить и кормить скотину, опять готовить завтрак – от всех этих дел никуда не денешься.

Я воду носила от озера, когда уходили мужчины. Ирхан вёл их, как будто знал, куда идти. Вёл в горы, не по следу Арса, конечно, да и какие следы могли остаться, когда всё снегом завалило?

Сам Ирхан, верно, знает уже. Не может не знать. Он же с богами общается, у него сердце вещее, его не обманешь. Он всё про всех знает. Значит, и про меня, и про Арса, и про нож в снегу тоже знать должен. А если так, почему же сразу, ещё до того, как отправиться, ко мне не пришёл?

Ну, придёт ещё, подожди! Придёт и спросит: почему смолчала? Почему сразу не указала всем на убийцу? Почему нож спрятала, а не передала его мужу своему, как должно жене послушной?

Дура я была, что ждала их возвращения так скоро. Не так-то легко найти погибшего, когда снег кругом.

Из рук всё валилось, за что ни возьмись, и, в конце концов, Ямала отругала при всех из-за какой-то ерунды и выгнала из шатра. Как она сама держалась, понять не могу. А мне же ничего другого не оставалось, как убраться подальше от всех в свой угол.

Здесь меня ждала неоконченная вышивка. Вот только не знаю, кому теперь носить мою рубашку? Кто её примерит, и кого она будет хранить, эта моя защитная вышивка?

Неспешная работа своей монотонностью отвлекала от всяких мыслей и тревожного ожидания. Да и мне-то чего уже так дёргаться? Асват погиб, и я об этом давно знаю, и не за чужака же Арса мне переживать.

Чего уж тут поделаешь?

Поэтому, наверно, и сдержалась, не взвыла в голос, когда Ламина, шестая жена, принесла страшную весть: вернулись, нашли Асвата. Его растерзал на охоте горный лев.

Меня эти её последние слова удивили безмерно. Чуть не ляпнула вслух: «А как же? А ведь Арс говорил...» Ладонями рот успела закрыть, моргала растерянно, а вокруг старшие жёны голосили, им вторили малыши. Они-то плакали, скорее, от страха, они ещё не понимали ничего.

Как же так? Может, Ламина ошиблась или поняла что-то не так? Зачем тогда тому Арсу придумывать было? Зачем врать?

На улицу бросилась. Узнать всю правду! Самой – узнать, что было и как.

Сумерки зимние ранние над селением спустились и надо мной. Никого на улице из мужчин. Некого спросить, только Хамала развешивала на верёвки, натянутые между кольями, какую-то одежду. Ей помогала Ямира, такая же рабыня-старуха: держала переброшенные через руку вещи, и подсвечивала им обеим высоко поднятым светильником.

Они говорили о чём-то меж собой, эти любопытные бойкие старухи, уж им-то всё должно быть известно.

Ближе подхожу, а про себя удивляюсь: и какая такая надобность была стирать на ночь глядя.

Часть 3

По весне в Чёрное озеро впадает целое множество мелких ручейков и речушек. Все они почти за лето мелеют и пересыхают, одна лишь Песчанка и остаётся. Её питают подземные ручьи, поэтому и вода в ней вкуснее, чем в самом озере, а по берегам поднялся настоящий, хоть и не очень густой лес из осин, ив и белого тополя.

У меня с собой небольшой, но тяжёлый тесак, больше похожий на топорик. Им я сбиваю нижние ветки, хрупкие на морозе.

Эта работа – добывать дрова – не считается тяжёлой. Обычно ею занимаются мальчишки, ещё не доказавшие право носить копьё, но почти все они заняты сегодня, они помогают взрослым мужчинам отогнать наше стадо поближе к горам. Там трава всегда гуще, а снег выдувают осенние ветры, в тех местах для овец корму побольше.

А день выдался солнечный, яркий, тихий какой-то, и на душе хорошо. Может, поэтому и спешить никуда не хочется.

Хамала у меня в помощниках, и она уже потащила в посёлок одну вязанку нарубленных сучьев. Обещала вернуться ещё с кем-нибудь, чтоб успеть до вечера наготовить и наносить дров с запасом.

Мне с детства нравится бывать в лесу, нравится тонкий гул слабого ветра в высоких кронах, нравится любоваться блеском снега на полуденном солнце. Зимой в лесу всегда тише, чем летом. Птиц как-то совсем мало, но зато звуки из посёлка слышны сильнее: людские голоса и отрывистый лай собак. Другие люди всегда рядом, поэтому, наверное, и чувство, что ты совсем один во всём мире, бывает таким недолгим.

Чтоб лучше слышать все звуки, чтоб на миг отгородиться от мира вокруг и немного отдохнуть, стою, подняв голову и закрыв глаза. Тесак оттягивает руку, и лёгкий морозец студит лицо. И всё равно так хорошо почему-то, так покойно на сердце.

Отдыхаю, правда, совсем недолго, ведь некогда, по сути, отдыхать. Ещё все ветки надо порубить поперёк на короткие сучки, уложить их и обвязать верёвкой. Хамала будет ворчать, если не успею сделать вязанки до её прихода.

Работаю спешно, не глядя по сторонам и больше ни на что не отвлекаясь, когда Армас с радостным тявканьем бросается к моим ногам.

Вот ведь дурачок! Как он мог здесь оказаться один?

Нет, он здесь совсем не один.

Выпрямляюсь и тут же встречаюсь взглядом с Арсом. Уж он-то что тут делает? Как его отпустили в лес без присмотра? Да и ранен же он был, как помнится, очень серьёзно ранен.

- Доброго дня тебе, красавица!- Он улыбается мне своей открытой, искренней улыбкой. На нём добротный тёплый плащ с опушкой из волчьего меха, но голова не покрыта, и светлые волосы ласково перебирает ветер.

- Тебя отпустили...- Мне как-то не по себе делается оттого, что мы с ним одни и что он от меня так близко. Не знаю, что сказать ему ещё и просто отворачиваюсь, бросаю короткие и мелкие веточки из охапки в общую кучу. Глаза тут же шарить начинают по истоптанному снегу. Где-то тут рядом был тесак. Нет, я не хочу лишний раз показывать ему свой страх. Если он не оборотень, то чего мне его бояться? А всё равно с топором в руке оно как-то спокойнее.

- Я сам ушёл. Никто, наверно, и не знает, что я здесь. Да и нет до меня никому никакого дела...

Ну, это зря он, конечно, так. Ирхан, вот, тот очень даже интересуется. Меня даже присматривать просил. Хотя, какое там? Я ведь Арса этого, считай, два дня совсем не видела, а с сегодняшним так уж и третий. А он вот он. И ничего. Уже и из посёлка ходит куда вздумается. Ни рука, ни рёбра сломанные ему не помеха.

- А рука твоя как же? У тебя же кости, кажется...

- Сломанными были, да?- Он смеётся, довольный выражением моего лица. Руку левую выбрасывает из-под полы плаща, вытягивает вперёд, перед собой, легко и свободно поворачивает туда-сюда, сжимает и разжимает пальцы в кулак.- Да, здесь где-то и было. А теперь хорошо стало. Видишь! И болит совсем немного...

Почему так, не понимаю, но чужак и правда рукой владеет так, будто и не было у него никакого перелома. Но не бывает так, чтоб кости срослись всего за пять дней. Все переломы долго срастаются, а зимой так и того дольше.

- Так быстро?- Головой качаю в удивлении.- Не бывает, чтоб так быстро.

Арс тоже соглашается со мной, тоже кивает несколько раз, а потом вдруг добавляет, глядя немного в сторону:

- Регенерация хорошая...

- Что?- Я слышу это странное и чужое слово впервые в жизни. От него. И мне не по себе невольно делается. А чужак глаза на меня переводит с таким лицом, точно и сам не понял, что сказал. Тему тут же меняет простым вопросом:

- А сама ты тут зачем?

Вот странный. Видит кучу веток на снегу. Неужели и самому не понятно?

Не отвечаю. Вообще больше ничего ему не говорю, продолжаю собирать с земли ветки. Одной рукой, правда, не так ловко, но топорик я не брошу, что бы ни случилось. Но Арс и не думает набрасываться, он так же молча начинает помогать мне. Одна рука у него тоже занята. Он держит в ней трёх связанных за лапки придушенных зайцев. Так он, выходит, охотился здесь в лесу!

Это мальчишечья работа – промышлять мелкую дичь с помощью петель и ловушек. И сучки заготавливать – тоже не мужской труд, это дело ребят помладше и ещё молодых женщин. Неужели он этого не знает? Над ним смеяться будут все: и мужчины, и женщины, и дети.

Часть 4

За деревьями, за плотным кустарником я замечаю его слишком поздно. Узнаю даже со спины и в плаще его склонившуюся к воде фигуру и останавливаюсь тут же.

Ну, вот, и что теперь делать?

Столько дней мне удавалось избегать его, а тут...

И почему так получается? Почему он, чужак, ходит, где вздумается, а я должна по родному посёлку и по округе перебираться с оглядкой? И ведь меня накажут – не его, если вместе увидят снова. Почему несправедливость такая?

Отступаю на шаг и ещё на один. Может, из-за деревьев он меня не увидит? Но тут откуда-то сбоку, радостно взвизгнув, к ногам бросается Армас. Пляшет, поднимаясь на задние лапы, руки лижет, ластится, одним словом, как только он умеет. Дурачина, дурачина и есть.

- Марика, доброго дня тебе!- окликает Арс. Заметил, и никак теперь не спрячешься. И с пустым ведром назад идти тоже нельзя. Дарима раскричится, а ей только повод дай.

Ладно, будь, что будет! В конце концов у него свои дела, а у меня свои.

Он смотрит, как я по камешкам пробираюсь к месту поглубже, как набираю воду, спрашивает вдруг:

- Вы на этой же воде и пищу себе варите?

Что за вопрос? Конечно же, а как иначе?

- Ну да,- отвечаю с невольным смешком.- И ты с нами кашу на этой же воде ешь, и похлёбку тоже...

- Тогда понятно.- Арс кончиками пальцев ловит немного воды, смачивает губы и качает головой.- Эта вода плохая... вредная. В ней слишком много серы.

Последние сказанные им слова я не понимаю, но не спешу переспрашивать. Иной раз он роняет целые фразы на своём чужом языке, не всегда и замечает, а потом хмурится непонятливо, точно не понимает и сам, что только что сказал.

- Наверняка, на дне есть разломы, и оттуда выходят газы. Эта вода со временем совсем ядовитой станет, в ней и сейчас рыба не водится, да и вода сама по себе тёплая. Это всё вулкан подземный, это из-за него.

Откуда он знает столько? Он же не Ирхан, чтоб знать от богов столько всего и даже то, что должно быть в будущем.

- Эту воду козы хуже пьют, это точно,- соглашаюсь с Арсом. Отставив ведро чуть в сторону, проверяю, не замочила ли плащ и подол платья. Вот сапожок на левой ноге немного съехал с камня, носок намок, но кожа не пропустила воду, нога сухая осталась.

Арс каждое моё движение наблюдает, неловко как-то даже от такого внимания, и ещё... ещё приятно от тёплого его взгляда, от его едва заметной улыбки на открытом красивом лице. Да, он не такой, как все наши мужчины, другой совсем, но всё равно красивый.

- У тебя синяк на лице, и под глазом тоже,- роняет он неожиданно. Одним стремительным, незаметным глазу движением оказывается ко мне так близко, что за плечи берёт, поворачивает к солнцу. Тянет капюшон назад на затылок.- Ну, точно же! Вот они! И ссадины тоже! Откуда, Марика?!

В его серых глазах и тревога, и страх, и непонимание. Он не отпускает мои плечи, держит крепко обеими руками так, что не вырваться. Не сразу, но догадывается сам:

- Это всё муж твой, да? Это он, Ашира этот проклятый!

И неожиданно делает то, за что нас уж точно убьют обоих, если хоть кто-нибудь из посёлка увидит: прижимает к себе, к груди, да так сильно, так крепко, что дыхание где-то в горле замирает.

Два или три дня назад я бы, наверное, расплакалась сейчас, ревела бы, как дурочка, как тогда перед Ямалой. От жалости к себе, от обиды, от боли в теле и на душе, от одиночества – от всего, что столько времени на сердце тяжким грузом копилось. Но сейчас мне только страшно. Страшно, что на единственной тропинке к озеру нас заметят обязательно. Иначе и быть не может. И если Ашира узнает, мне не отделаться синяками и ссадинами.

- Я поговорю с ним... он не смеет... не смеет бить тебя. Ты женщина, ты слабая... он не смеет так...

Что он говорит? Что за ерунду он говорит? Лучше б молчал, просто молчал – и всё!

Пытаюсь вырваться, руками упираюсь в грудь, но Арс держит крепко. Встретив его взгляд, не отвожу глаз, просто прошу коротко, на выдохе:

- Пусти!

И он, покорный, тут же роняет руки вдоль тела.

- Это из-за меня всё...- В его словах нет вопроса, он как будто рассуждает вслух.- Ты говорила, ты предупреждала... Почему Ашира сам мне не скажет? Почему он тебя бьёт, а мне не скажет, не запретит видеть тебя?

Я сам поговорю с ним! Прямо сейчас!

О, Создатель! Только этого мне не хватало! Его заступничества. Теперь уж точно смерть моя пришла.

- Нет, не надо! Не надо к нему идти!- Чуть не хватаю Арса за рукав, да вовремя сама себя удерживаю.- Дело не в тебе и не в нас обоих... Я просто попросила его о разводе. Я не должна была... не должна была просить сама за себя. Так нельзя. Он только поэтому разозлился... Но если ты придёшь к нему сейчас... если хоть слово обо мне скажешь, хоть слово...

- И? Что тогда?

- Ашира убьёт тебя. Тебя и меня.

Арс громко фыркает с пренебрежением. Он не видит в муже моём никакой опасности для себя. Он совсем его не боится, его, вождя всего племени.

Часть 5

Этот день мне кажется прямо-таки бесконечным. Ещё до полудня успеваю переделать уйму всякой работы. Натянуть шатёр и перенести все мои немногие пожитки мне помогают те из женщин, кто поддержал меня в моём решении. Дольше всех задержалась Хамала. Да, мы с ней немало вечеров провели бок о бок за приготовлением ужина. Видно, не зря. Хоть кто-то у меня из друзей остался в семье бывшего мужа.

Она одна помогала мне таскать от Чёрного озера камни для очага, помогала расстилать войлок и шкуры, помогала раскладывать и развешивать на колышки посуду и другие необходимые вещи.

Всё осталось ещё от матери, от той прошлой детской жизни, но я не грустила, возвращаясь к прежнему. Напротив! Теперь я сама себе хозяйка, теперь меня никто не будет бить и наказывать по пустякам.

И пускай войлок местами прогрызла моль, а из шкур под ногами от старости лез волос, но огонь в очаге горел, а значит, эту ночь мне не придётся мёрзнуть под открытым небом.

Хамала навестила ещё раз уже после ужина, вместе с горшочком свежего молока принесла последние новости:

- Всё не решат никак, кто теперь семьёй править будет. Был бы жив Асват, давно б договорились, а так... Манвара вот ещё предлагают, а для других он старый уже. Может, тогда Шарват, старший его? Он женат, и сын у него... этим летом родили...

- А Ашира что же? Он-то как?- Не могу справиться со своей злой радостью. Поделом ему!

- А что Ашира? Тебя весь день проклинал, как говорят, и этого... твоего... защитника. Даже есть не стал, отказался.

Хамала на себе плащ поплотнее запахивает, уходить собралась, а самого главного так и не сказала.

- А Арс? Что с ним решили? Когда его отпустят?

Хамала тянет с ответом, вздыхает несколько раз, скашивает лукаво глаза. Встречным вопросом ловит:

- А что, неймётся тебе? Гнёздышко вьёшь, а соколик твой всё никак не явится? Да куда он денется? Отпустят – и сразу к тебе прибежит, вот увидишь.

- Да когда отпустят-то?- спрашиваю, а у самой слёзы в голосе.- Уже два раза ходила, просила, чтоб отпустили. И всё без толку! Прогнали меня, сказали, под ногами только путаюсь... А он-то весь день на улице... голодный, и одежда сырая... Простынет!

Им-то что самим! Начешутся языками, да по тёплым шатрам, есть и отсыпаться. А Арс? Он-то как будет?

Плачу от беспомощности, от невозможности хоть как-то ему помочь. Хамала утешает, как умеет, грубовато и неловко гладит по голове, по плечам, обещает перед самым уходом:

- Да уж не убивайся ты так-то. Не убьют они твоего красивого... Хотели б убить, уже б казнили. А я, если узнаю о нём чего нового, так и ночью к тебе прибегу. И ты не плачь, не хватало ещё по мужику так плакать. Сегодня один, завтра другой. Так что ж теперь, по каждому слёзы лить?

И чего с неё хотеть, с несносной старухи? Она за свою долгую жизнь от одного до другого хозяина-мужчины переходила не раз и не два. Все её дети во младенчестве поумерли. Её можно понять. Но я-то... я не находила себе места.

От мыслей плохих, что головы никак не покидали, отвлечь могла лишь какая-нибудь работа. Но чем тут займёшься? Какая-никакая еда уже сварена, котелок, вон, горячий у очага на камнях. Шитьём не получится тоже, слишком темно. Просто кружу по шатру, как раненая, и чуть не вою собакой с тоски. То одно что-то переложу на другое место или перевешаю на другой гвоздь, то ещё что-то не там висит. Места немного в шатре, я уж и забыла, что он такой маленький был, хотя нам с мамой двоим вполне хватало. Хватит и сейчас.

Хамала приходит, как и обещала, поздно. Бросаюсь к ней с одним вопросом:

- Ну, что? Говори, не мучай!

- Еле-еле дождалась, пока все улеглись... Дарима весь вечер ругалась, запрещает к тебе ходить, сердитая... А Ямала, вроде, ничего... Наоборот, всё спрашивала, как ты тут... всего ли хватает...- Старая рабыня ловит за руки, будто удержать на месте хочет, а сама шепчет-шепчет, торопится, точно гонятся за ней. Говорит, да всё не про то.

- Что с Арсом? Ты узнала хоть что-нибудь? Ну же!

- Новый глава семьи решать будет, что с ним делать. Вот выберут главного... Сама понимаешь, такие дела не быстро делаются. А на эту ночь твоего красивого всё в том же сарае заперли.

- Ну, хвала Создателю и всем богам младшим!- выдыхаю с облегчением.

Он жив! Жив – и это главное!

- Охраны там никакой, я шла сейчас – всё тихо. Все спят уж... И ты ложись. А с утра снова ждать будем. Когда решат, и ты узнаешь. Должны будут сообщить, никуда не денутся.

Спать?! Хамала, точно, шутит. Разве смогу я спать спокойно? Мне б его только увидеть, хоть слово сказать.

Тут же, чуть не следом за Хамалой бегу, плащ только на ходу на плечи накинула.

Тишина в селении, даже собак не слышно. Костёр, вокруг которого мужская часть семьи решала своё будущее, уже почти выгорел, углей немного осталось в центре. Тусклого света от этого костра мне как раз хватает, но, кажется, я и в кромешной темноте знала бы, куда идти.

Сарайчик, вход в который сроду никогда ни двери не имел, ни полога из шкуры, на этот раз закрыт на засов-задвижку. Ишь ты, за день, выходит, соорудить успели. Да ещё для большей надёжности подпёрли лёгкую дверь заострённой палкой.

Часть 6

Поднимаюсь рано, задолго до рассвета, и сразу развожу огонь. Мне не нужно носить воду для хозяйства, но от привычки вставать рано так быстро не отделаешься.

Завтрак тоже готовить не нужно, с вечера у меня остался нетронутый котелок похлёбки на ячменной муке, заправленной луком и жиром. Пахнет она вкусно и получилась наваристой и густой, но завтракать я не могу, пока главный мужчина в семье не поест первым. Таковы правила, и не мне их нарушать.

Когда ещё, правда, он встанет, этот мой мужчина? Хватит ли ему здоровья и сил подняться сегодня? Как они скажутся, все эти побои?

Я немного волнуюсь. Чего там говорить? Несколько раз только за ночь поднималась проверить: жив ли ещё? Ложила ладонь на грудь и слушала сердце. Ловила ровное лёгкое дыхание и успокаивалась. На время.

Арс, и правда, моя единственная надежда. Тут уж Ханкус прав. Одной мне зиму не пережить. Но и проситься обратно в семью Старика я, точно, не буду. Ни за что! Уж лучше смерть от голода.

На улицу полюбопытствовать, что да как, не выхожу даже тогда, когда просыпается всё многочисленное семейство Аширы. Лают собаки, громко звучат людские голоса. Пускай! Это не моё дело.

Я добавляла в очаг мелко нарубленные ветки, когда в мой шатёр ввалилась целая свора непрошеных гостей.

- Где он? Где приблудный? Куда ты его дела?

Впереди снова Ханкус. И неймётся же ему! Жив и здоров, ночёвка на улице в холодном загоне на нём никак не отразилась. Замечаю на его правой руке свежую повязку и не могу сдержать довольный смешок.

- Вы не смеете! Это мой дом!- Встаю навстречу мужчинам, но меня, кажется, и не намерены воспринимать всерьёз.

- Давайте, берём! Вяжите его крепче! Давай, урод, давай! Подымайся!- командует всем происходящим старший брат Ханкуса, Шарват. И по тому, как уверенно оба они держатся, я мгновенно понимаю: старшим в семье Аширы стал Манвар. Но мне от этого не легче.

Они снова готовы волочить куда-то моего Арса! На расправу или опять на какой-то свой суд? Хотя бы ради приличия они могли бы спросить у меня разрешения, прежде чем хозяйничать в моём шатре? Что вообще происходит? Это наглость неслыханная!

- Это мой дом! Ты не смеешь входить сюда! Никто из вас не смеет!- Ловлю взгляд Ханкуса. Он буквально ликует, наслаждаясь происходящим.

- А ты пожалуйся на нас главе семьи!- советует со смехом.- И узнаешь, что он тебе на всё это скажет.

Он издевается, а я на миг дара речи лишаюсь.

- Вы не можете так поступать...- уже прошу. Умоляю, а не требую.- Он же совсем... совсем слабый. На ногах не стоит...

Меня никто не слушает, вообще не замечает, и я снова, как и вчера, волокусь за всеми следом и плачу, плачу, плачу.

Манвар, Ашира и все другие взрослые мужчины собрались в шатре для семейных пар. Лежанки для сна прибраны, сдвинуты в стороны все разделяющие занавески, и внутри шатёр кажется прямо-таки огромным. Места всем хватает.

Манвар занимает почётное место главы семейства, он сидит в кресле, которое ещё вчера занимал его старший брат, Ашира. Мне бы радоваться, ведь власть Старика кончилась, и весны ждать не пришлось, но где там? Кто его знает, что у Манвара в голове? Не было бы хуже. Вот он уже успел отдать свой первый приказ – и Арс здесь! И он не собирается оставить его в покое.

Мне нельзя здесь находиться, и мужчины пытаются вытолкать меня на улицу. Нет! Я не уйду! Я не оставлю Арса одного в беде.

- Оставьте её!- вмешивается Манвар.- Пусть она останется! В конце концов, она тоже виновата, это она его выпустила.

Да! Это так. И если моё признание хоть немного уменьшит вину Арса, я готова признаться в чём угодно, не только в этом.

Я глаз не могу отвести от лица Арса. Как он держится ещё на ногах? Откуда силы берёт? Мне казалось, прошедшая ночь совсем ему сил не прибавила, так оно и есть. Если б его не держали под локти, он давно бы уже лежал на полу.

- Все вы знаете, что вчера мы так и не успели решить судьбу этого человека.- Манвар рано поседевшей бородой поводит в сторону Арса.- Он преступник, и этой ночью он совершил ещё два преступления. Он пытался сбежать и ещё... ещё он хотел убить одного из наших мужчин. Ханкус, расскажи, как всё было!

Рассказ Ханкуса до удивления короток. Похвастать-то ему особо нечем. Да, заметил открытую дверь и решил проверить. Застал обоих, когда снимали верёвки. Пытался остановить. Конечно же. Как и любой другой на его месте. Но женщина набросилась с ножом, а приблудный этот вообще за горло схватил. Придушил и бросил, думал, видать, что убил. Так ещё и двери снаружи подпёр, чтоб не сразу нашли.

Ханкус говорит, выйдя вперёд, в мою сторону раза два бросает такие убийственные взгляды. О-хо-хо! Это враг, мой личный враг! И он даёт мне понять сразу: попытаюсь рот открыть – и это будет последний день в моей жизни. Только он одного не понимает: мне нечего терять. Без Арса мне не выжить, и поэтому молчать я не буду.

- Всё было не так совсем!- кричу от входного полога, толкаюсь вперёд, но чьи-то сильные руки удерживают на месте, а голос тонет в шуме мужских возмущённых голосов. Так бывает во сне, когда кричишь и сам себя не слышишь, бьёшься в чьих-то руках и не можешь вырваться, и собственная беспомощность превращает такой сон в кошмар.

Часть 7

За дровами отправляюсь с утра пораньше, только-только солнце из-за зубцов далёких гор показалось. Морозно и одной в лес идти не хочется, но пора привыкать. Теперь мне много чего придётся делать одной, без Хамалы и других помощниц.

Женщины из семьи Аширы возвращаются после утренней дойки, когда я прохожу через двор. Стараюсь не замечать осуждающих взглядов, первой здороваюсь с теми, кто – знаю точно – наверняка ответит, до остальных мне дела нет. Хамалу не вижу среди других рабынь, а ведь с ней хотелось бы и повидаться, и поздороваться. Чем она может быть занята в такую рань? Неужто за водой её отправили, старуху?

Мне идти в ту же сторону, кто знает, может и свидимся. Последние новости расскажет.

За мной следом Армас увязывается, единственная моя компания. И где только прятался эти два дня? На глаза ни разу не попался. Как поддали ему ногой в то утро, когда Арса схватили, напугали и его, дурачка, так он и вылезти боялся к людям.

Работа мне хорошо знакома, поэтому и спорится, да и мне торопиться приходится, ведь Арса я совсем одного оставила. За больными и ранеными ухаживать мне ещё не доводилось, это если ослепшую маму не считать, но, кажется, прошедшая ночь принесла Арсу улучшение.

К утру он перестал бредить и мучиться, просто заснул, дышал без всхлипов, спокойно и ровно, как все спящие. Может и правда, ему помог его дух-защитник, горный лев, его выносливость и его сила.

Опять по старой привычке нарубаю много веток, как на двоих, но мне-то одной не унести столько. Если только два раза сходить? Натаскать с запасом? Наверное, так и сделаю, чтоб не воровать больше, не позориться.

Армас, крутившийся неподалёку, заливистым лаем предупреждает о появлении ещё одного человека. Выпрямляю натруженную спину и чуть не охаю от неожиданности и ещё больше – от страха.

Шарват! Старший брат Ханкуса, вот уж действительно, тропы сошлись. Мне его видеть ой как не хочется. Хорошо помню злую радость в его глазах, когда он вместе с братом своим заправлял в моём шатре.

Топорик в руке придаёт мне смелости, голос у меня не дрожит даже при ответном приветствии.

Интересно, он мимо пройдёт или скажет чего?

Шарват охотничал и теперь домой возвращается после ночёвки на Равнине. За плечами у него частично выпотрошенная небольшая косуля, ножки её с острыми блестящими копытцами стянуты верёвкой, наискось пересекающей широкую грудь удачливого охотника.

Он мог бы спокойно пройти мимо, он за весь прошедший год и пары слов мне не сказал, но любопытство сильнее приличия. И первый вопрос звучит вполне безобидно:

- Ну, и как ты теперь, одна-то?

- Почему одна?- Гляжу на Шарвата с удивлением.- У меня Арс есть.

- Арс... Этот приблудный твой, что ли?- Шарват кривится с усмешкой.- Ну, и отпустил его Ашира, ну, и что толку с него? Да и ты тоже... Хорошее ли дело, своего мужа на приблуду менять? Кто он, ты не знаешь, и откуда пришёл, тоже не знаешь. Он не из нашего племени!

Наверное, в чём-то Шарват и прав, спорить с ним я не хочу и не буду. Но ему-то какое дело? Чего он так распереживался? Иди своей дорогой, неси семье добычу, а мне советы твои ни к чему.

Раскладываю на снегу верёвку, небольшими охапками подношу ветки. Шарват наблюдает за мной, стоя в паре шагов, уходить не торопится. Может, ещё чего сказать хочет или так, просто. Ловит мой взгляд, когда я кидаю на спину стянутую верёвкой вязанку, и произносит, точно оправдывается:

- Я провожу тебя до посёлка. Чего одной-то ходить?

Да пожалуйста! Если ему так хочется, что сделаешь. Вслух ничего не говорю, просто иду первой.

Капюшон от плаща низко сползает на глаза, морозный пар от тяжёлого дыхания относит в сторону. Смотреть я могу только под ноги на утоптанную множеством сапог тропинку. Хорошо по ней идти, не собьёшься, а по полю открытому по насту выдыхаешься быстро. Зато тропинкой длиннее почти вполовину.

Вспомнился вдруг мой последний поход за дровами, встреча с Арсом и наше с ним возвращение назад, как раз таки через поле. Вспомнила и не смогла не рассмеяться.

Боги земли и неба так шутят надо мной. В прошлый раз я тоже топор из рук выпустить боялась. Это потому, что Арса встретила и опасности от него ждала, от чужака, а сегодня... Сегодня с Шарватом столкнулась, и что же? А ведь он из одной семьи, вроде как. Целый год, считай, роднёй моей был, а мне всё равно не по себе.

Как всё поменялось с ног на голову! За сколько-то дней, и чужак пришлый мне теперь роднее кажется и ближе, чем родич из одной семьи со мной. Вот оно, как бывает.

Много в Арсе необычного: и во внешности, и в словах, и в поступках. В прошлый раз, вон, как себя повёл. Сам все ветки увязал и дотащил до самого посёлка огромную охапищу. Хоть и не положено ему, мужику, таким делом заниматься, а всё равно...

Такая забота и помощь, они приятны, хоть и неожиданны, потому что никто из мужчин никогда не спешил помочь. Такого со мной сроду не бывало.

И неужели всё дело в том лишь, что Арс пришлый? Может, в его племени не считается зазорным помогать женщине? Или там они сами готовят дрова для очага? А у нас же...

Вон, Шарват рядышком проторчал. Добытчик и кормилец. Козу ему подбить – дело почётное и стоящее, а с бабьими делами возиться – это ни за что! Наши мужчины гордые. Он, гордый, и сейчас в пяти шагах следом тащится, чтоб только не заподозрили, что мы с ним вместе заодно.