Между болью и тобой

Глава 1.

Утреннее весеннее солнце едва касалось холодной поверхности моря. Город просыпался медленно — узкие каменные улочки всё ещё прятались в прохладе, а в воздухе витал запах соли и корицы от кофейни на углу. Ветер игриво подхватывал несколько сухих листьев и уносил их дальше, к старому маяку на краю причала. Я шагала по каменной мостовой и ощущала, как этот мир одновременно знаком и чужд. Хотя весна и несла возрождение, но моя душа оставалась в плену тишины. Я глубоко вдохнула, стараясь не сбежать. Вернулась сюда — в город, который когда-то был родним домом, но теперь стал источником боли.Я припарковала машину у кладбища. Через несколько минут начнуться похороны. Мужчины, который был моим отчимом.Я не знала, смогу ли посмотреть ему в глаза в последний раз.

У ворот я увидела его — Томаса.Он был из тех мужчин, чье присутствие чувствовалось еще до того, как он появится. Высокий, с широкими плечами и уверенным шагом, он словно заполнял собой пространство. Темные, чуть взлохмаченные волосы.В нем было что-то невыносимо привлекательное: не только внешняя красота, а и глаза в которих скрывалось слишком многое — боль, вина и то, что никогда не было сказано. Когда-то он был мальчиком из моих детских воспоминаний, а теперь — мужчиной с суровым взглядом. Пустота в его глазах никуда не исчезла, за ней теперь таилась тень, которую я не могла разгадать. Мы смотрели друг на друга молча, словно между нами пролегла целая жизнь. Первые слова были лишними — у каждого была своя тишина и что-то невидимое, что всё равно тянуло нас друг к другу.

Моё сердце сжималось, когда я вспоминала те ночи, когда страх был сильнее холодного ветра Вейл Рифа. Память держала меня в ловушке молчания — я не могла рассказать никому о боли, которую испытывала.Похоронная процессия начала двигаться медленно, и я почувствовала, как сердце бьётся слишком быстро, будто пытается вырваться из груди. Вокруг были знакомые лица, но я почти не замечала их — всё сосредоточилось на одном: на мужчине, который теперь лежал в гробу.Мама стояла неподалёку, и я подошла к ней, чувствуя, как её рука сжимает мою. Её глаза были красными — она плакала, но говорила что-то тихо, будто стараясь успокоить не только меня, но и себя.

Я стояла в стороне, глядя, как люди медленно расходятся.

— Ты всегда убегала, когда было трудно, — раздался за спиной голос.

Я вздрогнула и обернулась. Томас.

— А ты всегда молчал, когда нужно было что-то сказать, — ответила я тихо.

Он приблизился, остановившись всего в нескольких шагах. Глаза его были как море перед бурей. В последний раз мы виделись, когда были ещё подростками, перед тем, как я уехала. Но его взгляд я помнила лучше, чем собственное имя.

— Зачем ты осталась? — спросил он.

— Потому что я должна была быть здесь. Даже если никто этого не хочет.

— Никто? — Он поморщился. — А ты?

Я молчала. Я приехала не ради него. И в то же время — только из-за него.Слова рвались из груди, но я держала их в себе, как тогда — шестнадцать.

— Тебе необязательно было оставаться после церемонии, — продолжил он. — Всё это… оно уже не имеет смысла.

— Но боль имеет, Томас.

Он больше не сказал ни слова. Он ушёл первым, а я стояла и смотрела, как ветер колышет высокую траву. Кладбище опустело, но я все равно чувствовала его присутствие. И тогда я поняла: мёртвыми бывают не только те, кто лежит под землёй.

Глава 2.

Дом пах детством — тем самым неповторимым ароматом, который оставляет после себя запах корицы и карамели. Скрип двери встретил меня, как старый друг, знающий больше, чем хотелось бы. Пыль поднималась в воздух лёгкой дымкой, оседала на подоконниках, будто само время решило оставить здесь следы.Я ступила через порог и остановилась. Этот дом помнил смех, что наполнял каждую комнату, отражаясь от стен, как счастливое эхо прошлого. Но он также помнил и молчание — глубокое, как самая длинная ночь, что наступила после того, как смех исчез навсегда.Кухня осталась почти неизменной. Разве что новая скатерть, но пятна на потолке всё ещё были на месте. Ванная — та же самая, где я пряталась, когда сердце билось слишком сильно. А спальня — пустая, будто меня здесь никогда и не было.Я приехала, чтобы попрощаться. Чтобы наконец вырвать себя из этих корней, которые больше ранили, чем держали.

— Эвелин, — озвалась мама. Её голос был слабее, чем я помнила.

Я повернулась к ней — она стояла у лестницы, держась за перила. Бледная. Глаза — усталые.

— Мне нужно сесть…

Я бросилась к ней. Сердце в груди сжалось.
На следующий день мы поехали к врачу.

«Вам нужно остаться с ней хотя бы на несколько недель», — сказал врач.
«Покой, уход и, возможно, дальнейшее обследование».

Я молча кивнула, а внутри всё сжималось. Это должно было быть прощание. Просто пункт назначения перед новой жизнью.

Кухня погрузилась в приятный полумрак, только свет из окна пробивался сквозь завесу дождя. Я медленно пила чай, глядя, как крупные капли оставляют длинные полосы на стекле. Они стекали вниз, сливаясь в ручейки, а потом исчезали, оставляя после себя лишь мокрые следы.
Слышно было, как дождь шуршал по крыше и тихо шумел за окном, но я уже тогда знала: этот дом снова держит меня.
А я снова остаюсь — не потому что хочу. А потому что должна.Я вышла из дома рано утром. Воздух был влажным и свежим после ночного дождя. Над крышами старых каменных домов ещё тянулся туман, а море где-то вдали едва дышало своим вечным ритмом.Я не планировала куда-то идти. Просто пошла вперёд, ноги сами помнили маршрут.Улицы, где мы бегали босиком, когда ещё верили, что лето никогда не закончится.Вот скамейка, на которой я впервые целовалась. Мне было пятнадцать. Парень пах мятой.А вот — школа. Окна запотевшие, как тогда, когда мы рисовали пальцами на стекле, мечтая о большом городе, далёких странах и жизни без ограничений.Я увидела магазин, в котором продавали книги, старые открытки, иногда — засушенные цветы между страниц. Зазвенел колокольчик, когда я вошла. Запах пыли, типографской краски и ванили обнял меня, словно тёплые объятия.За стойкой сидела та же женщина — миссис Хатчер. Её волосы стали совсем седыми, но глаза — всё такие же внимательные.

— Эвелин? — Она подняла брови. — Боже мой…

— Вы ещё помните меня? — я улыбнулась, искренне удивлённая.

— Ты же была той девочкой, что часами стояла у полок и прикасалась к книгам, будто это были двери в другой мир.

Я кивнула. И почувствовала — впервые за эти дни — нечто похожее на спокойствие.

— Я приехала ненадолго, — сказала я. — Но мама заболела…

— И ты осталась.

— Да.

Она на мгновение замолчала. А потом, совсем неожиданно, сказала:

— А хочешь поработать здесь?

Я удивлённо посмотрела на неё.

— В магазине?

— Да. Я уже не успеваю всё делать сама. А мне нужен человек, который не просто продаст книгу, а полюбит её вместе с покупателем.

Я глубже вдохнула. Это звучало просто. Но для меня — это было как зов. Как шанс прикоснуться к чему-то, что я когда-то любила.

— Я согласна, — прошептала я.

В тот же вечер я осталась на несколько часов. Переставляла книги, вытирала пыль с обложек, медленно рассматривала названия.

«Когда мы влюбляемся, мы всегда немного читаем кого-то».

Эти слова были написаны на обратной стороне старой открытки. Я положила её на полку возле кассы.Вечером я вышла на улицу, и ощущение было такое, будто мир чуть-чуть наклонился в мою сторону. Но этого бы достаточно, чтобы поверить: может, здесь есть для меня новое начало.

Глава 3.

Книги пахли не только бумагой — они пахли всем моим детством: пылью, что оседала на полке у окна, кардамоном из кофе, которую когда-то пил здесь владелец, и немного солью — потому что ветер с моря всегда находил щели, чтобы пробраться внутрь.Я стояла за деревянной стойкой, аккуратно переворачивая страницы «Джейн Эйр». Мне нравилось читать здесь. Без шума, без голосов. Мир вокруг умел затихать, когда ты среди книг.Я уже почти выучила всех постоянных посетителей. Старенький мистер Грей с томом детективов в руках. Школьная учительница миссис Кэмпбелл, которая каждый раз спрашивала, не появилось ли что-то новое о любви и потере.Но в тот день дверь открылась, и ветер, как всегда, позвенел в колокольчик. Я не сразу подняла глаза. Но когда это сделала — сердце будто остановилось.Она.Имя сразу вырвалось из памяти, хотя я не произносила его годами.

— Клара... — тихо прошептала я, и пальцы сами сжали край стойки.

Она тоже замерла. Глаза — те же, только взрослее.Ее белые короткие волосы виглядили почти белыми в солнечном свете.Губы дрожали, словно она хотела что-то сказать, но не могла найти слов.В этом мгновении было что-то... болезненно красивое.Молчание, которое говорило больше, чем любые слова.

— Привет, — её голос был тихим.

— Что ты здесь делаешь? — слова прозвучали резче, чем я хотела.

Она стояла как чужая, но мы с ней выросли на одной улице. Я доверила ей всё. Даже то, что прятала от самой себя.

— Я просто гуляла. Зашла за книгой, не знала, что ты тут работаешь.

— Ну, теперь знаешь. — я повернулась к книгам. Не хотела смотреть на неё.

— Эвелин…

Я почувствовала, как внутри всё сжалось. Руки задрожали — не от слабости, а от злости, которая до сих пор била в грудь.

— Не называй меня так, — прошептала я.

— Я не хотела…

— Ты тогда ничего не хотела.

Мы молчали. Воздух между нами был наполнен теми годами молчания. Она оставила меня не где-то в прошлом — она предала тогда, когда я рассказала ей всё как есть, а она просто ушла.

— Я испугалась, — прошептала она. — Мне было страшно, я не знала, что делать.

— И ты просто отвернулась.

— Я была ребёнком…

— Я тоже. Но между нами была пропасть. И ты не перешла через неё.

Мои глаза пылали, но я не плакала. Я уже выплакала всё давно. Тогда, на школьном дворе, когда она проходила мимо меня, будто мы незнакомки.

— Я жалею, — сказала она тихо.

— Это уже не имеет значения, спасибо что зашла. Но мне нужно работать.

Дверь за Кларой закрылась с тихим звоном.И тишина навалилась внезапно, как нечто живое. Она осела на плечи, залезла под кожу.Я медленно села на стул у витрины. Пальцы дрожали. В груди — пустота, холодная и тёмная, как подвал в детском доме из страшных сказок.Глаза уставились в книгу, что лежала передо мной, но я её не видела.Я вернулась туда — в тот день, что разделил всё на "до" и "после".

Воспоминания.

Мне было шестнадцать.Я стояла у чёрного входа в школу, сжав в руках записку, которую сама же и написала. Писала всю ночь, не спала, не ела — только плакала и думала, как ей всё сказать.

"Ты мне нужна. Только ты."

Клара пришла. В её руках — был пакетик с виноградом.

— Я не понимаю, зачем ты меня позвала, — она сказала это так, словно мы были незнакомы.

— Клара... — моё горло сжалось. — Ты же говорила, что я могу тебе доверять.

— Это очень странно, Эвелин. Я не могу в это поверить. Это же… твой отчим. Может, ты что-то не так поняла?

Я помню, как мои плечи опустились.Как что-то внутри меня треснуло. Она не ударила меня — но я чувствовала себя разбитой.

— Я всё поняла правильно, — прошептала я.

— Послушай, я не могу в это вмешиваться. Прости, — она бросила виноград на скамейку и ушла.

Наше время.

Я смотрю в окно, где вечерняя тень поглощает брусчатку. Прошлое, казалось бы, давно забыто — но оно живёт внутри. Дышит. Шепчет.И когда дверь вдруг открывается, и в ней появляется призрак того времени — оно кричит.Я провела пальцами по краю стула. Мне хотелось исчезнуть.Но я осталась. Снова.И теперь я знаю: самые болезненные предательства — это не слова, а молчание.

Глава 4.

Я проснулась со сжатыми кулаками.Сон ещё не отпускал, но сердце уже билось — как после побега. В голове всё ещё звучали слова Клары, словно рикошет после выстрела. Я не знала, был ли это сон или воспоминание, просочившееся в ночь.Солнечный свет пробивался сквозь шторы.Я сидела в кровати дольше, чем следовало. Думала о том, как легко она ушла. Как просто, не оглядываясь.В книжном сегодня пахло корицей.Миссис Харпер принесла пирог — будто извинение миру за дождь и старость. Она была из тех женщин, что всегда носят шарф, даже в апреле, и говорит словами, обёрнутыми в тепло.

— Ты выглядишь… усталой, — сказала она, остановившись у полки с поэзией.

— Просто ночь была тяжёлой.— улыбнулась я.

— Тяжёлые ночи имеют свойство открывать правду, — прошептала она и провела рукой по книге Рильке. — Но не всегда мы готовы её слышать.

Я молчала. Миссис Харпер знала больше, чем говорила. Возможно, именно поэтому она приходила сюда каждую неделю — не только за книгами.После работы я долго шла пешком по улицам Вейл-Риф.Город был прекрасен в эту пору: розовые цветы вились вдоль заборов, чайки перекрикивали тишину над морем, а витрины лавок отражали золотой свет солнца.Я остановилась у школьного двора.
Здесь мы с Кларой когда-то делились мечтами. Именно здесь я рассказала ей о том, что произошло тогда. Я верила, что она поймёт.Но тогда она просто молча ушла. Я сидела на скамейке, сжимая руки до боли, пока день не стал ночью.Я подняла взгляд — и увидела его.Томас стоял на другой стороне дороги. Он не смотрел на меня — кажется, просто что-то искал глазами. Но в тот миг мир остановился.Я просто смотрела на него.
И, может быть, впервые за долгое время не чувствовала страха.

На сковородке шкворчала яичница, а в чайнике начинала закипать вода.Я нарезала хлеб, стараясь не думать. Не анализировать каждый момент вчерашнего дня.Звонок в дверь разорвал тишину. Я застыла. Затем осторожно подошла к двери.Клара стояла на пороге.

— Привет, — сказала она тихо.

— Привет.

— Можно… — она глотнула воздух. — Можно войти?

Я кивнула и отошла в сторону. Она переступила порог, как по льду — медленно, неуверенно.

— Я не знала, приходить ли, — начала она, садясь на край дивана. — Но… я не могла больше молчать.

Я села напротив, держа чашку чая, чтобы занять руки. Запах корицы с кухни стал слишком нежным для этого разговора.

— Я тогда… — Клара вдохнула. — Я испугалась, Эвелин. Не тебя. А того, что ты мне сказала. Это было так… страшно. Я не знала, что делать.

Я молчала. А она продолжила:

— Я думала о тебе все эти годы. Правда думала. Хотела написать. Сотни раз. Но не знала, имею ли право. И когда увидела тебя в книжном — ты была такой сильной, спокойной… А я почувствовала, что всё ещё такая же, как тогда. Убегающая.

— Тебе не нужно было быть идеальной, — прошептала я. — Я просто хотела, чтобы ты осталась.

Глаза Клары блеснули.

— Прости меня. Пожалуйста. Я не заслуживаю этого, но… если ты сможешь…

Я поставила чашку и подошла к ней.

— Я прощаю, — сказала я, обнимая её. — Потому что ты была моей лучшей подругой. И всё ещё остаёшься ей.

Клара крепко обняла меня в ответ, заплакала. А я — нет. Я просто держала её, как держат что-то давно потерянное, что наконец нашло дорогу назад.

Глава 5.

— Как ты вообще выживала без новых джинсов последние несколько лет? — спросила Клара, держа в руках джинси с этикеткой "скидка".

— Они просто… были со мной, — ответила я, сдерживая улыбку.

— Эвелин, это не джинсы, это исторический артефакт.

Я рассмеялась. По-настоящему, открыто. Странно, как легко это снова получается рядом с ней. Мы бродили по торговому центру, смеялись, примеряли вещи, которые точно не собирались покупать. В кафе с ароматом кофе сидели над пирожными со сливками, а Клара рассказывала, как на прошлой неделе случайно попала на йогу для беременных и не смогла вовремя сбежать, потому что они делали упражнение "спящий лотос".

— Я лежала там среди подушек и беременных женщин, и просто пыталась слиться с полом.

— Ты талант, — улыбнулась я, доедая кусочек чизкейка.

После обеда мы вышли на улицу день выдался на удивление тёплым, с ясным солнцем и запахом липы в воздухе. Мы шли по знакомым улочкам, где когда-то гоняли на велосипедах. Клара указала на старый магазин с мороженым.

— А помнишь, как ты там влюбилась в продавца?

— Он был на десять лет старше и женат, — вздохнула я, — и ты написала ему письмо от моего имени.

— "Я люблю твои шарики…" — начала Клара, и мы одновременно взорвались смехом.

В тот момент мы были просто две подруги, без прошлого, без страха. Смех растворял остатки боли, как солнце растапливает лёд. Мы снова были частью чего-то настоящего.
На обратном пути мы сели на скамейку у озера. Вода блестела, как стекло. Клара наклонилась ко мне.

— Спасибо, что простила. Правда.

Я посмотрела на её лицо, которое знала почти всю жизнь. И почувствовала: иногда друг — это не тот, кто всегда рядом, а тот, кто возвращается. И остаётся.Мы ещё немного посидели, пока солнце не начало медленно опускаться к горизонту.

— Пойдём ко мне, — вдруг сказала Клара. — У меня есть печенье и маленький мальчик, который точно захочет им поделиться.

— У тебя есть ребёнок? — удивлённо переспросила я.

Клара улыбнулась так, будто это было самое естественное в мире.

— Ему пять. И он безумно любит динозавров.

Мы шли по тихим улочкам, где деревья нависали над дорогой, создавая зелёные туннели. В воздухе висела тишина июльского часа — золотая, уютная.Дом Клары стоял на холме, чуть в стороне от других — уютный, с верандой и окнами, из которых лился тёплый свет. Как только мы зашли, маленький мальчик в пижаме с динозаврами выбежал навстречу.

— Это Эвелин, моя подруга, — сказала Клара, а ребёнок тут же протянул мне игрушечного тираннозавра.

— Это Тим. Он решил, что все гости должны пройти тест.

— Что за тест? — спросила я.

— Если ты не боишься динозавра ты своя.

Я поднесла тираннозавра к лицу и изобразила ужас.

— ААА! Я боюсь! — и мы все вместе рассмеялись.

Муж Клары, Лиам, готовил чай на кухне, пока мы сидели в гостиной, где пахло корицей и детскими книжками. Стены были украшены рисунками, в углу стояла коробка с игрушками, а на столе лежал недособранный пазл.Мы пили чай, разговаривали. Время от времени Тим подбегал к Кларе, обнимал её и снова убегал, придумывая что-то с игрушками. Я смотрела на неё — на эту новую версию Клары, счастливую, спокойную. Она стала другой, но всё ещё была моей.

Когда я вышла из их дома, солнце уже совсем село. Небо было пастельным, будто вымытая акварельная бумага. Я медленно шла вниз, держа в руках маленького динозавра, которого Тим подарил мне "чтобы не боялась идти одна".На углу улицы я остановилась. Ветер игриво тронул мои волосы. Я обернулась — и вдалеке, у антикварного магазина, увидела силуэт. Высокий, знакомый. Томас?
Я моргнула — и он исчез за углом.

Глава 6.

После теплого ужина у Клары, после смеха, детского шума, после уюта и запаха корицы что-то во мне сдвинулось. Словно долго замкнутое воспоминание снова прикоснулось к ребер.И когда я увидела его — силуэт на углу, знакомый, тревожный, как невыразимое слово — я не раздумывала. Просто пошла за ним.

– Томас! — позвала тихо, почти бессознательно.

Он остановился, но не повернулся. Я ускорила шаг.

– Это действительно ты?

Он стоял у старого фонаря, взгляд опущен.

– Привет, – коротко ответил он, не поднимая глаз.

— Слушай... — я вдохнула. — Есть кое-что, что я тебе не рассказала. И если сейчас не скажу,то больше никогда не смогу это сделать.

Он поднял на мене взгляд.

- Роберт...он меня изнасиловал когда я была подростком. Я не могла тебе сказать раньше потому что это съедало меня. Томас поэтому я убежала тогда, поэтому изменилась.

Я думала, он обнимет меня. Скажет: Я с тобой. Мне жаль". Но на том молчание.

– Послушай, я знаю своего дядю. Это всё ложь.

– Как ты можешь так говорить? – голос мой поднялся. — Это правда, и я не придумываю!

Томас резко прервал:

– Ты втягиваешь меня в какую то грязную историю без доказательств. И я не собираюсь это слушать.

Я почувствовала, как по спине пробежал холод.

– Ты не хочешь верить, – сказала я тихо. – Но это было со мной. И это изменило все.

Он резко отвернулся, его руки сжались в кулаки.

– Я не собираюсь слушать это. Если ты хочешь, чтобы бы я поверил, докажи мне. Иначе оставь это при себе.

Я застыла, растеряна и болезненно унижена.

– Я не ждала от тебя другого, – прошептала и ушла.

На этот раз — не убегая. А уходя сознательно. Вечер затихал. Летний воздух пах скошенной травой, разогретой землей и выцветшими воспоминаниями. Я медленно шла по тропинке мимо старого парка, который знаю с детства. Солнце зависло низко, будто не хотело идти, еще минуту оставляя все вокруг в медовом свете. Я села на скамью под клонившимся к ней кленом, как добрый старый друг. Все внутри еще трещало — будто невидимая трещина в стекле, которая вскоре должна была разрастись. Слова Томаса все еще отдавались в моей голове: «Это выдумка».
Я достала телефон и долго смотрела на экран.

Эвелин: Привет. Я хочу поехать к маме. Не хочешь со мной?

Ответ пришел почти сразу.

Клара: Конечно буду.

Мы встретились у автобусной остановки. Клара была в легком платье и собрала волосы в небрежный пучок. На лице тревога и что-то похожее на нежность.

– Как ты? — спросила она тихо.

– Не знаю.

Клара кивнула и больше не спрашивала. Мы шли молча, наши плечи иногда касались друг друга. Когда мы вошли в больницу, все казалось до боли знакомым: белая плитка, запах антисептика, тишина в коридорах, которую нарушал только звук шагов. В палате лежала мама она, повернувшись к нам когда мы вошли в палату. Ее дыхание было ровным, но слабым. Я села у кровати, взяла её за руку.

— Помню, как ты пела, когда мне было лет пять, — прошептала я.

Клара села рядом. Не касалась, не вмешивалась – просто была рядом.

– А я помню, как вы когда-то после школы приходили домой, – сказала мама тихо. — и я пекла для вас пирог. Клара всегда ела корочку первой.

Я посмотрела на мать. Ее глаза блестели, но она улыбнулась.В наступившей тишине между нами впервые за долгое время была не горькой. За окном небо уже темнело, а над больницей медленно опускалась ночь. Но впервые за долгое время эта ночь не казалась пугающей.

Глава 7.

В доме было тихо. Казалось, каждая стена прислушивалась — не заплачет ли кто-то из жильцов.Я медленно снимала обувь, будто боялась потревожить тишину. Сумка упала с плеча и осталась лежать на полу, но я не подняла её. Просто пошла в гостиную, обошла диван, остановилась у окна.Ночь за окном дышала прохладой, а воздух в комнате был затхлым. Я распахнула окно и вдохнула свежий воздух.Взгляд упал на коробку у книжной полки.Стеклянная, квадратная, с металлическими уголками. Внутри — мелочи из прошлого.Я уже и забыла о ней.Осторожно сняла крышку. Пыль разлетелась в воздухе.В коробке — разобранная кукла, засушенный браслетик с бумажными сердечками, вырезанными детскими руками, и открытка:

«Мама, ты моя звезда. Я тебя люблю.»

Под открыткой — медальон. Маленький, серебряный. На нём — тонкая надпись: «С. & Е.»Сара и Эвелин.Воспоминание вырвалось из глубины, как проржавевший ключ, что долго ждал в замке.

Воспоминания.

Я была маленькой — лет девяти.Дом был тёмный, кухня — тесная.Отчим сидел за столом, в полумраке. Пустая бутылка, его дыхание — громкое, нетерпеливое.Мама стояла у плиты. Не двигалась.Как тень.
я подошла к ней. Потянула за рукав.

— Мама… пожалуйста…

Она не обернулась. Её плечи вздрогнули, но не посмотрела на меня.

— Иди в комнату, Эви, — сказала она, не оглядываясь.

— Мама, я…

— Не сейчас. Просто иди к себе.

Я глотнула воздух.В комнате — крик отчима,сломанный стул,клятвы, что это «в последний раз».Мама взяла меня за руку и отвела в комнату.

Наше время.

Я сидела на полу.Мама не знала о худшем.
Меня накрыла волна вины.Не за то, что произошло. А за то, что молчала.Но я была ребёнком. Я боялась.Я думала, если скажу — мама сломается.Что это будет моя вина.
Мокрые следы слёз скользили по щекам.
Я молчала, потому что хотела защитить её.
А должна была — быть защищённой.Вдруг стало очень холодно.Открытые окна, вечерний воздух. Сидела на полу, словно впервые за много лет позволила себе быть слабой.Впервые подумала не о маме, не о том, как это повлияет на неё.А о себе.И тогда… пришло ощущение правды.Это была не моя вина.В окне — темно.Но больше не страшно.Когда-нибудь я расскажу об ей.Но не сейчас.Сегодня — я просто позволю себе дышать.Ночь за окном была тихой.Ветер качал ветви старого дерева, и их тени скользили по стене — медленно, словно плыли. Соседские окна давно погасли.На небе мерцали звёзды, наполовину скрытые лёгкими облаками.А луна — тонкая, как надломленная улыбка — будто следила за всем молча, но с пониманием.Лёгкий морской ветер приносил с собой аромат цветущих ландышей и свежескошенного травяного поля.Вдали, на горизонте, свет маяка пульсировал тихим ритмом — как сердце города, что не спит даже ночью.
Отдалённый шум прибоя сливался с шелестом листвы.