Между вечностью и амбициями

«Понимаешь, Маша, ты можешь чего-то там хотеть или не хотеть. Но если у тебя нет денег – ты всё равно никто. Никто и звать тебя никак. Так и будешь всю жизнь драить чужие офисы. Маша – свари кашу. Вот нет в тебе амбиций, а…»

В Маше не было амбиций, и, наверное, в этом-то и было всё дело. Дети вот были, целых двое, а амбиций так и не завелось.

И вот она стоит и держит в руках пачку денег. Увесистую такую пачку пятитысячных, перетянутую резинкой и замотанную в целлофановый пакет.

И ещё она знала, что камера в приёмной давно не работает, а починить всё недосуг, потому что в фирме беготня круглые сутки, да и секретарша на что?.. На ночь включали в коридорах и у всех дверей – парадной и чёрной, а больше – кому они нафиг нужны, они же «айтишники», а не банк.

И ещё она знала, что пачка эта выпала из рюкзака того лохматого мужика, что утром сидел в приёмной, а рюкзак его прислонён был к стенке. Он в нём всё рылся-рылся, а пачка-то, видать, наверху была. А потом он пошёл к директору без рюкзака. А рюкзак съехал на пол, набок завалился, она видела, когда полки протирала.

А теперь вот, когда полы стала мыть, пачка-то ей прям под швабру и подъехала.

Руку почти ощутимо жгло, а в ушах у растерянной Марии всё звенело и звенело то, давнее, обидное, от бывшего.

«Нету в тебе амбиций, Маша-свари кашу…»

Она вообще-то не видела ничего плохого в том, чтобы варить детям каши и борщи мужу. Стирать, уют наводить, сказки на ночь читать мальчишкам. Была у неё одна только мечта, не мечта даже – мечтишка. Домик в деревне, да чтоб участок побольше. Чтоб дети на свежем воздухе росли, чтоб сливы и яблоньки свои, чтоб речка рядом.

Ну, вот такая вот мечта – не шибко амбициозная, как и сама Маша.

Маша оттянула руку с намертво зажатым в ней целлофановым пакетом подальше от себя, словно держала она не пакетик, а дохлую крысу. За окном шумно плеснуло дождём, как-то мрачно стало вдруг, посерело всё. Только лампы в офисе горели холодным, каким-то мертвенным светом.

Маше показалось вдруг – это что-то, да значит.

Если так подумать – она снова болезненно покосилась на пачку – вот он, её домик в деревне… сам в руки прыгнул. Она не считала, сколько там купюр, но откуда-то знала – хватит, и ещё на мебель кой-какую останется. И пацанам отложить тоже. И прощай-прости полотёрство до рези в мышцах и скрюченной по утрам спины. Уж лучше в огородике своём ковыряться да пособие получать. В деревне проще…

И прощай, выживание на грани нищеты и отданные детям ношеные вещи от подруг и родственников, и прощай красотка-соседка с лестничной площадки, фыркающая насмешливо каждый раз, как мимо проскакивает, оставляя лишь шлейф дорогих невесомых духов…

Рука устала и мелко противно задрожала, но купюры, зараза, не выпустила. Уж очень необычно и приятно ощущалась эта стопочка дорогой резаной бумаги.

Будто «Маша-свари-кашу» уже осталась где-то в прошлом, растворилась в серой пелене дождя, а на её место выступила вдруг стиляжная такая красотка, пусть и пухловатая слегка, да кого это теперь волнует – у нас ведь теперь сплошной бодипозитив!.. И вместо швабры и ведра стояли рядом лыжи беговые и палки углепластиковые, и пахло зимней сосной, и даже вроде морозцем дохнуло, приглашая весёлую румяную Машу прокатиться с ветерком по сосновому бору вместе со счастливыми мальчишками.

А рядом, кто знает, густым таким баском, смеялся бы широкоплечий крепкий мужчина с бородой такой аккуратной. Лохматый такой, копна соломенная…

И пачка вдруг выпала из деревянной руки.

Маша осела грузно на пол и заплакала.

Не за себя заплакала – увиделся вдруг ей мужик этот, турист с рюкзаком, копна соломенная… С расширенными от ужаса глазами, выворачивающий нутро несчастного рюкзака и горлом пересохшим воющий от лютого отчаяния.

Маша держалась за швабру, не давая себе совсем уж на полу распластаться – но до того её проняло нарисовавшейся в воображении картиной, что трясущаяся её рука еле удержала телефон.

- Сан Андреич, добрый вечер, это уборщица ваша, Мария Колокольцева… Сан Андреич, у вас сегодня посетитель был, на походника похож, лохматый такой, не помните?.. Да, да, у него из рюкзака тут вещь выпала, я мыла тут, да вспомнила, что тут рюкзак его стоял – неоткуда больше-то ей взяться. У вас телефон его есть?.. Ага, ага… давайте. Я ещё с полчаса тут побуду, пусть подъедет.

Маша нажала отбой и вытерла со лба холодный липкий пот. Задышала глубоко и сильно.

И с каждым вздохом словно выползала она из-под сырой и холодной могильной плиты.

А потом так легко стало, что она засмеялась даже. А потом вскочила, будто не четвёртый десяток разменяла, а едва второй, да как пустилась по приёмной плясать, со шваброй в роли партнёра!.. Чуть не сшибла здоровенную монстеру в две косых сажени и только тогда опомнилась. И даже спина ведь на пискнула, гнулась, как молоденькая берёзка.

Маша фыркнула и вновь взялась за швабру.

А едва домыла пол, как постучали в дверь.

Здоровенная фигура сиротливо мокла под дождём, с капюшона текло, но даже через размытое стекло отчаянно светились надеждой глаза.

- Зайдите, зайдите, не надо мокнуть, - весело сказала Маша. – За пропажей пришли?

- Точно, - мужчина откинул капюшон, - сумму назвать? Или так поверите?..

- Не считала, - со спокойным достоинством ответила Маша. – Чужого мне не надобно.

Ага-ага, ухмыльнулся кто-то глумливо на задворках сознания, но Маша мысленно погрозила ему кулаком. И протянула мужчине деньги.

Тот, замявшись, посмотрел на пачку, потом на Машу, покрасневшую отчего-то до кончиков кудрей. Нерешительно взял, заглянул внутрь, но пересчитывать не стал. Снова поднял на неё посветлевшие глаза.

- Я инструктор по туризму. Вячеслав, - он протянул ей крепкую лопату-ладонь, и Маша робко её пожала. – Эти деньги моя группа собрала, больше десяти лет мы каждый год куда-нибудь выбираемся... В этом июне на три недели выезжаем на Алтай. Здесь и билеты, и брони на базе, и снарягу докупить кое-какую. Год собирали, - он подкинул на ладони пачку. – И прикинь, как я всё это чуть не про…любил… Как морок какой-то нашёл, чесслово. С директором вашим одно дело всё уладить не могли, издёргался весь, голова квадратная… В общем, ты не представляешь… зовут-то тебя как, красавица? - он вопросительно взглянул на неё и улыбнулся.