Механизм человечности

Глава 1

- Плати давай! Нечего тут из себя строить!

На мгновение Анне показалось, что она снова задыхается – как в тот день, когда тело ее убитого отца выносили из дома, чтобы отвезти в больницу для вскрытия, а потом передать для погребения. Хозяин таверны, здоровенный мужчина по виду из западных приморцев – только у них такая буйная рыжая шевелюра и такой скошенный лоб - смотрел на нее с бесконечным презрением, и сквозь привычную решительную дерзость Анны стала проступать растерянность.

Она не привыкла иметь дело с хамством. В том мире, в котором Анна жила с самого рождения, никто не действовал вот так, нахрапом, бесцеремонно. Все обставлялось достаточным количеством поклонов и приличий, чтобы со взломом границ души можно было смириться. В мутном зеркале за барной стойкой она увидела свое отражение – бледная девушка в темном пальто казалась незнакомкой. Хозяин таверны презрительно скрестил руки на груди. Наверно, он не в первый раз проделывал такой фокус с теми, кто не ожидал подвоха. С кем-то, вроде Анны.

- Я не заказывала вино, - в очередной раз отчеканила Анна. Кожа под перчатками стала ныть. Анна снимала их только перед сном, тогда, когда никто не увидел бы ее руки - когда она стала есть, не сняв перчаток, то заметила, как хозяин таверны вопросительно поднял бровь.

Впрочем, чему тут удивляться? Он наверняка видел в своем заведении и не такое.

- Чем докажешь? – парировал хозяин таверны. Черепа на винных бутылках в баре словно усмехались. Немногочисленные посетители хмыкали и обменивались негромкими и явно оценивающими комментариями по поводу Анны, наблюдая за представлением из-за столов и табачного дыма. – Я подошел – перед тобой тарелка от рагу, чашка после чая и пустая бутылка. Плати, голубушка!

- Это не моя, - процедила Анна. С той гордостью, с которой мать расплачивалась за услуги грязи мира сего, швырнула пятигрошник, показавший гордый профиль его величества Пауля – хозяин таверны поймал монетку на лету, бросил в распахнутый рот кассы и снова вопросительно уставился на Анну. – Она уже была, когда я села за стол. Наверняка кто-то из вон тех поставил.

«Вон те» - компания молодых крепких мужчин в невыразимо грязных обносках – загоготали так, что с потолка посыпалась труха. Их взгляды были неприятно липкими. К лицу прилила кровь.

За неделю своих скитаний она успела побывать в самых разных местах - и в приличных кофейнях с полированными столами из красного дерева, масляными лампами и синими занавесками между отсеками, и в таких вот заведениях для простого рабочего люда, носильщиков и грузчиков, где подавали почки, хлеб и маринованные огурцы, на грубо сколоченном прилавке громоздились буханки на подносах, несвежие соленья, куски бекона и масло, а в воздухе стоял сивушно-луковый чад. Анна успела побывать в самых разных местах - но ее поиски пока не увенчались успехом.

- Еще скажи, что рагу не твое, - хозяин таверны выразительно завел глаза к низкому закопченому потолку. Да, заведеньице было то еще, прямо со страниц авантюрных романов – Анна в жизни не пошла бы сюда, если бы не ее дело. – Слушай, не морочь мне голову! Или давай полукаруну серебром, или вон, ступай на кухню. Посуду отмоешь, котлы ототрешь и свободна. Винцо-то дорогое!

Анна беззвучно ахнула. Помыть посуду было нетрудно, как, собственно, и заплатить, пока еще у нее были деньги – но она терпеть не могла шантажистов и вымогателей. Со стороны собора святой Марфы донесся мелодичный перезвон – десять вечера. И она снова ничего не выяснила. И снова придется идти в собор, в ту его часть, которая отведена для приюта страдающих и скорбящих, ночевать на жесткой скамье и надеяться, что новое утро все сможет исправить.

Серебро мелькнуло шустро летящим круглым жуком - хозяин таверны вновь проворно поймал деньги, поклонился. Анна обернулась и увидела невысокого мужчину в темно-сером потертом пальто. Капюшон был низко надвинут, лицо незнакомца утопало в тени, но Анна все-таки смогла разглядеть аккуратный тонкий нос, четко очерченные бледные губы и ямочку на подбородке.

- Отстань от барышни, Пьер, - прошелестел бесцветный голос из-под капюшона, и Анна вздрогнула: так, негромко и вкрадчиво, словно проникая словами под кожу, говорят только инквизиторы. Она не боялась инквизиции, но искать с ними общения будет только идиот – а общаться наверняка придется, Анна понимала, что нет на свете мужчины, который в таких местах заплатил бы за девушку – тем более, серебряную полукаруну – и не потребовал бы продолжения приятного знакомства.

Она прекрасно понимала, что рискует жизнью, когда приходит в такие вот таверны и погребки. Жизнью и честью. Но выбора у нее не было.

Хозяин таверны поклонился инквизитору, нырнул под стойку и вынул какой-то плотный бумажный сверток, старательно перевязанный бечевкой. Инквизитор взял его, кивнул на прощание и быстрым шагом двинулся к выходу. Анна машинально направилась за ним – судя по плавности его движений, он хорошо танцевал; подумав об этом, Анна мысленно стукнула себя по голове.

- Ну ты глянь, молодец! - одобрил один из завсегдатаев таверны. - Прикупил барышню на вечер!

Инквизитор ничего не ответил, и Анне сразу как-то расхотелось его благодарить. Дама в таких обстоятельствах вообще ничего не говорит - за даму разговаривает мужчина, который спасает ее честь. Она одарила болтуна испепеляющим взглядом и не проронила ни слова.

Выходя, инквизитор придержал дверь - в лицо тотчас же ударил ветер, швырнул горсть декабрьского снега, и далеко впереди мелькнули зеленые фонари у собора святой Марфы, сердца города. Анна поскользнулась на ступеньке в таверну, нелепо взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, и едва не растянулась на мостовой – ей могло показаться, но инквизитор, кажется, усмехнулся под капюшоном.

- Незачем надо мной смеяться! – неожиданно для самой себя выпалила Анна. Не упала – отлично. Нельзя падать на колени, ни перед кем.

- Незачем в одиночку ходить в такие заведения, - парировал инквизитор, и сейчас его голос оказался звонче и намного приятнее. – Вы бы тут не котлы мыли, а обслуживали всех гостей и персонал. По кругу и всесторонне.

Глава 2

Квартира Дерека Тобби располагалась на третьем этаже, под самой крышей, и Анна несколько раз споткнулась на неровных ступеньках. Как тут вообще можно спускаться и подниматься, не сворачивая себе шею? От стен веяло холодом, несбывшимися надеждами и тоской. Откуда-то справа донеслась неразборчивая ругань, что-то разбилось, и Дерек негромко объяснил:

- Это Керибет, мой сосед. Не обращайте внимания.

Открыв темно-красную обшарпанную дверь, он похлопал в ладоши - вспыхнул свет, и Анна удивленно подумала: надо же, он живет в таком унылом месте и пользуется дорогой лампой на артефакте. Войдя за Дереком в крошечную прихожую, которая сразу же переходила в гостиную, Анна с трудом сдержала изумленный возглас: квартирка была такой же угрюмой, как и весь дом, полы скрипели и визжали под ногами, из бесчисленных щелей задувало ветром, но в гостиной не было свободного места от книг, и это были хорошие книги, не какая-нибудь бульварщина. Дерек повесил пальто на крючок и,лавируя между книжными стопками, скользнул в еще одну дверь - туда, где, должно быть, была спальня, и Анна услышала:

- Кофе не предложу, у меня его нет. Спать будете вон там. Умывальник на кухне. Уборная вон там, за дверью.

- Хорошо, - кивнула Анна. Это было намного лучше, чем скамья в соборе святой Марфы. - У вас столько книг.

Это невольно вызывало уважение. Анна представила, как ее новый знакомый сидит на диване и ровный свет лампы на артефакте озаряет его сосредоточенное лицо и книжные страницы - от картинки, которая вдруг появилась перед ее мысленным взглядом, повеяло теплом, и Анна неожиданно смутилась.

- Я много учусь. Собираюсь скоро отсюда съехать, - коротко ответил Дерек - вышел из комнаты, неся в руках одеяло и тощую подушку. - Что ж, устраивайтесь! Я буду здесь, на диване, а вы в комнате. Если что-то потребуется, зовите. Соседи за стеной могут орать, но вы не бойтесь. Дальше ора у них дело не заходит.

- Спасибо, - с искренней радостью ответила Анна. Кажется, все постепенно сворачивало к лучшему. У нее нашлась поддержка. У нее теперь была крыша над головой, пусть и не самая уютная. - И простите, что ударила вас той щеткой.

Дерек вопросительно поднял бровь, словно его искренне удивило то, что Анна могла просить прощения.

- Ладно, - ответил он, расстилая одеяло. - Бывает. Завтра утром пойду в полицию, пусть орлы господина Санторо собирают арниэлей и изучают их руки.

- Джон не убийца, - твердо сказала Анна. - Он самый добрый из всех, кого я знаю. Он не мог бы убить отца.

Белесая бровь Дерека поднялась еще выше.

- Доброта это свойство человека, - напомнил он. - А арниэли все же не люди.

Анна устало подумала, что слишком вымоталась для того, чтобы спорить с ним и что-то доказывать. А Джон однажды нашел ласточку со сломанным крылом и не успокоился, пока не вылечил и не выпустил ее. Джон сидел рядом с кроватью Анны, когда она болела, Джон раздавал детям бедняков монетки и пряники, не потому, что ему это было велено, а по собственному желанию, он был человеком больше, чем многие люди.

И теперь Джон исчез.

- Что делает нас людьми? - все-таки спросила Анна. - Плоть и душа или все же поступки?

Дерек вздохнул, опустился на диван и принялся расстегивать рубашку.

- Вы только не говорите на людях о том, что ваш покойный отец научился вкладывать в арниэлей душу, вот очень вас прошу. Святая церковь вас за это съест и не подавится.

- Не съест, - ответила Анна. - Я буду молчать. Доброй ночи.

Губы Дерека дрогнули в едва уловимой улыбке.

- Снимите перчатки, - предложил он. - Хочу посмотреть, что у вас там с руками.

Несколько мгновений Анна стояла молча, не двигаясь. Когда-то давным-давно она спрашивала у матери: “Почему я должна носить перчатки?” И мать ответила: “Потому, что ты родилась с лишними пальчиками, детка. Если люди увидят твои шрамы, то решат, что ты ведьма”.

Ведьмой быть не хотелось. Когда знакомые задавали вопросы, то мать отвечала, что в раннем детстве Анна дотронулась до утюга, который оставила дура горничная. Знакомые сочувственно охали и ахали, и рассматривать чужое увечье никому не хотелось.

- Лучше не стоит, - прошептала Анна. Снять перчатки перед инквизитором было сложнее, чем снять платье. Когда Дерек увидит шрамы, то все поймет - а еще не родился тот инквизитор, который пожалел бы ведьму.

- Я догадываюсь, что там, - миролюбиво произнес Дерек. Подошел - приблизился тем текучим движением, которое так удивило Анну в борделе. Когда чужая рука взяла ее за руку, а чужие пальцы принялись осторожно стаскивать перчатку, то Анне сделалось так жарко, что в глубине этого жара запульсировал холод - так бывает, когда сунешь руки в слишком горячую воду.

Одна перчатка легла на стопку книг. Вторая. Пальцы Дерека мягко скользнули по едва заметным ниткам шрамов – руки Анны были красивыми и изящными, как и полагается девушке из благородной семьи, которая не занимается грубой работой. Когда-то крошечные мизинцы торчали сбоку кистей - Анна пыталась представить, как выглядели ее руки, и едва сдерживала тошноту.

- Боитесь меня, - заметил Дерек. Он не убирал пальцев, и от его прикосновений по коже будто бы бежали яркие искры - возможно, он пытался почувствовать, есть ли в Анне магия.

- Боюсь, - коротко ответила она, чувствуя, как в ней что-то натягивается до звона. Она давно не была так напряжена - казалось, еще немного, и начнется пожар: огонь побежит по коже, лизнет волосы, охватит все тело. - Шестой палец знак ведьмы.

Дерек усмехнулся.

- Так полагали в античности. Сейчас полидактию считают просто пороком развития. Вам незачем так дрожать, Анна, я вас не обижу.

- Хотелось бы в это верить, - улыбнулась Анна, и Дерек наконец-то отпустил ее руки. Облегчение нахлынуло на нее соленой морской волной, и впервые за долгое время Анне захотелось избавиться от перчаток.

Пусть смотрят на ее шрамы, если хотят смотреть. Ей все равно.

- Я вас не обманывал и не собираюсь, - усмешка Дерека сделалась мягче, и он отошел к своему дивану. - Доброй ночи.

Глава 3

- Джон самый лучший арниэль. Отец создавал его так, чтобы он был не просто первым, но примером для всех. Идеальным, вы правильно сказали.

В соседней комнате, там, где раньше Брайан Кастерли устроил что-то вроде кабинета, и у стен до сих пор были отпечатки давно унесенной мебели, Дерек хранил несколько ящиков с консервами и галетами, и теперь они устроили настоящий пир: куски индейки в собственном соку, печенья и чай. Анна, кажется, ела не потому, что была голодна - Дерек готов был поклясться, что она открывает вторую консервную банку, чтобы заполнить пустоту, возникшую в душе.

Пусть ест. Рабочий опыт Дерека подсказывал, что невозможно одновременно есть и переживать.

- Иногда мне кажется, что отец вложил в него не просто все свое мастерство. Не просто самые лучшие и дорогие артефакты. Он будто умудрился поместить в Джона часть своего таланта. Часть души, - Анна откусила от печенья, прожевала и спросила: - Что, святая мать наша церковь казнит меня за такие речи?

Дерек усмехнулся. Неужели Анна и правда была влюблена? В куклу, в игрушку - да нет, бред какой-то. А спать с этой куклой не бред? Или же это просто часть работы исследователя - все изучить до конца, до самого края?

Дерек решил, что пока не будет об этом спрашивать.

- Не казнит, конечно. Пока церковь радуется тому, что человек растет в своих трудах и величии, - ответил он.

- Джон тоже рос. Я видела, что ему нравится учиться. Он с интересом и охотой узнавал что-то новое, брал книги в библиотеке, говорил со всеми, кого встречал. У него будто был призыв в душе - постичь этот мир. Не просто потому, что ему это велит набор команд. Потому, что ему нравится.

- И вас он постиг так же? - спросил Дерек и тотчас же мысленно выругал себя за это. Анна нахмурилась, и он предложил: - Если вам будет легче, можете снова меня ударить. Я это заслужил, понимаю.

Некоторое время она молчала. Кусок печенья едва заметно подрагивал в пальцах.

- Нет, - наконец сказала Анна. - Нет, не будет. Потому что… не знаю, поймете ли вы, но я… Я видела, что это настоящее. Что это не просто желание узнать человека, это желание узнать меня. Потому что я это я, потому что меня можно полюбить. А теперь я понимаю, что была лишь частью его программы познания мира. Вот и все. Он не вернется, ему незачем возвращаться. Он сейчас познает что-то еще. Перед ним весь мир, зачем ему я?

Дереку вдруг стало жаль ее, эту решительную и отчаянную девчонку, хотя он прекрасно понимал, что ей не нужна была его жалость.

- Хорошо, - кивнул Дерек. - Так что же именно он познавал?

- В нем было столько доброты… - ответила Анна так, словно Дерека здесь не было, и она говорила сама с собой. - Он часто проводил время с приютскими детьми. Играл с ними, читал книги. Я была в том приюте, Джон туда не заглядывал. Он еще очень любил театр. Покупал недорогой билет и смотрел все, что показывали. Комедии, драмы, все равно. Ему были интересны актеры.

- В театр заглядывали?

- Конечно. Он не приходил.

Дерек вдруг подумал, что давно не был на каком-нибудь хорошем спектакле. Представлений ему хватало и на работе - иногда ведьмы откалывали такое, что хоть помещай в роман.

- На какой пьесе вы с ним были вместе?

- На “Невесте в загородном доме”. Джону так понравилась пьеса, что мы ходили на нее трижды, - Анна вздохнула - вспомнила, должно быть, себя, сильную, уверенную и умную, в компании изобретения своего отца, идеального мужчины. Дерек видел дагерротипический снимок Джона - Гейб Коннор и правда постарался слепить идеал. Густые темные волосы с легкой волной, пристальный взгляд голубых глаз - и кто придумал, что сочетание темной шевелюры и светлой радужки это аристократично? - прямой ровный нос, волевая линия рта и подбородок с ямочкой, все черты сильные и энергичные, этот Джон А-один познает всех девушек и дам столицы без всяких усилий.

Нет, ну как вообще можно влюбиться в куклу? Даже в такую, как Джон А-один.

Дерек вдруг обнаружил, что завидует. Кукле.

- Я вот сейчас думаю, что делать, - сказал он, пытаясь совладать со своей сердитой завистью. Да, не всем бог дал героическую внешность и высокий рост, с этим ничего не поделаешь, но смириться трудно. - Я бы сходил в театр - может, мне повезло бы больше, чем вам. Но как вас оставить? Вы как дитя малое, лучше под присмотром.

Анна фыркнула. Задрала нос, сразу же сделавшись совершенно очаровательной.

- А как вы на службу собираетесь ходить? - спросила она, не скрывая своего презрения.

- Да вот я и думаю… - вздохнул Дерек. - Вам нужна защита, а я пока не знаю, как все устроить.

- Сюда никто не придет, – сказала Анна. - Тут сугробы по колено по всей улице.

Дерек усмехнулся. Сугробы были не то что по колено - по развилку, и сейчас снег старательно заметал их с Анной следы.

- Я оставлю вам защитный артефакт, - сказал он и полез в свой рюкзак. Походный мешочек с серебряными пластинками сам скользнул в ладонь, и Дерек уловил гудение и вибрацию: все артефакты были заряжены и готовы к работе. Он растянул тесемки, извлек одну из пластинок и, протянув Анне, показал: - Если что, жмите на этот завиток. Нападающего отбросит.

Анна понимающе кивнула, спрятала артефакт в кармашек платья и вздохнула:

- Жаль, у меня сегодня его не было… Слушайте, вы собираетесь в театр в таком виде?

Сказано было так, что Дерек сразу же ощутил себя нищим, который вознамерился войти во дворец в грязных калошах. Анна смотрела вроде бы без презрения, но сразу же становилось ясно: Дерек до нее не дотягивает и никогда не дотянет.

Он о многом хотел рассказать - это был неожиданный и резкий душевный порыв. О том, как рано осиротел и провел детство в столичных трущобах и подвалах и с тех пор страшно боится и подвалов, и погребов. О том, как опекуны отправили его работать на фабрику, где производили гуталин и били в голову, если не получалось сделать дневную норму - когда девятилетний Дерек узнал, что его первый заработок пустили на платье для родной дочери, то упал в обморок. О том, как сбежал от опекунов и несколько лет провел в инквизиционном общежитии - скверном месте с тараканами, дешевой выпивкой и драками. Впрочем, Анне об этом незачем знать. Возможно, она ничего плохого и не имела в виду.