Глава первая
– Гляди краса какая! Коса толстая, в две руки моих будет. – Завистливо выдохнула Собина, младшая из моих сводных сестер.
– Да где ж в две-то? В едину[1], и то даже мне отсель видать, что мех внутрь подбила. Не ее то краса, наведенная!
Я невольно посмотрела в сторону девицы, кою мои сестры горячо обсуждали. И фыркнула. Как бы Олеля не злословила, а коса у девицы своя. И пусть девушка от нас у самых ворот, а все одно красу ее за поприще[2] видать…
И густой чернявый волос ниже пояса, и кожи белизну, и яркие, словно спелые ягоды, губы, и медовые, будто солнцем нагретые глаза… А уж наряд богатый, по фигуре ладный – глаз не отвести…
И словно не идет, лебедушкой плывет по чуть припорошённой снегом земле… В заутра[3] первый снег упал (да до самого вечера шел, недавно лишь прекратил), мы тогда как раз в княжий град въезжали… Будто сказку заветную попали, так красиво кругом было! Словно небо прощалось с оусенью[4], зиму кликало, чуяло - лето[5] сменяется!
И девица, что у ворот - красива, ажно дух захватывает! И первой в княжеский замок вхожа… Неспроста…
– Ты б, Олеля, язык-то прикусила. Услышит кто, да дочери южного князя Вольги донесет. Говорят, нравом она больно крута, да на расправу скора, не зря Огнеславой нарекли… Вишь какие с ней молодцы, охрана это! Гостья она князя нашего, гулять выходила…
Осадила старшую сестрицу соседка наша - тетка Избора, а я удивилась: перед самым праздником гулять по граду?
Вместе мы с теткой Изборой из деревни приехали на праздник княжеский, в одном подворье остановились, и правильно-то! Вместе держаться нужно, а то мало ли… Баяли, что по дороге-то и разбойники на повозки и кареты нападали! Нам свезло, и дорога легкой была, и по пути ни одного супостата не встретили, и ночлег без затеи нашли… В очереди токмо долго стояли, на въезд… Шутка ли, всех девиц на выданье князь собирал, всем разрешение дал в праздник Новолетия[6] отплясывать в его саду… Кушанья пробовать да пару себе по сердцу искать…
Говорят, старый князь сыну любушку[7] искать приказал, которую тот женою бы своей назвать смог!
От того и приглашены по всей Руси княжеские дочери, да гостят на севере уже неделю, а нас вот лишь на сам праздник позвали…
Избора, как и моя матушка названная, о свадьбе княжеской мечтала, да чтоб одна из ее дочерей непременно женой княжеского сына оказалась!
Стояли Добронрава с Велесветой, глаза по сторонам таращили и с моими сводными сестрицами шушукались, кости девицам в очереди на вход перемывали. Меня в разговор не звали, да и больно надо!
Не любила я их. За обидные слова, да поступки подлые. А все ж терпеть приходилось…
– И сидела б в своем граде, зачем к нам приехала? – фыркнула Олеля едва слышно.
Оно и понятно, кому хочется поротой быть?
– Успокойтесь, девочки. Вы красой не обделены, Ладой обе поцелованы! – Звонко сообщила матушка. – Платья ваши не хуже, ворот мехом подбит, бусы с драгоценными каменьями… Молодцы удалые глаз отвести не смогут! Верьте мне!
– Говорят, тут не только наш князь жену ищет, а еще наследники Восточного, да Западного княжества… И братья их с ними приехали. Всем женихов хватит! – Поддакнула ей Избора.
Я вздохнула… Обе… трое нас у матушки названной, обо мне снова забыли. Хорошо хоть дома не оставили за хозяйством следить, с собой взяли… Нехотя взяли, и наряда мне нового не досталось, а все ж… И на том благодарна. Когда еще доведется на нашего князя вблизи посмотреть, да музыку княжескую послушать? На людей красивых и счастливых взглянуть?
Я сызнова тихонько вздохнула, опустила голову, еще шагов десять – и мы у ворот будем… А там и в саду, где празднование пройдет…
Много девиц прибыло, много красивых, статных, в лучших своих нарядах, я среди них чуть ли не пугало, в старом мамином наряде и линялом полушубке… И все ж, бьется мое сердечко, быстро-быстро стучит, предвкушает радостное веселье… Лета пройдут, а этот праздник ни за что не забыть не смогу!
Жаль только матушка да батюшка меня не видят…
– Велижана, за мной стой, – тихо потребовала мачеха. – Поперед девочек не лезь.
– Да, не позорь нас, не могла что поприличнее в сундуках найти? – едко заметила Олеля, но одернутая матушкой, тут же отвернулась.
Я послушно кивнула, а сама руки в кулаки сжала.
На шее Олели моё приданное! Мамины бусы, ею мне же оставленные! Да на мачехе и на Собине, тоже матушкино наследство! Ничегошеньки мне не оставили, все забрали, а теперь еще и попрекать смеют?
От несправедливой обиды грудь будто обожгло… Папенька, что же ты меня так рано покинул? От чего ж в завещании ни строчки обо мне не написал? Я сжала кулон на груди – на кожаном шнурке крупный янтарь, все, что себе оставить от мамы удалось и едва сдержала слезы.
Почто они со мной так?
– Велижана, не сверкай очами, в пол смотри, да девочкам помогай, поняла? – Ответа мачеха и не ждала, привыкла, что слушаюсь во всем покорно…
Нет уж! Если и суждено потом поротой за своеволие быть, да только как внутрь зайдем - сбегу подальше. Чтоб как все гости насладиться праздником, а не служанкой сестер - тенью безмолвной стоять.
– Три шага осталось, девочки, плечи назад, грудь вперед. – Строго выдохнула мачеха. – Идем медленно, величаво, и улыбаемся, улыбаемся!
[1] Един – один
[2] старорусская путевая мера для измерения больших расстояний; с XI по XVII век заменяется верстой. Этими словами первоначально называли расстояние, пройденное от одного поворота плуга до другого во время пахоты.
[3] Заутра — Заутра — звездное утешение росы, то есть звезды становились "тише", были не такими яркими — 5 час по славянскому времени— по-современному с 01:30 до 03:00. От автора: мое любопытное открытие это утренний 8 час славянский, он назывался: Настя — утренняя роса — с 06:00 до 07:30 по-современному. Всего в сутках у славян было 16часов, 1 час=1,5 современному.
Глава вторая
Трижды менялась музыка, служки с ног сбивались, обнося гостей напитками, а я наконец смогла спрятаться от мачехи. Благо сад был огромным и поделен на несколько частей: в каждой свои музыканты, свои площадки для танцев, да выставленные с нехитрым угощением столы с белоснежными скатертями спадающими прямо до земли, да украшенные яркой вышивкой… Гостям дозволялось свободно ходить по саду, выбирая место по сердцу… Да людей, с кем вечор Новолетия встречать.
Сам князь выходил, не тот, что молод, да по слухам невесту ищет, отец его… С женою -красавицей. Слово молвили, добра желали, да лет долгих жизни, спелой жнивы, поболе зверья для пушнины, коей славится наше княжество… Дань почитания и восхваления богам отдал… Священному Роду, Ладе-матушке… Перуну да Ярилу…
Долго люд шептался, долго красой княгини восхищался, да богатству ее наряда и головного убора… А по мне куда притягательней не ее одежа была. Глаза княгини счастьем светились, синевой своей манили, обещали теплотой душевной поделиться! А уж улыбка!
То, как она на любимого смотрела, да на люд свой… Ласково-ласково, будто каждого обгореть желала!
Плясали скоморохи, горланили шуты… Рекой лился смех, заставляя забыть о своих тревогах, закружиться в хороводе…
А уж балаганное представление! Я дважды всего на таком была, и то едва помню… Мала была, батюшка на ярмарку не часто брал…
Куклы в руках умельцев танцевали и бегали словно живые по расписному помосту, сказ сказывали, да такой, что я слезинку смахнуть успела, да улыбнуться так, что губы болеть начали!
Жаль досмотреть не смогла, сначала-то стояла, чуть ли не ртом ловя воздух, да только мачеху увидала – и деру дала со всех ног. И потерялась, кажется…
Красиво в саду, листва золотая все еще на деревьях, кое-где и под ногами со снегом перемешана.
У нас в усадьбе хорошо, уютно… Да только и на треть не столь богато… И не столь красочно… Что наш сад, тридесять[1] широких шагов сделал – и все… В забор-то уперся, с соседями поздоровался, а изловчившись и к ним в окошко заглянул… Тут же будто бы сказочный лес посреди великого княжьего Снежграда, чарующий да завлекающий, деревья ровные и высокие, с пышными, вот-вот готовыми облететь багряно-красным да червлёным золотом, кронами… И тропки-дорожки, мощеные зекрым[2] камнем, да на каждые тридесять – четырдесять шагов скамьи под сенью древ…
Хорошо так, привольно дышится, и думы тяжелые думать не хочется… Я может и плутала бы еще, сновала бы мимо слуг, что на тропках зорко за гостями следили, желая услужить, а то и помочь… Да только остановилась, замерев на месте, услыхав мелодию… Тонкое, душу тронувшее пение… Тоска студеная, кусачим морозом за грудь коснулась пташкой спугнутой…
Восхотелось певуна и утешить, и к сердцу прижать… Вместе пожалиться, а там и поделиться сокровенным знанием – тоска схлынет морскою синью[3], лето стремглав пролетит да подарит добрую память и то, что заставляло сердце ныть и сжиматься, позади останется… Все минует и яркими, новыми красками наполнит…
Словно вторя моим мыслям, мелодия набирала оборот, тоска не ушла, но стала едва уловимой нотой, тянущейся приглушенно…
– Где же ты, умелец? – тихо выдохнула, пытаясь понять, откуда льется столь чудесная музыка…
Я завертела головой по сторонам, но наткнулась на внимательный взор двух слуг… И не смогла не отметить, что на них кафтаны были куда богаче моего наряда…
– Гляди-ка, чудится слышит она…
– Да быть не может…
– А ты присмотрись… Девицу словно за руку ведут!
Новый виток мелодии, щемяще сладкий… Я будто наяву ощутила вкус петушка на палочке с ярмарки, коим в детстве меня батюшка баловал! Столь сладкий, тающий на жарком солнце, липнувший к устам…
– Эй, девица, – окликнули, когда я смахнула набежавшие слезы… – Девица, а что ж плясать-то не идешь? Музыку слышишь?
Я голову-то подняла, вдруг узрев себя стоящей прямо под украшенной аркой… Что вход в еще одну часть сада венчала, а там площадка для танцев… И расступились перед мной, открывая взору молодца, что по центру площадки для танцев стоял… Единым столбом, пусть кругом и девиц полно было… Стоял, хмурился и взгляд его по нарядам гостей блуждал… И на молодца все глядели, да к нему в центр-то не спешили…
– Никто ж не танцует… – Запоздало ответила мужчине в летах, чьи виски едва изморозь взяла. И почему-то смутившись, тихо ответила. – И мелодия… Не для танца она, для души… Нежная такая, робкая и тоскливая…
Выдохнула окончательно зардевшись, щеки огнем жгло. И от чего стыд-то взял? То ли от того, что вокруг совсем иные лица, да роскошь в очи бьет так, что хочется зажмуриться и бежать уже отсель? Явно же я не ко двору пришлась в своем наряде, да токмо мелодия… Держит на месте и ноги слушаться не велят.
– Правда слышишь? – оглаживая бороду, снова уточнил мужчина. – Совсем в пляс не хочется?
– Не хочется…
Будто подслушав наш разговор, тоска в мелодии оборвалась на высокой ноте, тут же сменившись нежным переливом, птичьим перезвоном… Будто бы вспышкой на солнце, ослепительной молнией прострелила надежда. Именно это чувство угадывалось, а вот музыканта сумевшего его вызывать, я так и не нашла…
– А кто ж играет? У всех руки свободны, – решилась спросить у собеседника, головой качнув в сторону музыкантов, чьи инструменты молчали.
– Сердце, девонька, то играет сердце…
Я, промолчала, проговорила про себя ответ трижды… Сердце играет… Я вновь посмотрела на мужчину, а коли шутит надо мной? Но нет… он продолжал на меня смотреть, как будто ждал: пойму ли сказанное. И серьёзно так, что я лишь кивнула, соглашаясь с ним.
Может новые инструменты появились? Кто ж князей да княжичей знает? Князья точно монеты не считают… Могут диковинки всякие позволить. А то, что я нечаянно на их место празднования вышла уже и сомнений нет. Тут вон и та девица с черной косищей, что по граду гуляла да почти с нами в ворота-то входила…
Глава третья
И верно, пока мы шептались, молодец из центра медленно уходил, но его место тут же занял кучерявый брюнет с чуть загоревшей кожей. Мне людей с юга не часто видеть доводилось, от того я жадно разглядывала новое лицо. Красиво и чудно, будто гречишным медом помазанный… Вкусный-то мёд, редко мне перепадавший, да и маменька не часто его покупала…
Молодец мой взгляд поймал, да так залихватски мне улыбнулся, что не улыбнуться вот никак не вышло…
Но улыбка быстро с моих уст истаяла, парень, что до того в центре стоял одинокой берёзонькой, в пяти шагах от нас остановился, да мрачно зыркнул, будто обвинять меня в чем удумал…
– Ох…
– Ты не бойся, то не по тебе злость выход ищет… Молод больно, еще встретит суженую. Коли б на каждое сердце девица выходила, что слышит мелодию, тут бы бойня случилася…
Я ничего не ответила, едино ж ничего не поняла. Сколько там тех сердец, что петь вздумали? И почему в Новолетие? Разве хорошо, когда вместо пляса и веселья, кто-то грустит среди празднующих?
Но оглянув богато одетых девиц и молодцев, поняла, что грустит не только тот, на чью мелодию я пришла. Мрачны еще несколько девиц, губы алые кусают, кто-то и косу теребит… И подле них женщины в летах, гузкой губы сворачивают. Не все, кто-то и улыбался… А все ж…
Южанин стоял в центре, а ничего не происходило…
– Не играет его сердце? – тихо спросила своего собеседника, который на меня с прищуром поглядывал. – Али не по мне мелодия?
– Али не по тебе…
Странные все же забавы у князей и их гостей. Я вновь посмотрела на молодца в центре площадки и с удивлением отметила, как к нему сначала медленно и плавно, выходит девица... Та самая, чернокосая, что так не пришлась по душе Олеле…
Вот и притопывать дева начала, руки нежные в стороны раскидывать…
В какой момент к ней присоединился молодой мужчина, я уже и не заметила. Да токмо танцевали они в полной тишине, каблуками выстукивая залихватский ритм… Но танец!
Их танец был прекраснейшим видением! Я жадно глядела, боясь пропустить хоть движение, вдруг запомню, а опосля и повторить получится?..
– Осчастливили боги Велимира, привезет домой любушку…
Я снова промолчала. Наверно родители давно сговорились и это тоже какой-то обряд, иначе зачем в тишине при всех отплясывать? Я мало что знала… Матушка названная знаниями со мной никогда не делилась… Едва удалось уговорить читать и писать научить, и то сговорились потому как соседи уж сильно на мачеху взъелись… Но ведала, как сестрицы сводные на гуляния бегали да всякие обряды совершали…
Да и опосля танца пару в центре поздравлять никто не спешил. Молодец вернулся на своё место, девица отошла к своим подругам…
Верно не то я поняла из слов незнакомца. Может то и не Велимир танцевал…
Я уже было собралась юркнуть через арку на выход из части сада, да меня не пустили.
Незнакомец, что со мной беседу вел, придержал меня за рукав... Осторожно, боли не причинив…
– Двое еще, куда ж ты собралась?
– За морем веселье, да чужое, а у нас и горе, да свое. – Тихо ответила ему, зная, что понять меня должон.
Не на своем месте я… Пусть пляшут, пусть сердца слушают, а мне вот пора бы к мачехе вертаться, нагулялась ужо…
– Коль одно сердце привело, то и для другого сгодишься… И все свои здесь, люд славянский, праведный, девицы-красавицы взор услаждают и ты, чернявая не хуже…
Я промолчала…Чернявая…
Это мою гордость пожалели… Волосы давно свой цвет утратили, мачеха вытравливала золото уже три лета… С того дня как Собина вздумала свой волос на мой похожим сделать… И ромашкой промывала, и ревенём… Да токмо, будь она русая, получилось бы… А то ведь черноволоса, не того щедрого цвета, что у девицы у ворот, а все ж не русая! Вреда большого травы не нанесли, да потом сама хной пожгла, волос спортила… А меня виноватой оставили… И теперь красят мои косы, начисто вытравив золото, так землицей грязной в ленту и убраны…
– Послушаю мудрого совета, коли приглашаете и дозволение даете, останусь еще подле вас на двадцать частей[1]…
– А ты и Зауру[2] встречать оставайся! Куда торопиться, коли праздник лишь разгорается? Ягод поешь, квасу испей…
– Благодарствую. – Я широко улыбнулась, но от угощения отказалась…
Приятный все ж знакомец.
Не чванливый, хоть и крови благородной, с девицей простого сословия как с равной общается…
– Звать-то тебя как, девица?
Спросил он, да ответить я не успела… Новая мелодия водой колодезной за шиворот вылилась!
Сердце стук пропустило… Замерло на пару мгновений[3] и в лихорадке забилось…
Я зажмурилась, пережидая жар, что грудь опалил, да тело потряхивать заставил… А опосля…
Звон литавр[4], что нежданно в мир ворвался, заглушил любые слова, сказанные подле меня… Не было больше ничего, я лишь да грозно ревущие барабаны, вперемежку[5] с рогом… Он трубил, звал за собой, подчинял воле своей… Пробирал до самых костей, ярким пламенем по коже расползался, заставляя вытягиваться, и… нанести победный удар.
Я сама не заметила, как стала отстукивать яростному ритму, вторя литаврам, каблуками втаптывая неведомого врага, желая получить ту самую победу. Опамятовалась с собственным хлопком… Стала различать другие звуки, себя сознавать…
– Эка пробрало тебя сердце воина… Девица, в пляс пойдешь?
Я не обернулась, взглядом вперившись в того, чья мелодия захватила и жить ею заставила…
Высокий, плечистый, огромный мужчина… Руки крепкие, рубаха на груди стянута, чудится – миг всего да порвется она, столь мощное, сильное тело. Медведище. Как есть медведище… И ведь надежные руки те, самое безопасное место…
– Смотри-ка, пошла девица… Ты точно не надумала плясать?
– Лишней там буду… – Сказала, да сама шаг вперед невольно сделала.
Головой тряхнула, наваждение сбрасывая, да на девицу, что каблуками стуча к мужчине приближалась, глянула… Красивая, волос белый, густой… Щедро лент вплетено, да шея пышно бусами украшена… Каблуки на сапожках червленые… И фигура ладная, в нужных местах пышная, как говаривала тетка Избора… А только в косу ту вцепиться хочется! И с круга за ту же косу и вывести…