Меня не догонишь

Глава 1.1

Про таких я обычно думаю: «Недалекий».

Он выскочил передо мной, как с неба свалился, —дурацкие электросамокаты вообще не издают звуков! Я шарахнулась, а парень с забранными в хвостик светлыми волосами безмятежно спросил:

— А где здесь чайка?

Ни «Здравствуйте», ни «Подскажите, пожалуйста». Только широко улыбнулся, словно всю жизнь искал нашей встречи, и без смущения уставился на меня глазами в лучистых складочках. Я посмотрела на свои джинсы и белые кроссовки. Вроде бы не наехал, но все равно чувство, что должен был испачкать!

— Чайка? Чайка, наверное, не здесь, а у водохранилища, — буркнула я и против воли добавила: — Ща.

Когда я сильно волнуюсь, я немножко заикаюсь, но не как все нормальные люди, в начале слова, а в конце. Сейчас сдержать это дурацкое повторение было невозможно! Мало того, что меня чуть не сбили с ног, так еще и чуть не разрушили мой праздник, а я к нему так долго шла.

Парень громко захохотал, и я невольно оторвалась от созерцания одежды.

— Что еще?

— Отлично сказано! А если серьезно?

— Вы про что вообще? — я тяжело вздохнула и попыталась сосредоточиться. Привязался же... Мой взгляд упал на его безразмерную красную футболку с пятном на груди. Знакомые следы, тоже рисует, что ли? — Что за чайка вам нужна?

— Творческая артель, — от оперся одной рукой на руль самоката и, закусив губу, оглядел меня с ног до головы. Я перебросила косу с груди на спину и распрямила плечи. И чего смотрит... На мне, как говорили великие люди, узоров нету и цветы не растут.

— Творческая артель? — повторила я и огляделась по сторонам, как будто где-то должен был оказаться здоровенный указатель. Нет, чего-чего, а подобного я в нашем спальном районе не встречала... Хотя подождите! В голове шевельнулось туманное воспоминание об обсуждении в чатике однокурсников. Точно, было! — А, кажется, это где-то в «Мире»!

— Оу, красавица, это определенно правильный, но слишком обобщенный ответ, — он снова захохотал, запрокидывая голову и сверкая крупными белыми зубами. Я сначала нахмурилась, но тут поняла, как прозвучала моя фраза, и усмехнулась.

— В кинотеатре «Мир», — милостиво уточнила я. — Он вон там. Рядом с памятником Котенку с улицы Лизюкова. До свидания.

Я повернулась в противоположную сторону и стала уходить, а парень неожиданно спрыгнул с самоката и пошел рядом. Пришлось снова остановиться и ткнуть пальцем себе за спину:

— Он в ТОЙ стороне.

— Я понял.

Мы молча уставились друг на друга. У него оказались удивительные глаза: голубые, но с ореховыми и изумрудными искорками, как будто природа не смогла определиться, какого цвета они должны быть, и превратила радужку в калейдоскоп. Я передернула плечами и сделала еще несколько шагов:

— До свидания.

— А ты тоже Котенок с улицы Лизюкова?

— Что? — я застыла.

— Ну, ты живешь на Лизюкова?

Я кивнула раньше, чем успела понять, что на такие вопросы недалеким лучше не отвечать. Дурацкая вежливость!

— Значит, да. Котенок, даже Котеночек, — он самодовольно улыбнулся, как будто это был лучший каламбур всех времен и народов.

— Не смешно, — прошипела я и быстрым шагом пошла прочь, в сторону парка. Он крикнул мне вслед:

— А я и не шутил! Еще увидимся, Котеночек с улицы Лизюкова!

Не поворачиваясь, я скривилась и потрясла головой. Вот уж надеюсь, что нет! Как работает этот закон подлости? Если день и без того нервный, обязательно еще какая-нибудь пакость случится. Нет, мою душу, конечно, грела мысль о завтрашних выходных и, главное, о зачетке с пятерками, которая болталась в сумке, но какой же ценой я сегодня закрыла сессию! Последнюю неделю почти не спала. Череп как будто ватой набили. Есть у меня однокурсница, на досуге делает плюшевых монстров — игрушки, достойные детей Фредди Крюгера. У этих уродцев из головы торчит синтепон, и сегодня я их очень хорошо понимаю! Захотела проветриться, почувствовать себя человеком, сошла на остановку раньше — и здравствуйте, покушение на жизнь и личные границы!

Я свернула в парк, скользнула под арку музея ВДВ. Мимо промчался еще один самокатчик. А у того, который меня чуть не сбил, все-таки были красивые глаза... Интересно бы подобрать палитру. Не глаза нарисовать, а в их оттенках сделать скетч. Что-то такое... Природное, безудержное. Заброшенный дом, который оплетают растения?..

Прямо передо мной об плитку ударился мяч. Ах ты ж черт! Я вскинула голову.

— Слышь, подай!

Что и следовало ожидать: на газоне снова толпа школьников. Иногда мне кажется, что они размножаются умножением. Только сядешь на газоне со скетчбуком, появляется сначала трое, а через полчаса их уже двадцать. Как можно дружить такой огромной компанией? Они хоть по именам друг друга помнят?

— Хорош пялиться, мяч подай!

И на всех черные футболки и шорты. У этого, с глазами-калейдоскопом, футболка была красная. Почему эти носят только монохром?

— Че ты встала, как вкопанная? — с газона выскочил кудрявый паренек, зло на меня глянул и подхватил свой мяч. — Сложно подать?

Глава 1.2

Зойка... Ненавижу эту «к». Почему не Зоя? Меня же назвали в честь его мамы, можно побольше уважения! Даже спустя десять лет ничего не изменилось.

— Привет, — я хотела поправить косу и чуть не вылила на себя кофе. Да что за день!!! Дрожащими руками поставила стаканчик и роллы обратно на кассу. — Как дела?

Папа с тоской посмотрел мне за спину и приподнял свою корзинку:

— Дай пробью-то.

— А, да. Извини, — я попятилась и снова подхватила свои покупки. Между коробок с роллами свисал чек, похожий на вывалившийся в обмороке язык, пальцем было горячо от кофе. Папа молча начал пробивать продукты, выставив вперед живот, обтянутый тельняшкой. Я тупо следила за его руками. За эти годы я уже и забыла, как они выглядят. Точно, шрам у основания большого пальца…

Молоко. Пик. Яйца. Пик. Хлеб. Пик.

Кажется, если его полосатую грудь прижать к сканеру, тоже будет «Пик». Кто покупает? Тот, кто даст больше!

«Моя первая кашка». Пик. Мясное пюре. Пик. Детское мыло. Пик.

— У тебя... Ребенок родился? — хрипло спросила я и облизнула губы. Он дернул мощным плечом, на котором расползался кратер от старой прививки:

— Ну.

— Поздравляю-ю, — голос появился не сразу.

— Спасибо.

Я плотнее прижала к груди роллы. Пластиковые крышки жалобно хрустнули.

— А я сессию сегодня закрыла. На пятерки.

— В натуре? Молодец, — он вертел в руках бутылку кефира в поисках штрих-кода. Я тихо сказала:

— На крышке.

— Точняк. Понаделают что где, — папа кивнул и снова сделал «Пик».

— Отмечаю вот, — я улыбнулась и приподняла стаканчик с обжигающим кофе.

— Что отмечаешь? — он достал из корзины кусок лосося.

— Сессию.

— А! — папа повернулся к витрине со сладостями и скользнул по ней глазами. Протянул было руку к шоколаду с цельным орехом, но потом схватил плитку с желтым ценником. Пик. — Держи. Поздравляю.

— Спасибо, — я поставила кофе на кассу, взяла шоколадку, просунула ее между коробок роллов и снова вцепилась в стаканчик. Папа кивнул:

— Ну, пока.

— Ага-га, — я развернулась и, тяжело шагая, пошла к выходу. В голове гудело. Надо поспать, поспать... Вернусь домой — и надо поспать... Но сначала я все-таки устрою себе праздник! Я, блин, этого заслужила, кто бы что ни думал.

Я прошла мимо детской площадки, повернула к розовым клумбам, села на скамейку. Только сейчас заметила, что роллы съехали в коробочках в одну кучу, отпечатались на прозрачной крышке неопрятными пятнами, как будто пытались поцеловать кого-то через окно. Я так делала в три года, когда папа уходил. У нас была традиция: как только мама запирала за ним дверь, я бросала свою кашу, забиралась на кухонный уголок с ногами и целовала оконное стекло, расплющив об него нос. Папа далеко внизу хлопал подъездной дверью, поворачивался и махал рукой. Я визжала от радости. Мама вздыхала, брала полотенце и оттирала следы моих губ и щек. Она папе не махала.

Через четыре года папа ушел насовсем. Я тогда тоже смотрела в окно, только молча. В тот раз он не обернулся, и больше никогда не приходил. Никогда.

Я прерывисто вздохнула и разорвала бумажную упаковку на палочках. Что ж. Тем не менее, сегодня мой день! Несмотря на дураков с самокатами, мячами и мясным пюре в стеклянных баночках. Мой день — мои роллы.

Роллы оказались почти безвкусными. Или я проглотила их, сама не заметив как, не знаю. Во рту стояла только горечь кофе. Ладно, есть у меня еще один способ успокоиться, который никогда не подводил...

Я полезла в сумку за скетчбуком и пеналом. Корешок рыжего блокнота уже повело от бесконечного количества вылитой на него воды, туши и даже кофе — люблю экспериментировать с материалами. Пропустила между пальцев пухлые изрисованные страницы, вдохнула аромат лака для волос, которым закрепляла угольные рисунки. Здравствуй, дорогой. Следующие двадцать минут я буду счастлива.

Розы прямо передо мной оказались прекрасны — яростно-пышные, как декольте Кармен. Почти то, что мне нужно для скетча в палитре увиденных сегодня глаз... Вот только жаль, что такие алые. Лучше бы были чайные. Да и атмосферной заброшки из моей задумки не хватает... Ну, ничего. Потренируюсь пока так, а потом, может быть, разовью в полноценный этюд на отдельном листе.

Я взяла карандаш-сепию и заскользила по бумаге. Одной линией — распахнутый до тычинок бутон розы и мнимо-стыдливый листик над ним. Еще одна линия — для прикрытого бутончика пониже... В скетчинге главное — процесс. Ни о чем не думать после зубрежки и экзаменов.

Зазвонил телефон. Я вздохнула, достала смартфон: мама.

— Привет! Ну как, сдала?

— Сдала, — я улыбнулась и попыталась прикинуть, смогу ли продолжить рисовать, прижимая телефон к уху плечом. Вроде получалось, но не совсем то.

— Пятерка?

— Спрашиваешь!

Мама фыркнула:

— Вот бы ты вчера вечером такая самоуверенная была, а то вся зеленая от нервов ходила. Поздравляю! Вечером тортик?

Глава 2.1

Лямка сумки резала плечо. Понедельник — день воистину тяжелый. Мысленно я уже прикидывала, как мы будем подниматься по этим узким разбитым улочкам обратно, да еще с тонной красок и бумаги. Но что делать, искусство требует жертв — пришлось отбросить упаднические настроения и самоотверженно тащиться по почти вертикальным улицам все ниже и ниже на пленэрную практику.

Преподша колледжа, Кристина Викторовна, шла впереди всех едва ли не вприпрыжку, вдохновленная и веселая:

— Ой, девочки, там такие места! Кто-нибудь уже ходил в музей Дурова? Нет, вы должны это увидеть! Не рисовать там невозможно!

Я закатила глаза. Рядом с вечно восторженной Кристиной Викторовной я так делала часто, но благодаря врожденному чувству такта — исключительно за ее спиной.

Рядом хмыкнула Мрачная Ира. Вслух я ее, конечно, так никогда не называла, но про себя — только так. Мрачная Ира всегда носила черное и украшения с шипами. На глаза падала длинная красная челка, которая закрывала «безобразный», по ее словам, шрам (сантиметровую белую полосочку на брови). А еще Мрачная Ира всегда страдала.

— М-да, — прохрипела она. — И чего Кристинка так радуется? Пекло — просто жесть. Разве можно выходить из дома в такую погоду?

— Угу, — неопределенно буркнула я. И почему мы оказались с ней рядом?! Столько одногруппниц еще вокруг, почему она шагает именно со мной? Ира тяжело вздохнула и продолжила:

— У меня от жары поднимается давление. Я падаю в обмороки. У меня рабочее давление — девяносто на шестьдесят. А на таком солнцепеке я просто не знаю, что со мной будет. Это должно быть запрещено на законодательном уровне, водить учащихся в такие места. Согласись?

— Угу, — еще раз кивнула я, сосредоточенно глядя под ноги. Может быть, если на нее не смотреть, мне удастся слиться с пестрым пейзажем? Это должно быть нетрудно. Райончик тут — просто лоскутное одеяло. В самый непредсказуемый момент улица пускает в сторону почти отвесный рукав. На нем, как репьи, лепятся разномастные домики со съехавшими набекрень крышами, косенькими заборами и многочисленными слоями краски, выныривающими друг из-под друга. Кажется, можно прижаться к любой стене — и никто тебя не разглядит среди облезшей штукатурки и неукротимой зелени, подпирающей стены.

— Я взяла с собой литр воды, и мне тяжело. Но это же мало! Человек, особенно в такую жару, должен пить минимум два литра.

— Угу, — я с тоской покосилась на ближайший дом, поверх черных окон которого был растянут выцветший баннер: «Продается». Может, правда, в кусты? Мы с Мрачной Ирой раньше не особенно общались, и перспектива провести целый день, выслушивая ее страдания, не улыбалась. Тем более, мне и самой есть, из-за чего переживать. Родная мать такое отчебучила...

— Почти на месте! — ажитировано вскричала Кристина Викторовна. Девочки со всех сторон встрепенулись, я тоже бегло улыбнулась. Первая хорошая новость за день.

Преподша подвела нас к двухэтажному домику. Его нижние окна касались подоконниками земли, как любопытные дети, которые кладут подбородки на стол, чтобы разглядеть, чем за обедом занимаются взрослые. Верхние были украшены резными наличниками, а к одному пристроился ажурный деревянный балкончик. Забор оплетал пышный плющ.

— Вход-то где? — Мрачная Ира просунула палец под кожаный чокер, пытаясь вдохнуть побольше воздуха.

— Ниже, ниже! — замахала руками Кристина Викторовна. Спускаемся, заходим на крыльцо! Нас уже ждут!

Ждала нас седовласая работница музея с аккуратной прической и шелковым платком на шее в цвет блузы. Пока она долго и нудно обсуждала с Кристиной Викторовной, где нам лучше расположиться для пленэра, я глазела по сторонам. Далеко внизу млело под солнцем прохладное, густо-синее водохранилище. Надо же, какое оно... Я иногда вообще забываю, что оно в городе есть, а ведь такое красивое. Надо нарисовать. От водохранилища вверх по склону тянулась земля усадьбы Дурова, покрытая одуревшей от щедрого лета, солнца и близкой влаги травой. Такого изумрудного оттенка я давно не встречала.

Я опустила глаза вниз и вздрогнула. Мои ноги почти стояли на надгробной плите: «Дуров Анатолий Леонидович». Я попятилась, въехала спиной в Мрачную Иру.

— Ай! Осторожнее! Теперь синяк будет, у меня нежная кожа!

Кто-то из однокурсниц рядом со мной негромко, но отчетливо цокнул языком.

— Девочки, девочки, не шумим! — счастливая Кристина Викторовна принялась дирижировать обеими руками: — Так, можно сесть вот под этим деревом, можно расположиться на крыльце... Натуры много, смотрите сами!

Я поправила на плече сумку и направилась в спасительную тень огромной березы, от души надеясь, что Мрачная Ира потеряется где-то по дороге. Но она не отставала.

Я рухнула на траву, резким движением вытащила из сумки скетчбук. Ира уместилась рядом и тут же сообщила:

— Жестко.

В этот раз я не стала даже угукать, просто уткнулась в бумагу и стала, как оголтелая, рисовать воду и траву. Штрих-штрих-штрих...

— Что ты рисуешь?

— Траву.

— Карандашами?

— Да.

— Лучше акварелью.

Я промолчала.

— Я буду акварелью рисовать. И для воды акварель лучше. Я взяла с собой и акварель, и карандаши, но буду акварелью.

Глава 2.2

— М-м-м, — мама начала, пришвыркивая, пить кофе. А потом вдруг ни с того ни с сего заявила:

— Со мной сегодня на работе разговорилась Надежда Михайловна, помнишь ее? Она сказала, у ее подруги есть сын, чудесный мальчик. Двадцать лет, высокий, учится в университете, занимается плаванием, ведет блог...

Мой кусочек торта медленно завалился на бок. Я таращилась на маму, пытаясь понять, какую связь бесконечные достоинства неизвестного мне «чудесного мальчика» имеют с историей про отца.

— Но вот с девушками не везет, — подвела итог мама.

О-о-о! Во мне разбухло горячее раздражение. Вот она к чему! Почему-то моя уважаемая матушка вбила себе в голову, что из-за их с папой «развалившегося брака» у меня сформируются «неправильные представления» о семье. Я слышала, как она миллион раз говорила это подружкам, а потом — и мне напрямую. Она то и дело подсовывала мне любовные романы, по обложке которых было очевидно, что герои будут жить вместе долго и счастливо. И недолюбливала, когда я смотрела даже «Иван Васильевич меняет профессию», потому что там Зина ведет себя слишком неуважительно по отношению к мужу!

— Так, — ответила я и отодвинула тарелку с тортиком. Я еще наивно предполагала, что история про встречу с папой катализировала в маме какие-то нежелательные процессы, и сейчас она просто предложит мне сходить на свидание с «чудесным мальчиком», а я ее отошью. О, как же я ошибалась!

— Его зовут Миша, — значительно добавила мама.

— Так, — повторила я. — И?..

— И я дала Надежде Михайловне номер твоего телефона. Она ему передаст, и он тебе позвонит, — кажется, мама заметила, что мои глаза стали стремительно расширяться, и зачастила: — Ну мало ли! Пообщаетесь, поговорите с ним, вдруг что-то получится! Хороший мальчик. А то что ты у меня все одна и одна. Восемнадцать лет уже не за горами! Так тоже нельзя, Зоинька.

— Ма-ама-а! — прошипела я. Мама заговорила еще быстрее:

— Что — мама? Ну что — мама?! Я же о тебе забочусь. Это же не какой-то там прохожий, ни на кого не похожий! Это проверенный человек, хороший. Чудесный мальчик, я тебе говорю! Высокий...

— Ма-м-м-ма-а-а! — я просто не могла поверить своим ушам. Родная мать за здорово живешь дает мой номер телефона — интимную, между прочим, информацию! — абсолютно незнакомому человеку! И мало того, что дает — она, оказывается, делает это, потому что считает меня абсолютно никчемной в моем самодостаточном одиночестве!

Я почувствовала себя, как ежик, которому в нежное пузико воткнули шило, хотя он очень старательно сворачивался в клубочек. Стало душно и колко, хотелось растолкать стены кухни руками.

— Зой, ты кушай тортик! — мама настойчиво подтолкнула тарелку ближе ко мне. — Ничего такого-то нет! Только ты поговори с ним обязательно, слышишь? Он интересный человек, ходит в кружок...

В какой именно «кружок» ходит идеальный во всех отношениях Миша, я уже не расслышала. Мне казалось, что я — шоколадная фигурка, полая внутри, и мама пальцами проламывает мою грудь, вторгаясь в самое сокровенное. Обломки шоколада с грохотом падали внутрь, уши заложило.

— Не хочу. Тортик-тик, — отрывисто просипела я и вышла из-за стола.

В спальне долго лежала на кровати, не двигаясь. Это был самый ужасный день в моей жизни! А ведь когда получила пятерку, решила, что замечательный. Но столько всего потом навалилось... Отец, этот Миша, самокатчик с глазами... Невыносимо.

Но хуже всего то, что Миша все-таки позвонил на следующий день. А я, как приличная девочка, взяла трубку. И он говорил час без умолку! Я сидела, прижимая раскаленный телефон к уху, рисовала и изредка вставляла: «э-э-э», «да», «нет», «не знаю», «поняла». Правда, не уверена, что чудесному Мише это требовалось. По-моему, он был абсолютно доволен своим монологом, во время которого успел поведать, что он шатен, любит футбол, ведет блог про искусство и местные тусовки, водит машину и недавно посмотрел «Майора Грома». «Кружком» оказался клуб разговорного английского. Наконец, Миша попрощался, я выдохнула, и...

Да. Случилось страшное. На следующий день он опять позвонил.

Второй разговор прошел точно так же, как первый. И вот сегодня был третий день, как нас с неведомым Мишей связывает Надежда Михайловна, два уничтоженных часа моей жизни и жалкое подобие отношений. И, вполне возможно, сегодня он позвонит снова.

— Прохладно в тени. Как бы не простыть, — Мрачная Ира шмыгнула носом. Да что ж такое-е-е-е! Я тяжело вздохнула и скосила глаза в ее блокнот. Она старательно выводила набросок дерева, тщательно всматриваясь в переплетение ветвей. О, это надолго. Восхитительно. Есть у Иры одна чудесная черта — она почти никогда не бросает рисунки на середине.

Я захлопнула скетчбук.

— Ты куда? — Ира встрепенулась.

— Хочу поменять локацию.

Она открыла рот, но я, не давая ей шанса придумать очередную проблему, почти бегом пошла к преподше:

— Кристина Викторовна! А можно мне порисовать снаружи? Там такой красивый забор с плющом...

— Зоечка! — преподша оторвалась от своего эскиза, подняла на меня лицо и сморщила нос от палящего солнца. — Можно, конечно, если вдохновляет. Но, умоляю, умоляю, никуда ни шагу! Я за вас отвечаю!

Глава 3

Из положения сидя я подпрыгнула так высоко, что идея приравнивать меня к кошачьим казалась не такой безумной. Резко обернулась. Недалекий самокатчик! Мама дорогая, пожалуйста, пусть это окажется просто галлюцинацией, вызванной солнечным ударом...

Парень уверенно шагал ко мне, облитый июньским светом, как раскаленной карамелью.

— А я смотрю: ты — не ты? Такая косища, я ее сразу запомнил! — он остановился надо мной и радостно улыбнулся, словно мы были лучшими друзьями, которых разлучил злой рок, и теперь должны станцевать индийский танец. Джими-джими, черт побери.

Я дернула уголком губ и снова уткнулась в скетчбук:

— Я.

Естественно, так просто от него было не отделаться. Он тут же плюхнулся рядом на асфальт и сунул нос в рисунок. Меня обдал запах сандала и паприки. Я громко захлопнула скетчбук, и парень отшатнулся:

— Нельзя? — с искренним испугом спросил он.

— Нельзя, — передразнила я.

— Сорян, — он выставил перед собой растопыренные ладони. — Больше не буду. А чего ты рисовала?

Я тяжело вздохнула. Что сильные и самодостаточные личности делают в таких ситуациях? Как можно решительно отшить человека, который вроде бы ничего плохого не делает, но при этом оглушительно бесит?

— Забор, — сквозь зубы процедила я. Он вскинул голову и сощурился:

— Красивый.

— Угу.

— А ты чего тут делаешь?

— Рисую-ю, — как можно более саркастично отрезала я, вскинув брови. Он захохотал:

— Да не, не в этом смысле. Почему именно здесь, у нас? Не у себя на районе?

— У меня В районе, — с нажимом ответила я, — не проходит пленэрная практика.

— О-о-о! — восхитился он. — Так ты учишься на художника?

— Почти, — я почесала нос. Давно никто так не реагировал на мои слова о пленэрах и творческой учебе. Даже стало обидно, что я не художник, а всего лишь дизайнер. Чтобы быть художником, все-таки нужно иметь студию, заниматься станковой живописью… А я так, в блокнотах малюю, скетчу иногда.

— А на кого?

Я закатила глаза:

— Отстань, а. Дай поработать.

— Да пожалуйста, я разве мешаю, — парень пожал плечами. Какая святая наивность! Еще как мешает!

— Я предпочитаю рисовать в одиночестве.

— Да я не смотрю, — он сделал вид, что отодвигается, но расстояние между нами не увеличилось. — А как тебя зовут? Ой, нет, погоди, дай угадаю.

Я фыркнула. Ну-ну, угадывальщик. С моим именем ему придется повозиться. Во мне проснулся азарт:

— Попробуй.

Теперь парень отодвинулся по-настоящему и окинул меня пристальным взглядом с ног до головы, задумчиво вытянув губы трубочкой:

— Ольга?

— Нет, — я хмыкнула.

— Хотя бы близко?

— Ну, оно тоже женское.

Парень снова громко захохотал. Как легко он это делает! Словно внутри него срывается лавина из грохочущих смехом камушков. Успокоившись, он довольно заметил:

— Это обнадеживает! Моя база имен сокращается вдвое.

Я сдержанно улыбнулась.

— Хорошо, давай дальше, — он кивнул сам себе. — М-м-м… Это точно что-то особенное. Клеопатра?

Я невольно хихикнула:

— Вот теперь точно нет.

— Ла-а-адно, — он потер ладонями колени, словно собирался сделать подход к штанге. — Зина?

Я выронила из пальцев карандаш, и парень подхватил его на лету, вернул мне:

— Неужели угадал?

Я стала расправлять на коленях платье. Глупая идея была идти в нем на пленэр. Задирается вечно, и вообще…

— Так угадал?

— Нет, — пробубнила я. — Но уже гораздо ближе.

— О-о-о! — произнес он почти с благоговением. — Ближе, ближе… Что же это значит?.. Зоя!

Я поперхнулась. Как он это сделал?! Всего четыре попытки! Пришлось признать:

— Да.

— Серьезно? Ты не шутишь? Я угадал?! — кажется, будь его воля, он бы запрыгал от радости.

— Да, угадал.

— Это просто потрясающе! Я знал, я знал, что у тебя редкое имя. Ты только послушай, как оно звучит: «З-з-зоя…», — он выставил вперед собранные щепотью пальцы и медленно раскрыл их под мерное «з-з-з». — Как пион распускается!

— Ого! — так я о своем имени еще никогда не думала. — Ну, спасибо… Что ли.

— Всегда пожалуйста, — он встряхнул ладонью, расплескивая воображаемый цветок, и улыбнулся. — Значит, ты не Котеночек, а Заюша с улицы Лизюкова.

— Чего-о?! — я нахмурилась. — Что за зоопарк ты тут развел?!

— А тебе что, не нравится, когда тебя ласково называют?

— Это не ласково! Это оскорбительно! Я человек!

Глава 4.1

— Послушай, Зоя, — мама мыла посуду после завтрака, пока я допивала чай. Как все-таки хорошо летом! Можно растягивать утро хоть до полудня.

— М? — благодушно промычала я и сцапала печенье. Мама сосредоточенно терла тарелку пенной губкой, будто намеревалась содрать глазурь:

— Я тут подумала… Если вдруг этот Миша захочет пригласить тебя на свидание, ты не ходи одна.

— В смысле? — я чуть не поперхнулась печенькой. Интересное кино намечается.

— В прямом, — мама тяжело вздохнула. — Возьми с собой подружку. Или давай я с тобой схожу.

— Мам, ты серьезно?! — у меня изо рта вылетел фонтан крошек. — Ты чего?! Какое «я с тобой схожу»?!

— Ну, не знаю, — она, наконец, оставила в покое тарелку и с грохотом засунула ее в сушилку. — Все-таки взрослый парень.

— А как же рекомендации глубокоуважаемой Надежды Михайловны? — я откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и изломила бровь.

— Я же не говорю, чтобы вы вообще не встречались! — мама всплеснула руками и повысила голос. — Просто на первом свидании лучше перестраховаться, и…

— Ладно, — я засмеялась и махнула рукой. — Можешь не переживать. Не будет у нас никакого свидания. Я ему написала смску, чтоб мы больше не можем общаться, завяли помидоры.

— Почему это? — мама нахмурилась. — Что он сделал?

— Ничего. Просто не хочу.

Мама покачала головой и взяла с мойки кружку:

— Жалко. Надежда Михайловна расстроится.

Я всерьез разозлилась. Сколько можно! Ты не самостоятельная, но если принимаешь решения, то неправильные. Тебе срочно необходим «жених», но ты еще слишком маленькая, чтобы ходить на свидания. Доверять этому Мише мы не будем, но и расстраивать Надежду Михайловну не хотим…

— Мам, ты определись уже, чего от меня хочешь, — я одним глотком допила чай, встала и поставила кружку на раковину. Мама тут же взяла ее мокрой рукой — выступающие вены, первые пигментные пятна. Я опустила голову. — Спасибо за завтрак-к.

— На здоровье, — мама повернула ко мне усталое лицо. — Я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Тогда, пожалуйста, дай я сама разберусь, — я перекинула косу за спину и пошла в свою комнату.

В животе развезся кратер, извергающий кипучую ярость. Одна печенька явно не справлялась с тем, чтобы его заткнуть. Ужасно хотелось какой-нибудь мимолетной радости: то ли халвы, то ли пряников. Но точно не замуж.

Я схватила сумку с инструментами для плэнера и в тщетной надежде заглянула в нее. Конечно, там ничего не было. Иногда я беру с собой какие-нибудь снеки, но сейчас на дне покоились только фантики. Огляделась по сторонам. Шоколадка! Которую подарил папа…

Я взяла плитку и взвесила ее в руке. Как-то раз меня уже угощали шоколадкой этой фирмы — невкусная, с привкусом глазури и тягучая. Но все-таки ее купил папа… Поздравил меня с сессией. Значит, ему не все равно? Я его даже не просила, сам подарил. Наверное, помнит, как я люблю сладкое. В детстве он всегда приносил мне из магазина «киндер» или чупа-чупс. Мама, правда, страшно ругалась, говорила, что у меня диатез, а он совсем не думает о моем здоровье, но я так радовалась.

Положила шоколадку обратно на стол. Не сейчас. Кажется, злость уже немного стихла. Да и вообще, зачем так циклиться на том, что говорит мама? Я же решила быть взрослой, правильно? Значит, буду молча делать то, что считаю нужным. Как в понедельник.

На глаза попался телефон, и я автоматически проверила сообщения — ничего. И хорошо, так и должно быть. Я же не дала Ворону свои контакты. Хотя, конечно, если бы он захотел, то смог бы найти меня. Например, в группе колледжа. Не так много там Зой… Но он же не маньяк и не сталкер, верно?

А в понедельник, да, я все-таки сдалась под его напором. Эти Мишины звонки, настойчивость Ворона и воспоминания о маме так меня расшатали, что на его ультиматум «гуляем сейчас или назначаем свидание потом» я ответила:

— Ну нет, еще одну встречу с тобой я не вынесу! Хорошо, давай погуляем прямо сейчас, и ты отстанешь навсегда.

— О, поверь, после этого ты уже не захочешь со мной расставаться, — самоуверенно заявил Ворон и поиграл бровями. Я хмыкнула:

— Или ты не захочешь попадаться мне на глаза.

— Неужели ты такая зануда?

— Ага. Никто не выдерживает общения со мной дольше недели, — припечатала я, с вызовом глядя ему в лицо.

— Не верю, — Ворон мягко улыбнулся. А я внутренне съежилась: вообще-то так оно и было. У меня нормальные отношения с девчонками в группе, я поддерживаю общение даже кое с кем из школы, иногда хожу на завтраки городских скетчеров. Но настоящих друзей, которым можно было бы скинуть мем, рассмешивший до слез, или отправить ночью простыни слезливых сообщений, нет… Наверное, меня и правда трудно выдержать.

— Очень зря, — конечно, всего этого я ему не сказала. Только едко улыбнулась и засунула скетчбук в сумку. — Подожди здесь. Я сейчас отпрошусь, и можем идти.

— Весь в нетерпении.

Я снова скользнула на территорию музея, отыскала млеющую в тенечке Кристину Викторовну и сообщила ей, что у меня страшно болит голова и тошнит.

Глава 4.2

— Не помню. Смотри, уточка! — я ткнула пальцем вниз, в воду, а потом достала телефон и сфотографировала ее. Щелк — вот она, прямо сейчас на экране моего смартфона, а рядом расплывается кружевами зеленоватая ряска.

— Красивая, — быстро оценил Ворон уточку, пока я делала кадр, и повторил: — Ну, не может быть, что совсем ничего не помнишь. Что последнее тебя впечатлило? Ты вообще часто смотришь кино?

Я вздохнула. Отлично я помнила, какой фильм смотрела последним, потому что это было вчера. Просто после слов «Линч», «сюрреализм» и «подтекст» неловко было озвучивать.

— Часто, — я кивнула. Ворон заинтересованно выставил шею вперед:

— Ну и?.. Хоть что-то!

— Вчера смотрела «Берегись автомобиля».

— О! — он отпрянул, и на его лице отразилась подвижная смесь восхищения, любопытства и непонимания. — Типа тот?..

— Да, тот. Нафталиновый, — я улыбнулась уголком рта.

— Чего уж ты сразу. Из Дэвида тоже можно песок вытряхивать, — еще один хохоток. — И как тебе?

Я подошла к парапету и оперлась на него локтями. Глядя на волны внизу, с облегчением призналась:

— Я его очень люблю.

Если честно, советское кино было моим «гилти плэже». Я ни с кем этим не делилась, но пересматривала шедевры СССР десятки раз, многие цитаты помнила наизусть. Только мама знала о моем увлечении, но не разделяла — когда я в очередной раз включала «Служебный роман», предпочитала закрываться в своей комнате и смотреть «Нетфликс». Ах, ну, конечно, еще папа знал… Именно с ним я посмотрела большинство этих фильмов впервые. В выходные он накупал кучу вкусняшек мне (тех самых, которые было нельзя), сушеную рыбу себе, тушил в большой комнате свет, включал телек. Я, забравшись с ногами на диван и прижавшись к его боку, заглядывала в удивительный мир прошлого. Там были улыбчивые люди, смешные приключения, искренние чувства. А еще у цветных фильмов был удивительный зеленовато-лиловый оттенок, как будто в реальную жизнь мы с папой заглядывали через толщу воды… Интересно, он об этом помнит?

Я моргнула и перевела взгляд с водохранилища на Ворона:

— Это как-то стремно, да?

— Почему? — искренне удивился он.

— Несовременно…

— Пф-ф! — Ворон закатил глаза и продекламировал странным голосом: — «Мне наплевать, какого ты цвета, я — ретро».

— Это что? — снова растерялась я.

— Это — тоже ретро-песня. Заюш…

— Ты опять?!

— Чего ты, чего ты, я сказал Зоюша! — сильно выделив голосом «о», замахал руками Ворон. — Ты меня перебиваешь. Слушай, важно совершенно другое… — он вскинул руку, как будто хотел обнять меня за плечи, но, поймав мой взгляд, просто покрутил кистью в воздухе.

— И что же важно?

— Важно, чтобы было в кайф.

— Что — в кайф?

— Жить.

— Ах! Ну ясно, — я хмыкнула, отлипла, наконец, от парапета и пошла дальше, уткнувшись взглядом в землю. Ворон зашагал рядом. У него были большущие ступни в растоптанных грязных кроссовках, но он шагал так легко и прыгуче, как будто был готов обогнуть в них весь мир. Я сделала вид, что хочу что-то посмотреть в телефоне, и сфотографировала наши ноги. Щелк.

— У тебя, кстати, и лицо немного ретро, — вдруг оценил Ворон.

— В смысле? — я широко распахнула глаза.

— Такой типаж… Реально, как из советского кино. Глаза голубые, и черты лица такие мягкие, несовременные. Не то что… — он выпятил губы и наигранно захлопал ресницами. Я подавила улыбку и решила немножко обидеться:

— Значит, я вся несовременная?

— Значит, ты вся особенная. Вне времени и пространства.

— А кроме кино ты что любишь? — я решила перевести тему разговора, терзая в пальцах голубой пояс платья. Может быть, и не зря я его надела в тот день… Мне очень нравился винтажный крой, как будто платье досталось мне из шкафа прабабушки или со съемок того самого фильма, который надо смотреть через толщу воды и эпох.

Ворон, широко улыбаясь, скосил на меня прищуренный взгляд.

— Что ты так смотришь?

— Запоминаю момент. Зоюша… Зоинька все-таки заинтересовалась мной!

— Ой, только не надо всякое себе воображать, — я дернула уголком рта. — Просто раз уж мы гуляем…

— Можешь не оправдываться, все равно не поможет, — он поднял глаза к небу и зашевелил губами. — Что я люблю, что я люблю… Современное искусство. Перфомансы. Очень уважаю старушку Марину Абрамович, мечтаю увидеться с ней, пока она жива.

— А что, она такая старая? — ужаснулась я. Знать бы еще, кто это такая… Я, конечно, дизайнер и скетчер, люблю изобразительное искусство и все такое, но откуда он только берет все эти имена?!

— Не знаю, — Ворон обезоруживающе улыбнулся. — Но точно старше тебя.

Я усмехнулась. Мы уже дошли до «Гото Предестенации», навечно пришвартованного корабля-музея. Я снова подняла телефон. Щелк! Ворон попытался испортить мне кадр и в последний момент бросился вперед: в объектив попали выбившиеся из его хвостика пряди.

Глава 5.1

Потянулись скучные дни трудового лета. Нет ничего хуже июня, в который приходится продолжать учебу. Почему в школе все настолько проще?! В колледже требуют бесконечные пленэры, за которые еще надо отчитываться.

Вечерами я, усталая после шатаний по городу с этюдником, заваливалась домой. Ела холодные отбивные или котлеты, которые оставляла мне мама, и падала с планшетом на диван: посмотреть кино под аккомпанемент черешни. Потом, наконец, матушка возвращалась домой. Мы ужинали, болтали — и снова расходились по своим комнатам. Завтрашний день должен был стать точно таким же.

…Ворон так и не нашел меня в сети, и даже Миша ничего не ответил на мое бессердечное сообщение.

В пятницу Кристина Викторовна поволокла нас делать зарисовки в парк. У входа стоял памятник опальному поэту. Нелепый бронзовый человечек тянулся вверх, опрокинув лицо к небу и мученически прижав руку к груди. Я закусила губу, отгоняя назойливое воспоминания о совсем другом человеке в такой же позе. О смешливом, умном и… И очень бестактном, вот что! Зачем он совал нос в мой скетчбук? И даже читал мои личные сообщения? А еще…

— Ты что будешь рисовать? — раздался голос над самым ухом.

Опять! Мрачная Ира в дни пленэра била все рекорды по общительности. Мы прекрасно проучились бок о бок год, я ее, кажется, вообще не волновала, и это меня полностью устраивало. Что сейчас-то произошло? Почему она постоянно вьется рядом?

— Пока не знаю, — я пожала плечами.

— Хочешь, пойдем к фонтану?

Я пожала плечами еще раз, судорожно придумывая причину этого не делать. Конечно, высокий белоснежный фонтан с десятками струек и характерными львиными мордами понизу — прекрасная натура, но не в ее компании! В прошлый раз, когда мы рисовали у «Пролетки», Мрачная Ира тоже норовила подсесть рядом и постоянно жаловалась на здоровье. Дескать, в последнее время у нее по всему телу появляются синяки, и вот в интернете пишут, что это наверняка онкология. Я только кивала и яростно рисовала розы, заполонившие небольшой сквер, опасаясь, что теперь цветы вечно будут ассоциироваться у меня с ее синяками.

— Да, девочки, отличная мысль! Фонтан определенно стоит нарисовать! — радостно закивала Кристина Викторовна. Только не это… Я хотела сказать, что планировала сосредоточиться на быстрых набросках детей с площадки, но преподша уже вцепилась в нас и потащила на «идеальную скамеечку» для таких зарисовок.

Мы с Мрачной Ирой снова сидели бок о бок. Я, стараясь дышать ровно и не орать от злости, подбирала палитру. Ира с хрустом точила карандаш. Неужели нельзя подготовить материалы дома?!

— Бли-и-ин! — с растяжечкой объявила она.

Я вздохнула.

— Бли-и-ин блинский!

— Что случилось? — сломалась я. Мрачная Ира оживилась:

— Да прикинь, стержень раскрошился. Точу-точу, а он все отваливается и отваливается. Новый же купила, а уже половины нет!

— Возьми мой, — я протянула ей карандаш, надеясь, что хотя бы в ближайшие пять минут не услышу стенаний.

— Спасибо тебе! Что бы я без тебя делала! — неожиданно горячо поблагодарила она. Я подняла голову от скетчбука и медленно перевела на нее взгляд:

— Да… не за что.

Мрачная Ира шмыгнула носом:

— Ты меня так выручила! Вечно со мной все не слава Богу, как говорит моя бабуля. Я с бабулей же живу, ты знаешь? Раньше хоть Маринка меня поддерживала, а сейчас…

А-а-а! Все встало на свои места. Вот почему Мрачная Ира такая назойливая! Конечно, раньше ведь она дружила с какой-то Мариной… Та, правда, почти не появлялась на занятиях, но зато они часто тусили после пар. А сейчас Марина куда-то пропала, давненько я ее не видела. Даже на экзаменах, кажется, не появлялась.

— А где она? — поинтересовалась я. Мрачная Ира вытаращила густо обведенные черным глаза:

— Как, ты не знаешь?!

Я развела руками. Вот такой я человек. Сплетница из меня никакая: ноль наблюдательности, ноль интереса к чужим жизням, память — минус один. Если до меня и долетает какой-то слух, я забываю его через полсекунды.

Мрачная Ира еще раз шмыгнула носом:

— Да она отчислилась. У нее клиническая депрессия, мать ее в стационар положила и пригрозила, что потом устроит на нормальную учебу. Уж не знаю, что в ее представлении «нормальная», у нас и так нормальный колледж, скажи?

Я кивнула, и она продолжила:

— Ну я и говорю, нормально учат. А куда надо, на продавца? Там депрессуха еще сильнее накроет. Я и сказала Маринке, что мать ее головой шибанулась, а она чего-то разоралась… Гадостей мне всяких наговорила. Что я тухлая, нудная, что у меня никогда в жизни настоящих друзей не было и не будет, и что со мной она только от безысходности дружила… Прикинь? А у меня реально никого и никогда ближе нее не было. И она…

Мрачная Ира булькнула, часто заморгала густо намазанными ресницами и замолчала. Острая жалость пронзила меня, как булавка — бабочку. В глубине души мне не хотелось все это выслушивать, особенно сейчас, когда у самой на душе кошки скребли. Но бросить Мрачную Иру в таком состоянии я никак не могла. Вот и сидела, как приколотая, и слушала ее откровения. Я понимала ее, как никто. Быть все время одной, без подруги — знаю, умею, практикую. Нет, конечно, к этому привыкаешь, и даже плюсы свои есть: не надо ни под кого подстраиваться. Но иногда все-таки хочется поговорить с кем-то по душам. Неужели правда существуют девчонки, которые тусуются, как в кино? Ходят на ночевки друг к другу, сплетничают о мальчишках, обсуждают косметику? Хотя чего со мной обсуждать, гель для бровей и блеск для губ — мой максимум. А с парнями и того хуже — даже захудалого тюбика нет.

Глава 5.2

Я пожала плечами. О космосе я никогда не мечтала, но иногда о нем думала. Недалеко от моего дома стоял огромный Телецентр с сохранившейся еще с советских времен мозаикой во всю стену, изображавшей астрофизиков и черную дыру. В детстве каждый раз, когда мы проходили мимо, дедушка начинал рассказывать мне, как Гагарин слетал в Космос, а потом все мальчишки во дворе до драки спорили, кто из них полетит следующим! А еще дед рассказывал, что, когда был молодой, строил наш микрорайон. Да, прямо своими руками, на стройке. Такая была идея: сделать район будущего, где за пятнадцать минут можно дойти хоть в магазин, хоть в школу, хоть на работу… Но после того, как папа вышел из подъезда в последний раз и не помахал мне, дедушка со мной тоже никогда не гулял. А мы с мамой переехали в крошечную двушку в доме, который построил дед. И за пятнадцать минут добирались хоть в магазин, хоть в парк, хоть в поликлинику.

— Выжить бы нам сейчас, Зоя, — мрачно подвела итог Ира, полностью оправдывая свое прозвище. — Живем в учебнике истории!

— А кто там не жил? — я снова пригубила кофе и, глядя мимо нее, рассеянно скользнула взглядом по людям, сидевшим за соседними столиками. Такие красивые и модные… Я явно выбивалась из общей атмосферы со своим платьем до колена. Но что поделать, люблю ретро-вещи.

— В смысле? — Ира сморщила нос.

— А? — я вернулась к нашему разговору и дернула себя за кончик косы. — А, ну да. Я в том смысле, что жизнь слишком сложная и непостоянная штука. Нет ни одного человека, который прожил больше двадцати лет и не застал бы какие-нибудь проблемы — большие и маленькие.

Ира ничего не ответила и стала крупными глотками пить кофе. Я почесала нос и поерзала на стуле. Наверное, она рассчитывала на другой разговор, когда звала меня вместе потусоваться. Что и следовало доказать — если у меня нет подруг, это значит только то, что я не подхожу никому! Что теперь нужно сделать? Придумать предлог и уйти?

Но Мрачная Ира вдруг оживилась и подалась вперед. Металлические шипы на ее черной футболке лязгнули об стол.

— Слушай, а у тебя парень есть?

— Нет, — я растерялась от такого резкого перехода. Она поджала губы и разочарованно откинулась обратно на спинку стула.

— А, ну ясно.

— А у тебя? — из вежливости спросила я. Ира устало махнула рукой:

— Нет. У меня была любовь всей моей жизни, но я ее упустила. Теперь все.

— Что — все?

— Придется умереть старой девой.

Я хихикнула:

— Ты серьезно? Тебе же только восемнадцать лет.

Мрачная Ира оскорбленно вытянулась в кресле:

— И что? Я же тебе говорю, он — любовь всей моей жизни. Если бы я вышла за кого-то замуж, то за него. Но этого не произойдет.

Я передвинула опустевшую кружку с одного края стола на другой.

— Ну… В жизни всякое бывает. Может, еще помиритесь.

— Уже поздно.

— Почему? — я настороженно оглядела черную фигуру Иры. В голове шевельнулось нехорошее подозрение. Она вздохнула:

— Он уже женился.

Фух. Хоть не умер!

— Ого! А сколько ему лет?

— Двадцать три, — Ира одним глотком осушила кружку, глядя в окно.

— А, ясно, — пробормотала я, хотя это было чудовищной ложью. Ничего мне было не ясно. Да она не Мрачная, она Странная Ира!

— Сыграл с ней мою свадьбу мечты, — продолжала Ира, и я с ужасом заметила, что ее лицо мертвецки побледнело. Похоже, ей действительно нехорошо. Что я буду делать, если она грохнется в обморок от мук неразделенной любви?!

— Не хочешь водички-ки? — я протянула руку к сумке, но Ира помотала головой.

— Понимаешь, это я мечтала выйти за него замуж в мае, когда цветут яблони. Ты можешь себе представить, какая это красота?! А вышла она… Я каждый день ее страничку проверяю. Ну, с фейкового аккаунта, конечно. И, знаешь, сердце так бьется… — она кулаком несколько раз стукнула себя в грудь, изображая, как именно: — Тук. Тук. Аритмия.

— Ага, — я снова сложила руки на столе. Кажется, она искренне переживала расставание с Любовью Всей Жизни. Наверное, это действительно паршиво — видеть, как твоя самая заветная мечта сбывается у соперницы… — Сочувствую тебе. Может, наоборот, не надо смотреть ее профиль? Знаешь, как говорят: с глаз долой…

— Угу, — Ира скептически шмыгнула носом. — Если бы все было так просто. Я его три месяца не видела, думаешь, разлюбила?

— Ну, может быть, три месяца — это все-таки слишком маленький срок… После серьезных отношений…

— Да вот, видимо, только я считала наши отношения серьезными, — кусая губы, она стала теребить шип на кожаном браслете. — Для него, видимо, это было только парочкой переписок!

Я растерялась:

— Почему?

— Мы не так много общались в реале. У нас есть общие друзья, мы начали общаться в одном фандоме, потом переписывались. Встречались…

— В смысле? — решила уточнить я.

— Ну, виделись иногда, — терпеливо пояснила Ира.

Глава 6.1

Почему он? Зачем? Откуда? Мы ведь так долго не виделись! Я только стала забывать его. Сегодня вспомнила полразика — и все.

И зачем я вообще ему нужна?! Никогда никому не была нужна, кроме мамы, а теперь — здравствуйте!

— Зоя, делать такое лицо даже невежливо, — Ворон белозубо улыбнулся. — Можно хотя бы притвориться, что я тебе не омерзителен? Бросаться на шею не прошу!

— Можно, — я хмыкнула. В груди дрогнула какая-то струна, и по сердцу полилось холодное и жидкое, как талый лед. — На самом деле, я даже рада-да.

— Даже РАДА?! — он выпучил глаза и картинно вскинул руки к небу: — Господь, ты услышал мои молитвы! Она рада!

— Не паясничай! — зашипела я и дернула его за футболку. — Что за цирк!

— Да я просто тоже очень-очень рад! — он протянул в мою сторону руку, но, кажется, что-то вспомнил и просто пощипал пальцами воздух. Мне стало чуточку грустно, но я вскинула голову:

— А ты что тут делаешь? «Чайка» твоя вроде далековато, еще пара остановок.

— Тебя жду, — объяснил он таким тоном, как будто это было очевидно. Как будто мы железно договорились о встрече на этом самом месте в этот самый час.

Я дернула себя за кончик косы:

— Очень интересно. А почему именно здесь? Почему именно сейчас?

— Да я с утра жду, — он пожал плечами.

Я вытаращила глаза:

— Чего?!

— Ну, а как еще тебя найти? Телефон ты не дала. Умчалась неизвестно куда. Ты же где-то здесь домой шла, когда мы в первый раз встретились?

Я растерянно заморгала:

— Д-да…

— Ну вот. Я решил, раз у тебя сейчас неделя практики, рано или поздно ты тут появишься.

— А-а-а… — выдавила я. Ну, приплыли. Все-таки он маньяк и сталкер. — А почему ты не мог найти меня в соцсетях?!

Ворон в задумчивости вскинул подбородок и засунул руки в карманы.

— Ну-у… Во-первых, это не так сумасбродно…

— Вот уж точно, — вставила я.

— А я сумасброд, — он покосился на меня с легкой полуулыбкой и снова поднял глаза к небу. — А, во-вторых… я в соцсетях не сижу. Как-то даже мысль такая не возникла.

— Этого не может быть, — вырвалось у меня. Ворон хохотнул и окинул меня взглядом с головы до ног:

— Зоюш, и кто после этого из нас «ретро»? Кстати, классные носочки, восторг! Но неужели ты просто притворяешься?

Я шоркнула каблуком. Да, сегодня на мне было винтажное желтое платье с оборками и туфли с белыми носочками. Но одно дело — одеваться, как в пятидесятые, а другое дело — жить!

— Это совсем другое.

— Не нужно оправданий, я принимаю тебя такой, какая ты есть! — он патетически вскинул руку и тряхнул волосами. Я невольно хихикнула:

— А я должна принять тебя с твоим сумасбродством? Ты вроде как выслеживал меня. Жутковато, не находишь?

— Ты что? — Ворон прижал руку к сердцу и вытаращил глаза. — Вы-сле-жи-вал?! Да я последний романтик на земле! Я совершил маленький, но все-таки подвиг.

— Большую хорошую глупость, — сыронизировала я, и он тут же распознал:

— О! Это «Ирония судьбы», я знаю! Угадал?

Я не смогла сдержать смех и, прикрыв лицо рукой, покачала головой:

— Угадал.

— Я романтичный, догадливый и знаю твои увлечения, — Ворон поочередно зажал три пальца. — Неужели после этого ты откажешься выпить со мной кофе?

— По всей видимости, нет, — я поправила на плече этюдник и чуть поморщилась от тяжести. Ворон тут же вцепился в ремень.

— Отлично! Тогда это понесу я. Где здесь ближайший кофе?!

— Ближайший — в супермаркете, — я растерянно отдала ему этюдник и потерла кожу, гудящую от врезавшегося ремня. Оказалось тревожно расстаться со своей драгоценностью, моментально появилось ощущение, что я потеряла или забыла что-то важное. Но Ворон уверенно повесил на себя мой «ящик для художеств», как называла его мама, чуть-чуть подпрыгнул, взвешивая, и прокомментировал:

— Отвратительно тяжелый. Тебе такое носить нельзя. Придется провожать тебя на пленэры.

— Не вздумай! — вскинулась я. — Что это за… даже не знаю, как такое назвать!

— За… забота? — съязвил он.

— За… назойливость!

— Окей, — моментально сменил тон Ворон. — Зоюш, мне два раза говорить не надо, ты же понимаешь. На пленэры будешь ездить сама. С тобой мы можем и в другое время общаться.

Я глубоко вздохнула и потерла лоб. Конечно, после посиделок с Ирой это уже плохая идея, но…

— Кофе-то будем пить?

— Конечно! — Ворон засуетился. — Туда, говоришь?

— Ага.

Мы зашли в супермаркет, в глазах стало темно после яркого солнечного дня. Я прищурилась и, привыкая к новому освещению, покосилась на корнер с игрушками у входа. Ворон перехватил мой взгляд:

Глава 6.2

Я нахмурилась. Он закатил глаза:

— Ладно, меня бесило, что тебе названивал тот Миша. Довольна? Уверен, он хмырь.

Я набрала в грудь побольше воздуха и… расхохоталась. Боже мой, Миша… Я уже и забыла про него. Ну конечно, Миша… Самовлюбленный балабол.

— Ладно, проехали, — я переложила стакан с кофе в другую руку и потрясла освободившимися пальцами, чтобы их остудить. — Тебе, кстати, рекомендую «улитку» со шпинатом, очень вкусная.

— Звучит не аппетитно, но ради тебя я попробую, — Ворон явно расслабился и подхватил булочку щипцами. — Тебе тоже?

— Нет, спасибо. Что-то еще или на кассу?

— Давай возьмем чипсы? — предложил он.

— О! — я накрутила на палец кончик косы. — Давай. А какие ты любишь?

— С паприкой, — он уверенно пошел в сторону стеллажей со снеками. Я удовлетворенно кивнула и засеменила за ним.

На кассе Ворон так на меня посмотрел, когда я потянулась за кошельком, что даже спорить не захотелось. Ладно, кофе и булочку, наверное, можно и принять. Тем более, что я так на него наехала на ровном месте…

Мы вышли из супермаркета.

— Куда теперь? — Ворон осмотрелся по сторонам. — Веди. Ты тут местная.

— В парк, наверное, — я пожала плечами. — Хотя, конечно, могли бы там тогда все это купить… Но что уж теперь.

— В парк, так в парк, — он кивнул и двинулся в нужном направлении, я старалась не отставать.

— И все-таки это нечестно, — протянула я.

— Что именно? — он вскинул бровь.

— Ты знаешь, как меня зовут и почти знаешь, где я живу, а мне о тебе ничего неизвестно.

— Почему же? — он искренне удивился. — Я тебе уже говорил, я живу на Девичке, а зовут меня Ворон.

— Хватит. Это не считается.

— Да почему?!

— Потому что не имя. Хочешь сказать, у тебя и в паспорте так написано?

— В паспорте по-другому, — Ворон дернул уголком рта. — Но это не отражает мою личность.

— Сумасбродную?

— Сумасбродную, — он кивнул.

— Тогда я никуда не пойду, — я резко остановилась, так что Ворон по инерции ушел немного вперед и только потом повернулся:

— В смысле?

— Мне не нравится, что ты не можешь поделиться со мной элементарными вещами, — я нахмурилась и посмотрела на него исподлобья, словно собиралась бодаться. — Неужели так сложно назвать свое имя?

Ворон запрокинул голову и тяжело, со стоном, вздохнул. Я продолжала сверлить его взглядом.

— Это правда так важно? — спросил он.

— Правда, — припечатала я. Ворон закатил глаза:

— Окей. Влад. Довольна?

Я фыркнула:

— И все? Ты так скрывал! Я думала, будет как минимум Никанор.

— Неплохое имя, — одобрил он.

— Влад тоже. К чему секретность?

— Окей, а как тебе Владик-мармеладик? — Ворон изломил бровь. Я дернула плечом:

— Отвратительно, но так никто и не говорит.

— Так говорили в моем детстве буквально ВСЕ соседские дети, — с нажимом сказал он. — Ты не представляешь, сколько раз я из-за этого дрался.

— Потому и говорили, что дрался. Надо было игнорировать, — поумничала я.

— Да что ты? Правда, что ли? Так все просто?

— Ну-у… Психологи утверждают, что д-да, — я смущенно хихикнула. Зря я это ляпнула. Тема, похоже, действительно болезненная.

— У меня фамилия — Во-ро-бь-ев, — по слогам проговорил он. — Ты можешь себе представить, сколько коробочек соплей я переносил в дразнилках этих придурков?

Я сделала шаг вперед и коснулась его локтя:

— Это ужасно, правда. Сочувствую тебе.

Он хмыкнул и неожиданно накрыл мои пальцы своей ладонью.

— Да уже ни к чему, но все-таки Вороном мне живется проще.

В глазах у него мерцали ореховые и карамельные искры.

— А Ворон — это типа большой брат воробья? —я убрала руку и побрела к парку. Он пошел следом:

— Видимо, да. Оно само как-то придумалось, я не сильно анализировал.

— Вообще красиво звучит, — одобрила я.

— Спасибо.

— Но Влад тоже хорошо.

Он промолчал, и после небольшой паузы я добавила:

— Ну, буду называть тебя Вороном.

Ворон усмехнулся.

Наконец, мы добрались до парка. Он начинался большим музеем ВДВ, похожим то ли на два раскинувшихся крыла, то ли на мост с аркой. Перед зданием возвышался памятник десантнику с военным и мечтательным мальчиком, запускающим самолетик.

— Это что такое? — Ворон притормозил и потер подбородок.