Сегодня над портом Инадзумы стоял туман. В воздухе было тихо, слышался лишь шепот волн, ударяющихся о деревянные сваи.
Из белесой завесы показалась фигура, двигающаяся с точностью, словно по отработанному плану. Это был Каэдэ Сорано.
Белые волосы спадали ему на плечи, закрывая лоб и уши. Его голубые глаза были холодными и отстраненными, словно ледники Драконьего хребта. Он огляделся: у ворот стояли стражники, у причала суетились торговцы. Каэдэ не принадлежал этому месту — он был чужим здесь.
Его черные шаровары слегка шуршали при каждом шаге, босоножки не оставляли следов на камнях. На нем была свободная футболка, скрывающая телосложение.
— Ваш пропуск, пожалуйста, — сказала женщина, перегородив ему путь.
Она была в кимоно цвета индиго, выглядела лет на двадцать пять. В руках у нее была печать, и голос звучал уверенно, хотя в глазах проскользнула тень сомнения.
Каэдэ протянул ей свиток с печатью Ли Юэ.
Женщина развернула его и на миг замерла: у края документа виднелся почти незаметный узор, нанесенный особыми чернилами с примесью анемо-порошка. Это была не настоящая бумага, а искусная подделка.
— Всё в порядке, — тихо произнесла она и вернула пергамент.
Каэдэ ничего не ответил. Просто шагнул вперед и пошел дальше по улицам, где запах жареного тофу смешивался с морской солью.
Даже здесь люди выглядят как бледные тени, бредущие под тяжестью собственной никчемности. Говорят, что в этом месте нельзя было использовать Глаз Бога, и все, кто осмеливался это делать, рано или поздно оказывались арестованы. Лишенные своего дара, они постепенно теряли рассудок, их разум помутнялся, и они превращались в пустые оболочки. Но с появлением человека, известного как Путешественник, всё изменилось — охота на обладателей Глаза Бога была отменена. Забавно, как один бунт способен перевернуть правила этого места. Брат, должно быть, уже ждёт меня. Он уверен, что я приду работать и служить на благо этого места, будто у меня нет иного пути, кроме как оставаться рядом с ним. Как же ему нравится играть роль старшего наставника. Даже в академии он любил строить из себя главного, и по отношению ко мне, и к другим. Но его советы чаще оборачивались для людей петлёй на шее, ведь он слишком наивен и добродушен, чтобы раздавать наставления.
Пока я шел, мороженное что я купил на прилавке, постепенно начало таять, одна из капель упала прямо мне на босоножку, но я предвидел это и не стал уворачиваться от этой капли. Я не знал, куда мне идти, однако по пути я замедлял шаг и ловил обрывки разговоров, дабы найти ее.
Каэдэ завернул за угол, и шум улицы резко усилился, накрыв его волной людских голосов и запахов.
— Эй, дружище, сегодня удача на твоей стороне! — весело воскликнул парень, загородив ему дорогу.
Это был молодой человек с взъерошенными рыжими волосами, собранными в высокий хвост, и сияющими зелеными глазами. Он был одет в простую, но аккуратную одежду и держал в руках деревянный поднос с шариками данго. За спиной у него виднелась корзина, доверху наполненная такими же сладостями. От него исходила атмосфера простоты и непринужденности, которая Каэдэ чувствовал, как чужую, и она заставила его отступить на шаг.

— Ты выглядишь так, будто тебе нужен небольшой перерыв. Хочешь попробовать? Это данго из сладкого мисо, сегодня я продаю их по особому поручению от клана Камисато. Их рецепт — это секрет, но я могу сказать, что они тают во рту.
Парень протянул ему одну палочку, на которой было три шарика. Каэдэ замер. Он не был готов к такому прямому и открытому общению. Всю свою жизнь он учился избегать подобных ситуаций. Он посмотрел на поднос, затем на лицо собеседника.
Каэдэ медленно, почти с опаской, взял угощение.
— Я Тома, — сказал парень, не дожидаясь ответа, — управляющий кланом Камисато. Если ты здесь по делам, можешь всегда рассчитывать на мою помощь. Я могу быть очень полезным!
Каэдэ слегка кивнул. Он не собирался представляться. Данго были сладкими, как и обещал Тома, но Каэдэ не почувствовал их вкуса. Его ум был занят анализом этой неожиданной встречи. Он поспешно съел данго и продолжил свой путь. За спиной он слышал, как Тома снова зазывает прохожих. "Как странно", — подумал Каэдэ. Этот парень был слишком открыт, слишком легко заводил знакомства.

— Привет, брат!
Голос Харүто звенел, как колокольчик на ветру. Он раскинул руки, будто собирался
обнять меня, но замер, вспомнив, как я отстранялся в детстве.
— Ты всё-таки смог добраться сюда. Удивительно, как ты прошел?
— Да так...
Я потянул гладкий пропуск из кармана шаровар,
позволив ему мелькнуть перед глазами брата.
— Раздобыл кое-где документы.
— Ха! Мог бы у меня взять, мы же братья, как никак.
Он щелкнул пальцами, и охранники у ворот синхронно выпрямились.
— Интересно, их так дрессировали? Ты даже не предупредил, что приедешь так рано. Неужели уже сдал все экзамены?
— Конечно. Далось с трудом, но справился.
Я наклонил голову, пряча лицо за прядью волос.
"С трудом. Да. Пришлось искусственно ошибаться в уравнениях, чтобы не вызвать подозрений."
— Восемьдесят баллов...
Харүто хлопнул меня по плечу.
— Горжусь тобой! Знаю, математика тебе давалась тяжело. Помнишь, в школе ты два часа решал ту задачу про гирьки?
— Помню.
"Помню, как ты не заметил, что я нарочно тянул время, чтобы учительница поставила тебе "отлично" вместо меня."
Он махнул рукой, и охранники распахнули тяжелые ворота с гербом Тэнрё.
— С этого дня ты — часть комиссии! Пойдем, кофе попьем. У меня свой кабинет.
Я последовал за ним, отмечая про себя детали: каменные плиты с трещинами от времени, запах ладана из ближайшего храма, тень кошки на стене. Все это было куда интереснее его слов о «великой миссии»
"Старший инспектор. За год. Либо он гениален, либо слепо предан. Судя по блеску в глазах — второе. Зачем ему это? Собирать бумажки, угождать вышестоящим... Игра в службу. Но если он счастлив — пусть. Меня это не касается."
— Вот он, мой «трон»! —
Харүто распахнул дверь кабинета, заставленного папками с печатями «Совершенно секретно». На стене — указ сегуна в позолоченной раме.
— Впечатляет.
Я сел в кресло, смотря, как он суетится с кофейником. Его движения были резкими, как у подростка, пытающегося казаться взрослым.
— Родители передавали привет, кстати.
Он поставил передо мной чашку.
— Мама просила тебе напомнить про лекарства. Говорит, ты забываешь...
— Я не забываю.
Просто не принимаю. Но зачем ему это знать?
— Всегда ты такой...
Он покачал головой, но улыбка не исчезла.
— Ладно, к делу. Завтра тебе предстоит проверка складов в порту. Документы уже подготовил.
Он протянул папку. Я открыл ее, пробегаясь глазами по строчкам.
— Интересно.
Слишком просто. Проверить запасы, сверить цифры... Идеальная работа для того, кто хочет оставаться невидимкой.
— Если будут вопросы — спрашивай!
Харүто хлопнул себя по груди.
— Я тут все тонкости изучил.
— Спасибо.
Я отодвинул чашку, так и не притронувшись к кофе.
"Он все еще верит, что я нуждаюсь в его опеке. Пусть верит. "
— Эй, Каэдэ...
Голос брата внезапно стал тише.
— Ты... рад, что здесь?
Я замер, глядя на портрет Райдэн над его головой.
Рад? Эмоции — это то, что мешает видеть картину целиком.
— Здесь спокойно. Как в библиотеке.
Он засмеялся, приняв это за шутку. Но я уже продумывал маршрут до порта, вспоминал лица торговцев из толпы и то, как Тома пытался меня заговорить. Склады. Место, куда стекаются все нити. Идеально.
— Пойду.
Я встал, поправляя оверсайз-футболку.
— Нужно освоиться до завтра.
— Конечно!
Он поднялся следом, но не стал настаивать.
— Если что — я рядом.
Каэдэ вышел из здания Тэнрё, холодный ветер запутал его белые волосы, словно пытаясь утащить в серое небо. Он шел по мостовой, где тени от фонарей ложились, как полосы на шкуре тигра. Где-то вдали кричал продавец жареных шариков данго, но звук казался приглушенным — будто весь мир обернулся ватой.
«Проверка складов... Рутинная задача для слепого исполнителя вроде меня.»
Его пальцы непроизвольно сжали край оверсайз-футболки. Внезапно память, словно проклятый дух, вцепилась в сознание. Жара. Ли Юэ. Детская площадка за школой, где песок слипался в комья от вчерашнего дождя. Харуто, в потрепанной рубашке с вышитым драконом, копал яму у забора. Его голос звенел, как колокольчик:
— Каэдэ! Смотри, я нашел червяка! Он, наверное, хочет пить. Дай мне свою бутылку!
— Это червь. Ему нужна грязь, а не вода.—ответил семилетний Каэдэ, не отрываясь от книги о механизмах древних руин. 
— Но он же живой! — Харуто тыкал палкой в землю, поднимая тучи пыли.
Шум шагов. Группа мальчишек, старше на голову, окружила песочницу. Их лидер, Тоши с шрамом на щеке, пнул ведро Харуто.
— Эй, сопляк! Это наше место. Сваливай!
— Давайте... давайте вместе играть!
Харуто вскочил, держа в руках мокрого червя.
— Можем построить замок с подземными ходами!
— Ты глухой?
Тоши ударил его палкой по спине. Харуто ахнул, но не отпустил «друга».
— Убирайся, пока целый!
Каэдэ прищурился. Он встал, вытряхивая песок с книги. В кармане лежала плитка шоколада — подарок учительницы за «примерное поведение».
— Песочница принадлежит муниципалитету, — сказал он, подходя. Его голос звучал как у взрослого, читающего объявление.
— Статья 14, пункт 3. Конфликты здесь запрещены.
Тоши фыркнул:
— Ты кто вообще? Его телохранитель?
— Я — Каэдэ. А это, — он развернул фольгу,— швейцарский шоколад. Редкий.
Глаза мальчишек загорелись. Тоши облизал губы:
— И... и что?
— Делитесь территорией — делюсь шоколадом. Нет — я расскажу старосте, что вы курили за гаражами.
Тишина. Харуто смотрел на брата, широко раскрыв глаза. Каэдэ разломил плитку, протягивая кусок.
— Выбирайте.
Мальчишки, бормоча, взяли шоколад. Тоши плюнул, но отошел к качелям.
— Каэдэ, спасибо!
— Иди домой. Мама ждет.
— Но... мы же можем играть вместе теперь!
— Нет.
Каэдэ сел на край песочницы, открывая книгу.
— Ты испачкал мне страницы..
Харуто медленно побрел к выходу, обернувшись на прощанье. Тоши, жуя шоколад, хлопнул Каэдэ по плечу
— Ты норм. В отличие от этого плаксы.
Каэдэ остановился у ларька с уличной едой, запах масла щекотал ноздри.
«Он до сих пор не понимает. Я не предавал его. Я устранял неэффективность. Слезы — лишние траты энергии
Он купил шарик данго, наблюдая, как карамель стекает по палочке. Вкус был приторным, как воспоминания.
«Харуто выжил. Стал старшим инспектором. Его доверчивость оказалась полезной. Но если он снова окажется в песочнице с палками — я не стану его спасать. Не дважды.»
Где-то зазвонил колокол храма. Каэдэ бросил недоеденный десерт в урну и исчез в толпе, как чернильная капля в океане.
Камни под ногами были теплыми, будто впитали солнце, которое уже начало клониться к горизонту. Каэдэ шагал вверх по ступеням, едва касаясь их босоножками, словно его вес не имел значения. Колокол звонил снова — глухой, ритмичный звук, напоминающий сердцебиение спящего дракона.
«Интересно, сколько из этих людей поднимаются сюда из страха, а сколько — из надежды?».
Его взгляд скользнул по спине старухи, опирающейся на посох с резным изображением молнии. Ее пальцы судорожно сжимали четки, будто каждая бусина была обетом.
— Благословения Электро Архонта всем страждущим!
Голос раздался слева. Молодой монах в белоснежном хаори раздавал листки с молитвами. Его улыбка была натянутой, как струна сямисэна.
— Вы новичок? Возьмите, это поможет очистить душу.
Каэдэ взял бумагу, не замедляя шага. Иероглифы гласили:
«Великая Райдэн, даруй нам силу принять твою волю».
— Благодарю.
Он свернул листок в трубочку, сунув в карман.:
«Принять волю. Как удобно — превратить покорность в добродетель.»
Паломники вокруг шептали молитвы, их голоса сливались в гул, похожий на жужжание пчел. Каэдэ ловил обрывки.
— ...сын мой болен, прошу исцеления...
— ...урожай снова скудный, может, гнев Сегуна...
— ...охотники за Глазом Бога вс-е еще в тюрьмах...
Он поднял голову, оценивая оставшийся путь. Храм Наруками возвышался над облаками, его крыши с загнутыми краями напоминали когти. Громовые шары по бокам лестницы мерцали фиолетовым, но ни одна искра не потянулась к нему.
«Неужто Электро игнорирует даже здесь? Или я просто недостаточно... интересен?»
— Эй, парень!
К нему подошел мужчина в поношенном кимоно, пахнущий морепродуктами.
— Ты знаешь, сколько еще идти до вершины?
— Зависит от того, что вы ищете.
Каэдэ остановился, отмечая морщины отчаяния на лице собеседника.
—Если благословения — каждый шаг имеет значение. Если виды — вы уже опоздали. Солнце садится.
— Благословения...
Мужчина сглотнул.
— Жена говорит, что Райдэн может вернуть удачу. Наш корабль разбился...
— Удача не зависит от богов.
Каэдэ повернулся, готовясь идти дальше
— Она зависит от того, как вы читаете карты ветров.
— Ты... ты не веришь в Сегуна?
В голосе мужчины дрожал страх, словно он произнес табу.
— Вера требует слепоты. А я предпочитаю видеть.
Он оставил паломника позади, поднимаясь выше. Воздух становился тоньше, но дыхание Каэдэ оставалось ровным.
«Интересно, Райдэн когда-нибудь спускается сюда? Смотрит на этих жалких червяков, ползающих к ее подножию?»
У последних ступеней его остановила девочка лет десяти. В руках она сжимала бумаж-ного журавлика.
— Сэнсэй! Вы хотите передать молитву Архонту? Мама говорит, если сложить тысячу журавли-ков...
— Тысяча журавликов не изменят мир.
Каэдэ присел, чтобы быть с ней на одном уровне.
— Но они могут изменить тебя. Потому что ты потратишь время, веря в чудо.
— Это плохо?
— Нет.
Он встал, смахнув пыль с шаровар.
— Это просто... неэффективно.
Она задумалась, потом вдруг сунула ему журавлика в руку:
— Тогда отдайте его тому, кто в нем нуждается!
Каэдэ смотрел, как она убегает, смешиваясь с толпой. Бумага была теплой от детских ладоней.
«Люди и их наивность - бесполезный хлам. Но, возможно, пригодится как образец местной символики.»
Он сунул журавлика в тот же карман, что и молитву.
Последние ступени вели к площадке перед главным залом. Двери из черного дерева были расписаны золотыми молниями. По бокам стояли монахини с веерами, их лица — маски без эмоций.
— Войди с чистым сердцем, странник.
— Чистота — понятие относительное.
Пробормотал Каэдэ, но шагнул внутрь. Запах ладана ударил в ноздри. Зал был полутемным, лишь алтарь в центре освещался лучом света через круглое окно под куполом. На нем — статуя Райдэн в доспехах, меч в руке направлен вниз, будто пронзая саму землю.
Каэдэ замер, чувствуя, как воздух вокруг сгустился от внезапного присутствия чего-то древнего. Из-за колонны, обвитой алыми лентами с
молитвами, вышла Яэ Мико. Ее кимоно, цвета сумеречного неба, скользило по полу, от-крывая ноги выше колен. Сандалии цокали, словно отбивая
ритм тайного обряда.
Тихий вечер окутал горные склоны Инадзумы мягким светом, и лишь стрекот цикад да шелест ветра в ветвях кленов нарушали покой. У подножия ступеней храма Наруками показалась фигура — юноша с холодным взглядом, остановившийся, чтобы рассмотреть очертания древнего строения.
На верхней площадке, у ворот, его встретила она. Яэ Мико. Её появление словно растворилось в воздухе, и всё же — присутствие ощущалось слишком остро. На ней было кимоно, которое явно не предназначалось для служительницы, — наряд был скорее изысканным, чем официальным.
Каэдэ поднял глаза — и застыл, будто врасплох застигнут. В таком обличье её не видел никто из местных.
— Добрый вечер, — Яэ Мико изогнула губы в лёгкой, почти ленивой улыбке. — Не ожидала повстречать кого-то здесь в столь поздний час. Любопытное совпадение, не находишь?
— Мне захотелось осмотреть достопримечательности, — ответил Каэдэ ровно, без малейших эмоций. — Этот храм упоминался в записях. Его называют одним из древнейших религиозных мест Инадзумы. Построен ещё до Войны Архонтов. Первая служительница — Хакусин, родоначальница вашего клана и предок всех кицунэ. Ныне храмом правит Яэ Мико — лисица, живущая уже тысячу лет.
— О, — её взгляд скользнул по нему, как острый нож. — Слухи путешествуют быстрее, чем листья по ветру. И что же ещё ты знаешь о… ней?
— Утверждают, у неё прочные связи с сёгун Райдэн, — Каэдэ произнёс спокойно. — Говорят, они близки.
Мико чуть сузила глаза, но уголки губ предательски дрогнули.
— Ты говоришь так, словно собираешь досье. Скажи, чужеземец, — её голос стал мягче, но с оттенком насмешки, — разве не местный ли ты, что задаёшь подобные вопросы?
Штаб комиссии Тэнрё напоминал улей, где вместо пчел суетились люди в форменных хаори с гербом молнии. Каменные стены, испещренные трещинами от веков землетрясений, поглощали шум голосов, превращая его в глухой гул. Каэдэ стоял у входа, отмечая детали: охранник у лестницы, потирающий запястье со шрамом; клерк, прячущий флягу с сакэ за папкой; трещина в потолке, похожая на карту забытых островов.
— Брат!
Харуто бросился к нему, едва не опрокинув стопку документов. Его рука схватила Каэдэ за плечо, словно проверяя, не мираж ли перед ним.
— Где ты пропадал? Уже комендантский час!
— Осматривал храм Наруками.
Каэдэ отстранился, поправляя смятый край футболки.
— Всегда хотел увидеть его изнутри.
«Ложь скользнула легко, как всегда. Харуто проглотит — он верит в «любознательность» младшего брата.»
— Ну... ладно.
Харуто вздохнул, проводя рукой по затылку.
— Но теперь у тебя есть комната! Вернее... ..номер. С напарником.
— С напарником?
Каэдэ приподнял бровь, хотя уже знал ответ.
«Все по плану. Одиночество привлекает подозрения. Компаньон — идеальная мишень для наблюдений.»
— Эй, осторожно!
Резкий толчок в плечо заставил Каэдэ сделать шаг в сторону. Перед ним стоял парень в белом пиджаке и футболке, обтягивающей рельефные мышцы. Его золотые волосы торчали
в стороны, будто он только что схватился с грозой.

«Акияма. 22-23 года. Помощник детектива.Я видел его досье в папке. Вспыльчив, им-пульсивен... и глуп, как валун. »
Мысленно отметил Каэдэ, сканируя его позу: сжатые кулаки, вздернутый подбородок, синие глаза, горящие вызовом.
— Этот задохлик? - Акияма фыркнул, окидывая Каэдэ презрительным взглядом.
— Ты, Харуто, серьезно? Лучше я один буду таскать ящики!
— Акияма!
Харуто вскинул руки, словно разнимая драку.
— Он мой брат. И он будет твоим напарником.
— Брат?
Акияма скривился, будто попробовал прокисший уксус.
— Ну ладно... Но если замешкаешься на складе — брошу на акул.
«Интересно. Угрозы вместо приветствия. Как... мило»
— Вы будете жить в одной комнате.
—…кровати отдельные!
Добавил Харуто, словно это должно было смягчить удар. Каэдэ кивнул, сохраняя маску безразличия.
«Комната. Общая. Значит, каждое его движение будет на виду. Но и его слабости станут моими инструментами».
— Если придется, я не возражаю
Произнес Каэдэ вслух, глядя, как Акияма сжимает челюсть.
— Ты кладовщик, — сказал Харуто, пока Акияма тыкал пальцем в грудь Каэдэ.
— Кладовщик?
Каэдэ позволил легкому удивлению окрасить голос.
«Значит это теперь не просто проверка документов на складе?»
«Харуто... ты все еще видишь меня слабым. Но это к лучшему».
— Да!
Харуто улыбнулся, не замечая ледяного блеска в глазах брата.
— Акияма покажет тебе дорогу завтра.
— Не переживай, новичок, все будет нормально...
Акияма повернулся, демонстративно разминая плечи.
—…если не сбежишь до рассвета.
«Сбежать? Зачем? Ты — открытая книга, Акияма. Каждая гримаса, каждый жест — страницы, которые я уже листаю. Твое презрение ко мне — слабость. Твоя вспыльчивость — рычаг. В любом случае... ты идеальный щит. Или меч, если правильно направить».
— Пошли. Покажу наш дворец.
Акияма двинулся к лестнице, даже не оглянувшись.
Коридор второго этажа был узким, стены окрашены в выцветший индиго. Акияма шел впереди, его шаги гулко отдавались в тишине. Каэдэ отмечал каждую деталь:
«Сбитые кулаки — возможно, часто дерется.»
«Запах сосновой смолы — работал с древесиной? Или взрывчаткой?»
«Шрам на задней стороне шеи — старый, но глубокий. Значит, не раз рисковал жизнью.»
— Вот.
Акияма распахнул дверь с скрипом. Комната, хоть и скромная, дышала духом Инадзумы: стены были оклеены бумажными обоями с узором из молний и лепестков сакуры, вы-тканными золотыми нитями. Вместо кроватей — два низких матраса-футона, аккуратно застеленных простынями цвета индиго. Над ними висели пологи из легкого шелка, что-бы отгородить спальные места, но сейчас они были собраны в стороны, как крылья ци-кад.
Стол в центре, сделанный из темного дерева яндзу, был покрыт картой Инадзумы с от-метками красными чернилами. Рядом лежали свитки с печатями Тэнрё и потрепанный томик стихов о «Вечности». Керосиновая лампа, хоть и треснутая, стояла на резной под-ставке в форме волны — отсылка к островам архипелага. На стене, вместо постера, висел свиток с каллиграфией: «Молния не знает сомнений» — девиз комиссии. Под ним на пол-ке красовались миниатюрная статуэтка син-но ками (божества грома) и пара катана в простых ножнах, прислоненных так, будто их редко использовали. Окно с деревянной решеткой выходило на внутренний двор, где росла старая сакура. Ее ветви, усыпанные розоватыми цветами, отбрасывали узорчатые тени на татами. У двери стояла плетеная корзина с парой соломенных сандалий — явно акиямовы, брошенные впопыхах.
Даже в такой крохотной комнате чувствовалась строгость и эстетика Инадзумы: ничто не нарушало порядок, кроме слегка смятого угла карты, где Акияма, вероятно, опирался локтем, планируя «подвиги».
— Твой футон справа.
Бросил Акияма, швырнув свой рюкзак на левый который был через стенку.
— И не трогай мои вещи.
— Не беспокойся.
Каэдэ поставил сумку у футона.
— Я не вор.
— Вор?
Акияма резко обернулся.
— Ты вообще понял, где ты? Здесь либо работаешь, либо сгниваешь.
«Сгниваешь... Как поэтично. Но разложение — процесс химический. А химию можно контролировать».
— Спасибо за совет.
Каэдэ сел на кровать, снимая босоножки
— Тогда, пожалуй, начну с работы.
Акияма замер, будто ожидая издевки. Потряс головой и начал рыться в рюкзаке, доста-вая пачку сигарет.
— Куришь?
— Нет. Дым мешает видеть детали.
— Детали?
Акияма фыркнул, зажигая сигарету.
— Ты тут скоро поймешь, что детали — это хлам. Выживает тот, кто сильнее.
«Сильнее..»
Каэдэ наблюдал, как дым клубится под потолком.
— Ты говоришь, как дикарь. Но даже дикарей можно приручить».
— Надеюсь, ты не против открыть окно?
Каэдэ встал, уже протягивая руку к раме.
— Против!
Акияма вскочил, блокируя ему путь.
— Здесь сквозняки. И ночью воры лезут.
Каэдэ пристально разглядывал двуручный клинок, прислоненный к стене. Оружие было массивным, с изогнутым лезвием, напоминающим коготь зверя. Рукоять обмотана черной кожей, усеянной заклепками в форме молний, а на гарде красовался символ комиссии Тэнрё — переплетенные вихри. По всей длине клинка шли прожилки фиолетового кри-сталла, мерцавшие даже в полумраке, словно в них застыли искры грозы.
«Кусанаги-но Цуруги... Легендарный меч, перекованный из обломков древних катастроф. Интересно, как он попал в руки этого грубияна? Или это подделка? Элемент Электро, без сомнений. Но Глаз Бога... Если бы он им обладал, вряд ли бы топтался здесь»
— Чего уставился?
Акияма бросил на пол потухшую сигарету, раздавив ее ногой.
— Задумал стащить?
— Просто осматриваю комнату.
Каэдэ откинулся на футон, сложив руки за головой.
— Довольно... аутентично.
— Аутентично?
Акияма фыркнул, срывая с себя пиджак. На его руках застыли шрамы, похожие на ожоги.
— Ты как будто с луны свалился.
«Шрамы от Электро. Значит, оружие настоящее. Импактные заряды? Или последствия неправильного контроля стихии... Любопытно. Но пока не время копать»
— Этот меч... Он твой?
— Ага.
Акияма провел пальцем по воздуху, имитируя удар.
— Одним взмахом разрываю волков-юкай в клочья. Не то что ты, кладовщик.
— Впечатляет.
Каэдэ притворно вздохнул
— Жаль, детектив Кимура не взял тебя на задание.
«Самого детектива здесь нет, и, судя по всему, он занят заданием – вполне логичное объяснение его отсутствия. Между тем, Акияма остался здесь»
— Кимура...
Он с силой швырнул подушку в угол.
— Сам напросился в ловушку! Если бы я пошел туда, я бы не дал никому и шанса...
«Так вот откуда злость. Его не взяли на задание. И теперь он вымещает это на мне»
— Спецзадание на Рюко-Тан.
Продолжил Акияма, бесцельно перебирая вещи на столе
— Там банда контрабандистов прячет Глаза Бога в трюмах. А Кимура... Сказал, я «слиш-ком горяч».
— А ты и правда горяч.
Каэдэ улыбнулся, наблюдая, как тот сжимает кулаки.
— Как неостывшая кузница.
— Ты...
Акияма шагнул к его кровати, тень от его фигуры накрыла Каэдэ.
— Считаешь себя умным, да?
«Один неверный шаг — и он ударит. Но именно это мне и нужно. Пусть выплеснет гнев здесь, а не на складе.»
— Ум — это не то, что нужно здесь выставлять напоказ
Каэдэ поднялся, встречая его взгляд.
— В отличие от мышц.
Акияма замер, дыхание учащенное, как у загнанного зверя. Фиолетовые искры заплясали на его пальцах.
— Знаешь, что случается с выскочками?
— Их отправляют на Рюко-Тан?
Каэдэ наклонил голову, словно любопытный ученый.
— Или заставляют жить с теми, кого они раздражают?
Искры погасли. Акияма отступил, сжавшись в комок ярости и растерянности.
— Ты... чертов наблюдатель
Он плюхнулся на свой футон, сдирая футболку через голову.
— Ладно, спи. Завтра увидишь, что такое настоящая работа .
«Работа... Да, проверка складов. Но что они перевозят под видом риса?»
Каэдэ лег, глядя в потолок, где трещина рисовала карту звезд.
— Акияма, если ты такой сильный, почему не сбежишь отсюда?
Тишина. Затем хриплый смех.
— Потому что я не трус.
Акияма повернулся к стене.
— И когда Кимура вернется... я докажу, что достоин быть рядом.
«Доказать. Как просто. Как по-детски.»
Через минуту Акияма уже храпел, сжимая подушку, будто это враг.
Каэдэ приоткрыл окно, впуская запах ночного моря. Где-то вдали, за тучами, сверкнула молния.
Проснувшись в 7:30, я уже знал, что Акияма проиграет эту гонку со временем. Он храпел, сжимая подушку, как будто это был его заклятый враг.
«Интересно, снится ли ему, как он доказывает свою ценность Кимуре?
Я оделся в свою привычную белую куртку, черную футболку и штаны-оверсайз, поправив волосы, которые, кажется, никогда не подчинятся полностью. В 8:10 мы уже вышли на улицы Инадзумы, где утренний туман смешивался с запахом жареного угря и соли.
Улицы Инадзумы оживали медленно, словно нехотя подчиняясь солнцу. Рыбаки тащили сети, их голоса перекрывал крик чаек. Акияма шагал впереди, его золотые волосы торчали в разные стороны, будто он сражался с ветром. Каэдэ следовал за ним, отмечая каждую деталь: трещины на мостовой, выцветшие вывески лавок, старуху, продающую аму-леты от «гнева Электро».
— Ну что, готов, новичок? — Акияма обернулся, язвительно ухмыляясь. — Сегодня будешь таскать ящики целый день.
— Разве наша задача не проверить документацию и материалы? — Каэдэ поднял бровь, наблюдая, как мышцы на лице Акиямы напряглись.
— Чёрт, ты уже всё наперёд знаешь! — тот фыркнул, ускоряя шаг. — Ладно, пошли быст-рее. Склад на корабле «Мидзухо», и если опоздаем, капитан устроит нам ад.
Каэдэ кивнул, но замедлился у здания с вывеской «Издательский дом Яэ». Витрина ло-милась от новелл с яркими обложками: «Лунный поцелуй», «Тайны сакурового сада»,
«Любовь сквозь вечность». Издательский дом Яэ был похож на пестрый веер, раскрытый посреди серых улиц Инадзумы. Над входом висела деревянная табличка с
резным профилем лисы — символом Гуудзи.
«Так вот где она прячет свои когти... Под обложками с розовыми сердечками»
Акияма схватил меня за плечо, пытаясь утащить прочь, но я выскользнул из его хватки, как угорь.
— Ты серьезно?! — он зарычал, указывая на часы с циферблатом в форме молнии. — У нас через двадцать минут проверка!
— Тогда тебе стоит перестать тратить время на крики, — парировал я, разглядывая витрину.
Продавщица, словно чувствуя спор, подошла ближе, её улыбка была слаще рафинада:
— Может, вам что-то по душе? Вот новинка — «Любовный дневник электромага». Главный герой...
— Нам не интересно! — Акияма перебил её, но я уже листал страницы.
«Герой — маг Электро, влюбленный в смертную. Борьба, страдания, финал с жертвой ради «вечности». Как банально. Но если это пропаганда... Тогда каждая слеза
читателя — капля в океан покорности Райдэн.»
— Сколько таких книг вы продаете?
— Тысячи! — девушка всплеснула руками. — Госпожа Яэ лично одобряет каждую исто-рию
Акияма закатил глаза:
— Чёрт, да ты фанат этой лисицы! Пошли, а то опоздаем!
— Подожди, — я достал молитвенный лист из кармана, сравнивая почерк с подписью под предисловием.
— Эй, кладовщик! — Акияма вырвал листок, смяв его. — Ты вообще меня слышишь?
Внезапно дверь издательства распахнулась, и наружу вывалилась группа девушек-подростков, щебетавших о «мистере Электро». Одна из них, заметив Акияму, захихикала:
— Смотрите, это же персонаж из «Меча и молнии»! Настоящий воин Тэнрё!
— Чего?! — Акияма покраснел, как рак. — Я не...
— О, он даже похож! — вторая девушка достала новеллу с обложкой, где мускулистый мечник с золотыми волосами обнимал хрупкую героиню.
«Вот оно. Его ахиллесова пята. Не шрамы, не гнев... а смущение. Как забавно».
— Давайте сфоткаемся! — первая девушка потянула Акияму за рукав.
— Отстаньте! — он отпрянул, роняя книгу. — Мы заняты!
Я поднял новеллу, пробежав глазами аннотацию:
«Он — гроза врагов Сегуна. Она — простая библиотекарша. Их любовь перевернет Инадзуму...»
— Довольно точное попадание, — я показал обложку Акияме, где герой был изображен с мечом, точь-в-точь как «Кусанаги-но-Цуруги». — Тебе стоит потребовать гонорар.
— Заткнись! — он выхватил книгу, швырнув её на полку. — Это совпадение!
Продавщица, воспользовавшись моментом, сунула мне в руки брошюру:
— У нас есть эксклюзивное интервью с Гуудзи! Только сегодня — с автографом!
На странице красовалась фотография Яэ Мико с подписью: «Вечность — это история, которую мы пишем вместе».
— Спасибо, — я сунул брошюру в карман, чувствуя, как Акияма тащит меня за куртку
— Хватит! — он прошипел, вываливаясь на улицу. — Если из-за тебя Кимура меня обратно не возьмет...
Оставшийся путь до порта они молчали. Акияма гнал впереди, ломая ветки сакуры, попадавшиеся под ноги.
Корабль «Мидзухо» скрипел старой древесиной, словно стонал под тяжестью тайн. Трюм, освещенный тусклыми фонарями с аметистовым свечением, был заставлен ящи-ками, обвязанными веревками и печатями Тэнрё. Воздух пропитался запахом соленой моры, смешанным с металлическим душком ржавчины. На стенах висели карты Инадзумы с пометками кроваво-красными чернилами, а под потолком качалась клетка с огненным хорей-птицей — символом удачи для моряков. Ее тревожное чириканье эхом отражалось в узких проходах между стеллажами.
Акияма швырнул папку на стол, с которого осыпались хлопья засохшего воска.
— Двигай живее, новичок! — Его голос гулко разнесся по трюму. — Если к закату не проверим все метки, капитан нас на корм акулам отдаст.
Каэдэ провел пальцем по пыльной поверхности ящика, отмечая сколотую печать Электро.
— Акулы предпочитают свежее мясо, — ответил он, открывая крышку. — Мы же, судя по всему, уже протухли.
Акияма фыркнул, выдергивая из ящика пачку документов. Его перчатки были испачканы чернилами, а на лбу блестел пот.
— Ты вообще понимаешь, что мы ищем? — он тыкнул пальцем в строку «Рис, сорт высший». — Вот это вот всё должно совпадать с цифрами! Ни больше, ни меньше.
— То есть, если вместо риса здесь... ну, скажем, песок? — Каэдэ приподнял бровь, наблюдая, как Акияма напрягается.
— Не умничай! — тот швырнул папку обратно. — Просто сверяй.
«Сверять. Как просто. Как скучно. Но даже в скуке есть узоры. Вот трещина на печати — кто-то уже вскрывал этот ящик. А вот следы соли на полу... странно для «риса»
Он потянул за угол мешка с вышитой меткой «Рис.Фонтейн». Ткань поддалась с шелковым шорохом, и в нос ударил резкий запах моры.
«Мора. Много моры. Интересно, сколько архонтов стоит эта партия? И кому понадобилось прятать золото под зерном?».
— Нашел гниль? — Акияма бросил взгляд через плечо.
— Нет. Просто любопытствую, — Каэдэ завязал мешок, стирая пальцы о куртку.
«Если это контрабанда Тэнрё, то Харуто... брат... ты в курсе? Или ты тоже пешка?»
К полудню жара в трюме стала невыносимой. Акияма расстегнул верх рубашки, вытирая шею грязным рукавом.
— Черт, это как сидеть в желудке древнего зверя! — Он пнул ящик, от чего тот треснул, рассыпав опилки. — Сколько можно?!
Каэдэ, не отрываясь от списка, протянул ему флягу с водой.
— Утоли гнев. Или ты боишься, что Кимура увидит, как ты ругаешься с деревяшками?
Акияма выхватил флягу, выпивая залпом.
— Кимура... — он сжал металл так, что пальцы побелели. — Он бы уже всё проверил за час.
— Потому что он детектив, а ты... — Каэдэ сделал паузу, ловя его взгляд. — Помощник, который ненавидит цифры.
— Заткнись! — Акияма швырнул флягу в стену. — Ты вообще кто такой, чтобы меня судить?!
«Кто я? Наблюдатель. Тот, кто видит, как твои кулаки дрожат не от злости, а от страха. Страха, что ты так и останешься «помощником».
— Я тот, кто задает вопросы, — ответил он вслух. — Например, почему Тэнрё перевозит мору под видом риса?
Акияма замер. Фиолетовые искры заплясали на его кулаках
— Ты... что намекаешь?
— Ничего. Просто заметил, что «рис» здесь странно блестит.
Наступила тишина, нарушаемая лишь скрипом корабля и трепетом хорей-птицы. Акияма подошел к мешку, развязал его, и золотые монеты высыпались на пол с мелодичным звоном. Его лицо исказилось.
— Это... Это же...
— Контрабанда, — закончил Каэдэ. — И если мы её нашли, то кто-то очень не хочет, чтобы мы жили.
Акияма схватился за меч, но Каэдэ остановил его жестом.
— Не спеши. Сначала подумай: кто в выгоде? Капитан? Тэнрё?
Акияма выругался, выбежав на палубу, чтобы «подышать». Каэдэ остался в трюме, пере-бирая монеты. Где-то на палубе зазвенел колокол, а ветер донес обрывки песни матро-сов. Но в трюме, среди теней и золота, было тихо.
Слишком тихо.
Трюм корабля «Мидзухо» погрузился в полумрак, лишь блики солнца, пробивавшиеся через щели палубы, резали темноту золотыми полосами. Воздух гудел от напряжения, как натянутая тетива. Капитан Такаши медленно шел между ящиков. Он остановился у мешка с морой, который Каэдэ не успел замаскировать. Его пальцы, украшенные кольцами с
сапфирами, легонько постучали по грубой ткани
— Любопытный узор... — он повернулся, улыбка растянулась, обнажив слишком белые зубы. — Говорят, в Ли Юэ такие мешки используют для перевозки фейерверков. А у нас... — он резко дернул
за веревку, и горсть монет рассыпалась по полу с мелодичным звоном. — ...для золота. 
Каэдэ склонил голову, наблюдая, как капитан подбирает одну из монет, поднося ее к свету
— Фейерверки опасны, — ответил он спокойно. — Могут сжечь корабль.
— Верно, — Такаши бросил монету в воздух, ловя ее ладонью. — Но золото... оно горит иначе. Например, в карманах слишком любопытных кладовщиков.
— Я лишь сверяю накладные, — Каэдэ открыл папку, демонстративно тыча пером в стро-ку «Рис». — Если здесь ошибка, стоит сообщить комиссии.
— О, комиссия... — Такаши засмеялся, звук был густым, как смола. — Они такие занятые. Войны, указы, охота на Глаза Бога...
Он шагнул ближе, запах сандалового масла смешался с морской солью.
— Скажи, Каэдэ... — голос капитана стал шепотом, будто делился секретом. — Ты веришь в то, что пишешь в этих бумажках?
«Он проверяет меня. Или хочет завербовать? Нет... он наслаждается игрой. Как кот с мышью.»
— Бумаги не требуют веры, — Каэдэ встретил его взгляд, не моргнув.. — Только точности.
— Точно! — Такаши хлопнул в ладоши, эхо прокатилось по трюму. — Но иногда точность... убивает. — Он резко схватил Каэдэ за запястье, сжимая так, что
кости затрещали.
— Например, если кто-то узнает, что ты нашел то, чего не должно быть здесь
Каэдэ не дрогнул. Его свободная рука медленно потянулась к карману, где лежал бумаж-ный журавлик
— Вы говорите о золоте? Или о том, что оно помечено печатью Фонтейна?
Такаши выпустил его, отступив на шаг. Его глаза сузились, оранжевые зрачки вспыхнули, как лед под лучом света.
— Умный мальчик. Но умные долго не живут.
— Зато глупые становятся пешками, — Каэдэ поправил манжет. — А вы, капитан, вы ведь не пешка?
Такаши рассмеялся, развернулся и направился к выходу, его плащ взметнулся, словно крыло.
Где-то на палубе закричала хорей-птица, предупреждая о буре.
Комната, где содержался капитан Киоши, напоминала клетку для зверя. Стены, некогда обшитые полированным красным деревом, были исцарапаны до грубых волокон. На полу валялись обрывки карт и обломки компаса, а в углу тускло горел фонарь с треснутым стеклом, отбрасывая на стены пляшущие тени. Запах морской соли смешивался с желез-ным душком крови, сочащейся из перевязанной раны на плече Киоши. Окно-иллюминатор было забито досками, лишь узкие лучи света пробивались сквозь щели, освещая лицо пленника — осунувшееся, с синяком под глазом и перекошенное от ярости.
Такаши вошел, притворно напевая мелодию из популярной новеллы Яэ Мико. Его белый халат развевался, словно крылья чайки, а волосы волн танцевали в такт шагам. Он оста-новился перед Киоши, склонив голову с наигранным сочувствием.
— Ой-ой, капитан, — он присел на корточки, вытирая несуществующую пыль с сапог Киоши. — Кажется, вам здесь некомфортно. Нужно больше подушек? Или... — он резко дёрнул за верёвку, впивавшуюся в запястья капитана, — ...молчания?
Киоши вырвался, пытаясь ударить коленом, но Такаши ловко отпрыгнул, рассмеявшись.
— Ублюдок! — прошипел капитан, когда Такаши сорвал скотч с его рта. — Мы так не до-говаривались!
— Договаривались? — Такаши приложил палец к губам, изображая задумчивость. — Ах да, ваш милый «договор»: «Перевези груз, получи мешок моры и исчезни». Но вы же знае-те, капитан... — он достал из кармана золотую монету, подбрасывая её, — ...договоры пи-шутся на воде. Особенно когда одна из сторон... — монета упала на пол с глухим звоном, — ...слишком жадная.
«Жадность. Единственная константа в этом мире. Он взял взятку, думая, что я простой контрабандист.»
Киоши плюнул, едва не попадая в белый халат.
— Ты нарушил всё! Выпусти меня, или мои люди...
— Люди? — Такаши перебил, делая большие глаза. — О, они уже мои! Я принёс им вино, рассказал сказки о «новых возможностях»... — он сел на сундук, качаясь, как ребёнок на качелях. — Вы же знаете, моряки — как дети. Им нужен весёлый капитан, а не старый во-рчун.
Киоши напрягся, пытаясь разорвать путы. «Мёртвый капитан — удобный козёл отпуще-ния. А живой... живой может стать ключом к Тэнрё»
— Зачем тебе всё это?! Зачем ты связал меня?!
— Потому что вы... — Такаши вскочил, резко прижав ладонь к груди капитана, — ...слишком много знаете. А ещё... — он наклонился, шепча на ухо, — ...ваше лицо нужно моим друзьям в Фонтейне. Для «официальных» отчётов.
Киоши замер, осознавая глубину ловушки.
Такаши отступил, поправляя идеальные складки халата.
— Жизнь — интересная штука. Она... — он поймал луч света, пробившийся через доски, — ...иногда нужна, чтобы зажечь огонь. Представьте: капитан Киоши, герой, сбежавший из плена, разоблачает коррупцию Тэнрё! — Он расхохотался, кружась по комнате. — А по-том... — остановился, лицо внезапно став ледяным, — ...погибает от руки предателей. Трогательно, правда?
Киоши сглотнул, понимая, что стал пешкой в чужой игре.
— Ты... сумасшедший.
— Сумасшедший? — Такаши подошёл к двери, обернувшись с улыбкой ангела. — Нет. Я просто люблю истории с хорошим финалом.
Он вышел, оставив Киоши в темноте. В коридоре его уже ждал Наоки, дрожащий, но ре-шительный.
— Всё готово, — пробормотал юнец.
— Отлично, — Такаши потрепал его по волосам. — Теперь иди и сделай наш «несчастный случай»... незабываемым.
Когда дверь захлопнулась, Киоши услышал, как где-то в трюме грохнул ящик. Крик Аки-ямы: «Чёрт, это что, газ?!» — и шаги, спешащие прочь.
Склад корабля «Мидзухо» напоминал лабиринт из теней и деревянных ящиков, скре-плённых верёвками, пропитанными смолой. Свет аметистовых фонарей, подвешенных к потолку, дрожал от сквозняков, проникающих сквозь щели обшивки. Воздух был густым от запаха старой бумаги, морской соли и едва уловимого аромата ладана — будто кто-то пытался заглушить зловоние контрабанды. На стенах висели ржавые крючья для абор-дажных крюков, а под ногами скрипели опилки, рассыпанные для впитывания влаги.
Каэдэ методично перебирал документы, его пальцы скользили по строкам с математи-ческой точностью. Акияма, прислонившись к стеллажу, наблюдал за ним, нервно поку-сывая зубочистку.
— Чёрт... — Акияма швырнул папку на стол, от чего взметнулось облако пыли. — Как ты так быстро всё проверяешь? Даже
Кимура ковырялся дольше.
— Кимура, вероятно, искал не только цифры, — Каэдэ не оторвал взгляда от списка, от-мечая карандашом несоответствие. — А я… экономлю время.
«Кимура искал улики. А я ищу закономерности. Печати Фонтейна на 37% ящиков, следы перегруза в трюме №2… Всё ведёт к одному порту. Но кому?»
Акияма фыркнул, разминая плечи:
— Ладно, гений. Когда закончим, я тебя представлю отцу. Может, повысит до «помощни-ка помощника детектива». Ха-ха!
— Зачем тебе это? — Каэдэ поднял глаза, фиксируя микродрожь в пальцах Акиямы. — Ты же ненавидишь бумажную работу.
— А тебя это волнует?! — Акияма резко выпрямился, искры Электро заплясали на перча-тках. — Не лезь не в своё дело!
Каэдэ отложил документы, сложив руки на столе. Его голос оставался ровным, как гладь озера:
— Ты сам начал. Сын Цуруги Такеши, владельца комиссии Тэнрё… Должен был стать нас-ледником.
Но вместо этого — драки, отчисления, позор. Интересно, что сломалось?
Акияма замер, будто получил удар в солнечное сплетение. Его голос дрогнул
— Ты… откуда…
— Твои перчатки, — Каэдэ кивнул на вышитый герб клана Цуруги на запястье.
— И манера кричать на подчинённых. Типично для тех, кто хочет доказать, что не нуж-дается в титуле.
«Страх быть недостойным. Отец-тиран. Порочный круг, где гнев — единственный выход. Предсказуемо… и удобно»
Акияма схватился за меч, но не вытащил его. Вместо этого он рухнул на ящик, сжав голо-ву руками:
— Папаша… он хотел, чтобы я стал идеальным солдатом. Учился, дрался, вёл себя «как подобает Цуруги». А я…
— он с силой ткнул себя в грудь, — …ненавижу его правила!
Каэдэ молча достал из кармана монету с печатью Фонтейна, положив её на стол.
— Поэтому ты здесь. Бунтовать. Доказывать, что можешь быть кем-то без его имени.
— Заткнись! — Акияма вскочил, но в его глазах читалась не злоба, а отчаяние. — Ты ни-чего не понимаешь!
— Понимаю, — Каэдэ встал, приблизившись на шаг. — Ты хочешь, чтобы Кимура увидел в тебе партнёра, а не груз. Но для этого…
он указал на груду недопроверенных ящиков, — …нужно закончить работу.
«Слабость — жажда признания. Если направить её в нужное русло, он станет идеальным щитом
Акияма сглотнул, опустив взгляд.

— Ладно… — он потянулся к документам, стирая пот со лба. — Но если ты кому-то рас-скажешь про отца…
— Мне неинтересны твои секреты, — Каэдэ вернулся к столу, открывая следующую пап-ку. — Интересны результаты.
Трюм наполнился звуками работы — скрипом перьев, шелестом бумаги, глухими ударами ящиков. Акияма, неожиданно сосредоточенный, сверял номера, изредка бросая взгляды на Каэдэ.
Наоки робко шагнул вперёд, его единственный глаз замерцал под светом кристаллов. Он поправил повязку, неуверенно улыбаясь, но пальцы дрожали, выдав нервное напряжение.
— Эм... всем привет, — голос его дрогнул, будто струна сямисэна. — Я тут новенький. Не покажете, что да как?
Акияма, сидя верхом на ящике с надписью «Рис. Ли Юэ», презрительно фыркнул. Его «Кусанаги-но-Цуруги» лежала рядом, искрясь от недавнего использования.
— Ты кто такой? Стажер? Серьёзно? — он сплюнул на пол, едва не попадая в лужу воды. — Блин, Каэдэ, смотри — у тебя теперь целая свита. Можешь валяться на мешках, пока мы работаем.
Каэдэ медленно поднял взгляд от документа, отмечая каждую деталь:
Обувь Наоки: Чистая, несмотря на грязный трюм.
Пояс с ножом: Слишком дорогой для стажёра. Клинок с гравировкой — стилизованная молния.
Дыхание: Учащённое, но ровное. Тренированное.
«Стажёр? Нет. Его нож — работа кузнецов Фонтейна. Дыхание бойца. И главное… он из-бегает смотреть на цепи с печатями. Боится узнать что-то? Или боится, что узнаю я?»
Наоки протянул руку Акияме, но тот отшвырнул её, как надоедливую муху.
— Извини, новичок, — Акияма скрестил руки, — но ты не заслужил моего уважения. Хо-чешь помочь? Тащи ящики. И не отсвечивай.
— Да, сэр! — Наоки резко кивнул, делая вид, что не замечает издевки. Его взгляд скольз-нул к Каэдэ, будто ища одобрения.
Каэдэ встал, подошёл к стеллажу с маркированными мешками и беззвучно указал на стопку документов.
— Проверь номера. Совпадения отмечай красным, — его голос был монотонным, как шум прибоя. — Ошибки — чёрным.
— Понял, мистер Каэдэ, — Наоки взял папку, но пальцы его сжали бумагу так, что она смялась. — Вы давно тут работаете?
— Первый день, — Каэдэ прищурился, наблюдая, как зрачок Наоки сузился при упомина-нии «первого дня». — Успел нарваться на капитана. Он... интересный собеседник.
Наоки замер, едва слышно сглотнув.
— Капитан... Киоши? — спросил он, слишком быстро, чтобы это было естественно.
— Нет, — Каэдэ наклонился, подбирая упавшее перо. — Такаши.
«Реакция на имя. Зрачки расширились. Пульс участился — видно по сонной артерии. Он знает. Но боится выдать себя. Значит, задача — устранить меня, но без лишнего шума»
Акияма, тем временем, в ярости швырнул ящик на пол.
— Чёртов рис! Тут половина номеров не сходится! — он повернулся к Наоки, тыча паль-цем в груду бумаг. — Эй, стажёр! Иди сюда, помоги!
Парк Ханамидори в полуденном свете напоминал акварельный свиток: алые клёны об-рамляли извилистые дорожки из полированного гравия, а ветви сакур, отягощённые ро-зовыми соцветиями, склонялись к земле, словно стыдясь собственной красоты. Воздух был напоён ароматом цитрусовых деревьев, посаженных вдоль каменной ограды, и едва уловимым запахом ладана из ближайшего храма. Где-то вдали звенел колокольчик рик-ши, а дети смеялись, запуская воздушных змеев в форме карпов. Акияма, семи лет, шаркал босыми ногами по гравию, стараясь не отстать от широких ша-гов отца. Его маленькие пальцы сжимали подарок, сделанный утром в академии: фигурку самурая из обожжённой глины, раскрашенную зо-лотом. «Папа оценит. Он же любит всё, что связано с историей».
Цуруги Такеши, владелец комиссии Тэнрё, шёл впереди, не оборачиваясь. Его желтая куртка развевалось на ветру, а деревянные гэта стучали
по камням, отбивая ритм, похожий на барабанный бой.
— Отец, — Акияма робко дотронулся до его рукава, — посмотри, я сделал...
Такеши остановился так резко, что мальчик едва не врезался в него.
— Глаза вперёд, — голос был ровным, но резал, как отточенный клинок. — Трус смотрит под ноги. Воин — на горизонт.
Акияма проглотил комок в горле, сунув фигурку в складки пояса
— Простите...
Они продолжили путь. Лепестки сакуры падали на плечи Акиямы, цепляясь за шёлк его детского кимоно цвета морской волны.
В пруду, пересекавшем парк, плавали карпы-кои, их золотые чешуйки вспыхивали в сол-нечных лучах, как монеты, брошенные в воду
для загадок.
— Почему мы здесь? — осмелился спросить Акияма, когда они подошли к мосту, укра-шенному резными драконами.
— Чтобы научить тебя видеть, — отец указал на статую у входа: воин в доспехах, прон-зающий мечом змея.
— Это Цуруги Масамунэ, наш предок. Он победил гидру Юми-Онна, пожертвовав всем, что любил.
Акияма присмотрелся. Лицо воина было искажено яростью, а змей, обвившийся вокруг его ног, казалось, шевелил чешуёй в лучах заката.
— Но... зачем убивать, если можно договориться? — прошептал мальчик, тут же пожалев о словах.
Такеши повернулся медленно, как гора, сдвигающаяся с места. Его глаза, цвета грозового неба, сузились.
— Слабость говорит твоим языком. Договоры — удел торговцев. Цуруги побеждают.
Он резко хлопнул в ладоши, и из-за кустов выбежал слуга с двумя деревянными мечами.
— Возьми, — отец бросил один из них к ногам сына. — Покажи, чего ты стоишь.
Акияма поднял меч дрожащими руками. Дерево было тяжёлым, неуклюжим, но отец уже атаковал. Удар пришёлся по левому плечу — больно, но не смертельно.
— Блокируй! — рыкнул Такеши, замахиваясь снова. — Разве я учил тебя стоять, как ме-шок с рисом?
Мальчик попятился, споткнулся о корень сакуры и упал на спину. Меч выскользнул из рук, фигурка самурая разбилась о камень.
— Вставай! — отец навис над ним, тень закрыла солнце. — Твои слёзы — вода для врагов. Они утопят тебя в них.
Акияма встал, смахивая грязь с колен. Ладони были исцарапаны, но он сжал меч так, как учили: левая рука у гарды, правая — у основания.
— Хорошо, — Такеши кивнул, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на одобрение. — Теперь атакуй.
Мальчик закричал, бросившись вперёд. Деревянные клинки столкнулись с треском, вспугнув стаю воробьёв. Удар отбросил его назад, но он удержался на ногах.
— Снова! —
Они фехтовали до заката. Лепестки сакуры кружились вокруг, как окровавленные сне-жинки. Когда солнце коснулось горизонта, окрасив небо в багрянец, Акияма рухнул на землю, грудь вздымалась, как кузнечные мехи.
— Сегодня ты был менее жалок, — отец бросил ему флягу с водой. — Но помни: меч — это не игрушка. Это ответственность.
Акияма кивнул, с трудом глотая тёплую воду. Его пальцы нащупали осколки глиняного самурая.
— Отец... а мама... она гордилась бы мной?
Такеши замер. На мгновение его лицо смягчилось, но тут же стало каменным.
— Гордость — роскошь слабых. Мы... — он посмотрел на статую предка, — ...должны быть безупречны.
Он развернулся и зашагал к выходу, не оглядываясь. Акияма остался сидеть под сакурой, собирая осколки фигурки. Где-то в пруду плеснулся карп, и мальчик вдруг понял: драко-ны на мосту не злые. Они просто грустные. Как он.
Кладбище.
На кладбище стояла мрачная тишина, нарушаемая лишь размеренными ударами дождя, падавшего с пасмурного неба. Капли барабанили по чёрным зонтам присутствующих, будто сама Инадзума скорбела вместе с ними. Порывы ветра разносили запах сырости и увядших цветов. Над свежей могилой возвышался аккуратный, отполированный надгробный камень из чёрного камня с серебряной гравировкой:
«Юмэ Цуруги. Любящая жена и мать. Покойся в свете Молний Архонта». Акияма, ещё со-всем ребёнок, едва достигший десятилетия, стоял, кутаясь в слишком большое для него чёрное кимоно. Ткань висела на нём, словно плащ скорби. Рукава болтались, скрывая тонкие руки. Он был мокрый до нитки, но даже не замечал холода. Его взгляд, полный боли и непонимания, не отрывался от надписи на камне.
— Папа… — прошептал он, едва слышно, его голос дрожал. — Почему мама умерла?..
Он уткнулся лицом в рукав отца, но тот, даже не взглянув на него, раздражённо дёрнул плечом, отстраняясь.
— Болезнь, — холодно ответил мужчина, стоявший рядом. Его голос звучал безжизненно, будто он просто констатировал факт. — Она слабая была. Всегда была.
Такеши, глава Комиссии Тэнрё, был облачён в парадную форму с вышивкой алых молний. Длинные красные волосы были завязаны в высокий хвост, из-под которого торчали гу-стые, сурово изогнутые брови того же алого цвета. Он смотрел на могилу с выражением, больше похожим на раздражение, чем на скорбь.
— Но мама ведь… — голос мальчика сорвался. — Она не болела! Ни разу! Она вчера пела мне колыбельную… и утром... я слышал, как она ругалась с какими-то людьми внизу! Они были в чёрных масках! — Акияма вскинул глаза, в которых плескались слёзы. — Это они, да? Они её…
Я держал за запястье Наоки так, будто это был самый ценный кусок шахматной доски, и не давал ему сбежать, пока его голос не прорезал густую тишину коридора:
Каэдэ молча всматривался в его лицо. Он уже знал, что сейчас прозвучит.
— Меня подослал Такаши. Чтобы проследить за вами… и устранить, — признался Наоки, опустив голову. — Но, похоже… я не справился.
Каэдэ не сдвинулся с места. Ни удивления, ни гнева. Только холодная, выверенная тишина, в которой каждая секунда казалась вечностью. Затем он сказал ровно:
— Я это уже понял.
Он отпустил запястье, будто давая Наоки мнимую свободу, иллюзию выбора. Его голос стал спокойным, даже мягким, как у старшего брата, рассказывающего младшему сказку перед сном.
— Но я должен дать тебе шанс начать новую жизнь. Ты слишком молод для всего этого дерьма.
«И слишком глуп, чтобы понять, что уже стал частью игры, — пронеслось у него в мыслях.
— Пошли. В этой комнате находится выход с корабля, — добавил Каэдэ, делая шаг вперёд.
Наоки последовал за ним, тяжело дыша, словно с плеч только что сбросили сотню килограммов вины.
— Да, сэр! Идёмте… фух… Как только я выберусь отсюда, я покончу с этим… С этой грязью… С Такаши… — Он говорил почти вслух, будто оправдывался не перед Каэдэ, а пе-ред кем-то внутри себя. — У моей семьи не было денег. Мы перебивались как могли. А потом он увидел меня — как я таскал ящики в магазине. Предложил работу. Деньги потекли, как река… и я… я просто пошёл за этим…
Каэдэ слушал его, внешне сочувственно кивая, но внутри лишь анализировал.
«Интересно. Ни капли сожаления за то, что шпионил и убивал по приказу. Совесть, похо-же, на паузе. Впрочем, именно такие люди и нужны. Пластилин, из которого можно ле-пить бойца, слугу, предателя — кого угодно.»
Он ненавязчиво усмехнулся, как будто услышал что-то забавное.
— Знаешь, Наоки, я иногда думаю: сколько людей действительно делает зло по собственной воле, а сколько просто удобно устроилось в нём?
— Я… не знаю… — прошептал Наоки, глядя в пол.
«Конечно, не знаешь. Ты же привык, что тебе говорят, что делать. Таких, как ты, лепят под себя. И если я сейчас скажу тебе, что ты хороший парень и всё можно изменить, ты поверишь.»
Темнота окутывала узкую комнату, куда Каэдэ завёл Наоки. Свет лампы, мерцающий и неестественный, казался всего лишь слабым отблеском суровой реальности этого мира. В углу, где тени сливались с холодными стенами, слышались лишь отголоски шагов и глубокое, почти механическое дыхание.
Наоки, всё ещё дрожа от предшествующих переживаний, огляделся вокруг и, голос его дрожал не столько от страха, сколько от неопределённой тревоги, прошёл:
— Сэр... мне кажется, вы привели меня к… не выходу.
В ту же секунду взгляд Каэдэ изменился. До этого он говорил с кажущейся добротой, казалось, будто заботился о судьбе молодого ученика. Но теперь, когда они остановились в этой темной комнате, его лицо стало безэмоциональным и холодным, словно отлитым из льда. Его голос, едва заметно освежённый легкой усмешкой, резал тишину:
— Наоки, ты такой наивный, даже забавно, что ты клюнул на меня. Я ведь твой враг, и ты так легко согласился предать Такаши.
Наоки, ошеломлённый переменой, закашлялся, пытаясь подобрать слова: — Что… ты го-воришь?
Взгляд Каэдэ стал ещё холоднее, а в его голосе послышалась ледяная уверенность:
— Запомни, миру плевать на тебя, даже если ты будешь утопать в слезах. Ты действительно думал, что я испытываю к тебе хоть какую-то привязанность? Неужели ты всерьёз веришь, что я забочусь о тебе, как о чём-то ценном? Ты — ничтожество, наивная пустышка.
Наоки попытался вымолвить оправдания, его голос проваливался:
— Я... я не понимаю…
Каэдэ приблизился настолько, что лицо Наоки оказалось под его холодной тенью. Слова Каэдэ проникали, как ожесточённые клыки:
— Не пытайся понять. Твои чувства, твоя слабость — это лишь жалкий отражение того, кем ты являешься. Ты убивал людей, не задумываясь ни на миг, и ничуть не стыдишься этого. Ты готов был убить меня, если бы твой "защитник" Такаши не ворвался со своей бандой. Ты просто трус, Наоки. Трус, который убегает от настоящей ответственности, который полагается на чужое слово, словно на спасительный круг.
Он застонал, но я не давал ему даже минуты передышки:
— Послушай меня внимательно, — продолжил я, голос мой становился всё холоднее, — ты настолько жалок, что даже не способен осознать, сколько жизней ты бездумно разрушил. Представь, что те, кого ты убил, были твоими родными… их отцы, матери, дети. Каждая капля крови на твоих руках — это вечная клеймо твоей бессмысленной жизни. Ты готов стать бездушным псом для любого, кто проявит хоть малейшую заботу о тебе. Ты настолько слаб, что и не можешь справиться с собственной совестью, даже если бы она пыталась пробиться сквозь твою пустоту.
Наоки вскрикнул, его голос разорвался от боли и гнева:
— Нет... это неправда! Ты ничего не знаешь обо мне!
Взгляд Каэдэ был холодным, как сталь, и каждый его нерв пульсировал уверенной жестокостью:
— Ты ничего не знаешь об этой жизни, Наоки. Ты принимал дешёвые предложения, согласился работать у какого-то парня в белом халате, чтобы заработать деньги, которые никогда не спасут тебя от одиночества и боли. Ты согласился убивать людей за баснословные суммы, словно они были сладостным пирогом, съедобным лишь для жалких, слабовольных подонков. Ты уже повидал кровь? Повидал, как она стекает по твоим пальцам, будто некогда священный сок жизни? Если бы ты подумал хотя бы один раз, прежде чем нанести удар, твои руки никогда бы не были испачканы этой грязью.
Каэдэ наклонился ещё ближе, его дыхание было холодным и безэмоциональным:
— Представь, сколько их было. Сколько жизней ты окончательно уничтожил, и как им пришлось расстаться с любимыми, их боль — это твоя судьба, твой неизбежный удел. Ты не достоин ни капли жалости. В этом мире, где каждый удар имеет значение, ты просто ещё одна слабая пешка, которую можно сломать одним ударом.
Наоки пытался отстоять свою позицию, голос его дрожал:
Толпа противников и мрачный свет тусклой лампы образовывали зловещую атмосферу в трюме корабля, где всё еще был Акияма вспоминая прошлое. Он сидел на коленях, по-крытый пылью и болью, глаза его были полны ярости и обиды, но одновременно и глубо-кого страдания. Перед ним, словно воплощённый в холодном совершенстве, стоял Така-яши, с выразительными оранжевыми глазами, сверкающими хитростью, и с манерой, напоминающей человека, способного взять ситуацию под контроль, планировать каж-дый ход и безжалостно манипулировать фактами.
Тусклый свет лампы освещал разложенные на полу бумаги, документы и финансовые от-чёты, разлитые, словно проклятая валюта, подтверждающие незаконные сделки и пере-возки, связанные с отцом Акиямы. В этом тихом, но зловещем антураже Акияма, всё ещё в осадке прошлых переживаний, поднял голос, наконец осмелившись заговорить, как только внутри него вновь закипела буря:
— Да пошло оно всё! — вырвалось из его уст, голос его дрожал от гнева, но и от боли. — Ты думаешь, этим сможешь меня запугать, Такаши? Я и так знаю, что мой папаша — чер-тов подонок, и ты лишний раз напомнил мне об этом… о том, что он продолжает зани-маться этим грязным дерьмом!
Такаши медленно встал с колен, его манеры были выверены, каждое движение — плав-ное и обдуманное, словно он заранее рассчитал всё до мелочей. Он опустился над Акия-мой с легкой усмешкой, словно оценивал собеседника как очередное слабое звено в огромной цепи интриг.
— М? — проскользнуло у него почти беззвучно, но с явным удовлетворением, — Так ты всё знал? Забавно… Ладненько. Но, поверь, я всё равно смог немного пошатнуть твою психику. Может, это и не спасло тебя, но, надеюсь, заставило тебя взглянуть правде в глаза.
В этот момент издалека раздался вопль, пронзительный и тревожный, который заставил обеих сторон замереть. Голос вопля доносился откуда-то глубоко в тёмных коридорах корабля.
— М? Что происходит? — спросил Такаши, его голос был ровным, но внутри его аналити-ческий ум уже искал возможные угрозы. — Наоки кричит?
Акияма, собрав остатки своей ярости, поднял взгляд и выкрикнул презрительно:
— Чё за... похоже, ваша псинка разоралась!
Эта реплика, грубая и непримиримая, эхом разнеслась по помещению, будто предвест-ник надвигающейся бури. Но тогда в уме Такаяши мелькнула мысль, столь холодная и расчетливая, что она буквально проникала сквозь тьму:
«Что же там происходит? Неужели на корабль проник кто-то еще? Может, это полиция Инадзумы? Или, черт возьми, Акияма притащил сюда своего отца? Или же, это... тот за-гадочный кладовщик, Каэдэ?»
Такие мысли мелькали в его уме, как детально прорисованные шахматные комбинации, где каждый ход был выверен до совершенства. Его глаза сузились, и в них мелькнули огоньки аналитического интереса.
Внезапно, Акияма, словно разгорячённый вулкан, стал рывком заряжать свой меч Куса-наги но Цуруги. Вокруг него вспыхнули искры электро-элемента, поднимаясь в знак не-медленного ответа на тиранию.
— Эй, — рыкнул Акияма, голос его был похож на раскат грома, — ты бы лучше на бою сконцентрировался, Потому что, уверен, тебе даже с подкреплением меня не одолеть!
В этот миг напряжение достигло предела. Такаяши, всё ещё сохраняя свою невозмути-мую маску, ответил с твердостью, которая могла бы заставить замереть любого, кто осмеливался бросить вызов:
— Ты ослеп, если думаешь, что можешь выйти из этой игры невредимым. Но я не здесь для того, чтобы играть роли героя или спасителя. Я здесь для того, чтобы контролиро-вать ситуацию. И если твой папаша — настоящий подонок, то ты, Акияма, не имеешь права называть себя воином. Твоя ярость — лишь мыльная пена, быстро рассеивающаяся при первом же дуновении реальности.
Слова Такаши проникали в каждую клеточку окружающего пространства, словно отто-ченный нож, и вызвали новый виток бурных эмоций как у Акиямы, так и в сердце толпы противников, наблюдавших за этим спектаклем.
— Слушай, — продолжил Такаши, глаза его блестели хитростью и безжалостным умом, — Если ты думаешь, что я здесь случайно, знай, я планировал каждую мелочь. Я видел, как ты пытался вырваться из цепей прошлого, но твоя ярость не способна пересилить твер-дую реальность. Ты словно фонтан, из которого вместо воды льется лишь грязь и обида. И, поверь мне, даже если ты и заряжен этой электро-яростью, твои удары — лишь отра-жение слабости, а не силы.
Акияма, сжимая рукоять меча, вздрогнул от ярости, его голос громко прорвался:
— Ты, слишком высокомерный! Ты не поймёшь, что значит бороться за свою честь, даже если все миры против тебя!
Такаши усмехнулся, его голос был ровен, даже когда он давил на Акияма своими слова-ми:
— Честь? Ты забыл, Акияма, что в этом мире честь — лишь слово, которым одеваются люди, когда им нечего сказать. Твой отец, твой папаша, был вечным предателем, и ты продолжаешь вонзать свой яростный клинок в могилу своей матери, вместо того чтобы научиться владеть собой. Ты слишком вспыльчив, слишком легковерен и слишком ослеплён собственной гордостью, чтобы понять, что сила заключается не только в уда-рах меча, но и в холодном расчёте.
Толпа вокруг молчала, впитывая каждый момент этого напряжённого диалога. В их гла-зах мерцали страх и восхищение одновременно, как будто они видели не просто борьбу двух людей, а столкновение двух целых миров.
В ответ на это, Акияма закричал:
— Я не позволю твоей презрительной логике управлять мной! Я вырву свою судьбу из этих оков!
Но такая вспышка была лишь мелким искромётным отблеском в океане хладнокровного расчёта Такаяши. Он, как истинный мастер манипуляций, продолжал:
— Послушай меня, Акияма. Ты вырос в мире, где слабость превращается в позор, а пре-дательство — в норму. Если ты и думаешь, что можешь сломать эту систему своим клоч-ком ярости, ты ошибаешься. Здесь только те, кто способен держать ситуацию под кон-тролем, имеют право вершить судьбы. Я здесь, чтобы взять всё под контроль, и ты — лишь маленькая пешка в моей стратегии. Твои действия уже давно предрешены, и если ты не присоединишься ко мне, ты навсегда останешься той вспыльчивой тенью, которую никто не замечает.
Эти слова, обрушившиеся как град холодных фактов, разносились эхом в пространстве, взывая к разуму и разрушая последние остатки сопротивления в душе Акиямы. Взрывной гнев юного воина соперничал с безжалостной холодностью Такаяши, и вместе они со-здавали напряжение, способное разорвать мир на части.
В этот момент окончательный поворот судьбы настал: Акияма, заряженный электро-яростью, готов был вступить в бой, но голос Такаяши, наполненный расчетом, проник до самых глубин его существа. В этих последних секундах, когда два мира столкнулись — мир вспыльчивого детского гнева и мир безжалостного расчёта, — судьба висела на во-лоске, а решения принимались не мечом, а холодными словами, оставляющими шрамы, которые никогда не заживут.
Трюм корабля «Мидзухо» дрожал от гула волн, бьющихся о борт. Воздух пропитался за-пахом соли и металла, а тусклый свет фонарей бросал на стены дрожащие тени, будто сама тьма смеялась над происходящим. Наоки ворвался в каюту, спотыкаясь о порог. Его левый глаз, залитый кровью, оставлял за собой алые капли на полу, словно след из раз-битых надежд. Рукав кимоно разорван, лицо бледное, как лунный свет, пробивающийся сквозь тучи. Он шатался, едва держась на ногах, а в глазах бушевала буря из страха и ярости.
— Такаши... — хрипло выдохнул он, цепляясь за дверной косяк. — Я здесь...
Акияма, стоявший возле Такаши, резко обернулся. Его золотые волосы, обычно торчащие в стороны, теперь казались взъерошенными от напряжения.
— Бля, это че за херня еще? — рявкнул он, отшвырнув очередной мешок. — Кто его про-ткнул? Крысы из порта?
— Что произошло, Наоки? — голос его звучал мягко, словно шелковый шарф, обволакива-ющий лезвие. — Кто тебя так... обработал?
Но Наоки не слышал. В его сознании всплывали обрывки: лицо Каэдэ, холодное, как лед-ники Драконьего хребта, его слова, врезавшиеся в память, словно шипы.
«Ты — тесто, из которого можно слепить что угодно. Такаши давно выжал из тебя всё, что мог».
— Нет... — прошептал Наоки, схватившись за голову. — Каэдэ... Ты не прав! Я не слабак! Я просто... живу как могу...
Его голос оборвался, когда в мыслях снова возник образ Каэдэ. Тот стоял перед ним, будто призрак, и шептал: «Он использует тебя из-за глаза. Ты — инструмент, не более».
Наоки застонал, вжавшись в стену. Кровь сочилась сквозь пальцы, смешиваясь с потом.
— Такаши... — Наоки вдруг рванулся вперед, толкнув его в грудь. — Ты используешь меня! Я тебе не важен... Я просто пес, который выполняет команды?!
Такаши упал на пол, но не стал сопротивляться. Его лицо исказила маска искренней за-боты, хотя в глазах мелькнула стальная искорка. Люди Такаши, стоявшие у дверей, бро-сились вперед,
но он резко поднял руку, останавливая их.

— Наоки, очнись. — голос его дрогнул, как актер, играющий обиду.
— Я никогда не считал тебя псом. Ты — мой союзник. Помнишь, как мы делили «Сувлаки с морепродуктами» в таверне «Рито»? Ты сказал, что это лучшее блюдо
в твоей жизни.
Наоки замер. Воспоминание всплыло ярко: дымящиеся шашлычки с кальмарами, аромат лимона и трав, смех Такаши, который тогда казался таким...
настоящим. Слезы хлынули из уцелевшего глаза, смешиваясь с кровью.
— Нет... — Наоки схватился за голову. — Ты лжешь! Каэдэ открыл мне глаза... Ты... ты как все!
Такаши медленно поднялся, отряхивая халат. В его движениях была змеиная грация. Он приблизился к Наоки, опустившись на уровень его лица.
— Давай не будем спешить, — прошептал он, как заговорщик. — Уничтожим врага вместе, а потом...
— палец Такаши мягко коснулся плеча Наоки, — ...я закажу тебе целый поднос «Сладкого рисового пудинга с лепестками сакуры». Ты же его обожаешь.
Наоки вздрогнул. Пудинг... Мать готовила его в детстве. Сладость, которая напоминала о доме. Он посмотрел на Такаши,
и на мгновение в его взгляде мелькнула надежда. Но затем — тень. Образ Каэдэ, будто из самой глубины ада, прошептал:
«Он знает твои слабости. Играет на них».
— Нет... — Наоки отшатнулся, натыкаясь на стол. Карты и чернильница рухнули на пол. — Ты... ты тоже хочешь мой глаз! Как они все!
Акияма, наблюдавший за этим, не выдержал. Он схватил Наоки за воротник, прижав к стене.
— Ты совсем ебанулся?! — зарычал он. — Это сделал Каэдэ? Где он?!
Но Наоки уже не слышал. Его сознание погрузилось в хаос. Голоса сплетались воедино: слова Каэдэ, сладкие обещания Такаши. Он вырвался из хватки Акиямы и, спотыкаясь, бросился к
выходу.
— Я не ваша игрушка! Никогда больше!
Наоки активировал свой глаз, который, похоже, все еще мог работать. Трюм «Мидзухо» превратился в хаос. Воздух гудел от энергии, смешанной с запахом гари и крови. Стены,
освещенные мерцанием дендро-вспышек, отбрасывали зловещие тени, будто сам ко-рабль стонал под тяжестью битвы. Наоки стоял в центре, его левый глаз пылал
ядовито-зеленым светом, как расплавленный изумруд. Кровь стекала по щеке, смешива-ясь с потом, но он не чувствовал боли — только бешеный пульс энергии, рвущейся нару-жу.
— Такаши! — рыкнул Наоки, голос хриплый от ярости. Руки его дрожали, а вокруг пальцев вились лозы, будто живые змеи. — Ты всё лгал! Я не твоя кукла!
Светящийся глаз сузился, и волна дендро-энергии вырвалась, ударив в то место, где се-кунду назад стоял Такаши. Тот кувырком откатился в сторону, лицо исказила гримаса
раздражения.
— Наоки, опомнись! — крикнул он, прячась за спинами своих людей. — Ты же сам выбрал эту силу!
Но Наоки уже не слышал. Его сознание плыло в океане гнева. Дендро-энергия клубилась вокруг, прорастая сквозь деревянный пол. Ящики с грузом трескались, из щелей
вырывались побеги, хлеставшие врагов, как бичи.
— Убейте его.— рявкнул Такаши, и пятеро наёмников бросились в атаку.
Первый, с двуручным мечом, замахнулся, но лоза обвила его руку, с хрустом ломая кости. Вопль боли потонул в грохоте — Наоки швырнул его в стену, где тело пробило доску, как пуля.
— Он сошел с ума! — заорал второй, метнув кинжал. Лезвие вонзилось Наоки в плечо, но тот даже не дрогнул. Глаз вспыхнул ярче, и из раны проросли шипы, пронзившие напа-давшего насквозь.
— Я... не слабак! — выкрикнул Наоки, вырывая кинжал из плоти. Кровь брызнула на пол, но рана тут же затянулась живой тканью. — Вы все... просто мусор!

Такаши наблюдал из тени, скрестив руки. Его лицо оставалось спокойным, но пальцы нервно барабанили по рукояти кинжала за поясом.
— Интересно... — пробормотал он. — Сколько продержится его глаз?
Тем временем третий наемник, пиро-маг, выпустил огненную волну. Пламя слизнуло ло-зы, но Наоки прыгнул вверх, цепляясь за балки потолка.
Его глаз метнул сгусток энергии в пол — дерево взорвалось, и маг рухнул в образовав-шуюся пропасть с криком.
— Достаточно! — прогремел четвертый, гигант с молотом. Он ударил по полу, и ударная волна сбила Наоки с ног. Тот упал на колени, но тут
же вскочил, ловя дыхание. Глаз начал мерцать.
— Ты устал, щенок, — усмехнулся гигант, замахиваясь молотом. — Давай закончим это!
Наоки взревел. Из его глаза вырвался луч света, пронзивший грудь гиганта. Тот замер, глаза остекленели, а из раны полезли корни,
опутавшие тело, как саван.
— Следующий! — выдохнул Наоки, шатаясь. Кровь текла из носа, зрение расплывалось.
Такаши наконец шагнул вперед, раздвинув уцелевших людей.
— Наоки, посмотри на себя, — его голос звучал почти нежно. — Ты умираешь. Отдай глаз добровольно, и я позволю тебе уйти.
Наоки засмеялся, смех переходящий в кашель.
— Добровольно? — он выплюнул сгусток крови. — Ты... никогда не менялся.
Глаз вспыхнул в последний раз. Дендро-энергия взметнулась вихрем, сметая всё на пу-ти. Ящики взрывались, доски летели щепками. Наёмники в ужасе отступали, но
Такаши стоял неподвижно, как скала.
Стены были иссечены следами лоз и обуглены молниями. Ящики с грузом разорваны в щепки, а пол покрыт слоем пепла и обломков. В центре этого хаоса стояли двое: Наоки, его левый глаз пылал ядовито-зелёным светом, и Акияма, меч «Кусанаги-но Цуруги» в руках, окутанный фиолетовыми искрами.
— Ты... следующий, — прошипел Наоки, голос его звучал чужим, будто эхо из глубин под-земелья. Лозы взметнулись за спиной, как щупальца древнего чудовища.