Мерзавец

Глава 1

Я наблюдал за его реакцией. Удивление в широко открытых глазах. Он завороженно смотрит на меня, его взгляд меняется. Исчезает удивление, на смену ему приходит неизбежная брезгливость, которая вот-вот сменится отвращением. Он неумело пытается скрыть это отвращение – переводит возмущённый и брезгливый взгляд на улыбающегося помощника – чёрт знает что! У него появляется подозрение, что над ним насмехаются! Но он хорошо знает своего помощника, и потому подозрение, что над ним насмехается тот, кому он платит кучу денег, не берёт верх над его расчётливостью.

Я наслаждаюсь такими моментами. Люди видят во мне дебила, олигофрена, кретина, аутиста или просто идиота. Они вспоминают виденные прежде на картинках одутловатые лица, искажённые черты лица, мертвенно-восковую кожу и вспоминают, что это и есть признаки дебилизма, олигофрении, кретинизма и аутизма. Все эти признаки – как на листах медицинского атласа - присутствуют на моём лице. Внутреннее чувство самосохранения заставляет их отшатнуться, отдалиться и наблюдать с почтительного расстояния - словно из страха, что те качества, которые они усмотрели во мне, непременно передадутся им. Я знаю, что стоит мне сделать небольшой шаг вперёд – и они с воплем сорвутся со своих кресел, истошно крича, чтобы меня увели туда, откуда привели.

Именно в эти короткие минуты, даже секунды, люди раскрываются, показывая, кто они есть на самом деле. Ничтожества в роскошных креслах из натуральной кожи, в дорогих костюмах с эмблемами персонального кутюрье, с золотыми часами, никогда не показывающими правильное время, с массой прочих дорогих аксессуаров, единственное назначение которых – продемонстрировать, насколько они уважают себя и презирают других. Но в силу собственного дебилизма, кретинизма и тупости они даже не догадываются, что вся эта мишура вызывает отвращение, насмешку и сарказм у нормальных людей. Таких, как я. Ибо я нормален, а они – нет.

Да, моё одутловатое лицо стягивает жуткая маска, на которую они не могут смотреть без отвращения. Нарушено всё, что может быть нарушено. Нет мимики – это страшит и даже бросает в дрожь окружающих. У меня ковыляющая походка – но это не из-за того, что нарушена координация движений, а из-за мозолей на ногах, которые продолжают расти, несмотря на все старательства и ухищрения медиков. Я – тот редкий случай, когда врачи перестают рекомендовать гулять побольше, а советуют ходить поменьше, чтобы не слишком нагружать ступни ног.

Помощник быстро подходит к Боссу, мистеру Неготтари, и начинает шептать ему на ушко. Рассказывает, что моё такое лицо – следствие тяжелейшей болезни, которая когда-то приковала меня на несколько лет к койке. И что за этой чудовищной маской скрывает блестящий ум одно из ведущих специалистов…

Я слышу всё. Сказать, что у меня острый слух – это ничего не сказать. Я слышу шёпот за десятки шагов от себя. Я шокирую врачей, когда те проверяют меня с помощью специальной аппаратуры. Они разводят руками – и говорят в один голос, что не видели никого, кто бы мог соперничать со мной по остроте слуха. И по избирательности. Если бы я избрал карьеру дирижёра, то с лёгкостью бы улавливал отдельные фальшивые нотки в звучании любого из ста инструментов оркестра.

Конечно, природа и болезнь наградили меня этим не бесплатно. Платой оказалось потеря обоняния. Я почти не слышу и не разбираю запахов. Разве что, когда запах очень сильный, противный и мерзкий. Как запах нашатыря, который мне подсовывали под нос в больнице, когда я терял сознание. Природа не терпит пустоты, и если в одном месте отнимается, в другом прибавляется.

Тысячу раз я убеждался в правоте этого великого суждения. Судьба отняла у меня здоровье, но наградила таким умом, какого нет ни у кого. Первые же приступы моей болезни, заставившие оставить школу, даровали мне острый слух. Только благодаря этому я услышал, как доктор и отец в другой комнате обсуждали моё лечение. И как доктор говорил, что болезнь не поддаётся лечению. Наверное, при этом разводил руками. Но потом осторожно добавлял - есть новый способ, сложный, дорогой и с не высокими шансами на успех. Отец отвечал резко – любые деньги. Один шанс из десяти, - уточнял доктор. Десять процентов успеха – это уже что-то, отвечал отец. У него был такой характер – он умел вцепиться и выжать всё. Так что меня вылечили. Отец продал наш второй дом, чтобы расплатиться за лечение – те невероятные препараты стоили фантастических денег. Денег убавилось, а моей жизни прибавилось.

Меня вылечили, но лечение полностью убило мою иммунную систему. Меня могла убить лёгкая простуда, малюсенькая инфекция.

Моя комната превратилась в нечто-то среднее между тюремной камерой повышенного комфорта и медицинской лабораторией. Выходить мне запрещалось. Всё стерильно. Наглухо закрытые окна, воздух подавался через специальные фильтры. Из соседней комнаты сделали шлюзовой тамбур, в котором посетители – мама, папа или доктор - надевали марлевые маски на лицо, колпаки на голову, бахилы на ноги и халаты на плечи. Маски, колпаки и бахилы были одноразовыми, а халаты стирали в специальной прачечной. Сквозь тамбур я временами слышал, как отец выговаривал маме – или ты заходишь с улыбкой на лице, или ты не заходишь вообще.

Отец имел стальной характер. Я жив благодаря ему. Если бы не он, мои бы кости давно бы уже гнили на городском кладбище. Но там сейчас гниют его кости. Я всегда говорил, если в одном месте прибавляется, то в другом отнимается. Отец прожил всего пятьдесят четыре года. А я сейчас живу вместо него.

Два года в стерильной комнате разделили мою жизнь на периоды «до» и «после». Это были годы, прожитые не в обычном, а в виртуальном мире. Два компьютера создали для меня тот виртуальный мир, который превратил меня из болезненного мальчика в программиста и электронщика.

Известно, что настоящему музыканту достаточно взглянуть на ноты, и он уже слышит в голове мелодию. Я целый год – в эпоху «до» - занимался музыкой и могу подтвердить это.

Тоже случается в программировании. Нет, я не говорю о языках высокого уровня – о «Паскале» или «Си». Это другое программирование. А вот чтобы программировать на языках низкого уровня, в машинных кодах, нужно перестроить своё мышление. Нужно не переводить свои мысли на язык понятных машине кодов, а мыслить, как машина. Нужно научиться воспринимать мир в двоичном коде. Если вы спотыкаетесь о число, записанное как «101101» и вам нужен специальный калькулятор, чтобы перевести его в десятичный код – вы никогда не сможете написать красивую программу в машинных кодах. И, тем более, когда вы пишите в микрокодах.

Глава 2

При первом же посещении «Горной лилии» я понял, что именно она будет главным объектом. Три здания за двумя добротными заборами, увенчанными колючей проволокой. Внешний забор состоял из плотно пригнанных досок, внутренний - обычная металлическая сетка. Полоса между заборами в два-три метра шириной контролировалась собаками. Трёхэтажное здание, облицованное мрамором, называли Виллой, длинное двухэтажное здание, отделённое от Виллы большой клумбой, служило гостиницей. Третье здание, одноэтажное – служебное помещение. На крыше гостиницы сверкали синевой панели солнечных батарей. Две спутниковые антенны.

Способов прослушки такого объекта было – хоть отбавляй. С моря, до которого было не более четырёхсот метров, можно было работать направленными микрофонами. Правда, Вилла закрывала собой гостиницу, но гостиница была видна из расположенной неподалёку деревушки. С восточной стороны, на расстоянии в три сотни метров, скала со сложной топографией, где также легко можно было спрятать направленный микрофон. Ещё дальше – памятник архитектуры пятнадцатого века – башня Медичи. Она высокая, но серьёзной угрозы не представляет - из-за туристов, которые ежедневно карабкаются по щербатым ступенькам наверх. Стёкла в доме – обычные, прослушке не помешают. Радиоаппаратуры полно – всех сортов и фасонов. Есть, куда спрятать микрофоны. На Вилле есть красивый зал заседаний, но особое внимание велено было уделить глухой комнате – без окон - в цокольном этаже здания. Обитатели резиденции с восторгом и смехом называли её «интимной».

В гостинице было двенадцать небольших по размерам, но прекрасно обустроенных двухкомнатных номеров и девять номеров попроще. Ясно было, что здесь время от времени проводятся встречи и совещания деловой элиты. Нас предупредили, что мы на время работы можем бесплатно селиться в номерах, которые попроще. Безумием было бы каждый день ездить, дорога в оба конца, включая переправу, требовала шесть часов.

Мои помощники вместе с сотрудниками охраны два дня лазили по усадьбе с самой совершенной аппаратурой – искали жучки и возможные каналы утечки. После этого я представил свой проект: обшить «интимную» изнутри сталью для полного экранирования радиоволн, убрать из этой комнаты все электроприборы, освещение заменить на хемолюминесцентное, установить генераторы электронного шума, оборудовать резиденцию системой отключения от внешней сети во время заседаний в «интимной» комнате. Судя по тому, с какой лёгкостью они согласились на всё это, им было, что прятать от любопытных глаз.

У меня чутьё на обладателей «особых» секретов. Известно – любая корпорация стремится держать в секрете ту информацию, которой могут воспользоваться конкуренты, или которую полезно скрыть от глаз финансовой инспекции. Это нормально – каждый человек, каждая фирма, стремится зарабатывать побольше, а налогов платить поменьше. Способы уклонения он уплаты налогов бывают разные. Например, юристы фирмы отыскивают среди тысяч изданных законов такой, который даёт право на скидку при уплате налогов. Всё законно, хотя об этом законе все уже давно забыли. Иногда бывают умолчания, искажения и прочие мелочи, которые позволят уйти от уплаты. Это дело фирмы. Поймают их – заставят заплатить, Не поймают – выиграли. Меня это не касается. И я говорю, когда меня в очередной раз вызывают на консультацию – считайте, что я не умею читать. В тот момент, когда эксперт по защите данных начинает интересоваться содержанием этих данных, он перестаёт быть защитником.

Но иногда я чувствую – здесь что-то не так. В цепочке действий компании – проектирование, закупки сырья, производство, сбыт – что-то нарушено. Одно звено отличается размерами от остальных. И тогда это отличающееся звено становится золотым. Для меня.

Самый разительный случай был связан с неким строительным банком. Меня пригласили проверить банк. А после того, как вытащил пару «жучков», попросили доработать защиту.

Один из «жучков» мне не понравился. Слишком профессионально был сделан. Конечно, со мной им тягаться нечего, но тот, кто его ставил, своё дело знал хорошо, и работал не наугад.

Я понял, что этот строительный банк может стать для меня Клондайком. Несколько месяцев прослушки подтвердили – через банк проходит отмывание денег – доходы от сбыта наркотиков.

Мне пришлось проявить чудеса изобретательности и адское терпение, чтобы «общипать» эту курочку. Главное – всегда я твердил себе – не оставлять никаких следов. Покупал старые лэптопы – обычно у студентов и только за наличные – и с них вскрывал потаённые файлы далёких пользователей. После каждого взлома лэптоп уничтожался. Уничтожался по настоящему, а не так как это делают неучи. Материнская плата и диск попадали в небольшую печь, где их ждал разогрев до 400 градусов. После этого уже никакое ЦРУ не докажет, что именно с этого компьютера я входил в сеть ФБР. Всё распалось и сгорело. В тот же день обгоревшие железки попадали в металлолом. Бережённого бог бережёт. Вход в сеть с этих лэптопов я выполнял из кафе, из открытых источников интернета в университете, из больниц и различных госучреждений. Каждый раз – с другого ай-пи адреса. И, разумеется, через прокси сервера, которые меняют адреса. Для тех, кто хотел бы найти меня, первой задачей было бы прорваться сквозь прокси, затем нужно было отыскать откуда и с какого компьютера заходили. Но как найдёшь, если ничего не повторяется? Искать в большом городе, в котором, вдобавок, каждый год бывают миллионы туристов, не просто. Перед тем, как усесться за столик в кафе, я внимательно проверял – нет ли камер слежения? Не может ли кто усесться сзади меня так, что бы видеть мой экран? Тысячи мелочей, которые должны учитывать профессионалы. И только тогда, когда всё осмотрено и проверено, я заказывал стакан сока или минеральной воды и салат – чтобы не выделяться, и начинал работать. Спиртное я не употребляю.

Этот проект занял у меня гораздо больше времени, чем планировал. Мне дважды приходилось менять стратегию. Но своего я добился. Я сделал то, во что не возможно было поверить. Если бы в начале пути, мне бы кто-то сказал, что я добьюсь успеха с помощью той стратегии, к которой в конце концов пришёл, не поверил бы. Но свершилось. Из пункта «А» - как в школьных задачках – было отправлено шесть мешков с деньгами, а до пункта «Б» дошло только пять! Если вы полагаете, что шестой мешок с миллионами внутри попал ко мне, то сильно ошибаетесь. Вместе с мешком денег вы можете получить такое количество проблем, которое заставит вас забыть об этих деньгах. Большую часть этих денег получил некий Мастер по биржевым сделкам. Я вычислил его. Он был по-настоящему талантлив – в своём деле, конечно. Сущность его таланта – умение обрушивать акции той или иной компании. Если Архимед говорил – «Дайте мне точку опоры, и я переверну землю», то этот мастер говорил – покажите мне компанию, и я скажу, во сколько обойдётся обрушение её акций. Мешок денег перекочевал к нему. Через интернет нашёл какого-то дурня, которого удалось убедить взять мешок в одной точке и отнести в другую. Спустя пару часов этот дурень, разумеется, скончался, но кто сумеет доказать, что это не было случайностью? Тот, кто помог ему скончаться, я таких людей называю «санитарами» и стал обладателем ста тысяч гонорара, что были обещаны тому дурню.

Глава 3

Первые результаты моей работы появились лишь через месяц. Поначалу они очень огорчили меня. Записанное заседание в интимной комнате началось с радостных приветствий, ничего не значащих реплик и всего такого, что не стоит той бумаги, на которой этот текст напечатан. Обсудили некоего профессора Харари – насколько можно доверять его прогнозам, и сошлись на том, что в последние годы тот ошибок не делал. Потом «перемыли косточки» другому профессору – Стенли, который пользуется услугами Харари, но в отличии от упомянутого выше - в курсе предстоящих дел. На следующую встречу нужно будет его пригласить, поскольку уже осень и осталось мало времени. И внезапно перешли на другой язык, перемешивая его со знакомыми всем словами «доллар», «евро» и так далее. Упоминались разные страны, чаще всего звучали «Китай» и «Индия». Дважды возвращались к нормальному языку – когда говорили о вакцине против гриппа и когда обсуждали чрезмерную бюрократию при получении разрешений на серийное производство. И снова возвращались к непонятному языку. Совершенно не знакомый язык, очень странный – с булькающими или свистящими звуками. Имевшаяся у меня программа-переводчик язык не распознала. Я бросился искать новые версии переводчика, переводчиками от других компаний – но всё безрезультатно. Вдобавок, мощности аккумулятора «жучка» хватило лишь на сорок минут. Видимо, они из лени открыли дверь один раз, впустили всех, и дверь закрыли. За одно движение двери пьезогенератор не успел зарядить аккумулятор.

Ничего не дал микрофон в спальне любовницы Босса. Она заходила в спальню только вечером, чтобы в самом деле пойти спать, и ни с кем из спальни не общалась. Разве что мурлыкала себе под нос что-то непонятное и неразборчивое. Босс вообще туда не заходил. У меня даже появились сомнения, что она его любовница. Если бы я не видел своими глазами, как он при её виде расплывается в улыбке, с какой пылкостью целует ей ручку, то усомнился бы.

Чем более это продолжалось, тем более это меня раздражало. Я могу отступить, когда вижу, что нет смысла «щипать» ту или иную «курочку». Я могу отступить, увидев, что клиент действительно нуждается в защите, и что только я могу ему помочь. Но отступать из-за того, что я не сумел организовать прослушку? Расписаться в собственной беспомощности?

Пришлось отправить на остров помощника, который установил на скале остронаправленный микрофон. Закрыли его маскировочной сеткой с напылённой гранитной крошкой – чтобы его температурный фон не отличался от фона скалы. Остронаправленная антенна должна была передавать записанный сигнал узким лучом на другой конец острова – за шесть километров. И лишь оттуда сигнал шёл ко мне. Передача узким лучом резко затрудняла обнаружение установки, так что у меня появилась возможность связать с остронаправленным микрофоном подзорную трубу и вести прослушку в реальном масштабе времени. Микропривод позволял немного поворачивать установку в ту или иную сторону так, что бы я мог наводить микрофон на любое выбранное окно. Немного в стороне я разместил контрольную микростанцию. С её помощью я сумею увидеть, что начались поиски микрофона – если они как-то заметят или почувствуют прослушку. Тогда я перешлю им срочное сообщение, что заметил прослушку, и найду микрофон раньше их. Комплектом аппаратуры придётся пожертвовать - что поделаешь. Специально заказал остронаправленный микрофон в другой фирме, которая формально со мной никаких контактов не имеет. Надёжный поставщик – это такая редкость в наши дни! Каждый норовит надуть тебя, продать вместо одного другое, проследить за твоими действиями и поживиться от твоих клиентов. Из-за этого не могу ни к кому обратиться за расшифровкой записи, спросят непременно, откуда запись.

Стоило только заработать остронаправленному микрофону, как ожил микрофон в спальне. Записанный диалог заставил меня вздрогнуть. Сначала – слащавый голос Босса.

- У вас очень милая спаленка. Совсем небольшая, но как мило обставлена! Вы, наверное, соскучились по дому?

- Я всюду чувствую себя дома. Пора и вам научиться чувствовать себя всюду, как дома. Не пожалеете.

- Хотите, я покажу вам список журналистов, которых купил?

- Зачем? Журналисты – эта ваша забота. Мне совершенно безразлично, как вы их приобрели и чем платили. Единственный совет – держите их на коротком поводке, и вводите их в дело постепенно.

- Разумеется, мы всегда так поступаем.

- Помните, что цель журналистики – это генерировать общественное мнение. Способ достижения цели роли не играет.

Затем прозвучало несколько фраз на всё том же, незнакомом мне языке. Босс что-то сказал и женщина рассмеявшись, ответила ему такой же мартышкиной речью со свистом. В её исполнении эта смесь бульканья и свиста звучала гораздо мелодичней. Меня внезапно осенила мысль – а не язык ли это какого-то из американских племён? Апачей, шошонов - какие там ещё были? Внешность у неё явно латиноамериканская, может быть метиска – дочь какого-то солидного европейца или американца и местной аборигенки? Тем временем Босс перешёл на нормальный язык.

- Это вы сами вышивали? Какая прелесть! Я восхищён!

- Вы или плохой льстец, или напрашиваетесь на подарок.

- Что Вы, Ваше Высочество! Я похвалил вышивку от чистого сердца. Моя мама также любит вышивать, так что я с детства научился любить и понимать это искусство.

Раздался смешок.

- Хорошо, сделаете то, что я вам поручила, и я вам подарю вышивку с моей эмблемой. И ещё раз напоминаю – никому о сумме ожидаемого дохода. От слов «двести миллиардов» многие голову теряют.

Снова смешок женщины и, судя по шагам, они удалились из спальни.

Словно жаром дохнуло от колонок. Какое-то время я переваривал услышанное.

Двести миллиардов. Да мне хотя бы десятую долю процента от этой суммы! Десятая часть процента – это будет двести миллионов! Да за двести миллионов я взломаю редакции всех газет, что бы узнать, над чем работают конкуренты. Нужен компромат? Найду, разыщу, откопаю компромат на любого, на кого только укажите. Не найду, так сделаю. Будет такой компромат – лучше настоящего, я умею! Устроить информационную провокацию? Хоть десять! У меня уже списки, кого можно подставить! Я жил в виртуальном мире, и потому знаю, что сидящие у экранов компьютеров – это толпа, её новая разновидность. Я знаю психологию толпы. Эта толпа ищет простых объяснений и тривиальных решений. Её объединяют броские, хлёсткие и запоминающиеся лозунги, особенно такие, которые можно бесконечно обсуждать. Эти обсуждения – простое и прелестное переливание из пустого в порожнее, повторение тех же самых фраз, те же самых приёмов, тех же самых восклицаний! Только каждый раз слова расставлены по-другому. Из начала фразы перебегают в середину, из середины в конец, а из конца – в начало. Я могу организовать и раскрутить группу в социальных сетях так, что её численность будет расти как на дрожжах. Это – подвластная мне толпа, которая будет послушно исполнять мою волю, даже не подозревая об этом!

Глава 4

Я услужливо склонил голову перед Принцессой. Она мельком посмотрела на разложенное на столе оборудование – остронаправленный микрофон, антенна и устройство питания, которые мы обнаружили на скале. Конечно, это комплект для подслушивания был установлен по моей просьбе надёжным человеком – но ей об этом знать незачем.

- Зачем мне смотреть на это?

- Возможно, у вас есть какие-то предположения. Любая информация облегчит поиск. Мне очень хочется узнать, кто установил это оборудование и для чего. Могу рассказать, что мне несколько раз удавались находить тех, кто охотился за секретами моих клиентов. Был случай - моего клиента подслушивали – недобросовестные конкуренты. Поняв это, мы сумели им подбросить фиктивную информацию, так что им потом представилась возможность десять раз пожалеть, что они занимались подслушиванием.

Принцесса наморщила носик.

- Какие конкуренты? Я вижу простенькие приборы из числа тех, каких не жалко. Почему это вас так беспокоит?

- Моя работа – заботиться об информационной безопасности клиентов.

Редкий случай, когда мне пришлось напрячься. Принцесса вела себя совершенно иначе, чем я рассчитывал. Фраза, про приборы, которых не жалко, больно уколола меня. Ведь именно так – я ведь действительно заказал дешёвую аппаратуру. Зачем рисковать дорогой? Не всегда мне отдают «жучки», которые я нашёл. Неужели она что-то заподозрила?

- Спасибо, я вас больше не задерживаю.

Она уже повернулась, чтобы уйти, но вдруг остановилась и пристально посмотрела на меня.

- У вас что-то с кожей. Чем вы болеете?

Ещё один редкий случай. Обычно так, напрямик, меня не спрашивают о болезни. Но как она поняла, что у меня действительно редкое заболевание кожи? Имеет медицинское образование?

- Это не заразно. У меня было поражение иммунной системы.

Принцесса покачала головой.

- Скорее всего, поражение иммунной системы было следствием вашей болезни. Когда вы последний раз были у врача?

- Моя болезнь неизлечима – зачем же беспокоить врачей?

- Вы не ответили на мой вопрос.

В её голосе появилось твёрдость. Я забыл, что она принцесса и не допускает вольностей. Разумеется, она не знает, что я знаю о ней, но характер остался.

- Я хожу к врачу раз в два месяца.

- Вам нравится носить такую маску на лице? Страстное желание противопоставлять себя обществу?

- Нет, ну что вы! Болезнь неизлечима…

Я лихорадочно соображал – что делать, какую стратегию поведения выбрать? Все мои заготовки - то есть несколько вариантов беседы – рассыпались к чёрту в прах. Что у неё за характер, какие слабости? Она не вписывалась ни в какие подготовленные для неё рамки.

- Кто вам это сказал? Я полагаю, вам сначала нужно показаться психотерапевту, который объяснит вам, что от лечения вы не проиграете, а только выиграете. Даже если излечение будет не полным, вы будете выглядеть совсем иначе.

Я решил сменить тактику.

-Разумеется, я воспользуюсь вашим советом. Действительно, вполне возможно, что медицина за эти годы продвинулась вперёд, и уже есть средства…

- Вот и хорошо,- прервала меня Принцесса. – Приходите послезавтра к двум часам дня. Будет мой врач, он посмотрит вас.

Она повернулась и пошла прочь, оставив меня наедине с охранником, который тут же пригласил меня кивком к выходу.