Громкий визг шин по обледенелому асфальту, и я резко оборачиваюсь.
Брови сходятся к переносице – огромный тёмный внедорожник тормозит в считанных сантиметрах от меня! Резко отпрыгиваю на обочину, чуть было не поскальзываясь.
— Эй! – начинаю гневно, но не успеваю закончить свою мысль, потому что в следующий момент двери распахиваются.
Из машины выходят двое.
Незнакомцы.
Темноволосые, крупные, мощные.
Их тени грозно нависают надо мной в приглушённом свете уличного фонаря.
Сердце моментально уходит в пятки.
Всего на пару ударов, а потом резкая удушливая волна сдавливает горло.
Не говоря ни слова, устрашающие верзилы надвигаются на меня и цепко сдавливают плечи своими массивными ладонями.
— Мамочки… - задыхаюсь еле слышно.
Знаю, что в таких ситуациях нужно вопить, что есть мочи, но у меня из горла вырывается лишь жалобный писк.
По позвоночнику пробегают острые колья мурашек.
Словно снега за шиворот натолкали.
— Пустите!
Адреналин душит, пока я судорожно хватаю ртом морозный воздух в попытке наполнить лёгкие для крика о помощи.
Сердце заходится в сумасшедшем биении.
Как загнанный стаей волков заяц бешено обивает лапками удары по рёбрам.
Говорят, зайцы от страха даже умереть могут! Кажется, и я уже вот-вот…
— ПОМО… - прорезается, но закончить не успеваю, потому что огромные ручищи поднимают меня от земли и в один мах, будто я и не вешу ничего вовсе, заталкивают в машину.
— Заткнись, а то шею сверну, — резкий приказ одного из бугаёв отзывается болезненным спазмом ужаса в животе.
Всё происходит в считанные доли секунд.
Вот только что я шла по своим делам, планировала, что приготовлю на ужин, сделаю домашку, и тут…
— ПУСТИТЕ! – воплю истошно, но на меня уже с двух сторон на заднем сидении авто давят два массивных тела.
— Трогай, Аслан, - говорит один из них, и тачка тут же рвётся с места.
Леденящая паника сковывает движения.
Дрожу. Я вся дрожу как последний листок на морозном ветру.
Лихорадочно тянусь к ручке двери, но мою руку тут же перехватывают за запястье и сдавливают до боли.
— Сиди смирно, Илиана, — цедит сквозь зубы тот, что слева.
От этого приказа, в котором меня называют по имени, на спине выступает холодный пот.
Во рту пересыхает…
— Кто… кто вы… - выдыхаю рвано и всхлипываю.
Я не знаю этих людей! Что им нужно?!
Я - обычная студентка! Не богатая, ничем не примечательная!
Только теперь замечаю, что по щекам уже струятся горячие солёные капли.
— Зачем я вам?
В полумраке салона машины силюсь разглядеть лица мужчин, которых успела увидеть лишь мельком.
В глазах так влажно…
Моргаю.
Быстро моргаю, и вижу: короткие тёмные волосы, бороды, карие глаза… Как и у моего отца…
Нет. Я не знаю этих мужчин! Никогда в жизни их не видела!
Они сидят как вкопанные, давят на меня с двух сторон.
Смотрю вперёд. Паника душит, хватаюсь за горло, и…
Там впереди, на пассажирском сидении есть ещё один.
Его лица не видно, по смутным очертаниям силуэта, по странной давящей энергетике, я…
Будто уже чувствовала нечто подобное раньше?
— Кто вы? – теперь мой настойчивый вопрос обращён лишь к нему. К тому, кто сидит спереди и скрывает своё лицо от моего взгляда в зеркало заднего вида.
— Кто вы?! – голос истерически повышается.
Мне нужно… просто услышать его голос…
Нет, это не может быть ОН…
Давящая тишина в ответ хуже всего.
Я будто с катушек слетаю от паники.
Перед глазами плывёт, рвусь вперёд, вырываюсь из цепких ручищ бандитов, что стискивают моё хрупкое тело между своими…
— КТО?! – кричу, задыхаясь.
Слёзы застилают глаза. Истерика не даёт дышать!
— Пришло время платить по счетами, Белоснежка, - холодный, спокойный голос окатывает ушатом ледяной воды.
Замираю.
Весь мир будто перестаёт существовать в моменте.
В ушах странный шум.
Перед глазами пляшут размазанные огни встречных машин.
Нет… Мне же почудилось?
Это не может быть он.
Не может…
— Везар… - шепчу еле слышно.
Глава 2
Машина резко тормозит, и я чуть не падаю вперед. В темноте за окном маячит огромный дом — старый, с облупившейся краской, с черными пустыми глазницами окон. Как будто он давно умер, но никто не решился его похоронить.
Но самое жуткое - это высокий металлический забор с колючей проволокой наверху, окружающий территорию. В свете фар мелькают фигуры вооруженных людей - двое у ворот, еще трое патрулируют периметр.
— Выходи, — бросает Везар, не глядя на меня.
В панике цепляюсь за сиденье, но один из его людей грубо вытаскивает меня наружу.
— Шеф сказал - выходи, - рычит бородатый детина, хватая меня за локоть.
Везар уже стоит на крыльце, отдавая короткие распоряжения:
— Аслан, проверь периметр. Руслан, доложи, что нового по тому делу. И чтоб никто не подходил к дому ближе, чем на пятьсот метров.
— Будет сделано, босс, - кивает один из охранников, тут же скрывшись в темноте.
Дрожу, глядя, как остальные бандиты беспрекословно выполняют его приказы. Они действуют как хорошо отлаженный механизм - без лишних слов, с холодной эффективностью.
Пронизывающий ветер бьет в лицо, снег хрустит под ногами.
— Чей… это дом? — робко спрашиваю, оглядывая мрачное здание.
Везар идет впереди, его широкая спина напряжена.
— Моей матери.
— Она… здесь? — внутри тлеет робкая надежда. Быть может, если там есть другая, пусть и незнакомая мне женщина, то ещё не всё потеряно?
Он останавливается, и я чуть не натыкаюсь на него.
— Нет.
Его голос звучит слишком ровно. Слишком мертво.
— Она повесилась в гостиной, когда мне было шестнадцать.
У меня перехватывает дыхание.
— А… отец?
Везар резко поворачивается, и в его глазах вспыхивает что-то дикое.
— Заткнись.
Он хватает меня за руку и почти тащит за собой к крыльцу. Спотыкаюсь, но он не останавливается.
На крыльце еще двое вооруженных мужчин - они молча отдают честь, когда мы проходим мимо.
Скрип двери, и мы внутри. Тут пахнет древесиной и чем-то еще — может, горечью тлеющих углей из камина, а может, горем, которое так и не выветрилось.
— Босс, все готово, как ты приказывал, - раздаётся голос из темноты, и я вздрагиваю.
— Хорошо. Никого не пускать. Если что - стрелять без предупреждения.
— Так точно.
Поворот налево по темному коридору. Потом ещё один. Подсознательно пытаюсь запомнить дорогу… Будто есть хоть мизерный шанс, что мне удастся сбежать из этой крепости.
В кромешной тьме чувства обостряются, и я внезапно вспоминаю.
Год назад.
Он тогда тоже ничего не рассказывал о себе. Но так настойчиво спрашивал про мою семью.
"Твой отец… какой он?"
"Вы близки?"
"А если бы он совершил что-то ужасное… ты бы его оправдала?"
Я думала, это просто странная манера знакомиться. А он… он вычислял? Только… зачем? Зачем он это делал? Что ему нужно от меня на самом деле?!
— Наверх, — приказ прерывает мои мысли.
Лестница скрипит под нашими шагами. Сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно в этой мертвой тишине.
Он открывает дверь в комнату.
Стены голые, только кровать посередине да массивный шкаф в углу.
— Добро пожаловать в номер люкс, принцесса, - даже не пытается скрыть насмешку в голосе.
Глаза мечутся по мрачному интерьеру в поисках хоть какой-то надежды.
— Ты… ты монстр! — вырывается у меня, голос дрожит. — Как я могла тебя любить?!
Дверь с грохотом захлопывается. Мы остаёмся одни.
Он замирает. Потом медленно поворачивается.
Широкая тёмная бровь изгибается в вопросе:
— Любить?
Жар приливает к щекам. Во рту пересыхает. Боже… зачем я такое сказала?!
Медленно поворачивает голову на бок. Делает шаг, будто хищник перед смертельным прыжком.
Я отступаю, спина упирается в стену.
Ещё один шаг. Он ближе.
Теперь даже во тьме я могу рассмотреть его лицо.
Мы не виделись около года, но он всё такой же, как в тот самый первый вечер.
Его лицо — будто высеченное из тёмного мрамора: резкие скулы, тяжёлая челюсть, густые брови, сведённые в привычной суровости. Кожа — смуглая, чуть грубоватая, будто обожжённая ветрами и солнцем. На виске — тонкий шрам, бледная нить, напоминающая о прошлом, которое он никогда не обсуждал со мной.
Но главное — глаза.
Его губы врезаются в мои с такой силой, что зубы болезненно стучатся друг о друга. Непроизвольно вскрикиваю — звук мгновенно тонет в его рту, горячем, влажном, безжалостном.
Так не целуются.
Так забирают.
Его язык грубо проникает между моих губ, заполняя всё пространство. Вкус его — крепкий кофе, дорогие сигареты и что-то металлическое, будто кровь, что сейчас так отчаянно бьётся в моих венах.
Но ведь тогда...
Воспоминание бьёт током.
Год назад. Первый поцелуй. Тёплый, дрожащий, с вопросительным взглядом. Как он тогда боялся напугать...
Его пальцы впиваются в бёдра, поднимая подол платья. Больно. Его страсть отзывается болью в теле. Холодный воздух касается обнажённой кожи, и я начинаю дрожать — от страха, от стыда, от парализующего чувства беспомощности.
— Ты можешь сделать своё пребывание в моём доме... приятным, — он отрывается на секунду. Палящее дыхание обжигает шею. — Греть мою постель. Быть послушной.
Его ладонь грубо, жестоко сжимает грудь через тонкую ткань. Я вздрагиваю.
— Иначе... — он прикусывает мочку уха, — будешь спать в подвале. С крысами.
Крысы.
Темнота.
Одиночество.
Паника сжимает горло. Но сильнее страха внезапно поднимается волна унижения.
Я резко дёргаюсь и впиваюсь зубами в его нижнюю губу.
Во рту расплывается медный вкус крови.
Везар рычит.
Хлоп!
Моя ладонь сама вырывается и врезает ему по щеке.
Нас оглушает звенящая тишина.
Только наше прерывистое дыхание и капли его крови на моих дрожащих пальцах.
Он медленно поворачивает ко мне лицо. На скуле зацветает красная отметина. В глазах — что-то первобытное, опасное.
— Маленькая наглая сука... — он шипит, перехватывая моё запястье так, что кости трещат.
Захлёбываюсь слезами, но не только от боли.
— За что?! — вырывается рыдание. — Что я тебе сделала?!
Он притягивает меня так близко, что наши лбы соприкасаются.
— Ты дышишь. Существуешь. Ты... просто есть.
Его голос звучит как скрежет стали.
— Ненормальный… - шепчу еле слышно. – Ты сумасшедший!
Мой похититель не отвечает.
Лишь крылья его носа — с лёгкой горбинкой, придающей лицу хищную выразительность — раздуваются.
— Это всё из-за Димы? – шепчу, и сама же не верю в причину. – Ты забрал меня из-за его долга?
— Что? – Везар будто не сразу слышит то, что я говорю.
— Ты сказал, что мой парень… он задолжал тебе, и…
— Ах да, он, — голос Везара звучит хрипло, пальцы впиваются в мои плечи. - Твой мальчик... – цедит презрительно сквозь плотно сжатые зубы. – Ты ему тоже так сопротивлялась? Или для него распахивалась как шлюха?
Глаза горят. В них — не просто злость. Это ревность. Дикая, неконтролируемая.
Я могла бы сказать правду. Что Дима едва осмеливался прикоснуться к моей руке. Что я невинна. Но его взгляд, полный презрения, заставляет меня лгать.
Поднимаю лицо. Щёки пылают алым.
— Он... он целовал меня так, как ты никогда не сможешь. Потому что он не такое животное, как ты! Я ему позволяла всё... абсолютно всё...
Тишина.
Она длится всего секунду, но кажется вечностью.
Везар медленно выпрямляется. В его глазах что-то меняется — лед превращается в пламя.
— Всё? — он произносит это слово тихо, почти ласково.
Я понимаю свою ошибку слишком поздно.
Открываю было рот, чтобы сказать что-то ещё, но сильные пальцы накрывают мою шею и резко сдавливают, лишая доступа кислорода.
В панике перебираю руками, хватаюсь за его запястье, пытаясь отстранить, но он в тысячу раз сильнее меня!
— Раз уж ты такая... опытная…
Его зубы впиваются в нежную кожу у основания горла. Хочу вскрикнуть, но из сдавленного горла вырывается лишь страшный хрип.
Перед глазами плывёт. Кажется, я вот-вот потеряю сознание.
— А теперь... — пальцы разжимаются, он швыряет меня на кровать, — усвой правило номер один.
Откашливаюсь и отползаю, пока спина не упирается в холодную стену.
— Никогда. Не поднимать. На меня. Руку.
Он расстёгивает ремень.
Металлический звон заставляет сердце остановиться.
Везар
Она лежит передо мной, вся дрожит, как пойманный зайчонок. Глаза широкие, мокрые — ненавижу эту слабость.
Губы слегка приоткрыты, как грудь поднимается частыми вдохами.
"Ты не должен хотеть её", — бьётся в висках.
Но чёрт возьми, она красива.
Слишком красива.
Кожа — бледная, нежная, будто созданная для моих грубых рук. Провожу пальцем по её шее, чувствую, как пульс бешено стучит под тонким бледным пергаментом. На ней так легко оставить свои следы. Навсегда заклеймить собой.
Спускаюсь пальцами ниже и дёргаю вверх подол платья. Под ним – тонкие колготки и невинные белые трусики. Тяжело дышу и пожираю глазами округлое тело. Когда представляю того сосунка, что ныл и ползал передо мной на коленях, умоляя простить долг, меня адски кроет.
Самоконтроль сносит нахрен! Внутри – выжженная ядерным взрывом ревности пустыня.
Он тоже трогал её здесь?
Мысль обжигает, как раскалённое железо.
— Ты ему позволяла больше, чем мне? — голос звучит хрипло, чужим.
Она молчит, только губы сжимаются.
Резко хватаю её за копну тёмных волос, заставляю поднять голову.
— Отвечай!
— Да! — выдыхает она, и в её глазах вспыхивает вызов.
Ярость накатывает волной.
Она должна бояться. Должна страдать. Как страдал я.
Но вместо этого...
Вместо этого мои пальцы сами сжимают её бёдра, оставляя синяки. Я хочу видеть их завтра — фиолетовые, тёмные, мои.
— Тогда получай по заслугам, — цежу сквозь зубы, ощущая порочное удовлетворение.
Ладонь опускается на её плоть со всей силой.
Шлепок, и она вскрикивает — но не больно, нет. Слишком тихо. Недостаточно.
— Ещё, — приказываю себе.
Ещё.
И ещё.
Её кожа розовеет, становится горячей. Я чувствую, как кровь бежит быстрее, а тело предательски откликается на её всхлипы.
"Она твой враг", — напоминаю себе.
Нежное тело горит под моими пальцами. Каждый шлепок оставляет алый отпечаток, и я ловлю себя на том, что любуюсь этим. Как будто метки на ее теле — мои личные трофеи.
"Слабак", — шипит внутренний голос.
Зажмуриваюсь, скриплю зубами.
Сука...
Она изгибается под моей ладонью не так, как должна. Не сжимается от страха, а...
— А-ах...
Этот стон. Тихий, переломленный, но грязный в своей правдивости. Он бьет по мне сильнее, чем я бью ее.
Член натягивает ширинку джинсов, в паху всё наливается адской похотью.
Резко переворачиваю ее обратно, хватаю за подбородок.
— Тебе нравится, сука? — рычу, чувствуя, как дыхание сбивается.
Ее глаза — два расширенных зрачка, в них мечется страх, стыд и...
— Н-нет... — лжет, и бедра ее непроизвольно сжимаются.
Нет, Везар, ты не поведёшься на этот взгляд. Не теперь.
Твержу себе, пока пальцы сами опускаются ниже. Проталкиваюсь между плотно сведённых бёдер, провожу пальцами и чувствую влагу.
Тело предало.
Мое или ее — уже не разобрать.
— Врешь, — мой голос звучит хрипло. — Ты вся дрожишь.
От страха?
От возбуждения?
Неважно.
Но это важно. Потому что если она... если она...
— Трахались с ним? — вырывается у меня, и я ненавижу себя за этот вопрос.
Она зажмуривается, слезы катятся по щекам.
— Да! — кричит, а у меня перед глазами пляшут нездоровые красные точки.
Рыком впиваюсь зубами в ее плечо, оставляя отметину. Она вскрикивает, бьётся подо мной, пытается оттолкнуть, но куда там.
Снова двигаю по влажным складкам.
Течёт от меня.
Такая же шлюха, как и её мать!
Напоминаю сам себе, чтобы снова не сгинуть в этом мороке.
— Пусти меня! Урод! Ненавижу! – отчаянно выкрикивает, бьётся, стонет, всхлипыает…
Хочу трахнуть её!
Да, сейчас. Эта сучка должна знать своё место!
В висках долбит разогнавшаяся по венам кровь, как вдруг…
На поясе шуршит рация: «Приём, босс, приём».
Твою мать!
Впиваюсь ногтями в её кожу, замираю на секунду.
Вызов повторяется.
Сука! Сказал же им, не беспокоить!
Дверь захлопывается за ним с глухим стуком, но его присутствие будто всё ещё висит в воздухе. Запах дорогого парфюма с горьковатыми нотками табака. Тепло, оставшееся на моей коже там, где его пальцы впивались в плоть.
Прижимаю дрожащие ладони к лицу - они пахнут им. Этот смешанный аромат кожи, пота и чего-то неуловимо мужского сводит с ума.
Чёрт...
Мои бёдра до сих пор горят от боли. Каждый шлепок будто выжигал на мне невидимые метки. Я ненавижу себя за то, как моё тело откликалось. За этот позорный стон, вырвавшийся против моей воли.
За дверью его голос, резкий и жёсткий:
"Какого хера?! Я сказал не беспокоить! Докладывай!"
Шаги удаляются по коридору, и всё затихает.
Я вся дрожу, как осиновый лист. Пальцы сами тянутся к покрасневшей коже - осторожно, будто проверяя ущерб.
Боже, что со мной...
В зеркале над комодом мелькает моё отражение: растрёпанные волосы, заплаканные глаза, губы слегка припухли от его укусов. А на шее...
Я наклоняюсь ближе. Фиолетовый след...
В животе предательски ёкает.
Нет, нет, нет!
Я бью себя по лбу, пытаясь совладать с эмоциями.
Он твой похититель. Маньяк. Чудовище!
Глубоко вдыхаю, чтобы побороть дрожь в ладонях. Мне нужно решиться! Нужно понять, что делать дальше!
Пугающие образы терзают сознание. Да, пусть сегодня Везар и не довёл дело до конца, но… кто знает, что взбредёт этому животному в голову завтра?
Время утекает невыносимо медленно. Прохаживаюсь по комнате, потом снова опускаюсь на кровать.
Прислушиваюсь.
Тишина.
Только моё сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно на весь дом.
Подбираю под себя похолодевшие ноги, пальцы впиваются в покрывало.
Трясу головой, пытаясь стряхнуть туман паники.
"Соберись, дура! Ты не та девочка, которая будет сидеть и ждать спасения!"
Зажмуриваюсь. Перед глазами встаёт лицо отца.
Вспоминаю его уроки: "Похищение - это прежде всего психология, дочка. Похитители ждут, что ты будешь беспомощной".
Я не беспомощна!
Пальцы дрожат, когда я провожу ими по волосам. Подушечки нащупывают металл - холодную, тонкую, шпильку мою единственную надежду.
Воспоминание бьёт неожиданно: мне десять лет, мы с отцом в нашем загородном доме, папа смеётся, пока я ковыряюсь в замке его сейфа.
"Молодец, дочка! Но если что — зови меня. Всегда приду на помощь."
Сейчас бы его помощь...
Но нет.
Я одна.
И дверь заперта.
Я встаю так тихо, как только могу. Ноги дрожат, но держат.
Шаг. Ещё шаг.
Дверь. Старая, деревянная. Замок — обычная английская личинка.
"С этим справится даже ребёнок", — говорил папа.
Закусываю губу, вставляю шпильку в замочную скважину.
Щелчок.
Сердце замирает.
"Тише, тише..."
Приоткрываю дверь на миллиметр.
Темнота.
Тишина.
Меня дико трясёт, когда я выскальзываю в коридор.
Куда бежать?
Направо — лестница вниз. Налево — длинный тёмный коридор.
В полуобморочном состоянии выбираю левое.
Ноги несут меня сами, а в голове — только одна мысль:
"Если поймает — убьёт."
Темнота коридора давит на виски. Бреду на ощупь, ладонью скользя по холодным обоям. Где-то внизу голоса — их уже двое, нет, трое.
Не туда!
Я резко разворачиваюсь, волосы цепляются за что-то. Сердце ошалело бьёт по рёбрам. Во рту пересыхает. На секунду чудится, что это ОН схватил меня за волосы сзади.
Но нет. Показалось.
Дёргаю ручку ближайшей двери — и о чудо, она поддаётся!
Юркаю внутрь, прикрываю дверь без щелчка. Прижимаюсь спиной к дереву, ловя дыхание.
И вдруг — свет. Тёплый, жёлтый, от настольной лампы.
Кабинет.
Неожиданно уютный после той ледяной комнаты. Кожаный диван, потрескивающий камин, тяжёлые шторы. В воздухе висит запах дорогих сигар и чего-то ещё — его парфюма.
Его логово...
Подбегаю к массивному дубовому столу. Руки сами дёргают ящики — верхний заперт, средний...
Боже!
На столе — бумаги. Моё фото. Распечатка паспорта с пометками…
Глава 6
Темнота лестницы обволакивает, как саван. Каждая ступенька скрипит предательски громко. Замираю после каждого звука, сердце колотится так, что кажется – вот-вот выпрыгнет из груди.
Бежать. Просто бежать!
Но куда? Всё в этом проклятом доме чуждо, незнакомо.
Пальцы сжимают пистолет. Холодный металл – единственное, что кажется реальным в этом кошмаре.
Отец учил меня стрелять. Но то было лишь по бездушным мишеням. Смогу ли я... убить? Живого человека… пусть даже такого монстра как Везар…
Нижний этаж погружён в полумрак. Только слабый свет пробивается из-под двери гостиной.
Прижимаюсь к стене, крадусь бесшумно, как меня учили.
Никого. Совсем никого.
Где его люди? Где охрана?
Дверь в гостиную приоткрыта. Осторожно заглядываю внутрь – и замираю.
Он.
Везар.
Сидит в кресле у потухающего камина, длинные ноги небрежно вытянуты. В руке – бокал виски, янтарная жидкость играет в огненном свете.
Я стою как вкопанная.
Стреляй! Сейчас! Пока он не видит!
Но тело не слушается.
Он медленно поворачивает голову. Тёмные глаза встречаются с моими.
– Ну что, Белоснежка, – его голос спокоен, будто мы просто встретились на чаепитии. – Ты пришла меня убить?
Я врываюсь в комнату, поднимаю пистолет. Дрожь такая, что мушка прыгает перед его лицом.
– Где выход?! – голос звучит хрипло, незнакомо.
Он отставляет бокал, не спеша.
– Ты же умная девочка. Сама найдёшь.
– Я... я выстрелю!
– Ну так стреляй, – он разводит руки в стороны, обнажая грудь. – Попади прямо в сердце. Если сможешь.
Его глаза... Чёрт возьми, они смеются.
Я давлю на спусковой крючок.
Пальцы немеют.
Стреляй же! Он же монстр! Он...
Но в голове всплывает его взгляд тогда, год назад, когда он спас меня от тех подонков в переулке...
– Не могу… – шёпот вырывается сам собой.
Пистолет дрожит в руках.
Везар медленно встаёт, делает шаг в мою сторону. Пячусь к стене.
– Жаль, – говорит он тихо, поворачивает голову на бок и усмехается, демонстрируя ровные белые зубы. – Значит, ты сама выбрала свою судьбу. Отдай мне оружие и поднимайся в свою комнату.
Его голос раскатывается по мне горячим воском, парализует. Язык прилипает к нёбу, пальцы холодеют на рукояти.
Стреляй! Черт возьми, стреляй же!
Но он уже делает шаг. Потом второй.
— Я... я предупредила! — голос дрожит, как лист на ветру.
— О, я весь во внимании, — он расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, будто готовится не к выстрелу, а к сексуальным играм.
Мой взгляд лихорадочно скользит по комнате. Ключи. На столе. В метре от него.
— Не подходи ближе!
— Или что? — он щелкает языком, как будто я — непослушный щенок. — Ты будешь меня наказывать?
Еще шаг. Между нами уже меньше двух метров.
— Я...
— Ты мое, — его голос становится жестким, как удар хлыста. — И лучше запомни это пока я добрый. Иначе...
В его глазах вспыхивает что-то животное.
Рывок.
Он бросается вперед — и я зажмуриваюсь.
Выстрел.
Грохот разрывает тишину. Запах пороха щекочет ноздри.
— Ох!
Открываю глаза.
Он стоит, согнувшись, хватаясь за плечо. Между пальцами — алая кровь, растекающаяся по белой ткани.
— Сука... ты выстрелила… — он шипит сквозь зубы, но в глазах... Боже, в его глазах не ярость.
Удивление?
Отчаянно рвусь вперед, бью кулаком в кровавую рану и хватаю ключи со стола. Он делает движение перехватить, но я выкручиваюсь, чувствуя, как его пальцы скользят по моей талии.
— Ах ты... — его дыхание горячее на моей шее.
Отчаянно толкаю его в раненное плечо, Везар падает.
Бегу к выходу, слыша за спиной:
— Стой, Белоснежка! Когда я тебя поймаю, будет куда хуже!
Его угроза преследует меня свистящей пулей, когда я вылетаю в ночь.
Ледяной воздух хлещет по лицу, как оплеуха. Ноги скользят по обледенелому гравию, но я не останавливаюсь. Не могу.
Кровь.
На моих руках его кровь. Тело ходит ходуном от дрожи.
Я сжимаю пистолет так, что пальцы немеют. Где-то сзади — крики, топот, но я не оборачиваюсь.
Передо мной — двор, залитый желтым светом фонарей. Три машины.
Которая?!
Лихорадочно жму на кнопки брелка. Сигнализация взвывает справа — черный «Лексус» с тонировкой.
Да!
Ноги сами несут меня вперед.
— Стой! — рычит кто-то слева.
Я поворачиваюсь на ходу, поднимаю пистолет.
Выстрел.
Не целюсь. Просто стреляю.
Черт, отец бы меня убил за такую стрельбу.
Но охранник падает в снег, хватаясь за ногу. Остальные залегают.
— Вали её! — орет кто-то слева.
— Идиот, босс сказал не стрелять! — перекрывает другой голос.
Сердце бешено колотится — значит, я ему ещё нужна... Живая.
Брелок дико пиликает, фары чёрного «Лексуса» мигают в двадцати метрах. Последний рывок — и я влетаю в салон, хлопнув дверью.
Где педаль? Где, чёрт возьми, педаль?!
Дрожащие ноги нащупывают управление. Двигатель ревёт.
Перед машиной — трёхметровый забор.
— Аааа! — вырывается крик, когда я бью кулаком по рулю.
В зеркале — трое мужиков с автоматами уже в двадцати шагах.
Рычаг на «R».
Задняя передача.
Газ в пол.
Шины взвывают, забрасывая гравий в преследователей.
Рычаг дёргаю на «D».
— Ну, давай... — шепчу железу под капотом.
Разгон.
Секунда — и удар!
Забор с грохотом складывается, как карточный домик. «Лексус» подпрыгивает на кочках, стекло трещит от удара об металлическую решётку.
Я вцепляюсь в руль, вылетая на снежную колею.
Сзади — крики, выстрелы в воздух.
Но я уже мчусь в чёрную пасть ночи.
Свободная.
Дрожащая.
С окровавленными руками.
Снежная пелена хлещет по лобовому стеклу. Фары выхватывают из тьмы лишь пять метров вперед — стволы сосен, искривленные колеи, черные провалы обочин.
Не съезжай. Не съезжай. Не...
Машину бросает на ухабе. Руль выскальзывает из потных ладоней. Я вцепляюсь в кожаную оплетку, чувствуя, как «Лексус» скользит боком.
Отец учил водить на льду. Но не так... Не так!
Стараюсь подавить удушливые волны паники, что не дают сосредоточиться.
В зеркале — желтые точки. Они приближаются.
Он.
Даже не вижу, но знаю — это он. Никто другой не поедет за мной сквозь пургу, как одержимый.
— Черт, черт, черт! — бью по рулю.
Мозг лихорадочно соображает:
Свернуть в лес? Нет — застрянешь. Давить педаль в пол? Убьешься на первом повороте...
Машина сзади приближается. Уже различаю форму — черный «Гелендваген». Его любимый.
Как он вообще может ехать? Пуля в плече, кровь...
Ветер бросает горсть снега в стекло. На секунду — слепота.
Я жму на тормоз.
Не надо! Идиотка!
«Лексус» разворачивает на 90 градусов. Сзади — визг тормозов.
В зеркале — «Гелендваген» выносит на обочину.
«Да! Да!»
Но радость преждевременна.
Его фары снова ловят меня через секунду.
Он не сдается.
Никогда не сдавался.
Педаль газа проваливается в пол. Двигатель ревёт, как раненый зверь. Снежная каша бьёт в колёсные арки, машину швыряет из стороны в сторону.
В зеркале – его «Гелендваген» уже впритык, слепящий дальним светом.
Нет, нет, НЕТ!
Я дёргаю руль влево, уходя от столкновения. Машина скользит, теряя управление. На секунду выравниваюсь – и тут он появляется справа, вровень со мной.
Через заснеженное стекло вижу его лицо.
Бледное.
Искажённое яростью.
Губы шевелятся – он орёт что-то, бьёт кулаком по стеклу. Его рубашка на плече пропиталась тёмным – кровь...
С трудом открываю глаза. Веки будто налиты свинцом – тяжёлые, неподъёмные.
Потолок. Тот самый, с трещиной в форме молнии. Значит — снова плен.
Сколько времени прошло?
Голова гудит, как после затяжной болезни. Я пытаюсь поднять руку — мышцы ноют, будто меня переехал грузовик.
Что он со мной сделал?
И снова глаза устремляются в белый потолок. Резкий запах антисептика. И всепроникающая боль — будто меня перемололи в мясорубке и собрали обратно.
Где...?
Воспоминания накатывают обрывками:
Грохот выстрела. Его лицо — искаженное не болью, а... удивлением? Алый фонтан на белой рубашке. Как он медленно опускается на колени...
Я пытаюсь пошевелиться — тело не слушается.
Я стреляла. Попала?
Воспоминания обрывочные, спутанные.
Новая волна образов…
Скрип тормозов. Стекло, идущее паутиной осколков. Его руки, вытаскивающие меня из покореженной машины. Запах его крови, смешанный с его горьковатым парфюмом...
Нет, это было тогда... год назад...
Сознание путает время. Где правда?
Поворачиваю голову — по капельнице в мою вену медленно ползет прозрачная жидкость. Я резко сажусь — и тут же висок ударяется о железную перекладину кровати.
Чёрт!
Рука сама тянется к больному месту — и замирает в воздухе.
Почему я... голая?
Одеяло сползает, обнажая синяки на бёдрах, ссадины на запястьях. На левой лодыжке — холодное металлическое кольцо. Цепь.
Как собаку...
Дёргаю ногой — звонкий лязг разносится по комнате.
Нет. Нет-нет-нет! Только не это!
Сердце колотится так, что кажется, вот-вот разорвёт грудную клетку.
Он раздел меня. Приковал. Что ещё? Что он сделал, пока я была без сознания?!
Беспринципный ублюдок!
Сжимаюсь в комок, пытаясь прикрыть нагое тело.
За окном — день. Яркий, солнечный, будто насмешка.
Сколько я была без сознания?
Паника подкатывает комом к горлу.
Отец ищет меня? Или... или Везар уже разобрался и с ним?
Сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Упрямая мысль придаёт сил.
"Нужно выбраться. Нужно..."
Но цепь не даёт даже встать с кровати.
И тут — звук.
Тихий, едва уловимый.
Ручка двери медленно опускается...
Запах виски и лекарств.
Зажмуриваюсь, притворяясь спящей.
— Я знаю, что ты не спишь, — его голос хриплый, будто пропущенный через терку.
Открываю глаза.
Он стоит у кровати, бледный как смерть. Под рубашкой угадывается объемная повязка.
Я попала...
— Почему... — мой голос звучит чужим, — ...ты не дал мне умереть?
Его пальцы сжимают подлокотник кресла, костяшки белеют.
— Ты действительно не помнишь? — в его глазах что-то странное. Не злость. Что-то похожее на... боль?
Мотаю головой, и перед глазами начинает плыть.
Новый обрывок памяти:
Дождь. Он прикрывает меня своим телом. Кровь на его лице. "Беги, Илиана!"
Я сжимаю веки.
Что это было? Когда?...
Господи, как же трудно соображать!
В висках неприятно пульсирует.
Его тень нависает надо мной, перекрывая солнечный свет. Вжимаюсь в подушку, но убежать некуда — цепь короткая, рассчитанная точно.
— Ты стреляла в меня, — говорит он тихо. Взгляд давящий.
Сжимаю зубы, чувствуя, как дрожь пробирается по спине.
— А ты похитил меня!
Он медленно садится на край кровати. Пружины скрипят под его весом. Рубашка расстегнута на пару пуговиц — видна белая повязка. Моя работа.
— Теперь ты принадлежишь мне, — пальцы его скользят по моей щеке. Я дёргаюсь, но он не убирает руку. — И чем быстрее ты это поймёшь, тем легче будет.
— Я не вещь! — голос срывается на визг.
Слёзы льются сами, горячие, предательские. Я бьюсь в его руках, цепь звенит, ногти царапают простыни.
— Отпусти меня! Ненавижу тебя!
Он хватает меня за плечи, встряхивает.
— Успокойся!
Везар
Я сижу у камина, перебирая старый перочинный нож — единственное, что осталось от отца. Металл холодный, хоть и лежал в пламени минут десять. Как мои мысли.
Месть — она ведь не красная, как кровь. Она серая, как пепел. Не горячая — ледяная. Не кричит — шепчет по ночам, когда город засыпает, а я остаюсь наедине с призраками.
"Они должны заплатить", — шепчет мне призрак отца, вонзая ледяные пальцы в мозг.
Но чей голос отвечает: "А разве ты уже не отомстил? Сделав её пленницей? Разве она – цель твоей мести?"
Башка трещит. Иногда кажется, что я сошёл с ума.
Плещу виски в бокал. Дорогой, выдержанный. Таким отец угощал меня в двенадцать, когда впервые взял на дело. "Пей, сынок, мужиком станешь".
Стал. Только не таким, как он мечтал.
Сиротство — это не когда родителей нет. Это когда их голоса в твоей голове громче живых. Когда каждое утро просыпаешься с мыслью: "А что бы они сказали?"
Мать повесилась в гостиной. Отец сгнил в чужой земле. А я...
Поднимаюсь, прижимая руку к ране.
Кровь за неё.
Кровь за него.
Кровь за меня.
Всё смешалось.
Остался только этот проклятый дом.
И она.
***
Дым сигареты ест глаза, но боль в плече куда хуже. Пуля прошла навылет, но чертовски болит при каждом движении.
— Босс, тебе бы к врачу... — бормочет Руслан, глядя украдкой.
— Само заживёт.
Я с силой давлю на перевязочный пакет, сквозь зубы вдыхая дым. По комнате ходит Аслан — нервный, как цепной пёс.
— И что, просто оставим эту сучку безнаказанной? — он бросает окровавленный бинт в ведро. — Она тебя подстрелила!
Пепел падает на пол.
— Это моё решение.
— Она должна понести наказание!
Стекло бокала разлетается о стену. Все замирают.
— Следующий, кто откроет рот, получит пулю в лоб, — тишина после этих слов звенит громче выстрела.
Я поднимаюсь, игнорируя горящую рану.
— Руслан, разберись с поставками. Аслан — проверь периметр. Мы наделали много шума.
Они расходятся без слов.
Лестница наверх кажется бесконечной. Каждый шаг — как нож в бок.
Новый замок на двери блестит тускло в свете коридорной лампы. Ключ поворачивается с громким щелчком.
Она спит.
Прикованная. Беззащитная.
Та, кого я должен хотеть в последнюю очередь.
Подхожу ближе, сжимая кулаки. Её дыхание ровное, губы слегка приоткрыты. На шее — синяк от моих пальцев.
Сломать её и выбросить как мусор, когда закончу начатое. Таков был изначальный план.
Рука сама тянется к её лицу. Останавливаю себя в сантиметре от кожи.
Слабость.
Я ненавижу её за то, что она заставляет меня это чувствовать. За этот чертовский запах её волос. За то, как её тело отозвалось мне, даже когда она кричала о ненависти.
— Проснёшься — начнётся ад, — шепчу я, хотя знаю, что она не слышит.
Но кто из нас сейчас в аду? Видимо, только я.
Рана ноет. Кровь проступает сквозь повязку.
Физическая боль — ничто по сравнению с этой дьявольской жаждой.
Тишина в комнате давит на уши. Присаживаюсь на край кровати, пружины скрипят под моим весом. Она не просыпается — укол сделал свое дело.
Ни одна баба не стоит забытых клятв.
Я повторяю это про себя, как мантру, глядя на её спокойное лицо.
Странно. Наяву она всегда напряжена — губы сжаты, брови сведены, глаза блестят ненавистью. А сейчас... Сейчас она выглядит почти невинной. Ресницы отбрасывают тени на щеки, пухлые губки доверчиво распахнуты.
Предательская мысль: каково это — проснуться рядом с ней? Не как с пленницей, а...
Я резко стягиваю одеяло.
Её тело бледно в лунном свете. Синяки на бедрах уже желтеют — мои отметины. Цепь на лодыжке блестит тускло.
Рука сама тянется к груди. Теплая, упругая. Сосок твердеет под пальцами, даже во сне.
Охренеть.
От этого вида член дёргается в штанах.
Скольжу ладонью ниже, по животу. Кожа дрожит под прикосновением. Между ног тепло...
Возбуждение дико стучит в висках. Воспоминания о том, как я встретил её впервые метелью врываются в сознание.
Тогда я ещё не знал, кто она такая, я ничего не знал…
Вскакиваю как ошпаренный. Подхожу к окну, распахиваю его настежь. Холодный воздух бьет в лицо, но не гасит огонь в паху.
Я просыпаюсь от резкого луча солнца, бьющего в глаза.
Мгновение — и застываю, впитывая детали:
Пустая постель.
Холодные простыни.
И цепь. Все та же проклятая цепь на лодыжке.
"Было ли это сном?"
Прикасаюсь к подушке рядом — холодная.
Нет, он не лежал здесь. Или... или просто не оставил следов?
Тело чувствует себя странно — мышцы больше не ноют, в голове ясность. Даже синяки кажутся менее болезненными.
Но в груди — смятение.
Я отчетливо помню его руки. Теплые. Тяжелые. Обнимающие, а не сковывающие.
Бред. Это просто бред от укола.
Приподнимаюсь, осматриваюсь.
Комната та же. Замок на двери новый — еще более массивный.
Но...
На тумбочке стоит стакан воды. И две таблетки.
Обезболивающее?
Я беру одну, рассматриваю.
Почему?
Почему, если это был сон, я так отчетливо помню, как он гладил мои волосы? Как его дыхание становилось ровным, когда он засыпал?
Он ненавидит меня. Держит в цепях. Это — реальность, в которую я должна верить.
Но тогда что это было?
Милость палача?
Или...
Я резко встряхиваю головой.
Неважно. Выжить любой ценой. Сбежать.
Но когда я закрываю глаза, передо мной его лицо — не искаженное злобой, а спокойное. Почти человеческое.
И это пугает больше, чем все его угрозы.
Ручка двери опускается — и сердце бешено колотится, будто пытаясь вырваться из грудной клетки. Я непроизвольно выпрямляюсь, пальцы впиваются в простыню.
Он?
Дверь открывается.
Не его высокий силуэт, а сгорбленная фигура в поношенном фартуке. Пожилая женщина с седыми волосами, туго стянутыми в пучок. В руках — поднос.
— Кто вы? — мой голос звучит хрипло от неожиданности.
Женщина молча ставит поднос на тумбочку: омлет, тост, стакан свежевыжатого сока. Аккуратно, будто в дорогом отеле.
— Подождите! — я хватаю её за рукав. — Где он? Где Везар? Почему не пришёл сам?
Её глаза — мутные, безразличные — скользят по мне, будто я часть мебели.
— Хотя бы ответьте! — кричу ей.
Женщина подставляет ведро.
— Туалет, — произносит равнодушно.
Потом она поворачивается ко мне спиной и медленно топает к выходу.
Дверь закрывается. Ключ поворачивается в замке.
Я швыряю поднос на пол. Тарелка разбивается, апельсиновый сок растекается по паркету кровавой лужицей.
— Трус! — кричу в пустоту. — Приди и посмотри, что ты со мной сделал!
Слёзы катятся по щекам, но я тут же яростно смахиваю их.
Я прикрываю глаза, вспоминая ночные видения. Его руки. Его дыхание.
— Ненавижу, — шепчу и в отчаянии утыкаюсь носом в подушку.
Часы тянутся мучительно медленно. Лежу, уставившись в потолок, и считаю трещины в штукатурке. Их тридцать семь. Тридцать семь линий, словно шрамы на моей свободе.
Папа... где ты сейчас?
Вспоминаю его сильные руки, подбрасывающие меня в воздух в детстве. Как он смеялся, когда я визжала от восторга. "Моя храбрая девочка", — говорил он, ловя меня.
Теперь никто не поймает.
Цепь на лодыжке холодная и неумолимая. Я дёргаю её снова — больно, но это хоть какое-то ощущение. Лучше, чем этот дурацкий вакуум.
Что будет, если папа придёт за мной? Что Везар с ним сделает?
Живот сводит от ужаса при этой мысли. Но тут же злость накрывает с головой — злость на себя.
"Ты дочь спецназовца, черт возьми! Он учил тебя не сдаваться!"
Вспоминаю наши тренировки в лесу. Как папа заставлял меня разжигать костер мокрыми спичками. "В жизни не будет идеальных условий", — ворчал он.
Теперь условия хуже некуда.
Сжимаю кулаки.
Я жива. Значит, шанс есть.
Прикрываю глаза. В воспоминаниях вдруг всплывает тот день в горах.
Мне десять лет. Мы с папой на нашем винограднике. Его загорелые руки аккуратно обрезают лозы, а я сижу на заборе и болтаю ногами.
— Пап, а почему ты больше не работаешь в ФСБ? — спрашиваю, срывая виноградную гроздь.
Он замирает. Солнце играет на его серебряных висках — он всегда казался мне таким древним и мудрым, особенно рядом с молодой мамой.
— Потому что, рыбка, иногда нужно остановиться, — он вытирает нож о штаны. — Чтобы хорошие вещи успели догнать тебя.
— А плохие вещи? Ты когда-нибудь делал плохие вещи?
Отец опускает лицо. Мне трудно разглядеть его глаза.
— Я сделал так, чтобы такие девочки, как ты, могли спокойно расти. — Он подходит, кладет тяжелую ладонь мне на голову. — И если придется, сделаю это снова.
Тени в комнате удлиняются, когда дверь снова открывается.
Та же женщина. Тот же безразличный взгляд.
Уже вечер?
На этот раз в её руках — тарелка с супом, кусок хлеба. Просто. Без изысков.
— Опять вы, — шиплю, дергая цепь. Металл холодно звякает, напоминая о своем присутствии. — Снимите это!
Женщина ставит еду на тумбочку, даже не глядя на мою ногу.
— Свободу надо заслужить, — бросает она, как констатацию факта.
— Это он так решил? — голос дрожит от ярости.
Молчаливый кивок.
В глазах темнеет.
— Тогда пусть сам придет и скажет мне это в лицо!
Поднос летит в стену рядом с её головой. Тарелка разбивается с удовлетворяющим звоном, суп растекается по обоям.
Женщина даже не вздрагивает.
— Грязно, — только и говорит, разворачиваясь к выходу.
— Передайте ему, — кричу ей вслед, — что если хочет сломать меня, то пусть хотя бы не прячется!
Она выходит. Через какое-то время за дверью слышится топот. Грубые мужские голоса.
Я инстинктивно прижимаюсь к изголовью, цепь холодно звякает.
Дверь с грохотом распахивается, ударяясь о стену.
Он.
Везар.
Его высокое тело заполняет дверной проем, широкие плечи напряжены под черной рубашкой. Смуглая кожа лица резко контрастирует с ледяной бледностью гнева. Густые брови сведены в одну линию, подчеркивая пронзительность карих глаз — сейчас они темные, почти черные от ярости.
Резкие скулы будто высечены из камня, челюсть напряжена до боли. Вены на шее пульсируют в такт тяжелому дыханию.
Он делает три четких шага ко мне, и я вижу, как мышцы играют под тонкой тканью рубашки. Его движения — точные, хищные, сдерживаемая сила в каждом жесте.
— Ты что, совсем разучилась себя вести? Швыряешься едой? Командуешь моими людьми?
Даже его голос сейчас другой — низкий, опасный, как гул приближающейся грозы.
Сердце колотится так, будто хочет вырваться из груди. Но я сжимаю кулаки — нужно помнить папины уроки.
— Хотела посмотреть в глаза трусу, который держит женщину на цепи! — бросаю ему в лицо.
Он замирает в двух шагах от кровати. Его взгляд скользит по моей обнажённой ноге, по металлическому кольцу, впившемуся в кожу.
— Ты сама выбрала быть пленницей.
Слёзы предательски подступают, но я глотаю их, поднимая подбородок:
— Ты держишь меня как животное!
Его пальцы впиваются в спинку кровати, наклоняясь так близко, что я чувствую его дыхание.
— Пока ты мыслишь и действуешь глупо как собака, я буду относиться к тебе соответственно, — голос ледяной, будто напильником по металлу.
Он резко тащит меня за волосы, как мешок с мусором. Отчаянно цепляюсь за простыни, но они выскальзывают из пальцев.
Кожа головы полыхает огнём от боли. По телу прокатывает волна адреналина.
— Отпусти! — только и могу задыхаться.
— В чём дело, Илиана? Не хочешь принять душ со мной?
Холодный кафель ванной обжигает босые ноги. Он одним движением распахивает дверь душевой кабины и толкает меня вперёд...
Открывает кран.
Я взвизгиваю, когда поток ледяной воды обрушивается на голову. Стекает по лицу, заливает глаза, попадает в нос и горло.
— Чтоб ты сдох! — кричу я, пытаясь вырваться.
Его рука прижимает меня к холодной стене.
— Ты воняешь непокорностью, — говорит он, намыливая меня с такой силой, будто хочет содрать кожу. — Пора тебя хорошенько отмыть от этого запаха.
Мыло щиплет глаза. Вода то слишком холодная, то слишком горячая.
И сквозь эту пытку я вижу его лицо — суровые черты ещё больше заострились. Во взгляде ни намёка на сочувствие. Бездушная машина для моих пыток.
Одежда Везара промокла. Он тоже стоит под водой, и будто не замечает ни холода, ни жара.
— Отпусти! — знаю, что не могу сопротивляться его силе, поэтому просто хнычу и барахтаюсь на скользком кафеле.
— А где же «волшебное слово»? — цедит сквозь зубы. — Отец не учил тебя вежливости?
Отвечаю ему полным ненависти взглядом.
Не решаюсь сказать что-то ещё про Диму. Слова – моё единственное оружие против превосходства его физической силы, но сейчас я не могу пустить в ход даже это, чтобы не навлечь на себя ещё больше его гнева!
Везар снова выдавливает на ладонь шампунь и проводит ею по моим волосам.
Спиной упираюсь в стену.
Неловко прикрываю руками грудь и интимный треугольник между плотно сведённых бёдер.
Капли воды стекают по его волосам, подбородку.
Взгляд хищника будто физически ощупывает моё тело.
Везар поднимает руку вверх, внезапно расстёгивая пуговицы рубашки.
— Ты… ты что… — задыхаюсь. — Ты что делаешь?
Но он не отвечает, молча продолжает.
Через пару секунд рубашка падает на мокрый пол.
Нервно сглатываю. Боже...
Его тело — как высеченное из мрамора — влажное, блестящее под струями воды. Широкие смуглые плечи, рельефный пресс, переходящий в V-образные линии бедер. Но мой взгляд тут же цепляется за повязку — белая ткань пропиталась водой и кровью, прилипла к коже, делая явными контуры раны.
Моей раны.
— Не отвлекайся, — его голос звучит хрипло.
Он прижимает меня к стене всем телом. Холодная плитка леденит спину, но его кожа — горячая, будто раскаленная.
Везар ловит мои руки, перехватывает за запястья и заводит над головой.
В низ живота упирается его твёрдость.
— Не смей... — шиплю, но голос предательски дрожит.
Он тянет вверх мои сопротивляющиеся руки, и мне приходится встать на носочки, чтобы дотянуться до пола.
— Ты вся дрожишь, — его губы скользят по моей шее. — Так сильно боишься меня?
Я пытаюсь вырваться, но он сильнее. Другой ладонью грубо сжимает мои ягодицы.
— Не дождёшься! — шепчу со всей возможной ненавистью.
Не его скулах проступают желваки.
Он резко разворачивает меня спиной к себе и припечатывает лицом к стене.
Чувствую спиной, как двигаются его стальные мышцы.
Он заводит мои руки за спину, а потом…
— А такое твой щенок делал с тобой во сне? — жёсткий шёпот обжигает ухо.
Его пальцы протискиваются между стеной и моим животом. Пятерня жадно накрывает запретное местечко. Сжимает меня, а потом проталкивается между ног.
Тело пронизывает дрожью.
Глаза закатываются, ноги становятся ватными.
Прикусываю губы, когда он обводит по кругу пульсирующий бугорок.
— Пусти! — пугаюсь непроизвольной реакции собственного тела. Трепыхаюсь в его руках, отчаянно пытаясь вырваться.
Но Везар не отпускает. Наоборот, наваливается сильнее, продолжая медленно и умело гладить меня.
Зажмуриваюсь, стараясь сконцентрироваться на «правильных мыслях».
Я не могу позволить себе чувствовать то, что он хочет заставить меня чувствовать! Этот монстр похитил меня! Грязно и подло использовал для каких-то своих одному ему лишь известных целей! Если я хоть на секунду разрешу себе возбуждение, то просто перестану себя уважать!
Его палец давит сильнее, другая ладонь перехватывает шею.