Мейби бейби

1. Альбина

— Тёть, а тёть! Есть курить?

Очевидно есть. Я же курю прямо сейчас, слепой, что ли. Оглядываю попрошайку сверху вниз, — благо, на каблуках, добавивших мне десять сантиметров роста, это сделать проще — мы с ним глаза в глаза, а он даже не смущен. Стоит, переминаясь с ноги на ногу в кедах не по сезону и легкой рубашке — явно выбежал из соседнего бара подымить. Волосы короткие, крашеные. Высокий и наглый. Смотрит в ответ насмешливо, не как собака на подачку, а как цыганенок, готовый залезть тебе в карман, если отвернешься, при этом улыбается как приветливый таец на рынке с фруктами.

— А глаза у тебя есть?

— Конечно, — хитро прищуривается. — Я ими умею видеть тако-о-е!

— Какое? — уже лезу в клатч за пачкой «Парламента», но вдруг останавливаюсь, а парень тем временем продолжает:

— Богическое, — и подмигивает мне так, что я даже подавляю в себе желание обернуться — точно мне? А то, знаете ли, таким «тётям», как я, подобным образом последний раз подмигивали лет восемь-девять назад. Затягиваюсь снова и выпускаю струйку дыма в холодные сумерки:

— Тебе лет-то сколько?

— Двадцать два.

Мысленно отнимаю два за драные джинсы и юношеский румянец на щеках. Все-таки достаю пачку. Если мамочка его поругает, я совсем не против. Аккуратно вытаскиваю сигарету наполовину, протягиваю ему прямо в пачке. Он делает шаг ближе ко мне, и вместе с ним шагает алкогольное амбре с кальянными нотами. Наклоняется, хитро заглядывая мне в лицо, обхватывает губами фильтр и медленно вытягивает сигарету.

— Огоньку? — спрашиваю не думая, потому что губы у него какие-то холодные на вид, замерзшие, а руки держит в карманах и втянул плечи до самых ушей. Кивает мне, и я, чиркнув зажигалкой, даю прикурить. Выкинула бы эту зажигалку, да больно хорошая, жалко ее. Решила, пусть уж остается, как трофей и напоминание о собственной дурости. «Зажигалочка моя». Каждый раз смотрю на гравировку и все так же раздражает. На обручальном кольце еще, на внутренней части, тоже было — цифры, имена. Его я выкинула вместе с чемоданами своих сожалений и разочарований. Документы обратно поменять было сложнее — жить с новой фамилией привыкаешь на удивление легко, а отклеивать ее от себя обратно после стольких лет не так уж и просто. Но фамилию я все же вернула мамину. Сегодня как раз полгода как.

Курим, молча провожая взглядом машины. Закат почти скатился до горизонта и потух, мой сегодняшний кавалер из тиндера так и не явился, так что придется брать что дают. Разглядываю случайного спутника, гадая, понимает ли он, куда целится со своими детсадовскими подкатами? Словно услышав мой вопрос, он вдруг поднимает на меня глаза и улыбается. Ну и чего ты улыбаешься? Хочешь, чтобы тобой воспользовались? Девчонки, конечно, с ума сойдут, обсмеют, если узнают. Но так не хочется сегодня быть одной. Мальчик в тонкой рубашке не уходит, активно набирает что-то на смартфоне, и я просто стою и смотрю, как его пальцы зажимают сигарету — по-женски, между указательным и средним, длинные пальцы в кольцах и с тату на фалангах. Не совсем в моем вкусе, конечно, эти современные тренды из тик-тока — маникюр мужской черным лаком, волосы цветные, майка в облипку. Может, гей. Хотя бар по соседству вроде обычный, из тех, где плитка на стенах а-ля постсоветское пространство, вывеска, нарисованная на коленке и контингент из бывших недавно детьми постбинарных людей в «аирмаксах» и «филах».

— Иди обратно, замерзнешь. Ночью минус обещали.

— А еще можно?

— Что, сигарету? — снова лезу за пачкой.

— Нет, вот это ваше мамское, типа шапку надень, Стасик, а то простынешь.

Стасик, значит. Хороший мальчик. Пихаю ему в руки пачку и зажигалку, случайно задевая пальцами его пальцы. Вроде бы теплые еще.

— Держи. Подарок от тёти.

Как раз подъезжает мой Фаррух «один девять пять черный лада калина». Киваю Стасику на прощание, цокаю до двери. Сажусь сзади, наискосок от водителя. Вот и последняя вещь нашла своего хозяина, кроме меня, конечно. С меня хозяев теперь довольно. К тридцати шести успеваешь уже попробовать и напробоваться, натерпеться и, слава богу, со скрипом разойтись, пока не стало слишком поздно — настолько, что страшно. Неуютно от осознания, что годы прошли, а из достижений у тебя только работа в престижном офисе, бизнес-ланч пять дней в неделю и тиндер по выходным, перелеты до Турции и обратно, шопинг с подружками раз в месяц, когда они улавливают момент, чтобы сдать детей бабушкам и дедушкам. По старым золотым стандартам все замуж выскакивают до двадцати пяти, чтобы через десять лет совместной жизни понять, что все это время жизни, как таковой, у тебя не было — были ожидания и планы на будущее. Завтраки без обедов, после которых остаешься ужинать в одиночестве. В машине у таксиста Фарруха тепло, но вдруг почему-то холодно — это Стасик расхлебянил дверь и впихнулся с другой стороны, нагло рассевшись прямо за водителем.

— Че стоим, кого ждем, командир? — хлопает по подголовнику водительского, и машина отъезжает. Смотрю с интересом на своего внезапного спутника, как на марсианина, зайцем проникшего на шаттл до Венеры: ну и куда ты полез, птенчик? Он вертит в пальцах мою зажигалку, играя с металлической крышечкой, то откидывая ее, то со звонким хлопком закрывая. Бледные губы в тепле автомобильного салона немного темнеют и одновременно улыбаются: — Замерз я. Согреешь?

Я молчу всю дорогу — сам сел, сам пускай и развлекает, если рассчитывает на что-то большее. Даже сочувствую немного, что ехать нам всего десять минут: что бы ты делал, Стасик, в одной рубашке ночью, если бы я жила не в центре? Хотя что-то мне подсказывает, что такие, как он, всегда найдут выход из любой ситуации. Заяц очевидно стреляный, не пугливый, хоть и на вид для полноты образа ему не хватает вейпа со вкусом колы и электросамоката вместо незнакомки на пятнадцать лет старше, на каблуках и в такси.