Мир Эго: Пекло.

Пролог: Ад.

[Система: восстановление завершено. Регенерация тела достигла максимума.]

Эти слова эхом пронеслись в пустоте его сознания. Тьма, из которой он рвался к свету, вдруг дрогнула, словно кто-то сорвал занавес с век. Арч открыл глаза — и пожалел об этом.

Влажный воздух обжёг ноздри запахом гнили и крови. Его руки и ноги были вытянуты, зафиксированы тяжёлыми цепями. Металлические крюки входили в плоть глубоко, пробивая кожу и мышцы, — и именно с них он свисал, будто разделанная туша в мясницкой. Каждое движение отзывалось огнём по нервам, разрывая тело на части.

Внизу, сквозь сизый дым, шевелилось что-то — лица, уродливые силуэты, вытянутые пальцы, словно тянущиеся к нему. Они шептали. Гул множества голосов сливался в жужжание, похожее на хор мух, жадно предвкушающих пир.

Арч попытался вдохнуть глубже, и грудь пронзила боль, словно лёгкие были наполнены осколками стекла. Голос в голове снова прозвучал, холодный, равнодушный:

[Добро пожаловать. Уровень — Пекло.]

Арч дёрнулся — и тут же застонал, но крик утонул в собственном горле. Крючья, что держали его тело, впились глубже, рванули мышцы, будто кто-то специально провернул их внутри плоти. Капли крови сорвались вниз, исчезая в дыму, не достигая дна.

Он попытался закрыть глаза, но в тот же миг веки сами распахнулись — система не позволяла отгородиться даже от ужаса. Сознание удерживалось насильно.

Снизу поднялся первый силуэт. Длинные руки, больше похожие на паучьи конечности, скользнули по его ноге, будто изучая ткань. Конечность зашла за крюк и резко дёрнула. Мышца рванулась наружу, брызнула алая влага, и мир взорвался болью.

Арч завопил — громко, отчаянно, так, что связки лопнули. Но в следующее мгновение система холодно сообщила:

[Повреждение голосовых связок. Восстановление…]

И голос вернулся, чтобы кричать снова.

Существо снизу издало довольный шёпот и медленно потянулось выше. Его лицо невозможно было разглядеть — одни зияющие дыры вместо глаз, из которых сочился чёрный дым. Оно прижало костлявую ладонь к животу Арча и… начало вдавливать пальцы внутрь. Не режа, не пронзая — именно медленно раздвигая плоть, как мягкую глину.

Арч снова закричал, но теперь — от ощущения, что его внутренности трогают когтями, играют ими.

[Невозможность смерти подтверждена. Продолжение цикла боли.]

Голос системы звучал ровно, равнодушно, словно диктовка.

Каждая минута становилась вечностью. Внутренности возвращались на место, раны затягивались, но лишь для того, чтобы новые руки снова разрывали их, пробовали, выворачивали.

И только тогда он понял, что в этом месте нет конца. Здесь не было смерти. Была только боль.

Сначала Арч пытался сопротивляться — дёргался на крюках, рвал горло криком, пытался хоть мысленно оттолкнуть холодные руки. Но время здесь не подчинялось привычным законам. Не было утра, вечера или сна. Был только цикл боли.

Руки тянулись к нему снова и снова. Сначала разрывали мышцы, вытаскивали жилы, скручивали их в узлы, а потом — слаженно, как хирурги, возвращали всё обратно. Когда организм полностью восстанавливался, новые крюки протыкали его кожу и вгоняли в свежие раны.

Он считал… Сначала — вдохи. Потом удары сердца. Потом собственные крики. Считал тысячи раз, пока сам не перестал верить в числа. Все счёты рушились — слишком много боли, слишком одинаковых кусков времени.

[Восстановление завершено. Цикл продолжается.]

Голос системы звучал снова и снова. В какой-то момент Арч был уверен, что слышал его миллионы раз. Каждое сообщение отдавало холодом, как приговор.

Его кожу сдирали медленно, слой за слоем, пока не оставалось голое мясо, а затем накладывали обратно, как чужую одежду. Его пальцы ломали, раскручивали суставы, а потом вновь собирали. Ему прожигали глаза раскалёнными прутьями, и он ослеплялся, но спустя мгновение система возвращала зрение — чтобы видеть, как пламя входит в орбиту снова.

Он кричал. Потом хрипел. Потом молчал. И думал, что потерял голос навсегда — но система возвращала и голос, и связки.

Он уже не знал, сколько раз его вырывали изнутри и собирали заново. Казалось, что в этом месте прошло не дни и не месяцы — а целые века. И только одно не менялось: крюки, тьма и шёпот тварей, играющих его плотью.

Время стало вязким, тягучим. Иногда ему чудилось, что он висит так уже тысячелетие. Иногда — что всё началось лишь вчера. Но между этими мыслями пролегали такие пропасти боли, что человеческий ум отказывался их удерживать.

Арч больше не пытался считать. У него отняли всё — даже ощущение времени.

И тогда он понял: ад — это не место. Ад — это вечность, где смерть запрещена.

Иногда он ловил себя на мысли, что перестаёт помнить собственное имя.

"Арч… или уже нет?

Я — просто мясо.

Я — сосуд для боли."

Каждый раз, когда система восстанавливала его тело, оно казалось чужим. Мышцы, кожа, кости — всё это было не его. Даже лицо, отражавшееся в чёрных лужах под ним, не принадлежало ему. Взгляд был пустым, как у животного, привыкшего к резне.

Сомнение разъедало сознание. Если всё, что он делает — кричит и страдает, то что тогда делает его человеком? Мысли? Но они тоже размывались, путаясь в вечности мук. Воспоминания о доме, о женщинах, о смехе… исчезали, словно ложь, которую когда-то внушили.

[Ты — не человек.

Ты — материал.]

Голос системы звучал не словами, а сутью каждого нового цикла.

И однажды Арч понял:

Если боль — это всё, что у него осталось, значит, возможно, он и есть сама боль.

Но увы, он уже не знал, сколько раз его тело протыкали, жгли, срывали с крюков и снова подвешивали. Сознание стало вязким, словно чёрная патока. В какой-то миг он перестал кричать, перестал шевелиться. Даже система перестала показывать сообщения о регенерации — будто игра признала: объект потерян.

Глава 1: Город Пепла.

Он потерял счёт шагам. Каменные коридоры лабиринта срослись в один бесконечный круг, и только тупая боль в ногах подсказывала, что он всё ещё движется. Кости, из которых были выстроены стены, будто дышали. Иногда трещины шептали, иногда скрежетали так, словно за ними что-то жило, но Арч давно перестал вслушиваться — слишком много голосов в этом месте пытались свести его с ума.

Система молчала. Только изредка вспыхивало в углу сознания короткое уведомление:

[Вы убили скелетного надзирателя.]

Эти жалкие слова были единственным напоминанием о том, что мир всё ещё подчиняется хоть каким-то правилам.

И вот однажды впереди замерцал свет. Нечто иное, чем вечная тьма, — багровое сияние, словно туман, сквозь который просачивался чуждый, но манящий простор. Арч остановился, сердце забилось быстрее.

— Выход… — прошептал он, не веря самому себе.

Но в тот же миг воздух задрожал. Из сияния выступила тень, огромная, тяжёлая, как сама ненависть. Сначала он услышал скрежет когтей по камню, потом — тяжёлое дыхание, и лишь затем увидел его. Демон.

Ростом выше двух людей, он был сложен, как кошмар, вырванный из глубин мозга безумца: тело, покрытое трещинами, из которых сочилась расплавленная кровь; рога, закрученные, как корни мёртвого дерева; челюсть, раскрывающаяся шире, чем должно позволять строение черепа. Из неё бил огонь, не похожий на земной — синий, с примесью чёрного, словно горела сама тьма.

Его глаза были провалами в бездну, и Арчу показалось, что внутри этих глаз тысячи душ тянут к нему руки, умоляя о спасении.

— Особо крупный, может страж… — подумал он. Это чудовище было будто последней преградой перед неизвестным.

Демон зарычал, и с ревом выплеснул из пасти струю пламени. Арч не успел увернуться. Синие языки облизали его тело, сорвав кожу, прожигая мышцы, обжигая даже мысли. Он закричал, но голос утонул в гуле пламени. Перед глазами побежали строки системы:

[ВНИМАНИЕ! УРОВЕНЬ КРИТИЧЕСКИХ ПОВРЕЖДЕНИЙ. Восстановление человеческого облика приостановлено.]

Тело горело, разум плавился. Но он не упал. Остатки воли удержали его в тени стены, где пламя не достало. Демон повернулся, уверенный, что жертва уже пепел.

И тогда Арч улыбнулся — без губ, без лица, улыбкой обнажённых зубов. Старый навык всё ещё жил в нём. Тень приняла его, укрыла, позволила стать ничем.

Он выждал момент, когда чудовище наклонилось вперёд, проверяя добычу. И в этот миг из темноты вспыхнул выпад — кусок обломанного бедра, найденный ещё у костяных уродов. Арч вонзил его в глаз демону, глубоко, до самой чёрной бездны.

Рёв потряс лабиринт. Пламя взвилось к потолку, осыпая всё вокруг чёрным пеплом. Арч, обугленный и едва живой, прижал себя к телу чудовища и из последних сил провернул кость. Череп демона лопнул, разлетаясь фрагментами горящей плоти. Противник рухнул.

Система вспыхнула перед глазами:

[Вы убили Демона-Стража. Получена уникальная способность: «Клеймо Пламени» (ранг: адский).]

[Доступ открыт: Врата Нижнего Мира.]

Оболочка человека, полуживая, лежала на остывающем теле врага и мужчина чувствовал, как пепел оседает на его ранах. Кожа ещё долго не вернётся, но сейчас это было неважно, ведь он, в очередной раз, выжил.

* * *

Арч сделал шаг вперёд. Врата за его спиной сомкнулись с хрустом костей и стоном тысяч голосов, словно сам лабиринт выдохнул его наружу. И сразу же он понял — всё, что было до этого, лишь прелюдия. Настоящий Ад начинался здесь.

Земля под обожжёнными ногами дышала жаром, будто он стоял на коже гиганта, изнутри охваченного огнём. Трещины разрывали поверхность на пласты, из которых поднимался пар, перемешанный с запахом серы и гнили. Камни обугливались, крошились и снова срастались, словно этот мир не был мёртвым, а жил, но болезненно, неправильно, противоестественно.

Но хуже всего было то, что нависало над этим местом.

Неба не существовало. Вместо него — зияющая воронка, бездонная и бесконечная. Она крутилась медленно, так же, как кружит вода, уходящая в чёрный слив, только это был слив для всего существующего. Казалось, что она засасывает сам свет, саму мысль о свободе.

Мужчина поднял голову — и на мгновение ему показалось, что сила этой бездны схватила его за грудь. Воздух вырвался из лёгких, а тело едва не оторвалось от земли. Он упал на колени, вцепился пальцами в обожжённый камень, чувствуя, как очередной ожог, но оторвать взгляд не мог.

И вот тогда пришло понимание: если смотреть слишком долго, воронка начинала говорить. Не словами — шёпотом мыслей, тянущихся из самых глубин. Она обещала… и требовала. Она звала по имени, предлагала слиться с ней и исчезнуть навсегда.

Арч зажмурился, прижал лоб к камню, тяжело дыша. Система вспыхнула в сознании искажённым уведомлением, словно даже она дрожала перед этим видом:

[ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Длительное наблюдение за Воронкой приводит к утрате разума.]

Он понял, что теперь даже само дыхание этого места — испытание. Ад был бесконечен. Ад был живым...

Каждый шаг давался ему с нечеловеческим усилием. Обугленные мышцы скрипели, словно сырое мясо рвалось о невидимые крючья. Никакой кожи, никакой защиты — только живое месиво, стянутое силой воли. Он ощущал каждый порыв ветра, каждый микроскопический кусочек пепла, что врезался в него, словно бритва. Даже дышать было пыткой: воздух Ада был густым, как раскалённый металл, и с каждым вдохом казалось, что лёгкие плавятся изнутри.

Тварей здесь было больше, чем в лабиринте. Они уже не ползали в тенях, а жили на поверхности. Рогатые исполины с кожей, похожей на застывший шлак, и лицами, на которых вместо глаз — прожигающие дыры, из которых сочился свет. Их дыхание было пламенем, а пальцы — длинными копьями. Когда один из них появился на трещиноватом холме, Арч понял, что даже малейшая ошибка обернётся вечной пыткой или забвением.

Глава 2: Первая Душа.

Баффоло вывел Арча из полуразрушенного дома на треснувшую улицу.

— Смотри внимательно, — произнёс сатир, шагая на согнутых козлиных ногах, легко, словно земля принадлежала ему. — Здесь выживает только тот, кто умеет видеть. Запоминай.

Он ткнул копытом в темный переулок, где в тени шевельнулась огромная туша. Существо с вытянутой мордой и красными глазами медленно втянуло воздух, а затем исчезло в чернильных тенях.

— Таких обходи. Они чуят сердце, даже если оно не бьётся.

Дальше, за кучей черепов, копошились мелкие тваришки — бесы с длинными руками и крысиными хвостами. Баффоло с презрением сплюнул.

— Эти пустые, но наглые. Стаей накинутся, если почуют страх. Один-два удара — и разбегутся. Но никогда не позволяй им пить твою кровь.

Так, наставляя и тыкая когтем в каждую опасность, сатир вывел Арча к расселине, неподалёку от города. Ущелье зияло, как расколотый рот земли, и пахло сыростью, плесенью и чем-то живым, гниющим внутри.

Арч шагнул за ним и замер.

Внизу, среди валунов и каменных осыпей, копошились люди! Если это вообще можно было назвать людьми... Их тела были согнуты под невозможными углами, суставы торчали, будто сломанные детали куклы. Одни сидели, уставившись в пустоту, другие дёргались, как марионетки на невидимых нитях. Ни в одном из них не было искры жизни — лишь дрожь и разложение души.

— Заблудшие, — с усмешкой произнёс Баффоло. — Те, кто слишком долго терпел боль и сошёл с ума. Их плоть ещё держится, но разум уже сгнил. Для нас — они корм.

Он шагнул к ближайшему, ухватил за ноздри худое, изломанное тело и поднял его так, будто оно весило не больше козьей туши. Человеческое лицо исказилось гримасой ужаса, из горла вырвался крик, сухой и высокий.

Сатир повернулся к Арчу, и его зубы блеснули в мерзкой ухмылке.

— Запоминай, человек. Выбирай тех, кто ещё может кричать. В крике душа сопротивляется, и именно она тебе нужна. Те, что молчат, уже пустые. От них толку меньше, чем от сгнившей кости.

Он встряхнул добычу, и тело жалобно завыло, словно сломанный инструмент.

— Иди. Твоя очередь.

Арч долго смотрел на изломанных людей внизу ущелья. Большинство были пустыми оболочками, чьё дыхание казалось лишь жалкой имитацией жизни. Но в тени, почти прижатая к каменной стене, дрожала фигура девушки.

Её волосы, спутанные и покрытые пылью, закрывали лицо, но когда она подняла голову, Арч увидел глаза. Они были полны ужаса, но — живые. Из её горла вырывался сдавленный стон, превращавшийся порой в сиплый крик.

Сатир с интересом наблюдал.

— Вот она. Почти свежая. Ещё бьётся, ещё дерётся за каждый вдох. То, что нужно.

Арч молча шагнул к ней. Его сердце колотилось, но взгляд оставался холодным. Он схватил девушку за волосы и поволок к выходу из ущелья. Она кричала, билась, упиралась руками, но сил не было, а Арч будто не слышал. Только шаги, только цель.

Баффоло хмыкнул, качнув козлиной башкой.

— Ха, думал, ты ещё станешь спорить с самим собой. А выходит, твоя человечность давно дохлая...

Они шли долго, минуя рваные скалы и пустые равнины, пока воздух не начал меняться. Сначала — сухость, потом пыль. С каждой минутой её становилось больше, пока обзор не затянула серая муть. Ветер поднимал целые вихри песка и пепла, и каждый шаг давался с трудом. В лицо, в тело врезались крошечные острые частицы — словно миллиарды раскалённых игл одновременно пытались пробить кожу.

— Добро пожаловать на край равнины, — прорычал Баффоло, прикрывая морду рукой с когтями. — Тут даже адские звери боятся лишний раз показаться. Но у нас есть дело.

И они вышли к "питомнику" о чем мужчину оповестила система.

Перед глазами Арча открылась площадка, окружённая высокими, словно копья, колоннами из чёрного железа. От них исходил жар, металл будто сам сочился тьмой. Между колоннами располагались платформы — квадратные, гладкие, покрытые странными символами, которые светились красным, когда ветер бросал в них пыль.

— Здесь всё просто, — оскалился сатир, встряхивая добычу в своей руке. — Тела приковываются к колоннам, и символы вытягивают душу. Душа кричит, мучается, а потом... становится твоей наградой.

Баффоло облизнулся и ударил своим копытом по камню.

— Приковывай её. Слушай крики. Запоминай. Это — твой первый урок. Когда научишься, колонны станут не нужны...

Девушка дрожала, цеплялась за руку Арча, когда он прижимал её к холодному металлу колонны. Её пальцы судорожно сжимали его запястье, голос надрывался:

— Пожалуйста… не надо… я сделаю всё, что угодно… всё, только не это! Я не виновата! Я живая… я не хочу туда!

Слёзы стекали по её лицу, смешиваясь с пылью. В глазах — бездонный ужас, в котором ещё теплилась надежда. Но взгляд Арча был пуст. Ни жалости, ни гнева, ни сомнений. Лишь холодная необходимость. Его сознание, словно отрезанное от прошлого, реагировало на её мольбы так же, как пустыня на каплю воды — никак.

Металл сомкнулся, зажав её тело в тисках. Сначала руны были тусклыми, словно дышали. Но одна за другой, они начали раскаляться, алым, потом кроваво-красным, затем — мертвенно-чёрным, будто в металл впитывалась сама ночь.

Девушка закричала. Не обычным криком — душераздирающим, звериным, рвущим связки и рассудок. Тело выгнулось дугой, руки дёргались, ногти ломались, оставляя кровавые полосы на колонне. Её глаза закатились, когда пламя рун стало пробираться под кожу.

Сначала из груди вырвался слабый свет — тусклая дымка. Она дрожала, словно сама пыталась сопротивляться. Но руны впились глубже, и дымка вырвалась наружу, превращаясь в поток — раздирающий, истерзанный.

Девушка захлёбывалась криками, пока что-то невидимое буквально вырывали из её нутра. Каждая клеточка содрогалась, словно её выворачивали наизнанку. Губы ещё шептали "пожалуйста…", но голос уже сорвался, и вместо слов вырывался один лишь хрип.

Мужчина смотрел. Без эмоций. Но внутри — где-то глубоко — что-то дрогнуло. В тот миг, когда душа почти полностью вышла наружу, вспыхнуло видение: цепи, холод, запах сырости. И та же фигура девушки — но не этой, а другой. Из прошлого. Висела на цепях в темноте подземелья. Её глаза — тоже полные боли — когда-то смотрели на него. Он… должен был знать её. Но память растворялась, как дым. Суть исчезала. Лицо терялось. Всё стиралось временем проведенным в Аду.