Марьиванна — учительница литературы на пенсии, что длится уже не один десяток лет. У неё настолько тривиальное имя и профессия, что оно стало нарицательным именно для такой должности. Живёт бабуля в типовой хрущёвке, которую бесконечно собираются снести и никак не соберутся, на окраине, толком не принадлежащей ни к одному городу. У пенсионерки нет своих детей, но бывшие ученики и даже их внуки из подступивших со всех сторон новостроечных ульев часто навещают её. Фигура у Марьиванны не тощая и не колобковая, а всегда среднеквадратная, что бы они ни ела. Ужинает она шоколадными батончиками, пережаренной картошкой или другими натащенными школьниками припасами — смотря что модно у нынешней молодёжи. Она никогда не выходит из дома, предпочитая взирать на серый двор из окна. Встаёт она поздно — уже может себе позволить. Мир Марьиванны — это пахнущие старой библиотекой сборники фольклорный трудов, высчитывание расходов с хилой пенсии и приходящие ночью за солью соседки. Это через раз работающий телевизор, вязание никому не ненужных кружевных салфеток и игрушек, раздаваемых даром каждому встречному. Это постоянно пропадающие и находящиеся в самых неожиданных местах очки, протекающие трубы, настенный ковёр с оленями и прерывистый сон под бормотание «Кто? Где? Когда».
Мир Марьи Ивановны, хранительницы границ — это забытые сновидения, будущие озарения и прошедшие печали. Её компетенция простирается на такие сферы, что вы не можете их даже вообразить — и не сможете никогда, покуда обитаете в этом пространстве. Мир Марьи Ивановны — символы и смыслы, архетипы и образы, плетущиеся и связанные, отражающиеся и просачивающиеся в реальности. Марью Ивановну, конечно, зовут не так — имя дал ей один из просителей в качестве подарка, и выбрано оно в честь его любимого архетипа. Она не возражала — это знание оказалось полезным. Её непросто увидеть, и ещё сложнее до неё добраться. Совет её немалого стоит, и приходят за ним из самых отдалённых областей те личности, о существовании коих краем разума догадываются считанные учёные и художники с репутацией безумцев. Тогда она обращает на них взгляд всех глаз, что может задействовать в данный момент без вреда для работы, и отвечает не то, что хотят услышать, а лишь то, что нужно.
— Тот парень, который приходит к тебе по средам и в выходные. Он хороший писатель, — сказал как-то новый проситель, но старый знакомый. — Слишком хороший, не для того унылого закутка. Давай перетащим его? Толку от него будет больше, и жизнь куда приятнее.
— Нельзя, — ответила хранительница. Она бы покачала головой, но предпочла не размениваться на тело и его условности. — Он живой и привязан к родной земле, и будет живым ещё долго. Пока не выполнит свои задачи там, никуда не денется.
— Ну будет он биться головой в этих грязных трущобах. Такие души…
— Нельзя, — уже более резко оборвала Марья Ивановна. — Что ты знаешь? Просто рассуждать о красоте и смысле, но находить их в бесцельном тусклом быте — вот вызов и самоценность. Они куда сложнее, чем победа над змием или возведение дворца за ночь. Если будет больше таких мечтателей, тот мир тоже обретёт смысл.
— Может, хотя бы расскажешь ему?
— И этого нельзя. К тому же в той части меня почти нет — так, самая необходимая малость. Я давно разделила их и соединю не скоро. Насколько смогу, поддержу мальчишку. Он будет жить до конца и принесёт много хорошего. А там посмотрим. Теперь уходи и жди, младший Руэл, ты своё прожил и получил, что хотел.
Хмурым ноябрьским утром Марьиванна проснулась в своей хрущёвке под звон советского будильника. Меся тесто для сырников, которыми собиралась угостить пятиклашку-фантазёра, что всё писал про какие-то другие реальности, древние языки и прекрасные народы, она пыталась припомнить ту интересную историю. Если рассказать парню, ему может пригодиться. В тени забытого сна она видела плетущую сеть хранительницу.