Мистер Призрак, влюбись или исчезни!

Пролог

За ним наблюдало множество голодных глаз. Поэтому великий и ужасный доктор Штиль сменил гнев на милость и перестал остервенело лупить кулаком по «чуду техники». Вместо этого он произнес всего одну фразу упавшим, донельзя измученным голосом:

– Ну когда ж ты начнешь нормально работать, старая развалина?

«Чудо техники» оценило всю глубину чувств своего создателя и низко зарычало. Не могло же оно возразить, что развалина далеко не старая, а совсем еще юная. Можно сказать, вчера родилась. И перед работой, по-хорошему, должна проверку пройти. Желательно, в несколько этапов.

Где-то внутри хитроумного механического агрегата ожил мотор.

– Корнеплоды! – произнес доктор Штиль тоном, каким обычно требуют скальпель.

Чумазый мальчуган выскочил из-за стола и ринулся к аппарату с морковкой в стерильном пакете. Ее минуты были сочтены. Никому не хотелось последовать за ней в клокочущее жерло, на дне которого стрекотали шестеренки, мерно стучали шатуны и вращались одичавшие лезвия.

– Курицу! – провозгласил Штиль, заглушая рокот машины.

Какой-то долговязый паренек приковылял к агрегату в обнимку с тяжелым контейнером и опасливо загрузил "материал" в разверстую пасть, где лязгали и скрежетали острые зубья.

Перемолов подношение, пасть с грохотом захлопнулась. Из верхней части корпуса выдвинулся полированный медный раструб. И установилась зловещая тишина.

Сборище юных энтузиастов с чокнутым гением во главе насторожилось. Вот-вот должен был прогреметь пирожковый залп.

Питомец доктора – красный плутоватый краб Чапс – начал быстро пятиться, перебирая ножками по столу. Мальчишки с кирпичного завода – все повально в царапинах и синяках – нервно хихикали, держа наготове картузы, чтобы ловить ими угощения. Конопатые девочки-близняшки забрались под верстаки на случай настоящего взрыва и, затаив дыхание, наблюдали оттуда. Из-за болезни их мать лишилась места на швейной фабрике, и им приходилось каждое утро вскакивать ни свет ни заря, чтобы спустя два часа уже вовсю шить одежду для богатых господ на другом конце города.

Кто знает, отчего доктор Штиль подкармливал всех этих горемычных детей. Быть может, потому, что сам когда-то вот так бегал по городу в поисках заработка. А потом вкалывал в заводском цеху наравне со взрослыми. Он хорошо помнил свои первые мозоли после изнурительной работы. Первый подзатыльник от надзирателя. Первые честно заслуженные деньги, которые были тут же потрачены на подарок для младшего брата…

Залп прогремел неожиданно. Машина извергла клубы пара, затарахтела и разразилась мясными пирожками, как градом, выплевывая их из раструба на потеху сорванцам. Близняшки завизжали от радости, выбрались из-под верстаков и бросились собирать дары механического кулинара. Кто-то едва не раздавил беднягу краба. К счастью, обошлось.

Доктор Штиль довольно потирал руки. Первая часть эксперимента завершилась успешно. Пора было приступать к дегустации. Собственно, именно сейчас дети и собирались этим заняться. Но кое-кто их опередил.

Нельзя вот так, без мер предосторожности, выходить из стены. Особенно если неизвестно, что тебя ждет по ту сторону. Вдруг чьё-нибудь кошмарное изобретение производит там обстрел пирожками сомнительного качества?

Пирожок влетел Вельмире аккурат в переносицу, когда она шагнула из облупившейся стены навстречу неизвестности.

– Ой! – сказала Вельмира и присела, изящно придерживая подол платья. Подобрав «снаряд», она тщательно отряхнула его от пыли и откусила кусочек. Глаза у нее полезли на лоб.

– Что, пакость, тётенька? – неуверенно уточнил долговязый. Остальные стояли и таращились на «тётеньку», разинув рот. Всё-таки не каждый день тебе навстречу из стены вышагивает прелестная незнакомка.

А красота ее была столь ослепительна, что при одном лишь взгляде на нее даже у самых закоренелых холостяков запросто отвисала челюсть. Белокурые волосы под шляпкой лежали локон к локону и мягко золотились в вечернем свете. Глаза были полны задора и какой-то запредельной нежности. Идеально-белое платье волнами струилось от бедер, разливаясь у ног не то белоснежным кружевом, не то морской пеной.

– Вкуснотища! – сообщила Вельмира, тщательно пережевывая пирожок. – А где доктор Штиль?

Любой другой на месте доктора уже давно начал бы паниковать. Носиться, беспорядочно натыкаясь то на динамо-машину, то на стеклянные резервуары с растениями в питательном сиропе, то на стеллажи, где громоздились горы инструментов. Непременно бы сшиб торшер и поскользнулся на лужице медного купороса, что коварно притаилась рядом с вытяжным шкафом.

Но Штиль человек привычный. Он в привычной манере сросся с гладкой поверхностью динамо-машины и почувствовал, как сквозь него проскакивают крохотные электрические разряды страха, а волосы медленно, но верно встают дыбом.

Нашла! Выследила! Значит, теперь точно не отстанет. Едва она просочилась в комнату из червоточины в стене, Штиль сразу понял: обречен.

– Это ведь пирожки, верно? – поинтересовалась у детей Вельмира. Те дружно закивали. – Надо же! В прошлый раз были салаты, – рассмеялась она.

Доктор поёрзал в своем ненадежном укрытии и живо припомнил прошлый раз, когда ему едва удалось унести ноги. Вельмира точно так же, без предупреждения, вломилась к нему в кабинет во время испытания механической салаторезки и сладким голоском потребовала помочь в одном жизненно-важном деле. Противиться ее очарованию было практически невозможно, и доктор спасся исключительно благодаря случайности. Вслед за Вельмирой через обычную дверь в кабинет к нему ворвался разъяренный начальник. Удача была на стороне Штиля: он очень вовремя напортачил в отчетах. Чем не повод удариться в бега?

Глава 1. Связалась, называется

... с енотом на свою голову. Мало того, что он разводной ключ в ручье утопил, так еще и половину гаек с шестеренками посеял. И винт погнул. И...

– Моё удостоверение механика! – в ужасе воскликнула Сафро, ударившись лбом о перекладину пневмо-подъемника. – Постирал, зараза! Как меня теперь на работу возьмут?!

От ее крика пальмы на острове взволнованно зашелестели кронами и сбросили на песок пару-тройку кокосов. Вдалеке по-прежнему лениво шуршали волны. Переливались на солнце широкие металлические листы. Бурлил прозрачный ручей. А енот по кличке «У-Ворюга» разложил удостоверение сушиться на солнцепёке и теперь тянулся лапой за печеньем, которое уплывало по направлению к морю.

Сафро усвоила урок. Отлично усвоила. Не стоило быть добренькой и тащить зверя домой из грязной подворотни. Сидел бы себе дальше в коробке из-под фруктов да лупал глазами на прохожих, выпрашивая милостыню.

Отправить его в дикую среду обитания было не худшей из идей. Напрасно Сафро ее отмела. Она решила по доброте душевной пристроить енота на островке, который родители подарили ей на шестнадцатилетие. И жестоко за это поплатилась.

У-Ворюга оказался вредителем, каких поискать. Он обожал играть. Как бешеный, носился под пальмами, вызывая неудовольствие старушки-надсмотрщицы. Полоскал в ручье всё, до чего мог дотянуться. Причем неважно, вещь это или еда.

А кличка намертво прилипла к нему, после того как он стащил у постового бутерброд. В тот день Сафро повезла енота в город к ветеринару, делать прививку от бешенства. И едва не сгорела со стыда, вымаливая у жандарма прощение за неслыханное злодеяние мохнатого нарушителя.

От воспоминаний снова разболелась голова. Стоило капельку напрячь извилины, как возвращалась проклятущая мигрень. В последнее время обострения случались все чаще. Не спасали даже таблетки, что выписал врач. Боль появлялась утром – настойчивая, распирающая. Любое резкое движение – и в черепной коробке становилось пусто, как после пожара. Мысли сжимались, точно под гидравлическим прессом, делались плоскими и исчезали, а на их месте водворялся какой-то невнятный гул. В такие моменты хотелось взять пример с енота и выстирать в ручье голову. А еще лучше – избавиться от нее насовсем.

«Нужно выпилить деталь, а у меня даже инструмента толкового нет», – пробормотала Сафро.

Потирая шишку на лбу, она выползла из-под раскаленного пневмо-подъемника, на котором громоздилась не менее раскаленная конструкция из железных труб, винтов и цилиндров.

Кривое зеркало металла на передней части конструкции отразило ее лицо по частям. Вот прищур пытливых серых глаз, вот ломаная линия упрямо сжатых губ, а вот нос, изогнутый под странным углом (хотя за пределами кривых зеркал он выглядит весьма даже аккуратно).

Скрепленные заклепками листы засверкали и исчезли из поля зрения. Утерев пот с висков, Сафро обернулась в поисках подходящего инструмента. Поодаль, на подстилке, поблескивала куча всевозможных железяк. В основании кучи вальяжно разлёгся угломер. Гордо сиял в лучах модный нож-трансформер. Молотки и зажимы с клещами не на шутку ополчились против отвертки, ножовки и коловорота. А оранжевые пассатижи стояли в сторонке, наполовину зарывшись в песок.

– Вы все уволены, – с горечью вынесла приговор Сафро.

Деталь предстояло выпилить мелкую и чрезвычайно важную. А если точнее, просто незаменимую. Рядовой инструмент здесь не годился.

Отрядить, что ли, в город служанку? На машине-амфибии через Немрийское море... Нет. Затея тухлая и заранее обречена на провал. Агафья старушка квёлая, а по жаре у нее, к тому же, склероз обостряется. Ей только за енотом и присматривать. Да остров в чистоте содержать.

Тогда как насчет повесы Макса? Семейного водителя, что доставил Сафро на остров? И снова кандидатура отклонена. Он, может, и надежный малый. Но пока ему, бестолковому, объяснишь, что именно у мастера купить, ушастый проказник еще что-нибудь утопит или погнёт. А пока Макса дождешься, остаток дня еноту под хвост. Так что исключено. Сверхточный прибор для резки стали нужен здесь и сейчас.

За три года Сафро так и не приноровилась. Так и не поняла почему. Тайная комната для экспериментов возникала перед глазами без особой причины, повинуясь каким-то неосознанным желаниям. Вот и сейчас: сбилось дыхание, в ушах громко застучал пульс. А в месте солнечного сплетения точно печь разожгли. Жарко­­­ – не притронешься. Но ладно бы только это.

Куда ни глянь – повсюду мерцающая круговерть, за которой, как за пеленой бури, угадываются очертания пейзажа. Размытые, с помехами, точь-в-точь некачественное кино. Если перед тобой ствол пальмы, на нем, словно мошкара на пикнике, непременно роятся и светятся зеленым объемные молекулы целлюлозы. Элементы воздуха излучают все оттенки синего и мельтешат даже при полном штиле. Старая добрая скала, откуда Сафро любит смотреть на море, враз окрашивается фиолетовым и желтым, потому что так, видите ли, приспичило светиться молекулам горных пород.

Пожалуй, единственным положительным моментом во всём этом первозданном безобразии было то, что мигрень в срочном порядке сворачивала знамёна и ускользала за горизонт.

«Интересно, что доконает меня раньше? – с косой ухмылкой подумала Сафро. – Головная боль или галлюцинации?»

Как бы то ни было, боль притупилась, гул прошёл, и настала пора признать: жизнь не такая уж скверная штука. Можно и потерпеть.

Глава 2. Дважды в одну воронку

... метеорит не падает. Прописная истина, которую поколения изобретателей усвоили с давних пор. Поэтому Сафро открыла глаза не на том свете, как можно было опасаться, а в душном нутре дирижабля под названием «Небесная медуза». Ее окружали приторно-лиловый стёганый потолок, лиловые мягкие стены, лиловые ковры и сплошь ядовито-красные кресла, на которых стоило бы повесить табличку с предупреждением: «Сядешь – утонешь». А окна – овальные иллюминаторы – скрывались за фиолетовыми занавесками с кисточками и бахромой. Даже и не догадаешься, что там, за рамами иллюминаторов, на головокружительном расстоянии от материков плывут кучевые облака.

«Мама дорогая, – подумала Сафро и скривилась от подступившей тошноты. – Она без ума от закатных цветов».

Голова по-прежнему дико раскалывалась. В каюте кто-то немилосердно распылил цветочные духи. А через дверной проем, весь в складках алого бархата, лился звучный голос диктора. Аурелит приятным мужским тембром вещал новости.

«За последнюю неделю в стране Зеленых Лесов зарегистрировано сто тридцать четыре случая отравления, – без умолку тараторил диктор. – Тяжелое отравление пирожными и тортом со сливками выявлено у восьмидесяти процентов. Остальные двадцать утверждают, что накануне ели мясные пирожки. Также пострадавшие заявляют, что были атакованы во сне некой барышней в белом, которая предлагала им отведать своей стряпни. По мнению экспертов, мы имеем дело с массовым психозом, причины которого весьма туманны и нуждаются в изучении».

Баритон ведущего заглох из-за помех на линии. Аурелит зашипел, подражая не то бурному водопаду, не то разгневанному представителю кошачьих. Жутко проскрежетал и отключился, умело изобразив звук, с каким лопается воздушный шарик.

– Опять! Ну что ж ты будешь делать! – раздосадовалась маменька. – Мистер Заливацкий так складно вёл репортаж. И нате вам, пожалуйста!

По дирижаблю разлилась гнетущая тишина. Выдержать в этой тишине маменька могла ровно столько же, сколько неопытный пловец под водой. Если точнее, не дольше минуты. Когда ничто не нарушало спокойствия, у нее начиналась тихая паника. Обязательно надо было что-нибудь слушать, обсуждать с подругами сплетни или по уши погрязнуть в делах домашних. Иначе пиши пропало.

Сафро села на кровати под огненно-рыжим балдахином и спустила ноги на ковер, предчувствуя неиссякаемый поток вопросов. Шагов она не услышала. Любой топот здесь поглощало мягкое покрытие.

Со стороны коридора не донеслось ни звука, когда маменька вдруг влетела в каюту и скривила ярко накрашенные губы в пародии на укоризненную улыбку. Ее дочурка цела и невредима, хотя изрядно начудила, едва не распрощалась с жизнью и чуть было не свела родителей в могилу.

Сафро немедленно подавилась таблеткой от мигрени.

– Дыши! Глотай! – срываясь на визг, застучали ей между лопаток. – Запивай водой!

Проглотив и откашлявшись, Сафро воззрилась на свою спасительницу слезящимися глазами.

Вместо дежурного «Как поживаешь, козявка?» или «Что нового, вредина?», ее без предисловий потащили вон из каюты, бормоча под нос:

– Макс, увалень непутёвый, думает, обморок от шока. Да только чушь это всё. Уж мне известно: виновато проклятие.

Сафро попыталась вставить слово и поинтересоваться, что за проклятие такое. Но сегодня матушка изливала негодование как никогда быстро и четко. Не иначе, от диктора набралась.

– Твой отец безвольная косолапая улитка, – не стесняясь в выражениях, объявила она. – У мужчины должна быть железная хватка. А у нас что? Взвалили заботы на мои хилые плечи – и свесили ножки.

Она усадила Сафро в одно из пресловутых кресел-поглотителей и повела плечами. Надо заметить, довольно-таки габаритными. Оправила полы цветастого халата, уселась напротив – нога на ногу – и решительным жестом отбросила с лица накрученную на бигуди прядь.

– Нечего тебе ерундой страдать, с железяками на острове возиться. Замуж пора. А то взяла молодёжь моду: в механики да инженеры подаются. И нет бы что путное изобрести. Летать они, видите ли, мечтают! Крылья им подавай!

Тут маменька сделала паузу: набрать в грудь побольше воздуха для следующей прочувствованной тирады. И Сафро встряла без спросу.

– Ма-ам, а как же енот? – подала она голос из кресла. – А Макс с Агафьей?

– О них позаботятся, – отрезала та и попыталась скрестить на груди руки. Грудь оказалась необъятной, поэтому от непримиримой позы пришлось отказаться.

– Только взгляни, что на тебе надето! Мужские брюки. Фи! Позорище! – поразилась маменька.

На обрюзгшем лице, под тоннами пудры и румян, застыла маска отвращения. И Сафро ужаснулась: неужели в старости она будет точно такой же? С дряблой кожей, напоминающей поверхность плохо прожаренного блина? С комплекцией тяжеловеса, который не может усидеть в тишине и нуждается в регулярных дозах суеты?

Прочитав на лице дочери испуг и растерянность, маменька пришла к выводу, что пора ковать железо.

– Замуж тебя выдадим завтра или послезавтра, – сообщила она будничным тоном, словно не бракосочетание запланировала, а поход на выставку автоматонов. – Иначе ждет тебя безвременная кончина.

– Да кто вам такую чушь наплёл?! – не вытерпела Сафро.

Глава 3. В погоне за счастьем

... многие слишком усердствуют, упуская из виду, что могут это счастье попросту спугнуть. К нему надо подкрадываться на цыпочках, как к трепетной лани. А не орать через весь зал:

– Дико извиняюсь!

«Скарабей» глубоко раскаивался за отдавленную ногу. Однако пароход, что называется, уплыл. Момент был безвозвратно упущен. Сафро достигла точки кипения и находилась в полушаге от того, чтобы потребовать компенсацию за моральный ущерб.

Перед нею весьма кстати возникла башня бутербродов. Но не стоило хватать бутерброд наугад, чтобы отправить его в рот в надежде заглушить нарастающее негодование. На вкус он оказался так себе. Ни рыба ни мясо. Сафро поморщила носик.

«Я могу и лучше», – опрометчиво возгордилась она. Перед глазами, как по свистку, встала призрачная лаборатория. Чистенькая, светлая, просторная. Не то что на острове. Кто-то определенно ее отреставрировал: воздвиг на прежних местах новые стены, выбелил столы. Даже клубящиеся частицы, казалось, сияли. Первозданный хаос приобрел кое-какую упорядоченность. Вот проплыла, покачиваясь, объёмистая молекула транс-жира. Торжественно проползла мимо разветвленная цепочка полисахарида. Назойливо замельтешила стайка каких-то ферментов.

«Кыш! Долой! – нахмурилась Сафро, изо всех сил крепясь, чтобы не замахать руками. – Не на людях же!»

Лаборатория капризничать не стала и послушно растворилась в пространстве. А к одарённой особе уже бежал банный лист и слон в посудной лавке. Похоже, маменька несколько переоценила его достоинства. Расставшись с напускной беспечностью, он шибко напоминал овцу, которая отбилась от стада и, жалобно блея, металась в поисках пастуха. Роль сердобольной пастушки Сафро играть не собиралась.

Они остановились друг напротив друга, скрестив взгляды из-под масок, как рапиры на дуэли. Что победит? Сожаления или неприступность? Мягкость лукума или лёд, который не разбить даже самой острой киркой?

Если кому и было дело до исхода столь щекотливого поединка, то уж точно не маменьке. Войдя в азарт, она слилась с толпой у карточного стола, взволнованно теребила манжету на блузке и готовилась с треском проиграть какому-то напыщенному борову свою именную клюшку для гольфа.

А вокруг под рваную музыку дёргались пары. Хохотала и дурачилась подвыпившая молодёжь. Гомонили, обмахиваясь веерами, высокопоставленные сплетницы. Кое-кто дорвался до съедобного дирижабля и теперь прикладывал усилия, чтобы повернуть тугой вентиль-вместо-стола и приблизить торт к себе.

– Может, сладкого поедим? – предложил недотёпа-кавалер.

Сафро согласилась как-то уж больно легко. Из-за шума у нее опять разыгралась мигрень. Пока она ковырялась в сумочке в поисках таблеток, торт незаметно очутился у нее перед носом. Некоторых стабилизаторов и воздушных винтов на дирижабле уже не хватало. Отломали и слопали без зазрения совести.

– Что тут у нас? Зефир и взбитые сливки? – с апломбом ресторанного критика осведомилась Сафро. Она почувствовала себя варваром, который совершает набеги на цивилизованные государства и крушит чудеса архитектуры. «Кр-р-рак!» – и нет последнего зефирного винта.

Заесть горькую пилюлю от головной боли она не успела, потому как рядом с тортом внезапно материализовалась гневная девица в облаке из многослойной кремовой бязи. Всё в ней – начиная от высокого лба и заканчивая платформами высоких ботинок – выдавало принадлежность к элитному сословию. Вздыбленные волосы цвета жухлой листвы свидетельствовали о взрывном характере. Такие прически считались среди элиты последним писком моды.

– Значит, вот, как ты развлекаешься? – вопросила девица зычным голосом. Не голос – трубный глас.

Кто она «скарабею»? Ревнивая подруга? Придирчивая старшая сестрица? А может, парень задолжал ей какую-нибудь космическую сумму и теперь бегает от ответственности? Так или иначе, репутацию ему только что изрядно подпортили.

– Агата, умоляю, прекрати балаган! – воздел руки страдалец и схоронился за тортом от греха подальше. Сафро тоже хотела ретироваться, но с нее неожиданно сорвали маску под изумленные возгласы гостей.

– Отличный выбор! – саркастически одобрила Агата. Она зашвырнула несчастную коломбину себе за спину и надвинулась на соперницу, чтобы перечислить ее достоинства, ничего не упустив: – Глаза посажены близко. Стало быть, жадина. Губы тонкие – эгоистка. Волосы прямые, как плети, – верный признак скучной натуры. Ты с ней, голубчик, плесенью зарастёшь. А эта родинка на виске... О-о-о, мой дорогой! – воскликнула она. – Да ты связался с мегерой!

Сафро вдруг стало смешно. Она была готова расхохотаться Агате в лицо. Но тут вмешалась маменька. Она всё-таки проиграла клюшку для гольфа, из-за чего пребывала в крайнем расстройстве. А когда она не в духе, ей под горячую руку лучше не попадать. Моргнуть не успеешь – заклеймит позором.

– Ах ты дрянь! – напустилась она на Агату. – Мою ласточку оскорблять! Не на ту напала!

Чтобы не быть голословной и подкрепить угрозу действиями, маменька выдрала с мясом зефирную трубку и огрела ею обидчицу, мгновенно растеряв всё своё благонравие. Как выяснилось, трубка была наполнена взбитыми сливками. Сливки шмякнулись Агате на прическу, растеклись по щекам и попали в уши. Агата пришла в бешенство и вознамерилась отомстить.

Но тут с другой стороны к торту подскочила худющая девица, избавила дирижабль от части обшивки и с упоением впечатала эту часть в физиономию своего спутника. Должно быть, он ей чем-то не угодил.

Глава 4. Землетрясения

... и те порой не столь разрушительны, как разлом тектонических плит на твоей собственной планете.

Когда тебя трясёт от злости и бессилия, ничего не стоит натворить глупостей. Например, разорвать вечернее платье на клочки и изрядно по ним потоптаться. Или посреди ночи загореться идеей побега через окно по связанным простыням. Что? Шмыгнуть в каморку для отправления естественных нужд? Похоже, кто-то еще полон находчивости.

– Сафронья, зайка! Расстроилась, что ли? – донесся из-за дверей заискивающий голос маменьки.

– Конечно нет! – как можно благожелательней прокричала Сафро из туалета. Едва удержалась, чтобы не крикнуть, что расстроилась не она, а желудок. – У меня от радости живот прихватило! Скоро пройдет!

– Тогда закругляйся там и ложись спать!

Сработало! Правдоподобность достигнута. Бдительность родителей усыплена. Сафро, так держать!

В моменты душевного раздрая, когда тебе вдобавок грозит перспектива нежелательных брачных уз, давать слабину непростительно. Ни сдержанные протесты, ни безобразные скандалы – что и говорить, даже популярные среди девиц голодовки – еще ни разу не возымели эффекта.

Под всем вышесказанным вполне уместно смотрелся бы ярлык «Проверено опытом». Плачевный опыт Сафро доказывал: сколько по полу ни катайся, сколько ногами ни дрыгай и пеной ни исходи, тебя всё равно отдадут в девчачью школу, где готовят смиренных рукодельниц. Как ни бунтуй, запрут в студию танца госпожи Жанетты. И будешь ты, как миленькая, разучивать надоевшие па, лить слёзы на растяжке и до посинения репетировать хореографические позы, пока однажды умышленно не сломаешь лодыжку.

За годы громких поражений и скромных побед Сафро укоренилась в ненависти к шитью, в совершенстве освоила шпагат, чтобы играючи отправлять противника в нокаут ударом левой пятки, и несколько очерствела. Холодным разумом проанализировав свои провалы, она вывела идеальную формулу успеха: со всеми соглашайся, а затем поступай по-своему. Теперь она придерживалась тактики: «Срывай планы втихомолку или убегай».

Пока что убегать было рано. Следовало включить логику, представить себя безмятежным пилигримом на вершине горы и спокойно обдумать ситуацию.

– Итак, что мы имеем? – обратилась именинница к широченному – на полстены – черно-белому постеру с портретами Риваля и Ранэля Мадэн. – У родителей на почве доверия шарлатанам поехала крыша. Спрашивается, что делать мне?

Братья-близнецы лучились теплейшими улыбками, держа за ошейник какого-то вислоухого пса. А на заднем плане красовалось их детище – первый в стране летательный аппарат под кодовым именем «Утка». Каждый раз глядя на «Утку», Сафро с удовольствием вспоминала, что руль высоты у аппарата расположен впереди, а руль направления – сзади. Что крылья обшиты тонким муслином, а стартовая мощность двигателя равняется шестнадцати лошадиным силам.

Сейчас толку от этих сведений было что от затупившейся ножовки. Улыбчивые братья с плаката советов не дадут. Да и сочувствия от них не дождешься. Своей головой думать надо. Голова...

– Ой! – пискнула Сафро. Висок пронзило невидимым шилом. – Опять!

Она осмотрела комнату в поисках графина с водой – запить таблетку на случай, если боль сделается невыносимой. В глаза бросилась карта мира – вся в красных канцелярских кнопках, приколотых к странам, куда попасть можно только через маменькин труп.

Деревянную гимнастическую стенку битый день не протирали от пыли. На крюке, на самом ее верху, висел пробковый шлем и кожаные очки-консервы. Шкаф с лепниной и ажурной вязью на створках ломился от бесполезных платьев.

Предаться унынию при виде трельяжа и маминой шкатулки с румянами помешал запах. Сафро повела носом и медленно двинулась по комнате. Душок сырого шерстяного свитера шёл откуда-то из угла. Не могло быть и двух мнений: пахло злокозненным енотом. И этот енот однозначно замышлял беззаконие.

Трубопровод пневмопочты под столом оказался вероломно перегрызен. Несколько капсул с корреспонденцией валялись на усыпанном крошками ковре. А рядом, в положении пузом кверху, предавался заслуженному отдыху У-Ворюга.

Сафро подскочила к вандалу и с криком: «Морда полосатая!» – подхватила его на руки. Ощерив зубы, полосатая морда цапнула хозяйку за палец. Но та лишь крепче прижала енота к груди и принялась нещадно его тискать.

«Енотище моё вредоносное, как же я соскучилась! Да лучше я сотню таких пакостников заведу, чем какого-то мужа, который будет учить меня жизни! И вообще, я уже совершеннолетняя. Могу сама за себя решать».

Ошеломленная столь трезвой и зрелой мыслью, она несколько секунд стояла не мигая. А потом взгляд упал на коробку с набором пирожных, которую неизвестный поздравитель опрометчиво оставил на банкетке. К коробке была приклеена этикетка. И гласила она: «Сладости Мира».

Еще по запаху Сафро определила: несъедобно.

Стратегически верным ходом было бы выбросить пирожные в урну. Мало ли что туда намешали. Но желудок требовательно заурчал, призывая хозяйку опомниться. На приёме она почти не притронулась к пище.

– Рискнём? – прищурилась Сафро.

Призрачная лаборатория не заставила себя ждать. Она сияла чистотой, и в ней даже царил относительный порядок. В отличие от буйной неорганики, органические молекулы вели себя более или менее пристойно. Ну разве что затеяли небольшую чехарду.

Глава 5. Не стоит и надеяться

... что мистер Тай Фун существует взаправду. Скорее всего, он призрак какой-нибудь. Мираж, фантом, мятежный дух, которого на спиритическом сеансе вызвали из мира мертвых и забыли отправить назад.

Прочие факты также говорили не в пользу Сафро. Точнее, не в пользу ее психического состояния.

Факт первый. Шпион сверзился с водостока и бесследно провалился сквозь землю. У очевидцев не спеша едет крыша.

Факт второй. Коробку с пирогом по непонятной причине не изъяли на пограничье между сном и явью. Теперь из-за съехавшей крыши ласково мерцают звезды и выглядывает кусочек месяца.

Факт третий. Гигантское пятно черничного йогурта на стене – вовсе не пятно, а самый настоящий портал. На данном этапе опекунам пациента обычно говорят: "Соболезнуем, у него шизофрения".

Сафро вернулась в постель, откинулась на смятые одеяла и, накрыв лицо ладонями, тихо простонала. У-Ворюга воспользовался ситуацией, чтобы безнаказанно устроиться у хозяйки на животе.

– Вот где ты был, когда у меня пирог конфисковали? Где, я спрашиваю? – укорила Сафро енота, почесав ему за ухом. – Как теперь понять, что мне нужнее? Одиночная палата в дурдоме или скафандр для защиты от потусторонних сил? А если это не потусторонние силы и не сумасшествие, значит, я всё еще сплю. Тогда с какого момента считать мою жизнь сном? С перестрелки тортами во дворце люков? С падения метеорита?

Сафро больно дернула себя за прядь. Нет, эдак едва ли проснёшься. Только шевелюру проредишь почем зря.

Голова трещала от полчищ вопросов и догадок, которые ни подтвердить, ни опровергнуть нельзя.

– Напрасно я его отпустила. Ой, напрасно. Надо было выяснить, что Тай Фун имеет против пирогов той дамочки. И почему преследует меня. Сказать, что от его путешествий сквозь стены мозг кое у кого скоро взорвется, как перегревшийся паровой котёл. И попросить исчезнуть из моей жизни.

Спихнув енота, Сафро резко села и, запалив в лампе фитиль, уставилась в зеркало. Вместо нее в зеркале отразилось лохматое чучело. На голове воронье гнездо, лицо помятое и какое-то невыспавшееся (правда, для чучела довольно симпатичное). Бархатная пижама в горошек, тапочки с помпонами. Дальше рассматривать себя расхотелось.

– Очнись, дурында! Что? Попросить исчезнуть? Да он сам, небось, спит и видит, как бы от меня отделаться. Таким, как он, только роковых женщин подавай. Хотя с другой стороны, – мрачно усмехнулась Сафро, – чем я не роковая? Сводит-то нас не что иное, как злой рок.

Пригладив растрепанные волосы, она прошлась по комнате, задёрнула штору и обернулась, услыхав шорох возле двери.

– Что, енотище, пить охота? Мне тоже. Говорила ведь мама не наедаться сладкого на ночь. Вот и последствия.

Сафро решила, что будет до победного отстаивать свое право на вменяемость и трезвый ум. Бороться столь же неуклонно, как первые суфражистки боролись против дискриминации. И неважно, сколько стен обернется порталами у нее на пути и сколько мистеров Тай Фунов из этих стен вылезет, чтобы покуситься на ее собственность.

«А вот возьму и поступлю наперекор, – подумала Сафро, открывая дверь и пропуская енота на площадку, огражденную балюстрадой. – Узнаю дамочку из сна поближе. Напрошусь в гости. Вдруг снова чем-нибудь вкусным побалует? (Ну не бомбы же у нее в пирогах, право слово!) Любопытно, явятся ли тогда по мою душу?»

После дюжины порций воздушного суфле в шоколаде, ночных приключений и тяжких раздумий ее окончательно доконала жажда. Призрачная лаборатория соблазнительно нарисовалась перед глазами по первому же зову. Но исследовательский пыл пришлось поумерить.

На призрачном вытяжном шкафу кто-то заботливый приклеил листок–напоминание: "Добыча воды в лабораторных условиях чревата потопом".

Сафро припомнила, как годом ранее сама же приклеивала эту записку, тщательно промазывая оборот призрачным клеем. Родители в ту злосчастную неделю здорово намучились. Купить паровой водооткачиватель втридорога – полбеды. Высушить комнаты на первом этаже, переклеить обои и перестелить полы – вот где застрелиться можно.

Из-за наводнения, которое Сафро вызвала в своем неуемном стремлении утолить жажду, пришлось даже званый ужин отменить. А ведь маменька ради него наизнанку вывернулась. Сотни две гостей позвала. Узнай она, что виноват в потопе вовсе не ливень с дырявой крышей, а чья-то дырявая башка, ох и крик бы поднялся!

На время ремонта семейство отбыло в родовое поместье на юге. Обзвонить приглашенных и сообщить им грустную новость было велено дворецкому, но тот ушел во внеплановый творческий запой. Гости явились в назначенный час, долго обивали порог пустого дома и застали одного лишь дворецкого, который в обнимку с бутылкой распевал в гараже непристойные куплеты.

Механическая скорпена в поместье разрывалась днями напролёт, но смелость поднять трубку в семействе Милесских так никто на себя и не взял.

С тех пор утекло много воды. Любителя выпивки и дрянных песен выгнали взашей. Половину состоятельных друзей растеряли. Сафро предвидела: если потоп повторится, маменька этого не переживёт. Так что ради стаканчика минералки можно вполне прогуляться пешком. Не развалишься.

В гостиной горел приглушенный свет ночника. Огромные стенные часы с шестеренками напоказ громко и размеренно отстукивали время. Сафро едва не пробороздила носом ковровую дорожку на ступеньках и замерла внизу, придерживаясь за перила. Из родительской спальни доносился взволнованный шёпот.

Глава 6. Совершенству предела нет

... – истина бесспорная. Падать ниже нулевой отметки можно сколь угодно долго. Но что она туда кладёт? Вонючие носки? Гнилые яблоки? Как обстоят дела с ее обонянием и чувствительностью вкусовых рецепторов?

– Готовить мне помогают лучшие повара со всех континентов, – не без гордости признаётся дамочка из сна. – Кстати, тебя как звать? Меня – Вельмира. Сокращенно – Мира.

Сафро называется именем, которое первым приходит на ум. Неказистое, но так уж и быть: Фёкла. В девчачьей школе рукодельниц, помнится, училась такая. Ее еще дразнили «Фёкла-свёкла».

– Ну, мне пора, – сообщает Сафро и разворачивается, удерживая горячую коробку с гостинцем. Под каблуками дробится пол. По коленям бьют жесткие лоскутья в черный и красный ромб.

– До встречи, Фёкла! – машет Вельмира. – И будь счастлива!

Она наклоняется, чтобы выбить почву из-под ног. Точнее, вытянуть из-под ног тончайший шахматный ковер, в который мгновенно превращается плитка. Только что крошилась, душераздирающе скрежетала под подошвами. А теперь собирается складками у Вельмиры в руке, струится долу и мягко переливается в свете подвесных газовых ламп.

Внезапно земля содрогается. Лампы раскачиваются, сталкиваются друг с другом, взрываясь осколками, точно новогодние хлопушки. Великанские часы оглушительно бьют безвременье. Хором свистят трубы. Их показательное выступление не заглушить даже взбесившемуся маятнику.

Сафро делает шаг – и поскальзывается на шахматном шёлке пола, теряя туфли. Коробка с угощением подпрыгивает вверх, а сама она летит кубарем обратно на тахту, под клетчатый плед, в тёплые объятия пижамы.

Так, а теперь без резких движений! Дыхание выровнять. Виду, что проснулась, не подавать. Глаза открывать по одному, да осторожно. Вдруг заметит в темноте? Вот он, Тай Фун, родимый. Явился – не запылился. Крадётся, как тать в ночи. Шепчет что-то себе под нос. Неужто думает, не услышат?

«Опять упустил! Прыткая, ведьма! Но ничего, я до тебя доберусь».

Прямо на траектории его движения источает на редкость зловонные ароматы гостинец от Вельмиры. У Сафро два пути. Первый: вступить в схватку с Тай Фуном, победить и на радостях отравиться пирогом. Смерть мучительная, зато не придется страдать еще шесть месяцев.

А второй путь... Чтобы свернуть на эту неверную дорожку, требуется некоторая доля мужества, а также элемент внезапности и быстрота реакции, примерно как у хамелеона, когда он ловит себе обед.

Проникновение без взлома, глухие шаги, шелест черного плаща... Оп! Споткнулся. А если бы Сафро леску по комнате натянула? Тренироваться надо, дружок. Иначе не выйдет из тебя матёрого грабителя. Впрочем, здесь ты и без профессиональных навыков гость желанный.

Он подбирается ближе, огибает журнальный столик, протягивает руку к картонке с пирогом. Момент – и Сафро выскакивает из-под пледа, чтобы вцепиться в Тай Фуна, как глубоководный спрут в печально известную подлодку "Мурена три тысячи", затонувшую в пучине год тому назад [*]. Пирог падает, вываливается из картонки и катится по полу упругим благоухающим колесом. Но этим двоим уже всё равно.

– Что, попался? – говорит грабитель-неудачник, насмешливо вздёрнув бровь. Как всегда, неотразим, уверен в своем везенье. – Вы меня не послушали. А ведь я предупреждал не связываться с ней.

– С кем? С Вельмирой? Чем она вам досадила? – В интонациях Сафро ему чудится издёвка. Ну что за взбалмошная девица!

– Прошу, не надо! Не уходите вот так! – вскрикивает она, когда Тай Фун хочет вырвать руку. Теперь ее голос полон мольбы. – Не знаю, наверное, я спятила и вы всего лишь плод моей больной фантазии. Но пожалуйста, выведите меня отсюда! Вам ведь и стены, и засовы нипочем. Я видела, как вы проходили сквозь то пятно...

Тай Фун резко склоняется и зажимает ей рот горячей ладонью. Но меры предосторожности излишни. Сафро замолкает, едва за дверью падает с табурета прикорнувшая на посту Анна-Мария. Над крышами с утробным гулом проплывает поисковый корабль-сколопендра, перебирая в полёте мясистыми отростками-индикаторами.

– Постарайтесь не шуметь, если уж задумали сбежать, – шепчет Тай Фун и воровато оглядывается на зашторенное окно.

– А не вас ли часом ищут, господин взломщик? Зачем бы кому-то патрулировать местность на такой громоздкой машине?

От ответа «господину взломщику» удается мастерски увильнуть.

– Я вам помогу, слышите? – чуть ли не угрожает он. И тащит Сафро за собой.

До чего поразительная отзывчивость! Даже не допытывается, кто и по какой причине держит ее в плену. Прямо рыцарь без страха и упрёка (разве только рыльце у него в пушку). А может, не рыцарь? Принц на белом коне? И ничего, что роль коня исполняет портал. Уж дыра в стене точно каши не попросит. Ни мыть, ни выгуливать ее не надо. Коснулся пальцем твердой поверхности – получи кротовую нору. Вот как сейчас. Сафро еще толком не осознала, что собирается улизнуть из заточения аккурат через горловину этой кротовины.

Но каким же надо обладать даром, чтобы столь лихо создавать порталы и перемещаться по пространственным туннелям, как по канатным дорогам или трамвайным путям? Людям заурядным – кому-то вроде Сафро – согнуть пространство-время не под силу.

– Вы маг? – спросила она, босиком прошлёпав к порталу. На сей раз там клубился и бурлил персиковый джем в сметане.

Глава 7. Ограды

...ажурной ковки; жестяной ларёк, где теснились ящики из-под фруктов; тощая собака на длинных лапах, которая взлаивала во тьме, леденя кровь, – ничто было не в силах сбить Сафро с намеченного курса.

Вопя дурным голосом, она пронеслась мимо безжизненного оперного театра. И на полном ходу завернула за угол, где жизнь била ключом (причем иногда гаечным). Там, втиснувшись меж заводских построек, светил окнами кабак "Могучая клешня". Ближе к полуночи в кабак сбредались инженеры всех рангов и самозабвенно кутили до утра. Верховодил в кутежах некий верзила по кличке Болт. Он частенько развязывал потасовки, делая из мухи упитанного слона, и тогда, наряду с непечатными междометиями, в ход шли столярные инструменты.

Благополучно миновав "Могучую клешню", где как раз кипели бои на рашпилях и крестовых отвертках, Сафро едва вписалась в поворот, откуда брала начало ровная, обсаженная туями дорога без единой выбоины.

Элитный квартал. Сюда не долетал гул фабрики часовых механизмов и вонь металлургического завода. Двери и калитки были поголовно снабжены автоматическими запирателями, а питомцев заводили сплошь искусственных. Поэтому мышей здесь изничтожали железные коты, а на прохожих с лязгом лаяли псы-автоматоны.

Поговаривали, что элиту хлебом не корми – дай покичиться богатством да нос позадирать. И, зная окружение Тины, Сафро не могла с этим не согласиться. Милесские поддерживали с семейством Тины весьма хрупкую связь. Сболтнёшь лишнего, намекнёшь, что нисколько не завидуешь их богемному шику – и дружбе конец.

Тина решительно восставала против столь вульгарной тактики общения. Сама она до зубовного скрежета ненавидела, когда ею восхищались, и старалась не давать поводов для зависти, за которой, по ее убеждению, неизменно следовало злословие. С людьми она держалась крайне настороженно, никому не доверяла и старалась полагаться исключительно на себя. Индивидуалистка до мозга костей.

Даже выход во двор у нее имелся свой собственный. И калитка своя – на сложном кодовом замке. Когда Сафро, насилу укротив каменный смерч, принялась трезвонить в механический колокольчик и беспорядочно жать на кнопки замка, Тина проснулась и мгновенно смекнула: тот, кого принесла нелегкая, находится в глубоком, беспросветном отчаянии.

– Не трожь технику, хулиганьё! – проговорила она, выворачивая челюсть в зевке и шаркая к витым прутьям. – Испоганят механизм, паршивцы, а мне потом на ремонт тратиться... О-ох! Жандармов вызову, – немного погодя пригрозила Тина, даже на грани яви и сна умудряясь быть убедительной.

– Подруга, спасай! – возопила Сафро и вцепилась в прутья решетки с видом безумца, которого с минуты на минуту спеленают санитары из психиатрической бригады. – У меня беда.

– Пароль! – упёрлись за калиткой.

– У, злыдня!

– Огородное пугало сбежало от фермера и перепутало мой дом с капустной грядкой? – не осталась в долгу Тина, в свете газового рожка разглядев наконец, кто к ней ломится. А она не изменилась. В любое время суток будет зубоскалить и язвить напропалую.

По правде говоря, крытый черепицей дом, отстроенный согласно последним веяниям в архитектуре – с пилястрами и скульптурами, венчающими вычурный фронтон, – при всём желании нельзя было принять ни за фермерскую постройку, ни тем более за грядку.

А о том, что можно обидеться на "пугало", Сафро как-то не задумывалась.

Прямо сейчас она чувствовала себя так, словно по темечку ее основательно приложили кувалдой. Где-то в недрах черепной коробки велась несанкционированная деятельность по бурению скважин. В правом ухе нещадно стреляло, а в глазах пульсировала боль.

– Открывай скорей! За мной гонятся! – исходя дрожью, запрыгала Сафро и снова ткнула наугад числовую комбинацию. Замок на калитке проскрипел, и хулиганка юркнула внутрь, не дожидаясь приглашения. На нее немедленно пахнуло насыщенным ароматом ирисов.

– Угадала мой код! – со смесью досады и восхищения воскликнула Тина, скривив свое премиленькое кукольное личико. – Признавайся, с какой попытки?

На ней был колпак с кисточкой и голубой велюровый халат, под которым виднелся край непозволительно короткой сорочки. Вместо тапок она (похоже, по невнимательности) натянула на ноги плюшевых кроликов. А на плече у нее покоилась густая копна, из которой каждое утро, следуя традиции, камеристка выдирала гребешком приличный клок волос.

– Говоришь, тебя преследуют? – осведомилась Тина, смерив приятельницу взглядом. – Оно и понятно. Разгуливать при луне, кхм, в эдаких-то лохмотьях, да еще и без обуви! Признайся: твоя тайная мечта – стать приманкой для Усатого Супостата? Не обольщайся, не так уж он и красив, как расписывают в газетах. Странно, что его еще не изловили...

Сафро отрицательно замотала головой.

– Нет? Но раз ты не воплощаешь свои постыдные мечты, с какой стати поднимать меня среди ночи? – искренне возмутилась Тина.

Сафро промычала что-то невразумительное, мало-помалу приходя в себя. Оценив прочность увитой плющом изгороди, она успокоилась ровно настолько, чтобы облечь свою проблему в слова.

– Предки, – убитым тоном объявила она, – окончательно сбрендили. А меня лечить надо. Мне уже всякое ме-ме-мерещится...

Она так и не определилась: слабоумие у нее или горячечный бред. Ее лихорадило. А во вспотевшем кулаке она по-прежнему сжимала кулон.