Мне рассказала лилия долин...

Предыстория

Глава - Предыстория

«Много интересного можно узнать из воспоминаний, оставленных нам предками. Удивительная речь их мемуаров, записок, духа заставляет вчитываться и улетать в мир к ним. И не только раскроются некие тайны их личной жизни, но и история, нравы да взгляды того времени.
Вчитываясь в такие воспоминания, вновь убеждаешься в том, что многое в жизни не меняется. Люди всё так же переполняют себя теми или иными чувствами, разделяются на убеждения. Тропа, выстланная историей, проводит по себе вновь и вновь, заставляя совершать одни и те же ошибки, творить то же зло или добро. И в какой бы век мы ни заглянули — мир не учится на истории, хотя пытается стремиться к лучшему.

Что «лучшее» – тут каждый выбирает по себе, и в один миг изменить всё коренным образом нельзя. Так почему бы не начать с малого — с себя?...

Может быть, никогда бы не начала я вести дневник, если бы не нашла в сундуке моей прабабушки, Аргамаковой Натальи Николаевны, интересные записки... Остановиться читать, уже не было желания», – сидя на крылечке дачного дома, Катя любовалась видом на сад, где росли фруктовые деревья и её любимые берёзы.

Она раскрыла лежащий на коленях блокнот, взяла спрятанную в нём ручку и стала записывать:
«Бабушка сказала, что её муж переписывал записи её матери, а та – своего брата. И благодаря такой верной традиции, всё, что хотел сказать тот человек, потомки смогли прочитать.

Так появилось моё желание создать и истории, чтобы тоже передать детям. Будет что узнать и от меня», – записала Катя в блокноте. – «Пока перелистывала и просматривала интересные записи прошлого, я наткнулась вдруг и на рисунок цветка...

Сразу узнала этот цветок! Такие цветы видела много раз на опушках лесов. Цветут они в мае, а аромат их волшебный и неповторимый. Это — ландыш. Точно такой же, как на рисунке: поникшие головки маленьких колокольчиков. А иное название ландышей звучит просто сказочно – лилия долин...

Я знаю, что существует много легенд про этот цветок. Например, древнерусская легенда рассказывает, что ландыш пророс от слёз морской царевны Волхвой, которая плакала о том, что возлюбленный Садко отдался всем сердцем земной красавице Любаве. Так этот цветок стал символом любви, грусти, чистоты...

Мне тоже он нравится, как и многие другие цветы, но, увидев этот рисунок, прибывший будто из прошлого вместе с записками, по телу пробежал лёгкий морозец, а потом горячий поток желания узнать, кто его нарисовал и почему оставил надпись там: «Amor omnia vincit» – Любовь побеждает всё...

Кто же изначально создал те записи, уже не известно, но когда я читала, то стала догадываться о многом. Я начала искать правильную последовательность записок, исходя из того, что за события описывались...»

ПРИГЛАШАЮ И В СВОЙ БЛОГ - Видеоклипы к этой истории на лирику из этого романа!!! Посмотрите на героев, послушайте, как поют :) - ЗДЕСЬ в моем блоге - https://litnet.com/ru/blogs/post/669167

Вступление

Глава - Вступление

Михаилу только исполнилось десять лет, как родители определили в Санкт-Петербург, в Морской кадетский корпус.

Отец Михаила, Алексей Алексеевич Аргамаков, был человеком строгим, воспитывал сына по всем правилам воспитания дворянина, не жалея ни за один проступок.

Мать, Анна Сергеевна Аргамакова (в девичестве Пашкова), была молодая, внешне непривлекательна, но обладала удивительным шармом, была добра и умна.

Перед тем, как Михаила отправили на обучение, его оставили погостить в доме близкого друга семьи Аргамаковых — Игоря Ивановича Гринева. Тем временем родители смогли устроить всё для определения сына в морской корпус.

С тридцатого апреля тысяча восемьсот второго года директором корпуса был Пётр Кондратьевич Карцов, ветеран войн с Турцией и Швецией. И он, и предыдущий директор, адмирал Иван Логгинович Голенищев-Кутузов, придерживались одного принципа: не использовать физические наказания при воспитании!

Как говорил Иван Логгинович: «Когда наказание становится частым и чрезвычайным, худые поступки умножаются».

Желание воспитать образованных военных было сильным, чтобы иметь кадры, которые бы были подготовлены действовать в любых условиях. Во всех кадетских корпусах не меньшее внимание уделяли и культурному развитию воспитанников. Для этого привлекали известных поэтов, художников, писателей. И не удивительно, что из таких корпусов вышли новые всемирно известные люди.
Кроме этого, уделялось отдельное внимание религиозному воспитанию. Так, в распорядке дня всегда отводилось время и для молитв.

Чтобы отслеживать успехи каждого воспитанника, были созданы специальные мемориальные доски. А на «чёрных досках» писали имена тех, кто погиб при обучении, с небольшим описанием обстоятельств гибели.

Поступали в корпуса и дворяне, и простые, хотя численность дворян превышала. Но для того, чтобы поступить, требовалось лишь умение читать и писать по-русски.

Так, узнав более подробно об обучении в корпусах, Алексей Алексеевич Аргамаков был согласен отдать туда своего сына Михаила. И тот был рад, что его теперь ожидает поступление в морской кадетский корпус, где обучение будет длиться семь лет, где из него сделают настоящего мужчину, и, как он мечтал и уговаривал отца, настоящим адмиралом...

1

Глава 1

– Варенька? Варя! – стояла у леса пожилая няня и искала глазами, что, может, из-за какого ствола та и покажется.
– Где она? – мальчик лет десяти подбежал к няне от усадьбы, которая виднелась недалеко у дороги перед раскинутым полем уже колосившейся ржи.
– Да вот, Мишенька, прячется, – улыбнулась няня и замахала кулаком в сторону леса. – А ну,... выходи, негодница! Ой, батюшка будет серчать!
– Ммм, – недовольно промычала вышедшая из-за берёзы маленькая пятилетняя девочка со светлыми рыжими волосами.

Она опустила обиженные глазки и медленно приблизилась.

– Салочки, салочки, – помчался мальчик к усадьбе, вызвав тем самым и Вареньку побежать следом.

Они снова бегали по поляне перед домом и пытались друг дружку поймать. Радостный их смех разливался на всю округу, а умилённый взгляд няни не уставал за ними наблюдать. Она села на скамью у беседки и не заметила, как подошёл и сам хозяин.

– Что, нашлась? – раздался низкий его голос, и няня поднялась перед его строгими глазами:
– Да, Игорь Иванович, в салочки играют.
– Созывай, – кивнул он. – Вот-вот за Михаилом приедут.

Игорь Иванович вернулся в дом, так и не поднимая печальных глаз. Но няня ещё некоторое время не осмеливалась отозвать детей прекратить игру.

Пока она стояла и любовалась их ещё беззаботным детством, на въездной аллее показалась карета. Она проехала через арку ворот, по краям которых стояли скульптуры оленей, и отправилась мимо весело журчащих фонтанов и флигелей, а там... остановилась у ступеней главного дома.

Из кареты вышел грузный мужчина, и следом за ним его спутница: миловидная молодая дама, но со строгим выражением лица. Они прошли к портику, над которым висел герб усадьбы, и тут же вышедший дворецкий проводил их далее.

Щит герба был увенчан дворянским шлемом с тремя страусовыми перьями, а на шлеме — корона. Сам щит разделён на четыре части: первая и четвёртая части — голубого цвета, где между шестиконечными звёздами перекрещённые сабли остриями вверх, над которыми лежал полумесяц; а на второй и третьей части, красного цвета, – по золотому льву, которые смотрят вправо. Посреди этого щита был ещё один,... маленький. Он был зелёного цвета и на нём диагонально тянулась серебряная полоса с тремя голубыми шестиконечными звёздами.

Няня снова обратила внимание на этот герб и тяжело вздохнула:

– Ох, что ждёт наших Гриневых да их Аргамаковых?

«Да будущее не велит знать жизнь», – как она понимала, убеждая себя, что даже и к гадалкам ходить не следует. – «Всё одно от судьбы не убежишь».

– Варенька! – стала кликать она. – Михаил? Пора! Уж батюшка с матушкой прибыли.

Варенька сидела с венком из полевых цветов на голове, а Михаил сел рядом и тоже рассматривал всякие разные цветы вокруг. Заслышав, что их зовут, вприпрыжку отправилась Варенька в дом, а следом пошёл и Михаил.

Он знал, что его ждёт, зачем родители приехали.

И сразу, как только прошёл через вестибюль в парадный зал, встал перед ними и хозяином усадьбы. Михаил мельком взглянул на окна, за которыми виднелся сад, где только что, в последний раз бегал и играл в салочки, будучи ребёнком. Теперь ему предстоит повзрослеть. Он с тоской вздохнул по прошлому, словно время уже пролетело, и ему не десять лет, а больше. Его глаза были на мокром месте, но слёз Михаил не выпустил.

Он выпрямился. Он слушал с достоинством все напутствия отца...

– И запомни, в бирюльки не играй, а то будет тебе жизнь... Будешь лаптем щи хлебать! Осмотрительнее будь. Ловить рыбу в мутной воде не пристало настоящему дворянину, но... надо знать, как к делу подступиться, чтобы не попасть впросак...

Михаил всё выслушал. Потом двери открылись вновь и оттуда повеяло сквозняком. Взрослые вышли. Варенька стояла чуть в стороне рядом с няней и ждала, когда Михаил выйдет из зала, и он направился к выходу.

Из этой двери все проходили через следующую дверь и видели перед собой ещё много открытых дверей, выстроившихся в длинный коридор — анфилада. Так все комнаты и залы были соединены между собой. Казалось, что дом этот, как дворец, тянется бесконечно.

И хозяин усадьбы, и его дорогие гости, родители Михаила, а следом за ними Варенька с няней — все прошли через буфетную, где уже были выставлены готовые блюда к трапезе, и расселись в парадной столовой.

Белая скатерть была разостлана на длинном столе, на котором красовался серебряный сервиз. Ужин был спокойным и обильным, за которым и Михаил, и даже Варенька в свои пять лет, вели себя культурно, как полагалось в дворянской семье.

После этого все разбрелись на отдых. Наступило, как уже привыкли называть, «сонное царство». Только Михаил спать не хотел и вышел прогуляться в сад. За ним выкралась и Варенька. Она шла тихонько и хихикала вслед, что заслышал он и, резко повернувшись, взмахнул руками:

2

«Хусточка, хусточка», – вспоминал Михаил, когда сидел с отцом в карете и вот-вот уже виднелся кадетский корпус. Он держал в руках маленький белый платочек и снова вспоминал, как перед его отъездом из усадьбы Гриневых, Варенька вдруг выбежала из дома и подала этот платочек со словами: «Хусточка, моя хусточка тебе»...

– Михаил, – строго прозвучал голос отца, и они вышли из кареты.

Уже через час Михаил был оставлен в корпусе и получил место в одной из комнат, где проживало ещё трое воспитанников, таких же, как и он, недавно прибывших...

– Что это у тебя в кулаке торчит? – сразу спросил один, гордо выпрямившись перед ним.

Михаил и не заметил, что до сих пор держал в руке, сжатой в кулак от волнения, платочек. Он наспех спрятал его в карман и быстро оглядел своих сожителей.

– Платочек? Нюни распускаешь? – продолжал спрашивать первый, который всем своим видом показывал лидерство.

Носик его был тоже немного вздёрнут, как и нрав, и в глазах светилась насмешка. Он постоянно откидывал мешающийся локон светлых волос и ждал ответа.

Другие два соседа были пока тихими и на вид не особо примечательны: оба темноволосые, с карими глазами. Они были даже немного похожи, будто братья, но Михаил не решался пока этого утверждать.

– Запомни, – подошёл к нему всё тот же «задира» или «забияка», как себе его уже описал Михаил. – Будешь нюни распускать, будут бабой величать!

Но ответить что на такое не получилось. К ним в комнату вошёл старший кадет — учитель:

– Так, всё, бельё получили, форму тоже, – потёр он ладони и кивнул Михаилу. – Новичок?
– Да, господин учитель, – ответил Михаил, выпрямившись в стойку смирно.

– Ооо, – протянул тот. – Похвально! Сила духа есть! По росту ты годишься в кавалергарды... Хмм, а как бы наш государь сказал, по силам тебя стоило бы определить в артиллерию!
– Готов служить России! – воскликнул гордо Михаил, на что послышалось хихиканье «задиры».

Но тому пришлось под строгий взгляд учителя тут же утихомириться и выпрямиться.

– Что ж, – встал учитель ближе перед Михаилом. – А известно ли тебе, что такое кукунька?
– Нет, – чуть подумав, ответил тот.
– Хочется ли, чтобы я показал её? – спросил учитель.
– Да, – кивнул уверенно Михаил.

Тут учитель приставил первый сустав указательного пальца к голове Михаила и сильно ударил вторым суставом того же пальца:

– Вот кукунька, хороша ли?
– Да, господин учитель, благодарю, – гордо выпрямился Михаил, и тот закивал ему, понимая, что этот ученик крепок и вынесет все тяжёлые годы учёбы в корпусе:
– Молодец!

С этим словом учитель ушёл, и блондин сразу подскочил со своим лепетом:

– Каков ты, а! Не заплакал! А коль жаловаться на старших побежишь, вообще житья не будет! Но это я так, советую! Ты смотри, я уже тут многое знаю. Братья у меня в старших классах здесь, так я уж научен, меня не тронут, а тебе и пырье масло могут сделать, и волос-крикун!
– Это ещё что? – спросил Михаил.
– Пырье масло. Ну, проведут тебе средним пальцем с силою ото лба к затылку! Вот обида, – признался тот и, отступив со вновь хитрым взглядом, хихикнул. – А про волос не скажу. Чего я тебя буду посвящать, учись сам!
– Нужен ты больно, – махнул рукой Михаил и отошёл к своей кровати, на которой лежала только выданная ему форма...

С этого года форма кадет изменилась коренным образом. У всех теперь была такая, как выдали Михаилу, по новой моде: мундир фрачного покроя с красными клапанами на рукавах, но по воротнику и трём сторонам клапанов мундира шёл золотой галун, как в прежней форме.

Михаил повесил форму на вешалку в общий с соседями по комнате шкаф и сел на кровать. Тем временем «задира» куда-то умчался, и Михаил вздохнул спокойно, что хоть какое-то время побудет без общества уже надоевшего соседа.

Двое других расселись по своим кроватям и увлеклись читать книги, которые взяли со столика посередине. Там лежали ещё две книги, и Михаил понял, что читать их просто обязаны, но пока что он не желал этим заниматься...

– Как вас зовут? – спросил он молчаливых брюнетов.
– Алексей, – представился один, оторвавшись охотно от книги, которая явно была неинтересна. – Князь, Алексей Николаевич Нагимов.
– Александр Герасимов, – промямлил другой, будто не желал быть ни среди них, ни в этом корпусе вообще.
– Князь, Михаил Алексеевич Аргамаков, – представился и Михаил, дружелюбно кивнув в ответ.
– Познакомились? – вернулся «задира» и с улыбкой потёр руки. – А я Селиванов. Мишкой звать... Прямо как и тебя! Ну что, – махнул он рукою на дверь, и к ним вошли ещё двое мальчишек, чуть постарше.
– Кого тут проверять? – спросил один.
– А вон, – кивнул второй на удивлённого Михаила Аргамакова. – Этого мы ещё не проверяли. Те уже знают.

Они подошли к нему и вытянулись с насмешкой на лице. Михаил спокойно поднялся и оказался почти равным с их невысоким ростом.

– Это ты, кадет, хочешь видеть волос-крикун? – выдал один.
– Да, господин кадет, – кивнул Михаил, не страшась ничего, тогда второй защемил у него волос над виском в ногтях двух пальцев и с силой выдернул его.

3

Михаил вставал каждое утро в шесть утра, а в семь – уже сидел за партой на уроке, как и остальные воспитанники. Просыпаться было тяжело под неприятный и резкий звук горна. Ещё труднее – вылезать из тёплой кровати зимой, когда утром ещё темно, а печи не натоплены...

Уроки шли строго по расписанию. Утром, до одиннадцати часов, были математика, морская дисциплина и иностранные языки. Тут Михаилу пришлось учить не только французский, но и английский с немецким. А во второй половине дня — с двух до шести часов — словесные науки, не требующие сильной концентрации. Проходить предстояло множество разных курсов, и преподаватели в течение учёбы решали, кого отправлять в следующий класс, а кого нет...

– Псс, – шикнул во время урока за спиной Михаила один из учеников.

Михаил знал уже: снова надо забрать от того записку. Он смотрел на учителя в упор, чтобы быть уверенным, что не заметит подобного, и просунул руку между парт.

Точно так же, стараясь быть незамеченным преподавателем, Михаил раскрыл записку под партой. Не опуская головы, а лишь взгляд, он мельком читал несколько строк: «После парада гуляем. Планируем игры со старшими. Курляндец не должен знать...»

Увлёкшись прочтением записки, Михаил в считанную секунду вздрогнул от возгласа вставшего рядом преподавателя:

– Это ещё что?!

Михаил, как подобает, поднялся, но, опустив взгляд, промолчал.

– На румбу! – провозгласил недовольный преподаватель и указал рукой на выход.

Михаил тут же был выведен в сопровождении дежурного из класса. Они быстро шли по бесконечному, как казалось, коридору до пересечения с другими коридорами, где посередине находился компасный зал. На полу находилось подобие компаса с румбами, и на одной из таких румб Михаила оставили стоять до окончания урока...

– Ну что, голубчик, – вызвал его к себе в класс на разговор преподаватель, когда все остальные отправились на обед.

Михаил стоял вновь перед ним и молчал.

– Что это Курляндец не должен знать? – строго вопрошал дальше преподаватель.
– Не имею честь знать, господин учитель, – ответил Михаил.
– Вы читаете незнамо что?! – поразился преподаватель.
– Я впервые приглашён участвовать в играх. И что это за игры, мне доселе не известно, – признался искренне он.
– Садитесь, – указал преподаватель взглядом на парту перед ним.

Михаил послушно сел и взглянул на палец учителя, которым тот ткнул в белый лист, что там уже лежал:

– У вас пять минут решить задачу! Берите перо!

Взяв перо, Михаил взглянул на полученный лист с задачей, которую предстояло решить. Он читал её несколько раз:

«Спросил некто учителя – скажи, сколько у тебя в классе учеников, так как хочу отдать к тебе в учение своего сына. Учитель ответил, если придёт ещё учеников столько же, сколько имею, и полстолько, и четвёртая часть, и твой сын, тогда будет у меня учеников сто. Спрашивается, сколько было у учителя учеников?»

Взглянув на появившиеся перед носом песочные часы, Михаил принялся писать на чистом листе решение. Время не ждало и пролетело, словно не бывало.

– Так каков ответ? – отнял перо преподаватель и взирал холодившим взглядом.

Михаил поднялся и ответил:

– Тридцать шесть!
– Прекрасны ваши способности, дорогой мой, – кивал удивлённый преподаватель. – Вас, должно быть, обучал и отец на дому?!
– Да, господин учитель! – последовал ответ Михаила с гордостью.
– Вы знаете, что в моём классе может стать на одного ученика меньше?
Сердце Михаила бешено застучало и подступил к горлу комок страха:
– Да, господин учитель.
– Ступайте и думайте, прежде чем что-либо совершить!

Михаил кивнул и покинул класс.

Как только он стал подходить к своей комнате, в коридор вывалили остальные воспитанники с насмешками на лицах и на перебой восклицающие:

– Наказан! Что Курляндец сказал? Выгнали? А каково на румбе стоять!

Михаил подошёл к тому, кто передал ему на уроке записку:

– Вы подставили меня!
– Ничего подобного! – мальчишка раскрыл глаза шире и засмеялся вместе с остальными вокруг. – Не тебе одному записка была передана, а попался ты! Ну что ж! Сам виноват!
– Хочешь, быличку поведаю? – влез и ещё один между ними. – Это всё нечистая сила куражится!
– Оставь себе эти сказки, – промямлил Михаил.
– Дурачина, быличка — это правда! У нас тут бродят они, всякие нечисти, – уверял его ещё один.
– Знаю, – махнул Михаил рукой, не желая обсуждать достоверность некой нечистой силы, в которую верить ему ум просто не позволял.

Он только собрался пройти мимо подсмеивающихся соседей к себе в спальню, как один из них, будто мимо проходил, шепнул:

– Не принимай больше записок.
– Колька! – окликнул его кто-то. – Чего это ты ему шепнул?!

Но этот Колька лишь усмехнулся и протянул руку Михаилу:

– Николай Александрович Бестужев, – представился он.
– Михаил, – кратко ответил тот, пожал ему руку и скрылся у себя.

Как только он присел на краю своей кровати, как «забияка» тоже появился:

– Эх ты, почти год здесь, а все смеются над тобой! Даже друзей не нажил! Изживут тебя, – с хохотом ускакал он обратно в коридор.
– Не слушай его, – оглянулся вставший на пороге Алексей и вместе с Александром остался тоже в их комнате, вновь принявшись за чтение учебных книг...

4

Глава 4

Пехотные и конные войска построились на площади перед Зимним дворцом, на улицах перед Адмиралтейской крепостью и до «Правительствующего Сената».

В девять утра собрались в собор «Святого Исаакия Долмацкого» знатное духовенство, чужестранные министры и именитое купечество. В Зимний дворец «съехались и собрались в Эрмитаже, в столовой комнате, что перед садиком, придворного штата обоего пола особы, дамы в русском, а кавалеры в праздничном платье.»

Выстроенные под ружьём у монумента Петра Великого кадеты Морского корпуса с гордостью стояли и восхищались начавшимся празднеством в честь столетия Петербурга.

(Петербург в день празднования 100-летия города, художник Бенжамен Патерсен)

Затем император Александр I совершил объезд войск, и в одиннадцать часов началось парадное шествие с музыкой и барабанным боем.

В церкви был совершён молебен, перед окончанием которого прозвучал ракетою сигнал и начался пушечный салют как с крепостей, так и с поставленного на воду сто-пушечного военного корабля с установленным на его борту «покойного Государя императора Петра Великого ботом, с которого тоже произведена была пальба из небольших орудий».

Александра I в Зимнем ожидали посланцы петербургского купечества, которые преподнесли ему и его супруге на серебряном с позолотой блюде сделанные ко случаю торжества медали из золота, на которых было изображение Петра Великого, основавшего Петербург, и с другими знаками и вокруг с надписью: "от благодарного потомства", с одной, а с другой стороны основания города Санкт-Петербурга в тысяча семьсот третьем году положенного с разными знаками и с означением числа счастливого события.

И ещё три дня продолжался праздник и колокольный звон при всех церквях...

– Наконец-то, закончился праздник, – вздохнул Михаил, откинувшись на подушку на своей кровати поутру, уже одетый и готовый к новому дню.
– Любишь спокойную жизнь?! – удивился «забияка», провёл пальцем по пыльной полке с книгами на стене и хихикнул, ткнув тем же пальцем Михаилу в белый ворот.
– А тебе лишь бы нитку в иголку вдеть, тёзка, – огрызнулся Михаил, еле сдерживая себя.
– О, заговорил! – взмахнул руками тот и ещё что хотел высказать или вдеть очередную «нитку», как вошёл дежурный офицер:
– Проверка!

Все четверо жителей-подростков этой комнаты поднялись и встали в ряд. За дежурным вошёл и капитан-поручик Елисей Яковлевич Гамалея. Все знали, кто это, и что он особенно беспощаден к тем, кто в чём-либо повинен или же выглядит неопрятно.

– Суббота, помним? – удивлённо взглянул на Михаила дежурный, указав взглядом на пятно на воротнике.

– Да, – сглотнул Михаил, понимая уже, что ожидается недобрая участь.

Елисей Яковлевич тоже встал рядом и, видя пятно, покачал недовольно головой... Михаила отвели в дежурную комнату. Там были ещё кадеты, которые в течение недели либо плохо отвечали преподавателям, либо в чём провинились. И счастье было, когда выпускали без розг, лишив лишь вкусной булки, которая была завтраком...

Припомнив непослушание на уроке, полученную записку и неопрятный вид уже с утра, Михаил был одарен розгами, как душа ни противилась. После такого наказания он провёл выходные только в своей комнате за чтением и подготовкой к урокам, сдерживая язык и стараясь не отвечать на насмешки «задиры», который один среди соседей по комнате доставал с расспросами и старался всячески отвлекать, чуть ли не вызывая к драке...

– Вечер уже, хватит, – промямлил Александр, чтобы «задира» утихомирился и стало тихо хотя бы на ночь, когда все уже приготовились ко сну.
– И правда, Мишка, устали уже, – подтвердил Алексей, укладываясь в свою постель.
– Опять хочешь биться? – огрызнулся ему тот Мишка. – Забыл, как при вступлении пришлось мериться силами? Слабак! Один Сашка здесь силён, но и то я ему дать могу так, что...
– Давай, – встал перед ним во весь рост их Сашка и выпятил грудь вперёд. – Я долго терпел! – кивнул он гордо, и рядом с ним встали Алексей и Михаил.
– Трое на одного?! Не боитесь, что мой брат розгами ответит?! – усмехнулся Мишка.

– Много о себе возомнил, – кивнул в ответ Алексей. – А мы долго терпели...
– На что намёк? – недовольно возразил Мишка и кивнул на Михаила.

Тут Михаил сам не выдержал... Завязалась драка, в разгаре которой он налёг с силой на соперника. Он держал его крепко за шею и давил к полу. Примчавшиеся тут же соседи со старшим гардемарином растащили драчунов.

– Прекратить немедля! – воскликнул гардемарин. – Мало розг?! – вопросил он гордо выпрямившегося Михаила и мельком взглянул на всё ещё кашляющего, чуть не задушенного, Мишку.
– Любого, не имеющего честь, не умеющего достойно себя вести, я буду вынужден учить силой, – выдал он, на что и гардемарин, и остальные сверстники вокруг стихли, будто никого вокруг нет.
– Это ответ, достойный взрослого образованного офицера, – кивнул гардемарин, восхитившись Михаилом. – И это вы, в свои двенадцать. Вас ждёт успех!
– Я не сомневаюсь в этом, господин гардемарин, – снова ответил стойкий Михаил.

5

Глава 5

– Что ты, милый, мы гордимся тобой! – говорила довольная матушка, когда Михаил на летнюю вакацию прибыл домой отдыхать от учёбы.

Ему было уже пятнадцать. Он сидел на веранде с родителями за распитием чая. Поставив на их круглый столик допитую чашку, Михаил глубоко вздохнул и стал любоваться любимым видом у родной усадьбы... Михаил теперь значительно старше, чем когда впервые покинул дом, чтобы отправиться на учёбу в Морской Кадетский Корпус. А вокруг было всё так же разливались пения птиц, цвели луга и журчали реки...

– Нынче отправляемся в гости к нашим Гриневым! – сообщил отец, наливая себе ещё чая из самовара. – Ты их давно не видел!
– Варенька у них тоже приедет из института! Вот первый раз за эти годы все вместе-то и соберёмся, – радостно сообщала матушка.
– Да?! – с удивлением взглянул Михаил. – И как проходит её учёба там? Что-то вы мне до сели не рассказывали, будто Варя в институт определена была.
– Какие речи, – улыбнулся отец. – Воочию, повзрослел!

– Так сначала сестру её отправили туда, потом и Вареньку, – рассказывала матушка. – Они так счастливы! Аж прыгали от радости, что в столь райское место определены. Да из Смольного выехать не так и легко! Еле уговорил Игорь Иванович через императрицу нашу, Елисавету Алексеевну, чтобы отпустили ослабевшую здоровьем Вареньку в сопровождении сестры на вакацию домой. Вот, впервые тоже прибудут в родную усадьбу. На две недели только, но уж хоть так.
– Да уж, – усмехнулся Михаил и взглянул на герб над их дверями. – Что нам-то дома не сидится?!

На серебряном поле щита был изображён плывущий военный корабль. Увенчан щит дворянским шлемом с короной, над которым тянется рука в латах с тремя стрелами. Концы стрел обращены влево... «Вот оно, моё гнездо... Однажды я окажусь на таком военном корабле и буду с честью защищать родные края», – промелькнуло в мыслях Михаила, но от своих мечтаний пришлось пока отвлечься...

Не успел он расслабиться после приезда, как снова пришлось, как бы душа ни была против, садиться в карету и отправляться в путь. «Хорошо, что путь недолог», – вздохнул Михаил, когда экипаж с ним и родителями уже подъезжал к усадьбе Гриневых.

И снова парадный зал, снова оказался Михаил перед Гриневым Игорем Ивановичем и его двумя дочерьми...

Девочки скромно стояли в стороне. У старшей, которая на голову выше сестры, волосы были тёмно-русые и глаза карие. Сёстры не были похожи друг на друга, когда смотришь на них с первого взгляда, но потом замечаешь, что форма губ и носики одни и те же, как и «кошачьи» глазки с пышными тёмными ресницами.

Михаил мельком бросил на них взгляд. Варенька, исподлобья ему улыбнувшись, продолжала смотреть и будто чего ждать, пока старшая сестра терпеливо ждала, как Михаилу показалось, когда эта встреча закончится и сможет заниматься своими любимыми делами.

Приветствия, восхищённые речи, беседы за чаем продолжались ещё некоторое время, пока не наступил вечер. Тогда Михаил смог на некоторое время выйти прогуляться в саду: «Наконец-то, побыть одному без рассказов о цели своей учёбы или как она проходит... Да ещё и сидеть слушать этих фарфоровых девиц, как им там расчудесно в институте...».

– Витязь, витязь, – послышался ему голос Вари, как только он ступил на тропу сада.
– О нет, молю, – выдохнул он в недовольстве и остановился. – Что тебе опять, зануда? – повернулся он и встретился с её разыгравшимся взглядом из-под полы кружевной шляпки.

Варя стояла перед ним в светлом лёгком платьице с такими же кружевными, как шляпка, перчатками и зонтиком, а рыженькие кудри переливались от солнца весёлыми искорками.

– А ты, значит, гардемарин теперь? – хихикнула она. – Ишь, как вымахал! – подняла она руку, но не смогла дотянуться до его макушки.
– Да, я с мая в звании гардемарин! Ещё немного, и буду мичман! А ты всё такая же, надоедливая и маленькая, – покривлялся Михаил в ответ.
– Я не маленькая! Мне уже десять, – показала Варя ему язык.
– Ну и воспитали же тебя там в твоём райском институте, – покачал головой Михаил. – А мне пятнадцать!
– Зануда! – воскликнула Варя и поставила руки в боки.

– А, ну тебя, – махнул Михаил рукой и пошёл дальше, не желая вступать снова в беседу, всё надеясь, что собеседница не отправится следом, как обычно и делала.
– Ай, я прямо попала впросак, – шла она, действительно, за ним.
– И что же это значит, скажите мне на милость, сударыня? – засмеялся Михаил и снова остановился.
– А то, – только и ответила Варя, крутясь плечами перед ним.
– Да, – протянул он. – Знаешь, чем чешут шерсть?
– Нет, – удивлённо взглянула Варя.
– Ну да... Откуда тебе... Деревенские девочки в твоём возрасте уже прясть могут!

– Хмм, – сложила руки на груди она. – Подумаешь! Я дворянка! И я многое умею тоже!
– Так вот, – продолжал Михаил поучительно. – Барабан, что крутится в той машине, чтобы шерсть расчесать, называется просак. И если твоя рука, к примеру, попадёт туда, то искалечишься, если руки не лишишься.
– Давай в салочки поиграем? – встала она вдруг с жалостливым выражением лица и сложила зонтик. – Мне скучно! Сестра не желает бегать, её только вышивание да книги увлекают. Она же старая уже. Ей вон, через неделю шестнадцать будет!
– Ты даже не слушала, что я сказал, – махнул Михаил рукой и поплёлся дальше.
– Ах, давайте поиграем, господин гардемарин, – следовала Варя рядом. – Я обещаю, я буду хорошо учиться и много буду знать! Но я хочу играть!

6

Глава 6

Вечер в усадьбе Гриневых проходил, как обычно, тихо и мирно, и часто — в обществе приглашённых друзей. Так и сейчас, Игорь Иванович увлечённо беседовал за игрой в бильярд со своим другом Аргамаковым Алексеем Алексеевичем, чья супруга вышивала на диване рядом.

На её счастливом лице не было ни капли грусти, и Варенька, вышивающая молча возле с такой же довольной на вид сестрой, всё поглядывала и с силой сдерживала рот, чтобы он не открылся и не выпустил часто подходившую зевоту...

– Позвольте, а где же господин гардемарин? – вопросила еле слышно Варенька, приблизившись к уху Анны Сергеевны Аргамаковой.
– В оранжерее, – кивнула та.
– Разрешите откланяться туда? – пискнула ей Варенька.
– Ступай, ma chere, – улыбнулась Анна Сергеевна, не отвлекаясь от вышивания.

Поскорее отложив надоедливое занятие, которое совсем не увлекало, Варя поспешила из дома к оранжерее у парка. Она осторожно прокралась туда через полуоткрытую дверь. Остановившись на мгновение и прислушавшись, она слышала лишь журчание фонтана, который находился посреди оранжереи.

– Мишель? – кликнула она, но никто не отвечал и видно не было никого.

Варя медленно прошла меж разноцветья цветов и растений по узкой тропинке и села на краю приступка у газона, не желая отойти к стоявшей неподалёку скамейке у глиняной статуи красивой танцующей пары...

– Так в дозор и ходишь? – вышел из-за одного из тропических деревьев Михаил, где, как поняла Варя, он прятался.
– Будем играть? – тут же спросила она, но он оставался стоять там и качать головой. – Не будь букой!
– Играть тебе не с кем, – цыкнул Михаил и подошёл.
– А почему ты прячешься?
– От тебя! Надоела зануда, – снова покривлялся Михаил, но уже в шутку. – Смотрел, любопытствовал, какие у вас есть растения. У нас дома в библиотеке гербарий есть. Я люблю его собирать.
– Покажешь? – поинтересовалась Варя. – Я цветочки люблю! Очень-очень!

– Да уж ясное дело, что любишь, девица же, – хихикнул он и сел рядом. – Покажу, конечно, если вспомнишь, когда приедете.
– А мы с ответными визитами постоянно разъезжаем, – закивала Варя уверенно и стала расправлять кружева своего белого платьица. – А папенька ещё виноград выращивает! – сообщила она и указала рукой. – Вооон там!
– Да, знаю, ведь завод винокуренный уже построен. И будет твой батюшка на всю губернию вино поставлять, – улыбался Михаил. – Ты хоть знаешь, что из винограда вино делают?
– А я много слышу, о чём вокруг говорят! А все думают, не понимаю да не смыслю, а я умная, – похвасталась Варя, вызвав у Михаила вновь смех. – Чего это ты опять смеёшься, господин гардемарин?! – нахмурилась она в недовольстве. – Ай, невоспитанно!
– Идём, подарю тебе что-то, – встал он и вытер набежавшую от смеха слезу.

Он скорее зашагал на улицу, вдохнув свежего воздуха, где лёгкий ветерок помог избавиться от ощущения давящей влажности после посещения оранжереи. Варя вышла следом и вприпрыжку отправилась рядом.

Оглянувшись на неё, Михаил с умилением взял за руку, и они побежали к дому. Пробежали через анфиладу и остановились только перед столиком у очередного окна, на котором лежала книга. Михаил взял её и раскрыл.

Перед глазами Вари тут же показался лежащий между страниц цветок...

– Знаешь, что это за растение? – спросил Михаил. – Я здесь, на лугу сорвал.
– Цветочек, – пожала плечами Варя.
– А как его величают?
– Кол... ой, – задумалась она, зная цветок, но немного подзабыв название.
– Я так и думал, – кивнул Михаил и протянул его ей. – Держи. Когда будешь знать, каким искусством обладает этот цветок да как с ним связан человек по имени Коперник, вот тогда я поверю, что ты умная.
– Я буду всё знать, – кивала уверенная Варя, осторожно приняв цветок на ладони и не отрывая от него зачарованных глаз.
– Всё узнать никто не сможет, – усмехнулся Михаил, будто с сожалением.
– Ты нудный, – поморщилась Варя.
– Иди хотя бы цветочки изучи, чем время зря на игры тратить!
– Да уж лучше цветочки изучать, чем, как вас там учат, драться, – обиженно высказалась Варя, прижав цветок к груди.

– У нас, как в неустроенном обществе, где нет строгого полицейского надзора, а посему кулачное право сильно развито, – сообщил Михаил. – И кто ещё будет защищать от врагов вас с вашими цветочками?

Он положил книгу обратно на столик и поскорее ушёл прочь, оставив Варю совершенно одну в коридоре. Она присела на стул, положила цветок рядом с книгой и перелистнула несколько страниц.

– Об о-пр-е-де-ле-ни-и те-че-ни-я мо-р-я на я-ко-ре и со ш-мо-н-ки, – прочитала медленно она, раскрыв удивлённо глаза. – Ай. Он умнее будет. Ну ничего, я выиграю!

Захлопнув книгу, Варенька забрала цветок и отправилась вприпрыжку снова к оранжерее, где села у входа и оглядывала вечереющую округу...

7

Глава 7

– Русский флот занимает третье место, уступая французскому и английскому! – закончил свой ответ у доски перед классом Михаил, снова вернувшийся с вакации к учёбе.

Преподаватель одобрил, и он вернулся сесть на своё место. Записки по классу больше не передавались, а когда вышли в коридор, уже между всеми царили уважение и спокойные беседы... Будто во время вакации каждый повзрослел, и что-то поменялось...

– Мишель, – подошёл к нему «забияка». – Уважаю! Точно, что на флоте полно казнокрадства и бюрократизма. Я бы ещё добавил очковтирательство. Как брат отписал, что творилось в его плавание, так тошно делается.
– Да, Мишка, согласен. Где бы ни был, а везде найдутся такие, кто будет преднамеренно обманом заниматься, лишь бы выставить всё в выгодном свете для себя, – согласился Михаил. – Но брат твой с честью боролся и победил! Мы гордимся им.
– Благодарю, – кивнул Мишка и отправился дальше по коридору.
– Мишель, – легла на плечо Михаилу рука. – Ты шибко ему не доверяй. Не из-за прошлого, а что он один из подозреваемых, кто твой платок тогда украл.
– Благодарю, Николя, я не доверяю многим, и вора найду, – кивнул тот и улыбнулся поддерживающим его взглядами и стоявшим возле Алексею с Сашкой. – Кстати, надо бы навестить в лазарете нашего Дмитрия.
– Верно! – воскликнули товарищи, и все целенаправленно отправились в лазарет.

Там на нескольких кроватях лежали больные воспитанники их корпуса, и один тут же заулыбался, видя прибывших друзей.

– Как здоровьице сегодня? Лучше? – сел на стул у его постели Алексей.
– Да, благодарю, друзья, ничего страшного! Подумаешь, оглушили, ну немного отлежусь и найду обидчиков, – хихикнул Дмитрий.
– Жаль, сейчас никак. Ты единственный видел, кто это сделал, – вздохнул Михаил.
– Тебе так дорог был этот платок? – поинтересовался Сашка, на что Алексей выдал:
– Дело чести. Ни слабодушия, ни воровства здесь никто терпеть не намерен!

– И ответит по всей строгости тот, кто сие совершил, – кивал Дмитрий. – Мы уже не малые дети, пора бы и за ум браться. Со вступлением в звание гардемаринов мы все возросли и понятия наши расширились. Время пришло недостойным отвечать за свои поступки или убираться отсюда!
– Верно, – согласились товарищи, и те, кто лежал на соседних кроватях.
– От кого платок-то? Так и не скажешь? – продолжал спрашивать Сашка у Михаила, и тот глубоко вздохнул, опустив взгляд:
– Младшая дочь Гринева, Игоря Ивановича, подарила перед моим поступлением сюда, – и через некоторое мгновение добавил. – Варя.
– Варя, – заулыбались друзья.
– Ну-ка, ну-ка, расскажи! Мила? – подмигнул Алексей.
– Мала! – поднял брови Михаил и засмеялся вместе с ними...

Вечером, лёжа в своей кровати, слушая тишину, которая воцарилась в комнате, где остальные уже тоже улеглись спать, Михаил вновь вспоминал беседу в лазарете. Он смотрел в темноту и представлял себе, будто снова оказался в прошлом: в том самом дне, когда бегал с Варей по простору луга, играл с ней в салочки, а потом она сидела рядом с ним с венком цветов на голове...

Эта милая маленькая девочка, которая так весела, наивна и добра, вызывала в нём лишь добрые чувства, дружеские, и опять Михаил улыбался. Он вспомнил и как на каникулах подарил ей из книги цветок, и как она обещала хорошо учиться. Он вспомнил и то, как они то бегали в салочки играли, то снова спорили или кривлялись.

Всё это вызвало радостные ощущения. Михаил чуть не засмеялся и старался себя сдерживать...

– Завтра выберемся в салон-то? – вдруг раздался голос Сашки.
– Надоел уже зазывать, – хихикнул Алексей. – Но я пойду, пойду с тобой. Уж больно интересно, что за крали у мадам Валери!
– Самые что ни есть распрекрасные, – похвастался Сашка. – Забыть не могу, тянет к ним, к столь ласковым ручкам, ножкам, ммм.
– Да уж и меня уже тянет, – мечтательно высказался Алексей.
– И я с вами, нам с Сашкой там явно нравится, а? – раздался голос и Мишки, на что Михаил хихикнул:
– Мастаки зазывать, что тут скажешь! Я тоже следом, уж мочи нет убедиться, что всё так сладостно и есть.
– А как же Варька? – засмеялся тихонько Мишка.
– Уж не подумали вы, что я в эту малявку влюблён?! – поразился Михаил. – Просто семьи наши очень дружны.
– Ладно, забыли её! Завтра, как только прогудят ко сну, вылезаем, – вполголоса сообщил Сашка, и друзья, ещё некоторое время хихикали и мечтали о предстоящих ласках красавиц из салона мадам Валери...

8

Глава 8

Смольный институт благородных девиц — первый институт, заложивший начало женского образования. Основан он был по указу Екатерины II по инициативе деятеля Просвещения и личного секретаря её – И. И. Бецкого.

Заботиться о здоровье и не позволять быть лености — две из самых важных целей в воспитании девиц Смольного института. А потому, приучали воспитанниц и к холоду, то есть в спальнях температура была не выше шестнадцати градусов; питались скудно, без каких-либо излишеств и больших разнообразий...

(С. Ф. Галактионов, Смольный институт благородных девиц, 1823 г.)

«Ай, как семь Семионов однообразны мои дни в институте», – вздохнула Варя, когда вновь проснулась в кровати институтской спальни. – «Скучаю! Как было весело играть с Михаилом! А про ландыш-то я прознала... Маменька его мне всё рассказала! Милая она, добрая... Жаль, что я маменьку свою-то не знаю. Умерла она, когда я маленькая была... Хочу, хочу снова бегать с Мишенькой, играть. Но какой он иногда зануда!...»

Она только недавно вернулась из вакации снова учиться, и уже через неделю хотела домой. Вспоминая оставленный дома дневник и вложенный туда сухой ландыш, она вдруг прослезилась...

– Что случилось, ma chere? – подсела рядом заметившая её грусть подруга и тут же обняла и поцеловала нежно в щёчку. – Что за обида?
– Нет-нет, – замотала головой Варя. – Я должна выполнить одно обещание себе. Хочу прилежно учиться и показать, что много могу.
– Кому?! – удивилась другая соседка и хихикнула. – Ай, так нам здесь чудесно! К чему напрягаться?!
– Не знаешь ты, – махнула рукой Варя и поднялась, тут же забыв грусть.
– Да что ты, – хихикнула другая соседка по комнате. - Уж кто-кто, а ты уж лентяйка ещё та! Куда тебе в ряды наши, лучших-то, попасть?!
– Не слушай их, – встала рядом подруга и кивнула тем соседкам. – Оговаривать не спешите!

Варенька умела держать себя гордо, настраивать на учёбу, но, как уж ни старалась, не получалось на уроках долго быть внимательной и запоминать, что требовалось, не говоря уже о том, чтобы получилось выучить стих или пересказать текст.

Кроме всего, даже младшие классы стали задирать, как только видели и имели на то возможность, уже и придумав Варе прозвище: «шишига». Обидно было, что её именем нечистой силы, кикиморы, называют. Знала, Варенька, поскольку учили и про такое, что шишигами называют и тех людей, которые нерасторопны, несобранные.

Понимала она, что такая и есть, но обиды не было конца, а учёба так и не ладилась...

– Шишига, – снова смеялись над ней соседки в будуаре, а пробежавшая из умывальной другая в придачу и книжкой по голове стукнула.

Подруга, переживающая всей душой, тут же обняла Варю и гневно выдала остальным, собравшимся в насмешках:

– Ступайте читать да готовиться к урокам!
– Дурачины! – вскрикнула Варя в обиде и убежала в умывальню, где в объятиях примчавшейся следом подруги ещё долго рыдала.
– Ну же, – гладила та её по голове. – Не обращай на них внимания. Задиры они. Дурёхи.
– Я сколько стараюсь, ну не могу учиться, не могу! – рыдала та безудержно.
– Давай быстрее умываться, – подвела подруга к тазику с готовой холодной водой из Невы. – Отругают, а то и накажут за слёзы, скорее!

Наполнив ладошки водой, Варя промывала лицо, разгоревшееся от горячих слёз, и вода показалась необыкновенно приятной.

– Давай вздохнём глубоко, – подала ей полотенце подруга и вместе с ней глубоко вздохнула, внеся в душу больше успокоения.

Только наступивший вечер оказался длинным как никогда. Варя не успела переодеться в ночную сорочку, как вызвали выйти из будуара и следовать к лазарету. По пути Варенька, находясь уже в непонятной тревоге, узнала, что там лежит её сестра. Что случилось, как и почему — пока не сказали.
Варя вошла в чуть освещённый лазарет и несмело приблизилась к кровати, где лежала, будто спала, её сестра.

– Наташенька? – прошептала Варя и прикоснулась к её плечу.
– Варя, – слабым голосом ответила та и приоткрыла глаза. – Прости, родная, и папеньке передай,... простите...
– Почему? Ты больна? Чем? – прослезилась Варя, и сама пока не понимая, почему, но чувствовала, что случилось что-то ужасное.
– Был бал новогодний, помнишь? – продолжала Наташенька рассказывать, и Варенька кивнула, вспоминая, как несколько месяцев назад всё было радужно, спокойно и красиво: как был новогодний бал у них в институте, где её красавица сестра блистала и кружилась в танце с прекрасным кавалером...
– Ещё ведь будут балы, – молвила Варя, но насторожилась.
– Это был мой самый счастливый и самый последний бал. Прости меня, родная. Война идёт со Шведами. Погиб милый мой... Там... А я. Простите меня, – заплакала сестра вновь, но больше ничего не стала рассказывать.

Варя увидела в её глазах настоящее горе,... увидела сестру, которая не казалась уже молодой, а совсем-совсем повзрослевшей... Что было после — мелькало и кружилось вокруг Вари, погрузившейся в ещё больший шок: Наталья умерла...

9

Глава 9

Проснувшись в шесть часов утра, Варя, как уже привыкла, вместе с остальными воспитанницами послушно выполняла гимнастику, после которой, умывшись холодной водой, оделась и вскоре опять сидела на уроке...

С тех пор как старшая сестра Наталья умерла, отравившись так и неизвестно откуда-то полученным ядом, Варенька замкнулась в себе. Она практически ни с кем больше не разговаривала, улыбалась редко. Общалась в основном только со своей близкой и, как она себе и признавалась с каждым днём всё увереннее, единственной подругой...

Время шло, погода улучшалась, наступили тёплые весенние дни, а Великий пост уже подходил к концу...

– В первый день праздника Светлого Христова Воскресенья будем снова христосоваться с начальницею, – улыбнулась подруга ей, когда, вернувшись в спальню, они снова встали вдвоём в стороне от других.
– Ой, шишига очарует начальницу, – захихикала одна из других воспитанниц вместе с подругами, тут же окружившими и начавшими искоса поглядывать на Варю.
– Не слушать их не могу, Лизонька, – шепнула вновь разволновавшаяся от обиды Варя.
– Не слушай всё равно, – шепнула в ответ подруга.
– Думаешь, коль у начальницы в любимицы зачислена, так и умнее стала? – продолжала подковыривать одна воспитанница и подошла к Варе близко, выпрямившись во всей горделивости.
– Уйдите, прошу, – выдала Варя, а тело уже дрожало, хотя она и пыталась сдерживать ту дрожь и накопившийся страх.

Но девица продолжала смеяться и ещё что-то ляпнула Варе, уже не слушающей её, но схватившей всей силой за шею и прижавшей к стене. Все вокруг ахнули и застыли на местах.
Варя взирала в глаза своей жертвы, не отпуская руки и ничего не говоря. Прикованная к стене та, вытаращив глаза, затаила дыхание от страха и ждала, даже, может, и молилась, но Варя вскоре убрала руку и спокойно ушла в умывальню.

Так выходные начались, и... было тихо, как никогда. Никто не наказал Варю, хотя некоторые и пожаловались сразу начальнице, но вернулись «доносчицы» тихими,... без сообщений...

Наступило, наконец-то, ожидаемое Светлое Христово Воскресенье, пятого апреля, и после заутрени воспитанницы христосовались с начальницей института: Юлией Фёдоровной Адлерберг... Начальница снова отличила некоторых воспитанниц, в том числе Варю, и подарила им сахарные корзиночки...

– Юлия Фёдоровна, – вошёл к ним в зал ездовой с доложением, а приблизившись к кивнувшей начальнице, протянул записку.
– Интересно, – улыбнулась она и принялась читать, после чего объявила. – Императрица наша, Елисавета Алексеевна, поздравляет всех с праздником и прислала нам целую корзину дорогих яиц из фарфора!

Все воспитанницы от радости заахали и зааплодировали, пока в зал вносили ту корзину и ставили у ног начальницы института...

«Такое не забудется», – промелькнуло в мыслях обрадованной Вари. Мало того, что за её старательную учёбу в последнее время подарили сахарную корзиночку, так ещё и фарфоровое яичко! Счастливым ощущениям, казалось, не было конца.

– А теперь, – встала, наконец-то, Юлия Фёдоровна перед выпрямившимися воспитанницами. – Я объявлю имена тех, кто будет с будущего года помогать младшим и иметь радость участвовать в воспитании их.

Душа Вари пламенела от восторга, когда прозвучало её имя: «О, как волнует чувство благородной гордости при этом моём отличии!»

С понедельника учёба возобновилась. Но гордость Вари за то, что она теперь стоит выше не только в своих глазах, но и в глазах остальных вокруг, не покидала. Варя вновь сидела в классе, слушала преподавателя, а мысли побеждали, и она продолжала отвлекаться на своё счастье...

– И Николая Коперника мы знаем, как великого астронома, математика, механика. Именно он заложил начало научной революции! Что же вы успели узнать о нём? – звучали слова расхаживающего между рядами парт преподавателя.
– Поляк, – ответила одна из воспитанниц, и Варя вздрогнула, подняв руку.

– Прошу вас, – кивнул ей преподаватель.

Варя поднялась:

– Nicolaus Copernicus был и хорошим врачом. Даже на одной из картин немецкой школы он был изображён с букетом ландышей в руке! – наконец-то, услышав знакомое имя и рассказывая то, что она сама узнала, Варя возгордилась. – А ландыши являются символом врачевания. Именно в то время, когда жил Nicolaus Copernicus, ландыш и ввели в культуру. А у простого народа цветки ландыша уже давно знамениты за целебные свойства. Ландыш вбирает в себя весенние лучи солнца и, даже когда он сорван, помогает исцелять многие недуги! Его ещё называют лилией долин!

(Nicolaus Copernicus, картина 16 века)

– Благодарю, – похвалил преподаватель. – Вы явно стали отличаться! Замечательно!

Лучшей похвалы, чем от преподавателей, которых Варя стала удивлять и получать от них столь приятное внимание, не могло быть... Варя училась лучше, как бы внимание иногда ни пропадало, и душа ни просила бы отдохнуть в каких-либо играх. Но Варя училась и терпеливо ждала то праздников, то прогулок, а то и просто наслаждалась на тех уроках, которые обожала, как уроки рисования и музыки...

10

Глава 10

Май тысяча восемьсот восьмого года. Флот под командой адмирала Петра Ивановича Ханыкова, состоявший из девяти линейных кораблей, пары малых судов и пяти фрегатов, выступил в поход против англо-шведской эскадры в Финском заливе. Это был первый поход для Михаила и его друзей: Алексея, Александра и Дмитрия*.

Плавание длилось довольно долго. И вот, наконец-то, раздался сигнал. Разыскиваемый шведский флот был найден с двумя английскими кораблями. Михаил с товарищами были уже готовы к тому, что сейчас развернётся долгожданная битва, но адмирал приказал уйти от врага...

– Да что же это такое? – выдал Михаил недовольно.
– Как это — уйти?! Бить их! – орал Александр вместе с остальными гардемаринами.
– Мало того, что находимся не на самом плохом ходоке флота, так и выступить не получилось, – пожаловался Алексей.
– Этому «Всеволоду» уже двадцать два стукнуло, стоило ли было его вообще брать!
– Отставить! – заставил прекратить разговоры адмирал...

Вскоре один из английских кораблей развернулся и встал атаковать русский корабль – «Всеволод».

(с гравюры "Всеволод")

– К чёрту! – вскрикнул Алексей. – Мы теперь между двумя английскими кораблями!

Ханыков же отдал приказ кораблю «Гавриилу»:

– Спуститься на неприятеля!!!

Но тот капитан ослушался приказа...

– Спуститься!!! – кричали под началом адмирала дивизии Моллера с корабля «Зачатие Св. Анны», и когда их корабль проходил мимо, то выстрелили под корму «Гавриила» ядром, что считается во флоте самым строгим выговором.

Пока «Всеволод» стоял под обстрелом английских кораблей, русские пытались противостоять, но всё равно ушли от него на пять миль. Только тогда Ханыков опомнился и вместо того, чтобы вновь повернуть назад, поднял сигнал:

– Орёл, Гавриил и Архистратиг повернуть к Всеволоду!

Но ни один из командиров тех кораблей не выполнил приказа...

– Пётр Иванович! – взбунтовались вокруг Ханыкова. – Сами! Сами отобьём!

И их флагман, на котором имелось сто тридцать пушек, развернулся и с двумя кораблями отправился на помощь «Всеволоду». Битва была беспощадная, во время которой англичане всё-таки абордировали «Всеволод»...

Михаилом правило ужасное любопытство выше, чем отвага. Никакой трусости он не испытывал и всё время старался быть на виду, чтобы всё увидеть, везде участвовать...

– Аргамаков! К нижним декам! Командовать четырьмя пушками! – прозвучал ему приказ.
– Слушай, – подскочил он сразу к Алексею. – Иди ты туда! Я заместо тебя на баке буду!
– Ты с ума выжил?! – поразился тот. – Это самое открытое место!
– Меняемся! – умоляюще закричал Михаил, и они согласованно обменялись местами.

Теперь он мог быть на баке, руководить своими силами оттуда и, что самое главное было для него, – видеть абсолютно всё.

Прозвучал ещё один приказ: буксировать «Всеволод». Корабль, который этим занялся, изрядно отстал от своих и вскоре вернулся один...

– Нет, – покачал головой возмутившийся Дмитрий.
– Кабельтов лопнул! – донеслось до слуха с прибывшего корабля, но вновь закричали взбунтовавшиеся.
– Враньё!
– Не могло так!
– Вернуться! Буксировать снова! Там наши!!!
– Отрубили они его! Отрубили, говорят, сами! Своих же!

Так, «Всеволод» был оставлен сам себе и настолько разбит, что не мог тронуться больше с мели, на которую сел. Примкнувший к нему английский корабль начал артиллерийскую дуэль. Ядра пробивали бока, отрывали морякам руки-ноги, кровь реками лилась и от разлетающихся вокруг щепок...

По утру англичане корабль этот подожгли, а через несколько часов последовали взрывы сначала малой, а после и большой крюйт-камер...

С других кораблей понимали все, что по трусости, что из-за предательства, погибли свои же. Потеряна была победа...

Сняв шляпы, Михаил с товарищами, как и остальные вокруг, наблюдали долго, как остатки «Всеволода» проплывали мимо их кораблей на мягких волнах успокоившегося моря... Юношеские сердца, в свои семнадцать-восемнадцать, наполнились величественной грустью и молчаливым укором...

* – герои из романа «Правильный выбор», Татьяна Ренсинк

11

Глава 11

– Как же хорошо, – вздохнула одна из воспитанниц.

Она сидела перед Варей, у её парты, среди обступивших подруг. У Вари в руках была книга, которую она раскрыла на странице, куда был вложен сухой цветок...

– Вот он, мой ландыш, – нежно улыбнулась Варя. – Как долго я его не видела.
– Как же тебе повезло, что Юлия Фёдоровна позволила принять эту книгу, – вздохнула умилённо ещё одна девочка рядом.
– Наверное, это из-за наступления Рождества, – предположила другая. – Вот время летит...

Воспитанницы выстраивались вокруг, словно никогда не было между ними ссор, непонимания, зависти, даже кличек и презрения... Атмосфера сплочённости, дружбы и радости теперь царила между ними...

– Интересно, – после недолгого молчания снова начала одна из подруг рядом. – Сегодня на балу будет он?
– Кто?! – удивилась соседка.
– Ай, как же, ma chere, кто Вареньке нашей ландыш подарил! – удивилась та.

Варя тут же резко на них взглянула и закрыла книгу вместе с цветком меж страниц. Она встала и гордо выдала:

– А мне какое дело, прибудет сей сударь, аль нет?! Мне лишь ландыш интересен!

Под взоры сдерживающих улыбки институток Варя зашагала прочь, прижимая дорогую книгу к груди. Она уединилась в соседнем классе и села за одну из парт. Открыв вновь книгу с ландышем, Варя нежно погладила сухой цветок и улыбнулась.

– Что ты так ушла? – селя рядом подруга.
– Ай, Лизонька моя, – с сожалением вздохнула Варя. – Не уразуметь мне сии старания девиц вокруг наказать меня сомнениями да вызвать во мне озлобленность и к своим чувствам. Скучаю я по детству и дому. Вон, и у папеньки на последнем дне приёмном курицу жареную попросила. Нет мочи уж столько лет терпеть даже здешнее питание.

– Да и назвать-то это питанием сложно, – согласилась Лизонька, но вдруг повеселела в глазах, что-то придумав. – Послушай, раз бал сегодня! Коли интересно будет взглянуть, как там старшие наши, беленькие-то, танцевать будут с кавалерами, давай уж мы из-за угла-то и подсмотрим?
– А не заметят? – насторожилась заинтересованная Варя и засияла озорной улыбкой.
– Нет, – махнула та рукой.

Будучи уверенными, что бал уже начался и вовсю кружились и беседовали пары в роскошном зале, подруги вышли в коридор. Оглядываясь назад, никого не было ни заметно, ни слышно, и Варя с Лизой спустились тихонько к коридору, что вёл в бальный зал.

Зала не было видно, но музыка и голоса доносились оттуда...

– Может, назад вернёмся? – вдруг остановилась Варя, но сразу махнула рукой. – Ай, нет же! Идём!
– Не сомневайся! Чего нам грозит? Ну, лишат булки на завтрак, – хихикнула Лиза.
– Ты права, – закивала Варя.

Как только они подошли к углу, из-за которого должны были уже увидеть двери в зал и как там проходит бал, то остановились. Выглянув из-за угла, Варя побледнела и сразу покраснела, прильнув спиной к стене, чтобы её не заметили.

– Что такое? Кто-то увидел? – зашептала Лиза и так же прижалась к стене.
– Там два кавалера стоят. В форме такие. Двое. Один из них, который высокий, то Михаил, – дышала отрывисто Варя, раскрыв удивлённые глаза. – Как он вырос, повзрослел!
– Ещё бы ему не повзрослеть. Уж восемнадцать, чай, стукнуло. Как ты только его узнала, – хихикнула Лиза.

Они вместе, очень осторожно, снова подглядели за угол. Беседующие друг с другом в коридоре друзья заслышали короткое хихиканье и оглянулись.

– Ай, – снова спрятались подруги за угол и, прикрыв ладошками рты, хихикали.
– Ох, это кофейные, – улыбнулся друг Михаилу, когда они вышли к ним и расплылись в улыбках.

Лиза быстренько оглядела их, и взгляд встретился с глазами друга Михаила, этого интересного брюнета, с выразительными глазами, вокруг которых были столь же выразительные ресницы, как она приметила. Тут же Лиза была очарована, что заставило больше смутиться и опустить взгляд к полу, невольно расправляя складки своего коричневого наряда.

Варя молчала и с тревогой уставилась на Михаила, с лица которого постепенно стала исчезать улыбка. Его друг сразу это заметил и тоже перестал улыбаться, став немедленно серьёзным, будто понимая, кто перед ними стоит...

– Вы? – еле слышно спросил Михаил Варю, и она кивнула, но так и молчала.
– Вы повзрослели, – сглотнул он, еле узнавая её перед собой, помня девочкой, а теперь ей тринадцать лет, она изменилась не только ростом, но и лицом, на котором черты ребёнка уже почти не были видны, но он её узнал...

Чуть поклонившись, его друг, а то был Алексей Нагимов, ещё раз одарил взглядом зачарованно уставившуюся на него Лизу и вернулся к балу в зал. Заметив, что Варя и Михаил молча смотрят друг на друга и пока не решаются говорить, Лиза осторожно ушла к лестнице, где, присев на первую ступеньку, осталась ждать...