Мое притяжение

Глава первая: Так выглядит ад.

Теперь я знаю, как выглядит ад. О нем все верно говорили: там нет сострадания, нет человечности, нет жизни. Там темно и жарко. А еще там оглушительно кричат. Грешники, звери, психи – они воют и надрываются, и даже когда их голоса превращаются в неразборчивый хрип, они продолжают неистово плеваться слюной. Но самое страшное, что они кричат не от боли и мучений, они кричат от наслаждения. *** Оглушительный рев толпы. Я стою прямо в ней, чувствуя каждое малейшее движение, каждый импульс, вибрации передаются телу, а затем глубже, под кожу. Я хочу отгородиться от этого животного безумия, но оно сделало уже меня своей частью. Нечем дышать, совсем нечем. Вокруг лишь липкий густой пот, а я словно в тумане от недостатка кислорода. В ушах звенит так, что голова начинает раскалываться пополам. Это они остервенело гремят железными прутьями клетки. Я хочу вырваться, уйти, исчезнуть, не слышать этого, не слышать!

Кровь размашистыми кляксами брызнула на неровный пол. Я словно вижу это в замедленной съемке, я не могу оторваться от ее манящего темно-багрового отблеска. Тошнота подступает мгновенно. Пожалуйста, пусть это закончится. Сочный хруст свежего перелома. Как он смог заглушить весь этот шум? И почему последующий за ним нечеловеческий вопль теряется среди смеха? Я сильно жмурюсь, в надежде, что все это исчезнет, все звуки в ушах сливаются в единый гул, воздуха больше нет, я начинаю отключаться. Но он запрещает. Я должна смотреть. Глаза резко распахиваются, я отчетливо слышу каждый удар, каждый стон, среди резкого запаха пота начинаю улавливать железный оттенок крови.

Он ищет меня глазами. Он хочет видеть, что я рядом. Я нужна ему.

Очередной удар, очередной сильнейший хруст костей, очередной взрыв хохота и одобрительных криков. Почему? Почему им нравится это? Несколько капель крови и пара зубов попадают на лицо тех, кто облепил клетку. Они восторженно ревут, слизывают кровь и кладут зубы в карманы. Я не могу смотреть. Переключаю взгляд на арену. Яркий свет слепит глаза, они начинают слезиться. А может, они слезятся и не от этого? Кровь на железных ржавых прутьях, кровь на неровном полу, кровь на людях. Она стекает тоненькими струйками по мышцам, обегает изгибы блеклых татуировок, она пугает своей живой силой.

Я стараюсь отвлечься, стараюсь поймать его взгляд и найти в нем покой, стоит только сделать это, и я знаю, он улыбнется так добродушно и тепло, и все уйдет, все померкнет. Толпа начинает шевелиться, крики все громче, они ликуют и требуют больше зверства. Это настоящий приступ гнилой чумы. Здоровые люди не могут быть такими!

Я сталкиваюсь с ним взглядом и в ужасе отступаю. Он рычит словно дикое животное, его рев раздается над криками всей этой черни, которая подхватывает его победное бешенство. Он смеется. Жадно, иступлено, сплевывая на землю сгустки крови. Он поднимает в воздух разорванные до мяса кулаки и тем самым вызывает очередной истошный взрыв толпы. Он ловит секунды своей безоговорочной славы, упивается каждым ее мгновением и продолжает дико хохотать. Он смотрит на меня и, кажется, подмигивает опухшим глазом.

Свое величие он посвящает мне. А я лишь вглядываюсь в его лицо и пытаюсь найти знакомые черты под слоем крови и побоев.

Я видела это столько раз, но до сих пор не могу привыкнуть. Я знаю, что увижу это снова, но все равно не могу смириться. Я не понимаю этого.

***

Все здание состоит из нескольких ярусов, этажей, а посередине огромное пустое пространство, на котором и располагается арена, так что вид на нее открыт даже из самого темного угла. Каждый ярус принадлежит определенному слою общества. Внизу самые отбросы: толпа пропитых насквозь бомжей, наркоманы, пьяницы и дешевые шлюхи. Этажом выше уже проститутки с комнатами, сутенеры, торговцы и дилеры, еще выше этаж наемников, профессионалов клетки и просто должников, которые обязаны расплачиваться за свои ошибки в бою. И, наконец, на самом верху располагаются люди, заплатившие за вход, то есть те, кто зарабатывают деньги на ставках и заключают сделки по купле-продаже бойцов – обеспеченные бизнесмены и преступники. Даже самое падшее место имеет свое устройство и свои законы. Нарушение системы карается «смотрителями». Чаще всего это обычные террористы, бывшие ладьи и офицеры мафии, чеченцы и албанцы, которые ни слова не понимают по-английски. Я помню, как ты мне объяснял все это, словно из учебника, а теперь я и сама могу объяснить устройство гнили. От этого еще больше тошнит.

Минуты, когда я петляю по темным обшарпанным коридорам, чтобы добраться до него, я почти никогда не запоминала. В глазах все еще мелькают обрывки, от которых кружится голова, а ноги, словно инстинктивно, несут меня дальше. Сначала по лестнице на второй этаж, затем мимо вычурных проституток с характерным запахом и завистливыми взглядами, здесь главное постараться не думать, скольких из них он отымел. И еще выше, на его этаж.

Несколько грязных, потных амбалов с похотливым видом преграждают мне дорогу, но только различив мое лицо, расступаются. Они прекрасно знают, что если хоть пальцем меня тронут, он мелко раздробит им все 206 костей, а потом еще заставит выплюнуть их наружу.

Кивнув уродливому, изувеченному на арене сербу, который всегда стоит около комнат элитных бойцов, я, наконец, прохожу к нему. Это помещение я знаю также хорошо, как и количество шрамов на его теле. Старый потрепанный диван, деревянный стул, маленький стол и зеркало, чтобы всегда видеть результаты своих ошибок в клетке. Слева скромная ванная, о которой свидетельствует лишь наспех положенный кафель, свисающий ржавый кран да водосток. В ящике стола толстая аптечка – главный атрибут этой комнаты, в сущности жалкой, но уже до отвращения родной.

В этом месте привычный сценарий моих действий заканчивается, потому что передо мной находится чемпион подпольных боев без правил.