Молчаливый

Глава 1 Голод в Чериле

— Ты заметил, что как-то странно в городе стало? — голос был глухой, с сипотцой, словно горожанин простыл. Он поправил дырявый шарф и втянул голову в плечи, спасаясь от ветра. — Не только голод, понимаешь? Что-то другое. Люди шепчутся, будто беды сами по себе сюда идут.

— Эх, Василий, — вздохнул второй, пожилой мужчина с серой бородкой. Он держал в руках мешочек, где, судя по звуку, болталось всего пару сухих горохин. — Да что странного? Всегда беда да нужда. Хлеба — кот наплакал, цены — как у барина за золото. Тут хоть волком вой. А ты — «странности»…

— Нет, Пётр, — упрямо продолжил первый. — Я тебе говорю, оно не просто так. Слыхал, за последние недели двое померли? Да, люди мрут от голода, спору нет. Но эти-то... здоровые были. Один грузчик, второй сторож. Их нашли — без дыхания, да ещё будто бы не от голода. Люди болтают: сам дьявол к нам заглянул.

Пётр нахмурился, помолчал. Потом тихо сказал:

— Ты к чему клонишь?

— Да говорят, человек какой-то новый приехал. Не наш, чужак. Месяц уж как слух пошёл, что объявился он в Чериле. И с тех пор люди-то и мрут.

Старик скривился, плюнул в снег.

— Слухи, Василий, пустые. Не видал никто его, и ты не видал. Приехал — не приехал, кто разберёт? Может, сказки всё это, чтобы нас, простых, запугать.

— Может, — неуверенно сказал первый, — а может, и нет.

Они оба умолкли. Только ветер, холодный, с привкусом дыма и гарью в носу, тянулся по рынку. Люди суетились, стояли в очередях за тухлой рыбой, торговки кричали сиплыми голосами, торгуя крохами. Всё было как всегда, и всё же… в воздухе витала тревога.

Город Черил

Черил был городком маленьким, тесным и измученным. Дома — серые, покосившиеся пятиэтажки, где окна часто были заткнуты тряпками вместо стёкол. Дворы завалены мусором и грязным снегом. Люди шагали быстро, в дряблой одежде, перешитой по десятому разу. На лицах — усталость и голод, в глазах — пустота.

Здесь не было ни богатых, ни счастливых: каждый жил как мог. Дети бродили босиком даже в мороз, выискивая объедки в переулках. Женщины таскали воду в ржавых вёдрах, а мужчины, исхудавшие, спорили, где достать кусок хлеба или уголь на печь.

Ярмарки случались редко. Но если уж приезжали торговцы — весь Черил ломился туда. Люди дрались за мешочек крупы, за гнилую картошку, за старое пальто. И всё же город жил своей жизнью, пока однажды не начали появляться слухи.

Слухи о человеке в чёрной шляпе.
О том, кто ходит один, всегда с чемоданом.
О том, кого никто не слышал, но многие будто видели краем глаза.

На самой окраине Черила, где улицы уже переходили в поля, стоял магазинчик. Маленький, кривой, с облупленной вывеской, которая давно потеряла буквы и висела на одном гвозде. Крыша держалась, казалось, на честном слове и паре досок, а стены были покрыты трещинами, словно сам дом медленно умирал вместе с городом.

Но всё же туда тянулся народ. Хоть и знал: внутри — почти ничего.

Полки были пусты, только кое-где валялись заветренные сухари, парочка гнилых яблок да соль в бумажных пакетах. Что-то вроде мыла можно было купить за пару рублей, да простую муку, если повезёт. И всё равно люди приходили, надеялись ухватить хоть крошку.

Продавец — сухонький мужик с ввалившимися щеками — каждый день открывал лавку всё позже и позже. Сначала к утру, потом к полудню, а теперь уже под вечер. Он устал слушать ругань покупателей и оправдываться: «Нет товара, разбирают всё».

Цена за любой кусок хлеба, за горсть крупы поднималась с каждым днём. Но беда была даже не в том, что дорого. Беда — что у большинства не было и рубля, не то что двух. Люди смотрели на полки глазами хищных зверей, но уходили с пустыми руками.

Говорили, что ещё немного — и лавку и вовсе закроют.

А за городом жилось всё же легче.

Там, за границами Черила, в деревнях и сёлах, люди могли посадить картошку, вырастить капусту, собрать ягоды. На речке ловили рыбу, и этим питались целыми семьями. Конечно, мяса почти никто не видел. Кур давно вырезали, скот продали или съели. Мясо стало мечтой, как золото или сказка. Даже запаха жареного куска никто не помнил.

Вместо мяса — рыба. Рыба варёная, жареная, сушёная, вяленая. Но и её не хватало. Люди ели, что было, не задумываясь о том, чего не хватает их телам. Они просто жили с постоянной слабостью, с головокружением, с тем, что ноги подкашивались после тяжёлой работы.

И в деревнях, и в городе — все чувствовали: жизнь стала вязкой, как гниль. Только одни могли хоть что-то добыть, а другие, в Чериле, просто ждали, пока очередной магазин опустеет.
За пределами Черила жизнь почти угасла. Деревни стояли пустыми — дома разваливались под тяжестью лет, поля зарастали сорняками. Те немногие семьи, что все же оставались за городом, выживали благодаря скудным огородам: картошка, морковь, лук — и больше ничего.
О мясе никто даже не мечтал. Разве что рыба из близкой реки — но и она со временем стала редкостью. Люди там жили замкнуто, не выезжали в Черил, не торговали, не общались. Дороги заросли, а лошади и телеги стали роскошью.

Об образовании никто не говорил. Никто и не знал, как оно должно выглядеть. Дети до пяти лет часто молчали — не потому что не могли говорить, а потому что вокруг не было слов, которые стоило бы повторять. Речь взрослых была путаной, неровной, часто обрывистой.
Учителей в городе не осталось — да и зачем они нужны, когда каждый день был борьбой за еду и тепло?

Одежда жителей выглядела жалко. Все в нитках, в заплатах, ткань свисала рваными клочьями. Штаны держались на верёвках, рубахи теряли пуговицы, и даже если что-то зашивали, то через неделю всё снова рвалось. Куртки, способные согреть зимой, были редкостью, шапки — достоянием немногих счастливчиков. Люди одевались в одно и то же по три-четыре года, и одежда пропитывалась запахом дыма, сырости и усталости.

Работы в Чериле не было. Были жалкие подработки: грузчики на разваливающемся рынке, продавцы в полупустых лавках, редкие мастеровые, которые чинили печи за горсть картошки. Шесть-семь рублей в месяц считались богатством. Когда-то это была мелочь, а теперь — мечта.

Глава 2 Тревожный зов

Город Черил гудел, как растревоженный улей.
На каждом углу, в каждом тёмном подъезде или полузакрытой лавке люди перешёптывались.
— Ты слышал? — торопливо шептала женщина в вылинявшей шали. — Говорят, это разбойники. Они вырезают целые деревни и теперь хотят добраться до нас…
— Разбойники? — недоверчиво качал головой её сосед, высокий худой мужчина. — Да кому мы нужны? У нас и так еды нет, одна шелуха от картошки. Скорее всего, кто-то нарочно душит Черил.

Слухи множились каждый день. Одни клялись, что видели «чужих людей» у городских ворот, другие уверяли, что сама земля перестала рожать пищу, прокляла голодом. Третьи — совсем безумные — говорили о «человеке в шляпе», но никто не видел его всерьёз.

Работы в городе было мало, цены на еду росли, а хлеб на прилавках исчезал быстрее, чем успевали привезти. Люди не понимали: почему месяцы идут, а запасы не восполняются? Кто стоит за этим?

Вскоре по улицам прошёл слух: глава города собирает жителей на главной площади.
Собралось всё, что могло выйти из домов. Старики с кривыми тростями, матери с детьми на руках, мужчины в старых шинелях. Никто не знал, что услышит, но все ждали хоть какого-то ответа.

На пьедестал вышел глава города — сухой, бледный человек в тёмном пальто. Его голос дрожал, но слова звучали отчётливо:

— Жители Черила, я обязан сообщить вам правду. В наш город приехал человек… крайне опасный. Мы не знаем, чего он хочет, но мы понимаем — он угрожает каждому из нас. Я призываю вас: оставайтесь дома. Не зажигайте лишнего света. Не показывайте, что город живой. Мы не можем рисковать.
Голос главы сорвался, но он взял себя в руки.
— Мы будем сообщать всё новое через радиопередачи. Сейчас — чрезвычайное положение. Держитесь вместе.

Толпа замерла. Сначала тишина, потом снова — рой шёпотов, тревожных и недоверчивых. Кто-то крестился, кто-то плевал через плечо, а кто-то смотрел в темноту улиц, будто там уже притаилась чья-то тень.

После речи главы города площадь опустела в считанные минуты. Люди, словно сговорившись, разбежались по домам, торопливо закрывали двери на все имеющиеся замки и засовы. Даже старые ржавые цепочки, давно забытые, вытаскивали и вешали снова.

Город Черил будто умер.
Фонари на улицах и раньше загорались редко — не было денег на электричество. Но в ту ночь погасли даже те немногие лампы, что ещё теплились. Дома погрузились в тишину. Окна завешивали тряпками, свечи тушили. Никто не разговаривал, не шевелился. Даже собаки замолчали, будто им тоже велели сидеть тихо.

Черил превратился в город-призрак.

В одной из пятиэтажек, на окраине, семья Арсения и Розы тоже сидела в полной темноте. Маленькая Саша жалась к матери, прижимая кулачки к лицу. Ветер хлопал где-то незакрытой дверцей сарая, и от этого сердце Розы сжималось.

И вдруг… за окном вспыхнул яркий свет.

Сначала — ослепительные лучи фар, режущие ночь, потом показался силуэт большого чёрного фургона. Машина медленно проезжала мимо их дома, фары ползли по стенам подъезда, скользили по окнам, словно выискивая живые глаза за занавесками.

Арсений напрягся, подался к окну, но вовремя отпрянул — не хватало ещё, чтобы его заметили.

— Машина? — прошептала Роза. — Здесь? У нас?

Это был слишком дорогой автомобиль. Черный, блестящий, с лакированным корпусом, будто только что сошёл с чужой, богатой улицы. Таких в Чериле не было никогда. Машина вообще считалась редкостью: одна-две семьи во всём городе могли позволить себе старую развалюху, и то скорее для статуса, чем для езды.

А тут — гладкий, новый фургон, в котором отражались редкие огни улицы. Он выглядел чужим, как из другого мира.

— Как будто американская Ливия проехала мимо, — тихо выдохнул Арсений, даже не понимая, откуда пришло это сравнение.

Фургон исчез за поворотом, оставив после себя тишину, ещё более густую, чем прежде.
На следующее утро весь город гудел, словно потревоженный улей. Почти каждый видел ночью тот чёрный блестящий фургон, и теперь у каждого была своя версия. Одни утверждали, что это были военные — мол, проверяют, кто ещё жив в этом городе. Другие шептались о бандитах, приехавших забирать последнее. Кто-то и вовсе уверял, что это не люди, а что-то чужое, и потому фургон казался слишком дорогим, слишком неподходящим для их нищих улиц.

Роза сидела у окна и слушала, как Арсений спорит с соседом через приоткрытую дверь. Саша крутился рядом, но быстро устал от разговоров взрослых и ушёл в угол, тихо перебирая обломки игрушек.

— Да всё это бред, — хмурился Арсений. — У кого деньги на такой фургон? У нас в городе всего две семьи хоть как-то жили по-богатому. Даже они вряд ли смогли бы привезти такую машину.

Сосед мотнул головой:
— А я говорю, это люди сверху. Проверяют нас. Кто смелый — того заберут. Кто тихо сидит — может, выживет.

Роза вздрогнула. Мысль о том, что их наблюдают, была хуже, чем любые слухи.

По улицам уже почти никто не ходил. Кто-то всё же тянулся на работу — за копейки, за хлебную корку. Остальные сидели дома, закрывшись на все замки, и боялись даже кашлянуть.

Но жить нужно было, и люди начали изобретать свои способы. В старых банках, в горшках, в обрезанных бутылках на подоконниках прорастали хилые ростки. У кого-то ещё сохранились старые семена, и теперь они были дороже золота.

— Гляди, — шепнула Роза, показывая Арсению крошечный зелёный росток, пробившийся в банке из-под компота. — Может, хоть салата немного будет.

Он только вздохнул:
— Нам бы хлеба…

В деревне, за чертой города, жилось чуть легче. Там не умирали с голоду — всегда можно было выловить рыбу или собрать корнеплоды. Но и там жизнь стала серой: мясо давно забыли, рыба всем уже опротивела, а и её становилось всё меньше.

И только одно всех объединяло — страх. Люди в деревне слышали рассказы о фургоне, но к ним он так и не добрался. Черил спал спокойно, в отличие от города.

И это беспокоило Розу сильнее всего: почему фургон приехал именно сюда? И почему уехал так же внезапно, оставив после себя тишину и шёпот, будто сам город стал свидетелем чего-то запретного?

Глава 3 Первое тело...

Утро в Чериле началось не с петухов, не со стука дверей, а с едва различимого шороха радиоприёмников. Почти в каждом доме люди, сбившись в кучку, сидели у серых коробок, искажённый голос главы города рвался сквозь треск и шум.

— Жители Черила… — голос звучал глухо, будто он говорил не в микрофон, а из-под земли. — Сегодня ночью многие из вас видели чёрный фургон. Мы тоже его зафиксировали. Это именно тот самый человек, о котором мы предупреждали. Опасный. Если вы его увидели, значит он в этих районах и будет держаться поблизости.

Роза прижала Сашу к себе, чувствуя, как он дрожит. Арсений стоял у окна, сжав кулаки, но тоже прислушивался к каждому слову.

— По нашим сведениям, этот человек… убивает. Как и зачем — пока неизвестно. Но одно ясно: он охотится ночью. Поэтому ни при каких обстоятельствах не выходите на улицу после заката. Работу прекращаем. Мы знаем, что в городе нет камер, мы не можем отследить его передвижение. У него есть обходные пути, хитрые способы скрываться. Посадить его невозможно. Но мы должны быть внимательными. Сохраняйте тишину, оставайтесь дома. Ждите наших дальнейших сообщений.

Треск усилился, и радио оборвалось.

В комнате повисла мёртвая тишина. Только дыхание каждого казалось громким, будто его слышали на весь дом.

— Значит, всё правда… — прошептала Роза. — Он убивает?

Арсений медленно кивнул, не отрывая взгляда от улицы, где тени домов ложились друг на друга, будто прятали что-то ещё, кроме темноты.
Наступил закат. Оранжево-красные полосы неба медленно растворились, уступая место чернильной темноте.
И тьма накрыла Черил, как огромный саван.

Фонари не горели. Дома будто вымерли. В окнах — ни огонька. Все электроприборы отключены.
Город застыл, как призрак.

И тогда он вышел.

Молчаливый.
Тот самый человек.

Чёрный пиджак. Чёрные строгие штаны. Чёрные вытянутые туфли. Чёрная шапка, надвинутая так низко, что лица не было видно.
Тень, а не человек.

Его шаги звучали гулко, словно удары сердца города.
Раз… два… три… четыре…
Тишина снова проглатывала звук, будто и не было его вовсе.

Но вдруг — глухой стук.

Тук. Тук. Тук.

В одной из квартир.
Раз. Два. Три.

Семья, что пряталась внутри, вздрогнула. Никто не спал — все затаились, боясь дышать. Сердца колотились так громко, что казалось: он услышит их через стены.

Молчаливый замер.
И медленно, бесшумно… вошёл.

Ни скрипа двери, ни щелчка замка. Просто вдруг оказался внутри.

Люди спрятались под одеяла, закрыли рты ладонями, лишь бы не выдать себя ни вздохом, ни шёпотом.
Но его взгляд, холодный и невидимый, будто прожигал ткань, находил тех, кто пытался стать невидимым.

Он вынул маленький пакетик.
Вскрыл его с пугающей аккуратностью.
Растворил яд в прозрачной жидкости.
Достал иглу.

Жертва даже не шелохнулась. Он как-то… загипнотизировал её.
Человек не почувствовал ни прокола, ни боли. Только затих.
Остальные тоже лежали неподвижно — и даже не осознавали, что происходит.

Через несколько минут он так же спокойно вышел, аккуратно прикрыл за собой дверь.
И — повернул ключ.
Словно всегда им владел.

Тишина снова захлопнулась.
А город, накрытый тьмой, будто замер в ожидании следующего удара.
Утро принесло не облегчение, а ужас.
В одной из квартир, в доме № 47, нашли тело женщины. Её звали Галя.

Семья в панике вызвала соседей, и вместе они отвезли её в городскую больницу. Но больница эта… мало чем напоминала настоящее место спасения.
Голод, разруха, отсутствие работы сделали своё дело: врачей было мало, лекарств почти не было, оборудование устарело. Никто не получал денег — люди трудились бесплатно, просто из сострадания.

Тем не менее, Гале сделали анализы. Врач-старик, худой, в потертом халате, часами сидел над пробирками и листками.
И вскоре вынес вердикт:

— Это был яд. Её убили.

Слова эти разлетелись мгновенно. Семья Галиной будто окаменела. Они рыдали, но делали это тихо, закрыв лица руками, чтобы их плач не разнёсся по дому. В городе нельзя было шуметь — даже днём. Даже слёзы должны были быть приглушёнными.

По радио раздалось дрожащим голосом главы города:

— Сегодня ночью в доме № 47 погибла женщина по имени Галя. Причина смерти — яд. Это сделал он. Молчаливый.
Пожалуйста, будьте осторожны. Закрывайтесь. Не на один замок. Не на два. Не на три. На все возможные.
Устанавливайте новые двери, новые засовы. Враг рядом.

Город загудел. Люди ещё сильнее испугались. Теперь всё стало реальным, а не просто слухами.

Семья Гали срочно заменила дверь. Денег почти не было, поэтому купили самую дешёвую, кривую, с тонким металлом. Но на замках они не экономили. Пять тяжёлых замков украсили новую дверь. Шестой был особенным: его можно было закрыть и изнутри, и снаружи.

И всё равно…
Никто не чувствовал себя в безопасности.

Глава 4 Появление "Молчаливого"

Ночь была густой, как смола. Город шевелился лишь в фантазиях не спящих кошмаров — улицы молчали, окна были затянуты тряпками, и только редкие тени шевельнулись под фонарями, погасшими ещё до полуночи.

Он стоял в дверях широкого склада на окраине — не светил, не хвастался, просто появлялся, как тень подставного мира. Чёрный пиджак сидел на нём точно, штаны — как вымершая линия, туфли — вытянутые и бесшумные. Шляпа была надвинута низко; лицо скрывала тёмная ткань. Но голос — голос был явью.

— Хм, — усмехнулся он, и в усмешке было что-то железное. — Они думают, что я так просто отпущу их? Раз уж одна жертва — так и ладно? Нет, скучно это.

Рядом стояли трое. Тени с лицами, но когда они говорили, в голосах слышалась привычная небрежность тех, кто привык не считаться с чужой жизнью.

— Похоже, людишки приняли нас за американцев, — хрипло произнёс один из них, подтягивая воротник. — Правильно сделали: не на тех напали.

— Я не хочу играть в доброго самаритянина, — ответил Молчаливый спокойно, и в его спокойствии было столько же угрозы, сколько в крике. — Я не пришёл жалеть. Я пришёл подчищать. Убрать лишнее. Порядок, — он сказал это слово почти с любовью.

Другой член группы — высокий, с привычкой теребить краешек платка — пожал плечами.

— Меньше народа — больше дела, — проговорил он. — Чем меньше толкуча, тем легче работать.

— А зачем мы их вообще убиваем? — спросил третий, как будто задавал простой технический вопрос. — Ради денег? Ради власти? Ради страха?

Молчаливый на него посмотрел. Взгляд был холоден, и под шляпой он улыбнулся так, что даже голоса людей вокруг словно похолодели.

— Потому что я люблю убивать, — сказал он медленно, словно каждое слово нужно было взвесить. — Я обожаю убивать. Я этим питаюсь.

В голосе не было рвения фанатика; не было и научного спокойствия врача. Было что-то древнее — невыразимое, напоминающее о звериных инстинкаx, но облечённое в человеческую форму. Они слушали его, потому что боялись или потому что нужно было поклоняться тому, кто даёт ритм их ночам.

— Ты это серьёзно? — переспросил тот, кто хотел всё рассчитать. — Просто так? Без цели?

— Цели? — Молчаливый позволил себе короткий, будто бы шутливый хохот. — Цели — это для тех, кто любит объяснять себе вещи. Я объясняю не тем. Выжившие запомнят моё имя. Те, кто не успеет — не вспомнят ничего. Их страх — моя валюта. Их тишина — мой хлеб.

Он повернулся, и в полумраке виднелись его пальцы — длинные, аккуратно срезанные ногти, держали какой-то предмет, маленький и безмолвный. Тени от него ползли по складу.

— У него есть обходные пути, — прошептал один из подручных, глядя куда-то вдаль, будто желая услышать ответ от улиц. — Он не оставляет следов. Этих камер у нас нет, и кто за ним пойдёт? Никто.

— Никто и не пойдёт, — подтвердил Молчаливый. — Потому что они боятся. А страх — хороший щит. Он покрывает любые пропасти.

Тот, кто задавал вопросы, замолк. В группе повисла пауза, как дыхание перед прыжком.
Молчаливый подошёл к краю склада, и город под ним, казалось, слушал: деревья, крыши, пустые дворы — всё было подчинено ночи и тем, кто в ней шёл.

— Завтра они повесит расписки на дверях, — сказал он тихо. — Они будут закрываться на пять- шесть замков и думать, что сделали всё, чтобы выжить. Они будут терять сон, проверять окна, считать шаги. А я буду выбирать. Я не работаю массово. Я — художник точечных решений.

Он провёл пальцем по краю шляпы.

— И пусть думают, что это всё ради власти или денег. Пусть пытаются понять мотив. Ребята, нам осталось только подождать, — добавил он и, словно внезапно устал, откинулся назад. — Отстаньте от меня, — заключил он вдруг сурово и неожиданно уязвимо. — Никто не будет свободен рядом со мной. Никто.

Слова висели в воздухе, как дым, и один из мужчин тихо засмеялся — не от веселья, а от осознания, что с этим человеком спорить бессмысленно. Они знали, чья это была игра, и почему в ней не будет правил.

Молчаливый сделал шаг в темноту — и тень снова его поглотила. Команда последовала за ним, без шума, как будто растворяясь в чёрной ткани ночи. За ними остался только запах машинного масла и лёгкий крик совы, разрезавший мглу.

Город не знал, что эта ночь — только первая в их новой тетради. Но где-то в тканях домов, в украденных взглядах и в дрожи замков уже родилось понимание: их мир меняется, и на смену обычной нищете пришло нечто иначеё — холодное, выверенное и безжалостное.
Ночь держала город в своих холодных ладонях. Где-то далеко тянулся шум поезда, и тот казался теперь из другой жизни — из прежнего мира, где еще существовали правила. Здесь правила написал кто-то другой.

Молчаливый шел, как тень, — тихо и ровно, не спеша. Его команда двигалась за ним, разбрелась по улицам в молчаливом сговоре. Черный фургон стоял в тени, как чёрный камень, и от него расходились люди — немногие, кто получил указание. Они выходили без света, не включали фары, и даже шорох шин казался пригашенным, словно город сам поглотил звук.

Их задача казалась простейшей: подготовить то, что превратит ночь в ловушку. Но слово «ловушка» здесь не означало учебник охоты — это были мелкие, тихие механизмы, расставленные так, чтобы кто-нибудь, неосторожно завороженный светом или звуком, ступил в чужую судьбу.

Кто-то ставил маленькие капканы — едва заметные, аккуратно спрятанные в тени порога или в щели подъездной двери. Кто-то оставлял невидимые ниточки, протянув их через узкие проходы, чтобы шорох или натяжение дали знать, что кто-то нарушил границу. Были и другие вещи — тонкие, механические заготовки, которые не кричали о себе и не требовали громких инструментов; они лишь ждали, незаметно прячась в темноте.

Команда работала тихо и быстро, без лишних слов. Ведомые руками Молчаливого, они разносили по перекресткам и подъездам те маленькие сюрпризы, что могли обрушить чей-то мир. Но в глазах некоторых из них скользила не уверенность, а сомнение.

— Ты уверен, что это нужно? — шепнул один, глядя на хрупкую конструкцию, которую аккуратно прятал под лестницей. — Мы же не в военном походе. Тут — обычные люди.

Глава 5 Новая выдумка "Молчаливого"

Зима стояла тяжёлая, колючая. Снег валил без остановки, словно накрывал город огромным белым покрывалом, чтобы никто не смог выбраться наружу. Ветер выл в щели старых домов, стекла дрожали и гудели, а люди, кто как мог, обогревались: кто-то жёг старые доски, кто-то грел руки над дешёвой плиткой, которая еле работала, а кто-то просто прятался под одеялами, чтобы переждать холод.

Утром в их дверь постучали. Негромко. Будто кто-то боялся, что услышит весь дом. Арсений открыл и увидел тонкого мальчишку в поношенной куртке. В руках у него была сложенная пополам газета.

– Вам, – сказал мальчишка и быстро убежал по заснеженной лестнице.

Роза развернула газету. На первой полосе — крупный заголовок:

«СПАСИТЕЛЬ ВИДЕН В ГОРОДЕ»

Под фотографией — смутный силуэт мужчины. Лица почти не различить, будто специально размыли.

– Что это ещё за Спаситель? – нахмурился Арсений. – Очередные сказки, чтоб люди не сошли с ума?

Роза молчала. Саша, сидя на табуретке, широко раскрытыми глазами смотрела на изображение.

– Мам, а он… добрый? – тихо спросила девочка.

Роза только покачала головой. Никто ничего не понимал. Новый человек? Новая опасность? Или, наоборот, надежда?

В других квартирах тоже начали говорить о газете. Но не везде: газету получили не все, и слухи разошлись лишь по нескольким семьям. В одних домах обсуждали горячо, в других предпочитали даже не открывать рта — слишком много последних дней было смертей и ужаса.

В городе начиналась новая волна разговоров. Кто-то шептал: «Он пришёл спасти нас от Молчаливого», а кто-то смеялся: «Да какой там спаситель, очередная приманка». Но точного ответа не знал никто.
Ночь пришла незаметно. Город снова утонул в тишине, в темноте. Ни огней, ни голосов. Только пустые улицы, по которым крался холодный ветер.

И снова — он. Молчаливый. Шёл уверенно, медленно. В руках — не просто оружие, а то, что он сам называл «игрушкой». Бомба. Тяжёлая, тускло поблёскивающая в его пальцах.

Он прекрасно понимал: его никто не арестует. Он был неуловимым, а за его спиной стояла сила, о которой никто даже не догадывался. И потому запуск бомбы был для него делом простым.

Щелчок. И в следующее мгновение — гул.
БА-БАХ!

Земля содрогнулась. Стёкла в домах вылетели, крыши дрогнули, уши заложило. Полгорода проснулось от этого взрыва. Люди выбегали на улицы босиком, кто-то хватал детей на руки, кто-то бежал с пустыми ведрами, кто-то падал прямо на снег.

Пламя взметнулось в небо. Огромный пожар охватил четыре дома сразу и перекинулся на другие. Огонь трещал, языки пламени пожирали деревянные стены, крыши рушились одна за другой.

Толпа кричала, бегала, давила друг друга. Кто-то погиб сразу, кто-то задыхался от дыма. А в центре этого ужаса зиял чёрный кратер — словно дыра в сердце города.

Наконец, с воем сирен приехала старая, ржавая пожарная машина. Люди, не зная, куда бежать, окружили её, но у пожарных почти не было воды. Шланги текли слабо, едва справляясь с частью огня.

Город утонул в хаосе. Паника, крики, беготня. Кто-то звал родных, кто-то рвался сквозь дым, кто-то молился.

А Молчаливый стоял в тени, на крыше одного из домов. И смотрел, как горит город.
И улыбался.

По вечерам разговоры не утихали. Люди в соседних домах перешёптывались, иногда громко спорили, кто-то просто молчал и складывал газету в ящик, будто не хотел верить.

В квартире Розы, Арсения и Саши царила странная тишина.
– Спаситель, – медленно прочитала Роза, снова пробегая глазами по строкам. – Кто он вообще? Почему именно так назвали?
– Может, это очередная выдумка, – нахмурился Арсений. – В газетах уже не раз писали всякую ерунду.
Саша не вмешивался, он сидел у окна и наблюдал, как снег лениво падает на фонари. В его взгляде было что-то тревожное.

На лестничной площадке послышался гул голосов – соседи спорили:
– Говорю тебе, это человек настоящий, он спасает тех, кто пропадает! – горячо утверждал мужчина.
– Да какой там! – резко возразила женщина. – Просто придумали, чтобы держать нас в страхе или надежде.

Роза вздрогнула, прислушиваясь.
– Понимаете, – шёпотом сказала она друзьям, – если о нём пишут даже в других домах… значит, он существует. Или… кто-то хочет, чтобы мы в это поверили.

Арсений хотел что-то ответить, но внезапно в окно донёсся звук: будто где-то далеко раздался крик, тонкий и обрывистый, словно ветер сорвал его и утащил.

Все трое переглянулись.
Газета лежала на столе, её заголовок бросался в глаза: «Спаситель. Его время близко».

Глава 6 Сначала разруха потом Надежда...

Ночной бунт

Ночь в городе выдалась леденящей. Снег скрипел под сапогами, ветер рвал редкие объявления на стенах домов, но людей это уже не останавливало. После пожара, после смерти Гали, после каждой новой страшной вести — терпение лопнуло.

Во дворе старого дома №47 собрались десятки жителей. Мужчины, женщины, даже подростки — все в тёплых, но рваных вещах. У кого-то в руках был топор, у кого-то палка, старый нож, а кто-то и вовсе пришёл с пустыми руками, лишь с отчаянным взглядом.

– Хватит! – закричал высокий мужчина с хриплым голосом. – Мы как крысы, сидим по квартирам и ждём, когда этот молчаливый зверь придёт за нами! Сегодня мы сами выйдем!

– Да, правильно! – поддержала его женщина с красным лицом от мороза. – Лучше погибнуть, чем вот так дрожать каждую ночь!

– Он один! – крикнул подросток лет шестнадцати. – Один против всего города! Что он нам сделает?!

Толпа загудела. Люди топали ногами, размахивали руками. На мгновение казалось, что они действительно сильнее страха.

Они двинулись улицами, гулкими, пустыми, лишь свет луны падал на заснеженный асфальт. Люди кричали:

– Молчаливый! Вылазь, трус!
– Мы тебя не боимся!
– Ублюдок! Сегодня твоя ночь кончилась!

И чем громче они кричали, тем сильнее сердце билось в груди у каждого.

Но впереди уже ждала команда Молчаливого. Они работали тихо, как тени, ещё до того, как толпа вышла из своих домов. Ловушки были расставлены по всему пути:

узкие металлические капканы под снегом, готовые схватить за ногу;

натянутые лески, едва заметные в темноте, при задевании которых с крыш падали тяжёлые балки;

в подворотне стояла бочка с бензином, соединённая с фитилём — достаточно было споткнуться, чтобы раздался огонь.

Толпа этого не знала.

– Вперёд! – снова крикнул высокий мужчина. – Сегодня мы его выкурим!

Они пошли. И вдруг — первый крик.
– А-а-а!!! – мужчина упал в снег, зажав ногу. Капкан впился в плоть, кровь тут же окрасила белый наст.

– Что это?! – закричала женщина.
– Ловушка! Он знал, что мы выйдем!

Но остановиться уже было поздно. Следующий шаг — и подросток зацепил ногой тонкую леску. С крыши рухнула тяжёлая деревянная балка, ударив его по голове. Раздался глухой треск, крик оборвался.

– Боже! – кто-то завизжал. – Бежим назад!

Но назад уже некуда. С другой стороны переулка загорелся фитиль, и через секунду бочка с бензином вспыхнула ярким пламенем. Жар, дым, крики — толпа оказалась в ловушке.

– Мы горим! – закричала женщина. – Откройте дорогу!

– Нет, нет, стойте! – мужчина пытался удержать людей, но толпа в панике бросилась вперёд.

И прямо там их встретили ещё ловушки:

натянутые металлические тросы на уровне шеи, которые рвали плоть;

узкие проходы, где люди давили друг друга;

острые железные колья, вбитые под снег.

Крики стояли такие, что их слышал весь город.

– Мы не победим его… – захлёбывался кровью один из мужчин. – Он… он играет с нами…

И в этот момент, высоко на крыше, показалась тёмная фигура. Молчаливый. Он стоял, скрестив руки, и смотрел вниз.

– Вы думали, что толпой сможете меня остановить? – его голос был грубым, рвал воздух. – Нет. Чем больше вас, тем интереснее мне играть.

Толпа заметалась. Кто-то упал в снег, кто-то пытался выбить дверь в подвал, кто-то плакал, зажимая уши. Но выхода не было.

И тогда Молчаливый крикнул:
– Город мой. Вы все — мои игрушки. Помните это!

Он исчез, словно растворился в дыму. А во дворе остались лишь крики умирающих и треск горящих досок.
Утро после бунта

Утро выдалось серым и тяжелым. Снег, который ночью был белым и чистым, теперь почернел от копоти и крови. В воздухе до сих пор стоял запах гари и металла.

Жители домов осторожно выходили на улицу. Те, кто слышал ночные крики, не спали до рассвета, а теперь наконец решились выглянуть.

И первое, что они увидели — тела.

На снегу, в странных позах, лежали мужчины и женщины. Кто-то с руками, вытянутыми к небу, словно молил о спасении. Кто-то с перекошенным лицом, остановившимся криком. У некоторых на ногах всё ещё скрипели капканы, будто звериные пасти.

– Господи… – прошептала пожилая женщина, закрывая рот руками. – Они… они же были нашими соседями…

– Это был бунт, – сказал другой, низким голосом. – И он их всех… уничтожил.

Но страшнее всего было то, что среди погибших находили тех, кто ещё вчера вечером кричал: «Мы победим!». Их голоса звучали ещё в ушах живых.

Дети плакали, женщины падали на колени, мужчины молча сжимали кулаки. Но сделать уже ничего нельзя.

По городу начали быстро распространяться слухи. Кто-то говорил, что погибло больше двадцати человек. Другие шептали, что некоторых забрали люди Молчаливого живыми — и что с ними будет дальше, никто не знал.

В центре города появился плакат. Никто не видел, кто его повесил. Белый лист, на нём чёрными буквами:

«Не пытайтесь сопротивляться. Я здесь навсегда».

Люди столпились, но никто не решался сорвать этот лист. Казалось, сама бумага несёт смерть.

В доме №47 снова включили радио. Хриплый голос главы города звучал устало, будто он тоже был в панике:

– Граждане… этой ночью погибло много людей. Мы предупреждали вас быть осторожными. Пожалуйста… оставайтесь дома. Не выходите без нужды. Это не игра. Это не слухи. Молчаливый существует. И он… он контролирует всё.

Голос сорвался, эфир оборвался.

Город погрузился в молчание. Но это молчание было хуже криков. Люди больше не верили в спасение.

А в это время, на окраине, в старом заброшенном складе, команда Молчаливого тихо делила между собой найденные вещи с погибших.

– Зачем мы это делаем? – спросил один из них, молодой, с опущенной головой. – Они ведь просто люди…

– Потому что он так сказал, – холодно ответил другой. – И потому что выхода у нас нет.

Вдалеке, в полумраке склада, сидел сам Молчаливый. Его лицо всё так же скрывала тень. Он молча слушал их разговор, а затем тихо произнёс:

Глава 7 Огонь надежды

Тёплое дыхание весны

Весна пришла неожиданно. Зима держала город в ледяных оковах слишком долго, и люди почти разучились верить, что наступят тёплые дни. Снег сошёл быстро — потоки воды текли по трещинам старых дорог, образуя грязные лужи. Воздух наполнился запахом сырости и гнили, но вместе с тем — лёгким ароматом первой зелени, пробивавшейся сквозь потрескавшийся асфальт.

Город будто вздохнул. На балконах кое-где появились горшки с землёй: люди сажали то, что оставалось — семена моркови, картофельные очистки, фасоль. Никто не ждал богатого урожая, но это давало ощущение, что они ещё могут бороться за жизнь.

Роза с Арсением и Сашей сидели в своей квартире. На столе стояла баночка с рассадой — маленький росток, тянущийся к свету.

– Видишь? – шепнула Роза дочери. – Он растёт. Значит, мы тоже должны держаться.

Саша улыбнулась, и в её глазах впервые за долгое время блеснула искорка радости.

Тем временем по улицам ходили редкие прохожие. В подворотне, у дома №12, появился новый человек. На вид — самый обычный: простая серая куртка, тёмные штаны, волосы убраны под шапку. Никто не знал его имени. Он представился как Илья.

– Я недавно приехал, – сказал он соседям, когда попросил у них ведро воды. – Хочу остаться здесь ненадолго.

Он говорил спокойно, уверенно, и в его голосе было что-то, что сразу вызывало доверие. Люди не задавали вопросов — просто приняли его, ведь сейчас любой новый человек казался чудом.

Но ночью, когда город снова погрузился в тишину, «Илья» стоял на крыше старой пятиэтажки. Он смотрел вдаль, туда, где когда-то полыхал пожар от бомбы Молчаливого. Его взгляд был тяжёлым, но в нём горел огонь.

– Я слишком поздно пришёл, – пробормотал он, едва слышно. – Но пока они живы, надежда ещё тепла.

И никто в городе не знал, что этот тихий человек был тем, кого газеты называли Спасителем.
Первые дары весны и тлеющий план

Утро было холодно, но не таким ледяным, каким оно было зимою. Снег давно отступил, тротуары остались сырыми и жирными от талой воды, а воздух носил в себе странный, терпкий запах: где-то далеко начиналась земля — та, что обещала жизнь и рост.

Крошечная повозка скрипнула у ворот рынка. Деревенские люди, пришедшие из ближайших сёл, выгружали продукты — мешки с картошкой, ящики с редькой, связаные кочаны капусты и, впервые за долгое время, несколько тёмных тушек — немного мяса, пахнущего летним солнцем и сеном. Кто-то расплакался прямо на месте; кто-то смял глаза платком, как будто боялся, что всё это — сон.

Весть об этом распространилась быстро, как летний поползень: «Привезли мясо!», «Из деревни!», «Первый раз за зиму!». Люди стояли в очереди, прижимая к груди мешочки с крупой и банки с рассадой. На площадке появилось и немного смеха — тихого, хлипкого, но искреннего.

В доме Арсения и Розы на столе появилась хлебная корка и полоска копчёного мяса. Саша разжигала маленькую плитку, а в комнате уже пахло чем-то почти забытым — жареным. Роза выглядела молодой и усталой одновременно; вдруг она позволила себе улыбнуться, и эта улыбка казалась спасением.

— Смотри, — прошептала она, показывая росток, — он не умрёт. Мы всё-таки что-то сделали.

Арсений молча кивнул и, впервые за долгое время, не сказал ни слова сурового сомнения. В голосах их слышалась осторожная радость — та, что можно удержать лишь в узких ладонях, но её хватало, чтобы согреться.

В соседних домах разговоры тоже были иные: не только о страхе, но и о посеве, о месте, где можно выкопать пару картофелин, о детях, которые, может быть, пойдут в школу к осени. Даже голые стены казались чуть теплее.

И где-то среди этого тихого подъёма, Молчаливый чувствовал, как в нём что-то лопнуло. Не от холода — от света. Повозка с мясом, улыбки, живой запах пищи — всё это раздражало его, как шипение в ухе. Его улыбка, когда он смотрел на городские новости, становилась всё реже; в её место приходило другое — замысел.

Он сидел в темном углу своего убежища, окружённый людьми, что делали его работу. Они приносили ему отчёты, рассказывали о новых стайках выживших, о семьях, что сумели наладить огороды. Он слушал молча, тихо перебирал пальцами край шляпы — и вдруг произнёс всего одно короткое слово:

— Поджечь.

Не объясняя, он выдавил из себя это как приговор. В его голосе не было спешки. Было лишь холодное решение: если город снова воскресает — пусть будет больно. Пусть вновь узнают, на что способна его тьма.

Команда кивнула без вопросов. Никто не спорил — или не решался спорить. Они знали: когда он говорит так тихо и просто, это значит, что он уже сделал выбор.

Но Молчаливый не был глуп. Он понимал цену демонстрации силы — чтобы её эффект был максимален, он должен ударить там, где люди чувствуют себя в безопасности. Магазин на окраине — маленький, дряхлый, но символичный. Там теперь лежали ткани, банки, семена и, самое главное, продукты, привезённые из деревни. Для многих это был едва ли не храм. Убрать его — значит убить надежду.

Он изучал карту уличных трещин, наблюдал малозаметные пути патрулирования и отмечал, где люди собирались. Его план был не лихорадочным: это был холодный расчёт, направленный на то, чтобы показать, что надежда — хрупкая. И в ту же ночь он велел группе подготовиться.

Илья — тот самый тихий, недавно приехавший — оказался внимательным наблюдателем. Его глаза, привыкшие к чужим усталым лицам, заметили, что кое-кто из молодёжи города подозрительно задерживается у магазина. Он подошёл ближе, постаравшись не выдать интереса, и услышал нестройные реплики о «сделать номер», «показать им всех». Его сердце сжалось. Он не знал тогда ещё, что это прямое свидетельство подготовки к тому, чего он никак не хотел.

Вечером в городе опять сгущалась тьма — и в этой тьме клубилась новая угроза. Люди, крепившие на подоконниках банки с рассадой и глотавшие кусочек мяса, не догадывались, что чей-то холодный план уже надвигался на их двери.

И в эту ночь, пока где-то звучало тихое моление и где-то жили маленькие радости, Молчаливый отправил своих людей. Они не говорили при этом о технике или способах — лишь о времени и месте. Их лица были спокойны. Но в их глазах танцевал страх — не перед возможной расплатой, а от понимания, что им поручена жестокость, от которой им не будет покоя.

Глава 8 Последнее собрание...

Весна в городе чувствовалась всё сильнее. Снег уже почти сошёл, на улицах появились тонкие ручьи талой воды, но вместе с этим открывались и грязные камни, серые стены, покосившиеся двери. Ветер был ещё холодным, но пах уже влажной землёй, сыростью, будто сам воздух намекал: жизнь всё равно пробивается.

Но для жителей города эта весна не приносила радости. Каждый день был похож на испытание.
Они жили в полуразрушенных квартирах, где не хватало еды, работы не существовало, а дети, растущие в этой тьме, даже не знали букв. Учителя давно перестали вести уроки — все выживали как могли.

И вот, после последних событий, люди решились. Не на бунт, не на шумное восстание — они слишком боялись ловушек и расправ Молчаливого. Решили на собрание. Простое собрание в одном здании — старом доме культуры, что ещё уцелел на окраине.

Там собирались семьями, группами соседей. Кто-то шёл с надеждой, что хоть какие-то переговоры с мэром и друг с другом помогут найти выход. Другие же ворчали:
— «Да что толку? Мы только зря время теряем. Пока мы тут болтаем, он всё равно придёт и сделает своё.»
— «Нельзя так. Если сидеть по домам, мы и вовсе загнёмся. Хоть попробуем.»

Люди разделились на два лагеря: часть верила, что вместе можно придумать защиту, а часть считала это пустой затеей.

Мэр города пришёл на встречу — усталый, с осунувшимся лицом. Его голос дрожал, когда он говорил:
— «Мы не знаем, где он, не понимаем его тактики… Но мы должны хотя бы сохранить жизнь. Нам нужен порядок. Нам нужен план. Без еды, без работы, без знаний мы всё равно погибнем. Надо решать.»

В зале повисла тишина. Каждый думал о своём: о холодных квартирах, о пустых кастрюлях, о детях, которые росли в страхе и темноте.

И хоть весна будто оживляла землю, в сердцах людей царила тревога: смогут ли они противостоять Молчаливому? Или все их собрания лишь отсрочат неизбежное?
Фургон появился так же внезапно, как и раньше. Чёрный, блестящий, будто чуждый этой бедной земле. Его фар не было видно, но само присутствие машины выделялось так резко, что у всех, кто услышал тихий гул мотора, волосы встали дыбом. Колёса скрипнули на мокром асфальте, фургон остановился прямо возле здания, где собрались люди.

Дверь открылась медленно, нарочито медленно, словно специально, чтобы каждый успел ощутить страх. Изнутри вышел человек в тёмном костюме и шляпе. Его лицо было скрыто тенью, но каждый знал, кто это.

— Это он... Молчаливый, — прошептал кто-то и в ту же секунду рухнул на землю, закрыв голову руками.

За ним все остальные, десятки людей, взрослые, старики, дети — все повалились на пол, кто-то закричал, кто-то рыдал, но никто не осмелился двинуться. Воздух был настолько густым от ужаса, что казалось, можно задыхаться.

Молчаливый поднял руку. В этой руке блеснул чёрный цилиндр.
— Хм... как же вы жалки, — произнёс он грубым, хриплым голосом. — Даже сопротивляться не пробуете.

Мгновение — и блеск металла сменился огнём.
БОМБА.

Он швырнул её внутрь. Времени не было ни секунды. Даже миллисекунды.

Вспышка.
Грохот.
Взрывная волна.

Стёкла разлетелись на осколки, стены содрогнулись, пол вспыхнул языками пламени. Крик заглушил всё — крик десятков людей, перемешанный с рёвом огня и грохотом обрушившегося потолка. Внутри здания — больше не осталось никого.

Тела… мясо… дым. Живого не было. Ни одного.
И среди погибших — сам мэр города.

Молчаливый же спокойно сел в свой фургон, захлопнул дверь и уехал. Тихо. Так, будто ничего и не было.

После взрыва

Оставшаяся половина города была парализована. Никто не кричал, не пытался звать на помощь. Все понимали — помощь никогда не придёт. Мэр мёртв. Магазина больше нет. Продуктов нет. Пожарных нет. Никто не закажет поставки.

Город остался один на один со смертью.

Несколько человек, всего пятеро, решились выйти за пределы города. Они шли пешком, надеясь добраться до далёкой деревни. Среди них были двое детей — мальчик и девочка, совсем маленькие. Они шли молча, сжав руки родителей, пока…

Пока не попали в ловушки.

Металлический скрежет, резкий хлопок — и тела рухнули на землю. Двое взрослых упали сразу, кровь залила землю. Дети кричали, пока их не настигли другие механизмы. Через минуту всё стихло. Они так и остались лежать у дороги.

Город-призрак

Те, кто остался в живых, понимали: теперь выхода нет. Магазина нет, продуктов нет, мэра нет. Ловушки по улицам — в каждом углу. Люди начали ходить по пустым квартирам, как воры. Искали хоть что-то.

Кто-то находил старые банки с консервами, кто-то пакет муки, кто-то коробку сухарей. Но за каждый шаг приходилось платить страхом. Ловушки были везде: проволоки, ямы, капканы. Любой неверный шаг — и человек больше не возвращался.

Город был мёртв. Люди ходили тихо, почти не разговаривали. В каждом доме — плач, стоны, шёпот. Никто не верил, что всё может наладиться.

Повышать рождаемость? Кого рожать, когда нет ни еды, ни воды, ни одежды, ни обучения?
Дети не учились. Люди становились дикарями.

Город превращался в пустошь. Пустую, страшную, обречённую.

А Молчаливый где-то в стороне сидел и наблюдал. Он знал: этот город уже его. И никто не сможет его остановить.

Глава 9 "Голос из пепла"

Пепел ещё не осел. Воздух был тяжёлым, густым, словно сама смерть укрыла город серым покрывалом. В центре — руины здания, где ещё вчера десятки людей пытались найти надежду. Теперь там лежали лишь обугленные балки и бесформенные тела, которых даже нельзя было опознать.

Город притих. Тишина, будто кто-то вырвал сердце из этого места. Лишь потрескивали угли да плакал ветер, гоняя по улицам клочья пепла. Люди, что остались живы, боялись выйти из своих квартир. Они знали: Молчаливый снова ударил. И он не остановится.

Но вдруг... из-под кучи камней послышался слабый кашель.
— Кто-то… жив? — шёпотом пробормотала старуха, стоявшая неподалёку.

Несколько человек набрались смелости и подбежали. Камни отодвигались дрожащими руками, пока, наконец, не показалась маленькая фигура. Это был мальчишка лет двенадцати. Лицо его было в пыли, на лбу кровь, но глаза… глаза смотрели так, словно он видел больше, чем должен был видеть ребёнок.

— Он дышит! — закричал мужчина.
— Тащите воду! — женщина подала кружку.

Мальчик сделал пару глотков и вдруг произнёс хриплым голосом:
— Он… вернётся. Но не один…

Толпа отпрянула. В его голосе звучало что-то чужое, почти не человеческое.

— Что ты несёшь, малыш? — нахмурился кто-то из мужчин.
— Молчаливый больше не сам по себе… он… он не главный.

Люди зашептались. Одни решили, что мальчик бредит, другие почувствовали холодок по коже.

В это время далеко за городом, в своём укрытии, Молчаливый сидел один. Перед ним лежала старая фотография. На ней была семья: мужчина, женщина и маленькая девочка с куклой в руках. Он сжал снимок так сильно, что края бумаги треснули.

— Вы забыли меня… — прошептал он.
В его голове вспыхнули образы: пожар, крики, предательство. Глаза налились кровью. — И теперь весь мир забудет вас.

Но в глубине души что-то дрогнуло. Он вспомнил детский смех. Тёплые руки. Обещание, которое не сдержал. И впервые за всё время его лицо дёрнулось — словно он боролся сам с собой.

— Нет… нет, я не остановлюсь! — заорал он и швырнул фотографию в огонь.

В городе, тем временем, собрались оставшиеся жители. Они стояли в кругу, обессиленные, испуганные, но объединённые одной мыслью: нужно что-то делать.

— У нас нет еды, нет воды, нет даже лекарств! — крикнула женщина с младенцем на руках. — Мы не выживем!
— А если и выживем, зачем? Чтобы он снова пришёл и убил всех? — добавил старик.
— Надо уходить отсюда, искать другое место! — кто-то выкрикнул.
— И что? — жёстко ответил мужчина с седыми волосами. — Мы погибнем в дороге. Мы даже не знаем, где безопасно.

Разговоры переходили в крики. Одни предлагали спасаться бегством, другие — защищать остатки города. Но все понимали одно: без плана они умрут.

И вдруг мальчик, тот самый, что выжил, встал на ноги. Его голос был неожиданно твёрдым:
— Он не ваш главный враг.

Все обернулись.
— Что ты имеешь в виду? — спросил мэрский помощник, чудом выживший в стороне от взрыва.

Мальчик посмотрел в небо. Его глаза блеснули странным светом.
— Есть те, кто стоит выше Молчаливого. Он лишь пешка. Они придут за всеми вами. Но… я знаю дорогу.

Толпа ахнула.

— Ты врёшь! — закричал один из мужчин. — Это всё чушь!
— Замолчи, дай дослушать! — перебила его женщина.

Мальчик протянул руку. В ладони у него лежал кусок бумаги — полусгоревшая карта. На ней были отмечены странные знаки и красный крест где-то далеко за пределами города.

— Если хотите выжить, вам придётся идти туда. Но не все дойдут.

Люди переглянулись. Страх сменился новым чувством — надеждой, смешанной с ужасом.

А в это время Молчаливый резко открыл глаза. Его сердце сжало предчувствие.
— Кто-то… идёт против меня? — прорычал он.

И впервые за всё время его губы дрогнули. Улыбка. Хищная, дикая.
— Отлично. Пусть попробуют.