Детство
Место: двор обычной городской пятиэтажки, залитый полуденным солнцем. На фоне — обшарпанные качели, ржавая горка, кучка разноцветных мелков на асфальте.
Жаркое лето, середина каникул. Ему — 7 лет, ей — 7.
Она сидела на бордюре у подъезда, сосредоточенно рисуя мелками огромный цветок с кривыми лепестками. В руках — розовый и голубой мелки, на коленке — свежий синяк (вчера упала с велосипеда). Лицо в веснушках, косички растрёпаны, но в глазах — полная погружённость в творчество.
Он появился шумно: влетел во двор с компанией таких же взъерошенных мальчишек, громко что‑то доказывая и размахивая самодельным мечом из палки. Заметил её — и на секунду замер. Потом, чтобы не выдать замешательства, крикнул:
— Чё рисуешь, малявка? Цветочки? Фу, скучно!
Она подняла взгляд — спокойный, чуть удивлённый. Не испугалась, не заплакала, просто посмотрела прямо и сказала:
— Это солнце. С лучами. А ты дурак.
Такой ответ сбил его с толку. Он привык, что девчонки либо хихикают, либо бегут жаловаться. А эта — смотрит невозмутимо, будто он не гроза двора, а просто мальчишка с палкой. Внутри что‑то ёкнуло: не злость, а странное любопытство. Но показать это? Ни за что.
Он шагнул ближе, нарочито грубо ткнул носком ботинка в её рисунок:
— Твоё солнце похоже на блин. Давай лучше я покажу, как надо!
Выхватил мелок (голубой) и начал поверх её линий рисовать «правильный» космический корабль с ракетами. Она не возражала — только наблюдала, слегка наклонив голову.
Момент, который он запомнит
Когда он закончил и гордо выпрямился, она улыбнулась — не насмешливо, а искренне:
— Круто! А можно я добавлю звёзды?
И прежде чем он успел что‑то сказать, аккуратно пририсовала вокруг его корабля россыпь крошечных звёздочек. Он стоял, сжимая мелок, и чувствовал, как внутри растёт непонятное тепло.
— Ну ладно, рисуй. Только не порти!
Он украдкой смотрел, как она рисует, запоминая, как морщит нос, когда задумывается.
Вечером, лёжа в кровати, снова и снова вспоминал её улыбку — и злился на себя за это.
На следующий день «случайно» оказался во дворе в то же время, делая вид, что просто гуляет.
Он — дразнит, чтобы скрыть интерес;
Она — отвечает спокойно, не поддаваясь на провокации;
За грубостью — его неловкая попытка быть рядом, за её смирением — способность видеть в нём то, что другие не замечают.
Школьные годы.
— Малявка уйди с дороги.
— Тим я не отойду, не трогай его, он не в чем не виноват.
— Он меня просто бесит.
С этими словами парень схватил девушку за руку и с силой оттолкнул от парня, которого она защищала.
Прицелившись он врезал тому пощечину и схватив за шиворот кинул на колени перед собой.
— Проси прощения.
— Прости меня пожалуйста, прости я больше так не буду.
— Что ты не будешь? Я хочу услышать внятный ответ.
— Я не знаааааююю
Заревел мальчишка.
— Фу девчонка
— Тим что он сделал тебе? Почему ты постоянно над ним издеваешься?
— Эй цветочек это не твое дело, а почему ты его так рьяно защищаешь? Влюбилась что ли?
Рассмеялся в лицо ей парень.
— Может и влюбилась, не твоё собачье дело.
С вызовом в голосе сказала девушка.
Тим сразу же наполнился яростью, повернувшись к парню, который до сих пор стоял на коленях, пнул по голове, а потом в живот. Тот заплакал еще больше. И начал умолять не бить его.
На глазах девушки выступили слезы, она бросилась к парню лежащему на полу.
Но Тим опередил ее и схватил в свои объятия и крепко прижал к себе на одну секунду, а затем также резко отпустил. Она даже не успела ничего осознать.
— Пусть не показывается мне на глаза, иначе я повторю.
Парень наслаждался воспоминанием о ней в его объятиях.
Он забежал в мужской туалет, резко захлопнув за собой дверь кабинки — будто пытался укрыться от всего мира, оставить снаружи шум коридора, любопытные взгляды, назойливые вопросы. Только сейчас, в этом тесном, пахнущем дезинфекцией пространстве, он позволил себе выдохнуть и наконец ощутить то, что бушевало внутри с момента их встречи.
Достав сигарету, он замер на секунду, глядя на тонкую бумажную трубочку в пальцах. Не спешил подносить огонь — просто держал, словно это был якорь, точка отсчета, позволяющая удержаться в реальности. Пальцы чуть дрожали, но не от волнения, а от переизбытка чувств, которые рвались наружу, не находя выхода.
Воспоминание о её объятиях накрыло волной — мягкое, но мощное ощущение, будто он снова там: его руки вокруг ее талии, ее дыхание у его шеи. Это тепло не было жарким, как от гнева или страсти, — оно было тихим, почти домашним. И оттого ещё более пугающим: он не привык к такому.
Улыбка сама собой расползлась по лицу — не насмешливая, не защитная, а настоящая. Та, которую он прятал годами. Он чувствовал, как уголки губ тянутся вверх, и не мог (а главное — не хотел) это остановить. В голове крутилось: «Наконец то я ее обнял, я к ней прикоснулся». Простое действие, но для него — как победа, как подарок, которого он не заслужил.
Он мысленно прокрутил сцену снова и снова. И от этого становилось ещё страшнее: если это правда — значит, она действительно ему небезразлична. А это уже серьёзно.
Он резко нахмурился, пытаясь задавить улыбку. «Что со мной? Стою тут, как мальчишка, улыбаюсь, как дурак». В его мире такие эмоции считались уязвимостью, а уязвимость — это риск. Но тело не слушалось: сердце билось чаще, а в памяти снова и снова всплывали детали — мягкость её волос, легкий запах духов, тепло ладоней.