Мороженица для отмороженого эльфа

Пролог

Снег шел не прекращаясь уже несколько дней, но меня это не тревожило. Ну точнее как не тревожило: пробираться сквозь сугробы к автобусу, потому что зима вновь удивила коммунальные службы, было совсем не весело, но я и в этом находила плюсы. Это ведь бесплатное кардио! Оно бесплатное, а главное — по дороге на работу, а значит шикарная экономия и денег, и времени. Если все пойдет так дальше, то кто его знает, вполне возможно, мне даже удастся похудеть к Новому Году в ускоренные сроки.

Я вошла в цех по привычке: дверь захлопнулась за спиной, и в нос тут же ударил тот самый знакомый запах — сладкая, чуть кисленькая молочная нота, ванильная слабинка и прозрачная холодина морозильных камер. Лабораторный халат, резиновые бахилы, шапка, которую, как обычно, придётся снять и положить на крючок, пока не начнёт мешать в работе — этот ритуал у нас был почти религиозный. На плавающем табло над линией светилось время и номера смен: «Надежда — технолог — смена 2». Мне нравилось, что даже табло знает моё имя, пусть и в урезанном формате.

Утро обещало быть обычным, то есть насыщенным на мелкие катастрофы. В цехе всегда можно было найти занятие: то смесь не крутится, то сахарный сироп ведёт себя непредсказуемо, словно подросток в период гормональных горок, то одна из линий решит устроить симфонию скрежета. Но это была моя работа — я складывала ноты рецептур и наладок, и чем больше аккордов ломалось, тем интереснее становился концерт.

— Надя, как там наши сливки? — заглянула коллега Лена, держа в руках чек-лист, похожий на свиток судеб. Лена — человек строгих правил и волшебница хрустящих вафелек; без неё на смене было бы некомфортно, как без ложки в тарелке мороженого.

— Сливки себе нравятся, — ответила я весело, проверяя диаграмму вязкости на планшете, — пока держат температуру и новогоднее настроение. Но цех №3 сегодня капризничает: у них одна смесь решила быть пеной, а не мороженым.

Мы шутили, делали пробы и смеялись: все же праздник был уже на носу, и это чувствовалось. Коллектив у нас был словно одна большая семейка: строгая, но тёплая, потому и работа в радость и мороженое вкусное!

Пока я шла мимо холодильных дверей, по губам пробежала волна холода — как напоминание, что главная битва у нас всегда идёт с температурой и временем. Тем более что за неделю до Нового Года на поставках начались задержки: ваниль везли через три города, подсластители пришли с опозданием, а упаковка решила, что она хочет уже на каникулы. В общем, праздник для менеджера закупок и ад для производственника, но мы справлялись.

Я сунула руку в карман за перчаткой и заметила, что на планшете загорелся новый индикатор: «Аварийный запрос: морозильная камера 7 — повышение температуры». Это был звонок, который нельзя игнорировать. Камера №7 обслуживала ту самую линию, где хранились экспериментальные сорта: мята с лимончелло, малиновая карамель и наш хит этого года — «Зимняя радость», с крошками имбирного печенья. Я ускорила шаг, представляя себя спасительницей всего комбината от поломки и разорения.

Дверь в морозильную камеру многозначительно скрипнула и холод обрушился на меня плотной волной. Я включила налобный фонарь, который у меня всегда был при себе — в профессии технолога нельзя пренебрегать мелочами — и заглянула внутрь. Блоки льда, аккуратно уложенные в ящиках, казались привычными, но индикатор снова мигнул красным. Температура поднималась, а это было нехорошо: в таких условиях кремовая структура могла разрушиться, и это было бы катастрофой для текстуры мороженого.

— Кто там у нас дежурный по камерам? — крикнула я, пытаясь разглядеть цифры на панели управления. Мне ответил только тихий гул компрессора, который в последнее время начинал вести себя как человек, переживающий кризис среднего возраста: скрипел, постанывал, требовал внимания и делал глупости. Я подошла к панели управления, нажала на набор кнопок и услышала знакомое шипение — сначала как будто старый холодильник вздохнул, а потом звук стал неестественно резким, как будто в системе образовалась маленькая буря.

Панель мигнула зелёным — потом жёлтым — и тут же погасла. На месте цифровых значений появились странные, нечитабельные символы, похожие на пятна инея, собравшиеся в узоры. Я моргнула, перечитала цифры, нажатие на кнопку не давало ожидаемого отклика. Вдруг где-то в глубине камеры что-то тихо лязгнуло, а потом раздался тонкий, но отчётливый звук, похожий на шелест незаметных страниц, перелистываемых ветром.

— Это как? — прошептала я, потому что в такой ситуации принято говорить шёпотом, как перед важным экспериментом. Я протянула руку, чтобы нажать аварийную кнопку, но в этот момент панель, словно протестуя против моего вмешательства, выдала вспышку бледного голубого света. Свет был мягким, как рассеянный лунный, но внутри него проскальзывали игольчатые искорки, напоминающие мелкие звёздочки. Мне показалось, что я вижу в этом свете отражение — не своё лицо, а что-то другое: силуэт двери.

Дверь? В морозильной камере? Я оглянулась, ожидая увидеть кого-то из сотрудников, подшутившего надо мной, но рядом никого не было.

Тем временем свет на панели стал импульсным и, усиливаясь, начал отбрасывать тени по морозильной камере, превращая знакомые ящики льда в почти сказочные колонны. Я шагнула вглубь камеры — мороз ужалил кожу, но это было приятное, бодрящее жжение. Воздух вокруг светился, и с каждым моим шагом свет мерцал всё ярче, будто отвечая на интерес. Я подошла к тому месту, где обычно стоял блок охлаждения, и вместо привычной стены меня встретило — и да, это было странно — ровное полотно света, будто кто-то повесил занавесь из очень тонкого льда, в котором мерцали ниточки света.

Я потянула руку к этой занавеси, и пальцы мои погрузились не в лёд, а в нечто мягкое и тёплое, похожее на пар. Что это такое? Это ведь точно нарушение температурного режима!

Я вновь протянула руку в эту занавесь в попытках понять, что это вообще такое, как она начала меня натурально засасывать внутрь.