— Князев, у меня на столе твой брат. Пулевое. Очень близко к сердцу…
Он уже ответил, что выезжает, а я впала в ступор, слушая гудки в трубке. Сердце скакало в горле, руки тряслись и не слушались, пока пыталась выудить форму из шкафа…
— Ива Всеславовна!
Я вздрогнула, наконец, выхватив штаны.
— Что там?
— Остановка сердца. Реанимировали. Но мы его теряем.
— Черт! — рявкнула я, натянула рубашку и бросилась в операционную…
Не было операции сложнее в моей жизни. Я видела, как отчаянно борется Игорь за жизнь Стаса, как восстанавливает сосуды на остановленном сердце, и никто не мог сказать точно, запустится ли оно снова…
И только я знала, что все это — моя вина. И старалась об этом не жалеть. Нельзя было. Я знала, что делаю. Знала, что если не остановлю Стаса, он разрушит жизнь Игоря до основания, а я не могла больше на это смотреть. Игорь не заслуживал этого…
— Разряд!
Удар.
— Нет пульса.
— Еще разряд!
Удар.
У меня задрожали ноги, перед глазами потемнело.
— Нет пульса.
— Ива! — гаркнул Князев, и меня подбросило. — Помоги!
Зачем еще ведьмы в операционной? Чтобы не дать умереть кому-то, кого не смогли убить несколькими часами ранее.
Я вскинула руку…
… и всадила в умирающего пациента самое страшное заклинание, которое пришло мне на ум в эту секунду…
— Есть пульс! — констатировал Князев.
А я медленно осела, проваливаясь в темноту. Последнее, что слышала — шелест собственного пульса в ушах, который точно совпадал со звуком датчика, подключенного к пациенту на операционном столе.
Я обязательно об этом пожалею.
Но это будет потом.
Так странно начинать жизнь заново…
Почему-то в том, что я умер, сомнений не было.
Первый вдох принес боль. И запахи… Много… В основном что-то лекарственное. Металлический привкус на языке хотелось запить.
Очень хотелось пить…
Но все это показалось неважным, когда пространство разодрало единственным звуком в тишине — мерный писк будто отсчитывал что-то…
Сердцебиение.
Я вспомнил, как услышал выстрел. И боль. Такую боль я еще никогда не чувствовал. Будто грудную клетку пронзило раскаленным прутом и вскипятило кровь. Последнее, что я помнил — как сердце пытается выдраться из груди. В таком состоянии уже не обернуться зверем, не спасти себя.
Тот, кто в меня выстрелил, совершенно точно меня убил…
Поэтому жизнь началась заново. Определенно.
— Стас, ты меня слышишь?
Я попробовал пошевелиться и мотнуть головой. Получилось. Хотя будто стоило всех сил. А открыть глаза — последних их остатков. Но мне не нужно было смотреть, чтобы знать, кто стоял рядом.
— Операция прошла успешно, твое сердце в порядке, — официально констатировал брат. — Будет.
Ну почему меня удивляет, что оперировал именно он? Я же сам приперся к нему в больницу. Удивляло ли то, что меня, наконец, подстрелили? Нет. Я потерял бдительность. Слишком много всего случилось в последние дни, и я забыл о приоритетах.
Когда увидел Игоря у отца, подумал, что убью его. Был уверен, что он наговорил отцу обо мне всего. А он ни слова не сказал, как выяснилось. Ему просто было плохо. И он приехал домой.
Тогда я впервые осознал, что мать он отобрал не у меня прежде всего. У меня ее и так не было. Давно. Он отобрал ее у себя, и ему ничего не осталось больше. И ехать некуда.
— Мне нужен кто-то из отдела, — прохрипел я и тяжело сглотнул. — Чтобы им дали знать…
Очертания брата расплылись между ресницами. Я видел, как он то ли кивнул, то ли покачал головой.
— Повезло, что ты оказался рядом с хирургией, — заметил он многозначительно.
Я усмехнулся, и губы запекло, стоило потянуть их в стороны.
— Я шел к тебе, — выдавил хрипло. — Отец просил с тобой увидеться.
— Понятно, — равнодушное.
Игорь молчал долго.
— Кто мог в тебя стрелять? — спросил наконец.
— Я — не только дерьмовый брат. — И я облизал губы. — У меня много врагов.
— Тебе пока нельзя принимать посетителей. Все очень серьезно, Стас. Ты едва не погиб.
— Это серьезно только для тебя, Игорь. — Боль никак не способствовала оттоку желчи в голосе. — Твоему чувству вины еще одну смерть в семье не пережить…
— У тебя бы уже не было возможности этим насладиться, — огрызнулся Игорь. — Отдыхай.
— Куда ж я денусь, — проворчал в его спину и растекся по подушке, чувствуя адскую усталость.
Тишина неприятно сдавила голову тисками. И только звуки датчиков немного разгоняли эту тяжесть. Я прикрыл глаза и прислушался. Сердце билось в груди ровно, и это показалось непривычным. Раньше я не чувствовал его вовсе. А теперь ощущал так, будто бы оно было живым — щекотало внутри, пульсировало…
А когда подумал, что Игорь наверняка позвонит отцу, оно как-то неприятно ударилось о грудную клетку и забилось быстрее…
***
— Как он? — Я подняла взгляд на Князева.
Игорь хмуро изучал мою кардиограмму.
— Нормально, — отмахнулся, не давая сбить себя с толку. — А вот ты беспокоишь. Может, отдохнуть нужно, Ива?
— Наверное, — вздохнула я, спуская ноги с кушетки.
— Куда ты собралась?
— На обход.
— Ива, — угрожающе прорычал Игорь, преграждая мне путь с кушетки. — То, что ты ведьма, никак не гарантирует тебе иммунитет от истощения. У тебя анемия. И это — лишь следствие, а не причина усталости.
— Я приму к сведению, — злилась я. Сегодня все это бесило как никогда. — Князев, ты нужен кому-то, или у меня устаревшие сведения?
Игорь тяжело вздохнул.
— Это — не основание лишать меня тут авторитета. Я назначил тебе железо капельно. Ива… — Он взял меня за плечо и заглянул в глаза так, как мог только он. — Что происходит? Когда ты запустила программу самоуничтожения и по какому поводу?
Я прикрыла глаза, силясь не расплакаться.
Когда-когда?..
Когда ты объявил, что у тебя есть Яна.
Нет, конечно, мужчина не должен сам догадаться, что его кто-то любит до потери пульса. Но пульс этот я позволяла себе терять только, когда Князева нет поблизости. Играть друга годами сложно. Но оборотни не влюбляются в ведьм. Как и ведьмы — в оборотней. А если и возможны исключения, то только с какой-то одной стороны…
У нас двоих этим исключением стала я. Игорь же считал меня лучшим другом. И я надеялась, что мне этого хватит. Я изо всех сил старалась помнить, что он рано или поздно выберет себе женщину для создания семьи, а я навсегда останусь для него особенным другом. Этого должно было быть достаточно.
Только достаточно мне не было. Мне было так плохо, когда я видела страдания Игоря, что готова была на все, чтобы хоть одному из нас стало хорошо. Проблема оказалась в том, что я не знала, насколько сильно влюблена. А когда увидела его брата на парковке возле больницы, даже не задумалась о выборе. Методичное изматывание, которое устроил ему Стас, измучило Игоря, и я не могла больше на это смотреть...
Мне было слишком больно.
— Ива? — тихо позвал Игорь.
Я перевела на него взгляд, не в силах больше скрыть свою растерянность и апатию. Весь смысл, который у меня остался — это работа. В этом мы с Игорем очень похожи.
— Я же завотделением, — шмыгнула я носом и расправила плечи. — Главная, помнишь? Так что, спасибо, Князев, за назначения. Но тебе, кажется, пора.
— Я, вообще-то, тоже тут работаю, — усмехнулся он.
А я замерла, глядя в его глаза. Почему именно сейчас стало так невыносимо в них смотреть? Потому что я перешла черту. Решила, что могу решать, кому жить, а кому — нет.
— Кстати, состояние Стаса радует. Чем ты в него зарядила?
Я собралась и выбежала из больницы так, будто за мной черт гнался. Понимала, что нужно успокоиться, но не выходило. А хуже всего — сердце младшего Князева разгонялось не от того, что нервничал он! Такому матерому волчаре наши перепалки никогда бы не пошатнули ни одного нерва.
Я продолжала его убивать. Медленно. И неизвестно, успеет ли восстановится его сердце прежде, чем не выдержит моего чувства вины. Пришлось принять успокоительного и добавить адреноблокатор, чтобы дать нам обоим передышку. А мне — время все выяснить.
У палаты Стаса дежурила охрана больницы и те, кого выставил следственный отдел. Князев вызвал следователей сразу, но те пока что колупались на территории больницы и за ее пределами, хоть и предупредили, что будут приглашать врачей на беседу. Но Стаса я не стала ставить в известность, чтобы не закатывал глаза. В то, что на такую занозу в заднице могли покуситься, я ни капли не сомневалась. Похоже, его послужной список лишь начинается тем, что он сволочь и плохой брат. Стоило выяснить о нем больше, чтобы понять, кому именно я отдала свое сердце.
Но сначала следует разобраться с тем, что именно я натворила с этим заклятьем.
Лужи захлюпали под ботинками, зачавкали мокрым снегом. Перед глазами все смазалось в серую бетонную массу. Я не стала садиться за руль. Машину в центре не бросить даже с ведьминскими способностями. Там даже дорожные камни не гарантировали возможность проехать. Теперь, вжатая в стенку троллейбуса, я смотрела на то, как распластанные по стеклу снежинки неминуемо обращаются в капли и стекают вниз, оканчивая свой бесславный путь где-то в грязном резиновом желобе.
Как я до этого дошла? Сейчас следователи начнут разнюхивать произошедшее, а если подключится Горький, то мне не уйти от ответственности. Уж он точно размотает, что это я стояла в тени здания и стреляла в Князева-младшего. Может, прийти с поличным?
Нет. Я замела следы отлично…
Стало тошно. Будто и правда профи-киллер.
Картинка перед глазами погрузилась в темноту, и я не сразу поняла, что спрятала лицо в ладонях.
Нельзя признаваться. Игорь плохо переносит чувство вины. А в том, что я такая идиотка, он не виноват. Вот же Князев-младший позлорадствует, когда узнает, что не его враги уложили его в холодную лужу с пулевым на пару сантиметров от сердца…
— Девушка, вам плохо? — поинтересовался кто-то позади.
— Нет, — покачала я головой и оттолкнулась от стекла. — Пропустите, пожалуйста…
На улице начал трезвонить мобильный. Привезли новых пациентов, и привычная круговерть решений помогла мне донести ноги до Исследовательского центра без нового витка самоуничижения. Только когда вдруг на экране мобильного высветился номер Горького, ноги подкосились. Я тяжело сглотнула и прижалась к стенке коридора перед проходной.
— Давид?
— Ива, привет.
— Привет, — хрипло каркнула я.
— До меня тут докатилось дело о покушении на Стаса Князева.
— Да. Я так и думала, что ты узнаешь…
— А почему ты не сказала?
— Не было времени. Он то умирает, то снова восстает. Тяжелая вышла ночь.
— Понятно. А прогнозы?
Если бы я знала. Только в груди вдруг все сжалось до визга, застрявшего в горле. Пришло осознание, что я не вывезу сама. Захотелось признаться во всем Давиду и сдаться на милость. Собиралась же нести ответственность…
— Пока сложно говорить, — выдавила кое-как.
— Ива, что с тобой? — насторожился Давид.
— Устала. Очень… — просипела я.
— Может, увидимся? Беспокоишь…
— Князев уже взял меня в оборот. — Я кое- как отлепилась от стенки и прошла в сторону проходной. — Так что я под присмотром. Назначил капельницы…
— Мне все равно ехать к вам. Хочу тебя увидеть.
— Ладно…
В аудитории оказалось пусто, и я, звонко постучав в дверной косяк костяшками пальцев, привлекла внимание преподавателя, сидевшего у стола.
— Карл Алексеевич…
— Ива, — поднял он взгляд от бумаг, — проходи.
Мой преподаватель по вспомогательным манипуляциям, как мы называли использование способностей, профессор Карл Алексеевич Видальский был ведьмаком в летах. Я написала ему утром, и он, к счастью, нашел время со мной увидеться. Мы встречались регулярно. Я любила собирать для профессора интересные случаи и обсуждать их за чашкой чая в тишине стен института. Область вспомогательных манипуляций постоянно развивалась и совершенствовалась благодаря сотрудничеству с практикующими врачами. Карл Алексеевич давно не практиковал, но занимался историей заклятий и собирал техники заклинаний, изучая древние записи и расшифровывая старинные дневники.
Собственно, то, что я сделала со Стасом — недоказанное по эффективности заклятье, нерекомендованное к применению и находившееся на стадии разработки и изучения. Оставалось только убедить старика, что я не всадила это заклятье в умиравшего, а просто заскучала настолько, что решилась на изучение. Дерьмовая идея, конечно, но выхода не было.
— Ты будешь как обычно черный с бергамотом? Или покрепче?
— Покрепче, — улыбнулась я вымученно, чувствуя прилив усталости. Бессонная ночь давала о себе знать. — Можно кофе с коньяком. У меня сегодня выходной.
— Что, нет перерыва у полевых бойцов? — крутанул он колеса инвалидного кресла и направился к дверям сбоку.
— Не предвидится. — Я поплелась я следом.
В небольшой комнате все было завалено книгами, и только стол у окна еще держал место для электрического чайника и подноса с чашками. У каждого посетителя чашка была своя.
— Ты не надумала преподавать? — Профессор потянулся за белой фарфоровой чашкой в дальнем углу подноса.
Давно меня не было.
— Не знаю, — пожала я плечами, освобождая стул от книг.
— Может, позже?
— Да, наверное.
— Так что случилось?
Я поставила стул и стянула куртку.
— Пациент был один. В общем, я вдруг вспомнила ту энергетическую манипуляцию, когда целое сердце является проводником для поврежденного. Помните? Мы много с вами его изучали…
Ночью в стенах больницы было тихо, и от этого каждый звук нервировал. Я слышал, как переговаривается охрана за дверью, как шаркает тапками медсестра и как скрипит ее тележка. Я лежал в этой какофонии и думал о сегодняшнем дне. Семен доложил мне, что Карена сразу увезли, а Горький ответил, что парень в тяжелом состоянии. И уже когда пришел Игорь, я узнал, что Карена прооперировали и что он уже в реанимации. Я заполнил на него документы как опекун и ответил на вопросы, главный из которых был о его зависимости.
— Я не хочу, чтобы к нему относились предвзято, — сказал я Игорю, протягивая бумаги. — Они — дети и не виноваты в том, что ими манипулируют.
— Никакой предвзятости не будет, — заверил меня брат и неожиданно добавил: — Я тебя совсем не знал…
А у меня вдруг не нашлось желания привычно излить ему на это порцию желчи. Игорь молча кивнул, так и не дождавшись моей реакции, и ушел.
И вот теперь я валялся в одиночестве в палате и думал, почему я так и не поговорил с ним. Ведь это была главная цель моего приезда. Я покачал головой, неприязненно морщась. Вел же себя весь тот день как полный идиот. Зачем я приехал в больницу, а не позвонил Игорю и не назначил встречу? Я не знал, смогу ли выполнить просьбу отца и покончить с враждой. Мне нужно было найти повод не встретиться с братом. Вот и результат. И, даже находясь тут между тем светом и этим, я так и не решился на то, чтобы что-то поменять в наших с Игорем отношениях.
Часы на стене показывали полночь, когда вдруг двери в палату бесшумно открылись, и внутрь просочилась Ива. В безразмерном спортивном костюме, белых кроссовках и с кофе.
— Ты чего не спишь? — остолбенела она под моим вопросительным взглядом.
Только морду мою вдруг перекосило от улыбки, а в груди потеплело. Ведьма выглядела чертовски уютно. Может, карты принесла?
— Тебя жду, — проследил я за ней взглядом. — Где только тебя черти носили?
— Не помню, чтобы мы собирались встретиться, — заявила она, привычно ершась, и прошла к креслу.
— А мой кофе где?
Ведьма оглянулась на меня недоуменно:
— Тебе спать положено!
— Тебе — тоже. Ты спишь вообще когда-нибудь?
— У меня бессонница.
— У меня, видимо, тоже. Принеси, пожалуйста, кофе.
— Выглядит так, будто ты меня дрессируешь носить тебе кофе. Прямо как собаку — тапочки в зубах.
— Будет шанс закрыть долги друг другу взаимозачетом, разве плохо? Я буду капучино. Молоко на ночь расслабляет. Правда, есть кое-что получше молока...
— Когда уже на тебя покусятся? — проворчала Ива и вышла из палаты.
И я даже соскучился, когда она, наконец, вернулась.
— Я уже почти раскаялся, что отправил тебя на другой конец Москвы за кофе. — Ива едва отреагировала, погруженная в мысли, и я обеспокоился: — Что-то случилось?
— Десять разных событий. — Она протянула мне стаканчик. — Тебе все перечислить?
— Не шипи, — поморщился я, улыбаясь. — Мне все равно нечего делать. Расскажи.
Она устало потерла шею, усаживаясь в кресло. И не просто усаживаясь, а поджимая под себя ноги и едва не сворачиваясь клубком. Я улыбнулся.
— Я что-то смешное сказала? — глянула она на меня исподлобья, рывком вытаскивая край длинной толстовки из-под себя.
— Я своим мыслям.
— Начинаю завидовать им.
— У Карена как дела? — поинтересовался я серьезно.
— Выкарабкается, — вздохнула она. — Пришел в себя. Последние показатели удовлетворительные. Сейчас спит.
— Ты у него была? — восхищенно усмехнулся я.
— Да. Твой кофе остынет, пока ты будешь болтать… — И она так уютно зевнула, что мне захотелось оказаться рядом и подставить плечо, чтобы она уложила на него голову.
— Я тебе очень благодарен. И прости, что обозвал «придурочной»…
— Я не буду извиняться, хоть и не помню, обзывала ли я тебя…
— И я не помню.
— Ты вел себя как идиот. Кому бы стало лучше, если бы ты умер?
— Я чувствовал себя нормально. Не в первый раз приходится подниматься с койки и куда-то нестись…
— Сердце — не игрушка, Стас. Не думаю, что тебе его собирают каждое полнолуние.
— Тонко, — усмехнулся. — Спасибо, Ива.
— Это мой долг, — отмахнулась она.
Кофе оказался отличным. С горчинкой. Но, стоило поймать на себе беглый взгляд ведьмы, я разочарованно скрипнул зубами и смял стаканчик:
— Ну и сколько мне осталось?
— Что? — невинно захлопала сучка глазами.
Не знаю, что сильней ударило по самолюбию. То, что ей со мной скучно, или то, что она меня провела.
— Ты мне снотворного подсыпала?
— Да.
— И кто скрасит тебе бессонную ночь? — нагло усмехнулся я.
— Ты себе льстишь, — фыркнула она.
— Ну зачем ты решила от меня сегодня избавиться? — разочаровано покачал я головой. — Может, это был наш последний шанс понравиться друг другу.
— Этот приют за городом впечатлил, — задумчиво призналась она. — Я хоть и не успела полноценно осмотреться, но… то, что ты делаешь для этих детей, вызывает уважение.
Услышать такое оказалось непривычно. Я не говорил о подростках кому-либо, кто мог бы за это меня похвалить. Ну, кроме отца. Он помогал мне с ними.
— Я это делаю не для того, чтобы кому-то нравиться, — ощерился я.
— Как хочешь, — пожала она плечами.
— Бесишь, — глупо злился я, сужая на ней глаза.
Только рот вдруг наполнился слюной, а ведьма озадаченно разомкнула губы. Определенно для какого-то ехидства, но ей шло. Губы у нее что надо… До чертиков захотелось обломать ее с этим коварным планом и не поддаться снотворному.
— А ты знала мою мать? — поинтересовался я.
Ива серьезно посмотрела на меня, покусала свои притягательные губы, будто пытаясь понять, зачем я спрашиваю и в чем подвох.
— Да, — ответила, наконец, настороженно.
— Расскажи о ней.
Она растерялась.
— Что… что мне тебе рассказать? — поежилась, будто ей вдруг стало холодно, и обхватила стаканчик с кофе тонкими пальцами.
Я мрачно смотрел исподлобья на брата, пока тот слушал мое сердце. Казалось, оно вибрировало в груди от глухого раздражения, которое я испытывал от присутствия Игоря рядом, и эта эмоция не была связана с моей застарелой к нему претензией. Но даже осознание этого не заставило сдержать язык за зубами.
— Что у тебя было с Ивой? — потребовал я, когда он стянул стетоскоп с ушей.
— Говорил с ней с утра о твоей регенерации, — рассеяно отозвался он. Показалось, и правда не понял вопроса, погруженный в мысли.
— Я не об этом, — процедил. — Ты правда ни черта не видишь?
Игорь перевел на меня взгляд, в котором, наконец, прояснилось от понимания.
— Даже не думай о ней, — понизил он голос угрожающе.
Я усмехнулся:
— А кто о ней подумает? Ты, кажется, сейчас должен быть занят другой женщиной.
— Стас, ну вот какого черта ты ищешь новый повод?..
— Не льсти себе, — огрызнулся я.
— Тебе правда доставляет удовольствие лезть в мою жизнь? — сузил он глаза, жестко чеканя слова. — Не хочешь начать жить своей собственной?
— Так Ива — тоже твоя жизнь?
— Она — мой друг. И очень дорога…
— Ей вообще не нужна твоя дружба, — начал было я, когда дверь вдруг открылась, и в палату вошел отец.
Игорь обернулся:
— Привет, пап.
Отец кивнул, неодобрительно глядя то на меня, то на Игоря. Слышал нашу перепалку, не иначе.
— Спасибо, что сообщил, — обратился он к Игорю. — А охрана эта вся…
— Я могу быть в опасности, — опередил я Игоря, собравшегося держать слово за меня. — Привет.
Отец прошел к нам, и Игорь подкатил ему стул:
— Идет на поправку. Сегодня значительно лучше.
— Хорошо, — кивнул отец благодарно.
— Будешь кофе? — Брат нашел повод дать нам поговорить.
— Да, спасибо.
Когда он вышел, все раздражение испарилось, оставляя мне приступ острого чувства вины перед отцом.
— Как ты? — обеспокоено посмотрел он на меня.
— Сегодня отлично.
— Не так я просил тебя наладить отношения с Игорем… — покачал отец головой.
— Я остался верен себе, — усмехнулся я.
— Но если серьезно — насколько для тебя тут безопасно?
— Слушай, тут еще и Горький взялся за это дело, — нехотя сообщил я, но отца это должно успокоить лучше всего. — Никто не решит вопрос с моей безопасностью надежней. Наверняка же еще и «наведьмачил» чего…
— Это хорошо.
— Как дети? — решил я сменить тему.
— Нормально все. Мелкие учатся, старшие работают. Дома порядок. Семен хорошо заправляет. Я даже не лезу почти, отчет проверяю изредка. Вот только Карен всех обеспокоил, но Игорь сказал, что мальчик поправится…
— Да. Благодаря одной… — неожиданно даже для себя вставил я, — подруге Игоря.
Только не смог подобрать худшего словосочетания, и это снова странным образом вскипятило кровь.
— Ива, — неожиданно назвал имя отец. — Я знаю ее немного понаслышке. Хорошая девушка. И хирург отличный.
— Ты знаешь ее? — оживился я.
И сам не заметил, как упустил ту самую секунду, в которую еще можно было ускользнуть от его проницательного взгляда.
— Только из редких рассказов твоей матери. — Отец склонил голову немного на бок, заинтересовано в меня всматриваясь. — Что, часто с ней тут видишься?
— Она — мой хирург, — отвел я взгляд. — Конечно, вижусь. Вернее, это они все со мной видятся. Она, Игорь, Горький…
— Ну, придется полежать немного, Стас. Тебе на пользу, по-хорошему. Если бы не вся эта охрана и угроза…
— Все будет нормально.
А на язык рвалось совсем другое. Хотелось попросить его присмотреть за моими беспризорниками в случае чего, но я даже думать эту мысль боялся, чтобы не отразилась во взгляде. Все же способность читать чужие мысли у нас с братом не от целебного загородного воздуха взялась. Отец умел видеть насквозь. Я иногда думал, что, может, поэтому мать не смогла жить с ним? Наверное, нелегко быть не в состоянии скрыть от партнера хоть что-то… А, с другой стороны, зачем такие отношения, в которых нужно что-то скрывать? Наверное, я никогда не пойму.
Мы говорили о делах приюта, когда вернулся Игорь с кофе. Для отца и себя. Мне никто не предложил, но я и рад был оставить эту привилегию Иве. Не терпелось увидеть ее снова. И снова выпросить у нее кофе. Пусть сыпет в него все, что ей вздумается. Только Игорь посматривал на меня враждебно, а когда отца проводили к Карену, вернулся к взрывоопасной теме.
— Я надеюсь, ты меня услышал по поводу Ивы.
— Чем ты можешь мне угрожать? — усмехнулся я нагло. — Нет, я тебя не буду спрашивать.
— Я отстраню ее от твоего лечения.
— Попробуй ей это скажи, — наслаждался я, усмехаясь. — Думаю, она пошлет тебя дальше, чем ты можешь себе представить. И туда тебе дорога.
— Стас, я тебя предупредил. Сделаешь ей больно — ответишь.
— Больно все это время ей делаешь только ты, а я отвечать буду перед ней. Не лезь.
— Не твое дело.
— Не тебе решать.
И я не знаю, чем бы это кончилось, если бы на пороге палаты не возник объект спора.
— Что тут происходит? — обескураженно вопросила Ива, замерев у входа, а я перевел на нее взгляд и задержал дыхание от восхищения.
Такой я ее еще не видел. Ну просто запретная мечта каждого пациента в этой больничке! Одета по деловому в шикарный офисный костюм с юбкой, которая открывал мне новый вид на ее длинные ноги. И контрольный в голову — каблуки. Невысокие, но и этого было достаточно, чтобы начать капать слюной на одеяло. Я с трудом вернул взгляд на ее лицо, еле вспоминая, что надо сделать вдох. И не смог сдержать усмешки. Ведьма все же не простила мне обидных слов и решила меня убить, порвав мне сердце своим сексуальным прикидом? Даже докторский халат поверх ничего не портил. Наоборот.
Игорь моего восхищения, к его счастью, не разделял. Повернулся к Иве и сложил руки на груди, хмуро на меня поглядывая. Ну давай, сообщи ей о своем решении, а я посмотрю, как эта сногсшибательная женщина тебя приложит мордой об стенку…
Когда адреналин схлынул, стало нехорошо. Мне показалось, я даже отключился, а потом почувствовал, как Ива меня трясет.
— Стас… Стас, не отключайся… — Ее голос дрожал. И это вытолкнуло меня из полудремы.
— Я силы экономлю, — прорычал и едва не выпал из дверей ей в руки.
— Черт! — Она подхватила меня под руку, и та отдала болью, от которой едва не отнялась половина тела.
Я скрипнул зубами, сдерживая стон и огляделся. Кладбище? Или у меня уже предсмертные глюки?
— Горький живет на кладбище? — проморгался я, оглядываясь.
— Да, — отстраненно ответила Ива, явно оценивая, могу я стоять или отходить ей не стоит.
— Я в норме, — огрызнулся и направился к калитке. — Ну и дыра…
Тут пахло сыростью, прелой листвой и немного дымом. С кладбища наползал туман, подбираясь к машине и сочась через деревянный забор.
— Это место неплохо подойдет для твоего плана, насколько я его вообще понимаю, — донеслось до меня раздраженное. Хлопнули двери — в тишине вышло оглушительно.
— Мне кажется, или ты не одобряешь мой план? — проследил я за ней хмуро, когда она обошла меня и опустилась на коленки перед калиткой. — Что ты делаешь?
— Ищу ключи…
— Откуда ты знаешь, где ключи?..
Но ведьма не снизошла до ответа. Ключи она действительно нашла, открыла калитку и посторонилась. За дверью виднелась вымощенная дорожка к мрачному дому. Ну просто как в фильме ужасов.
— Только не говори, что мы сейчас должны разделиться…
— Не думаю, что ты в состоянии сейчас на такие маневры. — Наверняка, закатила глаза, а я запоминал это все, чтобы предъявить счет. Хорошо отвлекало от боли.
Значит, в то, что ей надо уносить ноги от киллеров, она не верит. И считает, что у меня паранойя, а ей нужно позвонить Горькому, вызвать бригаду и, наверное, для полного счастья еще и Игорю нажаловаться.
В доме, вопреки ожиданиям, оказалось очень неплохо. Современный ремонт от порога, и никаких трупов, паутины и битых окон на полу.
— А Горький — любитель нагнать драматизма…
Ива уверенно прошла по коридору и скрылась в какой-то комнате. И снова меня это задело — откуда женщина может знать, где у мужика ключи хранятся, и в какой стороне нужное ей место в доме?
— А я смотрю, у тебя богатый опыт любовных похождений. — Комната оказалась кухней. Я прошел в нее, стараясь держаться поближе к стенке. — Горький? Правда?
Ива даже не глянула на меня. Над кухонным столом горела лампа, а ведьма выворачивала все из своего узла, остервенело в нем шарясь и раскладывая необходимое.
— Раздевайся, — приказала нервно.
Бесило. То, что она не считает, что должна мне что-то объяснять, и продолжает командовать. В груди набухала жгучая злость, неплохо обезболивая.
— Раздевайся! — повторила она с нажимом и направилась к раковине.
А хороший стимул не попадаться больше под пулевые! Заколебало быть ее пациентом! Я попробовал потянуть футболку через голову, но по итогу разорвал ее на части и стянул с себя ошметки. Все равно запах бесил…
— Садись, — поставила она мне стул. — Постарайся не потерять сознание.
— Да раз плюнуть, — огрызнулся я, усаживаясь к ней спиной. — Может, мне лучше сразу лечь на пол?
— Держись за спинку стула.
— Грызть можно?
— Не стоит портить мебель.
— Тут есть алкоголь?
Я уложил голову лбом на руки, а Ива, судя по звуку, открыла попеременно несколько шкафов и вскоре поставила передо мной бутылку виски.
— Ты меня совсем ни во что не ставишь? — усмехнулся я. — Из горла? Правда?
— Князев! Заколебал уже манерничать! — вспылила она, но вскоре рядом с бутылкой встал стакан.
— Вот так бы и сразу. — Я занял руки откупориванием бутылки. Принюхался, глянул на этикетку, одобрительно хмыкнул. В этот момент Ива плеснула чем-то на рану, и я едва не выронил бутылку, ругнувшись через стиснутые зубы. — Я еще не обезболил!
— Ты не хуже меня знаешь, что это не сильно тебе поможет, — ворчала она, сосредоточенно прощупывая спину вокруг.
— Может, оставить пулю?
— И сколько ты себе такого оставил?
— Вроде, ни одной. Но знаю, что заживает…
И я пригубил виски из бокала. Мда, никогда еще у меня не было к алкоголю такого аккомпанемента.
— Терпи, — скомандовала ведьма, и я вцепился в стул, пытаясь не раскрошить зубы.
Тело взмокло так, будто она меня из ведра облила. Затошнило. Я нашел мутным взглядом бокал и опрокинул в горло все его содержимое.
— Стас, еще потерпи…
— О, ты сжалилась, или мне кажется? — Злость на нее обезболивала немного лучше, чем виски. В этом я утвердился. А агрессия — и того лучше. — Холодная ледяная сука ты, Ива!
Она не осталась в долгу, ковырнув меня по ощущениям раскаленным прутом. Я взвыл, стискивая пальцы до боли и почти не услышал, как в раковине звякнул металл.
— Молодец, — хрипло похвалила она и, видимо, залила рану антисептиком… а я оставил на стуле глубокие борозды от когтей, зарычав от боли. Только ведьма вдруг вцепилась мне в плечо и коротко сжала: — Тише-тише, все уже позади…
Я опешил от ее внезапного порыва. Чувствовал, как тряслись ее руки и как подозрительно шмыгает она сама.
— Что с тобой? — просипел, пытаясь оглянуться. — Ива?
— Не дергайся! — прошипела она дикой кошкой. — Повязку осталось наложить!
Я шумно втянул воздух, буравя мрачным взглядом бутылку на столе. Кухня наполнилась моим тяжелым дыханием и ее частыми всхлипами.
— Налей мне виски, — приказала она.
Не попросила, а именно приказала.
— Я тебе не ассистент в операционной, — прорычал, смаргивая пелену в глазах.
Послышался презрительный смешок.
— Вот же я дура… — завибрировал ее голос от начинавшейся истерики. Ива принялась скидывать медицинский мусор в ведро, и по нервам забарабанило глухими методичными ударами. — Какого черта тут только делаю?! Не надо было тебя слушать! И пулю вытащить нормально в операционной, и Горького дождаться в больнице!