Мой Дракосанта. Отребрендить полностью

1. Новый год в стилистике абсурда

— Светлана Игоревна? — я замерла на пороге. — Вы что делаете?
Будущая свекровь обернулась.
Она стояла на небольшом стульчике — рискуя проломить его к чёртовой матери — и держала в руках красный шар. С моей ёлки.
— А, Ангелина. Здравствуй, дорогая, — лицо благостное, спокойное, как у Будды после сеанса массажа. — Я разбираю ёлку.
Пауза. Я попыталась переварить услышанное.
— Разбираете. Мою ёлку.

Я ещё минуту назад поднималась по лестнице, считая ступеньки — сто двадцать восемь, девятый этаж без лифта.
Нормальное завершение четверга. Сарказм.
Я думала о горячем чае.
О том, что можно тупо лечь лицом в подушку и забыться.

Не думала о том, что дома будет цирк.
— Эти шары мы подарили в прошлом году, — Светлана Игоревна аккуратно уложила красный шар в коробку, словно укладывала младенца в колыбель. — К тому же, какой смысл оставлять всё это тебе? Ты же будешь встречать Новый год одна. Родни нет, подруг нет. Работа только.
Она спустилась со стульчика. Оглядела меня с ног до головы взглядом оценщика на барахолке.
— Одно слово — курица.
Две недели до Нового года.
Два часа назад меня пытались превратить из начальника отдела в рядового маркетолога с записью в трудовой “техник”. Четверг выдался насыщенным.
А теперь вот это.
— Курица, — повторила я медленно, пробуя незнакомое слово на вкус.
— Ну да, — кивнула Светлана Игоревна, будто объяснила всё предельно ясно. — Максим — орёл. Гордая, сильная птица. Ему нужна пара под стать. А ты… — она поджала губы. — Ты работаешь. Постоянно. Он звонит — занята. Приходит домой — ты за компьютером. Мужчине нужно внимание, Лина. Тепло. Забота. А не эти твои… рисуночки.
Рисуночки.
Работа на стыке дизайна и маркетинга — сложная, выматывающая, требующая мозгов и таланта.
Для Светланы Игоревны — рисуночки.
Я ничего об этом не знала, пока её тридцатипятилетний сын не решил расстаться со мной через маму. Даже не по СМС. ПО МАМЕ!!!

Светлана Игоревна подхватила коробку и величественно двинулась к двери. Королева, покидающая поле боя.
— Ключи оставлю на тумбочке. Удачи тебе, Лина. Надеюсь, карьера согреет тебя холодными зимними вечерами.
Дверь хлопнула.
Я осталась одна. С голой ёлкой посреди комнаты. И с острым желанием засмеяться.
Что я и сделала.

Сначала тихо. Потом громче. Потом на полную катушку, сползая по стене на пол. Смеялась до слёз, до икоты, до боли в животе.
Когда закончила, умылась холодной водой и пошла подсчитывать убытки.
Микроволновки нет. Штор нет. Почти вся одежда испарилась — хотя зачем она Светлане Игоревне при её габаритах, загадка природы.
Запасливая женщина. Хозяйственная.
Переоделась в единственное чистое — толстовку с пентаграммой, грех молодости. Зато тёплая. Немного поплакала — тихонько, чтобы соседи не слышали.
А когда слёз не осталось, поняла — не могу здесь находиться.
Душно.
Натянула куртку и вышла.

Москва сияла.
Декабрь, вечер, минус десять.
Гирлянды на зданиях, витрины в мишуре, пары под ручку, дети со светящимися игрушками. Весь этот праздничный феерец, от которого хочется либо напиться, либо уехать на необитаемый остров. Я шла наугад. Просто шла. Руки в карманах, взгляд в асфальт. Город ликовал, а я была как привидение на этом карнавале.

Я свернула в парк. Тут было тише. Снег на деревьях, фонари, тишина. Только где-то вдалеке играла музыка — наверное, каток.

Я дошла до пруда и остановилась. Лёд. Отражение огней. Красиво, холодно, пусто.

Может, правда стоило меньше работать?
Может, я сама виновата?
Может…

И тут что-то дёрнуло.
Внутри. Не больно — странно. Будто кто-то потянул за невидимую ниточку, привязанную к груди.
Я замерла.
Дёрнуло ещё раз. Сильнее.

— Какого…

Мир поплыл.
Я попыталась сделать шаг — ноги не слушались. Воздух вокруг завибрировал, как будто кто-то включил басы на полную. Фонари размылись в сплошные пятна света.
А потом меня потянуло вверх.
— Эй! ЭЙ! — заорала я, дёргаясь, как рыба на крючке. — Я НЕ ДАВАЛА СОГЛАСИЯ!

Земля уходила из-под ног. Я взлетала. Реально взлетала. Москва съёжилась внизу — огоньки, крыши, люди-точки.
И тут — БАХ!

Удар током. Или молнией. Или хренью, о которой я даже не знала, что она существует.
Всё погасло.

Я упала.
Не в переносном смысле, типа «жизнь покатилась под откос» — хотя это тоже произошло сегодня, причём дважды. Нет, я упала по-настоящему. Летела вниз, кувыркалась в воздухе, как носок в стиральной машине, и единственная мысль, которая пронеслась в голове, была: «Больно будет, мать твою».

А потом — БАХ.
Жёсткое приземление. На спину. На что-то твёрдое и холодное. Воздух выбило из лёгких так, что я несколько секунд просто лежала, хватая ртом воздух, как рыба на суше, и пыталась сообразить, жива ли я вообще.

Жива.
К сожалению.
Я медленно села, потёрла ушибленный копчик и огляделась — и обалдела так, что на несколько секунд забыла даже про боль.

Я сидела посреди зала.
Огромного. Круглого. С потолком, который уходил куда-то в стратосферу. Стены — из белого камня, гладкого, будто отполированного до блеска. Колонны — резные, массивные, витые, как у какого-нибудь средневекового собора, только без крестов и ангелов. Вместо них — странные узоры: снежинки, переплетённые с языками пламени, звёзды, кристаллы.

Огромные арочные окна, через которые лился яркий, почти ослепительный свет. Я прищурилась и разглядела за ними снег. Море снега. И горы вдали — заснеженные, острые, как зубы дракона.

Дракона?
Откуда у меня в голове образ зубов дракона?
Я потёрла лоб и снова посмотрела вокруг.

Зал был красивый. Невероятно красивый. Но при этом выглядел так, будто в него ворвался торнадо, перемешанный с новогодней ярмаркой и складом «Озон».

2. Санта, хвост и другие неприятности

По лестнице спускался ОН.

Большой.
Внушительный. Одет в красную мантию с белым мехом по краям, которая была распахнута на груди — и там, где должна была быть просто кожа, виднелась россыпь бело-голубой чешуи. Не много, не сплошным покровом — словно кто-то небрежно рассыпал по загорелой коже горсть перламутровых чешуек, и они прилипли. Выглядело это... эффектно. Как дорогая татуировка. Только живая.
Когда подошел поближе, я задрала голову, посмотрела прямо в глаза.
Льдистые, синие. Яркие, с вертикальными зрачками, как у кошки. Или у змеи. Или у того, кто съест тебя на завтрак и даже не заметит.
Волосы растрепаны, чёрные, но с заметными седыми прядями, которые придавали ему вид человека, пережившего налоговую проверку, развод и переезд одновременно.
При этом старым его не назовёшь. Скорее — измотанным. Усталым настолько, что казалось, он вот-вот ляжет прямо на ступеньки и заснёт.

А позади него волочился чешуйчатый хвост.
Хвост.

Серебристо-синий, длинный, красивый, будто выточенный из драгоценного металла. Он тянулся за ним по ступеням, отсвечивал в мягком свете гирлянд, и я несколько секунд просто пялилась на него, пытаясь осознать, что это реально.

У него хвост.

У мужика на лестнице хвост.
Я в порядке. Всё в порядке. Это просто обычный четверг.

Эльфы замерли. Глюк уронила печенье. Авось вжался в коробку.
Ясен кашлянул в кулак и начал:
— Сантиан, мы объясним...

Тот не ответил.
Он просто щёлкнул пальцами — раздался короткий, звонкий щелчок, и буквально из воздуха материализовалось кресло. Массивное, с резными подлокотниками, обитое тёмно-красным бархатом. Оно появилось прямо перед ним, и он опустился в него так, будто делал это тысячу раз.

Сел. Откинулся на спинку.
Ещё один щелчок пальцами — на подлокотнике материализовалась чашка. Фарфоровая, изящная, с золотым ободком. Из неё поднимался пар.
Я смотрела на всё это и думала: «Блин, а я тоже так хочу. Щёлкнул — и кофе. Щёлкнул — и кресло. Щёлкнул — и все проблемы исчезли. Красота».

Он взял чашку, сделал глоток и посмотрел на меня.

Долго. Изучающе. Будто пытался понять, какого чёрта я тут делала и стоило ли вообще тратить на меня время.
Эльфы начали сбивчиво рассказывать:
— Мы настраивали портал... координаты сбились... кристалл перегорел... это не наша вина... мы не хотели... она просто...
Сантиан продолжал смотреть на меня. Потом положил щёку на руку, опёршись локтем о подлокотник, и произнёс:
— Ага, значит, вот этого демона вы призвали вместо моей помощницы. Приятно.
Голос усталый, ровный, как у человека, который уже очень долго справляется с каким-то довольно серьёзным напряжением, и ему до фонаря все эти ваши порталы, потому что сейчас у него болит голова, спина и, возможно, душа.

Я выдохнула:
— Да почему я демон-то?!

Он не ответил. Просто выудил откуда-то из кармана мантии маленькое зеркальце — круглое, в серебряной оправе, с гравировкой — и протянул мне.

— Потому что посмотри.

Я взяла зеркало.

Посмотрела.
И чуть не упала обратно в портал от смеха.

Тушь потекла под очками так, что я выглядела как панда после запоя. Волосы встали дыбом, как после удара током — буквально торчали в разные стороны, словно я засунула пальцы в розетку, а розетка дала сдачи. На щеке — размазанная грязь (или сажа? откуда?). На толстовке — пентаграмма. Руки в цветных мелках — красных, синих, жёлтых. И выражение лица — дикое, испуганное, безумное.
Я выглядела так, будто только что вышла из преисподней после трёхдневной вечеринки с демонами, где меня использовали как шест для танцев.

Пауза.

А потом я начала ржать.
Сначала тихо. Потом громче.
Потом так, что согнулась пополам, обхватив живот, и не могла остановиться. Смеялась так, что слёзы потекли по щекам, смывая остатки туши, и Авось испуганно отступил на шаг, видимо, решив, что у меня истерика.
— Потрясно! — выдохнула я между приступами смеха. — Так и выглядят демоны в вашем мире? Потому что если да, то вы, ребят, демонов явно недооцениваете! Я даже рогов не успела нарастить!
Сантиан смотрел на меня так, будто пытался решить, что я — сумасшедшая или просто очень странная. Потом сделал ещё один глоток из чашки и произнёс:
— Если смыть с тебя всю эту чёрную краску и переодеть, то в целом ты сошла бы за сокровище Хранителя Даров.
Я перестала смеяться.
Вытерла глаза.
— Это вроде Снегурочки?

Эльфы замерли в шоке. Авось открыл рот. Глюк уронила печенье снова. Ясен побледнел так, будто я предложила сжечь все подарки и станцевать на их пепле.

Я пояснила:

— Девушка рядом с Дедом Морозом... у вас, я так понимаю, это Хранитель Даров. Внучка Хранителя, так?

Эльфы засуетились. Глюк подскочила ко мне, протянула платочек — кружевной, пахнущий лавандой.

— Направление мысли верное, — сказал Сантиан, откидываясь на спинку кресла. — Но у нас это... мммм... Дракон и его сокровище. Ну то есть, пара.

Я замерла.

— Пара?

Он кивнул.

— Пара.

О. О-о-о. О-о-о-о-о.

Я посмотрела на него. Потом на эльфов. Потом снова на него. Потом на хвост, который лежал на полу, как дорогой ковёр.
— Так, погоди. То есть вы меня призвали... чтобы я была... парой... этому... дракону?
— Технически, мы тебя призвали случайно, — уточнил Авось.
— Но раз уж призвали, — добавила Глюк, — то можно и использовать.
Я вытерла лицо платочком, размазывая тушь ещё больше, и посмотрела на Сантиана:
— Итак, вопрос, зачем мне соглашаться, не стоит. Вы можете отправить меня домой?
Сантиан допил свой, видимо, кофе или что там у него, и чашка исчезла — просто растворилась в воздухе, как не было.

— Пока — нет. Но я разберусь. Видимо, после Нового года. Сейчас у нас горячая пора. И мне нужна помощь.
Я скрестила руки на груди:
— И что нужно делать?
— Быть сокровищем. Улыбаться. Не падать в обморок, когда на тебя смотрят драконы. Возможно, помогать упаковывать подарки, если ты не против. — Он пожал плечами. — Ничего сложного.
Я посмотрела на него.
Потом на эльфов, которые замерли в напряжённом ожидании. Потом снова на Сантиана — на его уставшие глаза, на чешую на груди, на мешки под глазами, на растрёпанные волосы.

3. Пытки корсетом

Комната оказалась настолько средневековой, что я на секунду замерла в дверях и мысленно проверила, не забыла ли я дома машину времени. Потому что, судя по интерьеру, я попала куда-то между «Игрой престолов» и музеем мебели для особо богатых феодалов.
Кровать с балдахином возвышалась посреди комнаты, как трон для особо ленивого короля, который решил, что правление — это слишком утомительно, и лучше просто спать в роскоши.

Массивная, с резными столбиками толщиной с мою ногу, обитая тёмно-синим бархатом, она выглядела так, будто её делали люди, которые считали, что мебель должна переживать своих владельцев минимум на три поколения.
Над кроватью висел навес из плотной ткани, расшитый серебряными нитями, и я представила, как ночью случайно дёргаю за шнурок и оказываюсь похороненной под тонной средневекового текстиля, а утром меня находят и пишут в летописи: «Сокровище дракона погибло от собственной неуклюжести».
Наверное, печально.
Шкаф — дубовый, с коваными петлями размером с блюдце.
Я посмотрела на него и подумала: если этот шкаф упадёт, он пробьёт пол, потолок под нами, ещё три этажа ниже и уйдёт в землю на метр. А я буду стоять рядом и думать: «Вот это мебель! Вот это подход! Вот это любовь к основательности!»
Комод — такой же дубовый и массивный.
Стол у окна — дубовый. Я начала подозревать, что в этом мире был какой-то культ дуба, и все остальные деревья считались недостаточно крутыми, чтобы из них делать мебель.
На столе горели свечи — настоящие, восковые, в кованых подсвечниках, которые выглядели так, будто их выковали где-то в четырнадцатом веке и с тех пор никто не решался их менять.
Пахло мёдом, хвоей и чем-то ещё, что я не могла определить, но что создавало атмосферу уюта, романтики и лёгкой тоски по электричеству.
Я вошла внутрь, сняла очки, протёрла их краем толстовки и снова надела, проверяя, не померещилось ли мне.
Нет. Не померещилось.
Всё на месте: балдахин, дубовая мебель, свечи. Средневековье во всей красе.
— Тут тепло, — сказала я, оглядываясь. И правда было тепло, хотя за окном, судя по всему, была зима, и холод должен был пробираться сквозь каменные стены, как злобный призрак, ищущий, кого бы заморозить.
— Магия, — улыбнулась Глюк, закрывая за мной дверь. — Башня обогревается кристаллами. Они встроены в стены. Так что замёрзнуть тут можно, только если выйти на улицу голышом. Но мы не рекомендуем.
— Спасибо за заботу, — усмехнулась я. — А электричество есть? Ну, лампочки, розетки, всё такое? Или мы живём по принципу «если солнце село, значит, пора спать»?
Глюк посмотрела на меня с лёгким недоумением, и я поняла, что сейчас мне придётся объяснять концепцию электричества эльфу, который, скорее всего, даже не слышал этого слова.
— Что такое… элек-триккк-чество? — медленно проговорила она, словно пробуя на вкус каждый слог.
Я вздохнула:
— Это такая штука, которая даёт свет без огня. Энергия, которая бежит по проводам и питает устройства. Ну, типа магии, только без магов. Хотя, если честно, для меня это тоже магия, потому что я понятия не имею, как это работает. Просто знаю, что оно есть. Или было. В моём мире.
Глюк кивнула с таким видом, будто я только что рассказала ей о драконах, которые умеют вязать носки:
— У нас есть свечи. И магические кристаллы. Они светятся, когда в них вливают магию. Но их зажигают только по праздникам, потому что дорого. Сантиан говорит, что если мы будем жечь кристаллы каждый день, то разоримся и придётся продавать башню и фабрику какому-нибудь богатому купцу.
Я представила себе башню со складом подарков, превращённую в драконий отель, с вывеской «Добро пожаловать! Завтрак включён! Поджаривание гостей — за дополнительную плату!» — и фыркнула.
— Понятно. Значит, света нет, розеток нет, вайфая точно нет. Зато есть свечи, магия и драконы. Что ж, могло быть и хуже. Я могла попасть в мир, где вообще ничего нет, и мне пришлось бы сидеть в темноте и разговаривать с камнями.
Глюк засмеялась:
— Пойдём, покажу тебе ванную.

Она провела меня в соседнюю комнату, и я застыла на пороге, разглядывая ванну.
Это была не просто ванна. Это был шедевр.
Медная, глубокая, с резными ножками в виде львиных лап, она стояла посреди комнаты, как произведение искусства, которое случайно забыли отправить в музей.
Рядом - полочки с мылом, кусочки бежевого цвета, пахнущие лавандой и чем-то ещё, что напоминало бабушкин сад летом. Полотенца висели на крючках — огромные, пушистые, выглядели так, будто в них можно завернуться и проспать неделю, не вылезая.
— Вода нагревается сама, — сказала Глюк, поворачивая рычаг на стене. — Магия. Просто подожди минутку.
Из крана с лёгким шипением хлынула вода, сначала холодная, потом тёплая, потом горячая. Пар начал подниматься, заполняя комнату, и я почувствовала, как напряжение, которое я даже не замечала, начало отпускать.
— О боже, — выдохнула я. — Это прекрасно. Это чудо. Если бы я знала, что в средневековом мире есть такие ванны, я бы попала сюда раньше. Специально.
Глюк улыбнулась:
— Мыло вон там, полотенца тоже. Я принесу тебе одежду. Просто… расслабься. Ты давно не мылась, судя по виду.

Я фыркнула:
— Спасибо за честность. Да, я действительно выгляжу как человек, который только что прополз через портал, вывалялся в пыли и упал прямо на пол. Потому что именно это и произошло.
Глюк вышла, закрыв за собой дверь, и я осталась наедине с ванной, горячей водой и мыслью о том, что, может быть, жизнь в параллельном мире не так уж плоха, если тут есть такие ванны.
Я разделась, аккуратно сложив свою одежду на стул — толстовку с пентаграммой, джинсы, носки, — и залезла в ванну.
И застонала.
Громко.
Очень громко.
Настолько громко, что, если бы в башне были соседи, они бы точно подумали, что у меня тут происходит что-то непристойное.
Но мне было всё равно.

Потому что горячая вода после всего, что со мной случилось за последние несколько часов, была не просто приятной. Она была оргазмической. Я лежала в этой ванне, и каждая клеточка моего тела кричала «Спасибо!», а мозг добавлял: «Вот это я понимаю — правильное использование магии!»
Я закрыла глаза, откинула голову на край ванны и подумала: если бы кто-то сказал мне вчера, что сегодня я буду лежать в медной ванне в средневековой башне, принадлежащей дракону, я бы посоветовала ему сходить к психиатру.
А теперь вот. Лежу. Кайфую.
И даже не жалуюсь.

4. Фабрика грустных подарков и механической жести

После завтрака, который состоял из чего-то похожего на блины, но с привкусом магии и лёгкой нотки «а вдруг это отрава?», Ясен встал из-за стола с таким энтузиазмом, будто его только что назначили экскурсоводом года, и торжественно объявил:
— Лина, я покажу тебе нашу фабрику! Ты должна увидеть её! Это сердце нашего дела, наша гордость!
Я посмотрела на него, потом на Глюк, которая кивнула с таким видом, будто говорила: «Да, иди, посмотри, а потом расскажешь, насколько всё плохо», потом на Авося, который улыбался так, будто знал что-то, чего не знала я, и подумала: ну ладно, почему бы и нет?
В конце концов, я уже упала через портал, меня приняли за демона, я надела корсет, который душит меня сильнее, чем экзистенциальный кризис, так что фабрика подарков — это, наверное, самое безобидное, что может со мной случиться сегодня.
Я встала, поправила очки и сказала:
— Веди. Только предупреждаю сразу: если там что-то взорвётся, сломается или на меня упадёт, я буду очень расстроена. И, возможно, громко закричу. Просто чтобы ты был готов.
Ясен рассмеялся и повёл меня по коридорам башни, которые становились всё уже, темнее и холоднее по мере того, как мы спускались вниз.
Факелы горели всё реже, и я начала подозревать, что мы идём не на фабрику, а в какое-то подземелье, где эльфы держат драконов-пленников и заставляют их делать подарки, предварительно отняв у бедняг документы.
Хотя нет, это было бы слишком мрачно даже для моего воображения.
Наконец мы спустились по винтовой лестнице — длинной, узкой, с такими ступенями, что я несколько раз чуть не споткнулась и не покатилась вниз кубарем, и оказались перед огромной дверью. Дубовой, конечно, потому что в этом мире, судя по всему, других материалов не существовало.
Ясен распахнул дверь с таким размахом, будто открывал врата в рай, и торжественно произнёс:
— Добро пожаловать на фабрику подарков клана Морозное Крыло!
Я переступила порог и замерла.

Передо мной открылось огромное помещение — настолько огромное, что я не видела противоположной стены.
Высокие потолки, каменные колонны, поддерживающие своды, и повсюду — абсолютно повсюду — творился какой-то волшебный, но при этом странно унылый хаос.
В центре зала стояли столы, на которых лежали горы писем.
Не какие-то аккуратные стопки, а именно горы, будто их сваливали сюда из мешков, не особо заботясь о порядке.
Письма были разных размеров, цветов, некоторые запечатаны сургучом, некоторые просто свёрнуты и перевязаны верёвкой, а некоторые – залеплены чем-то, подозрительно напоминающим пластилин.
Над письмами витали какие-то светящиеся шары — магические, судя по всему, — которые медленно перемещали письма с одного стола на другой, сортируя их по какому-то непонятному принципу. Это выглядело завораживающе и одновременно так, будто кто-то решил автоматизировать процесс, но забыл подумать о том, что результат должен быть хоть немного эффективным.

Я проследила взглядом за одним письмом, которое шар поднял, понёс в сторону, потом передумал, вернул обратно, снова понёс, остановился, покрутился на месте, как будто размышлял о смысле жизни, и наконец положил в другую стопку, где оно тут же завалилось набок и упало на пол.
— Это сортировочный участок, — с гордостью сказал Ясен, не замечая упавшего письма. — Письма приходят сюда автоматически. Видишь вот те штуки на стенах? — Он указал на странные конструкции, которые выглядели как что-то среднее между почтовым ящиком и магическим артефактом, покрытым рунами. — Это приёмники. Они расположены по всему драконьему королевству. Мама платит стандартную плату, кидает письмо ребёнка в приёмник, и оно автоматически попадает сюда. Магия принимает оплату, магия передаёт письмо. Всё просто, всё удобно.

Я посмотрела на горы писем, на шары, которые явно не справлялись с сортировкой, на то, как одно из писем просто зависло в воздухе, потому что шар, видимо, устал и решил взять перерыв, и подумала: если это «всё просто и удобно», то я боюсь представить, как выглядит что-то сложное и неудобное.
— А куда попадают письма, которые не для вас? — спросила я, наблюдая, как один из шаров упорно пытался засунуть письмо в уже переполненную стопку, и письмо упорно сопротивлялось, пытаясь не быть задавленным собратьями.
Ясен нахмурился, и на его лице появилось выражение человека, который собирается рассказать о чём-то неприятном:
— К конкурентам. К клану Золотой Чешуи.
Он произнёс это название так, будто оно оставляло у него во рту привкус чего-то кислого и протухшего.
Я подняла бровь:
— Конкуренты? У вас есть конкуренты? Серьёзно? Я думала, что драконы, дарящие подарки, это что-то вроде монополии. Типа, один дракон на всё королевство, и всё.
Ясен фыркнул, и в его голосе прозвучала нотка раздражения:
— Раньше так и было. Но несколько лет назад появился этот… клан Золотой Чешуи. Богатые, наглые, без чести и совести. Они не просто конкурируют, они переманивают детей. Буквально покупают их внимание. Предлагают более яркие подарки, более красивую упаковку, более быструю доставку. Не стесняются использовать иллюзии и обман. На них много жалоб. Но выглядит это красиво. И знаешь что самое обидное? Они переманили Эйру.
— Эйру? — переспросила я, пытаясь вспомнить, слышала ли я это имя раньше.
— Помощницу Сантиана, — пояснил Ясен, и в его голосе прозвучала обида. — Его… хммм, сокровище. Она ушла к ним. Сама ушла, никто её не выгонял, но всё равно. Обидно. Мы работали вместе, мы были командой, а она просто взяла и ушла. Сказала, что у Золотой Чешуи больше перспектив. Больше магии. Больше денег. Хотя насчет магии я сомневаюсь.
— Почему?
Я посмотрела на него, потом на горы писем, на хаотично работающие шары, на унылое помещение, которое выглядело так, будто его последний раз ремонтировали во времена, когда драконы ещё не умели говорить, и подумала: ну, с одной стороны, предательство — это плохо, но с другой стороны, если я бы работала здесь, я бы тоже, наверное, ушла. Хотя нет, я бы не ушла, я бы попыталась что-то изменить. Или просто напилась и забыла обо всём.
— У нас все работает на артефактах Морозного крыла. И мне кажется, именно за ними и охотится чешуя. Сами они использую эльфов, которых…
—… которых?
Ясен вздохнул.
— Сантиан стал Хранителем Даров четыре года назад. А предыдущий хранитель… если можно его так назвать, проиграл в карты пятьдесят эльфов, которые работали тут. И…
Вот те раз. Сантиан принял на себя чужую ношу после эпичного провала предшественника. Гиперотвественный. Как минимум.
— Без артефактов у них мало шансов построить настоящую фабрику. И эльфов, судя по рассказам, они эксплуатирую почти наизнос.
— А методы конкуренции у них нечестные? — спросила я, вспоминая, как Ясен упомянул об этом раньше.
Ясен кивнул, и его лицо стало мрачным:
— Они перекупают детей-драконов. Буквально. Предлагают родителям скидки, бонусы, подарки за подписку на их услуги. Они превращают это всё в… в бизнес. В торговлю. А ведь это должно быть волшебством, понимаешь? Это должно быть чудом, а не просто коммерцией.
Я хотела сказать, что волшебство и коммерция — это не взаимоисключающие вещи, и что, собственно, любой бизнес может быть волшебным, если подойти к нему с умом, но промолчала, потому что видела, как Ясен переживает, и не хотела усугублять.

Вместо этого я спросила:
— И что они собираются сделать? С вашей фабрикой, я имею в виду.
Ясен вздохнул так глубоко, что, казалось, выдохнул всю свою душу:
— Скорее всего, разобрать её на артефакты. Говорят, что если мы не выдержим конкуренции, то Морозное Крыло обанкротится, и башня с фабрикой будут проданы по частям. Магические механизмы, артефакты, кристаллы — всё пойдёт с молотка. И в этом году, кажется, так и будет. Потому что всё больше детей отказываются от наших подарков и выбирают Золотую Чешую. Ситуация критическая, Лина. Критическая.
Конечно, критическая. Три эльфа против пятидесяти.
Я посмотрела на него, потом снова на фабрику, и медленно кивнула:
— Понятно. Ну что ж, давай посмотрим, что у вас тут ещё есть. Покажи мне остальное.
Ясен повёл меня дальше, через длинные коридоры и залы, и с каждым новым помещением моя уверенность в том, что здесь всё нормально, таяла, как снег под весенним солнцем.

5. Сонная революция

Я шла по лестнице вверх — долго, мучительно, чувствуя, как корсет с каждой ступенькой всё сильнее напоминает мне о своём существовании, — и думала о том, что сейчас скажу Сантиану. За мной семенили все три эльфа: Ясен с выражением лица человека, который идёт на казнь и надеется, что его в последний момент помилуют, Глюк с любопытством и лёгкой тревогой, Авось — просто нервно грыз карандаш и трясся.
Мы поднялись на самую верхушку башни, туда, где находился кабинет Сантиана, и когда Ясен распахнул дверь, я замерла на пороге, забыв на секунду, зачем вообще сюда пришла.

Потому что вид был… охренительным.
Панорамные окна.
Огромные, от пола до потолка, обрамлённые резными деревянными рамами, через которые открывался вид на весь мир. Заснеженные горы вдали, тёмный лес, окутанный утренним туманом, небо, которое переливалось оттенками серого и голубого, и где-то вдалеке — силуэты других башен, других цитаделей, других драконов, которые, наверное, тоже занимались своими драконьими делами. Захватывало дух. Серьёзно. Если бы у меня было время, я бы просто стояла и смотрела, забыв обо всём на свете.
Но у меня не было времени.

Потому что в центре этого великолепия, за массивным дубовым столом, заваленным подарками, их частями, свитками, кристаллами и чем-то, что выглядело как остатки еды, которую кто-то забыл убрать неделю назад, сидел Сантиан.
И он выглядел так, будто находился в трёх секундах от того, чтобы упасть лицом в эту кучу хлама и уснуть навсегда.

Голова склонена набок, глаза прикрыты, рука застыла, держа перо над листом пергамента, на котором было написано что-то неразборчивое — то ли заклинание, то ли список дел, то ли просто каракули человека, который уже не соображает, что пишет.
Волосы растрепались окончательно, мантия почти сползла с чешуйчатого плеча, и общее впечатление было такое, будто передо мной сидит не могущественный дракон, а офисный работник, который третьи сутки пишет отчёт и забыл, что такое сон, еда и радость жизни.
Я посмотрела на него, потом на эльфов, которые зашли следом и замерли, ожидая, что я скажу, потом снова на Сантиана и подумала: «Ладно. Время для жёсткой правды».
Я сделала шаг вперёд, поправила очки, которые снова предательски сползли на нос, и с порога заявила громко и чётко, чтобы он точно услышал:

— Ты сдохнешь, если не начнёшь делегировать и не подключишь маркетинг!
Сантиан поднял голову так медленно, будто каждое движение требовало от него нечеловеческих усилий, и посмотрел на меня. Взгляд был таким уставшим, что я почувствовала укол вины за свою резкость. Но только укол. Потому что кто-то должен был сказать ему правду, и раз уж никто другой не решался, я возьму эту роль на себя.
— Лина, — произнёс он тихо, и голос его прозвучал так, будто он говорил сквозь вату. — Я не умру. Просто… устал. Немного.
Он щелкнул пальцами, материализуя себе внеочередную чашку, теперь я понимаю, что это крепкий, крепчайший просто кофе.
— Немного? — переспросила я, подходя ближе к столу, за которым он сидел. — Санта, ты выглядишь так, будто не спал неделю. Или месяц. Или вообще никогда. Ты бледный, у тебя синяки под глазами размером с чемоданы, и если ты ещё раз скажешь мне, что с тобой всё в порядке, я не знаю, что сделаю, но это будет что-то громкое и, возможно, связанное с применением физической силы. В виде подушки. Которой я тебя придушу, чтобы ты хоть немного поспал.
Эльфы за моей спиной тихо хихикнули, и я услышала, как Авось прошептал Глюк: «Она серьёзно?» А Глюк ответила: «Кажется, да».
А вообще, эльфы просто замерли.
Видимо, с этим усталым драконом давно так ничто не разговаривал. А я думаю, что мне напоминает магия на фабрике?! Так его, родимого, и напоминает!
Сантиан смотрел на меня так, будто пытался решить, стоит ли вообще со мной спорить, или проще просто согласиться и надеяться, что я отстану. А потом махнул рукой с таким видом, будто говорил: «Делай что хочешь, мне всё равно».

И это меня насторожило больше, чем если бы он начал кричать или спорить. Потому что когда человеку — или дракону — всё равно, это значит, что он уже на грани. Что он больше не борется. Что он просто плывёт по течению, ожидая, когда всё закончится само собой.
Этот сильный впечатляюще сильный дракон четыре года питает собой главную фабрику королевства, видимо.
Я бы на второй неделе сдохла.
Так что, не отступать! Я ему не дам помереть.
Я достала из кармана платья телефон — да, у этого средневекового чуда моды были карманы, спасибо эльфам за практичность, — разблокировала экран и начала листать галерею в поисках того, что нужно.
— Смотри, — сказала я, подходя ближе и протягивая ему телефон так, чтобы он видел экран. — Вот как выглядит нормальный маркетинг. Вот как должна выглядеть новогодняя атрибутика в мире, который понимает, что визуал решает.

Я показала ему фотографии: ёлки, украшенные гирляндами, яркие коробки с подарками, обёрнутые в разноцветную бумагу с бантами, огромные красные банты, золотые ленты, светящиеся олени, Санта-Клаус в красном костюме с белой бородой, улыбающийся так, будто только что выиграл в лотерею. Яркие, сочные, праздничные картинки, от которых хотелось улыбаться и верить в чудо.
Сантиан смотрел на экран с выражением лица человека, который видит что-то новое, непонятное, но при этом не может не признать, что это красиво.
— Это… — начал он и замолчал, глядя на фотографию ёлки, украшенной так, будто её наряжали профессиональные дизайнеры с неограниченным бюджетом. — Это яркое.
— Это не просто яркое, — поправила я. — Это праздник. Это то, что заставляет людей в моем мире чувствовать радость, предвкушение, волнение. Видишь? Упаковка не просто бумага. Это часть магии. Это часть чуда. А у вас что? Серые коробки, верёвки и ржавые драконы, которые выглядят так, будто снимались с фильме ужасов. Как ты думаешь, что выберет ребёнок? Вот это, — я ткнула пальцем в экран, показывая яркую коробку с огромным красным бантом, — или серую коробку с верёвкой?
Сантиан молчал, и я видела, как в его глазах что-то меняется.
Не сразу, не резко, но медленно, как будто до него начинало доходить.
— А это, — я пролистала галерею дальше и нашла видео, которое сохранила когда-то давно просто потому, что оно было красивым, — это новогодний экспресс. Смотри.
Я запустила видео и повернула телефон так, чтобы Сантиан видел экран.
На видео ехал поезд, украшенный гирляндами, светящимися огнями, ёлками на крыше, а вокруг него летел снег, и всё это выглядело так волшебно, что даже я, пересматривая это видео в сотый раз, чувствовала, как внутри что-то тёплое просыпается.
Сантиан смотрел молча. Эльфы тоже смотрели, столпившись вокруг меня и разглядывая экран с таким восторгом, будто видели величайшее чудо света.
Когда видео закончилось, я убрала телефон и спросила:
— Ну что, у какого Санты… Хранителя Даров ты бы хотел взять подарок? У того, который приезжает на таком экспрессе, или у того, который присылает ржавого механического дракона с серой коробкой?
Сантиан молчал долго. Очень долго. Настолько долго, что я начала думать, не заснул ли он с открытыми глазами.
А потом он вздохнул — глубоко, устало, — и произнёс:
— Понял. Ты права. Но… но я не знаю, как это изменить. Я один. Я тяну всё это на себе. Если я отвлекусь на маркетинг, упаковку, дизайн, всё остальное рухнет. Фабрика остановится. Письма не будут обрабатываться. Подарки не будут создаваться.
Я не могу позволить себе отвлечься.
Я посмотрела на него, потом на эльфов, которые стояли за моей спиной и кивали, как будто соглашались с каждым его словом, и подумала: «Вот оно. Вот в чём проблема. Он не доверяет никому. Он думает, что если он перестанет контролировать всё лично, всё развалится».

6. Магический средневековый маркетинг

Пока Сантиан спал в соседней комнате — издавая звуки, которые можно было бы описать как «дракон, который храпит так, будто репетирует роль паровоза в детском спектакле» — я расположилась за огромным столом возле участка сортировки писем и попыталась понять, как, чёрт возьми, я собираюсь спасать рождественский бизнес с помощью средневековых инструментов и трёх эльфов, один из которых верит в апокалипсис сильнее, чем в успех.
Да, эльфы перетащили нашего усталого босса на диван.
И это было отличное решение.
Дальновидное.
Дальше, видимо, все будет интереснее и труднее.

Эльфы принесли мне всё необходимое:
карандаши (выглядели так, будто их вырезали из священного древа прямо перед моим приходом), бумагу (пергамент, который шуршал так подозрительно, что я боялась на него дышать),
перья (настоящие, с оперением, которое, кажется, ещё вчера было частью какой-то птицы)
и чернила (в пузырьке, который выглядел так, будто его нашли при археологических раскопках).
Я взяла перо, окунула его в чернила и попыталась написать первое слово плана спасения.
Получилась смачная клякса.
Ну что ж, Лина, ты облажалась в первые три секунды плана.
О чем это говорит?
Народная примета – если ты лажаешь мелко и несерьезно, значит, проект будет удачным.
Все.
— И как с этим работать? — пробормотала я, глядя на чёрное пятно. — Это же перо! Оно должно писать, а не плеваться чернилами, как верблюд после долгой дороги!
Ясен, который стоял рядом и наблюдал за моими мучениями с таким выражением лица, будто смотрел документальный фильм о человеке, который пытается зажечь костёр, потирая палочки друг о друга, сказал:
— Нужно держать под углом. И не нажимать сильно.
— Спасибо, капитан Очевидность, — буркнула я, вытирая перо о край стола (что, вероятно, было страшным преступлением против эльфийского этикета, но мне было плевать). — Может, есть что-то попроще? Типа... ну не знаю, карандаш, который не требует докторской степени в каллиграфии?
Глюк, которая уже устроилась на стуле рядом и методично жевала печенье (я начинала подозревать, что у неё где-то спрятан бездонный мешок с печеньем), протянула мне карандаш:
— На. Им проще.
Я схватила карандаш, как утопающий хватается за спасательный круг, и начала рисовать. И с удивлением увидела, что карандаш-то – волшебный. Он не только рисовал, но и раскрашивал сразу. Эх, мне бы давно такое.
Это ж насколько можно работу ускорить?
Не фотошоп, но…
Итак.
Сани.
Не те убогие, некрашеные сани, которые выглядели так, будто их собрали из остатков разобранного забора и молитв о том, что авось не развалятся в полёте, а *нормальные* сани. Красные.
Яркие.
С золотыми узорами по бокам. С полозьями, которые блестят так, будто их только что отполировали перфекционисты с ОКР. С резными деталями, гирляндами, колокольчиками, которые звенят так, что сразу понятно: приближается чудо, а не ржавое недоразумение на крыльях.
— Вот, — сказала я, показывая эскиз Ясену, который наклонился так близко, что чуть не утонул в моём рисунке. — Видишь? Это сани. Не гроб на полозьях, а сани. Яркие, праздничные, такие, что дети будут пищать от восторга, а не прятаться под кроватью.
Ясен молчал секунд пять, разглядывая рисунок, а потом выдохнул:
— Великие драконы. Это... это красиво.
— Это нормально, — поправила я. — Но для вас, видимо, это прорыв. Глюк, ты говорила, что можешь наложить иллюзию?
Глюк кивнула, не переставая жевать:
— Легко. Сделаю так, что старые сани будут выглядеть вот так, — она ткнула в мой рисунок пальцем, оставив крошку от печенья на пергаменте, — а потом мы их по-настоящему покрасим, повесим колокольчики, ленты, всю эту красоту. Иллюзия — это быстро. А потом можно доделать всё как надо.
— Отлично, — кивнула я и начала рисовать дальше. — Теперь олени.
Я нарисовала оленей.
Не тех механических полудраконов, которые выглядели так, будто их собирали из кошмаров инженера-самоучки и запчастей с помойки, а настоящих оленей. Грациозных. С рогами, украшенными гирляндами. С колокольчиками на шее. С такими добрыми глазами, что хотелось их погладить, а не убежать с криком «мама, там монстр!».
— А это кто? — спросил Авось, который до этого сидел в углу и выглядел так, будто размышлял о смысле жизни и пришёл к выводу, что жизнь — это боль.
— Олени, — ответила я. — Вместо ваших драконов-убийц. Потому что олени — это мило, это празднично, это не страшно. Дети любят оленей. Олени не вызывают ночных кошмаров.
— Но у нас нет оленей, — заметил Ясен.
— А у вас есть магия, — парировала я. — Неужели вы не можете сделать магических оленей? Или наложить иллюзию на этих драконов, чтобы они хотя бы выглядели как олени?
Глюк кивнула:
— Могу. Иллюзия поверх драконов — это сложнее, чем просто иллюзия на санях, но я справлюсь. Драконы будут тянуть, но снаружи будут выглядеть как олени. Красивые, пушистые, с рожками.
— Вот это я понимаю, — усмехнулась я. — Магия в хозяйстве — вещь полезная.

Я продолжила рисовать: упаковка.
Новая упаковка. Яркая, цветная, с бантами размером с голову ребёнка, с лентами, узорами, может быть, даже с блёстками, если эльфы не будут против.
Красная, золотая, синяя, зелёная — все цвета праздника. Никакой серой бумаги. Никаких верёвок. Только красота, роскошь и ощущение, что подарок внутри — это сокровище.
— Ясен, а ты говорил, что можешь переформатировать упаковку? — спросила я, не отрываясь от рисунка.
Ясен выпрямился, и на его лице появилось выражение человека, которому наконец-то дали задачу, в которой он разбирается:
— Да! Я могу заказать новую бумагу, ленты, банты. Могу сделать шаблоны, чтобы коробки выглядели единообразно, но красиво. Могу даже добавить логотип Морозного Крыла на каждую коробку — чтобы сразу было видно, от кого подарок.
— Гений! — воскликнула я. — Именно логотип! Бренд должен быть узнаваемым! Чтобы дети видели коробку и сразу знали: это Морозное Крыло, это качество, это круто.
Ясен покраснел от удовольствия, и я подумала, что похвала, видимо, в дефиците в этом месте.
А потом в моей голове щёлкнуло.
— Слушайте, — сказала я, откладывая карандаш и глядя на эльфов. — А что, если к каждому подарку прикладывать письмо?
Эльфы уставились на меня так, будто я предложила отправить подарки на Марс.
— Какое письмо? — осторожно спросил Ясен.
— От Хранителя Даров! — Я начала рисовать конверт с печатью. — Персональное письмо каждому ребёнку. Типа: «Дорогой Драконёныш, мы знаем, что ты в этом году был молодцом, и поэтому приготовили для тебя особенный подарок. Надеемся, он принесёт тебе радость!» Понимаете? Это персонализация. Это создаёт связь. Ребёнок чувствует, что его заметили, что он важен. Это не просто коробка с игрушкой, это личное послание от Санты!
Глюк перестала жевать и уставилась на меня:
— Это... это охренеть как круто.
— Язык, Глюк, — автоматически сказал Ясен, но я видела, что его глаза горят. — Но она права. Это гениально. Лина, ты гений.
— Я знаю, — улыбнулась я. — Но спасибо, что напомнили. Так вот, можете сделать так, чтобы письма создавались автоматически? Ну, с помощью магии? Чтобы имя подставлялось, текст немного менялся для каждого ребёнка, чтобы не выглядело одинаково?
Ясен кивнул так энергично, что я испугалась за его шею:
— Да! Есть заклинание! Оно берёт шаблон и подставляет данные! Мы можем настроить его так, чтобы оно брало имя из письма ребёнка и добавляло в текст!
— Отлично, — кивнула я. — Авось, а ты чем можешь помочь?
Авось, который до этого сидел тихо и выглядел так, будто ждал конца света, вздохнул:
— Я специалист по артефактам. Только у меня, как сказать… Не все раньше выходило. Но вообще, могу проверить, починить, улучшить механизмы. Могу настроить магические кристаллы, чтобы фабрика работала эффективнее. Могу даже создать новые артефакты, если понадобится. Но... — он сделал драматическую паузу, — всё пропало.
— Всё что? — переспросила я.
— Всё. Мы не успеем. У нас слишком мало времени. Слишком мало ресурсов. Слишком много работы. Мы обречены. Всё пропало. Конец.
Я посмотрела на него, потом на Глюк, которая закатила глаза, потом на Ясена, который выглядел так, будто привык к этим тирадам, и сказала:
— Авось, милый, я понимаю, что ты пессимист. Это твоя суперсила. Но сейчас нам нужен не пессимизм, а работа. Так что возьми свой пессимизм, засунь его в дальний угол и займись артефактами. Идёт?
Авось моргнул, открыл рот, закрыл, потом снова открыл и неуверенно кивнул:
— Ладно. Попробую. Но я же говорил, что всё пропало.
— Записала, — кивнула я. — А теперь за работу.
Мы работали. Я рисовала, набрасывала идеи, записывала планы, которые роились в моей голове, как пчёлы вокруг улья.
Ясен записывал всё, что я говорила, деловито кивал, задавал уточняющие вопросы и в целом вёл себя как менеджер проекта, который внезапно увидел свет в конце туннеля. Глюк жевала печенье, иногда вставляла дельные комментарии и в целом излучала спокойствие, которое говорило: «Да, всё будет хорошо, потому что у нас есть печенье».
Авось периодически вздыхал, бормотал «всё пропало», но при этом записывал что-то в свой блокнот и, кажется, даже начинал верить, что у нас есть шанс.

А фабрика работала.
Не остановилась, не убилась, и даже письма вполне сортировались.
Я несколько раз поднимала голову и смотрела на механизмы, письма, эльфов, которые сновали туда-сюда, и каждый раз думала: «Она не рухнула. Она всё ещё работает. Без Сантиана».
Где-то через восемь часов я заметила, что механизмы начали двигаться чуть медленнее, кристаллы светить чуть тусклее, и поняла: магия Сантиана иссякает.
— Фабрика останавливается? — спросила я у Ясена.
— Нет, — покачал он головой. — Мы подпитываем её. По очереди. Вкладываем свою магию в кристаллы. Это не так мощно, как магия Сантиана, но работает. Правда, хаотичнее. Письма иногда летают не туда. Игрушки собираются криво. Но работает.
Я посмотрела на эльфов, которые по очереди подходили к кристаллам, клали на них руки, и вокруг их пальцев вспыхивал свет — зелёный у Глюк, золотистый у Ясена, синий у Авося, — и фабрика снова оживала.
— Вы потрясающие, — сказала я искренне.
Глюк пожала плечами:
— Мы просто делаем свою работу.
— Нет, — покачала я головой. — Вы делаете больше, чем свою работу. Вы спасаете фабрику. И я вам за это благодарна.
Они смутились, и я вернулась к своим рисункам.
Ещё через час, когда я дорисовывала схему новой упаковки с бантами, которые должны были быть размером «невозможно не заметить», я услышала голоса на лестнице.
Громкие.
Серьёзные.
Голоса людей — или драконов — которые пришли явно не за печеньем и светской беседой.
Эльфы замерли.
Глюк перестала жевать, и печенье застыло на полпути к её рту.
Ясен побледнел так, что еще чуть, и в обморок грохнется.
Авось прошептал:
— Всё. Мы пропали. Теперь уже точно пропали. Это Гильдия Магической оценки. Сейчас нас отправят сортировать снег. А фабрику – на артефакты. АААААА!!!!