Мой Единственный Актив

Пролог

Город у её ног был похож на россыпь нейронных связей на чёрном бархате операционного стола. Он жил, дышал, пульсировал миллионами бессмысленных жизней, но отсюда, с высоты сто сорок восьмого этажа, он казался лишь покорённой, препарированной картой. Воздух в пентхаусе был настолько стерилен, что в нём, казалось, умирали даже звуки. Тишину не нарушал ни гул города за армированным стеклом, ни тиканье часов. Время здесь подчинялось только ей. Единственным условно живым объектом была белоснежная орхидея-фаленопсис, чьи восковые, идеальные лепестки выглядели так, словно их отлили из пластика в лаборатории. Она ненавидела живые цветы. Этот был подарком, который она оставила как напоминание о том, что даже жизнь можно заставить выглядеть как совершенный, неживой механизм.

Она стояла спиной к мёртвому цветку, лицом к покорённому городу. В тонких пальцах — ледяная гладь планшета. На экране — почти вертикальная зелёная линия, пронзившая потолок биржевых торгов. График её империи. Ниже, в новостной ленте, сухая строка: «Конгломерат «Феникс» инициировал процедуру банкротства после враждебного поглощения. Председатель совета директоров Константин Вольф госпитализирован с сердечным приступом».

Она пролистала новость, не читая. Она знала каждое слово, потому что сама написала этот сценарий. На её лице не отразилось ничего. Ни радости, ни триумфа. Лишь тень удовлетворения хирурга, успешно завершившего сложную ампутацию. Она закрыла окно торгов.

Её палец скользнул по экрану, открывая защищённую, многоуровнево зашифрованную папку. «Актив К-17». Внутри — анатомия уничтоженной души. Личная переписка Константина с его сыном-наркоманом. Аудиозаписи его панических разговоров с лечащим врачом его жены, умиравшей от рака поджелудочной. Финансовые отчёты, показывающие, сколько он тратил на её бесполезное лечение, выводя средства из компании. Она не взламывала его. Она просто слушала, когда он, её бывший учитель и любовник, плакал у неё на плече несколько месяцев назад, и запоминала каждое слово, каждую уязвимость. А потом методично, шаг за шагом, сливала эту информацию нужным людям, как вводила медленный, разъедающий яд в кровеносную систему его жизни. Она не просто забрала его бизнес. Она отняла у него достоинство, семью и, наконец, здоровье.

Она посмотрела на его фотографию в досье. Мужчина, который научил её всему, теперь выглядел развалиной. Она не почувствовала укола вины. Она почувствовала лишь подтверждение своего главного принципа: любая привязанность — это брешь в броне. Она занесла папку в архив и пометила её двумя словами: «Актив списан».

Она отложила планшет и налила в тонкий стакан ледяной воды из встроенного в стену диспенсера. Алкоголь был слабостью. Он затуманивал суждения. Она подошла к зеркальной стене, в которой отражалась она и огни ночного города за её спиной. Безупречный костюм. Идеально уложенные волосы. Лицо, над которым работали лучшие косметологи, но которое стало холодным и симметричным, как маска греческой богини мести. Она посмотрела в свои же глаза — глаза, в которых не было ничего, кроме отражения.

— Любовь — это уязвимость, — прошептал её голос, слишком тихий для этой мёртвой комнаты. — Семья — это обязательство.

Она замолчала. В глубине памяти, как короткое замыкание, вспыхнул образ. Белый потолок. Запах медикаментов. Холодный инструмент внутри её тела. Решение, принятое двадцать лет назад. Быстрое, чистое, деловое.

Дети, — закончила она мысль уже внутри себя, — нерентабельный проект.

И в этот самый миг оглушительной тишины зазвонил телефон. Не её рабочий смартфон, не защищённая линия. Старый, почти забытый номер, оставленный для экстренной связи с одним-единственным учреждением. Она замерла, и эта секундная неподвижность была единственной трещиной в её безупречном самообладании. Она взяла трубку.

— Слушаю.

Голос на том конце был усталым и бесцветным. Медсестра из элитной частной клиники «Элизиум».

— С вашей дочерью снова инцидент. Передозировка. Мы смогли её стабилизировать.

Она молчала, глядя на своё отражение. Её лицо не изменилось. Пальцы лишь чуть сильнее сжали холодный стакан.

— Она жива? — её тон был таким, словно она уточняла статус доставки груза.

— Да, но…

— Увеличьте дозу нейролептиков, — перебила она, её голос стал твёрдым, как сталь. — Полная изоляция в палате. Отключите ей доступ к любым средствам связи. Счета, как обычно, вышлите моему личному помощнику.

Она уже собиралась повесить трубку, но затем добавила, словно нанося последний, самый точный удар:

— И приложите к общему счёту отдельный — за этот звонок. Моё время стоит дорого.

Она оборвала вызов и положила телефон на мраморную столешницу. Тишина вернулась, ещё более густая и тяжёлая, чем прежде. Она снова повернулась к панорамному окну, к своей покорённой вселенной. Всё было под контролем. Всё было на своих местах.

Но когда она посмотрела на своё отражение в тёмном стекле, на фоне далёких городских огней, ей на долю секунды привиделось другое лицо, наложенное на её собственное. Искажённое гримасой чистой, незамутнённой ненависти. Лицо её дочери.

Морок исчез так же быстро, как и появился. Но холод, который она ощутила, был не от стакана с водой в её руке. Трещина пошла не по стеклу. Она прошла по самому основанию её мира.

***

Прошло три дня. Три цикла по двадцать четыре часа, в которых мир функционировал согласно её воле. Акции поглощённой компании обрушились в небытие. Константин Вольф лежал в коме, и врачи называли это милосердием. Из клиники «Элизиум» пришёл отчёт: «Пациентка поддаётся седации, состояние стабильное, агрессия купирована». Актив был локализован. Проблема — поставлена на паузу. Она сидела за своим столом из чёрного обсидиана, и единственным светом в кабинете был холодный прямоугольник монитора, на котором она выстраивала схему рейдерского захвата немецкого фармацевтического гиганта. Всё было как всегда. Расчётливо. Тихо. Мёртво.

Глава 1. Новая Жизнь Королевы

Пробуждение было процессом медленного, мучительного всплытия из бездны. Первым вернулось осязание.

Прохлада шёлка под обнажённой кожей и тяжесть мехового покрывала. Воздух был чистым, прохладным, пахнущим озоном после грозы, увядающими цветами и тонким, едва уловимым ароматом крови. Она лежала не на камнях, а в огромной кровати с балдахином, в покоях, достойных королевы. Но это ощущение комфорта лишь усиливало ментальный диссонанс.

Она с усилием открыла глаза.

Резной потолок терялся в полумраке. Единственным источником света были не угли в камине, а странные, парящие в воздухе магические огоньки, отбрасывающие на стены из тёмного дерева мягкий, голубоватый свет. Она подняла руку. Пальцы были тонкими, аристократическими, с идеальным маникюром. Кожа — молочно-белой. Но это была не её рука.

Паника, острая и холодная, пронзила её. Она рывком села на кровати, сбрасывая меха. Тело было чужим. Слабым после какого-то ритуала, но одновременно переполненным гудящей, незнакомой энергией. И эта странная, распирающая тяжесть в животе…

Её взгляд упал на огромное, вделанное в стену зеркало из полированного серебра. Шатаясь, она подошла к нему.

Из зеркала на неё смотрела богиня. Или демон.

Женщина невероятной, потусторонней красоты. Каскад длинных, платиновых, почти белых волос обрамлял лицо с тонкими, аристократическими чертами. Кожа светилась в магическом свете. Но глаза… глаза цвета аметиста горели холодным, яростным огнём. В них была вековая боль королевы-изгнанницы, яд преданной сестры и безжалостность могущественной ведьмы.

И в этот миг её ударило. Ненависть. Чистая, незамутнённая, направленная на образ девушки с золотыми волосами и зелёными глазами, в сияющих доспехах. Артурия. Имя взорвалось в голове, неся с собой горечь, зависть и извращённую, почти отчаянную сестринскую любовь.

Слияние началось.

Её воспоминания — залы заседаний, графики акций, холодные пентхаусы — начали трескаться и осыпаться под напором чужой памяти. Она видела свой тронный зал в мрачном замке, окружённом туманами. Она видела ритуал, проведённый ею самой: сложная алхимическая процедура, где она, используя собственную магию как инкубатор, оплодотворила свою же матку эссенцией, созданной из украденной капли крови Артурии. Она хотела создать не просто наследника. Она хотела создать идеальную копию своей сестры, которую можно будет контролировать. Создать идеального короля-марионетку, который вернёт ей то, что она считала своим по праву.

Она закричала, схватившись за голову. Кто она? Расчётливая хищница из мира бетона или свергнутая королева из мира мифов? Её разум превращался в поле боя. Холодное омерзение СЕО от неэффективности и эмоциональной подоплёки ритуала смешивалось со злорадным триумфом ведьмы.

И в самом центре этого урагана он толкнулся.

Ребёнок. Созданный. Сконструированный. Но живой.

Этот толчок стал якорем. Её последняя сделка. Её проклятие и её искупление. Всё сошлось в этой одной точке.

Хаос был укрощён. Холодный, аналитический ум принял новые данные.

Ненависть к Артурии? Оценка основной угрозы и, одновременно, источник биологического материала для актива.

Статус королевы? Наличие собственной базы и ресурсов. Требуется инвентаризация.

Магия? Мощный, но нестабильный ресурс. Требуется систематизация и изучение.

Она перестала быть той женщиной из будущего. Она перестала быть Морганой ле Фэй. Она стала химерой. Она снова посмотрела на своё отражение. Ненависть в аметистовых глазах никуда не делась. Но теперь под ней проступил лёд безграничного расчёта.

Она опустила руку на свой живот.

Актив: ребёнок, кодовое имя «Мордред».

Задача: обеспечить стопроцентную выживаемость и независимость актива. Переоценить изначальную цель проекта «Мордред» с «инструмент мести» на «основной актив».

Среда: враждебная (Камелот), условно-дружественная (собственные земли).

Угрозы: Артурия Пендрагон (источник, потенциальный ликвидатор), Мерлин (непрогнозируемый фактор), пророчества (враждебный бизнес-прогноз).

Она стояла перед зеркалом, в одной ночной рубашке, с разметавшимися платиновыми волосами, положив руку на живот, где росло дитя её сестры и её магии. Настоящая королева, обозревающая своё единственное, но самое ценное владение.

— Первоначальный план проекта отменяется, — прошептала она в оглушительной тишине своих покоев. — У тебя будет новая цель.

Она ещё не успела одеться, лишь накинула на плечи тяжёлую шёлковую мантию, когда воздух в комнате замер. Магические огоньки затрепетали, и в центре комнаты, соткавшись из лепестков белых цветов и лунного света, материализовалась фигура.

Это был не старик с бородой. Перед ней стоял юноша неземной красоты. Белые, как снег, волосы, одет в богато украшенные, но практичные одежды мага. В его глазах, казалось, отражались звёзды, а на губах играла лёгкая, всезнающая и оттого невыносимо раздражающая улыбка. Мерлин. Великий Маг, Придворный Шут, получеловек-полуинкуб. Главный консультант её сестры и её личный надзиратель.

— Доброе утро, моя королева, — его голос был мелодичным, как звон колокольчиков, но она, с её опытом переговоров, слышала в нём сталь. — Вижу, твой великий эксперимент увенчался успехом. Я чувствую биение новой жизни. Маленькой, но такой… громкой. Почти такой же громкой, как твои амбиции.

Она медленно повернулась к нему. Маска древней Морганы — смесь презрения и ярости — была на её лице, но мысли работали с холодной скоростью суперкомпьютера. Он знает. Он видит не только факт беременности, он видит её природу. Прямая конфронтация — проигрыш. Нужен другой подход.

— Неужели Великий Мерлин пришёл лишь для того, чтобы констатировать очевидное? — ответила она, её голос был прохладным и насмешливым. Она подошла к столу, на котором стоял кубок с вином, и сделала вид, что собирается отпить, но лишь коснулась губами холодного серебра. Демонстрация. Показать, что меня не волнует беременность так, как волновала бы обычную женщину. Сохранять образ безжалостной ведьмы, чтобы скрыть появление новой, единственной уязвимости.