Мой любимый вор

1

– Вот он! – торжественно провозгласила замдиректора краеведческого музея – тетенька средних лет в вычурном костюме, чью голову украшала пышная старомодная прическа, – и ткнула в нужную витрину. За ней открывался взору изумительный рубиновый набор: ожерелье, серьги и перстень. – Это воистину изюминка нашей сегодняшней выставки, которая, я надеюсь, станет теперь гордостью всего музея!

Пока посетители любовались драгоценностями, мы с Танькой переглянулись, сморщившись: тетина экзальтированность начинала понемногу раздражать. К моему списку раздражителей я могла еще и записать подружку, которая меня сюда приволокла. Ее дядя заведует местной газетой, и она, числясь штатным корреспондентом, почему-то неизменно берет меня на все задания. Впрочем, ясно почему: все статьи в итоге пишу я, Таня с текстами не дружит. Зато балаболить может с утра до вечера, особо не стараясь поддерживать логическую нить повествования… Ну да ладно, у каждого свои грехи. Я же числюсь внештатником, то есть можно сказать не числюсь вообще, но мне хотя бы платят какие-то гроши за каждую из этих статей. На основном месте работы я получаю до ужаса мало, поэтому даже эти дополнительные копейки помогают держаться на плаву. Хорошо хоть, что учусь бесплатно, а то бы не потянула высшее образование, пусть даже на вечернем.

Итак, Таниному дяде почему-то приглянулась история о рухнувшей до основания деревенской церкви (она потихоньку разрушалась десятилетиями, но месяц назад вдруг пала окончательно) и найденных под развалами драгоценностях и утвари, которые, по всей видимости, были вмурованы в стену. Ввиду этого в местном краеведческом музее устроили выставку. Помимо рубинового комплекта, были найдены: посуда из серебра, позолоченное зеркальце, старинные монеты и, разумеется, иконы – и в бронзовых, и в серебряных окладах. Кто все это добро замуровал, осталось загадкой для исследователей.

Мне стало так скучно, что я взмолилась, чтобы сие мероприятие побыстрее закончилось, и Бог тут же ответил на мою просьбу, но совсем не так, как я планировала. Однако скучать больше никому не пришлось…

В зал стремительно ворвались вооруженные мужчины в масках, бабы завизжали, мужики испуганно разинули рты и остались стоять истуканами, а единственный на весь небольшой музей охранник тут же вбежал следом и получил по голове – да так сильно, что мгновенно лишился сознания.

– Все на пол, никто не выходит, никто не раскрывает пасть, никто никуда не звонит! – зарычал один из них, видимо, главарь банды.

Танька пискнула и грохнулась в обморок. Я обернулась на нее, но сил поднять подругу на ноги почему-то не было. Очевидно, сковавший мое тело страх мешал шевелиться.

Я попыталась посчитать, сколько было людей в масках, но один из них пресек мое стремление, ткнув пистолетом мне под ребра и зарычав:

– На пол! Глаза вниз!

Пришлось повиноваться и сесть прямо на стертый линолеум – так же, как и остальные малочисленные посетители (краеведческий музей не самое популярное место, когда всего в пятнадцати километрах – столица с ее миллиардами развлечений). Впрочем, я не знала, радоваться или горевать по данному поводу: с одной стороны, если нас всех решили опосля убить, то это хорошо, что нас мало: меньше трупов и порушенных жизней (это я о родных и близких), с другой, если убивать не собираются (скрытые за черными вязаными масками с прорезями лица давали на это надежду), то лучше бы нас было больше: в толпе легче затеряться, а стало быть, снижен риск оказаться избитой, запуганной, замученной и так далее.

Танька, кстати говоря, так и осталась валяться посреди зала. Слава богу, на нее пока никто не обращал внимания.

– А ну иди сюда! – гаркнул тот самый злобный тип на замдиректора, жестко схватил ее за шею и повел к какому-то щитку на стене. – Вырубай!

– Я не понимаю, – запищала она и тут же получила под дых.

Другой тип, высокий, широкоплечий, в ярко-синем пуловере, обтягивающем его мускулистое тело (остальные все были одеты в черное), расслабленной, самоуверенной походкой направился к даме и, дождавшись, когда ее дыхание придет в норму, тихо произнес:

– Уважаемая Людмила Анатольевна, я прекрасно осведомлен, что только у вас есть ключ управления сигнализацией центральной витрины. Я очень не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал…

– Но ключ у директора! Пожалуйста, поверьте мне!

Суровый мужик (тот, которого я поначалу посчитала лидером) приготовился снова бить женщину, но Вожак остановил его. Причем в этом действии не было нарочитости, дескать, пока я его сдерживаю, но смотри мне, только попробуй соврать! Нет. Он просто остановил акт неоправданного насилия – во всяком случае, так это казалось со стороны. А затем произнес:

– Когда директор уезжает, он отдает ключ вам…

– Но он уехал ненадолго! В таких случаях не отдает! Клянусь! Хоть обыщите!

Я задумалась: тетя была больная на голову, это стало видно по первой части мероприятия, но настолько ли она больна, чтобы из любви к искусству не отдавать ключ бандитам и подвернуть риску не только себя, но и окружающих? Скорее всего, она не врет.

Лидер решил так же, оказавшись не глупее меня, поэтому взял у нее из кармана телефон и сунул под нос:

2

* * *

Директор приехал минут через тридцать-сорок. Или так показалось из-за стресса и неудобной позы? Минуты тянулись до ужаса медленно, так что клясться не стану, может, минуло всего лишь четверть часа. Он так же, как и другие, на время лишился дара речи, когда вооруженные люди грубо схватили его и приволокли к пульту отключения сигнализации. Директор было заупрямился, начал врать, что у него нет ключа, а сам глазами выискивал то ли камеру на стене, то ли охранника. Когда наткнулся на него, лежащего у стены без сознания, от ужаса вздрогнул.

– Слышь, – начал Свирепый, – или ты отключаешь сигнализацию центральной витрины, или… – поднял он пистолет вверх и снял его с предохранителя, – я буду убивать посетителей, пока не сделаешь это.

Я сперва удивилась: почему бы им просто его не обыскать? Но затем заприметила на пульте цифровое табло, как на домофоне. Видимо, помимо физического ключа, нужен еще и код.

Дальше мои мысли вынужденно прервались, потому что террорист продолжил:

– А начну я вот с нее. – И подошел к Таньке, которая все так же лежала без сознания, нацелившись ей в голову.

– Нет! – выкрикнула я и рванула вперед. В ту секунду мыслей не было, зато они появились позже: «Куда лезешь, идиотка? Хотела же слиться с толпой!»

С Таней мы были не то чтобы очень дружны, я ее и подругой-то называла только в припадке сердечности, а чаще просто приятельницей или бывшей одноклассницей, кем она по сути и являлась, но мой внутренний моральный стержень не позволял мне равнодушно взирать на то, как ее убивают. Кроме меня, ей никто сейчас не поможет.

Закрывая тело товарки собой, я возмущенно заявила:

– Как так можно – стрелять в человека мало того что без оружия, так еще и без сознания?! Это чтобы в глаза не пришлось смотреть, да? Так легче?

– Ты что, меня трусом назвала?! – взревел Злобный и перевел дуло пистолета уже на меня. 

3

Я икнула и наконец замолчала. Но молчать-то нужно было раньше…

– Стойте! – взмолился директор. – Вот ключ! Код 2561. Не надо никого убивать!

– Так бы сразу, – обрадовался Лидер, но его соратник и не думал униматься.

– Это ничего не значит. Ее нужно проучить. – И замахнулся.

Не знаю, почему я не зажмурилась, вероятно, от шока, но это позволило мне увидеть, как всего за полторы секунды Вожак сократил расстояние между нами и перехватил руку Свирепого.

– Нет. – Он сказал это тихо и безэмоционально, но в тишине зала (или я временно оглохла от ужаса?) эти слова прозвучали как раскат грома.

– Пусть знает свое место! – рявкнул тот и получил по зубам. После этого Вожак нацелил пистолет уже на него.

– Еще раз подойдешь к ней, и ее лицо – последнее, что ты увидишь.

В тот момент его голос показался мне божественным (самоуверенный и вместе с тем нежный баритон), его тело – еще более привлекательным, чем до этого, а запах… Древесный и немного сладкий… Я всегда буду его помнить. Оно и понятно – мужик спас меня от больших неприятностей. И в то же время я понимала, что все они сволочи. Но все-таки приятно, что кто-то меньшая сволочь.

Татьяна наконец зашевелилась. Прав был Философ, ей пришлось лучше, чем мне.

– Уже на работу? – с досадой пробубнила она, открывая глаза, затем сфокусировала взгляд на мне, а после – на захватчиках. – А-а-а! – завизжала.

– Заткнись! – рыкнул Свирепый. На меня наложили вето, но на Татьяне можно было отыграться.

– Тсс, – шепнула я подружке, и она тут же, как по команде, замолчала.

За это время Вожак отключил сигнализацию, подошел к витрине, разбил стекло и, достав оттуда рубиновый комплект, сложил его в черный непрозрачный мешочек.

– Теперь вы нас отпустите? – спросил директор, стараясь, чтобы голос звучал ровно, однако было видно, что он боится до чертиков.

– Нет, – как всегда спокойно и уравновешенно ответил Благородный Вожак, и заложники в ужасе ахнули.

– Но как же?..

– Послушайте, уважаемый. Я ведь здесь не только ради побрякушек. Я здесь ради правды. – Директор смотрел, моргая. Видно, что он не понимает. Мы с Таней, поднявшись на ноги, тоже моргали, стоя по соседству. Так как команды возвращаться в круг сидящих не было, мы остались на своих местах. – Будьте так любезны, расскажите, при каких обстоятельствах вы нашли рубиновый набор. – Директор начал бубнить про археологов, позвонивших ему, про раскопки, про рухнувшую стену и т.п. Вожак внимательно смотрел на него, и, хоть выражения лица было не разглядеть за маской, почему-то казалось, что он недовольно улыбается. Как царь, выслушивающий оправдательную речь обвиняемого, зная, что затем все равно его казнит. Так и вышло. Ближе к концу истории, когда директор уже начал повторяться, Вожак заехал ему в ухо. – А теперь еще раз рассказывай. Но на сей раз – правду.

– Так я же… – Лидер достал складной ножик, выдвинул лезвие, и директор запнулся. Его глаза испуганно расширились, однако… Что-то мне не нравилось в них. Не было праведного негодования, дескать, я вам правду – а вы вот как? Только страх и… хитрость. Да. Он начал водить глазами слева направо, будто…

– Он врет, – прошептала я сама себе, но банда услышала.

– Устами младенца, – хмыкнул Философ.

– Кто это? – мотнул головой в мою сторону Вожак, будто и не он пятью минутами ранее спас меня от расправы своего подельника.

Заговорила Людмила Анатольевна.

– Это девочки из газеты, из «Областного Вестника». Приехали писать о выставке и разрушенной церкви.

– Что ж, – согласно закивал Лидер, смотря на меня из прорезей черной маски красивыми голубыми глазами, искрящимися озорством и вместе с тем какой-то странной теплотой, – я слышал, у журналистов особое чутье на людей и на ложь. – Помолчав, добавил. – У меня тоже.

Воцарилась недолгая тишина.

– Я не понимаю, я не… – зачастил директор, и это было его ошибкой. Вожак начал методично его избивать, затем приложил нож к горлу.

– Ну что? Все еще не понимаешь? Может, вспомнишь женщину, что там была? Может, это на ней, падаль, были рубины, а не в нише в стене, а?!

Когда он перешел на крик, я поняла, что эта тема для него весьма болезненна. Почему-то я ощутила укол жалости. Нет, не к директору вовсе… Что это со мной? Стокгольмский синдром?

– Простите, простите, простите… – мямлил беспрестанно директор краеведческого музея, затем обмочился и потерял сознание. Захватчики бойко рассмеялись. Все, кроме Вожака. Чувствовалось, что в нем столько боли, что она не дает ему ликовать – даже в минуты победы.

– Я не понимаю, – тихо заговорила Анатольевна, теребя брошку на пиджаке, – этот набор не был захоронен в нише? Его не от большевиков прятали?