Мой одержимый

Глава 1. Замок Шильон

Каменные стены нависают над пропастью. Скалистый остров соединён с берегом озера подвесным мостом, но тот обычно поднят. Замок неприступен и грозен. Однако сегодня всё будет иначе, и скоро я окажусь внутри. Настоящую ведьму никакие ворота не остановят!

Сегодняшним везением просто грех не воспользоваться: герцог Савойский, именуемый Карлом Воинственным, заказал в деревне изготовить новую мебель для покоев. Само по себе это необычно: почти всё время Карл проводит в Турине. Иногда он ненадолго приезжает в замок Шильон, но на этот раз он что-то задержался. Уже пару месяцев его светлость живёт в замке, потому и решил взяться за обстановку.

Провожу ладонью по лицу, поправляя обманчивый облик, что послужит мне лазейкой в подземелье. Уф, что-то я разволновалась, хотя дело-то пустяковое – проникнуть в замок под видом простой работницы. Ведь столько раз уже это делала! Но сегодня почему-то неспокойно.

Грохочущие цепи опускают мост, и обозы въезжают внутрь. Иду рядом с телегой, будто каждый день так делаю. Красильщица или вышивальщица – кто разберёт? Да никому и дела нет. Хоть я и предполагала, что смогу пройти, даже не используя магию, холодок пробегает по спине: слишком высоки ставки. Карл скор на расправу, об этом знают даже дети в окрестных деревнях.

Вот и двор. Обозы разгружают, а я в общей суете прохожу дальше, ко входу в казематы.

Как же дрожат руки… Да что это со мной? Соберись, Лорена! Сейчас ты подойдёшь и постучишь в дверь. Ничего особенного – торговка лечебными мазями и настоями предлагает свой товар. Никаких сомнений – и никто ничего не заподозрит.

Провожу кончиками пальцев по закопчённой дубовой двери, что вся в глубоких царапинах и зазубринах. Она повидала многое – и обыденную жизнь обитателей замка, и настоящие бои, и «честные судебные поединки». О, да, герцог Савойский особенно их любит! До чего же удобно использовать их для убийства недругов, лишь выставив заведомо более ловкого и сильного противника!

Останавливаю мечущиеся мысли. Возможно, оказавшись за этой тяжёлой дверью, я уже не смогу выйти наружу. Готова ли я рискнуть? Кажется, впервые за долгое время мне по-настоящему страшно. Ладно, взялась за этот проклятый заказ – значит, нужно делать!

Прочь сомнения! Крепко хватаюсь за железное кольцо и стучу.

Окошечко в двери приоткрывается, и взгляд стражника ощутимо скользит по моему лицу. А оно у меня сегодня самое правильное. Я хорошо потрудилась над ним: нежный взгляд, видно, что скромна и наивна, но в меру осторожна. Раньше я пробовала прикидываться калекой, но немного найдётся людей, готовых пожалеть уродину. А вот миловидную девушку всякий приветит.

Главное в этом деле – не перестараться, чтоб тут никого не одолела безудержная похоть при одном только взгляде. Иначе я потеряю время, наводя на них бессилие. А мне важна каждая секунда. Сейчас же стражник видит робкую милую девушку, бедно, но чисто одетую, с корзиной травяных снадобий. Разве что необычно высокую для местных, ростом со среднего мужчину.

- Ну? – он оглядывает меня ещё раз.

Я вижу его мысли, он уже прикидывает, что неплохо бы прижать меня в уголке, запустить руку под холщовую юбку в поисках нежного бедра. Чувствую в нём едва заметное возбуждение, пока не грозящее перерасти в нападение. Остынь, охальник! Тебе никогда не посчастливится дорваться до тела ведьмы! Мысленно усмехаюсь. Наверняка ведь испугается до икоты, если поймёт, кто я на самом деле…

Ладно, с его помыслами разобрались, теперь мне нужно доиграть свою роль! Будто бы преодолевая робость, бормочу:

- Целебные травы от ран и болячек…

Окошечко захлопывается, слышен грохот засова. Так, теперь высочайшая осторожность…

Вхожу, быстро моргая, чтобы глаза привыкли к сумраку. Сводчатый потолок, необычно высокий для подземелья замка, каменные колонны уходят в темноту. В закутке на ящике горят свечи, рядом двое стражников чистят оружие. Ход в казематы по правую руку. Надеюсь, там не слишком запутанные переходы. Ничего, разберусь. Теперь можно сделать лицо попроще – опустить углы рта, добавить возраста. Мало ли что в голову взбредёт сидящим взаперти без дела взрослым мужчинам?

Выкладываю на край стола несколько холщовых мешочков:

- Вот от сыпи, а это - если рана долго не заживает…

- А это? - тот, что открыл дверь, хватает меня за пояс, вытаскивает маленький свёрток.

- А это, - понижаю голос, - для обретения мужской силы.

- Убери! Не пригодится, мне – так точно, - он надменно отпихивает мешочек.

Остальные, ухмыляясь, переглядываются.

До чего же любят такие типы похвастаться своими победами! А под покровом сумерек всё равно крадутся купить подобные средства у лекарей-шарлатанов. Хвастливая морда. Того и гляди, начнёт лезть под юбку, чтоб заодно и остальным показать, на что способен.

Его рука по-прежнему придерживает меня за пояс. Не пытаюсь отступить и освободиться. Сопротивление таких наглецов только возбуждает. Слышу обрывки его мыслей: он прикидывает, не поиметь ли меня прямо здесь, на глазах у сослуживцев. Сколько живу, а до сих пор не пойму, зачем нужны в таких делах свидетели – как подтверждение мужской силы? Чтоб было кому поддакнуть, когда захочется рассказать что-нибудь вроде: «Я её отодрал три раза подряд, а она визжала так, что в соседнем герцогстве слышали!». Да, не иначе!

Глава 2. Подготовка

Интересно, как там юноша в каземате? Наверное, уже принял зелье и вот-вот его обнаружат в таком виде, что и опытный лекарь не признает живым.

Рискованное это дело – помогать аристократам. В последний момент могут испугаться, передумать и подставить исполнителя, не раз такое случалось. Обычно заказчики сами меня находят, нужные имена передаются в таких семьях из поколения в поколение. Бывало, на выходе из кирхи после мессы кто-нибудь сунет незаметно кошелёк и исчезнет в толпе. А там, помимо монет – записка с именем и просьбой. После того, как просьба исполнится, точно так же появляется остальная плата. Но изредка случалось и так, что во время исполнения заказа ведьму хватали по доносу, присланному заказчиком. Трусливые, подлые… Люди как они есть, что тут поделать.

На этот раз от меня требовалось немало, и плату я попросила высокую. Достать ингредиенты зелья было сложно, сбыть в случае отмены заказа – ещё сложнее. Дворянин, не пожелавший открыть лица и полного имени, попросил вытащить одного пленника под видом его преждевременной кончины. Что-то там они с графом Савойским не поделили – и тот заточил неприятеля в казематах Шильонского замка. Главным условием было то, что узник должен был воскреснуть, как только его тело вывезут за пределы замка для погребения в фамильном склепе. Прочих подробностей я не знала, да меня и не особенно это интересовало.

После первой охоты на ведьм в моём родном Аррасе прошло уже больше тридцати лет. Осев в Кларане, я в глазах соседей выглядела почтенной вдовой по имени Жанин, имеющей знания в медицине. И снимать эту маску совсем не хотелось.

Похлёбка в очередной раз закипала, когда раздались знакомые шаги. Чёрт принёс Йора, как обычно, не вовремя. Распахнув дверь без стука, он первым делом возмутился:

- Жанин, у тебя тут вода на полу… ааа, опять купалась? Смотри, водяной утянет на потеху!

- Утянет – ему же хуже, - отозвалась я, накидывая верхнее платье и повязывая передник. Даже перед ним нужно быть скромнее, хотя Йор болтать на людях лишний раз не будет.

Йор помогал мне по хозяйству по старой памяти – мы с его матерью были знакомы. Первая семья, что встретилась мне по прибытии в Кларан, приняла меня как гостью и помогла незаметно влиться в жизнь этого места.

Даже при самом слабом свете сальной свечи Йора не получилось бы назвать красивым – плоское, невыразительное лицо, к тому же половину щеки занимало красное пятно, перечеркнувшее её ещё до рождения. Соседи говорили, что это будто бы оттого, что мать Йора, будучи на сносях, заходила в кузницу к мужу и глядела в горнило. Пламя опалило младенца в утробе, потому и осталось пятно. Некоторые шёпотом передавали сплетню, будто матери в огне привиделось нечто такое, отчего она стала бояться подходить даже к очагу в доме.

Всё это чушь, я точно знала – помогая обмывать её тело перед погребением, я обнаружила у неё на животе точно такое же пятно. Потомственная отметина, ничего больше. Но людям нужно что-то обсуждать долгими зимними вечерами.

Как бы то ни было, Йор оказался не просто отмечен, а ещё и слаб для кузнечного дела, хоть имел неплохие руки. Он предпочёл осваивать лодочное ремесло, и получалось у него неплохо. Однако из-за уродовавшей лицо отметины и привычки язвить не по делу даже к тридцати годам он не нашёл девушку, готовую пойти за него замуж. Поэтому и ко мне он приходил поработать – что ещё делать, если много досуга?

Приходил он всегда в разное время, по настроению. Иногда казалось, что он делал так нарочно, будто хотел застать врасплох во время какого-либо предосудительного занятия. Хотя, возможно, это подсказывала моя привычная осторожность. О, да, я стала очень осторожной в последние годы! Кажется, я вплотную подошла к тонкой грани, отделявшей рассудительность от безумия…

Йор подошёл к очагу, заглянул в котёл, жадно втягивая ноздрями пар:

- М-м-м… Угостишь?

- Наливай сам, сколько хочешь, - я перебирала травы, подвешенные в углу. – Порог треснул, нужно починить, да ты сам, наверное, видел. И дров нарубить, а то один хворост остался.

- Будет сделано, - усевшись с миской за стол, Йор быстро прикончил похлёбку. – Вкусно. Где мясо-то достала?

- Да так, повезло, - я растолкла несколько веточек сальвии и упаковала в мешочек.

«Лучше тебе не знать, что за мясо в котле», - думала я, с улыбкой наблюдая за тем, как парень выскребает миску.

За сутки над огнём всё разварилось так, что и не узнаешь. А там лишь нужное, полезное и к тому же похожее на настоящее мясо: сверчки, дождевые черви, лягушки, летучие мыши. Что поделать, если уже который год лето сырое, а скотины в хлевах всё меньше? Если не задумываться над тем, из чего блюдо, то вкус у похлёбки получался отменный, а мясо – оно всегда мясо.

Выдохнув, Йор отдал мне миску и развалился на лавке:

- Сейчас всё починю, только дай отдохнуть.

- Да не торопись, день длинный… - я продолжала возиться с травами.

- Не, мне вечером нужно за дровами для патера съездить. На всякий случай, завтра разоблачение будет на площади. Вдруг и вправду найдут, кто неурожай наслал? Придётся жечь. А дров мало. Может, два раза придётся ездить.

- В честь чего завтра-то?

- Так ведь новый охотник на ведьм приехал.

Глава 3. Брат Фома

Утренний звон разносился далеко за пределами посёлка. Светило солнце, запахи весенних цветов крепли в воздухе. Назойливо дребезжащий звук надтреснутого колокола возвещал о начале воскресной службы. Отличный день, чтобы умереть. Надеюсь, это буду не я.

Я успела к самому началу проповеди патера Теодора. Все скамьи уже были заняты достойными жителями Кларана, люд победнее теснился у дверей. Чужих в таком маленьком посёлке видно сразу – я заметила у придела несколько коленопреклонённых фигур в чёрных плащах. Доминиканцы, конечно. Псы господни, как они себя называют. Вот и сюда дошла эта зараза.

Встав у колонны, я опустила глаза. Бедные башмаки, чистое скромное платье из четырёх клиньев, скреплённых шнуровкой, простая, без вышивки, шаль на плечах, вдовий чепец полностью скрывает волосы – само смирение. Придраться определённо не к чему.

Патер Теодор начал с псалма, а затем перешёл к сути сегодняшнего обращения к прихожанам. Он говорил по обыкновению долго, упоминал несчастья, свалившиеся на наш край в последнее время, взывал к смирению и повиновению воли господней. А затем объявил, что всех ждут на площади, поскольку приезд известного разоблачителя ведьм, ученика самого Генрикуса Инститора[1], обязывает к участию абсолютно всех жителей.

Возбуждённо переговариваясь, народ повалил наружу, мимоходом касаясь чаши со святой водой. Руки мелькали над гладью, разбивая отражения лиц, на мгновение сталкивались.

Вот господин Абготт поднёс в горсти воду госпоже Бюрх, та улыбнулась, но чуть заметно покачала головой и коснулась воды в чаше, миновав его ладонь. Приятная полная женщина нравилась многим, но определённо хранила верность господину Бюрху.

Дора, засидевшаяся в девках полоумная сестра Абготта, с хихиканьем брызнула водой на брата. Тот и рад бы не водить её в кирху, да боится, что в его отсутствие она дом спалит. Дора обычно тихая, но если разошлась – только держи. Бормочет что-то, вырывая у себя волосы клочьями. Если её не видно в церкви, все знают: Абготт в очередной раз устал следить за сестрой и, связав её, оставил дома, чтоб не навредила себе и другим.

А вот и Йор тут как тут. Занеся руку над чашей, чуть тронул запястье дочки мясника, а та брезгливо отдёрнула руку. Да, парень давно бы мог найти себе ровню, с оспинами или хромоножку, но всегда метил выше – оттого не имел ничего.

Собравшись в большой круг, растянувшийся по краю площади, толпа оживлённо шепталась в предвкушении развлечения. Посмотрим, чьи планы на день сегодня изменятся…

Я встала подальше от первого ряда, на ступенях кирхи, по левую руку от патера Теодора. Несмотря на искреннюю веру в необходимость истребления всех, кто не готов полностью принадлежать религии, патер был приятным человеком. Во многом из-за него я так надолго задержалась в Кларане.

Насколько безопасно место, всегда удавалось определить по местному патеру. Попав в новое место, я первым делом шла на исповедь. Придумывала мелкие проступки – вроде того, что случайно съела миску мясной похлёбки в постный день, рассказывала всё с притворным раскаянием, а сама следила за патером. По тому, как тот слушал, как смотрел на меня сквозь решётчатую преграду, можно было сразу понять, какова его паства, и стоит ли оставаться здесь надолго.

Патер Теодор понравился мне с первого взгляда. Сдержанный, но спокойный в обращении, он неизбежно вызывал доверие. Доверял ли он мне? Поначалу я так считала. Но в последнее время начала замечать, как он задумчиво задерживает на мне взгляд, ловя какую-то невнятную, постоянно ускользающую мысль.

Сейчас нахмуренные брови патера и сжатые губы не предвещали ничего хорошего. Должно быть, он прекрасно понимал, чем может закончиться приезд разоблачителя в такой маленький посёлок, но препятствовать не мог.

Через толпу протиснулся один из чёрных плащей, и по его движениям сразу стало ясно – идёт тот, ради кого здесь всех собрали. Худоба его бросалась в глаза, видная даже под толстым сукном: лопатки торчали, как у коровы в неурожайный год, сухие, как хворост, руки сжимали висящее на шее увесистое распятие грубой работы. Вытянутое кривое лицо напоминало перекошенный лик грешника с алтаря нашей кирхи, не хватало только языков адского пламени для обрамления. Но пламя, по всей видимости, было вопросом времени.

Разоблачитель обвёл толпу пронзительным взглядом тёмных, глубоко посаженных глаз:

- Я – смиренный брат Фома из ордена псов господних[2]! Я иду по кровавому следу, вынюхивая колдовство и ересь! Господь ведёт меня по этой грешной земле! Не зря я пришёл сюда! Узрите же! – порывшись в суме на поясе, он вытащил большую иглу, блеснувшую на солнце. - Эту иглу благословил сам епископ Базельский! А нить, на которой она висит, сплетена из настоящих волос ведьмы, что казнили по его приговору! Пусть игла укажет на пособника дьявола!

Вытянув руку перед собой, доминиканец отпустил иглу, и она закачалась. Сначала едва заметно, затем всё сильнее. Толпа замерла, заворожённо наблюдая действо…

Повинуясь качанию, разоблачитель переступал небольшими шагами, продвигаясь вдоль первого ряда. Каждый, кто оказывался вблизи, непроизвольно сжимался, пытаясь отпрянуть, отчего разоблачитель чуть заметно ухмылялся и продолжал путь.

Вдруг игла резко метнулась в сторону толпы. На выдохе отпрянув, толпа выдавила из себя госпожу Бюрх, запутавшуюся в юбках и потому не успевшую отступить. Растерянно глядя на иглу, госпожа Бюрх не могла вымолвить ни слова. А игла бесновалась, пытаясь сорваться с нити и впиться в её дородное тело.

Глава 4. Выбор жертвы

Тяжёлый взгляд монаха упёрся в моё лицо. Глотнув воздуха, я устремила на брата Фому самый кроткий и смиренный взор, на который только была способна: «Дай мне хоть один шанс, и я подчиню каждый твой вдох и удар сердца…»

Но не успела я мысленно приказать ему, как он быстро отвёл взгляд. Неспроста учился у Крамера – знает, что смотреть ведьмам в глаза не стоит. Однако, даже не глядя, монах уверенно двигался в мою сторону, следя за метаниями иглы.

Указующее острие иглы кружилось над землёй, тянуло нить следом. Три ряда замерших человеческих тел отделяли меня от доминиканца, начавшего медленно приближаться. Игла настойчиво тащила его вперёд.

Против воли я подалась назад, прикрываясь плечом патера Теодора. Но он, всегда такой спокойный, тоже заметно волновался, хоть и старался не подавать виду.

Брат Фома направлялся точно ко мне, а взгляды людей, прикованные к игле, лишь приблизительно прослеживали направление и метались, пытаясь угадать заранее, на кого же теперь падёт выбор. Каждый в глубине души жаждал, чтобы были наказаны недруги или завистники, и каждый обмирал от страха, представляя себя на месте обличённого.

Повисла такая тишина, что стал слышен плеск озера на окраине поселка. Молчаливый поединок наших взглядов стал почти невыносимым. Впервые за долгое время мне стало по-настоящему страшно.

И тут раздался крик, похожий на истошный вопль чайки. Монах бросился в мою сторону и вытащил из толпы стоявшую передо мной полоумную Дору. Не выдержав общего напряжения, она дико захохотала.

Содрогнувшись, помимо воли я схватила патера за рукав, но он торопливо отдёрнул руку, боясь посторонних взглядов. Он и сам был напуган. Возможно, ему казалось, что игла указывает на него, и только теперь он понял, что угроза миновала.

Меня трясло, по спине текла струйка пота. На этот раз опасность была слишком близко.

Дора же, оказавшись в центре внимания, совсем потеряла рассудок. С хохотом она начала задирать юбки, приговаривая:

- А я! Хаха! А я тоже хочу! Ха-ха-ха! Вот я!

- Вот оно, признание! – провозгласил доминиканец, торжественно выпрямившись. – Она сама подтверждает, что готова отдаться нечисти!

Сорвав с Доры чепец, он предъявил миру её полуобщипанную голову, видать, недавно снова драла волосы. На голове было два небольших родимых пятна, просвечивавших между волосами.

- Дьявол метит своих подопечных разными способами, но спутать его отметины с чем-либо другим невозможно! – уверенно воскликнул монах. Похоже, его нисколько не смутил промах с госпожой Бюрх. – Узрите след от копыта дьявола!

Брат Фома, поистине, обладал удивительным даром убеждения. Даже при самом тщательном осмотре и особенно развитом воображении трудно было принять два овальные пятнышка за след копыта, но в толпе раздались выкрики одобрения, и многие закивали головами. И чем дальше от Доры стояли люди, тем больше среди них было согласных. Хотя вряд ли они вообще что-либо могли разглядеть с такого расстояния.

Диковато озираясь, Дора тем временем ощупала непокрытую голову, схватилась за волосы и начала по привычке выщипывать прядь за прядью, погрузившись в ощущения. Монотонное движение сразу же успокоило полоумную, и больше её не интересовало происходящее вокруг.

Тем временем брат Фома занес иглу и воткнул в одно из пятен. Дора зашлась в таком визге, что все вздрогнули. Обведя толпу победным взглядом, монах полюбовался произведённым впечатлением и объявил:

- А теперь мы, с Божьей помощью, проведём тщательное дознание!

Схватив визжащую Дору за остатки волос, он поволок её через толпу вверх по ступеням кирхи, дав сигнал помощникам, чтобы шли туда. Пастор неохотно последовал за ними.

Я хорошо помнила эту хватку: когда человека так волокли, можно было прощаться. Псы господни никогда не выпускали добычу. Оглянувшись, я увидела, как Абготт проводил сестру взглядом, раскрыл рот, а потом, ссутулясь, махнул рукой и побрёл прочь.

Разум людей приспособлен не видеть в упор даже самое очевидное, если есть хоть малейшее подозрение, что правда нарушит спокойствие. После пережитого напряжения каждый хотел верить, что произошло нечто справедливое. Подобно тому, как люди, изнемогающие от повседневных тревог, любят рассказывать о несчастьях, постигших других, находя в этом подтверждение праведности собственной жизни, сейчас многие перевели дух и с готовностью согласились с выбором брата Фомы. Ведь даже уважаемый патер Теодор не возразил!

Толпа начала расходиться, взволнованно переговариваясь. Задним числом, как водится, люди тотчас начали придумывать события, подтверждавшие вину Доры. Кто-то вспомнил, что однажды, в воскресный день, Дора вырвала у себя клок волос и пустила по ветру – и после началась страшная гроза. Кто-то упомянул павшую в прошлом году лошадь, после того, как Дора её погладила. Кто-то даже рассказал, как в прошлом году, перед самой Пасхой, из дома Абготта выползла змея – верный знак, что в доме творится неладное. Признавая новую реальность, люди пытались объяснить самим себе, что всё происходящее правильно, а им, стало быть, нечего бояться, ведь госпожу Бюрх оправдали.

Никто не проронил ни слова о том, что будут делать с Дорой. Все слышали о раскалённых щипцах, легко отрывающих куски тела, о жгучем расплавленном свинце. Все знали о способах доминиканцев получать желаемые признания, они просто не могли не знать, но даже думать об этом не хотели. Люди всегда видят только то, что хотят видеть и знают то, что готовы перенести.

Глава 5. Музыка из прошлого

На этот раз я пошла не тропой, а открыто, по главной дороге в своём привычном облике. Пусть видят, что вдова Жанин ничем не напугана и так же, как все, идёт на праздник в Монтрё. Оттуда уже было близко до деревушки мастеров, что теснилась на склоне холма неподалёку от замка. Именно там я надеялась узнать, удалось ли мне выполнить заказ.

Когда я впервые появилась в этих краях, только закончилась Бургундская война, и Бернский Союз заполучил Монтрё. Потеснив Савойских, бернцы поспешили запечатлеть знаки своей власти – медведей. Они были повсюду: на утвари, что громоздилась на прилавках, на ставнях и кованых скрепах, даже на последней занавеске в городе были вышиты медведи. Неприятно, должно быть, Карлу Савойскому видеть этих зверей под самым носом.

Монтрё был в разы больше Кларана, хотя видала я города и покрупнее. К моему приходу праздник уже был в разгаре. Огромная толпа собралась на главной площади для того, чтобы поучаствовать в общем веселье. Здесь были торговцы всяческими мелочами, пекари и виноделы, гистрионы[1], кубарем выкатывавшиеся под ноги гуляющим, и даже ловкие карманники, пользовавшиеся удачной минутой. Можно было бы неплохо заработать на снадобьях, но здесь имелись собственные знахарки, к тому же не стоило привлекать лишнего внимания.

Два десятка совсем молодых девушек завели короле – сложный хоровод с песнями, и вокруг немедленно собрались поглазеть молодые парни. Мужчины постарше окружили танцовщицу в платье из тонкой ткани, развевавшейся при каждом движении. Она и пела, и кружилась, страстно изгибая тело, но не забывая подбирать летящие в её сторону монетки.

Но большинство взглядов было приковано к тому, что происходило в воздухе.

Между двух столбов был натянут канат, на котором танцор выделывал разнообразные, порой непристойные коленца. Сорвись он – не миновать расколотой о мостовую головы. Людей внизу завораживал не только танец, а то, что происходит это на самом краю бездны. Рисковать жизнью – безошибочный способ привлечь внимание.

Кто-то подбросил монетку вверх, и танцор, ловко подпрыгнув, поймал её и затянул непристойную песенку, виляя задом.

 - Да провались ты в ад! – раздалось рядом со мной. – Поганый гистрион!

- А тебе что не так? – зарычал громила, собиравший монеты с земли, видно, помощник и охранник гистриона одним разом.

- Не смей использовать благородный поэтический слог для таких песен!

- А ну, сюда иди…

Громила размахнулся, но парень быстро проскочил под локтем и оказался у него за спиной, а удар пришёлся по спине намеревавшегося уйти горожанина. Тот оказался не робкого десятка и отвесил ответный удар. Завязалась драка, с обеих сторон ввязались новые участники. Оказавшись в самой середине, я проложила себе путь, посылая подножки на ровном месте всем участникам и тем внесла ещё большую неразбериху.

Зачинщик стоял у стены, проверяя содержимое своего заплечного мешка:

- Не могу спокойно слушать, когда опошляют благородное искусство поэзии!

Теперь я толком разглядела негодовавшего: молодой и привлекательный, хоть и невысокий. Тёмные кудри и золотисто-смуглая кожа выдавала в нём южанина, а произношение напоминало флорентийское. Одет он был бедно, но с претензией на изысканность, что создавали затейливые вышивки, хоть и дешёвыми серыми нитками по выцветшей зелёной ткани. Подойдя ближе, я рассмотрела поклажу: из мешка выглядывала резная деревянная голова льва, державшего в пасти струны – изящно сделанный гитерн[2].

- По природе я не трус, и мог бы подраться, раз уж речь о таких высоких материях, - объяснил парень. – Но, чего доброго, инструмент поломают…

Громила по-прежнему вздымал над толпой кулаки со сбитыми костяшками. Музыкант повесил на плечо мешок:

- Пойду, пожалуй, пока этот здоровяк обо мне не вспомнил. Где здесь можно переночевать задарма, и чтоб не ограбили?

- Есть старая руина, покажу, если сыграешь для меня.

- Да хоть всю ночь! Завтра мне нужно быть в замке герцога Савойского. Хочу пристроиться ко двору, говорят, платит он щедро, если музыка нравится герцогине. А это ночь – твоя.

Узкие улочки вывели нас к подножию холма, где за виноградниками начиналась роща. Вечернее солнце окрасило пробуждающиеся лозы в красноватый оттенок, казалось, на них уже зреют грозди ягод. За террасами начинался пролесок, в котором почти не угадывались очертания когда-то роскошной римской виллы, теперь превратившейся в груду камней.

- Ты совсем не боишься идти со мной туда? – спросил музыкант.

- Нет. А ты?

- Что – я?

- Не боишься меня?

Он рассмеялся, показав красивые белые зубы – все на месте, знак молодости и здоровья:

- Ты странная! Меня зовут Дацио. А тебя?

- Что, десятый по счету в семье? – перевела я разговор в другое русло. Ни одно имя сейчас не отражало моей сущности.

Он кивнул.

- А я давно не слышала гитерна… Не разочаруй меня.

- Не сомневайся, я прекрасно играю. Откуда ты сама?

- Из Кларана, он дальше по берегу.

- Пришла на праздник?

- Нет, иду в Шильон, но уже вечереет, мастера близ замка наверняка закрыли лавки. Так что скоротаем ночь вместе.

Пока мы шли, я уловила обрывки его мыслей: я ему определённо понравилась, причём даже в собственной голове он выразил это возвышенно, без пошлости. Мысли о поцелуе, о прикосновении к запястью... Такой милый мальчик! Но, взглянув на него снова, я поняла: нет, не получится. Увы, мне он не подходит – нет той первобытной дикой силы, что позволяет мужчине стать роскошным проводником магии. Жаль, мой хороший, но тебя ждёт удел обычных людей, не знавших радости соития с ведьмой!

Глава 6. Один из них

Тогда мы ещё не опасались чёрных плащей, только появившихся в Аррасе. Согласно правилам ордена, будто голодные псы, они ходили от дома к дому, выпрашивая подаяние. Давали большей частью еду, иногда монеты. У меня всегда был наготове кусок хлеба, чтобы не впускать чужаков в дом, а кинуть в суму с порога и на том распрощаться.

Однажды мы с подругами, разговаривая и смеясь, шли по улице с постоялого двора, где неплохо заработали, заговорив одному торговцу на удачу все короба и тюки, что он вёз через Аррас. В переулке неподалёку нам встретился один из этих голодных псов. Он раскрыл суму, а я кинула ему медную монетку, даже не взглянув в лицо, спрятанное под капюшоном.

И в тот самый миг, когда пальцы раскрылись над сумой, выпуская металл, его рука отпустила холщовый край и легко коснулась моей. Меня обожгло – столько желания было в его движении, столько борьбы с самим собой. Отдёрнув руку, я лишь мгновение вглядывалась в его лицо, а затем догнала подруг.

Красивый и молодой, ещё не успевший вымотаться от тягот кочевого нищенства. Светло-серые глаза, полные невысказанных чувств. Сколько сил, должно быть, уходило у него на каждодневное усмирение желаний, то и дело вырывавшихся из-под гнёта наложенных ограничений. Чуть касаться рук добрых женщин, получая милостыню – всё, что мог он получить, да и это творилось украдкой. Должно быть, на исповеди он каялся даже в таких проступках.

Он не знал, кто я, иначе не был бы таким смелым. Прикоснувшись к ведьме с подобными мыслями и встретившись взглядами, мужчина рискует на всю оставшуюся жизнь получить неутолимую жажду, что звалась одержимостью. Соитие даже с обычной женщиной бывает остро необходимо, как пища или вода. Желать ведьму – как жаждать воздуха.

Через несколько дней, в мрачный грозовой вечер, в мой дом постучали. Увидев в окно чёрный плащ, я взяла лежавший наготове кусок хлеба и отперла дверь.

На пороге был он. Его лицо выражало крайнюю степень борьбы с непокорными желаниями, но жажда уже охватила настолько, что он еле сдерживал себя, протягивая суму. Хлеб упал в ненасытное холщовое нутро. Краюха ещё не достигла дна, когда мы встретились взглядами. Он горел так, что его одержимость казалась осязаемой. Вспышка молнии озарила улицу, нимбом распустив сияние вокруг его головы. Он шагнул через порог.

Никогда раньше я не видела, чтобы желание передавалось так быстро. Одержимость была всеобъемлющей, она заполнила дом, сладким предчувствием растекаясь по моему телу. Схватив за плащ где-то у горла, я потянула его вглубь комнаты, на постель. Но желание, ставшее нашим общим, было уже столь велико, что на полпути мы рухнули на дощатый пол, как подкошенные.

Ветер яростно хлопал незапертой дверью, метались тени, в дом влетали брызги ливня. Срывая друг с друга одежду, мы отдавались нахлынувшему желанию так, будто завтра должен был наступить конец света. Его руки ласкали меня страстно и жадно, будто всегда знали моё тело. И хотя на мгновение у меня закралась мысль, что не так уж он и опытен в любовных делах, всё с лихвой восполнялось его неукротимым желанием.

Монах вцепился в меня, будто боялся: отпустит – и я растворюсь в воздухе. Первый порыв нашёл быстрое удовлетворение, но я ощущала, как много сил осталось в этот кротком на вид юноше. Добравшись всё-таки на тюфяк, мы перевели дух, и вскоре новый порыв страсти бросил нас в объятия друг друга.

К рассвету он, не проронив ни слова, оделся и ушёл, избегая смотреть на меня. На лице было раскаяние, мой монах явно спешил исповедаться.

Прошла неделя, и он снова постучал в дверь. Как раз закончилось полнолуние, и меня переполняли силы и желания. Я мысленно звала его, и не удивилась, когда он явился в дом. И вновь мы вцепились друг в друга, как в последний раз.

Когда белая ряса соскользнула с его плеч, я нащупала на спине свежие рубцы от плети.

- Кто?

- Я. Сам.

- Почему?

- Потому что грешен. Так нельзя.

- Но ведь ты снова здесь…

- Потому что слаб. Потому что одержим тобой, - его серые глаза были полны такого отчаяния, что мне стало не по себе.

Я хотела возразить, но он заставил меня замолчать поцелуем, от которого захотелось взлететь. Теперь пришёл мой черёд сдерживаться, чтоб ненароком не взмыть к потолку. Я не была уверена, что он готов узнать подобное обо мне, если даже простое утоление страсти вызвало столько сожалений. И вновь наутро он ушёл, полный раскаяния, шепча молитву.

Шло время. Он постился и бил себя плетью, но не мог противиться одержимости. Каждый раз, когда наступала его очередь идти в город собирать подаяние, он мчался ко мне. Молча, без предисловий, он врывался в дом и сразу бросался целовать, словно боясь, что на этот раз я успею одуматься и откажу.

Но я ждала его. Неизменно, всегда готовая откликнуться на кипение.

Он был смертным человеком, и я понимала, что придёт время, когда его силы пойдут на убыль, красота уйдёт, а затем и жизнь покинет тело. Всё даётся людям лишь раз, они не способны обновляться, как мы. И эта скоротечность делала нашу страсть ещё ярче.

Не знала я одного – что всё закончится так скоро и страшно.

Как-то ночью, когда алая луна ласково струила свет на землю, наполняя силой каждое живое существо, я возвращалась из древнего святилища. Только что окончился ритуал возрождения сил, и я летела между деревьями над петляющей тропинкой. Приколотая к плащу веточка самой поздней лаванды, цветущей на склоне лета, оставляла за мной шлейф аромата, он стелился в неровном алом свете нежно-голубой полосой.

Глава 7. Ложь и слухи

Солнце было высоко, когда я открыла глаза и огляделась. Дацио спал, обняв мешок с гитерном. Пол под нами до сих пор не остыл. Да, римляне знали толк в печах! Однако это не спасло их от забвения.

Причесавшись и снова убрав волосы под чепец, я коснулась щеки юноши, и он тотчас открыл глаза и сел:

- Утро… Пора прощаний в любой балладе…

- Ты невозможно утончён, словно наследник высокого рода.

- Как знать, может быть, так оно и есть? – засмеялся он. – Хотелось бы! А ещё хотелось бы уметь всегда пробуждать ответное чувство…

- Ты и так достаточно хорош.

- Нет, я о другом – чтобы любовь дамы не ушла, если я ещё горю.

Секунду я колебалась, а затем тихо ответила:

- Я могу подарить тебе эту способность.

Дацио замер, осознавая, с кем бок о бок провёл ночь. Затем хлопнул себя по колену:

- Так и знал, что с тобой всё непросто! Ты вправду можешь… - он замолчал, подбирая слово. Похоже, «колдовать» ему претило. – Ты можешь сделать так?

- Да. Считай это ответным подарком за ночь песен. Но помни, как любая магия, свойство это может истощиться. Расходуй с умом, не растрачивай на случайные связи.

- Согласен, - он доверчиво протянул ко мне руки, повернув ладонями вверх, словно ожидая подарка. – Как ты это сделаешь?

Пальцами я прикрыла ему глаза. Он сидел, такой открытый мне и всей магии, что можно было бы без труда подпитаться его жизненной силой, но у меня не поднялась рука забрать хотя бы каплю, так меня тронуло его доверие и та музыка, что звучала вчера. К тому же вчерашнее ощущение меня не подвело: его жизненные силы были слишком робкими и ранимыми, чтобы пропускать поток магии. Значит, забери я хоть немного - он заболеет. А навредить ему я не хотела.

Взяв из мешочка на поясе щепотку любовного снадобья, я нанесла его на опущенные веки юноши:

- Revertatur cinis ad fontem aquarum viventium…[Да вернётся зола к источнику живой воды… (лат.)] 

В завершение заклинания я поцеловала его в лоб, запечатлевая магию навеки. Отныне те, на кого он будет смотреть с истинной любовью, всегда будут отвечать ему взаимностью.

- Не открывай глаза, пока я не уйду, - шепнула я напоследок.

Покинув руины, я спустилась на главную дорогу. Вскоре по левую руку начался грязный лагерь наёмников, проходить мимо которого стоило только при свете дня и, желательно, с надёжными попутчиками. Сейчас от него воняло ещё сильнее, чем обычно: на дереве возле главных ворот лагеря висели два трупа, должно быть, казнённые собственными военачальниками за разбой.

С одной стороны, бернцы постарались привести в порядок единственный надёжный путь с севера на юг. Для этого им приходилось пресекать неизбежные междоусобиц мелких герцогств и графств. Кларан мне тем и понравился, что не переходил из рук в руки каждый год.

С другой стороны, именно для поддержания порядка потребовались сотни наёмников из далёких стран. Незнакомая речь, непохожая ни на одно из местных наречий, звучала на весь лагерь. Наёмникам без войны было скучно, они шатались по окрестностям, заставляя родителей прятать подальше своих дочерей. Порой особенно бесчинствовавших казнили, но это никого не впечатляло достаточно сильно, чтобы разбой и насилие прекратились полностью.

Быть ограбленным на дороге из Монтрё в Шильон стало обыкновенным, но у торговцев по-прежнему не было выбора. Заговаривая тюки на удачу, они обречённо вели обозы.

Пристроившись в хвост такого обоза, я дошла к замку, закрытому и неприступному. Но сегодня он не был мне нужен. Важнее была крошечная деревушка мастеровых людей, примыкавшая к протоке по другую сторону от замка.

Осторожно миновав лагерь, я вышла к мастерам. Торговля едва шла, как обычно в понедельник. Покупатели лениво слонялись среди лавок, тратя всё время на пустые разговоры с мастерами. Возле гончарной мастерской стояло несколько человек, живо обсуждавших события в Кларане. Один из подмастерьев был на воскресной службе и остался посмотреть разоблачение. Теперь, окружённый всеобщим вниманием, он взахлёб рассказывал свою версию событий:

- … А как только он осенил её крестным знамением, от её головы пошёл дым, и она так страшно завизжала, что, верно, и чертям в аду тошно стало!

Бурная фантазия подростка пышно дорисовывала увиденное, расцвечивая всеми оттенками адского пламени на радость остальным. Даже слушать это было противно, тем более – представлять, но те, кто пропустил разоблачение, сопровождали рассказ взволнованно-одобрительными возгласами. А парнишка продолжал сообщать новые подробности…

Удивительно устроены люди! Не видев, не зная, не помня, они умудряются придумывать себе воспоминания о том, о чём даже не слышали, стоит только попросить рассказать об этом. Сколько раз при мне кто-то с ходу сочинял подробности событий, будто сам был очевидцем, хотя узнал о них лишь за пару минут до разговора.

Ведьмы помнят всё до малейших деталей, лишь иногда забывая несущественные подробности. У нас иначе устроена память. Мы можем запросто выбросить из головы нечто неважное или же будем что-то ощущать лишь вчера произошедшим из-за точности образов. Но ведьмы никогда не добавляют новых деталей. Люди же без них жить не могут.

- …И когда ведьму поволокли в кирху, на земле от её ног оставались горящие следы! – закончил подмастерье и обвёл слушателей взглядом, наслаждаясь произведённым впечатлением.

Глава 8. Заказчик

Рука в дорогой расшитой перчатке легла на моё плечо. Вздрогнув, я обернулась, глядя вниз, на сапоги тонкой выделки, что плотно охватывали ноги человека передо мной. Те сапоги, что я видела через глаза стражника из Шильона.

- Жанин?

- Да, ваша светлость.

- Есть ли у тебя с собой хорошее лекарство от изжоги?

- Найдётся, ваша светлость.

- Следуй за мной, - сапоги зашагали к пристани, я последовала за ними, украдкой наблюдая за их хозяином. Тонкий плащ с шёлковым подбоем, открывавшимся при движениях, говорил о принадлежности к знати.

На пристани под шум воды наш разговор никто бы не услышал и с пяти шагов. Значит, разговор предстоял серьёзный. У перил господин бросил через плечо:

- Сегодня я забрал его. Сколько ещё ждать?

Вот он, мой таинственный заказчик!

- Скорее всего, завтра или послезавтра всё будет в порядке.

- Как только оживёт – получишь обещанное. Но нужно ещё кое-что… Ты можешь найти настоящий сильный яд? Такой, чтоб действовал не сразу, а через какое-то время, чтобы непонятно, когда произошло отравление?

Кивнув, я продолжала смотреть на обувь моего собеседника. Сапоги повернулись ко мне, упёрлись каблуками в доски настила, затем шагнули вплотную ко мне.

- Ты точно сможешь найти такой?

- Да, ваша светлость.

- Посмотри на меня, – перчатка нетерпеливо коснулась моего подбородка, заставляя поднять лицо.

Скользнув взглядом по дорогой ало-жёлтой вышивке дублета, я посмотрела на собеседника. Он был на голову меня выше, довольно широкоплечий. Большая часть лица терялась в тени капюшона, но были заметны светлые, стального оттенка, глаза, что внимательно искали во мне признаки колдовской силы.

- А не слишком ли ты молода для таких дел?

- Нет… - ответила я с улыбкой, уже без ложной робости, - ваша светлость…

Лишь на мгновение я позволила ему увидеть в отражении моих глаз несколько веков колдовской жизни.

Иногда я показывала людям, кто я, если у них по какой-то причине возникали сомнения. Мне нравилось видеть, как меняются их лица, когда они понимали, с какой силой столкнулись. Для многих людей пришедшее со мной видение оставалось самым удивительным событием жизни.

Обычно я сама ощущала лишь льющийся из моих глаз магический ручеёк, проникающий в глаза стоящего напротив. Если же я сосредотачивалась на том, что видел и чувствовал человек, то всякий раз видение оказывалось разным. Определялось оно тем, как жил до моего взгляда сам человек.

У оседлых крестьян и ремесленников жизнь не радовала обилием событий, а текла мимо вяло и однообразно. Такие люди видели в моих глазах падение в бесконечное звёздное небо, падающие звёзды чертили для них длинные светящие полосы, подобные бесконечно ровному пути.

Тот, кто много странствовал, например, торговцы и моряки, видели в моих глаза бурный поток. Иногда он был похож на течение горного ручья, иногда – на раскалённую лаву. Но всякий раз движение охватывало и смотрящего, он начинал терять равновесие, хвататься руками и только потом понимал, что всё это наваждение.

Особенно необычны были видения тех, кто запятнал себя преступлениями – суть их мира находила в моих глазах причудливое и порой ужасное отражение. Мне нравилось видеть, как они бледнеют и пятятся, увидев то, чего боялись в самих себе. Иногда они в подробностях видели то, что недавно совершили, и в панике бросались прочь, опасаясь возмездия.

Взгляд, подобно зеркалу, отражал суть человека, но усиливал её во много раз, и оттого большинство не могли выдержать его спокойно. Будучи под действием моего взгляда, человек полностью терял волю. Если в это время я приказывала что-либо, неважно, мысленно или вслух, он не мог противиться.

Однако мой собеседник выдержал взгляд. Я же увидела в его разуме так много жестокости и борьбы, что прежде не видела ни в одном человеке. Огонь, пожирающий тела, разрушенные дома и чёрное от стрел небо. Не просто жизнь одного человека, казалось, несколько поколений передали ему память о веках яростного противостояния. Словно зеркало, я показала ему то, что хранилось внутри, сама ужасаясь увиденному.

И вместе с тем нечто притягательное мелькнуло в отражении. То, чему я ещё не знала названия, но что пробуждало яростное желание заглянуть ещё глубже.

Видение промелькнуло и пропало, но по изменившемуся лицу господина я поняла, что произвела нужное впечатление. Откинув капюшон, он наклонился ко мне, всматриваясь всё пристальнее.

Я же смотрела на него, на обветренную долгой дорогой по весеннему солнцу кожу с чуть обозначившимися морщинами вокруг глаз стального цвета, на напряжённые вниманием брови и каштановые волосы… неизбежно узнавая лицо, что видела несколько лет назад, на дороге в Кларан. Ошибки быть не могло!

В тот давний день, на дороге в Кларан, меня разыскал непростой покупатель. Сам старый герцог Бертольд Эрхангер, наследник почти угасшего рода, «пустого безземельного титула», как в насмешку говорил герцог Савойский. Вручая старику в богатой одежде редкий яд, я обратила внимание стоявшего рядом с ним на молодого человека. Уже тогда я запомнила жёсткое и надменное выражение его лица и имя, брошенное отцом сквозь зубы: Гардбальд.

Глава 9. Казнь

Вечер вторника выдался тёплым и влажным. Посмотреть на казнь ведьмы собрался люд даже из Монтрё. Несколько раз мелькнула одежда цветов Савойских – прислуга из замка тоже явилась поглазеть.

Огромная толпа празднично бурлила, разглядывая вкопанный в центре площади столб, обложенный дровами. Снизу слой из вязанок хвороста, на нём – горка хорошо просохших дров, тронутых синевой от долгого лежания на дворе без навеса. Йор постарался на совесть – тут и пятерых за раз можно спалить. Господин Абготт с мрачным лицом сидел на верхней ступени кирхи. Патер уже объяснил ему, что он обязан присутствовать, но было видно, что согласился он с трудом. Господин Бюрх тоже стоял в толпе, но один – похоже, госпожа Бюрх не было готова появляться на площади после всего произошедшего.

Солнце зашло за горы, озаряя небо розовым светом. Толпа начала роптать, выказывая нетерпение. Наконец, из кирхи показались чёрные плащи: сначала двое с факелами, затем ещё, наконец, вышел брат Фома, тянущий за собой на цепи Дору. Та, с наголо обритой головой, в грязной нижней рубахе, шла мелкими шажками. Похоже, она совсем не понимала, что происходит, озиралась по сторонам и корчила рожи.

Сквозь порванную рубаху были видны ожоги и кровоподтёки – монахи постарались, но я была уверена, что бедная Дора слишком обижена разумом, чтобы рассказать нечто связное и указать на кого-либо в качестве новой жертвы.

- Великой силой наделил Господь псов своих, чтобы справиться с приспешниками дьявола! – провозгласил брат Фома, потрясая распятием.

Он с такой силой приложил распятие к лицу Доры, что у неё из губы потекла кровь. Затем монах дёрнул цепь, и полоумная упала на колени с жалобным криком.

- Узрите же, какая участь ждёт всех, кто грешен колдовством! – заорал доминиканец так громко, что многие вздрогнули, а в толпе заплакал чей-то ребёнок.

Видимо, это было сигналом к началу экзекуции. Помощники бросились к Доре, заставили её подняться и поволокли на верхушку поленницы. Цепь захлестнули вокруг столба, прихватив Дору тремя петлями – за ноги, тело и горло. Поверх наложили несколько витков верёвки, сильно стянув.

Почувствовав несвободу в движениях, Дора скривилась и начала дёргаться. Украдкой я взглянула на Абготта: он отвёл взгляд и пристально смотрел в тёмный угол площади, не в силах наблюдать за происходящим.

Четверо помощников встали вокруг костра, каждый со своей стороны света, образуя правильный крест. Брат Фома умел устроить эффектное действо. Повинуясь взмаху его руки, факелы одновременно прикоснулись к основанию поленницы. Хворост занялся, с треском осветив площадь.

Дора засмеялась, её надтреснутый смех дико отозвался эхом от стен кирхи. Пламя быстро поднималось по дровам, жадно обгладывая поленья. Некоторое время был слышен только треск горящего дерева, затем снова послышался голос Доры:

- Жарко! Не надо! Жжёт! Нет!

По толпе пронёсся одобрительный гул. Видеть чужие страдания, оставаясь в безопасности – одно из самых больших удовольствий для людей. Дора перешла на истошный крик, и в ответ ей хором загремела латынь: доминиканцы молились, изгоняя дьявола.

Струя чёрного дыма потянулась вверх, запахло жжёной плотью. Знакомый ещё с Арраса запах пробудил воспоминания, но я сосредоточилась на том, что происходило вокруг. Магия огненной стихии всегда была для меня родной.

«Иди ко мне!» Поток горячего воздуха взвился в ночное небо, закружился и обрушился вниз тлеющими искрами. Мою сторону площади обдало жаром. Крики стихли, обугленное тело повисло на цепях.

Как страстно преследуют колдовство доминиканцы, как тщательно изучают обрывки колдовских знаний, что случайно удаётся добыть! Но не знают самого главного: горящий человек – источник немалой силы. Высвобождаясь в огне, эта сила течёт туда, куда направляет её Природа. Покойся с миром, полоумная Дора. Разумом ты не славилась, а вот здоровьем обладала отменным. Теперь сила твоего сгоревшего тела принадлежит мне. Пожалуй, сохраню её до полнолуния, пока не укреплюсь силами Природы.

Дора догорала плохо. Часть тела почернела, но один бок даже не обгорел, храня розоватый оттенок молодого тела. Брат Фома недовольно приказал принести ещё хворосту. Пламя взвилось с новой силой.

Наконец, всё закончилось. Обугленный столб с раскалёнными цепями возвышался среды груды красных углей. Один из помощников обошёл толпу с раскрытой сумой, собирая щедрое подаяние. За такое зрелище, пожалуй, стоило хорошо заплатить.

При свете факелов брат Фома взошёл на верхнюю ступень кирхи, по пути покровительственно похлопав Абготта по плечу. Вытянувшись в полный рост, монах окинул площадь взглядом, а затем торжественно вручил испещрённый латынью манускрипт патеру Теодору:

- Призывая в свидетели достойных горожан, передаю патеру Теодору описание преступлений и казни ведьмы, а также рекомендации по выявлению ведьм в дальнейшем! Господь всемогущий да поможет Кларану! Да освободится он от гнёта нечисти и процветает, как прежде!

Потрясённая увиденным толпа ещё немного постояла, глядя на тлеющие угли, а затем начала таять. Абготт так и сидел на ступенях, уронив голову на скрещенные руки.

- Вам пора домой, - тихо сказала я, шагнув к нему.

Сдавленным голосом Абготт прошептал:

- Это был мой крест, моё испытание… Думал, она просто больна…

Глава 10. Красная луна

Брат Фома отбыл накануне полнолуния, больше никого не разоблачив. Следующим вечером отравилась к святилищу за холмами, прихватив лишь самые необходимы зелья.

Огромная низкая луна вела меня по перелескам, наливаясь красным цветом. Дальние зарницы на небе поблёскивали, обещая к рассвету вдоволь напоить живительной водой, что стекает в розетки листьев в такие полные магии ночи.

Мы собирались на значительном удалении от человеческого жилья, чтобы не быть застигнутыми случайными путниками. Выследить нас было сложно – каждая сюда пришла запутанной, почти невидимой людям тропой, терявшейся среди зарослей и топей, пропадавшей на верхушках холмов и появлявшейся лишь на короткие промежутки.

Одна из последних священных рощ в этих местах была древнее всего, что лежало окрест: и замки, и деревни появились намного позже, чем был возложен последний камень к нашему Великому Пламени.

Когда я протиснулась среди плотного терновника на поляну, костёр уже развели. Как же отличался он от того огня, что так недавно пылал передо мной! Дарящий тепло и силу, ласково играющий с тенями на краю поляны, спокойный и добрый.

Над огнём склонилась Грата. Никому ещё не удавалось прийти раньше неё – старшая ведьма всегда должна быть первой. Переливающиеся в отблесках огня чёрные волосы Граты колыхались на ветру, белая кожа сияла. Она могла казаться кем угодно, даже принять мужское обличье, но её привычное лицо было самым красивым: высокие скулы, яркие губы и манящий взгляд тёмно-синих глаз.

Покинув Аррас одновременно со мной, Грата нашла прибежище в замужестве за Ульрихом фон Клингеном и жила в его замке в достатке и покое как герцогиня фон Клинген. Детей заводить она не рискнула – слишком уж много было других наследников, а заниматься интригами Грата не хотела.

Никто не знал правду о ней. Все чтили герцогиню, а её привычку раз в месяц запираться в часовне для молитв и бдений считали верным признаком набожности и чистоты. Но тайный ход под землёй выводил Грату из часовни в дальнюю рощу, где неизменно, каждое полнолуние, она встречалась с подругами. Счастливый покой длиной почти в двадцать лет оборвался сразу после кончины Ульриха.

Дети фон Клингена от первого брака начали следствие, обвиняя Грату в том, что она отравила супруга. Это было полным абсурдом – Грата любила мужа, хоть он и был простым смертным. Обвинения были так же бессмысленны, как и проповеди доминиканцев о том, как ведьмы мечтают извести под корень весь род человеческий. Ведьмы черпают силу через людей, и никто в здравом уме не будет резать дойную корову. Но оправдаться было невозможно, и выход был один.

Герцогиня фон Клинген бросилась с крепостной стены, и её тело растерзали дикие звери. Так все решили, найдя окровавленные клочки одежды. А ведьма Грата продолжила путь и возглавила нашу семью. Теперь каждое полнолуние я и ещё одиннадцать ведьм встречались с ней в роще.

Мы обнялись, приветствуя друг друга.

- Не пора ли тебе в путь? – Грата вновь склонилась над огнём.

- Об этом как раз хотела поговорить, - и я рассказала об Эрхангере.

- Опыт подсказывает, что ты влезла в слишком опасную игру, - вздохнула Грата. – Расстановка сил не до конца ясна. К тому же ты живёшь на земле герцога Савойского, а помогаешь его противнику. Сможет ли Эрхангер проявить щедрость, соответствующую твоему риску? Да и захочет ли? Ты не хуже меня знаешь, что люди слабы и склонны к предательству, – Грата замолчала, вглядываясь в языки пламени, понимавшиеся всё выше.

- Думаешь, он не заплатит?

- Не уверена. Но если это единственная причина, что держит тебя в Кларане – то затягивать не стоит. Заработаешь на новом месте. До меня дошли нехорошие слухи из Берна… Говорят, что кто-то пытался бежать тем же способом, что применила ты для Эрхангера. Но с выдачей тела затянули и догадались, что это попытка бегства. И знаешь, что сделали? Просто свернули пленнику шею. Когда срок действия зелья вышел – тот умер уже окончательно.

- Не надо сейчас об этом, - я и без рассказов Граты уже понимала, что раз Эрхангер не дал о себе знать до сих пор, что-то пошло не так. В лучшем случае герцог просто «забыл» о своём обещании заплатить.

На краю поляны показалась ещё одна ведьма, Чистая Хлоя. Так её прозвали за кожу без единого пятнышка. Однажды это спасло ей жизнь – по неудачному стечению обстоятельств попав в руки дознавателей, Хлоя не дала им ни малейшей зацепки. Сколько они ни искали хоть какую-нибудь дьявольскую отметину, на её гладкой белоснежной коже не было ни следа.

Миловидное лицо и смиренное поведение перевесили целый мешок смертельных ядов, что нашли у Хлои в доме. Впрочем, подруги подшучивали, что не сама кротость Хлои, а кроткое желание епископа, что вёл процесс, позволило ей спастись. За отсутствием признаков сношения с дьяволом Хлою оправдали, однако предупредили, что имущество конфискуется в пользу монастыря, а ей самой лучше убраться куда подальше, напоследок проведя ночь с епископом, чему она, впрочем, не противилась.

Года три назад по совету Граты Хлоя пришла в соседнюю с Клараном деревеньку, но и теперь ей, как и мне, тоже пора было трогаться в путь.

- Знаешь ли ты, что герцог Эрхангер собирает армию? – вместо приветствия спросила Хлоя. – Уже который год он ездит по окрестным деревням и покупает у крестьян мальчишек, чтоб обучить военному делу. Раньше все думали, что это будет его личная гвардия, и на ней он остановится. Но недавно в замок потянулись наёмники. Похоже, зреет война за герцогство!

Глава 11. Просители

Через плечо я увидела, как на краю поляны появились три фигуры. Их заметили и все остальные. Грата стрелой метнулась вниз, нырнула в одежду, мы последовали за ней.

В свете костра мы разглядели пришедших: женщина и двое мужчин, один средних лет, другой молодой. У молодого был топор – они прорубили себе путь на поляну через сплетённый заклятием кустарник. Похоже, это не случайные свидетели нашего таинства.

- Вы помешали нам! Уходите! – Грата выступила навстречу, едва касаясь ступнями примятых трав.

- Простите, что помешали, но мы пришли просить вашей помощи, - робко и вместе с тем настойчиво проговорила женщина и, запнувшись, добавила: - И мы не уйдём, пока вы не поможете. Нам больше некуда идти.

- Что вам нужно?

- Мы с мужем в браке уже семь лет, но Господь не послал нам потомства.

- Вот к нему и обращайтесь, - резко оборвала Грата, отворачиваясь и взлетая.

Женщина бросилась к ней, уцепившись за подол платья, и зачастила:

- Мы молились во всех кирхах и соборах герцогства! Нет таких святых мощей, к которым не прикладывались бы мои губы! Нет ни одного патера, что не исповедовал бы меня и не давал советы! Мы истратили все деньги на снадобья разных лекарей! Только вы сможете мне помочь, больше никто не может!

Продолжая говорить, женщина повисла на подоле Граты над землёй, но, казалось, не замечала этого. Мужчины молча и растерянно наблюдали за происходящим. Грата опустилась на землю, женщина оказалась перед ней на коленях:

- Я лучше умру на этом холме, но не уйду!

- Мы не будем помогать! – отрезала Грата. – Уходите!

- Ничего не выйдет, пойдём, - мужчина помоложе потянул женщину за плечо, но она будто не слышала, продолжая цепляться за Грату. – Вам всё равно нечем платить.

- Я помогу, - Хлоя выступила вперёд, вытаскивая из ножен на поясе крошечный нож. – Но с одним условием…

Люди испуганно переглянулись, а Хлоя рассмеялась:

- Что, уже готовы на попятный? Как же застращали вас проповедники!.. Итак, договор таков: я сделаю твоё лоно плодородным, как весенняя пашня, и ты будешь рожать каждый год по здоровому младенцу. Но ни один простой смертный не узнает, как и что произошло. Ты поклянёшься не просто молчать, но также оказывать помощь любой из нас, если понадобится – накормить, дать кров, спрятать от преследователей. Если ты отступишь от этой клятвы, договор будет расторгнут, и ты потеряешь всё,  что мы тебе дали. Готова ли ты?

- Клянусь, - без колебаний ответила женщина.

Не раз я видела подобное отчаяние: одни женщины дни и ночи простаивал на коленях в молитвах, другие на последние монеты покупали шарлатанское снадобье у заезжих торговцев. И даже если мы случайно сталкивались в толпе на рыночной площади, я узнавала их по глазам, горящим единственной целью.

- С этой минуты договор вступает в силу, - объявила Хлоя, легко коснувшись макушки женщины. Тотчас на ней появилась слабо светящаяся отметина, видная лишь нам и недоступная взгляду простого смертного. Мы начали пользоваться такими знаками недавно, после исхода из Арраса. Каждая ведьма метила помощников, чтобы другие знали: эти люди помогут в случае необходимости.

- Ладно, мы с вами, - Грата обвела поляну рукой, смыкая и переплетая кусты. – Начнём… Кто из них твой муж?

Женщина указала на мужчину постарше, затем перевела палец в сторону молодого:

- Мой брат просто боялся отпускать нас сюда одних. Ему уйти?

- Нет, напротив, он тоже пригодится, - возразила Хлоя. – Лорена, поможешь?

- О, да! – поняв её намерение, я подняла с земли мой пояс с пристёгнутыми мешочками для зелья.

- Вы, все трое, раздевайтесь! – приказала Грата, и мы также снова выпорхнули из складок одежды.

Смешав нужные снадобья, я приблизилась к брату просительницы. Он был встревожен, но наверняка ещё никогда не видел столько обнажённых женских тел разом и потому быстро забыл сомнения. О, да, это парень вполне подходил для нашей задумки…

Юноша был довольно хорош собой, хоть и видно, что из простых. Непосильный труд ещё не согнул спину, руки не слишком загрубели, молодое тело казалось созданным для радости, а не прозябания в заброшенной деревне.

Я видела его лицо в потоке времени, как дано видеть лишь ведьмам. Вот раскрываются чистые светлые глаза мальчика, затем появляется первая морщинка в уголках – от весёлой ухмылки подростка, потом взгляд взрослеет и становится увереннее, а после тяжёлые веки дрябнут и гасят их свет.

Ровная жизнь, хоть и трудная, но без больших приобретений и потерь. Что же, пусть в его жизни произойдёт хотя бы одно по-настоящему яркое событие, что он запомнит навсегда.

- Закрой глаза, - шепнула я. Не нужно, чтобы его одолела одержимость, он слишком молод и наивен, ему такое не пережить.

Осыпав тело юноши снадобьем, я начала ходить по кругу, втирая порошок в кожу. Чувствовалось, как юноша с каждым мгновением вливается в общее действо, становясь частью творящейся магии. Дыхание замедлилось, он взмыл вместе со мной – невысоко, но так, чтобы мы стали продолжением потока, который вот-вот должен был начаться внизу, на земле. Остальные ведьмы кольцом окружили нас, смыкая ладони, чтобы не упустить ни капли возрождающей силы, готовой вырваться наружу.

Глава 12. Неосмотрительные траты

В доме Бюрхов были опущены занавески – госпоже Бюрх становилось всё хуже, и, похоже, все смирились с неизбежным концом. Подходя в сумрачной спальне к кровати, я ощутила запах разложения. Нога была мертва, это стало ясно ещё до того, как я прикоснулась к больной. Осмотр раны не сулил ничего хорошего.

Шрам больше не кровоточил, но вокруг места прокола образовалось чёрное кольцо. Видно, игла брата Фомы была отменно грязной, но раньше пожаловаться на это было просто некому, ведь все, в чью плоть впивалось это орудие, слишком быстро отправлялись на костёр, чтобы успеть заболеть. Рядом зияла рана от свежего ожога. Дальше вдоль сосудов шли чёрные пятна разлагающейся плоти.

- Откуда ожог? – взглянув на господина Бюрха, я увидела, что он смущён.

- На всякий случай я привозил лекаря из Монтрё, он сделал прижигание, чтобы болезнь не распространялась, - словно извиняясь, проговорил тот. – Не помогло, увы!

Ох, уж эти люди! Всё бы им жечь калёным железом! Я открыла было рот, чтобы объяснить, почему припарки лучше прижиганий, и как живая плоть питает больное место, возрождая гораздо лучше, чем обожжённое мясо, что получилось сейчас… но осеклась. Господин Бюрх туповато смотрел на меня в ожидании чуда. Дурака учить – только портить.

- Впредь знайте, что если выбрали один способ лечения, не стоит мешать его с другими, - сказала я. – Похоже, придётся отнять ногу… Нужно звать коновала, у него есть хорошая пила для костей.

Госпожа Бюрх застонала:

- Нет, только не это! Даже если я выживу, как я буду дальше?

- А я слышала, что если человек потерял конечность задолго до кончины и был похоронен без неё, то и при воскрешении в судный день уже не обретёт её! – брякнула заглядывавшая в дверь Мелина. – Мне Марта, что служит у Абготта, говорила! А она слышала от патера из Монтрё, что это доподлинно известно!

- Закрой рот, - сказал господин Бюрх. – Жанин, другого выхода нет? Я хорошо заплачу.

Он всё-таки был привязан к супруге, любил её мягкое полное тело, хотя нередко задирал юбку служанке – видение промелькнуло, а Бюрх даже сам смутился, что вспоминает о подобном в двух шагах от умирающей жены. Как типично для людей – сохраняя внешнюю благопристойность, вести разговоры о верности, а втихаря зажимать по углам молодую служанку.

Я колебалась, не зная, что ответить. На лечение магией потребовалось бы время. А сколько сил уйдёт у меня? Отдать почти всё, а потом уйти налегке слишком рискованно, даже если мне и вправду много заплатят. А людям свойственно забывать то добро, что для них сделано, как только опасность минует.

- Есть травы, которые помогают в половине подобных случаев, - ответила я. – Обещать наверняка ничего не могу. Если через два дня лучше не станет – решайте сами, как быть.

- Дорогой, оставь нас наедине, - попросила госпожа Бюрх.

Все вышли, я склонилась к госпоже Бюрх, готова услышать последнюю волю – нередко самое важное дело умирающие поручали ведьмам. Но она быстро зашептала:

- Не бросай меня без помощи. Моя золовка только и ждёт, чтобы прибрать дом к рукам. От Мелины толку нет, сама видишь. Если я умру или останусь калекой – кто защитит моих детей? Жанин, я верю, что твой дар не от тёмных сил. Не знаю, почему, но я чувствую, что если ты уйдёшь сейчас, то больше не вернёшься. А я умру… Ты чистая и добрая, ты не оставишь меня умирать вот так… - она заплакала, вцепившись в одеяло.

Иногда слабые люди вызывают у ведьм больше сочувствия, чем хотелось бы.

Решение далось непросто. Оживление мёртвой части тела требовали больших усилий и полного доверия больного. Если колдовство под полной луной наполняла силами тело ведьм, то в прочие дни оно было сплошным расходом. Особенную опасность таило новолуние. Колдовать в это время и сохранить силу – всё равно, что пытаться удержать воду в горсти. Но сейчас только началась третья четверть лунного цикла, и я намерилась рискнуть.

Отдав распоряжения всем домашним, я принялась за дело. Никто не должен был входить, пока я занимаюсь раной. У дверей поставили старшего сына Бюрхов, нелюбопытного и вечно сонного паренька. Ставни закрыли, комната погрузилась во мрак. Я зажгла свечу и разложила в изголовье кровати травы и инструменты. На полу парил горячей водой принесённый служанкой медный таз.

Следовало отдать должное госпоже Бюрх: от неё не исходило ни малейшего страха перед моими действиями. Она по-настоящему доверяла мне, безоговорочно и открыто, перед лицом опасности сделав окончательный выбор.

В глубине души я ожидала подобного. Уважение к ведьмам было больше свойственно неглупым людям, жившим в относительном достатке. А вот среди ущербных и завистливых голодранцев куда чаще встречались ненавистники колдовства. Люди будто мстили Природе за нанесённую обиду.

Обложив рану мешочками с распаренными травами, я приступила к очищению. Цветы крапивы должны были очистить кровь, мелисса – придать силы, чистотел – уничтожить дурной след в теле. Госпожа Бюрх держалась, как могла, не пытаясь оттолкнуть мою руку, орудовавшую ножом. Зажмурившись, она вскрикивала от боли, но терпела. Отделив мёртвую плоть от живой, я промыла рану, а затем наполнила её комком чистой паутины от паука-крестовика и наложила повязку:

- Как уползает змея в глубину норы, как утекает вода в песок, как улетает пепел в небо, пусть так болезнь покинет это тело и никогда не вернётся!

Глава 13. Похищение

Воскресенье выдалось пасмурным. Было прохладно. Низкие облака почти задевали шпиль кирхи. Служба шла своим чередом. Патер Теодор бодро и почти весело вещал о радости, что несёт нам пробуждение весны и увещевал молодёжь держать себя в руках, не поддаваясь плотским порывам. Паства внимала, похихикивая и незаметно толкая друг друга. Все забыли о Доре, будто и не пылал на площади костёр всего неделю назад. Весна брала верх над страхом и сомнениями.

Пора отправляться на реку за водой в последний раз. Но Йор, мой единственный свидетель, куда-то запропастился. Замедлив шаг на выходе из кирхи, я огляделась по сторонам.

Через толпу ко мне пробрался человек в истрёпанном сером плаще. Лицо его было незнакомо, но он искал определённо меня. Шёпот коснулся слуха, пропадая в гомоне толпы:

- У замка… На причале… Есть дело…

Ладно, продам пару снадобий напоследок – и в путь. Кивая встреченным знакомым и останавливаясь переговорить с кем-нибудь, я спокойно вышла на дорогу, ведущую к замку. Пока хожу туда и обратно, глядишь, Йор объявится.

Полное безветрие на большом озере – редкость. Теряющаяся в тумане гладь воды казалась фальшиво ровной, будто затихла, скрывая что-то. На причале не было ни одного лодочника. После службы в кирхе все разошлись по домам есть воскресный пирог.

Только двое бродяг пьяно горланили песню, привалившись к перилам причала.

Серый плащ был уже там. Остановившись на берегу, я выжидала, когда он подойдёт. Человек сделал знак, чтобы я спустилась к нему. Отрицательно покачав головой, я осталась на месте. Что-то шло не так, но моя привычная подозрительность не могла ответить, что же именно. Отстегнув с пояса увесистый кожаный кошель, человек показал мне монеты, продолжая жестами звать на причал.

Сзади раздался шорох… Кто-то подошёл слишком близко, пользуясь тем, что я отвлеклась на противостояние с серым плащом. Будь ночь, я бы мгновенно взмыла в небо, но сейчас это было бы равносильно самоубийству – лучники на стене замка выстрелят, не раздумывая.

Не хватило лишь доли секунды, чтобы отпрянуть достаточно быстро. Жёсткая рука, сбив чепец, цепко схватила меня за волосы.

В этот миг я поняла, что было не так… Слишком молодые и сытые лица для бродяг-пропойц. И тут песня смолкла.

Перчатка зажала мне рот, не давая вымолвить ни полслова.

Руки оказались как в тисках – два молодца, притворявшихся бродягами, держали меня с обеих сторон, не давая двинуться с места. Верёвка захлестнулась вокруг груди, стягивая плечи, змеясь дальше, опутывая всё тело.

Меня подняли и перенесли в лодку, продолжая зажимать рот. Как же они боялись того, что может вырваться наружу! Насколько велик должен быть страх, чтобы посылать за мной четверых взрослых мужчин?

Увидев цвета плаща на плечах лодочника, я сразу поняла, кому понадобилось меня похищать. Алый и жёлтый оттенки, конечно же, Эрхангеры, кто же ещё?! Значит, мне точно не заплатят. Одним вопросом меньше. Я усмехнулась в чужую перчатку, пахнущую дымом и лошадиным потом.

Вёсла тихо опустились на воду, берег начал удаляться. Полулёжа в лодке, прижатая затылком к сапогу одного из похитителей, по-прежнему настойчиво зажимающему мне рот, я могла видеть только тающий в тумане причал.

Мужчины плыли в полном молчании, похоже, у них на этот счёт были указания. Попыталась поймать взгляд одного из них, чтобы суметь подчинить, но он отвёл глаза. Либо их тщательно предупредили, либо они точно знали, с кем имеют дело.

Взлететь бы… Но один крепко держал меня, а другой навалился на ноги, не давая даже пошевелиться. Двоих мне не поднять в воздух, да ещё и при свете дня.

Лишённая возможности двигаться, я напряжённо думала…

Скорее всего, меня везут в замок Эрхангера на самый дальний край озера. Убивать вроде не собираются. По крайней мере, пока.

Дотянуться бы до мешочка с морочной пылью, висящему на поясе! Но верёвка туго, до боли, сжимает локти, не пошевелиться. Что же, буду ждать шанса.

Лица похитителей сосредоточены и бесстрастны. Они выполняют важное задание. Судя по их здоровью и молодости, это те самые парни из герцогской гвардии. Такие не думают – действуют.

Догадавшись о моих намерениях, один из них стаскивает с меня пояс и убирает на корму. Потом, осенённый внезапной мыслью, лезет мне под рубаху и вытаскивает второй пояс, тот, что с монетами. Тот, что держит меня, зажимая рот, прикрывает моё лицо плащом, чтоб не могла взглянуть на них. Похоже, люди становятся хитрее, а мы по-прежнему их недооцениваем.

Как же это произошло, когда началось? Столько тысяч лет два мира сосуществовали, не враждуя. Началось ли это с обвинения нашей сестры Алисы епископом Оссорийским[1]? Или раньше, когда миссионеры только приступили к борьбе за умы наших людей? Как мы не заметили зарождающее зло? Как тот, кто ещё вчера шёл за советом и помощью, может яростно проклинать нас, не помня добра?

Времена меняются, люди потеряли прежнюю почтительность, но и ведьмы тоже становятся сильнее. И тоже злее… Только попробуйте причинить мне увечье или ещё какое-либо зло – это будет последнее, что вы совершите в своих убогих жизнях. Каждый получит по заслугам!

Стиснув зубы, я жду малейшего шанса высвободиться…

Глава 14. Взаперти

Сбежать и затем честно прислать снадобье с кем-нибудь – таким был мой план, вызревший в ту же минуту, когда за Эрхангером закрылась дверь. Над оживлением его братца всё-таки придётся потрудиться – незачем позволять ходить слухам, будто у кого-то из ведьм не получилось выполнить заказ, да ещё и от такого влиятельного человека. Достаточно тех мерзостей, что про нас выдумывают доминиканцы.

Выбравшись из пут, я проверила мешочки со снадобьями и разочарованно вздохнула: всё было цело, кроме морочной пыли. Случайно просыпали или проверяли действие? В любом случае, этот путь закрыт.

Нужно искать другой способ. Взяв свечу, я обошла темницу. Кроме стола, никакой обстановки не было, а куча соломы в углу и обколотый по краям сосуд для нечистот в другом предполагали, что здесь я буду находиться постоянно. Ни малейшего намёка на заделанные лазы, язычок пламени выравнивался после каждого моего шага, уничтожая надежду.

Сочащиеся сыростью стены указывали, что я могу оказаться даже ниже уровня озера, поэтому разбирать камни следует осторожно. Поискала плохо заделанные швы – все ровные как на подбор. Нет, этот путь пока тоже исключаем, слишком долго и трудно пробиваться сквозь стену.

Как же тогда выбраться? Похоже, придётся понадеяться на милость его светлости. Возможно, он выполнит обещание, когда брат оживёт. Или же забудет обо мне, пока не моя сила рассеется до последней капли, а потом выбросит в замковый ров. Вариантов множество, а людское воображение неистощимо, если речь заходит о ведьмах. Одних казней больше десятка видов. Ладно, не стоит думать о плохом.

Значит, пока не нашлось других путей, нужно поработать над решением воскрешения. Я осмотрела тело Леонарда. Он был, несомненно, красив. Даже сейчас на бесстрастном, как у надгробной статуи, лице выделялись красиво очерченные скулы и губы, что хотелось поцеловать. Похож на старшего брата, но чувственнее, ярче. Волосы темнее, кожа моложе, сам складный, как с фрески сошёл. Верно, не одна крестьянка с замиранием сердца провожала его взглядом, когда Лео проезжал мимо.

Всегда жаль, если такая красота не успела дать потомство. Не везёт Эрхангерам в этом деле. Из всех детей Бертольда Эрхангера выжили лишь двое сыновей, которые также не особенно спешили продолжить род.

Первая жена Гардбальда, старшего сына, прожила в замужестве три года и скончалась от чахотки, так и не дав супругу детей. Вторая жена через год после свадьбы утонула при непонятных обстоятельствах. Третья и того меньше мыкалась в этих зловещих стенах. Официальной версией её кончины было «истощение от постоянных молитв», но в народе шёл слух о шёлковой петле, что помогла её перестать дышать. Весело у них тут, что и говорить.

Лео вообще не собирался жениться и продолжать род Эрхангеров. Его готовили к духовному сану, однако после смерти отца он предпочёл помогать брату бороться за герцогство. И вот он лежит передо мной между двумя мирами, застрявший, как мёртвая птица в силке на дереве – между небом и землёй.

Как герцогу Савойскому удалось захватить Лео, я не знала. Слухи, такие обильные и подробные среди людей, в этом месте иссякали, точно ручеёк в пустыне.

Что мы имеем? Лео принял моё снадобье и впал в оцепенение, подобное мертвому. Его тело выдали брату.  В назначенное время он не проснулся. Будем искать причину…

Сначала я прошлась вдоль каждой мышцы, прощупала суставы и связки – никаких повреждений. Определённо, никто не пытался свернуть ему шею после «смерти». Значит, что-то произошло до неё. Когда я передавала ему снадобье, он выглядел довольно бодро, насколько вообще может быть бодр человек, заточённый в грязном каземате Шильона. Он и теперь не был мёртв, но ожить почему-то не мог.

Бывало, когда человек не умирал, а терял связь между живой силой и телом. В таких случаях помогали ритуалы, что простые люди называли некромантией. Конечно, они не имели отношения к настоящему оживлению. То, что мертво, оживить уже невозможно. Но если осталась тонкая нить, связующую ещё не до конца мёртвое тело и покинувшую его жизненную силу, любая ведьма сможет укрепить эту связь и вернуть жизнь.

Может быть, когда Лео уже лежал бездыханным в каземате, кто-то для большей верности попытался разделить тело и душу. Возможно, у Карла Савойского есть опыт колдовства, слишком уж успешно он побеждает во всех начинаниях. Пожалуй, стоит попробовать применить сильное заклинание по возвращению похищенной души.

Смесь сушёных трав для такого случая у меня всегда имелась под рукой: собранные на кладбище цветы барвинка - ведьминой фиалки, ягоды белой омелы, выросшей на грабе у священной рощи, корни вербены, выкопанной на рассвете голыми руками. Каждое растение несло свою силу, а вместе они обретали новое свойство, как обретают новое пальцы, сжатые в кулак. Оживляющий порошок я смешала в горсти с водой, натёрла тело юноши и приготовилась заклинать:

- Furatus vitae…[Похищенная жизнь… (лат.)] 

Не успела я договорить, как тело вздрогнуло и пришло в движение. Медленно, словно под давящей толщей воды, согнулись колени, и Лео сел. Он не видел меня, хотя глаза были открыты. Взгляд ничего не выражал.

- Лео, - позвала я.

Ни один мускул не дрогнул. Он не помнил себя. А слышит ли он?

Хлопок в ладоши заставил его вздрогнуть. Значит, слышит. Понимает ли?

- Иди сюда!

Он медленно спустил ноги со стола, встал на пол и, покачиваясь, двинулся в мою сторону. Отступив на шаг, я ждала. Он прошёл мимо, упёрся в стену и остановился.

Не то, совсем не то!

Подобных оживлений я насмотрелась во времена Арраса, когда первые христиане частенько использовали их в своих ритуалах. Тогда способность оживлять считалась чем-то вроде знака принадлежности к истинной вере, и пришлые проповедники не пренебрегали этим приёмом.

Глава 15. Расследование

Снова на столе передо мной лежало тело. Красивое безжизненное тело. Спящий красавец. Что, если вселить в него какую-нибудь случайную сущность, да хотя бы животного?

Со временем свыкнется, освоит речь, даже ложные воспоминания появятся, если почаще говорить ему о том, что якобы с ним происходило. Новая сущность по кусочкам соберёт навыки, привычки, всё, что осталось в памяти тела. А уж с разумом разобраться не составит большого труда.

Мне доводилось творить такие «воскрешения», когда измученные потерей родственники усопшего были готовы на всё, даже на убийство, лишь бы вернуть близкого человека. Они признавали желаемое за действительное, а если подмену не видно с самого начала, то впоследствии увидеть и вовсе невозможно: поддельный родственник под влиянием заботы обретал сущность, почти неотличимую от утерянной. Да и кто возьмётся утверждать, что это подделка? Ведь любовь, что дарили возвращённому человеку, была искренней, а значит, она превращала любую подделку в истину.

Возможно… Нет, опять слишком рискованный ход. Одно дело – собирать осколки жизни, покинувшей тело, где-нибудь в чаще леса, когда никто не может отвлечь и проверить. Другое – делать всё почти на глазах у герцога, нетерпеливо ждущего результатов. Нет, он слишком придирчив, проверит всё, а усомнится – и конец ясен.

Эх, мне бы щепотку морочной пыли! С другой стороны, даже он мне тут мало чем поможет. Морок закончится быстро, герцог опомнится и бросится в погоню. Летать сейчас я не могу, уйти далеко не успею… Опять всё упирается в оживление этого несчастного юноши. До чего же он хорош, пока не подаёт признаков жизни! Возможно, в обычном состоянии он столь же высокомерен и пренебрежителен, как старший брат. Но сейчас, пока он лежит и не дышит, он прекрасен, как надгробие легендарного короля, выполненное искусным мастером.

Следует поискать его собственную жизнь, пройдя вдоль невидимой нити. Магия поиска была одной из самых затратных и тяжёлых, но, похоже, оставалась единственным выходом.

Омыв тело до первозданного состояния и убрав все следы прежней попытки оживления, я приступила к новой. Окружив тело пламенем горящих свечей, я начала всматриваться в поисках нити жизни. Только через долгое время что-то блеснуло и тут же погасло, но мне хватило этого мгновения, чтобы точно заметить место.

Нить оказалась очень тонкой, она шла от левой ключицы к потолку. Проведя пальцами вдоль неё, я смогла нащупать под самым каменным сводом комок тепла размером меньше кулака. Как ни пыталась я сгрести жизненную силу и направить обратно в тело, она выскальзывала из пальцев. Вскоре я оставила попытки вернуть жизнь таким способом. Что-то определённо препятствовало её возвращению. Резкие движения могли бы оборвать нить и лишить возможности воскрешения. Жизни оставалось мало, и она продолжала таять. Через несколько дней всё будет кончено.

Впервые моё снадобье дало такой эффект. А только ли моё?

Сейчас узнаем… Тут я обнаружила пропажу ещё одного важного предмета – маленького кинжала, что всегда висел у меня на поясе. Особенно жаль было ножен: их изготовил умелый мастер в обмен на амулет, приносящий удачу в любви. Таких теперь не делают, повывелись хорошие руки в этих краях.

Но у запасливой ведьмы всегда что-нибудь да найдётся. Вытащив вшитое в пояс крошечное лезвие, я нагрела его в пламени свечи и разрезала кожу спящего. Кровь не текла из вены – она была густой, как кисель, но не сворачивалась. Вот чёрт, следовало с самого начала проверить!

Теперь понятно, что случилось!

Моё снадобье оставляло кровь жидкой. Оно изготовлялось из дурман-травы и белой живокости. Вместе они давали просто сильнодействующий яд, от которого человек начинал истекать слюной, а затем умирал в страшных муках. Самый ценный и редкий ингредиент – пустынный порошок – привозили из далёких южных стран. Стоило добавить его в правильной пропорции – и человек, принявший зелье, просто переставал дышать и проваливался в глубокое забытье без сновидений на долгое время.

А здесь явно поработал ещё какой-то яд. Вот, значит, что задумал Карл, когда понял, что узник готов сбежать! Такое действие на кровь было хорошо мне знакомо: это мог быть как мышьяк, так и взятый у живого существа яд. Как же он попал в тело? Перекатывая его по столу, я тщательно осмотрела каждый кусочек кожи в поисках укусов, но ничего не нашла.

Сев рядом с красивым бездыханным телом, я задумалась. Узнав путь, можно догадаться о составе, во всяком случае, я на это надеялась.

Восстановив цепь событий, я представила, как всё было: Лео, получив моё снадобье, выпил его и впал в забытье. О смерти узника доложили Карлу Савойскому. Подозревая, что всё не так просто, он приказал предпринять меры. Бывало, тело приговорённого узника, в чьей смерти сомневались, просто ещё раз казнили, четвертуя или обезглавливая – чтобы уж наверняка. Но Савойский не мог просто уничтожить его, это было бы нарушением правил заложничества и договора с Эрхангером. Что же он сделал?

Яд, сгущающий кровь, через желудок попасть не мог, он бы просто переварился. Значит, его как-то ввели в тело. След должен быть незаметным или, по крайней мере, в таком месте, где не будет бросаться в глаза. Точно молния пронзила мрак темницы: конечно!

Разжав сведённый судорогой рот Лео, я осмотрела его изнутри, насколько позволяло колышущееся от моего дыхания пламя свечи. Пятна от проникшего в тело яда не могли ускользнуть от взгляда. Яд влили, но Лео уже был без сознания и не мог глотать. Поэтому всё впиталось через язык. Вот как он попал в кровь!

Если всё, что я сделала до этого, мог бы совершить любой хорошо обученный монах-травник, то теперь пришло время магии. Скинув одежду, я легла, прижимаясь к прохладному телу. Мне нужно было проникнуть в саму суть вещества, что сейчас мешало ему ожить.

Глава 16. Воскрешение

Плен в замке Эрхангера затягивался, а я всё никак не могла составить нужное снадобье. Весна выдалась поздняя, многие травы ещё не показались из земли и не успели набрать соки. Должно быть, слуги обшарили все окрестности в поисках нужных трав. Некоторые герцогу пришлось купить, и, как я полагала, за немалую цену. Но ни у торговцев, ни у знахарок не имелось в запасе самого редкого ингредиента – корня асафетиды.

Без этого последнего компонента снадобье оставалось обыкновенным ядом. Асафетида была нужна и мне, чтобы хотя бы отчасти восстановить истраченные силы.

В один день (или, может быть, ночь – ведь в темнице я потеряла счёт времени) мне наконец-то принесли корешок асафетиды, липкий от застывшего едкого сока. Совсем немного, только чтобы хватило на тело, но не на меня. На мгновение мне показалось, что это даже нарочно, будто кто-то знал, сколько нужно для снадобья.

Много часов и немало свечей ушло на окончательный состав. Настало время оживления. Укрепив на стене факел, пропитанный смесью белены, болиголова и шафрана, слуги оставили меня наедине с телом. Отбросив сомнения в честности обещаний герцога, я погрузилась в то особенное состояние, что дано лишь ведьмам. Неважно, чем закончится эта ночь – сейчас я призову силы природы, чтобы совершить почти невозможное. Я приняла этот вызов, и готова ответить за последствия.

Шею и рот Леонарда опутала змеиная кожа – подобное тянется к подобному, и ей предстояло впитать в себя яд.

- Silentio noctis! Fiat firmamentum in medio aquanim et separet venenum ab venenum!... [Молчание ночи! Пусть твердь будет посреди воды и отделит яд от яда! (лат.)]

Я знала лишь это заклинание для разделения ядов. Как и в других местах, на савойской земле ходило много слухов о чудесном исцелении, когда несколько слов и пучок трав помогали изгнать яд из тела. Но большей частью это были лишь слухи. Изгнание яда – дело сложное и подвластное не всякому. Что уж говорить о ведьме, силящейся остатками магии повернуть вспять то, что началось несколько недель назад?

Свечи у головы дрогнули – хороший знак. Змеиная кожа начала менять цвет, намокая от смеси сукровицы и паучьего яда. А затем всё остановилось.

Капала вода со свода темницы, и каждая капля, казалось, оглушительно била по каменному полу. Больше ни одного звука.

Эрхангер не простит ошибки. Пусть не я отравила его брата, но выплеснет злость он именно на меня.

Бросившись к чадящему факелу, я призвала все силы, что могли меня слышать: силы восхода и заката, воды и огня, ветра и тверди… Я шептала и кричала, просила и приказывала. А затем сложила руки над бездыханным телом и запустила последний всплеск сил в самое сердце. Осев на пол, я опёрлась плечом на широкую ножку стола и прикрыла глаза.

Скоро герцог потеряет терпение и пришлёт слуг узнать, как проходит оживление. Хорошо, если меня повесят на длинной верёвке – самая лёгкая смерть из возможных. Иногда некоторые из нас, кому повезло быть повешенными, ухитрялись едва заметно парить, изображая удушение, пока их не вытаскивали из петли и не увозили на кладбище. А там уже мы откапывали подруг и прятали в надёжном месте, живых и невредимых. Но сейчас я не смогу взлететь – сил слишком мало. Лучше уж пусть длинная верёвка сломает шею, быстро и без лишних мук. Главное, чтоб ему не пришло в голову показательно сжечь меня. Хотя… это наиболее вероятно.

В тишину добавился звук, который я сначала не расслышала, но затем чутьё подсказало: что-то изменилось. Это был стук живого сердца. А затем раздался испуганный голос:

- Господь всемогущий, что это со мной? Где я?

Я поспешно поднялась с пола, разглядывая ожившего юношу. Стаскивая с шеи обрывки сочащейся ядом змеиной кожи, Леонард глядел полубезумными глазами на чадящий факел. Через мгновение зрение вернулось к нему, он зажмурился, а затем сел, схватившись за края стола.

Бросившись к двери, я начала бешено колотить:

- Зовите его светлость! Он ожил!

Раздался топот множества бегущих ног, и вскоре к нам спустился Эрхангер. Замер на пороге, затем бросился вперёд и обнял брата. Впервые я видела, как всегда недовольный герцог улыбается.

- Принесите одежду и вино!

Как видно, Леонард имел более мягкий нрав, чем его старший брат: даже на всегда невозмутимых лицах стражников и слуг была заметна радость.

Подогретое вино быстро придало Леонарду сил. Чашу пустили по кругу, один из стражников поставил её на стол с последним глотком, и я украдкой допила. Раньше я не стала бы прикасаться губами к чаше, что только что служила братиной для стольких людей, но сейчас с удивлением заметила, что сильно замёрзла, а ведь раньше такого не бывало.

Глоток вина растёкся внутри и согрел. Вдруг я почувствовала лёгкое головокружение. На ведьм вино не действует опьяняюще. Первой мыслью было: меня пытаются отравить. Но остальные тоже пили этой чаши. И вдруг я поняла: колдовство покидает меня быстрее, чем когда-либо. Причиной тому были и огромные усилия по оживлению тела, и толстые стены замка, не пропускающие ни солнечные, ни лунные лучи.

Дни, на которые хватит моей магии, уже можно пересчитать по пальцам. Чем дольше я не хожу в священную рощу, тем слабее становлюсь. Однажды я сравняюсь в силе с обычными людьми, если не выберусь отсюда.

- Всё нужно сжечь, - я указала на обрывки змеиной кожи и дотлевающий травяной факел.

Слуги быстро убрали лишнее, следом вынесли на руках Леонарда.

- Вы обещали отпустить меня, ваша светлость, - напомнила я.

- Нет, - Эрхангер усмехнулся. – Я лишь сказал, что если ты не сможешь оживить моего брата, то не выйдешь отсюда. Но это не означает, что обратное верно. Мне нужны ещё некоторые снадобья… Ладно, потом.

Глава 17. На грани

День или ночь, неделя или месяц… Время перестало иметь значение. Одинаковая в любое время суток темнота окружала меня каждый миг, сжимая и без того тесные стены. У меня забрали даже свечи, уж не знаю, почему. Соломенное ложе слежалось, и как я ни ворошила ломкие стебли, мягче мне не становилось. Понемногу я свыклась с мыслью, что меня уже не выпустят. А когда перестану подавать признаки жизни, скинут в ров или закопают где-нибудь на берегу.

В очередной раз, проснувшись в вечном мраке, я нащупала кувшин – пусто. Даже воды не налили. Хорошо, если меня выкинут наружу раньше, чем я окончательно угасну, тогда есть вероятность, что меня найдут другие ведьмы и поделятся силой. Последний, зыбкий, но всё-таки шанс.

- Грата… - позвала я в темноту. – Хлоя…

Стены не пропускали зов, отражая и возвращая гулом в ушах. Силы покидали меня с каждым часом. Прислонившись к влажной стене, я жадно слизнула сочащиеся капли и тотчас себя обругала: не стоило, только продлила страдания. Пускай уже это поскорее закончится.

Гаснущий слух уловил шаги. Грохнула дверь. Свет факелов ворвался, кидая отблески на потолок. Мутные фигуры, голос Эрхангера: «Значит, это правда!»

- Луна, вода, - мои губы почти не слушались, но все затихли, вслушиваясь в просьбу.

Каменные своды понеслись надо мной. Длинный лаз вывел к пристани. Ночное небо, красноватое от тяжёлой завесы облаков… Меня положили на землю, приступили к каким-то приготовлениям. Лучник в двух шагах от меня таращился, целясь в сердце. Не могу даже рукой пошевелить, а меня всё ещё боятся. Были бы силы – засмеялась бы…

Кто-то расшнуровал платье, приподнял меня, толкая в воду… Рубаха намокла, потянула ко дну. И тут облака разошлись, открывая небо и огромную полную луну. Зрение вернулось, слух обострился, пришли запахи и ощущения.

Я живая!

«А всё-таки герцог слишком много знает о нас…» - я нырнула, ловя тающие в воде серебристые лучи. Вода сомкнулась надо мной и тотчас снова разошлась – надолго мне дыхания ещё не хватало.

Переворачиваясь и кувыркаясь в воде, я скинула рубаху, впитывая кожей магию луны. Не хватало подруг, чтобы замкнуть кольцо и собрать каждый лучик, но даже это одинокое купание придало мне сил. Оглянувшись на берег, я увидела, что стражники не смотрят на меня – похоже, получили указания не попадать под чары купающейся ведьмы. Один только лучник пристально следил за каждым моим движением, придерживая стрелу на тетиве. Да, ему будет что рассказать остальным.

В мерцании волн было видно, что место купания сзади огорожено берегом, сбоку – причалом, а сеть соединяет их края полукругом.

Нужно лишь вовремя нырнуть, когда лучник отвлечётся. Проплыву под сетью, схвачусь за что-нибудь под водой. Можно несколько минут брести по дну, цепляясь за водоросли и коряги, чтобы убедить всех, будто я утонула, а потом вынырнуть где-нибудь подальше, под прикрытием тени больших деревьев. И только они меня и видели!

Толща воды разошлась под моим рывком, но тотчас руки упёрлись в сеть из стальных канатов, уходившую во все стороны. Снизу тоже выхода не было. Надо же, и об этом подумали!

Быть может, успею взлететь… Приподнялась из воды, следя за лучником. Сперва совсем немного, будто просто выплыла на броске ног, затем погрузилась и поднялась снова уже до пояса. Тетива напряглась. Нет, не успею. Я ещё слаба, а стрела летит быстро. Стражники на берегу вполголоса переговаривались, но чувствовалось, что их обманчивое спокойствие слетит при малейшем сигнале, будь то крик или щелчок спущенной тетивы.

Значит, буду ждать другого шанса. Сил, что даёт такое подлунное купание, хватает ровно настолько, чтобы выжить в мире людей. Похоже, Эрхангер всё хорошо рассчитал, показав заодно, чем всё закончится, если буду строптивой. Нырнув ещё раз, на всякий случай я вспорола одну перемычку каната. Это стоило мне таких усилий, что я чуть не захлебнулась. Если вот так по чуть-чуть каждый раз… к зиме дыра будет достаточной, чтобы проскользнуть наружу.

Выбравшись на берег, я замерла в нерешительности. Тотчас мне подали чистую рубаху и вернули платье.

Стражник с факелом кивнул мне и пошёл обратно в каменный ход. Как мне ни хотелось метнуться прочь, я понимала, что это будет моим последним движением. Напоследок глотнув лунного света, я ступила во мрак…

Меня снова отвели в мою темницу, куда вскоре пришёл и сам герцог. Сделав знак остальным, чтобы вышли, он встал передо мной:

- Тебе лучше?

- Да, ваша светлость…

- Хорошо, - в его голосе звучало нетерпение, видно, что-то задумал.

Глядя в пол, я мысленно попыталась сломать ему шею. Хоть раньше мне и не приходилось убивать людей, сейчас я уже была готова перешагнуть эту грань. Нет, никак не получается, совсем нет сил на колдовство! Вот досада…

- А теперь расскажи, на что ты сейчас способна. Только не лукавь – я всё равно узнаю правду, но ложь дорого тебе обойдётся.

О, вот как, значит! Нет, я чувствую даже не досаду, я практически в ярости! Захватить меня в плен, да ещё и ставить на мне опыты! Совсем страх перед ведьмами потерял?! Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, я заговорила максимально ровным голосом, на который была способна в эту минуту:

- По нынешней силе, кроме знаний о снадобьях, я могу лишь заговорить лёгкую рану и сделать амулет. По правде говоря, я и в этих-то силах не уверена… Если бы ваша светлость изволила отпустить меня на ритуал полнолуния, я могла бы вернуть силу.

Глава 18. Новый опыт

Несколько раз Эрхангер приходил с требованиями составить зелья, и всякий раз мы общались без свидетелей. Вероятно, лишние уши в таких делах были вовсе не нужны. Я лишь говорила, какие ингредиенты мне нужны, он отдавал распоряжения за дверью и уходил. Вскоре слуги приносили всё необходимое.

Один слуга обязательно оставался и следил за всем, что я делаю. Стоило мне невзначай уронить малейший стебелёк – и он бросался поднимать. Спрятать что-либо в рукаве было очень трудно, но я всё-таки смогла тайком собрать несколько трав для морочной пыли, хотя многих необходимых компонентов ещё не хватало.

Когда очередное снадобье было готово, я просто ставила кувшин с ним на край стола, и его немедленно забирали. Порой на столе было тесно от зреющих снадобий, а иногда всё подчистую выносили, чтобы дать новое указание.

Кормили меня ровно так, чтоб не уморить голодом. Похоже, после стычки герцог решил смягчить мой характер таким способом. А может быть, в замке и вправду было туговато с едой. Меня это мало волновало – без еды я могла жить довольно долго, к тому же ползавшие по темнице многоножки тоже годились в пищу, будучи обжаренными в пламени свечи. Люди постоянно забывали, что я отличаюсь от них. Впрочем, и я могла не учесть что-то в людских привычках.

Эта неопределённость превращала наше противостояние с Эрхангером в сложную шахматную партию со множеством продуманных ходов, влекущих различные последствия. Я тщательно следила за тем, что говорила ему и слугам, а он также старался не упоминать лишнего. Когда он пришёл в очередной раз, я осторожно спросила:

- Как чувствует себя брат вашей светлости?

- Не имею представления, полагаю, что хорошо, - ответил Эрхангер и счёл нужным пояснить: - Я отослал его в Базель для вступления в сан. Хватит с него наших междоусобиц.

Что же, одной фигурой на поле меньше.

Следующее полнолуние я встретила, почти не потратив сил, полученных в предыдущее – я применяла лишь свои знания, а не магию.

На этот раз меня вывели на другую сторону причала, где стальная сетка была ещё и над водой. Стоило мне оказаться внутри сетки, единственный проход закрыл своим телом лучник. А я-то понадеялась, что теперь смогу взлететь! На небе без единого облачка голубоватый диск луны обещал мне все радости возвращения магии, доберись я к святилищу. Но сеть была слишком прочной: разорву – не останется сил на полёт.

Значит, нужно продолжать готовить подводный побег. Нырнув, я начала искать разорванный в прошлый раз кусок. Ничего. Нырнула снова – нащупала свежий, ещё не покрытый тиной, трос взамен разорванного. Нашли всё-таки…

Я резко вынырнула, в броске ударилась о верхнюю сеть и пойманной рыбой упала обратно в воду, подняв веер брызг. Хотелось закричать так, чтобы все на берегу оглохли. Но даже на крик нужны силы, а их слишком мало. Стражники по-прежнему спокойно стояли на берегу, лучник по-прежнему целился. На этот раз я слишком долго купалась: у парня уже дрожали пальцы, не ровен час, спустит стрелу от усталости. Пора на берег.

В узкое зарешёченное окно башни кто-то наблюдал за моими бросками. Присмотревшись, я поняла, что это герцог. Должно быть, смеётся над тем, как я ищу выход из сети.

Нужно найти другой путь… Возможно, кто-то из стражников не так уж неподкупен? Обтираясь на берегу, я искала хоть чей-нибудь взгляд. Нет, всем дали чёткие указания. Они упорно избегали смотреть на меня выше колен, чтобы не попасть под действие магии.

Если меня и освободят, то только по велению герцога. А в его планы это совсем не входило.

На другой день меня повели в восточную башню замка. Оказавшись внутри, я поняла, что это за помещение, не успела закрыться за стражником дверь. Библиотека, да ещё и весьма внушительная!

Лучи утреннего солнца через слюдяное окно освещали комнату, заполненную множеством свитков и книг, как старых, тронутых пятнами времени, так и новых, с зелёными обрезами. Книги лежали на полках, теснились на большом столе, накрытом тканью всё с тем же ало-жёлтым узором, что и всё в замке. Герцог вполоборота у окна пристально изучал лист пергамента.

Остановившись на почтительном расстоянии, я ждала распоряжений. Моё спокойствие и молчаливость можно было принять за покорность, и это меня устраивало. Пусть думает, что я смирилась с пленом.

- Умеешь читать? – наконец, спросил герцог.

Умею ли я читать?! Мы, ведьмы, дали людям книги, а он ещё спрашивает!

- Да, ваша светлость.

- Скажи, в этом тексте есть правда? – он протянул мне исписанный латынью лист.

Какой-то прилежный монах записал слухи о влиянии ведьм на тело человека. О способности задерживать движение в любой части человеческого тела, о посылании бессилия или, наоборот, нестерпимого желания. Кратко, ёмко, не всегда точно, но близко к правде. Судя по свежему пергаменту, труд был недавним, хотя, возможно, это была лишь копия, сделанная переписчиком специально для библиотеки Эрхангера.

- Ни слова правды, - я вернула лист.

Эрхангер удовлетворённо положил лист на стол:

- Теперь я знаю, с каким лицом ты лжёшь.

Мне едва удалось подавить желание вновь броситься на него и ногтями содрать с лица самодовольное выражение. С каким наслаждением я снова пущу ему кровь… Нет, сейчас ничего не получится, слишком опасно, он может убить меня. Я сдержанно вздыхаю, отпуская видение.

Глава 19. Договор

Пожар уничтожил добрую четверть библиотеки прежде, чем принесли достаточно воды. Горело так, что запах дыма проник даже в мою темницу. Дым был кстати: я чувствовала, как пахну чужим потом и семенем, и невозможность смыть с себя запах была гораздо противнее, чем ощущение свершившегося насилия.

Но ещё больше меня тревожило то, как моё тело в последний миг сопротивления вдруг привычно подалось навстречу. Ощутив чужое желание, оно отозвалось раньше, чем я сама поняла. Не познав насилия раньше, тело и сейчас не почуяло угрозы. Это было внове и заставляло держаться ещё осмотрительнее, чем прежде.

Ни разу тело на предавало меня вот так: рядом с врагом, в явной опасности. Я словно перестала контролировать себя на несколько мгновений. И теперь удивлялась сама себе и новому странному ощущению, что охватывало меня всякий раз, стоило вспомнить горячее дыхание возле своей шеи.

Сомнений не оставалось: герцогское тело может стать роскошным проводником природных сил, и моё тело поняло это раньше, чем разум. И против воли появились мысли о том, как бы вовлечь его светлость в ритуал. Ведь он наверняка заинтересуется, если намекнуть! А там и до побега рукой подать, с новой-то силой…

Через время, которое я ощутила, как несколько дней, его светлость нашёл время проведать меня. Я встретила герцога, покорно глядя в пол.

- Полагаю, без тебя пожар в библиотеке не обошёлся? – он схватил меня за подбородок, вглядываясь.

- Не имею представления, о чём говорит ваша светлость, - я едва сдерживала улыбку.

- Ты даже притвориться не пытаешься! – оттолкнув меня, герцог положил на стол свиток. – Вот перечень снадобий, которые нужно составить. Назовёшь слугам ингредиенты.

Список оказался длинным: мазь от ран, припарки от гангрены, тянущие растворы для вытаскивания наконечников стрел…

- Ваша светлость готовится к войне?

- К войне всегда нужно быть готовым. У тебя есть соображения на этот счёт?

- Могу приготовить яд для стрел.

- Хорошая мысль! – герцог собрался уходить, но вдруг вспомнил и раскрыл ещё один свиток. – Знаешь, тут написано о мужчине, настолько околдованном ведьмой, что он не мог иметь соития ни с какой смертной женщиной. Записано было со слов этого мужчины, будто он… - Эрхангер погрузился в свиток. – Да, вот: «…в любое время был готов бежать к ведьме и мог только с ней делать всё, что творится с божьего попущения между супругами».

- Какое красивое обозначение для простых вещей… - заметила я.

- Но ты ведь не можешь так меня околдовать? Я вчера проверил – и насладился другой женщиной, молодой крестьянкой, что встретил на Ивердонской дороге. Значит, ты не смогла подчинить порывы моего тела, несмотря на то, что я обладал тобой!

- Была нужда... – презрительно процедила я.

Мой тон ему явно не понравился. Герцог бросил на меня взгляд поверх свитка:

- Ты потеряла почтительность.

- Прошу прощения, ваша светлость. Позвольте лишь заметить, что жажда обладания ведьмой, настоящая одержимость, что лишает других потребностей, не даётся всем и каждому. Это уже Природе решать, и никто не властен над истинной одержимостью.

Эрхангер, не ответив, удалился, но я поняла, что на этот раз он слышал и запомнил каждое моё слово.

Принесли необходимые травы и вытяжки, и я погрузилась в работу. Даже наблюдавший за мной слуга не смог бы запомнить и повторить пропорции. Я сама их не знала: составляла и смешивала, пока не чувствовала некое намерение внутри горсти снадобья. И чем намерение было яснее, тем лучше состав. Именно эта способность была так необходима для герцога, именно из-за неё он не хотел отпускать меня.

Травы в ступке превращались в порошки, смешивались с вином или маслом, заливались в кувшины… Ароматы сменяли друг друга в безумном хороводе, моё чутьё в вечной сырости темницы обострилось, я различала малейшие оттенки запахов, незаметно выбирая и оставляя для себя самые лучшие веточки и бутоны.

Меня не интересовало, на чьей стороне правда. Я не испытывала жалости к тем, кто будет сражаться и, возможно погибнет. Не моя война, не мои заботы. Но если окажусь бесполезной, шансы выжить здесь уменьшатся во много раз. Пока я была нужна – мне сохраняли жизнь.

Так тянулось довольно долго. По запаху доспехов стражников, заступавших на караул у моей двери, я поняла, что пришло лето: ароматы июньских трав и нагретого солнцем пыльного железа даже смертный ни с чем не спутает.

Герцог, помимо планов уничтожения Карла Савойского, увлёкся изучением магии. Немало времени он потратил на чтение манускриптов в библиотеке. Иногда он звал меня наверх, в большой зал, но к библиотеке больше не подпускал. Реже сам приходил в темницу, задавая неожиданные вопросы о явлениях, описания которых встречал в текстах.

Его интересовало всё: являются превращения ведьм в животных настоящими, или же это обман чувств случайных наблюдателей, как производятся бури и можно ли уничтожить душу человека без остатка. Отвечая, я то лгала, то подтверждала слухи, составляя у него неправильное представление о положении дел, но стараясь не противоречить самой себе. Со временем это стало напоминать больше разговор, нежели допрос, но я не обольщалась кажущейся простотой обращения, понимая его тонкий расчёт.

Глава 20. Новая интрига

Первое полнолуние лета манило, его зов ощущался даже сквозь стены. Заключение всё труднее давалось мне. Эфемерная свобода, столь щедро дарованная герцогом, ограничивалась тёмным переходом, ответвления от которого бдительно охранялись. Ни окон, ни даже замурованных лазов. Моя темница стала длиннее на сотню локтей, но по сути ничего не изменилось.

Иногда я покидала темницу и поднималась по лестнице между неподвижными стражниками до поворота к залу, а затем спускалась обратно, просто чтобы не сидеть на месте. О, если бы хоть раз, хоть один из них набрался смелости посмотреть мне в глаза, то сам открыл бы темницу и вывел меня наружу! Но нет, они не глядели на меня, предупреждённые хозяином.

Один раз я попыталась выйти на причал мимо стражника, но он молча преградил мне путь мечом. Я двинулась к нему ближе – меч упёрся мне в грудь. Взглянуть выше ключиц стражник так и не решился. Начала шептать слова заклинания – острие укололо сильнее. Последнее предупреждение. Если бы я продолжила, он бы убил меня. На любой мой шаг был продуман ответ.

Когда сменялся караул возле выхода к причалу, я подходила и проникала в память заступившего стражника, ловя блеск солнечных лучей, звонкие крики озёрных чаек и запах свежей воды. На большее я по-прежнему не была способна.

Наконец, ночь, что могла стать первой ночью на свободе, влажным теплом проникла в темницу. Я ждала, старательно скрывая нетерпение.

Вместе со стражниками, что обычно отводили меня наружу, появился и сам герцог. Вид у него был решительный. Подозрение шевельнулось в душе: возможно, он придумал ещё что-то?

Слуги принесли два железных полукольца, которые соединили на моей талии под рубахой, закрепив замком. Вот зачем было снимать мерку! От одного из полуколец тянулась тяжёлая цепь. Что же, придумано на славу – так я далеко не улечу. Только они не учли, что новые силы позволят разорвать цепь одним вздохом. Надеюсь, герцог окажется неплохим проводником сил, и я смогу набрать побольше.

- Как тебе ожерелье? – Эрхангер наслаждался превосходством. – Весьма дорого мне обошлось!

- Ваша светлость меня балует!

Пусть чувствует себя победителем. Когда человек так сильно хочет превосходить прочих – это всегда ненадолго.

- Не вздумай сегодня хитрить, - посерьёзнел он, указывая на кинжал. – Иначе собственными руками перережу тебе горло.

Если я и схитрю, то так, что кинжалом никто не сможет достать! Но он начеку, и нельзя ошибиться. Я жду.

Улучить момент – и взмыть в небо, разрывая железо, перенестись в рощу близ Кларана, забрать у древнего святилища спрятанный узел и мчаться прочь, подстёгивая себя ветром и грозой. Никому не под силу догнать ведьму, испившую поток – ни человеку, ни даже стреле…

Взяв конец цепи, он ведёт меня на причал, на самый край, где нет сети и так близка свобода. Пропустив цепь в железное кольцо, он вешает замок, а ключ отдаёт одному из стражников. Теперь моя призрачная свобода ограничена кругом в двадцать локтей.

Луна горит так ярко, что можно разглядеть всё вокруг до мельчайших подробностей. Стражники уходят с берега, даже лучников не видно. Он держит слово – никто не следит за нами. Во всяком случае, я никого не вижу и не чувствую неподалёку биения ни одного сердца, кроме наших.

Скидываю рубаху, опускаюсь в воду, цепь соскальзывает следом. Мне приходится прикладывать усилия, чтобы оставаться на поверхности.

- Гардбальд, - зову я. – Раздевайся…

Тень недовольства проносится по его лицу, но сразу исчезает: он понимает, что церемонии излишни, когда дело касается магии.

- Руки должны быть свободны.

Чуть помедлив, он относит кинжал почти к самой стене замка, так я точно до него не дотянусь. А затем он полностью раздевается, и у меня перехватывает дыхание…

Его тело безупречно. Любой проповедник назвал бы его воплощением призыва к плотскому греху. Такие тела для аристократов редкость, обычно они вялы и плохо сложены, пресыщенная чревоугодием жизнь делает их слабыми. А здесь Природа постаралась, как следует. Возможно, слухи не лгут, и среди его предков была ведьма.

Впервые за многие века я использую для создания потока такого сильного и здорового человека. Должно получиться неплохо… Да что я говорю – это будет шквал силы!

На его груди вместо привычного для христиан креста висит крошечный амулет. Я чувствую: вещицу когда-то заговаривали. Возможно, очень давно, пара веков прошла точно. Но чужая магия сбивает меня с толку.

- Это тоже нужно убрать.

- Ладно, - он снимает цепочку и кладёт амулет на причал.

Похоже, он не знает, что в вещице его защита, и носит по привычке. Видно, амулет по наследству достался. Значит, и не нужно, чтобы узнал…

- Теперь иди ко мне.

Соскользнув одним сильным движением в воду рядом со мной, он нетерпеливо ожидает колдовства:

- Что нужно делать?

- Слушать меня и не сопротивляться потоку, - я прикладываю его ладони к своим, переплетаю пальцы. – Ты проникнешь в моё тело, а я призову силу Природы. Если ты простой человек – поток пройдёт через тебя и наполнит меня. Если ты готов к магии – останется и даст силу. Больше ни слова, говорить буду только я…

Глава 21. В полушаге от свободы

Мы падаем в воду, поднимая облако брызг, а затем выбираемся на пристань.

- Как понять, получилось или нет? – спрашивает он.

Если магия есть, не нужно её искать, она сама заявит о себе, попав в живое существо. Но это ему знать не обязательно.

- Нужно подождать… - я ложусь на тёплые камни на самом краю причала.

Он стоит надо мной, вырисовываясь в лунном свете, как горельефы на кирхе. Но если там для устрашения вырезают из камня невозможных чудовищ, то здесь чудовище в облике человека. Для чего Природа создала его таким? Есть ли в этом какое-либо предназначение, или же герцог – ещё одна шутка Природы, нечто среднее между миром ведьм и людей?

Но я помню, кто он, несмотря на разливающееся по телу блаженство. Притворяюсь, что устала, по-прежнему ожидая удачного момента для побега. Нужно продышаться, справиться с бурлящей внутри меня магией. Давно не доводилось черпать её так обильно. Может быть, даже ни разу.

Надоело ждать – он садится рядом, рука движется по моей груди, ищет признаки магии, затем ниже, между делом проверяя, цел ли замок на поясе. Его движение не призвано быть приятным мне, но тело предательски само приподнимается к его руке, словно ожидая ласки, хотя мой разум яростно пытается остановить происходящее. Он замечает это и убирает ладонь. Не хочет быть застигнутым врасплох.

- Почему ты показала мне тогда, в Кларане, кто ты? Тщеславие?

- Возможно… Не знаю. Ты усомнился, что я справлюсь с составлением яда. А мне нужны были деньги. Я и показала, что не так проста. Но ведь ты всё равно бы догадался?

- Конечно. Я достаточно осведомлён о таких, как ты. Но никогда раньше не видел ведьму так близко.

Он наклоняется, всматриваясь в моё лицо, словно ища каких-то ещё признаков особой магии. Я молча смотрю в ответ. И тут он снова овладевает мной, на этот раз не стремясь что-то узнать или доказать, просто его тело освежил поток природной силы. Всего лишь зов плоти. Но впервые наше соитие – цель, а не средство. Не только для него. Я тоже хочу ощутить на себе его тяжёлое тело… На плече тонкие полоски свежих рубцов, оставленные моими ногтями тогда, в темнице. Шрамы никогда не исчезнут, я точно знаю. Он навсегда отмечен.

Интересно, знает ли он, что сейчас, на волне магии, мне не жёстко лежать на камнях? Конечно, ему безразлично, удобно ли мне, но знает ли он, подозревает ли?

Сила переполняет меня, жжёт кончики пальцев и просится на свободу. Сейчас я могла бы убить его одним усилием мысли.

Я вижу насквозь его тело: сильные мышцы, прочные сухожилия, пульсирующие артерии, распахивающиеся лёгкие. Я вижу мощное сердце, что бьётся всё быстрее и быстрее.

Я могла бы его вырвать одной рукой и сжать так, чтобы кровь брызнула во все стороны. Оно бы ещё несколько секунд билось в моей ладони, отдавая живительную силу.

Я могла бы сломать каждую кость в его теле, раскрошить в прах и заставить ползать червём.

Я могла бы сделать с ним абсолютно всё.

Я могла бы…

Осознание этого заставляет меня стонать от наслаждения.

Но сейчас нельзя его убивать. Только что он был в потоке, и в нём так много жизни, что мне придётся потратить почти всю магию. Тогда я не смогу высвободиться из цепей. Что будут делать стражники, когда найдут меня на цепи рядом с мёртвым телом хозяина? Нетрудно догадаться.

Говорят, некоторые лучники умеют выпускать стрелу за стрелой, не доводя до смерти, и лишь последняя в колчане стрела несёт освобождение от мук.

Нет, сейчас никак.

А ведь он чувствует опасность, что исходит от меня. Но она лишь заставляет его быть ещё жёстче и осторожнее. Прижимает мои руки к причалу, не давая шанса вцепиться. Если захочу – он не удержит меня по-настоящему, но я позволяю ему думать, будто он сильнее.

Вздрогнув в последнем рывке страсти, он валится рядом, выдыхая… но вскоре вспоминает о своих целях и резко садится:

- Что ты чувствуешь?

- Ничего нового. Прибавилось сил, как обычно, - мой голос звучит совершенно искренне. – Похоже, основная магия осталась в тебе…

Эрхангер взволнованно дышит. Он так хочет иметь магические способности, что готов поверить. Я беру его руку, тяну вниз, опускаю под воду – от пальцев начинает исходить свечение. Лишь капли моей новой силы достаточно для этого мерцания, но он не понимает, что происходит. Поднимаю руку над водой и только тогда отпускаю:

- Видишь?

- Я знал! Знал! – торжествующе восклицает он. Его переполняет радость.

Он разглядывает свои руки, в его голове зарождаются планы использования новых сил. Столько мыслей, я их почти слышу. Рушатся башни Шильона, савойские земли подчиняются Эрхангеру. Он уже видит победу и не обращает на меня внимания…

Сейчас!!!

Я мчусь к небу со всей быстротой, на которую способна, пытаясь рывком освободиться. Луна бросается навстречу, зовя к себе. Миг – и я буду свободна!..

Нет!.. Что случилось???

Чуть не переломив хребет, железный пояс останавливает меня. Не глядя, я бросаю вниз, вдоль цепи заклятие разрыва. Ещё бросок…

Цепь по-прежнему цела. Как такое возможно? Звенья должны были рассыпаться в прах, но они даже не разгибаются.