Тишина в доме была густой, звонкой, словно перед грозой. Адам стоял у окна, сжимая в руке холодную кружку недопитого чая. За стеклом медленно опускался вечер, окрашивая небо над провинциальным городком в свинцовые тона. Скоро они должны были приехать.
Макс. Его сын. И его жена.
«Жена». Это слово отдавалось в нем странной пустотой. Поженились стремительно, почти тайком. Звонок, скупые фразы: «Поздравь, отец, я женился. Приедем в субботу». Ни имени, ни истории, ни радости в голосе. Просто констатация факта, словно доклад о выполненной задаче. Яблоко от яблони, черт побери.
Углы губ Адама дрогнули в подобии улыбки. Он редко вспоминал то время, до рясы, до веры. Но сейчас, в ожидании сына, с которым они стали чужими, воспоминания накатили с новой силой. Он снова почувствовал на ладонях шершавость приклада, запах пороха и раскаленного металла. Не добрый пастырь, а волк в составе специального подразделения. Он не защищал, он уничтожал. И делал это слишком хорошо. Именно тогда, глядя в пустые глаза таких же, как он, молодых парней, он впервые ощутил ледяную пустоту там, где должна быть душа.
Он отхлебнул чай, пытаясь смыть привкус пепла. Церковь, Бог — это был не внезапный порыв, не озарение. Это был долгий, мучительный путь к тому, чтобы снова научиться быть человеком. Чтобы искупить ту пролитую кровь, что до сих пор снилась ему по ночам.
Адам отошел от окна, его движения были плавными, высеченными многолетней тренировкой. Даже здесь, в глуши, он не позволил себе расслабиться. Ранние подъемы, жесткие физические нагрузки, спартанский быт — не аскеза ради веры, а необходимость. Единственный способ удерживать того старого зверя в самой дальней и крепкой клетке. В пятьдесят с небольшим он был крепок, подтянут, и в его фигуре чувствовалась не духовная, а военная выправка.
Он прошел в гостиную, его взгляд скользнул по стенам. В простенке висела старинная, потемневшая от времени гравюра с изображением Святого Иеронима в келье — одинокий ученый перед распятием. Рядом на полке стояла небольшая, искусно выполненная деревянная статуя Богоматери, ее лицо было спокойным и печальным. Эти образы казались строгими и понимающими. Они знали. Знали какой ценой куплено его спокойствие. Знали, что под рясой скрываются шрамы от пуль и осколков, куда более глубокие, чем те, что на коже.
Сын. Их отчуждение было его самой большой неудачей, грехом, который не смыть ни службами, ни молитвами. После смерти жены он пытался быть отцом, но как быть отцом, когда все твое естество привыкло к приказам и дисциплине? Макс видел в нем не родителя, а сурового командира. И сбежал при первой же возможности.
А эта девушка. Его жена. Что за женщина могла согласиться на такой скорый брак? Легкомысленная? Или просто одинокая?
Вдалеке послышался рокот мотора, нарастающий, назойливый, разрывающий вечернюю тишину. Современный, наверное, дорогой автомобиль — еще один символ успешной жизни Макса, его отделенности от этого старого дома, от этого «священника-отшельника».
Адам поставил кружку, выпрямил плечи. Старая, знакомая маска спокойствия и сдержанности легла на его лицо, скрывая бурю внутри. Он сделал глубокий вдох, ощущая, как напрягаются мышцы спины и пресса.
Вот и всё. Ожидание закончилось. Сейчас откроется дверь, и в его упорядоченный, выстроенный ценой невероятных усилий мир ворвется прошлое в лице сына и неизвестность в лице незнакомки.
Он приготовился встречать. Как священник. Как отец. Как человек, затаивший внутри зверя.