Мой третий, невероятный

ГЛАВА 1. Классические вопросы

Темнота. Слабый, едва слышимый низкий гул. Легкое покачивание и подсознательное ощущение скорости. Где я?

И что со мной? Голова болит, будто острым стеклом нашпигована, тело едва чувствую, будто я не я, а колода бетонная. И мутит, как бывало в детстве, когда слишком уж перекатаешься на аттракционах.

Для полного счастья остается только задаться вопросом, кто я. Но, слава Богу, не настолько всё плохо. Имя-фамилию помню, номер телефона, снилс и ИНН могу без запинки оттарабанить. Никакая больная голова не помешает. Поэтому сразу переходим к более насущному — что, черт возьми, происходит?!

Поморгала. Темнота давит и душит, кажется, что я замурована, хотя воздух свежий, приятно прохладный. Привет из детства, когда я панически боялась темноты. А ведь давно всякие глупые страхи переросла. Даже думать о них забыла. Голова другим занята. Мне сорок два, у меня бизнес, перспективы, планы на будущее, какие, к бесам, детские страхи? Взрослых проблем выше крыши.

Так, вдох-выдох, еще раз, медленней, еще медленней. Успокоиться. Пошевелить руками. Лежу на чем-то умеренно мягком и слегка пружинящем. Опереться, приподняться… Под веками вспыхнуло, и я ясно почувствовала, как теряю сознание. Мерзкое ощущение.

…Слабый, на грани слышимости низкий гул. Почему-то одновременно кажется, что я покачиваюсь на волнах и несусь на бешеной скорости по горной дороге. Бред какой-то, я в принципе на бешеных скоростях не ношусь, сэкономишь минуту — потеряешь жизнь. Воздух свежий, едва ощутимо пахнет морем, травой после дождя и летним асфальтом. Странный букет. Еще страньше… страннее… что мне приятно вдыхать этот запах. Вообще приятно дышать. Как будто дыхание перестало быть чем-то естественным, на что обращаешь внимание, только простудившись, и стало чем-то вроде хорошего кофе или даже вина: бодрит, слегка пьянит и в целом приносит удовольствие.

И ничего нигде не болит, только голова тяжелая, глаза открывать не хочется и мысли разбегаются совсем для меня не характерно.

Сосредоточиться. Еще раз — где я, кто я… Ой, не туда занесло. «Кто я» — это уже перебор. Кузнецова Алина Викторовна, хозяйка двенадцати гектаров фруктового сада и парочки сопутствующих цехов, прошу любить и не жаловаться. Да. Итак, на чем мы остановились?

Где ты, черт тебя возьми, Алина! И как ты здесь очутилась! И что произошло!

Ну да, осталось только вопросить пафосно, кто виноват и что делать. Что делать, что делать… Прыгать!

Я снова попыталась встать, то есть хотя бы сесть, и на этот раз у меня получилось. И глаза открыть получилось. Они тут же заслезились от яркого света, я прикрыла ладонью, посидела, привыкая. Осторожно, сквозь пальцы, осмотрелась.

Что-то вроде больничного бокса: идеально белые стены, яркий свет, какая-то аппаратура… Ну и как я здесь оказалась? Ничем не болела, в аварии не попадала, последнее, что помню — пришла домой, поужинала, посмотрела новости и спать легла.

А может, мне это снится? Обычно на кошмары не жалуюсь, но как раз вчера Нина Павловна, мой бухгалтер, попала в тяжелую аварию. У деловой женщины, конечно, нервы должны быть даже не стальными, а титановыми, но остаться без бухгалтера накануне сдачи отчетов… и правда до кошмаров недалеко.

— Пациент, немедленно лягте! Вам рано вставать.

Я оглянулась на возмущенный голос, и захотелось протереть глаза. Что и сделала, но золотистый человекоподобный робот никуда не делся, не развеялся и не превратился в нормальную, то есть обычную, медсестру. А, наоборот, подошел ко мне вплотную, взял за плечи и очень ловко, без тряски и толчков, но абсолютно непреодолимо уложил обратно. И даже подушку под головой поправил, железяка наглая!

— Ты еще кто такой?! — не выдержала я. — Что за Три-Пи-О на мою голову?!

— Диагноза «три-пи-о» не существует, — сообщил робот. — А у вас, пациент, обширные ожоги, отравление продуктами горения и множественные переломы. И сотрясение мозга, — добавил после паузы, которая ушла у меня на то, чтобы попытаться ощутить упомянутые переломы и ожоги. К счастью, абсолютно безрезультатно. Тело ощущалось как обычно, разве что с неприятной тяжестью, примерно такой, как бывает, когда весь день носишься как бессмертный пони и к вечеру только и мечтаешь копыта откинуть.

— Не знаю, у кого сотрясение, но бредишь здесь ты. Нет у меня никаких ни переломов, ни ожогов, и на сотрясение тоже не похоже, — заявила я и снова дернулась приподняться.

— Пациент, вы двенадцать дней провели в регенерирующей капсуле! Вы были на грани клинической смерти! Почему вы не слушаете указаний? Вам надо лежать, принимать процедуры и приходить в себя, — робот-не робот, а возмущения в голосе на весь персонал нашей поликлиники хватит. И ладно бы только в голосе, но ведь и правда шевельнуться не дает!

— Я в себе! — отрезала я.

С другой стороны, это все меньше похоже на сон. Хотя такая реальность тоже в голове не укладывается. Я хоть и далека от медицины и за достижениями в этой области не слежу, но до {такого} наши больницы точно еще не дошли! Жила бы в Москве, могла бы еще поверить… в какое-нибудь секретное-экспериментальное… Но не в нашем глубоко провинциальном поселке городского типа на восемь тысяч жителей, где даже ради какого-нибудь особо сложного обследования или анализа нужно в областной центр ехать. Предварительно пройдя квест «выбить из участкового направление».

Глаза привыкли к свету, и робота я могла теперь рассмотреть во всей красе, от слабо светящихся круглых глаз-окуляров до сочленений на руках. Золотистое покрытие местами выглядело потертым и потускневшим, и странным образом это придавало роботу натуралистичности.

— Какая регенерирующая капсула еще? Какие процедуры? — спросила на остатках запала, с ужасом понимая, что начинаю верить в абсолютнейшую реальность происходящего. — Где я? Что со мной случилось?

— Много вопросов, — отметил очевидное робот. — Сначала лечение. Потом приглашу капитана.

Робот в роли процедурной медсестры? Надеюсь, хотя бы не уколы! И что еще за капитана он пригласит? Почему-то представился Джек Воробей во всей красе, хотя к обстановке больше подошел бы Хан Соло.

ГЛАВА 2. Неприятные ответы

Бойтесь своих желаний, они сбываются. «Кто-нибудь» обнаружился, едва я открыла глаза. И этот тип с первого взгляда мне не понравился!

Представьте сочетание — с одной стороны, типичное «рожа просит кирпича», столкнешься с таким в подъезде вечером — без успокоительного не заснешь. А с другой — умный, вот умнющий просто взгляд. Не пронизывающий, не цепкий, не угрожающий, просто умный. Я раньше думала, так не бывает. Стоит амбал поперек себя шире, плечи — как у мультяшного богатыря, бритой макушкой потолок подпирает, подбородок квадратный, через загорелую морду белесый шрам, а в глаза посмотришь — ну вылитый наш препод по агрохимии, профессор и доктор наук, между прочим. Красивые, кстати, глаза, карие с зеленоватым оттенком, и ресницы густые-густые, темные, всем девчонкам на зависть.

— Аяр Гарацо, — сказал он.

— Надеюсь, это имя, — проворчала я, — в крайнем случае «доброго утра», а не какое-нибудь «выкладывай плату за лечение».

Или, чего доброго, «я тебя украл и теперь ты моя собственность»… тьфу-тьфу-тьфу, Боже упаси!

— Имя, — мужчина сдержанно усмехнулся. — Но, если желаешь… доброго вечера. Представишься?

— Алина, — осторожно ответила я. — Алина Кузнецова.

И тут же поняла, что мне показалось неправильным в нашем коротком диалоге. Мужик отвечал не на русском! Совершенно точно не на русском, а также не на английском, немецком, испанском, итальянском и вообще ни на одном из тех языков, в которых я могу кое-как опознать «имя» и «добрый вечер». Но я прекрасно его понимала. А он — меня.

— Кто вы? Почему я вас понимаю?

Черт, а я ведь и того золоченого Три-Пи-О понимала! И даже не задумалась о языке!

— Не паникуй, — мужик сел, мне показалось, просто в воздух, но вид был — как будто уселся в удобное кресло. Еще и ногу на ногу закинул! Крышесносное зрелище, а главное, изумительно сочетается с советом не паниковать!

Я медленно вдохнула и еще медленнее выдохнула. Спокойствие, только спокойствие! Сейчас задавать вопросы — только истеричкой себя выставлять. Пусть сам для начала выскажется. Что-то же он собирается мне сообщить без всяких вопросов? Вот и послушаем, и выводы сделаем.

Мужик ждал. Смотрел на меня спокойно и молчал, зараза. Будто давал время накинуться на него со всей той кучей вопросов, что так и рвалась на язык. Игра в гляделки продолжалась, наверное, минуты две. Я не выдержала первой.

— Абсолютно, представьте себе, не паникую. И что? Так и будем молчать?

— Я — капитан автономного разведчика, — заговорил он. Вернулся, то есть, к прошлому вопросу. — Понимаем мы друг друга, потому что переводчик проанализировал языки твоего мира. Тебе в процессе лечения внедрили чип-имплант, переводчик — одна из его базовых программ.

— То есть как — внедрили?! — даже не знаю, я больше возмутилась или все-таки испугалась?

— А как бы тебя лечили без информации о твоем состоянии? — вроде как удивился он.

— Вылечили? — деловито поинтересовалась я.

— Практически да.

«Ну и забирайте свой чип обратно!» — хотела я сказать. Очень хотела. Так и рвалось с языка! Но… а понимать мы как тогда друг друга будем? Так что нет-нет-нет, хотелкам стоп, эмоции в бан, подожду с «забирайте», сначала разберусь, что к чему. Может, этот чип у них аналог мобилки и ноута в одном флаконе и без него абсолютно никуда. И вообще, надо вернуться немного назад по разговору. Не перескакивать важное.

— Что за автономный разведчик? И, главное, почему я здесь?

А также откуда взялись ожоги, переломы и что там еще было. И почему я об этом ничего не помню. И, самое главное, возвращать меня откуда взял он собирается или как?! Но вываливать вопросы все разом нельзя: так собеседник получит прекрасную возможность попросту проигнорировать те из них, что ему не нравятся.

Мужик снова выдержал паузу, словно размышляя о том, что и как мне сказать.

— Ты — с Земли, — сообщил неторопливо. Но, только я хотела проворчать «привет, Капитан Очевидность», как следующая его фраза словно вышибла из меня дух: — Я — с Райалы. От твоего мира примерно три года полета на обычных двигателях. Это очень далеко, если не понимаешь. Но я попал в червоточину и провалился в вашу систему. По той же червоточине прошел обратно и теперь возвращаюсь на Райалу.

Надо же. Инопланетянин. Никогда бы не подумала! И одежда от привычной не слишком отличается: черная рубашка с коротким рукавом, серые брюки, туфли. И в целом внешность абсолютно «родная», без единого намека на какую-то чуждость. Ну да оно и к лучшему, с человеком проще дело иметь, чем с каким-нибудь рептилоидом. Хотя эмоций на лице маловато, надеюсь, он не киборг какой-нибудь.

— А я? — почему-то шепотом спросила я.

— Твой мир не открыт. До установления официальных контактов запрещено хоть как-то влиять на него. В таких случаях разрешено и даже рекомендовано изъять несколько человек, которые уже практически погибли. — Он посмотрел с явным сочувствием, надо же, эмоции все-таки есть, и добавил: — Причем так погибли, чтобы отсутствие тела никого не удивило. Катастрофы, смерти на воде, пропажи в горах и все в таком роде, — пояснил, заметив мой наверняка очумелый взгляд.

Так, смерти на воде и тем более пропажи в горах отметаем. Тем более… ожоги, переломы, сотрясение мозга. Катастрофа? Пожар, взрыв газа? Террористы?

— А как конкретно я… умерла? — конечно, это уже не играло никакой роли, но знать хотелось. Странно ведь ничего не помнить о таком, без преувеличений, судьбоносном событии. Врагов у меня нет. По крайней мере таких, чтобы моей смерти желали — точно нет. Дом у нас новый, не аварийный. Район тихий, соседи спокойные.

— Не знаю, — ответил мужик. — Система выбирает автоматически, я не смотрел. Момент был — самому бы не угробиться. Но, если хочешь совет, не думай об этом вообще. Неважно, что там с тобой случилось, важно, что ты здесь, живая и целая.

Ну да, наверное, он прав. Только совет из серии «не думай о белой обезьяне»…

ГЛАВА 3. Первые шаги

— Ты, значит, Рэм? — спросила я, укладываясь обратно. Хоть бы простынку какую выдал! — И много мне осталось медицинских издевательств?

— Лечебных и оздоравливающих процедур, — педантично поправил робот. — Программа реабилитации рассчитана до прилета на Райалу.

— Это сколько?

— Если полет пройдет без внезапных происшествий, еще девятнадцать суток.

— Сколько?!

— Девятнадцать стандартных федеральных суток. И три часа сорок две минуты, если точно уложимся в график. Стандартные федеральные сутки — двадцать пять часов и семь минут вашей родной планеты.

Очень существенное дополнение!

— Это мне еще почти двадцать дней здесь валяться?!

— Вставать можно будет завтра. Но с осторожностью.

— Спасибо, утешил, — проворчала я.

— Пожалуйста.

Кажется, железякины мозги сарказма не понимают.

— Ладно, делай свои процедуры. А почитать найдется что-нибудь? Или посмотреть. Для общего развития и ориентирования в ситуации.

— Завтра. Сейчас вы заснете и будете спать. Так надо.

Да-да, помню. И я тоже хороша, нашла у кого спрашивать. Надо было хмыря озадачить. Как его? Черт, он же представился, а я… абсолютно непривычное имя не отложилось в памяти. Нехорошо.

Я попыталась прокрутить разговор назад — прием, который отлично помогает вспомнить вылетевшие из головы детали. На удивление, «воспроизведение» получилось идеальным, вплоть до того самого имени: Аяр Гарацо. Аяр, значит. Или Гарацо. Смотря что у них ставится впереди, имя или фамилия.

На этой мысли я плавно уплыла в сон. На этот раз если и не крепкий, то уж точно спокойный.

Проснулась бодрой, полной сил и зверски голодной, с ощущением, что выспалась на неделю вперед. Села, быстро осмотрелась. Что сказать, смотреть особо не на что. Белая кровать со слегка пружинящим покрытием и без нормального белья. Белые стены. Белый халат, аккуратно висящий прямо в воздухе. Это мне, что ли? Чтобы «голая красотка» не нервировала мужскую трепетную душу? Прекрасно.

Я встала, с удовольствием потянулась. Надела оказавшийся точно впору халатик — приталенный, с коротким рукавом и неглубоким круглым вырезом, длиной до середины бедра. Если я хоть что-то понимаю в мужиках, такая одежда может возбудить почище полной наготы. Особенно когда заметно, что под ней белья нет.

Заодно пощупала воздух, где он висел. Ничего. И на том месте, где мужик… Аяр Гарацо, надо запомнить… так вот, где он вчера сидел в воздухе, как в кресле — тоже ничего. Самой попробовать так сесть? Нет, ну его, еще не хватало хряснуться копчиком об пол. И так процедуры почти на месяц вперед расписаны.

Ладно, и куда теперь? Что-то дверей не видно, сплошные стены.

— Эй! — позвала я. — Есть здесь кто? Вы меня слышите? Дорогие хозяева, уделите минутку гостю!

Никто не появился, зато кусок стены отъехал в сторону. Вполне понятное приглашение, воспользуемся. Я прошла в проем и оказалась… ну, назовем привычно: в коридоре. Довольно узком и абсолютно пустом. Голые стены, ровный голубоватый свет непонятно откуда. Пол — теплый и гладкий, босым ногам на нем приятно, как на паркете. Провела рукой по сизо-серой стене. Пластик или металл? На ощупь не ясно. А еще совершенно не ясно, куда идти. Налево или направо? Направо или налево? Коридор заметно изгибался, в видимой части дверей не наблюдалось. Я подождала немного, но никаких подсказок не появилось.

— Ладно, мальчики направо, девочки налево, — пробормотала я. — А потом окажется, что он круглый и я на летающей тарелке.

Но не топтаться же на месте? А вернуться в крохотный, пустой и скучный медблок я всегда успею.

Коридор и в самом деле оказался круглым. И пустым. Обратно к двери медблока я вышла не больше чем через пять минут. Была бы не босая — пнула бы. Это что, вместо беговой дорожки мне? «Пациент, вам уже можно ходить, вот и ходите?»

Как пони, по кругу! Тьфу.

— Эй! Где все? — заорала я. — У вас тут пациент некормленный!

Очередной кусок стены отъехал в сторону буквально в трех шагах от меня. В проеме воздвигся Аяр Гарацо, капитан, хмырь и просто большой человек, и спросил:

— Почему орешь? Не разобралась, как двери открывать?

— Какие двери?! — вопросила я. — Покажи мне хоть одну! Я вижу сплошную голую стену!

— Так ты скажи, куда тебе надо.

— Пожрать! — рявкнула я.

Несколько секунд он смотрел на меня, а я злобно пялилась на него.

— Не видишь? — с искренним удивлением спросил он.

— Что я должна видеть?!

Он помолчал еще немного и сказал:

— Ладно, разберемся. Иди со мной.

И что бы вы думали?! Буквально через несколько шагов по тому же коридору, который я обошла по кругу, перед ним открылась дверь! Там, где я видела только стену!

— Но как?! — не выдержала я. — Ты же ничего не делал!

— Что будешь есть? — спросил он в ответ.

— Что дадите, то и буду. Вряд ли космический корабль — место, где можно привередничать в еде. Я даже не знаю, что вы в принципе можете предложить.

Я вслед за ним вошла в… кухню? Столовую? Или, может быть, камбуз? Короче говоря, место, где кормят! М-да. Помещеньице метр на полтора, белый пластиковый столик и стул, вроде как в уличных кафе, и прямоугольная дыра в стене. Раздача, что ли? А, нет: Аяр туда сунул ладони, через пару секунд вынул и объяснил:

— Обработка рук. Не бойся, это не больно.

Ну да, «мойте руки перед едой»…

Никакой обработки я не ощутила. Ладно, поверим на слово, что руки теперь чистые и можно хватать ими бутерброд. Дело за бутербродом.

Аяр коснулся стены, и она раздвинулась, показав забитые прозрачными порционными контейнерами полки. Вытащил один, второй. Поставил на стол.

— Бульон и диетическое мясо. Садись. Разогревается, когда открываешь, смотри. Открыла, — он отщелкнул крышку, — оставила на полминуты. Можно есть.

На внутренней стороне крышки я увидела ложку и кусочек белого хлеба в специальных нишах. Эх, о моем любимом «бородинском» теперь, наверное, осталось только мечтать.

ГЛАВА 4. Летающее блюдце, вид изнутри

С чипом все оказалось и просто, и сложно одновременно. Персональный компьютер, мобильник, удостоверение личности и черт знает что еще в одном флаконе — «смешать, но не взбалтывать». Некоторые особо продвинутые вживляли себе два, три, а то и четыре чипа, распределяя функции по разным носителям. Для некоторых профессий два были необходимым минимумом: у Аяра, например, стоял один рабочий чип, который нужно сдать при увольнении, и один личный.

И не только управление кораблем, но любая мелочь — даже дверь открыть! Даже создать то самое поразившее меня «воздушное кресло» в любом удобном месте! — шла через чип. Нет допуска — шагу ни ступить. А чертов Три-Пи-О, то есть Рэм, разблокировал для меня дверь медотсека, а остальные допуски без одобрения капитана подключать не стал. Вот так и получилось, что тыкалась я по коридору, как слепой котенок.

— Прости, — сказал Аяр, объяснив это все, — мой недосмотр. Рэм тот еще перестраховщик.

Не знаю, что отразилось на моем лице, но Аяр удивленно приподнял брови и спросил:

— Что-то не так?

— Все так, — выдавила я. Не объяснять же ему, что второй раз в жизни вижу мужчину, которому не поперек души извиниться даже за не совсем уж свой косяк. А первым, если что, был мой папа…

— Тогда пойдем в рубку, — предложил Аяр. — Там удобнее. Хотя нет, давай сначала покажу тебе корабль. Это быстро, устать не успеешь.

— Да я на неделю вперед отдохнувшая!

— Рэму об этом расскажи.

Я невольно рассмеялась. Удивительно, этот мужчина ироничен ровно настолько, чтобы его ирония не раздражала и не казалась наездом!

А корабль мы и в самом деле осмотрели очень быстро. Минут двадцать, наверное, включая время на объяснения. И правда — летающее блюдце. Блюдечко. Маленькая круглая рубка в центре, по другую сторону коридора — медблок, две каюты (одну занимал Аяр, другую он сразу предложил занять мне), камбуз и склад. Ну и машинный отсек внизу, в подвале, можно сказать. За него отвечал Рэм и несколько мелких ремонтных дройдов, а людям туда разрешалось соваться только в скафандре высокой защиты.

Рубка — куча экранов и пультов, навороченное кресло пилота и, вопреки моим представлениям, полное отсутствие внешнего обзора. Что, спрашивается, снаружи?

— Не волнуйся, пилот всё видит, — ответил Аяр на мое возмущение.

— Я не волнуюсь, мне любопытно! Я, может, тоже хочу полюбоваться видами космоса!

— Прилетим — посидишь в симуляторе, если хочешь. А сейчас лучше не лезть.

— Почему?

— Потому что все на меня настроено — так понятно?

— Понятно, — грустно протянула я. — Но жаль.

Камбуз я уже видела, а вот разнообразие еды требовало пристального изучения. Гастрономический туризм — не то, чего ждешь от космических путешествий, но за неимением лучшего…

Допуска на склад Аяр мне не дал, зато показал, как «напечатать» себе еще одежды. Не ходить же в халатике на голое тело! Агрегат для печати (я, конечно же, тут же обозвала его принтером) стоял в углу склада. С помощью Аяра я задала ему программу на десяток позиций, и мы пошли дальше. Через час-полтора можно будет забрать новый гардероб.

В каюте, узкой и тесной, размером примерно с купе поезда, была такая же кровать, как в медблоке, откидной столик с ней рядом, небольшой отсек для вещей в стене. А над столиком — окно, тоже примерно как в поезде. Фальшивое, конечно, в смысле декоративное, но я даже не сразу это поняла, потому что в первые мгновения просто перехватило дыхание. За окном цвел яблоневый сад. Деревья с едва проклюнувшимися нежно-зелеными листиками тонули в бело-розовой пене цветов. Светило сквозь ветви солнце, ветер срывал лепестки, и те падали на зеленую траву, кружа, словно огромные снежинки.

Мне даже запах почудился — сладкий медовый аромат цветущих яблонь, прелая нотка рыхлой ухоженной земли, свежесть недавнего дождя… И басовитое гудение пчел. И теплый весенний ветер на лице.

— Ты плачешь? — спросил Аяр.

Я вытерла глаза. Не помогло, слезы текли по лицу и не желали останавливаться.

— Почему… почему здесь… такое?

За окном потемнело, а потом из темноты появилась другая картинка. Город. Высоченные дома, летающие машины. Чужое серое небо и яркие огни фасадов.

— Это Алидия, — негромко сказал Аяр. — Мой родной город. Ты не хочешь видеть свой мир или просто не ожидала?

Значит, я не ошиблась, сад и правда…

— Не ожидала, — я глубоко вздохнула и вытерла слезы. — Поставь обратно, пожалуйста. На твой город я наверняка еще насмотрюсь.

Город потемнел, потух, и через несколько секунд за окном вновь шумел ветвями цветущий сад. Теперь я узнавала его, взгляд сам находил знакомые зацепки. Криво обрезанная ветка, замазанная вместо садового вара синей краской. Развилка невысоко над землей, куда мы с братом так любили залезать в детстве. Полянка цветущего белого клевера среди ровного газона лугового мятлика.

— Дедушкин сад, — глухо сказала я, не глядя на Аяра. — Сад моего детства. Эта штука что, в мозгах роется?

— Считывает образы, связанные с позитивными эмоциями, — то ли объяснил, то ли возразил моему грубому «роется» тот. Добавил, помолчав: — На голые стены смотреть — спятишь. А космос… он давит. Черная бездна, и от мира до мира — почти бесконечность. Мало помнить о доме, нужно его видеть. Так легче.

Легче… Наверное, легче, если точно знаешь, что вернешься. Или хотя бы надеешься вернуться: наверняка дальний космос не очень хорошо сочетается с «точно знаешь». Если, конечно, речь не о курсе корабля.

— Аяр… оставь меня, пожалуйста, одну.

Я не смотрела на него: не получалось отвести взгляд от яблоневого цвета. Но чувствовала присутствие рядом, и сейчас оно мешало. Ненавижу плакать! Нельзя показывать свою слабость. Никому.

— Я буду в рубке, — спокойно сказал он. — Приходи, как захочешь.

И вышел. С тихим шорохом закрылась дверь. Наступившую следом тишину можно было, казалось, не просто услышать, а даже пощупать. Я залезла с ногами на кровать, обхватила руками колени, привалившись боком к стене. Сидела и смотрела на сад. Слез больше не было, только тоска и опустошение.