В этой деревне я была всего лишь молодой вдовой. Невесёлое звание, но удобное: никто не лезет с расспросами, никто не суёт нос туда, куда не просят. Муж, мол, погиб на стройке, родни нет, хозяйство веду сама. Всё просто, всё понятно, всё жалостливо. А жалость — лучший способ, чтобы тебя оставили в покое.
Жила я на отшибе, в домике, где даже мыши ходили по одному, чтобы не греметь половицами. Утром работала в лавке у старого знахаря — помогала ему толочь травы и разливать по склянкам «чудодейственные» настойки, вечером возвращалась домой и занималась своим хозяйством. Скучно, серо и, главное, безопасно.
По крайней мере, так должно было быть.
— Селин, — бурчал знахарь, гремя ступкой, — ты бы хоть вид делала, что слушаешь.
— Я слушаю, — возразила я, развалившись на скамье. — Просто с умным видом. Для контраста.
— Девка… — он махнул рукой, понимая, что спорить бесполезно.
Местные давно привыкли к моим репликам. Считали, что у вдовы язык острый от горя, и, в общем, не лезли. Мне это подходило. Чем меньше вопросов — тем дольше моя легенда продержится.
В тот день в деревне только и разговоров было, что о «чёрном дыме» в лесу. Кто-то клялся, что видел, как воздух разорвался на куски, кто-то утверждал, что это знак от самого Дьявола. Бабы крестились, мужики точили вилы. Я лишь слушала, помешивая травы в котле.
Видели они, конечно, не дым. Я слишком хорошо знала, что это было: трещина. Там, где мир истончался, открываясь навстречу тому, что давно ждёт снаружи.
Но людям это знать было ни к чему. Пусть думают, что это просто дурная примета. Так спокойнее. Для них — и для меня.
Я закрыла лавку чуть позже обычного, натянула на голову платок и вышла в вечерний холод. Над домами поднимался дым из труб, пахло хлебом и гарью. Казалось, всё по-прежнему. Всё правильно. Только где-то в глубине, под кожей, что-то неприятно дрожало: предвестие.
Я ещё не знала, что это дрожь приведёт в мою жизнь человека, которого я должна была ненавидеть.
Слухи в деревне всегда начинались одинаково: кто-то слышал, что кто-то видел, как сосед сказал, что соседка уверяла. В этот раз говорили о драке в лесу. Якобы кровь, крики, тени между деревьев. Одни твердили, что зверьё сцепилось, другие — что шайка бандитов забрела, третьи уже успели записать происшествие в «знаки тёмных сил».
Я слушала краем уха, помешивая мазь в глиняной миске, и делала вид, что мне до этого нет дела.
— А ты не боишься, Селин? — спросила Марта, соседка, вечно ищущая, где бы сунуть свой нос.
— Бояться? — я улыбнулась. — Если меня ночью кто-то схватит, то скорее от тоски удавится.
Бабы прыснули, и на том разговор закончился.
Вечером, когда лавка захлопнулась и деревня зажгла редкие огоньки, я решила пройтись к лесу. Официально — «проветриться». Неофициально — проверить, что за чепуха.
Там, в чаще, воздух был густой, сырой. Запах крови ударил в нос мгновенно. Обычные люди бы его не учуяли — а я учуяла. Ветка хрустнула, тьма сгустилась, и я увидела его.
Сейлар лежал у корней старого вяза, разбитый, почти без сознания. Плащ в клочьях, лицо в крови, руки изрезаны до костей. Он выглядел так, будто через него пропустили армию.
— Ну и видок, — пробормотала я, подходя ближе.
Он открыл глаза. Узнал меня сразу. Взгляд колючий, как лезвие ножа: «Я знаю, кто ты».
Я опустилась рядом, скрестив руки на груди.
— Значит, охотник сам попался в силки, — сказала я. — Удобно. Мог бы и сам себя закопать, чтоб я не утруждалась.
Он хрипнул, хотел что-то ответить, но вместо слов изо рта пошла кровь. Я закатила глаза.
— Тебе повезло, что я добрая вдовушка, — фыркнула я. — Ну или дурочка. Скорее всего, второе.
Подхватив его под руки, я потащила в сторону своей избушки. Никто меня не видел, никто не услышал. Для деревни я всё та же тихая вдова, которая вечером гуляет одна. А для него я была падшим ангелом.
И в голове промелькнула мысль: зачем я это делаю? Но оставить просто так умирать даже врага я не могла.
Никто не приходил. Никто и не должен был прийти — я ведь жила одна, обособленно, и деревня давно привыкла держаться от меня подальше. Молодая вдова, безвредная, хозяйственная, но чужая. Для них я была удобной тенью: вроде своя, а вроде и нет.
И всё бы так и оставалось, если бы не тело, что лежало сейчас на моей постели.
Сейлар дышал тяжело, словно каждое движение лёгких отдавалось болью. Кровь я остановила кое-как, заклятия его врагов выжгли ему грудь и руки. На миг я даже подумала, что он не доживёт до утра.
Честно? Мне бы так было проще.
Я сидела у печи, мешая отвар, и ловила себя на мысли, что всё это напоминает дурной сон. Демонологи… Сколько их было? Сколько раз я убегала от костров, пряталась от клинков, слышала своё имя в их проклятиях? Они всегда шли следом. Они всегда знали, где искать. Они гнали меня, как зверя, и каждый раз я чудом вырывалась.
И вот теперь один из них лежит в моём доме.
— Красиво получилось, — пробормотала я себе под нос. — Хранила свою шкуру столько лет, а теперь сама впустила охотника.
Его дыхание сбилось, он закашлялся, и мне пришлось подхватить его, чтобы он не захлебнулся собственной кровью. Я сунула к губам травяной настой, обожгла пальцы — он мотнул головой, пытаясь оттолкнуть.
— Лежи, идиот, — прошипела я. — Ты ещё слишком тяжёлый, чтобы я тебя снова в лес тащила.
Он с трудом открыл глаза, серые, холодные, и я уловила в них слабый огонёк насмешки.
— Удобно… — прохрипел он. — Прикончить… можно прямо тут.
Я ухмыльнулась, не отрывая кружку от его губ.
— Поверь, если бы я захотела, ты бы уже с костром знакомился.
Он закрыл глаза, и я на миг подумала, что всё — конец. Но нет. Сработало. Второй раз за ночь я вытянула его с того света.
Я откинулась к стене, слушая его дыхание.
«Зачем?» — спрашивала я себя.
Он — демонолог. Один из тех, кто довёл меня до этого изгнания, кто превратил мою жизнь в вечную погоню. Сколько бед они мне принесли, сколько крови пролили. И теперь я выхаживаю одного из них, тащу с того света, когда логичнее всего было бы отпустить.
Мысли кружились, как назойливые мухи. Я гнала их, но они возвращались снова и снова.
Зачем я это делаю?
Наверное, потому, что даже врага оставить умирать — это слишком по-человечески. А я всё ещё хотела верить, что не потеряла это «по-человечески».
Я привыкла к тишине. К скрипу половиц, к потрескиванию поленьев, к редкому вою ветра за окном. Но в ту ночь тишина была другой. Она звенела, как струна, готовая лопнуть.
Сейлар шевельнулся на постели, простонал, и я вздрогнула, будто пойманная на месте преступления. А ведь преступление было — вытащить врага с того света.
Я села рядом, наблюдая, как он открывает глаза. Тяжёлые, мутные, но уже осмысленные. В них снова мелькнул тот же холодный блеск — взгляд человека, который знает меня настоящую.
— Тебе повезло, — сказала я сухо. — Дважды за ночь. Обычно я не трачу столько усилий на чужую шкуру.
— Чужую, — хрипло повторил он и усмехнулся уголком губ. — Для тебя я враг. Для меня ты… всё остальное.
Я фыркнула, стараясь скрыть, как эти слова больно кольнули.
— Ты для меня обуза. Которую тащить пришлось через поллеса.
Он закрыл глаза, но не заснул. Просто отдохнул. А я смотрела на него и думала: сколько раз я уже видела таких, как он. Демонологов. Их чёрные плащи, их холодные глаза, их костры, горящие в ночи.
Они гнали меня, как зверя. Я бежала до изнеможения, падала, вставала и снова бежала. И всё ради того, чтобы сохранить жизнь. Но сохранить её тогда не удалось.
Они убили его.
Моего единственного. Моего «достаточно». Того, кто встал между мной и клинками. Кто попытался спасти меня, хотя должен был бежать сам. Он погиб, а я жива. И с тех пор жива только потому, что пряталась. Потому что перестала верить, что можно иначе.
Я отогнала воспоминание, будто стряхнула пепел с ладоней. Сейлар снова посмотрел на меня.
— Зачем? — спросил он едва слышно.
— Что «зачем»?
— Зачем ты меня вытащила?
Я усмехнулась, отвела взгляд и тихо ответила:
— Сама до конца не знаю. Наверное, чтобы утром жалеть об этом.
Он хрипло рассмеялся и снова провалился в сон. А я осталась сидеть рядом, слушая его дыхание и собственные мысли, от которых хотелось сбежать.
Он пришёл в себя утром. Не резко, не рывком — просто открыл глаза и смотрел. Спокойно, как человек, который уже всё для себя решил.
— Значит, я жив, — сказал он, будто констатировал погоду.
Я отставила миску с отваром и подняла бровь.
— Пока что да. Хотя это, наверное, ошибка природы.
Он даже не усмехнулся. Просто продолжал разглядывать потолок, словно пытался сложить в голове картину. Где он, кто рядом, почему его дыхание снова не сбивается. И, кажется, не понимал до конца.
— Ты вытащила меня, — произнёс он наконец.
— Не радуйся, — ответила я. — Мне, видимо, скучно живётся.
Он закрыл глаза и, к моему удивлению, не стал спорить. Казалось, смирился — с болью, со мной, со своей участью. И это раздражало больше всего.
Я ушла в лавку. Знахарь уже ворчал, что травы надо перебирать, но первым меня перехватила Кусея — старая карга, чьи уши всегда ловили больше, чем у соседских собак.
— Селин, — зашептала она, — в лесу опять неладное! Народ шепчется: кровь нашли, следы видели. Но тела нет. Нет, понимаешь? Будто провалился кто-то.
— Может, зверь утащил, — предположила я, пересыпая сухие листья в мешок.
— Зверь… — Кусея перекрестилась. — Да зверь бы хоть кости оставил. А тут — ничего! Говорят, будто сама тьма вышла и забрала.
Я пожала плечами. Для деревни тьма, зверь и чёрт с рогами — одно и то же. Лишь бы страшнее звучало. Но внутри кольнуло: никто не должен узнать, кого я притащила к себе.
Вернувшись вечером домой, я застала его сидящим у стены. Бледный, обессиленный, но в глазах — ясность.
— У тебя странный выбор мебели, — сказал он тихо, глядя на мою скрипучую лавку. — Я думал, ангелы любят золотые троны.
— Я падшая, — усмехнулась я. — Мне положены только клопы в подушках и соседи-сплетницы.
Он закрыл глаза, но уголок губ дрогнул, будто он всё же понял шутку.
А я, устроившись у печи, ловила себя на мысли: он разговаривает слишком спокойно. Словно готов умереть в любой момент. А я — почему-то всё ещё держу его на этом свете.
Сейлар всё ещё лежал на постели, сил почти не прибавилось. Иногда он пытался поднять руку, шептал слова восстановления, и кожа на миг затягивалась, но тут же снова трескалась. Заклятия работали, но слишком медленно — словно кто-то выжёг его изнутри.
Я наблюдала за этим без особого сочувствия. Для меня демонолог, бьющийся за жизнь, был сродни ястребу с подбитым крылом: опасен даже тогда, когда лежит в грязи.
На третий день в доме появился мальчишка. Вернее, не мальчишка — подросток лет шестнадцати, худощавый, с глазами, полными упрямства. Вошёл, будто хозяин, и сел рядом с Сейларом, глядя на меня так, словно я уже держала нож у его горла.
— Это Дэн, — прохрипел Сейлар. — Мой ученик.
— Очень приятно, — ответила я сухо, откладывая ступку. — Ещё одна проблема под этой крышей.
Дэн презрительно фыркнул.
— Я знаю, кто ты. Ты думаешь, если помогаешь сейчас, это что-то изменит? Для меня ты всё равно враг.
— Для меня тоже комплимент, — усмехнулась я.
— Ты натравила на него демонов, — резко выпалил он. — Признайся. Ты хотела его смерти.
Я приподняла бровь.
— Мальчик, если бы я хотела его смерти, — кивнула я на Сейлара, — он бы сейчас не стонал у меня на кровати. Он бы вонял в лесу.
— Лжёшь, — отрезал Дэн. — Я всё равно отомщу. Когда Сейлар встанет, ты станешь нашей мишенью. Кровной. За него.
Сейлар хрипло усмехнулся и закрыл глаза, не вмешиваясь. Видимо, сил спорить не было. А вот у меня терпение было — но не бесконечное.
Так продолжалось два дня. Каждое утро Дэн приходил в дом, сидел рядом, пялился на меня и шипел обвинения. «Ты всё подстроила». «Ты сама демоница». «Ты сделала это специально».
Я делала вид, что не слушаю. Иногда отвечала так лениво, что его аж трясло от злости. Но вечером третьего дня он перегнул.
— Я клянусь, — сказал он, глядя мне прямо в глаза, — ты станешь моей кровной врагиней. За отца. За всё.
Что-то во мне щёлкнуло. Всё накопленное раздражение, всё прошлое, кровь, потеря — вспыхнули в груди.
Я отложила нож для трав, медленно поднялась и подошла вплотную. Дэн попытался удержать взгляд, но я ухмыльнулась и сказала тихо, так, чтобы в его голове это прозвенело колоколом:
— Мальчик… ты пока слишком мелкий, чтобы быть мне врагом. Но если хочешь — попробуй. Только не забудь, что твоего «отца» я уже дважды вытаскивала с того света. И если бы не я, у тебя не было бы даже повода клясться.
Он побледнел, губы дрогнули, но он не нашёл, что ответить.
Я вернулась к столу и снова взялась за травы.
— А теперь, — добавила я, — если уж хочешь видеть во мне врага, учись хотя бы держать язык так, чтобы он не мешал думать.
Сейлар тихо рассмеялся из постели. Смех был сиплый, но настоящий.
А у меня внутри гудело: зачем я это делаю? Зачем терплю их обоих?
После того вечера Дэн изменился. Не то чтобы стал добрее — нет. Но злость его остыла, и он перестал бросаться на меня словами, как котёнок на верёвку. Теперь он больше молчал, слушал Сейлара и, к моему удивлению, внимательно впитывал всё, что тот говорил.
Сейлар, хоть и лежал большую часть времени, иногда приподнимался, чтобы показать ученику движения, знаки, слова. Его пальцы дрожали, губы трескались, но в голосе была та твёрдость, которой обычно слушают командиров.
— Здесь важно не сила, а точность, — говорил он, выводя на воздухе линии восстановления. — Ошибка в узле — и кровь пойдёт обратно. Запомни.
— А если… — начинал Дэн, но я перебивала, не удержавшись:
— …а если ошибётся, ты потом мне полы отскребай? Нет уж, мальчик, тренируйся на ком угодно, только не на моём доме.
Сейлар бросил на меня хмурый взгляд, но промолчал. Дэн фыркнул, но ничего не сказал.
Так и тянулись дни. Я занималась травами, готовила отвары, а краем глаза наблюдала, как Сейлар восстанавливается и как он учит своего «названого сына». Сил у него всё ещё почти не было, но воля держала крепче любого заклинания.
Дэн всё время косился на меня. Не так открыто, как раньше, когда шипел обвинения, а будто пытался пронзить взглядом. Сидел тихо, слушал учителя, а сам глаз не сводил.
Я заметила это на третий день и едва не рассмеялась.
«Мальчик, — подумала я, — можешь не стараться. Я от таких взглядов давно не воспламеняюсь. И сжечь меня очень сложно».
Он будто понял, что я заметила, и отвернулся, делая вид, что записывает слова Сейлара в потрёпанный блокнот.
А я снова поймала себя на том, что наблюдаю за ними со стороны. Они — учитель и ученик. Я — чужая. Вроде и рядом, но совсем из другого мира.
И это «чужая» всё ещё держала их обоих на этом свете.
Нападение случилось под вечер. Небольшая шайка демонов прорвалась через лес и ударила по окраине. Всего несколько десятков — но и их хватило, чтобы кровь пролилась. Собаки выли, мужики кричали, женщины пытались спрятать детей в подполах.
К счастью, в этот раз в деревне оказался проезжий маг. С виду простой странник, но, как оказалось, — баг из провинции, опытный в бою. Он поднял щит, вызвал пламя, и демонов удалось отогнать. Но даже так — трое людей уже лежали на земле. Разорванные.
И тогда началось.
— Это всё падший ангел! — шептались у колодца. — Где-то рядом ошивается!
— Иначе почему к нам тьма потянулась?
— Говорят, её давно ищут, но никто в лицо не знает…
Я шла по улице, не оборачиваясь. Слова липли к спине, как холодный дождь. Они не знали, кто я. Но слухи уже звенели вокруг, и это значило, что прятаться придётся крепче.
В лавке был кошмар. Кто с ожогами, кто с царапинами, кто просто «для профилактики». Старик-знахарь гонял меня по полкам, я мешала отвары, разливала настойки, сушила травы. К вечеру руки дрожали от усталости.
Когда вернулась домой, в избе было тихо. Сейлар лежал, Дэн сидел в углу, уткнувшись в блокнот. Я даже не зажгла лампу — просто поставила чашку травяного отвара на стол, села и закрыла глаза. Хотелось только одного: тишины.
Но тишина долго не продержалась.
— Зачем? — спросил Сейлар. Его голос был низким, хриплым, но уверенным.
Я открыла глаза. Он сидел рядом, бледный, но живой, и смотрел прямо в меня.
— Зачем ты всё это делаешь? Зачем вытаскиваешь? Зачем помогаешь? — он говорил спокойно, без вызова. Не обвинял — спрашивал.
Я посмотрела на чашку, на дрожащие пальцы. И ответила честно:
— Сама не знаю. Но если бы я оставила вас умирать, перестала бы ощущать себя… собой. Моя суть не позволила бы мне иначе. Иначе я была бы не человеком. Даже не падшим ангелом. Никем.
Сейлар молчал долго. Дэн тоже не перебил, только сжал кулаки.
— Значит, пока мы живы, — сказал наконец Сейлар, — у нас будет мир. Хрупкий. До первого проступка.
Я кивнула.
— Согласна. Мир до того дня, когда мы сможем встретиться в честном бою.
И мы сидели молча, каждый со своими мыслями. Я пила отвар, он смотрел на огонь в печи, Дэн — на нас обоих, с глазами, полными мрачной решимости.
Хрупкий мир — тоже мир. Хоть и тонкий, как паутина.