Моя чужая женщина

Пролог

"МОЯ ЧУЖАЯ ЖЕНЩИНА"

Как жить, если тебя используют всю жизнь? Когда ты просто красивая игрушка, любовница, не имеющая ничего своего, даже права выбора? Арина хочет свободы, иметь семью, которой никогда не было у девочки из детского дома. Но за побег последует жестокое наказание.

У Тихона Покровского было табу на несвободных женщин, никаких интриг. Но именно из-за неё он нарушил их. Надо было отпустить эту девчонку при первой встрече. Как чувствовал, с ней будет много проблем.
Но зацепила. Дерзкая, красивая, кем-то поломанная.
А ещё чужая.
Чужая женщина.
Не его.

Пролог

– Мы нашли ее.

– Где?

– Недалеко была, можно сказать, под носом, не углядели, в соседней области.

– Хорошо. Привези ее. И смотри, Макар, головой отвечаешь, чтоб никто и тронуть не смел, руки вырву. Что бы она ни сказала, что бы ни делала, не трогать. Я лично ее буду наказывать.

Мужчина полоснул взглядом по своему подчиненному, тот кивнул, поправил кобуру под форменной курткой.

– Гектор поедет с вами, ему подчиняетесь. И переоденьтесь, не светите формой и документами. Не хватало мне еще проблем с соседями.

– Понял, – подчиненный кивнул, быстро вышел из кабинета.

Сложив перед собой руки на поверхности стола, мужчина повернул голову в сторону. В отражении стеклянных дверей офисного шкафа, заставленного красными папками, мелькнуло суровое лицо и две звезды на погонах.

Он расправил плечи, в шее хрустнули позвонки, потер пальцами виски, голова последнее время болела не переставая. А все из-за этой маленькой рыжей сучки.

Сбежала от него, от всех сбежала, тварь такая.

Просто исчезла, словно растворилась в воздухе. Полтора месяца искал, подключил все связи, что были, поставил на уши всю область и город.

Вокзалы, аэропорт, камеры на трассе. Ребята обшарили все притоны и клубы, даже взяли несколько наркодилеров. Лично перечитывал все списки найденных бездомных. В морг ездил пять раз и каждый раз думал, сдохнет там сам.

Нервный стал и дерганый, на подчиненных срывается. Пить стал больше, а впереди так отчетливо маячила новая звезда и звание полковника. А он, вместо того чтоб думать о работе, прокручивает в голове раз за разом тот последний вечер и разговор с Ариной.

А все потому, что ее нет рядом. Нет его милой, славной девочки, рыжей бестии, связавшей его нутро в тугой узел десять лет назад.

– Константин Андреевич, разрешите?

Молодая девушка с короткой стрижкой темных волос до плеч заглянула в темный кабинет. Подполковник посмотрел на часы – восемь вечера, ослабил ворот рубашки.

– Да, Оля, говори.

Девчушка зашла в кабинет, положила серую папку на край стола, провела ладонями по узкой юбке, быстро облизала губы.

Мужчина оглядел ее с ног до головы. Младший лейтенант Ольга Семенова, новенькая в их отделении. Совсем молодая выпускница юрфака, высокая полная грудь, тонкая талия, длинные ноги, в темных глазах ничем не прикрытый интерес.

Шлюшка маленькая.

– Здесь документы по делу Епифанова.

– Я понял. Что еще?

Мужчина продолжал рассматривать девушку, но уже без интереса, все мысли были заняты другой.

– Мне остаться сегодня?

Константин Андреевич Никифоров, подполковник полиции, начальник отдела по борьбе с экономическими преступлениями областного УМВД, а совсем скоро полковник и начальник этого самого РОВД, покрутив в пальцах карандаш, бросил его на стол.

Выпить захотелось жутко, а не трахаться.

Последнее время не просто выпить, а нажраться, чтоб не помнить ничего, чтоб утопить в алкоголе сознание и вытравить из него рыжую сучку, что засела злокачественной опухолью в мозге.

– Нет, ты не нужна.

Легкая кокетливая улыбка исчезла с лица девушки.

– Можешь идти, – сказал сухо и сдержанно.

Совсем скоро ему привезут его девочку.

Его любимую лисичку.

Гектор справится, ему и одному можно поручить такое пикантное дело, но парни помогут, от Арины все что угодно можно ожидать. Но Константин Андреевич и не предполагал, что это ожидание затянется так надолго, и встреча будет не через несколько часов, несколько недель.

Девушка еще немного задержалась, начальник может и передумать, но ему на нее было уже совершенно наплевать. Подполковник потерял к ней всякий интерес, она вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Никифоров встал, расправил плечи, высокий, крепкий в свои сорок пять лет, подтянутый и привлекательный мужчина. У него никогда не было пороков и слабостей, кроме одной.

Кроме одной девушки.

Его слабость сбежала от него.

Рыжеволосая бестия.

Маленькая сучка.

Его любимая маленькая сучка.

Соблазн.

Болезнь.

Порок.

Его Арина. Богиня мира и спокойствия, но мифология врет. Его Арина – богиня порока и соблазна.

Уже десять лет как он тронулся из-за нее, а за последние годы так совсем подсел, как на самый убойный наркотик. Чуть должность в свое время не потерял, а все она – околдовала его, ведьма рыжая.

Взял телефон, открыл галерею. С фото на него смотрела девушка, распущенные волнистые волосы отливали темной медью, россыпь веснушек по лицу, серо-голубые глаза, белая фарфоровая кожа. Здесь ей всего пятнадцать, вот именно тогда он пропал, увидев ее.

На одних фото она улыбалась, на других прикусила губу и показывала средний палец. Дерзить любила, последнее время кровь пила из него, доводя до бешенства. Бунтовала, гоняла на машине, попадая в аварии, в клубах устраивала гулянки. Все свободы требовала, устала жить в клетке.

Открыл другое видео: она сидит сверху, распущенные длинные волосы закрывают лицо, двигается медленно. Запрокинув голову, ласкает грудь, чуть оттягивая набухшие темно-розовые соски. На правом плече и руке набиты розы с шипами и алыми пятнами. Никогда не любил эти ее рисунки, они только портят истинную красоту и чистоту тела. Член в брюках встал моментально, яйца заломило от боли.

Глава 1

Арина

– Как тебя зовут?

– А какое имя тебе больше нравится?

– Мне не нравится, когда девушки так себя не ведут.

– Я и не пытаюсь тебе понравиться.

– Хамишь?

– Иди к черту, кто бы ты ни был, как бы тебя ни звали. И это еще очень ласково я тебя послала, дядя.

Господи, как же я устала вот от таких персонажей в своей жизни.

– Все-таки хамишь. Тебе не идет.

– Ты мент?

– Похож?

Задумываюсь. Двигаюсь ближе, в помещении три на три метра под потолком горит яркая лампа, освещая нас. Опираясь локтями на стол – я без наручников, это уже хорошо, – внимательно рассматриваю сидящего напротив меня мужчину.

Ментов я знаю наизусть, по запаху, нутром чую, что бы они на себя ни надели, как бы ни пытались себя вести, меня не проведешь. Мужчина сидит в расслабленной позе, закинув ногу на ногу, положив одну руку на стол, смотрит в глаза.

Они у него голубые, пронизывающие насквозь. Светлые густые брови и волосы, красивая щетина, четкий контур губ; ухоженный, богатый, властный.

Как я же ненавижу вот таких.

Он похож на викинга, ему бы отрастить волосы и отпустить бороду, заплести ее в косы, взять меч и рубить врага. Наотмашь, с плеча до пояса, одним взмахом. Так и вижу: гора трупов, реки крови и он, весь перепачканный грязью, стоит в середине этого ада. Большой, грозный, вызывающий ужас у врагов.

– Ver thik, her ek kom! – прокричала громко, но он даже не шевельнулся, лишь улыбнулся кончиком губ. – Ты понял, что я сказала?

– В моих глазах много глупости?

– В твоих глазах то, что мне не нравится.

– Берегись, я иду! – Ответил, не переставая меня изучать, как забавного, сидящего напротив зверька, удивляясь тому, что он умеет говорить.

Удивил, но то, что он знает боевой клич викингов, еще ничего не значит.

– Так что, я мент?

– Нет, ты хуже.

Я помню, как вот такие же дяденьки приезжали к нам в детский дом по выходным с гостинцами и подарками, помогая и радуя несчастных сироток. А они, в свою очередь, помогали им воплотить в жизнь некоторые их фантазии.

Хочу курить, начинает раскалываться от боли голова.

Теряю к мужчине интерес, отворачиваюсь, распущенные волосы падают на лицо, резинку потеряла еще утром, в одной тоненькой курточке начинает знобить. Хочу уйти отсюда, задерживать меня не имели никакого права.

– Чем же? Чем я хуже?

– Я не понимаю, тебе поговорить не с кем? Вызови любую проститутку, она расскажет столько баек, что заслушаешься. О своей нелегкой доле и паскудной жизни, даже слезу пустишь.

– Хочу послушать твои. Ты проститутка?

– Мои не такие интересные. А похожа?

– На вокзале ты была со своими подругами, а еще раньше тебя видели в баре, что ты там делала?

Черт, откуда он все знает?

– А что делают в барах? Отдыхала, выпивала со своим парнем.

– И где он сейчас?

– Не знаю, наверное, в обезьяннике.

Закидываю ногу на ногу, скрещиваю руки на груди, моя защитная реакция от всего мира, проще, конечно, было давно утопиться, но умирать страшно, а жить еще страшнее, но приходится.

От него приятно пахнет, дорого. Весь воздух пропитан парфюмом, белая рубашка, черное полупальто, смотрю на часы и обувь. Дорогой мужик, очень дорогой, у Никифорова есть такие же часы, этой же фирмы, я знаю их цену.

– Я могу курить?

Легкий кивок одобрения, от его взгляда не закрыться, это начинает напрягать. Не понимаю, что ему от меня надо. Достав из кармана куртки сигареты, прикурила, жадно затягиваясь полными легкими, вкус ментола оседает на губах, облизываю их, выпуская медленно перед собой дым.

Я на самом деле была в баре, но я там работаю неофициально, без отметки в трудовой книжке, которой у меня никогда не было, без паспорта и каких-либо документов. У меня вообще нет ничего и никого в этом городе, даже телефона.

– Как тебя зовут?

– Маша.

– Врешь.

– Я устала, можно мне пойти уже? Меня парень дома ждет, волнуется, наверное.

Так забавно и непривычно звучит моя фантазия про парня, но приятно думать, что он у меня есть. Моего возраста – лет так двадцати пяти, уверенный, с планами на жизнь и амбициями, с будущим. Но увы, у меня такого нет.

– Как зовут парня? Можно?

Мужчина показывает на сигареты, толкаю к нему пачку. Он закуривает, красивые пальцы, легкий прищур от дыма, выпускает его в потолок.

– Жуткая дрянь.

– Согласна.

– Так как зовут твоего парня?

– Костя.

Никифоров бы описался от счастья, узнай, что он мой парень.

Смотрим друг на друга и курим. Интересная у нас игра, только вот мне не понять ее правила. Бар «Пробка», в котором я работаю барменом, собирает по вечерам разную публику, кто случайно хоть раз туда попадает, обязательно возвращается. Я вот я осталась совсем.

Вечер пятницы многолюдно, я разливаю светлое нефильтрованное, «Б-12» и «Отвертку», реже «Секс на пляже», накачанный парень в облегающей футболке подкатывает, делая нелепые комплименты и мешая работать.

Прекрасный вечер, который я уже успела полюбить, потому что он пах не только крабовыми кольцами, но и моей свободой, омрачили парни в бронежилетах с автоматами.

Я успела лишь выйти через черный ход на улицу, поймать такси, уехать на вокзал. А уже там две сучки, путаны малолетние, устроили скандал и драку, толкнули меня, я ответила грубо, и пошла массовка.

Ментам пришлось разнимать, нас троих погрузили и привезли в отделение, да не в какое-нибудь, а центральное.

Зря я орала на все отделение и качала права, ой зря. Вот именно тогда-то я и попалась на глаза троим мужчинам. Просто не РОВД, а шапито, сука, и почему мне везет как утопленнику?

Один из них, что сейчас сидит напротив меня и думает, что со мной делать, и приказал посадить в комнату и не трогать. Хотела бы я посмотреть, как меня бы начали трогать.

– А теперь послушай меня, девочка.

Его взгляд изменился – холодный, колючий, голос становится низким, я даже придвинулась снова ближе, но больше от любопытства.

Глава 2

Покровский

– Ты меня услышала? Или повторить?

Не свожу взгляда с девушки, а она, наоборот, морщится и отворачивается в сторону, качая головой, словно сожалея о чем-то. У нее очень красивые волосы – цвета темной меди, длинные, волнистые, именно они и зацепили, когда увидел ее сегодня.

Не пойму, почему сам, лично трачу на нее свое время? Надо бы отдать ее Сёмину, пусть прессует и вытаскивает информацию, он любит это делать.

– Хочешь, чтоб с тобой поговорил кто-то другой?

Повторяю еще раз, хотя не имею такой привычки. Как она сказала, ее зовут – Маша? Из нее Маша как из меня Ваня.

Соврала, в глаза глядя, соврала, значит, будет врать и дальше. Увидел ее вечером, когда спускались на первый этаж с Шумиловым и Тимуром, какая-то девица поливала отборным матом сержанта, как пыталась вырваться из его рук.

Вся в черной коже, каблуки, я бы и сам принял ее за путану, но дорогую очень, такие на вокзалах стоять не будут, таких привозят в загородные дома. При ней не было ничего – ни документов, ни телефона, лишь сигареты, зажигалка и немного наличных денег и связка ключей.

Один из оперативников узнал ее, была в баре, на который готовился рейд по наркотикам. Но патруль с вокзала она разукрасила, конечно, красиво, все рожи исцарапанные, вот же дикая кошка, нет, не кошка – лиса, хитрая и наглая.

– Хорошо, признаюсь, я соврала.

Непроизвольно сжимаю кулак, внутри тоже все сжимается в предчувствии. Нет, сука, нет, если она действительно распространяет наркотики, то, сука, я уже не знаю, куда катится этот мир.

Поворачивается, убирает назад волосы, они явно ей мешают, ведет одной рукой по шее, цепляя пальцами тонкую золотую цепочку, трогает крестик. У нее странные глаза, непонятный цвет – цвет густого серо-голубого тумана.

Или тому виной освещение?

Под курткой черная майка, вижу лишь край татуировки на груди справа. Кожа светлая, чуть заметные веснушки на лице и колечко пирсинга в носу. Сколько ей лет?

– Мне двадцать пять, зовут Арина. Я не проститутка и не торгую наркотиками и своим телом. Да, я была в баре, но ушла от греха подальше, не получилось, как видишь. Считаю, что вы не имеете никакого права меня задерживать.

Говорит уверенно, от былого нахальства и наглости не осталось и следа, глаза холодные, сжимает крестик в кулаке.

– А ты забавная.

– Хотела пойти в театральный, но не взяли. Там любят забавных.

– В проститутках лучше?

Специально задираю ее.

Видно, что держит себя, вздыхает, смотрит в потолок, прикрывая глаза. На шее под тонкой бледной кожей пульсирует венка, три родинки слева, получается треугольник. Я бы посмотрел на ее татуировки, уверен их много.

– Что ты делала в баре?

– Пила пиво. Да что вам дался этот бар? Обыкновенная дыра, недорогой алкоголь, но неплохая закуска.

Девушка не смотрит на меня, берет тлеющую сигарету с края стола, затягивается до самого фильтра, бросает на пол и тушит носком ботинка. Не люблю курящих женщин, но ей идет.

В движениях небрежность, легкая усталость, а еще вседозволенность. Так ведут себя отпрыски богатых родителей. Интересно, чья она дочь?

– Долго мы еще тут будем разговоры разговаривать? Я хочу в туалет и есть, а еще в душ и спать. Дяденька, отпустите меня, ну, не виноватая я, он сам пришел, ну, пожалуйста, дяденька.

С тем, что она плохая актриса, я погорячился, отличная, выходит. Но ей не идет так ерничать, вызывает желание взять эту рыжую копну волос в кулак и приложить ее хорошенькую мордашку об этот стол.

Сам тушу сигарету, бросив ее на пол, хоть бы пепельницы, что ли, поставили, я ведь просил увести ее в кабинет, а не в комнату допросов.

Но персонаж эта Арина занятный, точно не местная. Если бы такая молодая, красивая да дерзкая, что расцарапала лица патрульным и сломала одной проститутке нос, жила у нас, я бы знал.

Может, с новой партией приехала из соседней области, я ведь предупреждал Игната (история Игната и дочери Тихона Покровского Алены в романе "Мне. Её. Нельзя" https://litnet.com/shrt/PyHS ) не возить сюда дрянь. Не войны же он хочет, на самом деле.

– Дяденьке надо подумать.

Мы снова изучаем друг друга. Клич викингов я знаю с детства, тогда читали книги, а не залипали в гаджетах и играли не в приставки, а во дворе. Вот откуда это знает расписная рыжая Арина, непонятно. Надо бы ее на наркотики проверить.

Но красивая, чертовка, нет, я не залипаю на малолеток, а она для меня именно такая. Мне сорок два, мне вообще заводить семью и отношения противопоказано. Слишком много будет соблазна у врагов, не хочется давать им рычаги давления на себя.

Мне хватило недавних разборок Немца и Соболя, один из которых всадил пулю в лоб, а я потом подчищал концы. Да и эти два деятеля сегодня, Шумилов с ТТ, тоже у них там все непросто. На фига мне эта головная боль? И так хватает, кому мозг выносить.

– Сейчас пописаешь в баночку, а потом поедем к твоему парню.

– Это зачем?

В глазах легкий испуг, спина прямая, губы чуть приоткрыты.

– Затем, что я так хочу.

Снова меняется в лице, морщится, опускает голову, прячась за волнистыми волосами. Не нравлюсь я ей, чувствую, что не нравлюсь, но у нас это, рыжая, взаимно. Но стало обидно. Неужели я такой старый, что не могу понравиться молодой девушке? Просто так, не за положение, статус и деньги? Что вообще за мысли лезут в голову, вроде трезвый.

– А ты всегда получаешь то, что хочешь? Так? Любую прихоть, любой каприз, любую девочку, да? А может и мальчика?

В глазах ненависть, лицо стало еще бледнее, кусает сухие губы, двигается ближе, прожигает взглядом. Да что с ней не так? Может, правда она наркоманка, сидит на какой синтетике, сейчас ее столько, что не разберешь.

– Да, я именно такой, девочка. И пока ты в моем городе, ты будешь делать то, что скажу тебя я.

– А если нет?

– Была в общей камере?

Глава 3

Арина

– Миш, ты пальчики ее снял?

– Да, Тихон Ильич. К утру информация будет.

– Хорошо, скажешь начальнику, пусть все скинет мне.

Значит, Тихон Ильич – как пафосно, но ему идет. В отделении многолюдно, идем по узким коридорам, время – ночь, а в таких местах всегда кипит жизнь. Сука, аж воротит, из-за одного гондона ненавижу всех ментов вместе взятых.

– Пошли, чего застыла?

В холле у дежурки смотрю на двух бомжей, им хорошо, они спят, главное, чтоб было тепло, а где – неважно.

– Митрофанов, твою мать, уведи их в камеру, воняет, дышать нечем.

Какой-то мужчина с усталым лицом кричит в открытую дверь, ему отвечают, что там не место, и трогать бомжей никто до утра не собирается. Господи, как же весело, так бы и осталась здесь. Шутка.

– Мы едем писать? Я могу и тут, мне нетрудно, если уже тебе так приспичило.

– Слушай, рыжая, ты чего мне все время тыкаешь? Незаметно, что я старше тебя?

– О, пардон. Господин, как вас? Тихон Ильич? Или можно просто барин?

– И зачем я с тобой связываюсь?

– И правда – зачем? Ах да, я же проститутка и барыга наркотой. Сама совсем свое призвание забыла.

Стоим в дверях отделения, этот Тихон Ильич еще выше и крупнее, чем когда сидел, точно викинг, а еще громкий. Его вообще слишком много, начинаю уставать от величия и значимости.

Мужчина поджимает губы, снова рассматривает меня. Не понимаю, что он все пытается разглядеть? Никифоров говорит, я сука чокнутая, а я не спорю.

– Где твоя одежда?

– А на мне сейчас что?

Оглядываю себя, для октября, конечно, прикид у меня не очень, но я не собиралась сегодня делать дальние пешие прогулки. Кожаная куртка, такие же брюки и ботинки на каблуках. Есть еще джинсы, кроссовки, куртка теплее и белье, купленное в секонд-хенде, но я ведь сегодня на работе была, должна была выглядеть не как те бомжи.

– Ладно, пойдем, в машине тепло.

Меня галантно пропускают вперед, у самого крыльца шикарный черный, блестящий в свете ментовских мигалок «Порш Кайен Турбо» – почти одиннадцать миллионов цена, на минуточку, я Никифорову тыкала в журнал, показывала его, думала, купит, когда я свою разбила. Не купил.

Нет, меня не удивить дорогими тачками, часами и тряпками. Я абсолютно к этому равнодушна, потому что понимаю – не в этом счастье. Сама не знаю в чем, потому что не было его у меня.

– Слава, давай в клинику нашу, позвони, предупреди, что будем.

– Хорошо, Тихон Ильич.

Пахнет дорого, играет тихая музыка. И зачем я только сбежала из бара? Ну, полежала бы немного мордой в пол, дала бы себя обыскать. А так, дернулась от испуга.

Нет, плохо, все плохо – и то, что попалась на глаза этому Тихону, очень плохо. С меня сняли отпечатки пальцев, интересно, они есть в общей базе, или мой подполковник постарался, чтоб их там не было?

А еще у меня нет документов, нет ничего, что может удостоверить мою личность. Я вроде как в бегах, они мне ни к чему, но все-таки необходимы. Виссарион, владелец бара, обещал помочь с этим, нужно было только время. Я не светилась три недели, а тут – здравствуйте, появляется некто Тихон Ильич, качает права и вызывает отвращение.

– Откуда ты?

Мне задают вопрос, не хочу отвечать. Смотрю в окно: неплохой город, много огней, но погода скверная. Хорошо, пописаю я в баночку, дальше что?

– Я ведь все равно узнаю.

– Узнай, – поворачиваюсь, смотрю на мужчину. – Есть резинка? Нет, не презерватив, любая, волосы убрать.

Тихон запускает руку в карман пальто, достает пачку денег, подает мне резинку, которой они были скручены. Зеленая, обыкновенная банковская.

– Спасибо.

Собираю волосы в кучу, наконец убирая их. Все время хочу обрезать, но Никифоров сказал, что руки мне переломает, если сделаю это. Все из-за них в моей жизни, наверное, слишком привлекаю внимание к себе, или это мой скверный характер?

Больше мне не задавали вопросов, но я чувствовала пристальный взгляд, он прожигал и напрягал, становилось неуютно. Хочу просто выйти и пойти в то место, которые сейчас мой дом, у меня и такого никогда не было. Нет, был – детский дом номер два, где мы с братом провели свое «прекрасное» детство.

– Приехали, пойдем. И без фокусов.

– Да куда мне, это вы, Тихон Ильич, тут волшебник, перед которым открываются все двери в любое время суток.

– Твой уровень юмора я уже оценил, хреновый он у тебя.

– Мне и до этого далеко.

В холле клиники нас встретила милая девушка в белом халате, на моего сопровождающего она смотрела как на бога, не меньше. Два часа ночи, а она при полном параде, если бы меня здесь не было – выпрыгнула бы из трусов как дрессированная болонка.

– Тихон Ильич, рада вас видеть, чем могу помочь?

– Слушайте, а давай ты пописаешь? Девушка поможет.

На меня уничтожающие посмотрели сразу две пары глаз, а я лишь приуныла.

– Возьмите у девушки все анализы, что берут на наркотики и запрещенные вещества, я подожду тут.

– Хорошо. Пройдемте.

– Вы забыли сказать: «Хорошо, Тихон Ильич».

– Я… я не понимаю?

– Не слушайте ее и не поддавайтесь на провокации, она проститутка и торгует наркотиками. Жду пять минут.

Нарочно долго писала в баночку, а потом умывалась и смотрела на себя в зеркало. Мне двадцать пять, я вполне симпатичная, здоровая, ну, как здоровая, относительно. Впереди целая жизнь, как говорится, но она все никак не может начаться.

Может, это я такая несчастливая, поэтому все у меня наперекосяк все двадцать пять лет? Сначала родилась не у тех людей, потом оказалась им не нужна, а потом нужна, но не тому человеку.

– С вами все в порядке? Девушка!

– Нет, со мной не все в порядке.

Вода стекает по лицу, облизываю губы, сейчас еще немного постою здесь, и викинг выломает двери. Даже хочется на это посмотреть, но не стану, устала от всех сегодня.

– Держите, это все?

Вручаю девушке пластиковый стакан, жду ответа.

Глава 4

Покровский

Зачем вообще я занимаюсь ей сам?

Надо бы поручить эту странную девицу парням, пусть бы съездили к ней на квартиру, поговорили с ее парнем, если он конечно есть. Но понять не могу, почему делаю все сам? Словно мне заняться больше нечем.

Но рыжая очень занятная, такая непростая, с гонором. Говорит, прямо смотря  в глаза, а у самой в них ничем не скрываемая ненависть, нет, скорее презрение. А как небрежно посмотрела на пачку денег, а потом резинкой от них собрала волосы?

Точно не проститутка и не наркоманка, те смотрят жадными голодными глазами, там всегда не хватает. Этого «добра» я насмотрелся с детства, район и дом, в котором жил, был наполнен именно такими персонажами. Там могли полоснуть по горлу осколком стекла за любое неверно сказанное слово или показанный жест.

Сижу в темном холле, ребята из охраны остались на улице, за дверью голоса. Наверняка рыжая обрабатывает девчонку, сбежать хочет, вот уверен в этом.

Улыбнулся.

Первый раз за несколько дней, наверное, хотя смешного мало. А вот наличие парня у этой Арины – не факт, что и это имя настоящее – огорчило. Надо бы проверить, есть он вообще или нет, а еще узнать, кто она такая, откуда и что делала в том баре. Нутром чую – непростая она, и отпускать не стоит.

– Мы закончили, Тихон Ильич.

– Да, мы закончили. Слушайте, а почему меня не осмотрит гинеколог, не возьмет мазок, а вдруг вы меня трахнуть захотите, а тут все анализы уже готовы?

– Все сказала?

– Нет.

– Можешь не продолжать, дальше мне неинтересно.

Арина вручила кусочек ваты, что прижимала к сгибу руки, медику, надела курточку, застегнула ее под горло, посмотрела на меня.

– Слушайте, Тихон Ильич, я устала, уже поздно. Давайте встретимся завтра, точнее, уже сегодня, как раз будут готовы анализы. Вы передо мной извинитесь, я приму извинения, и мы простимся навсегда. Ок?

Вот же наглая какая.

– Нет.

– Слушайте, а вы трудный, вам говорили об этом?

– Говорили, пойдем.

– Куда на этот раз? 

– А с чего такая резкая перемена? В отделении ты мне «тыкала», смотрела так, будто готова была убить взглядом, а сейчас я Тихон Ильич?

– Священный трепет медсестры передался мне воздушно-капельным путем. К хозяину города только на «вы» и с придыханием, жаль, второе я не умею.

– Я заметил. Называй адрес.

Мы сели в машину, девушка, повернувшись, посмотрела удивленно, даже в плохом освещении было видно, как она устала, бледная, под глазами синие круги. Такая резкая перемена, вроде в полиции была свежее. А вдруг и правда наркоманка, и сейчас ее отпускает?

Подумал об этом, и так противно стало.

Нет, я много что и кого видал за свои сорок два года: передозировки, ломки, мольбу о дозе – я знаю, какое это дно, так двое моих друзей по молодости ушли. Но в то, что эта красивая молодая девушка – такая, глядя на нее, верить отказываешься.

– Ты бездомная? Доза нужна, да?

Долго не отвечает, только смотрит, плотно сжав губы, водитель ждет, в салоне тепло, но я вижу, как она дрожит. Минуту назад она шутила, а сейчас совсем другая, не спорит, не хамит. Что такого я сказал?

– Луговая шесть.

Господи, до боли знакомые адреса, Луговая восемь – малосемейка напротив шестого дома, дом, где я вырос, – тот самый гадюшник.

– Тихон Ильич? – Вадим поворачивается ко мне, сам выруливая со стоянки клиники.

– Ты слышал адрес? 

– Да.

Дорога по пустым ночным улицам занимает двадцать минут, все это время Арина смотрит в окно, я не лезу к ней, самому надо подумать. Я должен знать, кто она такая и что здесь делает, если привезла груз, будет наказана, как все, кто захочет утопить город в дури.

– Пригласишь?

Не отвечает, просто выходит и идет к обшарпанной двери подъезда, она не закрыта и, конечно, без домофона, я иду следом, Вадим за мной. Вонь и обшарпанные стены, грязная лестница, в таких местах ничего не меняется и никогда не изменится. 

Такие места нужно ровнять с землей или сжигать. Из детей, что родятся и вырастают здесь, не выходит ничего хорошего, я не исключение, моя жизнь лишь кажется беззаботной и красивой.

На лестничном пролете между третьим и четвертым этажами лежит тело, вонь от спящего бомжа смешалась с помоями и становится еще более невыносимой. 

Квартира номер тридцать пять, замок ради приличия, темный коридор, Арина бросает ключи на старое трюмо, не включив свет, идет дальше, слышно, как льется вода, и я нахожу девушку на маленькой кухне. Она пьет воду прямо из чайника.

– Тебе плохо?

Снова не отвечает, включаю свет, слишком яркая лампочка освещает убогую обстановку. Потертый стол, две табуретки, пожелтевшая тюль на окне, еще один стол, шкаф и мойка, старый холодильник рычит как раненый зверь.

Сколько себя помню, у всех обитателей этих домов такая же мебель, значит, ничего не изменилось за двадцать пять лет, как я ушел и поклялся больше не возвращаться никогда. 

Вот, вернулся, получается.

Арина обходит меня, позади топчется Вадим, девушка идет в другую комнату, я за ней. Она перетряхивает постель; низкий диван, плотные шторы на окне, ну, парня тут нет точно. Находит таблетки, глотает не запивая.

Чувствую себя паршивей некуда. Пока ехали, думал о ней черт-те что, наркоманка, проститутка, барыга наркотой, ничего хорошего не ждал, даже самому противно было убедиться, что она такая.

– Тебе плохо?

– Мне нормально. Ты хотел посмотреть, где я живу, и найти что-то определенное? Сделай это по-быстрому, я правда устала,– голос тихий.

Снимает куртку, кидает ее на кресло, не смущаясь нас с Вадимом, в ту же сторону летит майка, она без белья. Резинка падает с волос, они рассыпаются по спине, всю правую руку до плеча с переходом на грудь покрывает татуировка. 

Стебли с острыми шипами черными чернилами и редкие бутоны цветов с алыми брызгами на них. Я не любитель такого художества у девушек, но ей идет, красиво очень.

Глава 5

Арина

– Чего ты плачешь?

– Страшно.

– И ни капельки, смотри, я же не плачу.

– Ты большой.

– И ты большая.

– Нет, я маленькая, я хочу домой. Хочу к маме.

– Малая, ну не реви. Нет у нас больше дома и мамы нет.

Резко просыпаюсь, лицо мокрое от слез, открыв глаза, смотрю в потолок, он серый от времени и пыли, но все лучше, чем видеть эти повторяющиеся один за другим сны.

Артемка снится постоянно, когда должна случиться в моей жизни очередная жопа. А еще заплаканная девочка с растрепанными кудрявыми волосами, она трет кулачками глаза, шмыгает носом, просится домой к маме.

Слишком светло. Опять не задернула шторы, ненавижу яркое солнце, оно всегда говорит о том, что в этом мире не все так плохо, что есть свет, добро, любовь.

Любовь? Нет, не знаю, что это такое. И знать не хочу.

Повернувшись на бок, рассматривая свои ботинки, думаю, что надо завязывать ходить на каблуках и в обтягивающих вещах, это всегда лишнее внимание, но я ведь была на работе. Хотя разливание пива за барной стойкой работой я бы не назвала – так, хобби, увлечение.

Виссарион добрый мужик, надо сходить узнать, по какому поводу в баре вчера был кипиш, и парни в бронежилетах с автоматами всех укладывали мордой в пол. А, точно, рейд наркоконтроля, из разговора и вопросов того важного Тихона Ильича можно сделать именно такие выводы.

Клетчатый плед на старом кресле, на нем брошенные майка и куртка, а сверху бумажка.

Кто-то решил написать записку?

Помню, что вчера он был здесь, я, выпив таблетку, предложила ему поискать то зачем он пришел, а потом просто легла и заснула. Так бывает, анемия с детства, голова начала раскалываться, слабость, в общем, все «прелести», в этот момент ни до кого, хоть погром и пожар.

Тихон – интересное имя, ему идет. Значит, хозяин города, а это не очень хорошо, что я попала в круг его интересов. Интересно, что скажут мои отпечатки пальцев? Никифоров точно удалил их из базы, или меня ждут еще сюрпризы?

Сев на диване, потерла лицо, нашла резинку для волос под подушкой, собрала их в хвост. Так и заснула в штанах, словно бомж, да потому, где и как я живу, можно понять, что я такая и есть.

Встав, прочитала записку: «Будь дома. В пять приеду».

Смотрю на старые часы, стрелки показывают десять утра. Времени полно, но сама не знаю для чего.

Да, странный он, но понять можно, авторитетный человек, хочет, чтоб все было по его правилам, по одной простой причине: я на его территории и должна жить по его законам. Но мне ведь законы не писаны.

Долго принимала душ, а потом столько же разглядывала себя в зеркало. Слишком бледная, если не буду нормально питаться, снова начнут торчать кости, Никифоров так это не любил, а я все делала ему назло. Последние лет пять у меня некий смысл жизни сделать ему гадость.

Три разбитых машины, семь дебошей в ночных клубах и два – в его отделении, один случай был совсем жесткий, я тогда закрутила роман с одним мажором, нет, мы не спали, думала: вот пусть Константин Андреевич убедится, какая я дрянь, и отстанет. 

Но нет, не вышло, парнишка отделался легким испугом, а я – месяцем нахождения на даче под присмотром двух амбалов и одной старой грымзы. Забавные были времена, если бы не такие печальные.

Промокая волосы, захожу на кухню, первое, что вижу – упаковку минеральной воды, открыв холодильник, почти впадаю в ступор, он забит едой: фрукты, овощи, сыр, колбаса, икра, масло, яйца. Вот не люблю я такие сюрпризы, и ничего ни от кого мне не надо. Живот предательски урчит, сегодня с утра я не гордая и приму эти дары, все равно выкинет, если откажусь.

Мой завтрак за последние несколько недель был воистину прекрасен, спасибо благодетелю Тихону Ильичу, надо узнать фамилию, чтоб уж со всем величием обратиться. Проглотила таблетку, чтоб не чувствовать себя, как вчера – полной развалиной.

Выйдя из подъезда, накинула капюшон, солнце хоть и светит, но уже не греет,  ветер гоняет по небу серые облака, а я одета по погоде: джинсы, свитер, куртка и кроссовки. Я сегодня молодец и постараюсь не влезать ни в какое дерьмо.

Пока шла три остановки до бара, постоянно оглядывалась как преступница, что зарезала троих, украла миллиард и теперь в бегах. Думала, что Тихон приставил ко мне смотрителя, потому что если Никифоров узнал, где я, то я бы так спокойно не гуляла по чужому городу.

Покурила пять минут у служебного входа в бар, наблюдая за пацаном, что вместе с собакой бегал по тротуару, разгоняя голубей. Я совсем не помню своего детства до детского дома, так, лишь обрывки воспоминаний, как испорченная пленка в кинопроекторе.

Но помню, что мы с братом просили у родителей собаку, и нам ее обещали, когда Артемке исполнится десять лет, а мне пять. Нам исполнилось, но собака у нас так и не появилась, а потом не стало и родителей.

– О, какие люди, Арина, свет моих очей. Видеть тебя – это радость для моих глаз. А если бы ты была сговорчивее, то мы бы могли волшебно провести время.

– Коба, у меня сегодня был слишком вкусный завтрак, и если ты дальше продолжишь нести нечто подобное, я блевану на твои начищенные ботинки.

– Какая грубая, невоспитанная, а главное – неблагодарная девушка.

Мужчина подходит ближе, за ним еще двое, из черной заниженной тачки бьют биты, Коба смотрит на меня сверху вниз, он считает, если я работаю в баре его отца, то что-то должна ему лично.

Медленно поднимаюсь, затянувшись, выбрасываю сигарету, выдыхаю дым мужчине в лицо. А вот сейчас он ниже меня, потому что ростом не вышел, маленький, коренастый, с ярко выраженным комплексом Наполеона. Не понимаю, как у такого душевного человека могло родиться это?

– Это из-за тебя вчера тут было шоу? Отец уже догадался, кто в его баре толкает наркотики? Или он все знает и закрывает глаза?

– Ты слишком любопытная для бабы, это нехорошо.

– А хочешь, чтоб я исчезала и не мозолила тебе глаза? Хочешь, вижу, хочешь, но даже  больше, чем трахнуть, чтоб не позорила тебя перед твоими шавками. Сделай мне документы, и я уеду.

Глава 6

Покровский

 – Миша, ты узнал по пальчикам, кто наша рыжая девица?

 – Нет, Тихон Ильич, она чистая, в нашей картотеке ее нет точно. Если бы где имела привод, то мы бы знали.

 Иного я не ожидал.

 – Фамилия у нее хоть есть, дата рождения, место? Хоть что-то?

 – Узнаю, позвоню.

 –  Спасибо.

 Отключаюсь, из отражения в зеркале на меня смотрит уставший небритый мужик, под глазами синяки, по белкам красные капилляры. Красавчик, как ни крути. Умываюсь ледяной водой, спал всего три часа, и то мучили кошмары. Господи, у меня – и кошмары, когда вообще такое было?

 У девчонки нервы железные, просто легла вчера и заснула, не обращая на нас с Вадимом внимания. Я сначала долго пытался понять, что за таблетки она глотала не запивая, в блистере осталось всего две, и прочитать название было трудно.

 Вадим помог, сказал, что его сестра пьет такие же всю жизнь, дефицит железа, если не принять вовремя, слабость, сердцебиение, бледность. А я, дурак, решил несколько раз, что она наркоманка и ей нужна доза.

 С другой стороны, как я мог решить иначе? Я давно никому не верю и все свои сомнения проверяю, а надеяться на авось — значит лишиться головы в любой момент.

 Потом также тщательно изучал содержимое шкафов и холодильника моей новой старой знакомой. Там смотреть было не на что, голь и нищета. Странно в ней было все. Дорогая кожанка, ботинки, штаны, татуировка, которую делают не за раз, и стоит она у хорошего мастера не три тысячи. 

 В ушах гвоздики с маленькими бриллиантами, уж их-то я узнаю, а вот курит дрянь и из еды черствый батон и два яблока. Ни документов, ни телефона. Ничего. А девушки ее возраста из гаджетов не вылезают. Вадим немного осмотрел квартиру, но ничего, кроме старого барахла и некоторых вещей, не нашел.

 Пришлось приказать ему, как отвезет меня домой, заехать в магазин и купить нормальной еды. Вот тоже так и не понял, зачем мне это оказалось нужным? Но рыжую было немного жалко, она как ежик – щетинится, шипит, но вызывает смешанные эмоции. 

 Застегивая на ходу рубашку, прошел на кухню, отложив телефон, стал варить кофе, потянулся за сигаретой, но передумал, нечего на голодный желудок травить себя.

 А вот в моем холодильнике еды нет так же. Банка соленых огурцов, начатая бутылка водки и кусок засохшего сыра. Три дня тут не был, за городом разгребал дерьмо Федотова.

 – Слушаю, – ответил не сразу, кофе все-таки убежал. – Дьявол.

 – Тихон Ильич, это из клиники, по вчерашним анализам девушки.

 – Говори.

 – Там все не так прекрасно.

 – Что нашли?

 – Гемоглобин понижен, так же, как гематокрит, вообще много заниженных показателей.

 – А конкретно?

 – Наркотических и психотропных веществ нет.

 Это радует, я даже выдохнул и снова поразился своей реакции.

 – На венерические заболевания по крови чистая.

 – А это зачем надо было делать?

 – Я подумала… может… извините.

 Какое рвение от медицинского персонала, боятся за здоровье благодетеля. 

 – Спасибо, – быстро простился, рассматривая лужу подгоревшего кофе на поверхности плиты.

 Значит, девочка чистая со всех сторон, пальчики не засвечены, наркотиками не балуется, но ведет себя так, будто ей много дозволено, а еще ненавидит меня. Допивая кофе, посмотрел в окно, октябрь паршивый, скорей бы уж зима, и снег лег, накрывая грязь и серость.

 Надо бы понаблюдать за ней, узнать фамилию, не могу разобраться, но что-то в этой Арине не то и не так. Девушка-загадка, которую хочется разгадать. По опыту знаю, что есть вещи, которые лучше не знать, не ковырять и не лезть, но если уже зацепился, то покоя мне это не даст.

 – Да, Тихон Ильич?

 – Ты вчера все сделал?

 – Еды два пакета привез, она даже не просыпалась, поспрашивал с утра у соседей, пока те трезвые, о ней, говорят, живет недавно, мужиков не водит и денег не занимает. Сняла эти апартаменты у некой Митрофанихи, чем занимается – не знают, да и знали бы – не сказали, там такой контингент, помнят лишь, что было десять минут назад, все проспиртованные.

 Что не водит мужиков, прям вот ценная информация, а про местный контингент я сам знаю, вырос среди таких. 

 – Тихон Ильич? А нам на кой эта девица? Своих мало?

 – Вадим, ты совсем берега попутал?

 – Извините. Я, если что, во дворе.

 – Жди, скоро буду.

 Совсем, сука, все обозрели. Положил телефон в карман брюк, надев пальто и ботинки, беру перчатки, немного парфюма, ключи от квартиры. Надо бы ехать в офис, но тянет на Луговую шесть. 

 – Куда?

 – В офис.

 Вадим постоянно косится на меня, отвечаю на несколько сообщений, я ведь не только негласный хозяин этого города, но и уважаемый бизнесмен, исправно платящий налоги, которому необходимо хоть несколько раз в неделю появляться в своем кабинете.

 – Вадим, съезди за ней и привези ко мне.

 – Домой? А если не поедет? Она с гонором, говорят, что патрульному рожу расцарапала, а проститутке одной нос сломала.

 – В офис привези, мне поговорить с ней надо. Если она разобьет нос тебе, я буду долго смеяться. Так что включи все свое обаяние и скажи, что дядя Тихон хочет ее видеть. Да без рук, девушка все-таки.

 Чувствую, нелегко придется моему водителю, но нечего много трепать языком при шефе. 

 – Тихон Ильич, доброе утро, – ослепительная улыбка на милом личике, кокетливый взгляд.

 – Света, какое утро, день уже.

 – Добрый день, – моя секретарь виновато улыбается, быстро собирает в папку бумаги. – Савелий Петрович очень хотел вас видеть, но позвонить не решался. Там какая-то проблема на границе области, я толком не вникала.

 Еще бы Света толком вникала, а Савелий мог и позвонить, но если этого не сделал, то знает, что, не разрешив проблему, огребет от меня по полной программе. 

 – Хорошо, тащи сюда Савелия, а еще чаю горячего и обед из ресторана.

Глава 7

Арина

Бар, конечно, был закрыт для посетителей, да и из работников было три человека: официантка Виола, охранник Марат и владелец Виссарион. 

Виола с Маратом лениво пили пиво, это в два часа дня, наблюдая за царящим вокруг бардаком. Он их, кажется, волновал мало, а по лицам было видно, что они, конечно, сочувствуют, но то, что сегодня внеплановый выходной, это прекрасно.

– Аринка, иди к нам, ты сегодня не бармен, иди, отметим то, что нас вчера пронесло. Или не пронесло, ты куда вчера пропала?

Виола махнула рукой, я пошла к ним, аккуратно наступая на осколки стекла и обходя сломанную мебель, думала о своей паскудной жизни и озабоченности некоторых особей. Если у мужика между ног что-то отдаленно напоминает яйца, это еще не значит, что перед тобой мужчина, это может быть просто ошибка природы.

Коба был ошибкой. В голове не укладывается, как у душевного и достойного человека родился такой сын, даже жалко Виссариона немного.

– По какому поводу банкет? – облокотилась на барную стойку, разглядываю своих коллег. – Виола, ты, как всегда, шикарна, кудри навела, это тебя так вчера впечатлили парни с автоматами, или произошло что-то романтичное?

Не собираюсь отвечать на ее вопросы, куда я делась и где была. Виола нервно улыбается, косится на Марата.

– Да не может быть! Правда, что ли? Секс? Между вами был секс?

– Тихо ты, чего орешь как ненормальная? Давай еще выйди на улицу и там ори.

Три недели, что я здесь работаю, Марат молча пыхтел и смотрел на Виолу, а та делала вид, что его не замечает, но при этом с каждым днем юбки были все короче, а вилки падали на пол чаще. И так, говорили, продолжается уже давно.

Бывший боксер с переломанным носом и балерина на пенсии, ну чем не идеальная пара?

– Да ладно, я рада за вас, ребята. Как вообще обстановка, что говорит начальство?

– Ничего, сидит в кабинете, песни поет, что-то воет на грузинском. А сейчас снова орать будут, эта паскуда – сынок его, чтоб он уже передоз получил – доведет отца до приступа.

Коба доведет кого хочешь, сама еле сдержала себя, чтоб не заехать ему в рожу, но от меня в этом деле толку мало, отдача будет больше. Коба долго улыбался в лицо, услышав мою просьбу, потом сплюнул под ноги, начал трогать мои волосы, а у меня зубы скрипели от отвращения.

– Ты ведь знаешь, что нужно сделать, да, малышка? Новые документы в обмен на твое тело, и чтоб без одолжений, а со всем пылом и жаром.

– Со всем пылом и жаром ты будешь трахать своих дружков-обезьян, вы ведь и так неразлучны, а может, между вами уже что-то есть?

Дружки все слышали, дернулись вперед, Коба остановил их, подняв руку. Делают вид, что они верные шавки, но это далеко не так, все мы кого-то используем, но чаще не замечаем, что используют нас.

– О, какая синхронность, ты им так же синхронно засаживаешь?

Вот зачем я все это говорила? Стояла бы и молчала, ведь знала, что ему от меня нужно и что он попросит взамен. Нет, Арина Витальевна, нужно было говорить гадости, словно от этого мне станет легче.

– Ты слишком разговорчивая, а твой ротик нужно использовать по назначению.

Господи, вот после этих слов блевать захотелось. Никифоров любил так говорить, когда я поливала его последними словами, собирая в красивые предложения весь свой лексикон матерной брани. Говорил именно так, не со злости, а ласково, обещая, что он именно это и сделает со мной.

Ничего не ответила, отвернулась и зашла в бар, только настроение все это тварь испортила. А у меня дома набитый жратвой холодильник, и светлое будущее стало появляться на горизонте.

– Вчера что нашли?

– Васа говорит, нет, иначе бы его тут не было. Шуму только навели да бардак устроили. Думаешь, кто донес?

– Нет дыма без огня.

Задумалась, глядя перед собой в одну точку – на разбитую бутылку “Джека Дэниэлса”, да, друг, тебе хорошо досталось. Значит, что мы имеем: наводку на бар и о том, что тут распространяют наркотики, и именно она оказывается неучтенной хозяином и благодетелем города Тихоном Ильичом. 

Все старо как мир, мужики играют в свои игры, делят территорию, власть и влияние. Но он прав в том, что без его ведома ничего не должно происходить, иначе какой из него хозяин?

Но это не мое дело.

– Что хотел от тебя этот ублюдочный тип?

Виолетта наклонилась ко мне ближе, от нее пахнуло сладкими духами, в карих глазах любопытство и блеск влюбленной дурочки, сама такая была, но мой глупый поступок можно списать на молодость, а Виоле тридцать пять.

Она как-то рассказала мне свою историю, напилась тогда и все вывалила как на исповеди, заливая слезами мою единственную приличную майку. Как пахала с шестнадцати лет, зарабатывая артрит, как два аборта сделала, считая, что карьера важнее, а потом – как ее муж обобрал и бросил, все отнял и выкинул как испорченную, бесполезную куклу на помойку. А сам женился, живет счастливо, а она вот, может, не сопьется с Маратом.

– Что он мог хотеть одной извилиной?

– Девочки говорят, у него член маленький, – Виола понизила голос до интригующего шепота, скривила лицо. – Из-за этого и садист, и нервный такой.

– Да, а еще комплексы, детские обиды и душа – выгребная яма.

В пустом помещении послышался шум, крики, это из кабинета Виссариона, но воспитывать отпрыска уже поздно, я бы на его месте в горы его бы сослала баранов пасти.

– Пошел вон! И чтоб больше не появлялся! Чтоб ноги твоей не было в моем баре и твоей дряни! Ты всех нас подставляешь, как у тебя хватает совести, чтобы о тебе подумала мать! Хоть бы не пятнал ее память.

Сын ответил грубо, громко хлопнул дверью, мы повернулись, Коба пыхтел, волосы взъерошенные, пнул стул, посмотрел на меня.

– Это ты все, сучка рыжая, все ты виновата! Ты старику мозг запудрила, но ты все равно приползешь, на коленях молить будешь и о документах, и обо всем другом. А когда я узнаю, от кого ты убегаешь и прячешься, кровавыми соплями умоешься. 

Глава 8

Арина

 – Как ты?

 Виссарион не ответил, тихо прикрыла дверь, подошла к столу, мужчина сидел ко мне спиной, устало опустив плечи, смотрел в окно. Как порой жестока бывает судьба: у человека есть сын, он за него волнуется, а тот не ценит. 

 У меня нет ни отца, ни матери, только брат – и тот далеко и уже не мой Артемка, не тот, которого я знала с детства. Также Никифоров постоянно тыкал меня как нашкодившего котенка в то, что я не ценю его заботы и покровительства. 

 – Васа? Не молчи. Давай ты выговоришься, и станет легче, а хочешь, принесу выпить?

 Подхожу ближе, подвинув стул, сажусь, сложив руки на столе, жду, когда мне ответят. Надо от Виссариона узнать, что вообще здесь вчера было, а не от его истерички-сына.

 – Это я виноват, только я. В том, какие наши дети, виноваты их родители.

 – Чушь.

 Не хочу рассуждать на эту тему. Все впустую, у каждого свой порог вины. 

 – Ты узнал, о чем я просила? Мне нужны документы, очень нужны.

 Кручу статуэтку, что стоит на столе – фигурка пастушки в пышной юбке и шляпке. Да, кто-то плохо следит за своими овцами, я вот совсем сбежала из загона, хреновый у меня был пастух.

 – Так что?

 – От чего или кого ты бежишь, девочка?

 Виссарион наконец поворачивается ко мне, заглядывает в глаза. У него морщинистое лицо, добрые глаза и темные с проседью густые волосы.

 – Все мы от чего-то или кого-то бежим. Какая, в сущности, разница, главное – сделать шаг к свободе. Так что, ты поможешь мне?

 Не нравятся мне такие разговоры по душам, вот не надо лезть в мою и устраивать там генеральную уборку. Никифоров считает меня неуравновешенной социапаткой, склонной к спонтанным и необдуманным поступкам.

 Даже к психологу водил, милая женщина задавала миллион вопросов, что-то писала в красивом кожаном блокноте. В детском доме тоже был психолог, нам всем показывали странные картинки, совсем не слушали наши проблемы, а никто и не пытался жаловаться, а потом давались красочные заключения, что все мы живем в прекрасном мире и у нас все хорошо. 

 – Коба вел свою игру, я знал. Знал и ничего не делал, он так был ближе ко мне. Я старый, беспомощный глупец. Но я помогу тебе, девочка, за эти недели ты стала мне почти дочкой. Но это все не быстро, нужно будет подождать.

 Мужчина засуетился, стал перебирать бумаги на столе, что-то искать, руки дрожали, на пол упало несколько листков с длинными столбцами цифр. Я видела уже нечто подобное, но не здесь, в другом месте.

 – Вот он, нашел. 

 Виссарион взял свой телефон, надев очки, начал внимательно смотреть на экран. А у меня появилось предчувствие: не поможет он мне. Но чем бог не шутит? А со мной он любит шутить.

 Знаю, что нужно использовать каждую возможность, но чем дольше я остаюсь в этом городе, тем он для меня опасней и ненадежней. Надо уезжать, лучше, конечно, на юг – там тепло, или в столицу – в этом муравейнике, где никому ни до кого нет дела, можно легко затеряться, а то и вовсе пропасть.

 Можно к Нинке Улановой, моей сестренке по детскому дому, мы там все были братья и сестры, только чаще каждый сам за себя. У Нинки была мечта, она хотела свой салон красоты, на всех девочках тренировалась, лишь со мной у нее была проблема, а точнее, с моими волосами. 

 В отличие от меня, Уланова исполнила мечту: грамотно нашла богатого мужика, понимая, что по-другому никак, ну не кредиты же брать. Я даже знаю ее адрес, она скидывала фото – роковая брюнетка на фоне вывески «Нинель», жаль, телефон пришлось оставить в том месте, которое я много лет считала домом. 

 – Я пойду, буду завтра как обычно.

 Не стала мешать Виссариону разговаривать, договориться так договориться. Вышла, прошла по коридору через кухню на улицу. Волосы растрепал ветер, застегнула куртку.

 – Ну нет, ну пожалуйста. Коба, мне тебя хватило уже на сегодня.

 И зачем я вышла именно тут? 

 Черный заниженный автомобиль Кобы был припаркован в стороне, музыка орала на весь проулок, двое его парней вместе с ним медленно подходили ко мне.

 Надо бежать.

 Я ведь не самоубийца – стоять и дальше нарываться на этих обдолбанных обезьян, а то, что они уже закинулись, это как дважды два. Но из этого тупика выхода было всего два: один перекрыт машиной, а другой – это дверь бара за моей спиной.

 – А мы уже соскучились по нашей Златовласке.

 – Коба, давай ее распишем на троих, у меня давно на нее стоит, особенно на этот сладкий ротик, который так и просит члена.

 Один из дружков подал голос, другой заржал, Коба лишь ухмыльнулся.

 – А друг на друга у вас уже не стоит?

 И кто меня на этот раз за язык тянул?

 Но ждать ответа не стала, резко открыв дверь, побежала по коридору бара, роняя за собой кеги из-под пива. Сзади был слышен мат, топот, шум такой, кажется, началось землетрясение.

 Виола с Маратом не успели даже ничего спросить, как я пронеслась мимо них, выбежала на улицу через центральный вход и врезалась в чью-то грудь, по инерции отлетела назад, но, ухватив за куртку, мне не дали упасть.

 – А я как раз тебя и ищу.

 – Это наша девка.

 Удивленно смотрю в лицо вчерашнего водителя Тихона Ильича, как его – Вадим?

 – Твои кавалеры?

 Мужчина кивает в сторону, я мотаю головой.

 – Да придурки какие-то прицепились, то им прикурить дай, то отсоси, задолбали.

 – Эй, отдай ее нам.

 – Отдать? – Вадим смотрит на меня, хитро улыбается.

 – Отдай, мне спасители не нужны, потом еще рассчитываться с вами придется, а я не люблю быть должной.

 – В другой раз, тебя хочет видеть шеф.

 Коба что-то кричал за спиной, слал на мою голову и задницу ругательства.

 – Хорош орать! Девушку я забираю, скоро верну, и вы продолжите свои увлекательные скачки. Все понятно, люди с гор?

 Люди с гор не ответили, а Вадим меня аккуратно повел к тому самому блестящему «Порше», галантно открыл дверь и пригласил сесть. 

Глава 9

Покровский

– Савелий, это что за ху…я? Ты сам-то понимаешь, что Саид нагибает нас, подводит все к тому, что мы согласимся на его условия? Нас нагибают все.

– Саид не дурак.

– А чего ты улыбаешься? Это ты должен был решить с ним все вопросы, а ты пришел ко мне и жалуешься.

– Тихон, ты пойми, есть вопросы, в которых мы должны быть более гибкими и лояльными, за ними стоят влиятельные люди, а идти им наперекор себе дороже.

Смотрю на Саву, сидит такой весь модный, уверенный, стильный костюм, начищенные до блеска туфли. Хитрый взгляд карих глаз, трехдневная щетина, бабы от него кипятком писают. Но мне нужна не его харизматичность, а продуктивная работа, которой я сейчас не вижу.

– Саид ищет пути в нашу область, но он их не получит, кто бы за ним ни стоял. Ты понимаешь, что тогда начнется? Город захлебнется наркотой, мне и так хватило последних случаев.

– Ты слишком близко все воспринимаешь, – Сава ответил с ленцой, бросил папку с бумагами на низкий столик, посмотрел на меня.

– Потому что мне не все равно! – повышаю голос. – Потому что я отвечаю за относительный порядок в этом городе и не хочу, чтоб вслед за этими послаблениями последовали другие! Потому что все идет к этому, все начинается с малого. А потом начнется беспредел!

Кузнецов вздыхает, поправляет ворот пиджака, я знаю его половину своей жизни, а последние пять лет он моя правая рука. Но что-то неуловимо меняется, еще не могу понять, что, но грядут перемены. Те, о которых будут вспоминать долго и друзья могут стать врагами.

– Ты понимаешь, что некоторые вещи могут решиться и без твоего согласия? Покровский, ты не думай, я за тебя и с тобой, но ты должен понять и принять очевидное.

Повисла тишина. Я знаю, к чему клонит Савелий, и это не просто наши догадки и размышления, а значит, моего согласия никто не будет спрашивать.

– Вот же сука, – процедил сквозь зубы, уперся костяшками в поверхность полированного стола, до боли сжимая кулаки и до скрипа – зубы. – Почему же тогда все не сказать мне лично?

– Но ты ведь умный парень, поэтому находишься там, где находишься.

– А тебя, я смотрю, все это мало волнует?

– Деньги не пахнут, а если кто-то и выбрал такой путь, то это его личная трагедия.

Снова вглядываюсь в лицо Савелия – когда он стал таким равнодушным? Когда я упустил этот момент от перехода нормального мужика к циничной сволочи?

– И еще: те два борделя, те самые элитные комплексы отдыха за городом – «Зефир» и «Монарх» – они теперь тоже Саида.

– Даже так? Губернатор их подарил или продал?

– Там какая-то возня у них семейная, меня не посвятили в детали.

Ой темнит мой  Савелий, глаза отводит, пиджак поправляет, в окно смотрит, даже самому интересно, что будут дальше. Мы отдадим город Саиду? Ляжем под него и раздвинем ноги как шлюхи в элитных комплексах?

– Тихон Ильич, там Вадим привел какую-то ненормальную,– секретарь заходит в кабинет, сжимает губы, Савелий заинтересованно смотрит на нее. 

– Света, давай конкретней.

– Я и говорю конкретней: девица, совсем чокнутая, хамит, сломала кулер с водой, разбила стакан, сидит, закинув ноги на стол. А Вадим просто смотрит на это все и улыбается. Я, конечно, тоже могу ответить тем же, но у меня воспитание, а это вообще ни в какие ворота не лезет.

Точно. Арина.

В приемной случилось мое вчерашнее любопытство и благородство.

– Что за чокнутая?

Савелий оживет – если дело касается женской юбки и хорошенького личика, он у нас в первых рядах. Не хочу, чтоб он видел Арину, сам не пойму почему. 

– Вчера познакомились в отделении, буянила.

– Проститутка, что ли?

– Ага, – верю, что нет, но Савелий пусть думает иначе.

– Так что мне с ней делать? 

Света не унимается, как ее зацепила рыжая, представил – и весело стало. Эта дерзкая сучка кого хочешь доведет до бешенства, как вообще дожила до своих лет, удивительно.

– Пусть зайдет.

А когда Арина появляется в кабинете, сердце дергается в груди.

Удар, второй, чаще, быстрее.

На ней простая осенняя куртка, джинсы, дешевые кроссовки, свитер, волосы собраны в пучок. На бледном лице безразличие, россыпь веснушек и лисьи глаза.

– Какой интересный экземпляр, – Савелий подходит ближе, рассматривая девушку, она позволяет это сделать. Но сейчас точно что-то будет.

– А у вас веселый зоопарк, Тихон Ильич, мартышка в приемной, ползучий гад в кабинете, весело живете.

– Она точно проститутка? А то сильно разговорчивая.

– Точно, но тебе и даром не дам. Тихон Ильич, давайте закончим эту аудиенцию, а то я сегодня стирку затеяла, белье в тазике замочила с утра, закиснут трусишки.

Девушка наигранно улыбается, а у меня руки чешутся ее наказать. Совсем недавно было желание душу из нее вытряхнуть и все узнать про то, почему так живет, что делала в том баре, но любопытства во мне меньше не стало.

– Покровский, где ты нашел такую дерзкую и острую на язычок шлюшку?

«Шлюшка» покоробила, а Арина сморщилась сама от этого определения, словно от неприятного запаха.

– Это я еще не острила. Так что? Будем оскорблять меня или скажем, в чем дело, да я пойду, вот реально, дяденьки, некогда мне с вами тренироваться, кто кого хлеще обольет грязью.

Выражение лица от игривого и насмешливого меняется моментально – так же, как и речь. Безразличие, ненависть, презрение, видно, как она сдерживает себя, смотрит мне в глаза, а в ее взгляде сталь и холод.

Кто же тебя так обидел, девочка, что все вокруг враги?

– Савелий, иди, как узнаешь что нового, звони. 

Но Кузнецов не двигается с места, смотрит на девушку, чуть склонив голову, мне самому это начинает не нравиться.

– А я много заплачу, очень много. Поехали со мной, – вкрадчивый голос Савелия, он останавливается рядом с Ариной, я инстинктивно сжимаю кулаки. Неужели смогу ударить его? 

Глава 10

Арина

– У тебя какие-то проблемы?

Не отвечаю, смотрю в голубые глаза викинга, он и сегодня одет не по теме: рубашка, пиджак, а ему больше подойдет меховая накидка, кожаные штаны и тяжелый меч в руке.

Есть ли у меня проблемы? Проще сказать, чего у меня нет. Нет дома, семьи, перспектив и будущего, нет веры в людей и справедливость. Нет, единственного близкого человека, которого я оставила, наконец, решившись сделать шаг и жить ралли себя. Но пока даже этого у меня не получается.

Есть ли у меня проблемы?

Подполковник полиции Никифоров Константин Андреевич говорил, что проблема – это я. Самая настоящая, причиняющая всем и ему неудобства, а еще боль. Но он, как истинный мазохист, который любит эту самую боль, не отпускает меня, держит рядом, постоянно царапая пальцы о шипы. Это его кровь на моих татуировках, образно, конечно, но пару раз я ему пустила кровь по-настоящему. 

– А у тебя?

Хозяин города – по версии одной медсестры – прищуривает глаза, вокруг них появляются лучики мелких морщинок, они ему идут, хмурит брови, о чем-то думает. Наверняка решает не судьбу мира, а лично мою. Как же я устала от этих вершителей и правителей.

– Я так тебе неприятен? – видимо, все эмоции отразились на моем лице.

– Мне бы сейчас сказать что-то вроде «нет, что вы, вы вполне приятный мужчина, секретарша даже ходит без трусов, а это показатель», но я совру.

– Значит, неприятен.

– Как и твой друг. Ведь друг? Паршиво ты их выбираешь. И секретарша паршивая.

– Обоснуй.

Почему ему так интересна моя персона и мое мнение? Наверняка уже накопал информацию обо мне, но даже любопытно, что он конкретно знает.

– Слушайте, Тихон Ильич, вы велели меня привести к вам, чтоб обсудить ваших сотрудников и друзей? Хотя я вообще не понимаю, зачем вам они? Закатывать в асфальт врагов напарники точно не требуются.

Вздрогнула от громкого раскатистого смеха, мужчина засмеялся, запрокинув голову. Я, оказывается, очень смешная сегодня, ну, хорошо, пусть будет так. 

– Я очень рада веселью, но может, я пойду? Или вам есть, что мне сказать?

Тихон перестал смеяться, подошел ближе, почему-то под его взглядом стало неуютно, он словно пытается им расковырять ранку на коже, забраться внутрь, узнать, что там у меня, какие кровяные тельца бегут вместе с кровью по венам, неся кислород в мозг, заставляя жить, дышать, чувствовать душу.

А туда даже я сама себя пускаю редко. 

Там очень некрасиво. Мерзко.

Там мое прошлое, которое я бы хотела изменить. Но этому не бывать никогда.

– Давно низкий гемоглобин?

– Анализ крови не дает покоя? Так всю жизнь. Что еще нашли?

– Ты вообще бываешь нормальной?

– Что есть норма? Что есть эталон нормы? Мартышка в приемной? Наращенные волосы, ногти, ресницы, накачанные губы и груди – это для вас нормальная женщина? Или что-то другое?

– Я о поведении и общении.

Нормальной я точно не была никогда.

Начинаю уставать от нашего разговора, а еще этот Тихон Ильич очень близко, я чувствую чуть уловимый аромат его парфюма, немного пряности и дым. На пару секунд прикрыла глаза.

Точно, это дым после сражений, дым и туман, в нем стоит высокий мужчина, склонив голову, опустив руки, а с меча на стылую землю, припорошенную снегом, капает кровь врага.

Сильные пальцы сжимают плечи, открыв глаза, вижу его взгляд, и снова становится нехорошо. Я знаю такие взгляды, я видела их уже. В них жалость и желание помочь, спасти.

– Не надо.

– Что не надо?

– Не надо меня жалеть и вот так смотреть.

– Такая независимая и гордая?

– Нет, ненормальная.

Часто дышу, запах дыма заполняет легкие, острыми иголочками покалывает кончики пальцев, в груди становится жарко. Смотрю на губы мужчины – они сухие, плотно сжаты, густая щетина, на скулах играют желваки.

Вспомнила одну скандинавскую легенду о доблестном викинге Гаральде Суровом и прекрасной Елизавете, дочери Ярослава Мудрого, нашла в пятнадцать лет книжку в детдомовской библиотеке. Она завалилась между полок, ее наверняка никто не читал, кроме меня, а я заучила до дыр. 

В ней Гаральд из-за Елизаветы, из-за ее золотых кос и нежного лица отправился в Византию добывать богатство и славу, чтоб  иметь честь назвать княжну своей женой. Я тогда так была впечатлена этим мифом, что  приняла за отважного воина не того, жестоко ошиблась.

Тихон убирает несколько прядей, что выбились из пучка, задевает кончиками пальцев подбородок. У него прохладные пальцы, а я сжимаю свои в кулаки.

– В твоей крови нет наркотиков, в твоей съемной квартире тоже, но вот в баре, где ты работаешь, вчера был обыск. У тебя нет ни документов, ни телефона, даже отпечатки пальцев ничего не дали. Кто ты, девушка с красивыми рыжими волосами, острым язычком и взглядом, полным ненависти?

Сглатываю ком, что стоит в горле, надо уходить, прощаться с этим мужчиной с запахом дыма, с его глубоким взглядом и сильными руками. Мне не нужны сейчас  никакие отношения, мне вообще нужны не они, даже секс и случайная связь мне ни к чему. Менять одного покровителя на второго не совсем хорошая идея, если ты решила начать жизнь заново.

– Меня зовут Арина, этого достаточно. Если это все, то я хочу уйти.

Он не отпускает, продолжая удерживать, одной рукой сжимая мое плечо – именно то, где набита татуировка и стебли роз с острыми как иглы шипами. Становится больно, словно они впиваются в мою кожу.

В том скандинавском мифе красавица с золотыми волосами не уберегла храброго викинга.

Черт! И зачем я думаю об этом?  Неужели в двадцать пять лет я все еще продолжаю верить в сказки? Нет, их точно не бывает, если только страшные, но мы сами делаем себя их героями, верим, что нам кто-то может помочь, спасти, изменить жизнь, не осознавая, что за это все придется дорого заплатить.

Как это вышло?

Когда я успела расслабиться?

Глава 11

Арина

– И чтоб не выла мне по ночам, малявка. Ты поняла меня? Ты здесь не одна в своей розовой комнатке принцессы, здесь вас таких пятеро. А если начнут реветь все, то и получат все.

Девочка всхлипнула, прикусила губу, в больших глазах стояли слезы, за эти несколько дней, что она находится здесь, они прочертили неровные дорожки по щекам.

Мне стоит лишь прикрыть веки, вспомнить на долю секунды прошлое, и я вижу все, каждую мелочь, деталь, то, на что, кажется, не обращала внимания.

Зашарканный пол, облупившуюся от времен краску на дверях и блестящую от тысячи прикосновений ручку. Три лампочки без абажуров, тонкую пыльную паутину в углу над моей кроватью. Белые оконные рамы, трещины на стеклах, сквозняк, выцветшие шторы. Строгий голос высокой женщины с пучком волос на затылке.

Я чувствую запах: сырость, хлорка, горелое масло с кухни, сигаретный дым с лестничного пролета. Я слышу каждый шорох и звук: как баба Нюра, наша сердобольная и ворчливая уборщица, трет мокрой тряпкой пол после отбоя, как что-то шепчет во сне Катя, как скрипят половицы под шагами воспитательницы.

Я слышу свои мысли, они кричат, разрывая сознание, а сердце обливается слезами как я сама.

Наша старшая воспитательница приходила еще не раз, я плакала по ночам несколько месяцев, пятилетний ребенок не понимал, что происходит. Пока психолог, Марина Олеговна, это я потом уже поняла, кто она, не рассказала, что мы с братом останемся здесь жить.

Но к этому времени в веселой и жизнерадостной девочке Арине что-то сломалось. Точнее, сломалось все. Где-то внутри ломается что-то важнее костей.

– Артемка, но ведь это неправда, скажи, что неправда? Мама придет за нами, – я снова плакала, дергая брата за рукав спортивной кофты, а он просто смотрел в одну точку.

В нем тоже что-то сломалось. Это был теперь не мой Артемка – задира и хвастун, а еще самый лучший и веселый старший брат на свете. За этот месяц, что мы были здесь, он похудел на лице ссадины, волосы отросли, в глазах пустота, а еще злость.

– Все правда, Аринка.

– Нет, нет, этого не может быть.

– Ты сама видела.

– Я ничего не видела. Артемка, где мама? Скажи, она придет за нами? Скажи, пожалуйста.

– Не придет. Она умерла, они все мертвы. Они бросили нас.

Помню свои эмоции, это был дикий, самый настоящий ужас и страх. Я так не боялась больше никогда. Он пропитывал насквозь, заполняя тело и сознание, он повелевал мной, а меня уже не было.

Нет, тогда ничего такого я не понимала, а вот потом память постоянно откидывала назад, заставляя с каждым разом ловить все новые грани ужаса.

Марина Олеговна толком ничего не говорила, смотрела с жалостью в глазах, задавала разные вопросы, но всегда спрашивала о родителях в прошедшем времени. А в столовой через пару недель ребята, что постарше, тыкали в меня ложкой и говорили, что я та самая, у кого отец забил мать молотком, а сам застрелился.

Меня тогда накрыла истерика, первый мой приступ на фоне истощенной психики. Говорят, что дети в маленьком возрасте переносят потерю легче, чем в подростковом, – что ж, возможно, если их поместить в благоприятную среду. Наш детский дом так назвать нельзя было.

Несколько раз ко мне приходила женщина в погонах, показывала фотографии людей, спрашивала, знаю ли я их. Что вообще можно было узнать у пятилетнего ребенка? Все дяди и тети, что приходили в наш дом, были для меня хорошими, дарили подарки, угощали сладостями. Как я могла разглядеть в них врага?

– Только не плачь, малявка, не плачь. Ты должна быть сильной. Сильнее всех, кто так говорит о них. Нас бросили, но мы будем сильными.

– Но ведь папа не мог, он не мог так сделать. Он не такой, он любил маму.

Как только мы встречались с братом в коридоре или в столовой, не могли не говорить об этом, потому что это все не укладывалось в голове, это все было не с нами. Но с каждым днем жестокая правда накрывала с головой и утягивала на дно реальности.

Я понимала, но еще не могла поверить, что мама не придет. Все равно плакала ночами, но уже тихо глотая слезы, в таких местах ты вообще быстро принимаешь установленные правила, адаптируешься, чтобы выжить.

У каждого воспитанника детдома есть своя история, в которой за ними обязательно кто-то придет и заберет. Мама уехала на заработки, папа пропал в тайге на охоте, но они скоро обязательно приедут. Но все гораздо проще, мать безбожно пила, а отец сидит в тюрьме.

За нами с братом никто не пришел. Оказывается, у нас нет ни одного родственника. Разве такое возможно?

Все эти годы я часто просыпаюсь ночами от звуков глухих ударов и хруста ломающихся костей. Он пробирает до дрожи, тело покрывается липкой испариной. Я знаю, кто и что делает, и от этого хочется выть, срывая голос, царапая свою кожу до мяса, чтоб не представлять так живо этот звук.

Я все еще чувствую запах сырости и хлорки, это запах моего страха и обреченности. Спусковой крючок сознания, готового за секунду сорваться в пропасть паники.

Я все еще помню вкус своих детских слез и тепло маминых рук. Я никогда не поверю, что мой отец мог забить до смерти молотком мою мать. Но я лично читала уголовное дело с формулировкой: «Убийство, совершенное на почве ревности».

Тихон спросил, есть ли у меня проблемы? Да, у меня их полно – от растоптанного счастливого детства до ложных надежд и постыдной роли любовницы.

– Ты меня слышишь? Эй!

Возвращаюсь из воспоминаний в реальный мир. Я стою у большого окна холодно, убираю руки в карманы, сжимаю ледяные пальцы.

– Из тебя хуевая секретарша, никакой субординации. Он ведь трахает тебя?

Не оборачиваюсь, но представляю, как искажается гримасой ненависти лицо девушки.

– Ты совсем охренела? Здесь никого нет, я ведь могу тебя и послать.Тихон Ильич уехал, но привезли обед.

– А слушай, пошли, вот прям громко и от всей души, давай – пошли, а я пойду.

Быстро развернулась, подошла к девушке, она выше меня на каблуках, резкие черты лица. Яркая красота, брови, ресницы, губы, темные, ниже плеч, прямые волосы, хочется все стереть и нарисовать заново, сделать ее более естественной. Неужели у викингов такой отвратительный вкус?

Глава 12

Покровский

– Где она сейчас?

– В отеле на Северной?

– Почему именно там?

– Ну, мы не знаем. Тихон Ильич, мы решили не пугать, проводить и ждать вас.

– Да, хорошо, спасибо, Стас.

Вот же сучка малолетняя, и как вообще могла сбежать из закрытого частного колледжа, да еще в Англии? Мамаша ее – дура безмозглая – совсем не следит за дочерью, думает, если есть деньги, то ей все дозволено, и за нее кто-то будет ее воспитывать.

Мне бы сейчас решать проблемы с Саидом и губернатором, который решил играть в свои игры, причем не понимая, во что ввязывается, а я считал его неглупым человеком.

Саид его сожрет, проглотит и не заметит, а потом будет устанавливать свои правила. Точно, на носу ведь выборы, а на это недешевое занятие нужны большие деньги. От Савы еще помощи никакой он готов, как те шлюхи в элитных комплексах отдыха – лечь на спину и раздвинуть ноги. Сам что-то мутит стратег хренов.

А еще рыжая Арина с трогательными веснушками на носу, острым язычком, колкими словечками и сплошными загадками занимает все больше мои мысли.

Такое странное чувство, что я знаю ее давно и совсем не знаю. Красивая, хрупкая, а может, это все так обманчиво, то я могу и не заметить, как ее тонкие пальчики сожмут рукоять ножа и воткнут его в спину. Сколько таких случаев, когда мужики теряли голову от любви, взять хоть Немца с Соболем, а недавние Шумилов с ТТ? Все пропали в этих сетях.

– Как вы ее нашли?

– Карим мать провожал в аэропорту, ну, Алену не заметить трудно. Шла, оглядывалась, налетела на чей-то чемодан, у бабы какой-то залаяла шавка на руках, тут же заплакал ребенок. Она умеет суету наводить.

Стас посмотрел на меня, улыбнулся, хотя вот мне совсем не до веселья. Паршивка малолетняя, выпорю и запру в подвале дома. Но Алена умеет устраивать вокруг себя маленькие и большие катастрофы с самого детства.

Неделю назад ей исполнилось восемнадцать, самый паршивый возраст, она считает, что теперь ей все можно, я тиран и деспот. Она ждет свободы, а на самом деле запретов появилось в несколько раз больше.

– Скажи Кариму от меня спасибо.

– Ой, да перестаньте, Тихон Ильич, каждый бы из нас так поступил.

Снова стоим в пробке, пошел мелкий, словно крупа, снег, вроде и город небольшой, не столица, а вечно какие-то заторы. Те пять лет, что я пытаюсь как-то справиться с этим городом и его нелегальным бизнесом, мои ребята со мной и знают Аленку с детства.

Из милой и забавной девчонки, с которой постоянно что-то случалось, она выросла в красивую девушку, и теперь масштаб происшествий стал обширней и разнообразней.

Пытаюсь держать себя в руках, надо бы ей позвонить, но не хочу спугнуть и испортить эффект появления. Набираю другой номер, мне пофиг, сколько сейчас времени в Лондоне, и если эта сучка не ответит, я прилечу и лично сверну ей шею.

– Тихон, доброе утро.

В трубке сонный хриплый голос, шорох.

– Я тебе, Вера, сука, сейчас испорчу доброе утро! Ты вообще там, мать твою, охренела?

– О, господи. Почему всегда, когда ты мне звонишь, я слышу только неприятные слова в свой адрес? Тихон, так нельзя, мы давно не вместе, и ты не имеешь никакого права меня оскорблять, я пожалуюсь Симону.

– И что он мне сделает?

– Да ты ревнуешь.

– Вера, заглохни и ответь – где твоя дочь?

– А ты разве ее не встретил? Она сказала, полетит к любимому папочке, соскучилась по родине.

– Нет, папочка ее не встретил и слышит эту ересь впервые.

– Да?

– Да, Вера, да. Я слушаю тебя.

Вера молчит, наверняка думает, что сочинить, но сказочница из нее хреновая, такая же никудышная, как и мать. Вере было девятнадцать, когда она родила от меня Аленку, милая девушка с длинными светлыми волосами, ей не хватало сарафана и венка в волосах, такая русская красавица с небесно-голубыми глазами.

Повелся, не стану отрицать, может, даже и любил, в двадцать четыре года на все смотришь иначе, но рождение дочери было шоком и радостью, я люблю свою Аленку. А вот ее мать оказалась не такой уж и наивной девушкой в сарафане.

Жить вместе не получалось, у меня были совсем другие интересы, бизнес-схемы, легкие и не очень деньги. Короче, семьи не вышло, любви не получилось. И вот моей дочери восемнадцать, она учится и живет в Англии, ее мать вышла замуж за французского ресторатора Симона Тома и живет там же, но от моих денег не отказывается никогда, а пользы как всегда ноль.

– Ты язык проглотила?

– Девочка влюбилась.

– Что?

– Что ты так реагируешь? Да, у нее есть парень – виртуальный, они не встречались, она к нему и полетела.

Это какой-то ебаный пиздец. Виртуальный парень? Нет, я точно отдам ее в монастырь.

– И ты так просто ее опустила? Вера, блять, у тебя мозг есть?

– Есть, и не ори на меня! У меня его не было, когда я связалась с тобой, а сейчас есть.

– Нихуя у тебя нет.

Отключаюсь, не в силах слушать этот бред, готов разбить телефон, но сжимаю его в руке.

– Стас, мы долго будем еще ехать? Давай по тротуару.

Стас, нарушая все правила, через дворы объехал пробку, еще пять минут – и мы на месте – у «прекрасного» отеля, напоминающего клоповник, с названием «Айдар».

В том году здесь один наркоман убил проститутку, деньги нужны были, помню тот случай. Капитан Миша Кобзев рассказывал в подробностях, еще на меня наезжал, что я порчу ему все показатели и повышаю статистику по району.

– В каком номере?

– Семнадцать. Мне с вами, Тихон Ильич?

– Нет, позвони в офис, узнай, как там моя гостья, мы скоро будем.

Открыв дверь ногой, захожу в холл, накурено так, что дышать нечем. Девушка за стойкой хочет что-то сказать, но женщина постарше ее одергивает, они знают, кто я. Иду по коридору, где-то слышны стоны и громкий звук включенного телевизора.

Ударяю кулаком в дверь с номером семнадцать, без особых усилий замок ломается, Алена смотрит испуганно, сидит в кресле, в руках телефон.

Глава 13

Арина

– О, соседка, привет. Как жизнь молодая, а половая?

– Все отлично, Иван Степаныч, как у вас?

Мой веселый алкаш-сосед считает, что у него очень смешные шутки, но стоит на него посмотреть, и хочется не смеяться, а плакать. Но он не выделяется из общей серой массы всего дома и района.

Здесь все такие – запитые, опухшие, перебивающиеся случайными заработками или едва сводящие концы с концами. Местная шпана курит в пролетах траву, вокруг валяются шприцы, окурки, использованные презервативы – некое гетто под названием «Безнадега».

– Слышь, Аринка, дай рублей пятьдесят.

– Что значит «дай»? Иван Степанович, у нас тут не паперть у церкви, и никто подавать не будет.

Стоим у моих дверей, соседские открыты настежь, время к вечеру, мужик мается с похмелья, теребит края рубахи, накинутой на голое тело. В глазах мольба и то, что я его последняя надежда на сегодня выжить.

– Так я отдам, как пенсию получу, так сразу отдам.

– Пенсия вроде была позавчера.

– Да это сучка Машка все выгребла, воспитал паскуду неблагодарную. Вот с малых лет, с малых лет ее нанькал, мать-то бросила, отец на зоне сгинул, хотели в детдом забрать девчушку, я не дал.

Сука Машка – это внучка Степаныча, выгребает у него пенсию и приносит потом продуктами, Машка молодец. А дед молодец, что не отдал в детдом. Воспоминания моего детства скребут по венам тупой бритвой, в груди щемит.

– Возьми сто, потом вернешь, – сую в кулак соседу смятую купюру, мне бы самой начать экономить, сейчас у меня не безбедная жизнь любовницы подполковника полиции и очень непростого и влиятельного человека в городе.

– Дай бог тебе здоровья, Аринка, и мужичка хорошего, – Степаныч прячет заветную сотню в карман потертых трико. – Тут, кстати, ходил один – спрашивал о тебе у соседей.

Напрягаюсь. Пульс моментально подскакивает. Так скоро и паранойю заработать можно.

– Кто такой?

Вариантов у меня хоть отбавляй – от Никифоровских псов и шестерок Кобы до нового знакомого хозяина города господина Покровского. Я очень «везучая» на знакомства девушка. Наш разговор с ним еще не окончен, я позорно сбежала, хотя могла остаться и дать понять, что я совсем неинтересный для него персонаж.

НО. Сука, всегда есть некое НО.

Мне он понравился.

Первый раз в жизни мне осознанно понравился мужик, и это не стоит отрицать. Так не должно быть, но понравился. Мне вообще редко нравятся люди, в основном я их ненавижу.

Он смотрит иначе, говорит иначе, в нем есть сила, власть, которую я так не люблю, но она не напрягает, в нем есть стержень и надежность. Но когда-то я это все разглядела в другом человеке, который сделал меня своей марионеткой, тряпичной куклой для забавы. Можно ведь и второй раз ошибиться, а я не хочу.

– Здоровый, стриженый, в кожанке, все выпытывал, кто ты да откуда. А мне почем знать? Так и сказал: знать не знаю, а он деньги совал, не хотел брать, честно не хотел.

– Все нормально, Иван Степанович, если дают, надо брать.

– А кто такой? Бывший твой? Рожа вроде знакомая, а может и нет.

Сосед выпучил глаза, почесал затылок.

– Можно сказать и так, кулаками махал, вот я и ушла от него.

– Это ты правильно сделала, на кой сдался кухонный боец бабе?

Если высокий стриженый, то, скорее всего, водитель Тихона, но, конечно, может быть и человек Никифорова. Но тот бы расспрашивать обо мне у соседей не стал, да и внешность у того упыря другая.

– Я пойду.

Сосед махнул рукой, открыв свою дверь, зашла в полутемный коридор, разувшись, прошла на кухню, достав из кармана сигареты, прикурила, сделала затяжку, прикрыла глаза. Вот бы сейчас быть совсем далеко отсюда, в глухой тайге, в маленьком домике с тлеющими в камине поленьями.

Наверное, именно так выглядит мой персональный рай, где нет никого, где меня никто не трогает, и я просто живу. А еще хочется заработать амнезию и забыть все и всех.

Надо бы поесть, холодильник забит едой, но не хочется. Открыв окно, выбросила окурок, в комнате сняла куртку, легла на диван. Я совсем не помню маму, со временем воспоминания о ней стали угасать, она для меня словно ангел, который был, а потом улетел на небеса.

Брат ругал постоянно, чтоб я не вспоминала ни ее, ни отца, что они бросили нас, они не достойны памяти и слез. Артемка за годы в детдоме стал другим, злым, как дикий волчонок, связался с плохой компанией, там других не было.

Постоянные драки, кражи, мог сесть не один раз, но его кто-то отмазывал, а потом я узнала кто. Я много что узнала, сложив в одну мозаику все детали. Но это все случилось не сразу.

До восьми лет шла адаптация и принятие своего положения, чем дальше, тем становилось понятней, что за нами точно никто не придет. Мама действительно умерла, и теперь мы с братом единственные друг у друга родные люди.

Он приходил к нам и раньше, тот мужчина, но я не особо его замечала, всегда была в стороне. Каждый праздник в детский дом приезжали с подарками спонсоры, так называла их директриса.

Какая-то организация брала шефство над бедными сиротками и несколько раз в год делала широкие жесты. Нам не повезло – когда шефство берет полиция, то глаза закрываются на все, власть дороже любых денег.

Мне в тот год исполнилось пятнадцать, а ему было тридцать, крепкий молодой мужчина, темные волосы, внимательный взгляд. Он умел слушать, умел разговорить меня, умел рассмешить, а мне не хватало брата, который уже выпустился и жил в городе, и очень не хватало отца. Я зацепилась за это знакомство и создала себе кумира.

Воспоминания окутывают густым туманом, яркие елочные гирлянды, на мне ободок с ушками лисички и распущенные волосы. Моя первая влюбленность, неправильная, фальшивая.

– Тебя вообще учили закрывать двери?

Испуганно вздрагиваю, жмурюсь от включенного света, прикрываю глаза руками. Что вообще он тут делает?

– У меня нечего брать, и я рада гостям, но тебе – нет, и выключи свет.

Глава 14

Арина

– Корнилова, иди, тебя Выдра зовет, там снова твой приехал.

Самохина проходит мимо меня, специально задевая плечом, садится на свою кровать, поправляя длинные светлые локоны, спала на бигудях всю ночь, словно готовилась к встрече с принцем.

Катька была неплохая ровно до своего полового созревания, у нее из всех нас пятерых у первой пошли месячные в четырнадцать лет.

– Не понимаю, чего он в тебе нашел, нормальный мужик, красивый, а на тебя смотреть страшно. Но зато хоть пожрем, да, Корнилова, ты ведь поделишься?

Сегодня выходной, а значит, Самохина не просто так накрутила кудри. Я не хочу с ней спорить и вновь бить лицом о тумбочку, мне потом достанется больше, в тот раз кровищи была целая лужа, Нина говорит, три раза воду меняла.

– Катя, а ты еще не забыла свой сломанный под Новый год нос? Так Арина тебе напомнит, а не она, так я. И тебя что, саму плохо кормят?

Моя Нинка заступится, а мне осточертело все вокруг: эти стены, запах хлорки, скрип двери, вечные сквозняки – я хочу на свободу, я хочу жить по своим правилам, точнее без правил.

Через две недели выпускной, за окном июнь, Костя обещал, что мы поедем на море. Я вырвусь из этих стен, из состояния обреченности и обязательно буду счастлива. Надо только Артемку спасти, но Костя поможет, он обещал.

– Ой, Нина, ты бы молчала.

– А чего это я должна молчать? Шлюха из нас ты.

– Рот закрой, овца!

Смотрю на себя в зеркало, глаза горят, волосы распущенные, как он любит. Облизываю и кусаю губы, они становятся влажными и яркими. Я влюблена, точно это знаю, и мы будем вместе, несмотря на разницу во всем.

– Давайте вы вдвоем заткнетесь или уже забыли, кто вас отмазывает от гостей? Хотя некоторые так и лезут в дерьмо.

Девочки притихли, Катя смотрит с вызовом, Нина пожимает плечами, мол, ну дура, что с Самохиной взять? Нинка влюблена в моего брата, он приходит часто, а она сияет около него, я понимаю ее состояние, но Артем совсем не тот, кто ей нужен, пропадет с ним. Он уже пропал. Нехорошая компания, кражи, угоны, алкоголь, наркотики, он так и не простил родителей, даже на могилу к ним ни разу не ходил.

Девочки больше не спорят, но это ненадолго, если Катя завелась, то это закончится скандалом, или Выдра вызовет всех и расскажет в красках, кто они такие и что в итоге из нас всех выйдет.

Директриса, конечно, боится покровителей, но не до такой степени, чтоб разлагать дисциплину и не держать нас в узде. Наверно не зря ее боятся и уважают, но я не хочу вспоминать ее всю свою оставшуюся жизнь.

Женщина, стоя у окна, проводила меня внимательным взглядом, ничего не сказала, лишь поджала губы. Представляю, как я ей осточертела, но у нас это взаимно.

Стараюсь идти медленно, но не получается, длинный коридор, два этажа вниз, крыльцо, теплый ветер в лицо, запах сирени, черный автомобиль за высоким кованым забором.

– Привет, – тихо здороваюсь, словно голос пропал.

Мужчина за рулем откладывает телефон, смотрит на меня, улыбается. Мне иногда кажется, что Костя носит маску, что их у него много, он может быть приветливым, но в то же время жестким.

– Привет, моя рыжая лисичка.

От этих слов щемит в груди и разливается тепло. Костя, точнее, Константин Андреевич, как я зову его при всех, поправляет прядь волос, едва касаясь лица костяшками пальцев.

Он крепкий, высокий, мужественный, красивый, тогда я считала именно так, а еще благородный. Господи, я бы хотела жить вечно в той иллюзии, не снимая розовых очков, быть беспросветной дурой, я согласна, но так, увы, не вышло.

– У тебя скоро день рождения, какой ты хочешь подарок?

Вытирая вспотевшие ладони о джинсы, на несколько секунд опускаю глаза, но снова смотрю мужчине в лицо.

– Хочу почитать дело своих родителей.

Его взгляд меняется, теперь он колкий и неприятный, я знаю его, я видела, как он таким взглядом смотрит на других. Его боятся, даже Выдра всегда расшаркивается и закрывает глаза на мои отлучки.

– Нет. Там нет ничего для тебя интересного.

– Но мне важно, мне нужно знать, как это произошло.

– Тебе важно знать, сколько раз твой отец взмахнул молотком и на каком ударе проломил твоей матери череп? Тебе это важно знать? – тихо, но в ушах закладывает.

Эти слова сами звучат подобно ударам, я вздрагиваю, в ушах шумит кровь, перед глазами пятна крови и звук ломающихся костей.

– Арина, ты пойми, я буду делать для тебя все – все, что в моих силах, чтоб уберечь и оградить от подобного. Это грязь и зло, она не должна касаться мою славную девочку. И не проси меня об этом больше никогда. Ты меня поняла, Арина?

В чем-то он прав, что я могу там увидеть – правду, в которую отказываюсь верить?

– Ты услышала, что я сказал?

Костя берет двумя пальцами мой подбородок, заставляет смотреть в глаза, они у него темно-карие, иногда черные, что становится не по себе.

– Да.

– И запомни, моя славная лисичка, я всегда знаю, что лучше для тебя, нужно только слушаться и быть хорошей девочкой. Мы договорились?

Так было потом часто, каждый мой протест гасился принятием его точки зрения и беспрекословным повиновением, от меня ждали именно этого. Но так было не всегда.

С тех самых пор не люблю и не выношу, когда на меня давят и приказывают, а еще манипулируют и прогибают. Мой юношеский бунт не пройдет никогда.

Возвращаюсь в настоящее, Тихон медленно отстраняется от меня, губы покалывает, на языке вкус крепкого кофе, полные легкие дыма и пряностей.

– Я не собачка и не выполняю приказы, – говорю тихо, уже без вызова, хочу, чтоб до него дошло, что он мне не хозяин, хоть и хозяин всего города.

– А я еще не приказываю.

Холодный тон, пальцы сжимают плечи, я его немного выбешиваю, это ожидаемо, но нужно отдать ему должное, он лишь раз пытался начать меня ломать, когда в участке грозил другими методами и общей камерой.

– Зачем я тебе? Ты ведь все узнал.

Глава 15

Покровский

– Так, сидишь на своей попке ровно и никуда не дергаешься, парни за тобой присматривают. Ты меня поняла? И чтоб без фокусов.

Алена плачет в трубку, разбираю лишь слова «бесчувственный» и «несправедливо». Ой, да вот вообще наплевать на мнение пусть хоть восемнадцатилетней, но соплячке, которая решила, что влюбилась.

Не слушаю дальше, отключаюсь, путь посидит в загородном доме, подышит свежим воздухом, ей будет полезно проветрить мозги и подумать о том, что дальше жить надо думая головой.

Арина рядом сидит молча, вроде бы смотрит в окно.

– Значит, у вас, Тихон Ильич, хобби такое – спасать девиц и сажать их в крепость под замок?

– Типа того.

– Интересный вы.

– Можно на «ты», вроде как я все татухи твои видел.

– Не все.

– Значит, еще не все.

Девушка смотрит на меня, в полумраке салона автомобиля у нее черные глаза, а я хочу ее снова поцеловать. Интересно, о чем она думает? О том, какой я взрослый дяденька, кретин или что совсем крышей поехал? Я бы сам о себе так думал.

– Сколько тебе лет?

– Совершеннолетняя, а тебе?

– Сорок два.

– Солидно.

– Сам в шоке. Пойдем, приехали.

Выйдя на улицу, Арина подняв голову, рассматривает высотку, тут моя городская квартира.

– Нам, конечно, на последний этаж?

– Нет, предпоследний. Вадим, в девять жду, проконтролируй парней, чтоб не лажанулись, как это у них бывает.

– Хорошо. И, Тихон Ильич, вы это, поаккуратнее с ней, не внушает она доверия, мутная.

– Спасибо, Вадим.

К черту, надо всех наказать, чтоб не лезли с советами. Арина хмыкнула, но сделала вид, что не слышала, пошла за мной через холл к лифту. По выражению ее лица можно понять, что она не понимает, зачем я тащу ее в свою квартиру, да я и сам понять не могу. Это сродни тому, что я нашел на улице бездомного котенка, он исцарапал руки, но все равно хочу напоить его молоком.

– Проходи, прямо кухня, слева ванная, правее по коридору комната.

Снимаю пальто, бросаю ключи в стеклянную вазу, прохожу в гостиную, отвечаю на звонок.

– Слушаю.

– Короче, дела не очень. Губернатор мутит свои дела, мы ему не указ и не закон, решил, что он сам справится с Саидом, а тому это все на руку, два клуба – это только начало, Макаров обещал ему полную протекцию. Того и гляди целоваться начнут, а губер примет ислам.

Савелий на ночь с плохими вестями, на заднем плане шум, звон посуды, женский смех, музыка.

– Ты уверен, что так все серьезно и его нельзя переубедить? Никто этого еще не пробовал и тем людям, что его здесь поставили, это может им не понравиться. Они сами в курсе всего, что намечается?

– Пока не знаю, сейчас ужинал с его помощником, он такой радостный, потирает руки, в глазах нули, и это не миллионы.

– Я сам с ним поговорю, договорись о встрече. Можно, конечно, прийти к нему и открыть дверь ногой, но у нас ведь не лихие времена.

– С ними иногда так и надо, ты слишком лояльный.

– А кто мне сегодня говорил на все закрыть глаза и со всем согласиться? Не ты ли, Сава?

– Я к тому, что иногда нужно быть гибким и не прогибать мир под себя. Ты с той шлюшкой? Да? Угадал? Она дерзкая, если тебе не даст, обещаю ее наказать.

Чуть повернув голову, наблюдаю, как Арина, сняв куртку и налив стакан воды, сидит за столом, рассматривает картину, что висит на стене. Копия Моне «Вечер в Венеции» – кто-то подарил, уже не помню.

– Я потом накажу тебя, все, отбой, сделай, что я сказал.

Расстегивая верхние пуговицы рубашки, закатываю рукава, достав из бара бутылку коньяка, прихватив два бокала, сажусь напротив, разливаю. У нее очень красивые волосы и кожа, а еще веснушки. И ресницы дрожат. Тонкая шея, выпирающие ключицы, и стебли роз с острыми кровавыми шипами опутывают руку.

– Ты ела что-нибудь?

– Слушай, это все прикольно, даже мило, ты привел меня в свой дом, спрашиваешь, голодна ли я, зачем такие сложности?

– Но ты ведь поехала.

– Я поехала, чтоб ты отстал.

Она нервничает, кусает губы, отворачивается, трет виски, снова смотрит на меня.

– Но я ведь не отстану.

– Я пойду. Мне нечего сказать, кроме того, что уже сказала. Я не представляю опасность для благополучия граждан этого города, я не совершаю никаких противоправных действий.

– Где твои документы?

– Украли. Да, вот так бывает, просто украли.

– Бар?

– Я там работаю, Виссарион взял без всего, посоветовал жилье, платит.

– Повезло, да?

– Да, мало встретишь добрых людей. Очень мало.

– Сейчас что-нибудь приготовлю, сам не ел целый день. Пельмени будешь?

Не хочу нагнетать и усложнять обстановку, пусть просто сидит рядом и сочиняет любые сказки, потом все проверю. Сто лет не варил пельмени, но тут разучиться сложно, хорошо в холодильнике они есть, а еще овощи, выкладываю все это на стол.

– Режь салат, потом договорим.

– Я не хочу.

– Хочешь.

– Тебя странно видеть с поварешкой, – Арина все-таки моет овощи, встав рядом, берет нож, режет огурец, я закидываю в кипящую воду пельмени.

– Меч был бы лучше, я помню, но я не рыцарь.

– Это заметно, ты похож на викинга.

– Даже так?

Удивленно смотрю на девушку, а ведь в школьные годы сам увлекался всеми эпосами и сказаниями о них. Это сейчас сериалы, фильмы, а тогда только твоя фантазия и книжка.

– Да, есть немного.

– Откуда такое впечатление?

– В детдоме в библиотеке книжка была… Вот черт!

Арина дергается, бросает нож, вдвоем смотрим, как кровь льется на разделочную доску. Сам беру ее руку, тяну под струю воды, а потом, зажав рану, смотрю в серо-голубые глаза девушки.

– Детский дом?

– Дай я сама, все нормально.

Не отпускаю, продолжая зажимать рану, у нее холодные пальцы, кусает губы, не смотрит в глаза, словно сказала что-то лишнее, а теперь жалеет. Пельмени кипят, а у нас немая сцена, я жду ответа, а она его не даст.

Глава 16

Арина

Я никогда так откровенно не целовалась с посторонним мужчиной, был только Костя. Первый, единственный, до скрежета зубов, до ломоты в костях, от разбитых надежд до поломанной судьбы. Моя разбитая иллюзия.

Поцелуи с другими парнями были, но это носило больше акт протеста под большим градусом алкоголя, их провоцировала я сама, они все знали, что меня нельзя трогать.

Меня даже опасно трогать. Хоть с табличкой ходи «Опасно для жизни». Никифоров всячески оберегал и давал понять всем, что его игрушку трогать нельзя, но мне многое сходило с рук. Все истерики, пьяные дебоши, разбитые машины, хамство.

Я так долго, сама того не понимая, пробовала разные методы, чтоб от него избавиться, но ничего не брало. Меня наказывали, иногда жестоко – нет, он не бил, не сажал на цепь, в квартире, конечно, запирал, но у него был другой метод моего контроля – Артем.

Такой же непутевый и поломанный, как и я, старший братец. Который решил, что враги все, закон не для него, он сам устанавливает свои правила.

Это был моральный прессинг, день за днем из года в год, я сама поняла это не сразу, но вырваться и донести до человека, что я вольна жить как хочу, уже невозможно.

Чувствую свою кровь на его языке, зарываюсь пальцами в волосы, непроизвольный стон, хочу быть ближе, прикрываю глаза и лечу на тарзанке с крутого обрыва.

Я знаю, как это. Я летала и не раз.

В ушах звенит, понимаю, что это телефон Тихона, только когда он отрывается от моих губ.

– Извини.

Но он не отходит, еще несколько секунд прижимается щекой к моему виску, а я совсем паршиво начинаю себя чувствовать. Я ведь хочу его использовать, напеть сказку о несчастной Красной Шапочке, что сбежала от Серого Волка, хотя, так оно и есть, но использовать людей в своих интересах не моя тема.

– Говори, только быстро.

Тихон отвечает, уходит в другую комнату, слезаю со стола, нужно чем-то себя занять, а то я чувствую себя семиклассницей на первом свидании. Пельмени, конечно, переварились, но раскладываю их по тарелкам, ищу приборы, кухня как новая, даже некоторые предметы с этикетками.

Сажусь на стул, вновь смотрю на копию Моне, трогаю губы пальцами, они все еще горят от поцелуя. «Вечер в Венеции» слишком размазан, его «Кувшинки» смотрелись бы здесь лучше.

Тихон ругается, голос жёсткий, требовательный, а мне хочется уйти, убежать из этой идеальной квартиры, где я чувствую себя как Моне – не на своем месте. Мне проще в баре с Виолой и Маратиком, среди публики, что пришла потусить и напиться. Там я среди своих, среди толпы, которая дает ложное ощущение того, что я не одинока.

– Извини, дела.

– Да, понимаю.

Тихон садится напротив, внимательно смотрит на меня, потом на свою тарелку, начинает, есть – так по-мужски, с голодом. У него, наверное, все так, берет жизнь большими кусками и все, что считает своим. Сильные пальцы, на кистях выпирают вены и жилы. Интересно, у него есть татуировки?

– Ешь давай, а то плохо станет, тебе надо питаться. Ты таблетки взяла?

Все-то он помнит.

– Да, в курсе.

– Мне надо будет отъехать на пару часов, ложись спать, здесь две спальни, выбери любую.

– Проблемы с принцессой?

– Нет, скорее с гоблинами.

Он так с аппетитом ест, что у самой заурчало в животе, салат получился простой, пельмени вкусные.

– Найдешь, где чай, кофе, в холодильнике вроде есть сок.

– Ты всех непонятных женщин приводишь к себе домой, или это специальная квартира?

– Ты первая, и это моя квартира, год живу.

– Год?

– Да, что тебя удивляет? Прихожу сюда ночевать, можно сказать, гостиница это моя личная. А ты вполне понятная женщина, анализы сдала, а дальше сама расскажешь, кто такая.

– Откуда уверенность?

Он нравится мне еще больше и тактику выбрал правильную: не давить на меня. Или я просто ищу везде подвох? Забавная рыжая деваха с прогрессирующей паранойей.

– Чуйка.

– М-м-м-м… часто помогает?

– Всегда. Тут где-то должна быть аптечка, найди пластырь, заклей палец.

– Хорошо, босс.

– Все, ушел.

Тихон быстро встал, вышел, услышала лишь звон ключей и хлопок двери. Снова посмотрела на Моне, нет, совсем она сюда не подходит. Несколько минут доедала пельмени, потом мыла посуду, а дальше изучала квартиру.

Три комнаты, кухня, гостиная, два санузла, один, видимо, хозяйский – с джакузи. Все выдержано, строго, даже можно сказать, по минимализму, серо-кофейно-графитовые тона, но достаточно светло и просторно, мне нравится.

Я часто еще в детдоме представляла, каком он будет мой дом. Мечтали с девчонками после отбоя, Катька Самохина хотела дворец, говорила, что ее отец точно олигарх и обязательно приедет и заберет ее. Все мы тогда об этом мечтали, но никто никого так и не забрал.

Не стала шарить по шкафам, вот это тоже не в моей привычке, выбрала комнату, что меньше. Стоя у окна, смотрела на мелкий падающий снег. А может, он меня не ищет, ждет, как сама нагуляюсь и вернусь, Артемке сидеть еще два года, за хорошее поведение его никто не выпустит, там им и не пахло.

Братишка нашел время сесть, хотя нет, Никифоров ему же и помог, нужно было найти козла отпущения, показательно устроить процесс, поставить галочку, мол, мы отлично работаем, получить премию. Но Самсон сам отправил его с партией, сам давал указания. А я потом орала на Костю как резаная, что это он, сука, во всем виноват, что это только из-за него наша жизнь полное дерьмо.

– Нет, милая моя девочка, это ты еще шикарно живешь, и все благодаря мне. А вот кто в дерьме, так ты вспомни свою подружку.

Я тогда хотела убить его в сотый раз, молотком по голове, чтоб слышать, как ломается череп, а не наши жизни.

Катька Самохина, наша непризнанная дочь олигарха, несколько лет сидела на самой поганой и дешевой дури. Хотела ведь красивой жизни, а влюбилась не в того – в барыгу, он-то ее и посадил на свой товар. А потом ее нашли за городом, по первому снегу, голую, искалеченную, мне Костя специально это показал, чтоб я осознала, как хорошо живу и как нам с братом повезло.