Посвящается моей сестре Лене,
которая после первой книги — «Случайный K-pop айдол» — посмотрела на меня так, будто я испортила ей отпуск, зиму и веру в литературу. Она сидела на диване, с пледом, мандарином и чашкой чая — и вдруг застыла, когда дочитала последнюю страницу. В её взгляде было всё: немой вопрос «Ты серьёзно?», укор, лёгкая обида и даже намёк на сестринское разочарование. И только потом, глубоко вздохнув, она сказала:
— Ну ладно. Хоть не убила никого в финале. Уже прогресс.
И вот — новая история. Новые героини. Новые эмоции. И новое обещание.
Лена, я знаю: ты ждала.
Ты не просила продолжения. Не писала гневных отзывов. Но я чувствовала — ты ждала. Ждала чего-то другого. Чего-то настоящего. Может, с каплей зрелости, может — с тенью романтики, но обязательно с той самой искренностью, которая делает книги живыми.
Ты всегда была самым честным критиком.
Ты не стелишь мягко. Не хвалишь ради приличия. Ты читаешь, морщишь лоб, откладываешь, возвращаешься. Потом идёшь на кухню, пьёшь чай — и только тогда говоришь своё финальное «ну…»
И я знаю: если после прочтения ты закроешь книгу и просто улыбнёшься — значит, я справилась.
Эта история — для тебя.
Для твоей иронии. Для твоей честности. Для твоих холодных анализов и тёплого сердца. Для всех тех моментов, когда ты говорила:
— Ну напиши уже что-то, где не будет героини-снежинки и айдола, который любит её за то, что она случайно уронила ему кофе.
Вот. Я написала.
Да, тут снова любовь.
Снова эмоции. Снова море, звёзды и чувства, которые кружат голову.
Но и жизнь здесь другая. И женщина — не девочка. И любовь — не спасение, а выбор. Осознанный. Сильный. Не идеальный, но настоящий.
Ты всегда говорила, что счастье — это не финал. Это — путь.
Ты права. Именно это я пыталась рассказать. Не о принце и не о свадьбе, не о том, как волшебным образом всё решается. А о том, как шаг за шагом, со страхом и верой, мы строим свою жизнь сами. Иногда устав, иногда спотыкаясь. Но с горящими глазами.
Потому что именно такие женщины, как ты, — вдохновляют.
Ты сильная. Ты мудрая. Ты с характером.
И ты всегда говорила:
— Пусть героиня сначала сама себя вытащит. А потом уже целуйтесь под звёздами.
Смотри — всё по твоим правилам.
Спасибо тебе.
За твою честность. За сарказм. За глаза, полные смысла. За то, что не даёшь расслабиться и писать «просто чтобы было».
Ты — мой фильтр. Мой лакмус. Мой редактор без диплома, но с правом финального слова.
И если после этой книги ты всё-таки скажешь:
«Ну ладно, мне понравилось» —
я расплачусь, но виду не подам.
С любовью,
и с неизменной верой, что семья — это лучшее, что может быть в жизни писателя,
твоя Яра Тёмная
P.S. Обещаю: на этот раз всё будет иначе.
Ну, или почти. ;)
Солнце, раскалённое до цвета расплавленного золота, медленно тонуло в песках за окном. С высоты 124-го этажа Бурдж-Халифа пустыня казалась бескрайним океаном, где волнами были барханы, а островами — редкие рощи финиковых пальм. Город внизу дышал жаром и стеклом, и даже небоскрёбы казались испуганными тенями под весом уходящего дня. Маша щёлкнула ручкой по краю стола, уставившись на экран. Последние цифры годового отчёта плясали перед глазами, сливаясь в абстрактный узор, где прибыли, убытки и показатели стали чем-то далеким и неосязаемым. Она потянулась за чашкой кофе, но губы коснулись лишь холодного фарфора. Всё как всегда: работа до поздней ночи, пустой офис, тишина, нарушаемая только гулом кондиционера.
— Мисс Волкова? — голос секретарши, хрупкой Эмили, прозвучал из динамика телефона, словно эхо другой жизни. — Мистер Джеймс ждёт вас в переговорной.
Она взглянула на часы. 19:48. «Опять совещание в нерабочее время», — мысленно вздохнула, поправляя прядь чёрных волос, выбившуюся из строгого пучка. Её пальцы были тонкие, с коротким, тщательно отполированным маникюром цвета лунного серебра. Зеркало в лифте отразило её образ: белоснежный блейзер, алые каблуки, подчёркивающие рослый стан, и лицо, которое коллеги называли «слишком холодным для тридцати пяти». «Спасибо маме за гены», — усмехнулась она про себя, вспоминая, как та же говорила: «Красота — это оружие. Но ты предпочла превратить его в щит».
Переговорная пахла кожей, древесиной и дорогим кофе. Джеймс Рид, глава азиатского филиала, сидел, развалившись в кресле, уставившись в ноутбук. Его рыжие волосы, давно не видевшие ножниц, контрастировали с идеально отглаженным костюмом. Он напоминал ей ирландского пирата, внезапно ставшего банкиром.
— Садитесь, Мария, — не отрываясь от экрана, сказал он. — Знаете, почему я вызвал вас в свой последний день в Дубае?
Она опустилась в кресло, стараясь не выдать дрожь в коленях. Сердце стучало слишком громко. Неужели провал сделки? Увольнение?
— Вы едете в Сеул, — наконец произнёс он. — Слияние с KimCo в тупике. Местные упёрлись, как верблюды в песчаную бурю. Ваша задача — либо спасти сделку, либо похоронить её. И свою карьеру заодно.
Гул кондиционера внезапно стал оглушительным. Маша сглотнула ком в горле, вспоминая, как два года назад он же говорил: «Дубай — ваш шанс начать всё с нуля». Теперь нуль снова маячил на горизонте, только теперь он был азиатским.
— Почему я? — спросила она ровным тоном, сжимая пальцы под столом.
— Потому что вы — лучшая. И потому что вы… — он замолчал, подбирая слово, — предсказуемы. Не станете совать нос в чужую культуру, как эти идиоты из HR.
Слово ударило, как плеть. Предсказуемость — приговор для женщины, мечтающей о том, чтобы однажды проснуться живой, настоящей, а не машиной успеха.
Она встала, молча кивнув.
— Когда вылет?
— Завтра. В 14:20. — Джеймс щёлкнул крышкой ноутбука. — И, Мария… — голос его стал тише, почти человечным, — не пытайтесь быть железной леди. В Азии это не работает. Там нужно быть... водой. Гибкой. Текучей.
Маша не ответила. Она ушла, оставив в кресле лишь лёгкий аромат жасмина и немое «брось всё».
Год назад. Память обрушилась, как песчаная буря.
Шампанское, смех, мерцание хрустальных люстр в отеле «Аль-Махра». Маша стояла у окна, наблюдая, как огни Дубая плавятся под вспышками фотоаппаратов. Платье Elie Saab, облегающее, как вторая кожа, стоило трёхмесячной зарплаты. Но оно того стоило — взгляды мужчин скользили по ней, как змеи по барханам.
— Signorina, вы одна? — итальянец с обворожительной улыбкой подошёл, держа два бокала. — Я — Лука.
Она позволила себе разговор. О нефти, курсе доллара, технологиях бурения. Его пальцы «случайно» коснулись её запястья.
— Вы… необычны, — прошептал он в лифте. — Как русский снег посреди пустыни.
Его губы нашли её шею, но в голове — только цифры. Графики. Сценарии презентации. Она отстранилась:
— Простите. Мне рано вставать.
— Dio mio! — засмеялся он, но в глазах — досада. — Вы прекрасны. Но как робот.
В номере она сорвала платье, оставив на полу алый след. Слишком похожий на рану. «Предсказуема», — эхом ударило в голове.
Аэропорт Дубая.
Финиковый десерт в прозрачной упаковке напоминал те, что мама клала ей в школу. «Ты выбрала карьеру вместо семьи», — сказала та два года назад, хлопнув дверью. С тех пор — только смс: «Жива?» — «Да».
— Ты уверена, что готова к Корее? — Халед, коллега из логистики, жевал кебаб, ухмыляясь. — Там любят… тишину. А ты — ураган в костюме.
— Я люблю вызовы, — бросила Маша, пряча в сумку русско-корейский разговорник. На обложке девушка в ханбоке улыбалась слишком широко, как будто её учили так улыбаться в какой-то корпоративной школе.
— Тогда держи. — Он сунул ей пакетик фиников. — Напоминание: даже пустыня может зацвести. Нужно только время и вода.
Самолёт взлетал. В иллюминаторе стеклянный город отступал, становился миражом. Она смотрела, не мигая. Где-то там осталась комната в «Бурдж-эль-Араб», недописанное письмо матери и голос, что когда-то тихо шептал: «Ты — просто человек».
— Спасибо, что выбрали Emirates, — голос стюардессы прозвучал как насмешка.
Впереди был Сеул — город, где даже дождь, говорят, падает в такт чужим сердцам. Где люди не смотрят в глаза, но слышат боль в молчании. Маша закрыла глаза, вдыхая аромат кофе, который предлагала улыбчивая стюардесса. Её ждал город, о котором она не знала почти ничего. Кроме одного: там всё начиналось заново.
Ливень хлестал по стеклянным стенам аэропорта Инчхон, превращая мир за окнами в акварельный размытый пейзаж. Маша прижала к груди сумку с потрёпанным русско-корейским разговорником, чувствуя, как влажный воздух пропитывает её смятую блузку. Духи «Шанель №5», смешавшись с запахом мокрого асфальта, напоминали ей о Дубае — там дождь был редким гостем, почти мистикой, а здесь он лил как из ведра, будто сама природа встретила её насмешкой.
Очередь на такси растянулась змеёй под навесом. В Дубае таксисты хватали пассажиров ещё на подходе к терминалу, громко торгуясь и жестикулируя. Здесь же люди стояли идеально ровно, молча, словно части огромного механизма. Даже дети не плакали — только тихо копошились в колясках, укутанные в прозрачные дождевики. Маша поправила каблук, впившийся в мокрый пол, и услышала, как соседка-кореянка шепчет в телефон: «Чогае… Чогае…». Звучало как заклинание.
— Next! — крикнул диспетчер, и Маша шагнула к машине.
Водитель, пожилой мужчина в белых перчатках, взглянул на её бумажку с адресом и покачал головой:
— No Korean. No go. — Он ткнул пальцем в иероглифы, будто они были шифром.
— Но это же отель предоставил адрес! — Маша повысила голос, чувствуя, как дрожь от холода переходит в гнев.
— No Korean, — повторил он, указывая на следующего пассажира.
Дождь хлестал по лицу, когда её оттеснили в сторону. Она прислонилась к стене, пытаясь укрыться под козырьком, и вдруг услышала смех — звонкий, как колокольчик.
— Эй, ты новенькая? — Девушка в оверсайз-худи с капюшоном, на котором красовался мультяшный покемон, протянула ей зонт. — Ты же промокнешь в хлам!
Маша растерянно кивнула. Девушка говорила на ломаном английском, но с такой энергией, будто каждое слово подпрыгивало.
— Я Юри! Ты в Каннам? Я тоже туда. Поедем вместе! — Она схватила Машину сумку и помахала водителю следующего такси: «Аджосси, Чамшыйо!»
В машине пахло сосновым освежителем и влажным плюшем сидений. Юри болтала без остановки, размахивая руками:
— Ты из России? О, как в дорамах! Снег, медведи, водка! Я учу дизайн — хочу делать одежду, которая смешивает ханбок и streetwear. О, смотри! — Она ткнула пальцем в окно, где за струями дождя мерцали неоновые вывески. — Это наш район. Здесь всё: бьюти-клиники, кофе-шопы, ночные клубы… и миллион людей, которые делают вид, что не спешат.
Квартира оказалась студией на 32-м этаже: стеклянные стены, минималистичная мебель цвета бетона и гигантский свиток с иероглифом, висящий над кроватью.
— Это «Ин Нэ», — Юри скорчила серьёзную мину, изображая учителя. — Терпение. Хозяин оставил — наверное, знал, что сюда приедет иностранец. — Она прыгнула на диван, сбив подушку. — Ты хансик пробовала? Нет? Завтра научу! Настоящий кимчи, не то, что в ваших русских магазинах!
Ночь пришла незаметно. Маша стояла у окна, наблюдая, как город превращается в гигантскую световую паутину. В Дубае небоскрёбы сверкали как бриллианты, подчёркивая роскошь. Здесь же огни были приглушёнными, словно стыдливыми. Она прикоснулась к стеклу, оставив отпечаток пальца на холодной поверхности.
«Дубай был золотой клеткой. А здесь… даже клетки нет. Просто лабиринт, где за каждым поворотом — новое „нет“», — подумала она, вспоминая водителя такси.
Утро встретило её солнцем, пробивавшимся сквозь смог. Маша надела красное пальто — подарок от бывшего босса в Дубае. «Цвет власти», — говорил он. В зеркале она выглядела как маковый цветок в поле серых костюмов.
Офис KimCo располагался в здании, напоминавшем гигантский кристалл. Лифт довёз её до 20-го этажа, где секретарша в чёрном жакете и юбке-карандаше подняла на неё глаза, словно увидела привидение.
— Ким Мин Хо-директор님 ожидает вас, — произнесла она натянуто-вежливым тоном, будто каждое слово резало ей язык.
По коридору, устланному беззвучными коврами, Машу провожали взгляды сотрудников. Все — в чёрном, сером, бежевом. Её алое пальто горело, как сигнальная ракета.
— Погао… — прошептала кто-то за спиной.
Маша обернулась, но лица вокруг мгновенно опустились к мониторам. Позже Юри объяснит, смеясь: «Погао — это попугай. Ты яркая, громкая, чужая. Но это комплимент… вроде бы».
Дверь в кабинет Мин Хо открылась без стука. Он сидел за столом из тёмного дерева, не поднимая глаз от бумаг.
— Вы опоздали на семь минут, — сказал он по-английски. Его голос звучал как скольжение льда по стеклу.
— Извините. Я… — Маша запнулась, чувствуя, как краснеет.
— В Корее время — это уважение. Надеюсь, вы научитесь его ценить.
Она сжала пальцы, пряча дрожь. В Дубае за опоздание штрафовали. Здесь же штрафовали взглядом.
«Лабиринт», — подумала она, глядя, как солнце из окна выхватывает иероглиф на стене: «Ин Нэ».
Терпение.