Моя плохая девочка

= 1 =

— Май…Май, остановись…не здесь, — Дашка не ко времени ломается.

Она не неженка и вряд ли оскорбилась за то, что я её по нижним девяносто сантиметрам шлёпнул. Корчить моралистку, будучи немного замужем за компаньоном отца, после того, что она вытворяла и позволяла, ну-у…

— Какая, мать его, в Европу разница где? Ты зачем ко мне салон пришла? — напрямую бабахаю вопрос, пока она пытается свести спереди разодранный ажурный корсет.

Не здесь?!

Милфа нацепила всё лучшее сразу. Притащилась тайком от мужа, чтобы…

Естественно, поломаться.

— Ты не в настроении сегодня. Не злись, я…Май…хочешь, сделаю, как ты любишь, — плотоядно облизывается. Встаёт на колени со взглядом голодной кошки, уставившись на мой торс. Многоточия выстукивает маникюром, подбираясь к застёгнутой ширинке, — Май…Май…, — начинает с придыханием моё имя строчить.

Только хочу рявкнуть, чтобы не тормозила, раз торопится.

— Май? Ау! — неожиданно дерзко, без заискивающих нот. Голос грудной. С насыщенной хрипотцой. Звучит за ширмой.

Дашку сносит в припадке ужаса, что нас могут застукать. Глаза чуть из орбит не лезут, пока она меня кистями крест-накрест умоляет разрулить ситуэйшен без последствий.

Набрасываю на тело футболку. Выхожу , утягивая за собой ширму, чтобы Дашку не было видно.

Мотаю головой, растряхивая калейдоскоп картинок. Я увлёкся, а напротив меня. Наваждение какое-то…

Влетевшая в мастерскую девица олицетворяет собой клубную вечеринку. Диодные лампочки на стене, вот в принципе и всё освещение. А эта вспышка, как неон или светоотражающий блеск посреди тёмной комнаты.

— Видишь здесь ещё кого-то? — бровями веду вверх, напрямую указывая на глупость заданного вопроса.

Осматриваю несущую в себе праздник, но они меня тоже в последнее время раздражают.

Вызывающе. Не вульгарно. Ярко.

Она раздражает присутствием зрительный нерв. Бесцеремонная. Ворвалась без стука. Приглашения ей также не выдавали.

Не люблю таких. Нескромных. В том плане, что каблуком вышибают любую дверь.

— Вижу январскую стужу. Мая позови, с ним хочу разговаривать.

Много хочешь, мало получишь.

Губы у неё сочные. Улыбка манящая. Привлекает значительно больше, чем мне бы хотелось.

— Именно поэтому ты проигнорировала табличку «закрыто», — закладываю обе руки за шею, разминая застоявшуюся кровь. Кулаком затыкаю себе рот, чтобы прямым тестом не послать на восклицательное Х особу без царя в голове.

Опасно приближается к ширме. Вглядывается сквозь непроницаемую ткань пристально. Стараюсь не дрогнуть мускулом на лице и не выдать ни сантиметра напряжения.

Что ты за…Отойди, иначе Дашка задохнётся, и так замерла как изваяние, не издавая ни шороха.

Сажусь за стол, с отсылкой, что наброски захватывают всё внимание. На её присутствие чхать я хотел.

Она не уходит, наоборот, незваная гостья проходится по салону, чувствую себя вполне комфортно. Без спроса листает портфолио. Трогает всё, что ей вздумается.

— Сделай мне тату. Я за этим пришла.

Красивая?

Возможно, но раздражает больше, чем вызывает интерес. Почему-то сравниваю её с рыбой фугой и, обладая интуицией, сразу распознаю. При неверном обращении толкнёт нечто ядовитое.

Сразу всего хорошего.

Она мне не нравится.

— Кому попало не делаю, — грубо ей отбиваю.

— Кому попало не делай. А мне сделаешь. Ты точно мастер? Где все твои татуировки, чтоб показать талант лицом? — разглядывая увлечённо теперь уже меня, заявляет совсем нагло.

Вообще-то, есть на мне тату. В интимной области.

— Я лучший мастер, поэтому на мне их нет, потому что лучше меня никто не сделает. Дверь прямо за тобой и, иди портить шкурку к другому. Я не возьмусь.

Нарушительница спокойствия удручённо вздыхает. Запоминающийся овал лица. Нос фактурный с изящно раздутыми крыльями и тонким золотым колечком. Пирсинг на губе. Верхняя пухлее нижней, а нижняя едва приметно выпячена и надута.

Я не собираюсь её рисовать. Художественная техника даёт о себе знать. Подмечаю детали во внешности, невидимые обычному глазу.

Смотрю холодно, а обычно леденящий взгляд всех отпугивает и отбивает желание сближаться. Всех без исключения.

Она улыбается, как будто её что-то насмешило. Слишком призывно и заразительно улыбается. Хочется испортить ей настроение так же, как она испортила его мне, своим внезапным визитом.

Надо же, волосы выкрашены в цвет Барби. Усреднённая фуксия. По своему профилю очень хорошо разбираюсь в оттенках.

Ей идёт, но раздражает, теперь уже сетчатку. Так и хочется сморгнуть, а потом потревожившая меня фуга исчезнет.

— У тебя встаёт…умм…вдохновение, только когда упрашивают? Я могу, если без этого никак, — плюхается передо мной на стол, обрушив аромат имбиря и ванильного зефира.

= 2 =

С проявлением худших сторон адского характера не поспоришь. Мало того, что я из-за паршивой обстановки дома, постоянно пребываю не в духе. Ещё и…

Тачку угнали.

«Май Айсенберг» Логотип на номере ничего несчастному не сказал?

Тогда сочувствую.

Дашка зудит над плечом, как её колотит от страха, что нас могли спалить и её ревнивый муженёк нас обоих бы приставил к стенке, затем расстрелял из коллекционной винтовки с оптическим прицелом.

За ним не заржавеет, но риск тем и хорош. Без него адреналин не вырабатывается. Кровь застаивается и начинаешь тупо скучать.

В молчаливом гневе таращусь на пожираемую темнотой тачку и две ленивых полосы от фар. Я могу позвонить ментам и заявить, что её бесцеремонно угнали. Увели почти из-под носа.

Но выцеплю и сам накажу. Противоугонный трекер в телефоне досконально показывает маршрут злоумышленника. В багажнике болтаются две сумки с пятью миллионами несгораемой валюты. Серьёзные дяденьки не обрадуются исчезновению настолько крупной суммы.

Надо искать другие колёса. Дашкин розовый Бугатти Веерон слишком приметный. И она, одна такая в городе.

Трезвоню Соломону, покривившись от его голосового вступления

«Очень приятно Царь. Если вы, копия моделей с показа Живанши, оставьте сообщение, я перезвоню. Если нет, идите нахОй и не звоните больше».

— Май, что происходит? Мне страшно. Гордей нас в асфальт закатает, если узнает, — Дашка хнычет и накручивает нервы.

Её — да. Меня отец пожурит и на рубль посадит. Как же прекрасно иметь независимый доход. Желательно не встрять при этом на счётчик. Не верну деньги и машину – встряну, и разборки с рогатым мужем покажутся детским баловством.

— Я разговариваю по телефону, — пятый гудок пошёл, а Соломон не отвечает, — Едь домой и жахни два фужера успокоительного.

— Май! — зовёт настырно, когда я отхожу, чтобы избавиться от причитаний.

Голова без того перегружена. Дашка вместо того, чтобы насосом откачивать из меня накопленный стресс, его добавляет.

— Последний раз повторяю. Уезжай или сам Гордею выложу, как и с кем ты расслабляешься, — агрессирую на неё и вякнувшему в трубку Соломону перепадает, — Где тебя, мать твою, бесы таскают?! Машину свою гони к салону, она мне нужна. Срочно! — не повышая тона, но без апелляции к действиям давлю.

Отключаюсь, выслушав невнятное бормотание "понял" и "приеду через десять минут".

Помирать под музыку мне ещё не приходилось. Пульс бомбит под своды черепа тяжёлым аккордом. Дашка глазеет угрюмо, облокотившись на распахнутую дверцу. Задницу манерно отклячила, надеясь, что поведусь и приползу извиняться за грубость.

— Ты пошутил? Ты про Гордея пошутил, я надеюсь? Май, я не девчонка, у которой молоко на губах не обсохло. Их посылай, угрожай, а я…Могу, и сама мужа на тебя натравить, — милфа рявкает, властным тоном, призывая к ноге. Бесится, что не владеет ситуацией и мной.

И я тоже могу.

— Напомнить кто, к кому первый в трусы полез? Меня устраивает с тобой трахаться, будешь возникать и это очень скоро изменится, — меня попросту уже достало, что она претендует на большее, чем спонтанный перепих в укромном уголке.

На выставках, например, которые так любит организовывать моя мачеха. Дашка тащится от грубости и не променяет, а в моём случае её место может занять любая.

Гонимый блядюшник.

Психует, отбрасывая с плеча на плечо пышную копну светлых волос, потом, видимо, умная Даша берёт верх над красивой. Не затевает бесполезный скандал.

С сексом нас обломали. Оба неудовлетворены, но не загибать же её через капот и восполнять необходимую дозу положительных эмоций.

Не будь Соломон пунктуальным, так бы я и сделал.

Дашка сваливает. Оскаливаюсь мрачно, на её показательный разгон с заносом. Намерено скорость со старта набирает, чтобы пылью меня обдать.

Меня это не трогает. Я в ресурсе и на другом сосредоточен.

Правда ли неправда, но не совпадение. Ключи пропали после ухода розовой пантеры. Фуга — мистик. Откуда она вообще взялась? Ко мне бить татуировки ходят только по знакомству. Это хобби и не пересекается с основной деятельностью.

Она в близкий круг не вписывается. Никогда не видел и знать не знаю кто такая.

Отслеживаю, куда направляется машина. Странноватый вираж на угнанной тачке по центру города кататься.

Рустам Цара подъезжает за минуту до отведённых ему десяти. Вычитал где-то на просторах необъятного интернета, что их фамилия приближенно относится к царю, отсюда и понеслась.

Из салона вываливается в трусах и домашних шлёпанцах. Торопился родной и не тратил секунды.

— К чему такая срочность, айсберг? — цедит с подозрительно ослепительной ухмылкой.

— Мою угнали, — перехватываю брошенный брелок с ключами на лету.

— Что делать собираешься? — без особого энтузиазма интересуется. Чертит сложенными пальцами в воздухе крест, осеняя тяжелый путь смельчака.

= 3 =

— Совсем отбитая? — наводящий вопрос от меня задан пока что спокойно. Встречен с небывало дерзким похеризмом на лице.

Пантера продолжает облизывать пломбир, покручивая вафельный рожок. Забурлившая кровь у меня скоро носом пойдет от подобных нахальных выходок.

Я айсберг. Глыба льда. Напорешься разок и пойдёшь ко дну. Но этой пофешую устрашающие гримасы. Лыбится стерва, словно бронированная, и от неё рикошетом отлетают свирепые взгляды.

С ноги выносит пропаганду убить её морально. Хочется применить силу. Хочется её за шкирку встряхнуть, чтобы перестала таращиться, а забилась в испуге.

Девчонка с башкой не дружит совсем. Развалилась на капоте, будто ей шезлонг. Поддевает двумя пальцами запечатанную упаковку мороженого и швыряет в меня.

По инерции ловлю.

— Мороженку захотелось. Сильно. Пешком далеко идти, а…, — недоговорив, кивает на пломбир, который я в пальцах плавлю и сминаю, — Растает же. Ешь. Айс-крем… ммм…вкуснятина, — промурлыкав, облизывает сливочные усы.

Айс и крем?

Фуга с намёком пропела. Откуда она… про тату могла узнать, если мы не трахались. А мы не трахались. Я её не видел никогда, до этого дня.

Поплатится же. С другой планеты, что ли, и не понимает, на кого нарывается. Наша семья, если её так можно назвать, известна в широких кругах. Я в узких.

Перевожу взгляд на вытянутые ноги. Скрещённые лодыжки и, чёрт её дери, нахожу привлекательными. А это минус, потому что трепать эту бешеную хочется чуть меньше. Но всё равно сильно.

В раздражении плечами вожу, спуская затёкший ком напряжения под лопатки. Подхожу, сдёргивая с вытянутого пальца брелок. Открываю багажный отсек с пульта.

И сумки с деньгами там не наблюдаю.

— Где, твою мать?! — поворачиваюсь к фуге.

Любительница поиграть с огнём, сочувственно цокает, пристроившись за спиной.

— Потерял что-то? А давай вместе поищем, — потягивается, возводя руки к тёмному небу, — Вызовем полицию и напишем заявление о краже. Только я ничего подтвердить не смогу, потому что ничего не видела, — карикатурно делает глаза взволнованными и ангельскими.

Втягиваю носом воздух, наступая до тех пор, пока фуга задницей не врезается в дверцу.

— У тупой розовой пантеры короткий век. Я спрашиваю, где сумка? — пока что аккуратно кладу пальцы ей на шею.

Бесстрашие не самая выгодная тактика, когда тебя взяли за горло. Убить не убью и даже не покалечу, но припугну — мало не покажется. Во сне начнёт вздрагивать и подрываться с криком.

— А у похотливого кобеля хламидиоз. Понятия не имею, о чём ты, — выдаёт гадина насмешливо.

— Ты кто, вообще, такая? — прощупываю пульсирующую вену и разрываюсь противоречивым.

Пережать отраву, которая по-любому у фуги вместо крови течёт или зубы вонзить до боли. Мой пульс хреначит выше положенной нормы, настолько она из себя выводит. Доступно такое немногим. А эта аварийная аномалия с лёгкостью из равновесия выбила.

****

Хорошие мои знакомлю вас с книгами литмоба “Мой первый”

Новая история

от Натали Эклер

“Правильная девочка” https://litnet.com/shrt/CJPY

= 4=

— Карма на твою голову, — выставляет когтистую лапку, угрожая шрамировать острым маникюром мне лицо.

Отклоняюсь, пока её несравненное бешенство не передалось воздушно-капельным путём.

— Я бы сказал чума. Не отдашь сумку, тогда бойся меня, девочка. Буду приходить даже во снах и мучить, — стреляю в неё противотанковой репликой. Холостые не берут. Абсолютно не реагирует и не поддаётся устрашению. Внушению…такая…только под гипнозом и то не уверен, что подействует.

Член выбивается из общей массы возненавидевших фугу органов. Наливается, дёргается в паху, тяжелеет. Пантера выкручивает свободную руку, показательно мне перед носом трясёт подтаявший пломбир. Роняет на футболку капли, затем скрещивает влажный и розовый язык с мороженым. Кончиком собирает молочную гущу. Губы держит вытянутыми, как будто…

Не интересно. Отсекаю полетевшее воображение.

Засмотревшись, как она смакует холодный десерт, затем глотает со вкусным удовольствием во взгляде, теряю бдительность. За оплошность получаю толчок пломбира на грудь.

Колено она мне в ширинку направляет и прицеливается. Нейтрализую опасность, испытать болевой шок от удара по яйцам. Толкаю бедро ей между ног, фактически усаживая верхом.

Сука. Она просто сука.

Старается, размазывая на моей чёрной футболке липкую гадость.

Выводит два расплывшихся глаза и улыбку. И она восторге от "художества".

— Кошелёк или жизнь? — призывает голосом демонессы, воткнув мне в кадык рожок.

Вырубает то самое ощущение, когда хочется её расстрелять. Делаю это глазами за неимением под рукой оружия. Переменным и нестабильным током рассекает.

— Гадюка! — цежу, чуть не сломав челюсть, клацнув ею в миллиметре от губ, сведённых в притворном сожалении, — Тебя из какого свихнутого серпентария на прогулку выпустили? — сжимаю её плечи, уже не контролируя себя. Поломаю на хрен, но в итоге трясу и так надеюсь, дух из неё вытрясти.

Не зачёт тебе, айсберг. Испытание на прочность нервов я не прошёл. Возвращаюсь к себе прежнему, когда баллоны с ядовитым газом подрывает в башке.

— Полегче, парниша, — не дрожит ведь пантера ни в голосе, ни кожей. Смотрит на меня как грёбаная королева, не менее грёбаного абсурда, — …грозит тебе сундук мертвеца, — воинственно крикнув, чикает остатками пломбира, чертя уже у меня на шее молочный порез.

Всего уделала в липкое. Отпихиваю фугу от себя, потому что в сущность мою не адеквата наваливает метром выше затылка.

Уничтожить её и стереть в порошок, потом в реке растворить, чтобы даже мокрого места не осталось. Про трахнуть я молчу. Это произойдет только через мой труп.

— Чтобы через час сумка была у меня. Иначе тебе кранты, и ад покажется увеселительным аттракционом, — что характерно я при любом развитии устрою ей увлекательный экскурс. Для начала узнаю́ кто и чем дышит, потом фугу ждут крылатые качели без страховочных ремней.

Кто за что боролся, как говорится.

Пантера в метре от меня распускает молнию на комбинезоне. Стряхивает лямки. Никаких прогнозов, что её тараканы курят, чтобы вытворять такое.

— Вот здесь татуировку хочу, только с рисунком не определилась, — остаётся в спортивном лифчике, указывая на края рёбер.

Картинка мне идёт отчётливая. Всю её матом расписать. Этажей в сто.

Но и на этом розовая пантера не останавливается, раздеваясь до трусов. Изучаю аномальный объект дотошно. Выискиваю слабые стороны, чтобы за них ухватиться и размотать. На первом этапе самооценку. И нет их. Грудь, задница и ноги относятся скорее к достоинствам, чем к недостаткам. Поэтому фуга не стесняется снимать одежду, понимает, знает и уверена в своей неотразимости.

К желанию прихватить её за шею и кроме того, что она вызывает яростный порыв удушить, примешивается иное.

Она мне не нравится.

Она бесит.

Раздражает. Рушит мой мир.

Надвигаюсь, грозя свирепым оскалом, чтобы раздавить. Небезопасно ночью и один на один раздеваться перед малознакомым человеком.

Пантера с хохотом отступает. Пятится до дощатого мостика, подманивая за собой пальцем. Пляж находится чуть левее. В этой части реки никто не купается, больше для прогулочных катеров.

Поклясться могу, что вижу, как вспыхивают искры разожжённых углей в глазах этой оторвы. Оборачивается ко мне спиной, мелькнув не секунду впадинами над ягодицами. Складывает руки в лодочку над головой и прыгает с трамплина, сверкнув босыми пятками в темноте.

У нас с открытыми водоёмами отношения…сильнее, чем натянутые.

За ней в воду я не полезу.

Иду к машине. Вытряхиваю женскую сумочку в поисках паспорта. Нахожу телефон и забираю себе. Ставлю тачку Соломона на сигналку, а уезжаю на своей, вместе со шмотками чокнутой пантеры.

___________________________________

Новая история литмоба “Мой первый”

от Натали Рик

“ Френдзона”

https://litnet.com/shrt/mRME

= 5 =

Заканчиваю наносить макияж для фотосессии на постеры девчонкам из театральной труппы. Складываю в кейс тюбики и палетки с тенями. Всегда ношу свои, чтобы не случился конфузец. Мало ли, как поведёт себя неопознанная марка косметики. Моя уже проверена, и я привыкла полагаться только на саму себя. Курсы визажистов были не ахти, но в талантливых руках и бесполезная палка выстрелит.

И нескромно считаю себя непревзойдённым мастером. Актрисы из-под моей кисти ушли суперстар, а так они обычные.

— Ириш, подожди, — окрикивает позади их продюсер. Ничо такой, если не подпускать его близко, но старпер и его сальный взгляд растекается по моим голым ногам и открытому сарафану, как масло на обжаренном тосте, — Я тебе всё утро не могу дозвониться, — Марат Сурженович о-о-очень уверенно берёт меня за талию. Практически лапая за задницу.

За такое обращение можно и по мохнатой роже выхватить. Нащупываю позади себя на столике банку рассыпчатой пудры. И пока он меня конкретно не зажал и не приступил к харассменту.

С размаху пуляю слоновой костью. Жаль, что название тона пудры не соответствует тяжести. Бородатая мумия всего-то моргает, а так хотелось, чтоб женатое недоразумение пришибло. Достал он. Тискать по углам, под юбку лезть и коситься в вырез, когда наклоняюсь. Достал и обнаглел.

Но настал момент, когда кладу на его конец – конец. Деньги заплатили, и можно больше не церемониться с облезлым папиком.

— Не для таких моя ягодка цветёт и пахнет, козлина! — досыпаю ругательств на его частично седую бестолковую голову.

Зарядить коленом по непристойным органам – это верняк, как тактика обезвреживания. Суреновича сгибает пополам, а я получаю возможность выскользнуть.

— Ах, ты стерлядь! — голосит и подвывает, сгребая в горсть подбитый скворечник.

Останется без детей так ему и надо. Вот тебе и человек, связанный с искусством. Ругается мне вслед, как последний алкаш под мостом, когда ему вместо подачки на опохмел послали искать работу.

— Умойся, леший, — снимаю сумку с вешалки, выговаривая Марату Дебиловичу со всем присущим ехидством.

Он по молодости только болотных чудищ и играл, потому что ни харизмы, ни дикции. Не его это совсем.

Бесят меня такие ничтожества, которые считают: если девушка одевается стильно, броско и умеренно откровенно, то непременно ищет приключений на свою опу. Им не понять, что для себя любимой она старается. Преклоняюсь перед Коко Шанель и её аффирмации, просто пальчики оближешь.

"Не всякая женщина рождается красивой, но, если она не стала такой тридцати годам — она просто глупа".

Но сегодня воспользуюсь другим её высказыванием.

"Чем хуже у девушки дела, тем лучше она должна выглядеть"

Дела у меня попортились из-за Мая Айсенберга. Он просто обязан был кинуться за мной в речку, после я бы от него отделалась и увела его машину, оставив хрустеть квадратной челюстью.

Таких, как он безбожников наказывают. Испорченный самодур, возомнивший, что у него на пальце кольцо всевластия.

У него сознание чипировано негативом и верховодит лишь одна функция – быть негодяем. Таких, как Май Айсенберг исправляют методом от противного. Пусть внешне он похож на идола, но то, что представляет из себя его суть МНЕ НЕ НРАВИТСЯ.

Он мне не нравится.

Нормально вообще так поступать?!

У этого недольва отсутствуют всякие рамки и познания о личных границах. Женская сумочка – это как пещера сокровищ Али-бабы. В неё нельзя влезть без разрешения. Нельзя утащить телефон, в котором, можно сказать, помещена вся моя реальность.

Теперь я встряла на покупку нового девайса.

Кто так делает? Из уважающих чужое личное пространство — никто.

Он не полез за мной в воду, зато нашёл в себе смелость засунуть свои липкие лапы в святая святых. Разве может непредсказуемый Май быть хорошим?

Неет.

Он обломал мне все планы. Заставил пупырышками на коже и зудом почувствовать нависшую угрозу. Вынудил метаться, потому что я не знаю, каких дальнейших действий от него ожидать.

Чуть поёжившись, выбегаю на крыльцо. Между лопатками гуляет неприятный морозец. Я умею за себя постоять. Не собираюсь ходить и оглядываться, а не дышит ли он мне в затылок, планируя отомстить пакостью на акт справедливого наказания.

Такси приходится ловить голосованием, как в старые времена. Внимательно присмотревшись к машине с шашечками и к тому, что водитель высаживает пассажиров. Перехватываю машину.

Всего-то. Придаю телу ускорение и плюхаюсь на заднее сиденье.

— Поехали, — выдыхаю, запыхавшись от быстрой ходьбы.

— У меня так-то заказ, — водитель славянской наружности пялится на меня как явление призрака умершей бабушки.

— Чаевых докину, ну! Трогай! — бросаю плюшку, от которой он не в силах отказаться.

Было бы у меня столько денег, сколько упаковано в сумке этого редкостного отморозка Мая. Вздыхаю, потому что мне их предстоит заработать своим трудом и красивыми ручками.

А эти...

= 6 =

Вчерашняя полуночная эскапада имеет гораздо больше последствий, чем я рассчитывала. Искупавшись в холодной речке, мне пришлось полуголой добираться домой к сестре и её мужу. К ним было ближе, чем возвращаться через весь город на съёмную квартиру.

Макар, между прочим, красавчик и не сдал меня вчера Василисе, но он не котик и всыплет самых горячих на раздачу за явление в виде утопленницы. Мокрая, с синими губами... зрелище отпадное.

А всё, из-за кого?

Мая, чтоб его, Айсенберга.

Айсберг он мне-то пусть не рассказывает. Король удавов — вот кто он, но на мне всякие такие штуки ломаются, когда жёстким взглядом пытаются прижать к полу, всегда даю отпор. Потому что нефиг безлимитным тестостероном разбрасываться.

За свои поступки надо платить. И Май заплатит.

Я заставлю его проглотить чувство собственного достоинства, а оно у него непомерно завышено. Подавится, так его проблемы, думать надо, прежде чем топтаться по человеку. Мы девочки нежные, но все наши слёзы становятся камнями. Ими я и собираюсь закидать испорченного эгоиста.

Осталось только, с эмоциями справится. Вчера я убедилась, что от них один лишь вред. Поясню, что купаться практически голышом не входило в изначальные планы.

Мёрзнуть. Шугаться темноты. Бежать как оборванка и проситься на ночлег к мирным жителям совсем не комильфо. Ещё выслушать нравоучения, не чувствуя за собой вины – сильно бесячее мероприятие.

Качая на качельке девятимесячного племянника, учу его показывать язык. Дружелюбный жест с выкатыванием среднего пальца мы освоим позже, пока останавливаюсь на лайтовой демонстрации раздражения.

Степушка грозит мне пухлым пальчиком. Довершая выразительным возгласом — ай-яй-яй! и а-та-та!

— И ты туда же, — вздыхаю, дёрнувшись плечами.

— Дай-дай, — требует Стёпка, работая кулачком и нацелив глазёнки на тарелку намытой клубники.

Проворонила я, как он стрескал уже пятую, а шестую растёр по ножкам.

Вытаскиваю клубничного пупсика из качелей, чтобы отмыть и отпросить на прогулку. В городском саду шоу мыльных пузырей, но не уверена, что после вчерашнего происшествия любимого племяшика доверят мне на попечение.

И я готова сражаться за свой бриллиантовый лучик. Обожаю Стёпку безгранично. Он пахнет детством и живчик и радуется всяким фокусам, которые я показываю. И вообще, за любой кипиш кроме голодовки.

Тяжёленький бутузик. Руки отрываются, пока несу его в дом, но своя ноша мне не тянет. Позволяю испачкать себе лицо и сарафан в ягодном соке. Он лакомится сам и кормит огрызками меня.

Кормилец мой. Стакан воды точно принесёт в старости.

Не проходя в кухню, отмываемся и застирываю пятна. Высохнет на мне, на улице жарища.

Когда выходим, подумываю по-тихому испариться и не мешать целующимся Ромашке и Резнику. Я за них, конечно, рада и от всего сердца, но сколько можно тискаться.

"Молодожёны" , блин. У кого-то медовый месяц, а у них медовая жизнь.

Я без телефона. В сообщениях предупредить не получится. Вася моя – беспокойная душа, поставит всю округу на уши. Макар отберёт ключи от квартиры, и я вынужденно вернусь к родителям. К хорошему быстро привыкаешь. Я привыкла за год жить одна и никого не стеснять, и не тревожить.

Прогулка с родной тётушкой не киднеппинг, но всё же…

— Мы уходим. Вернёмся вечером. Сначала погуляем в парке, потом проведаем бабушку и дедушку, — кричу из коридора, надевая Стёпке сандалии на липучках.

Ой… боюсь …боюсь.

Самый лучший в нашем городе тренер по боевому самбо, появляется и выглядит внушительно строгим. Оно мне понятно, когда касается сына. К Макару толпы мамашек ходят, упрашивая позаниматься с малышнёй и не только…Он у нас секси-шмекси чувак. А ещё кого угодно порвёт, если поплакаться хорошенько. Мне пока без надобности, но кто знает, что дальше…

— Памперсы, вода, мозги? Всё на месте? — подкалывает меня, обмениваясь с детёнышем сугубо-отцовскими гримасами.

Инстинкт зверя в крови. Резник меня за любую царапину пришибёт, но я этого не допущу.

— Полный комплект, — огрызаюсь в мягкой форме.

Проверяю всё перечисленное, копошась в голубом рюкзаке с барашками и облачками. Бутербродам в контейнере мне на перекус, даже не удивляюсь. У Василисы всё под контролем.

— Угу, вчера я не получил внятного объяснения, где ты таскалась.

— Не начинай. Сказала же, проиграла спор и, телефон в речке утопила. Пришла к сестре за помощью, а вы…, — развожу руками, корча оскорбленную невинность.

Резника не проймёшь. Он железобетонный.

— А я пиздюль всыплю. Отец, если узнает, добавит, — усмехается недобро.

И...сказанному верить...всыплет.

— Ты ему не скажешь. Ты душка. А я кошка, которая гуляет сама по себе. И не надо всё это, а то хочется форточку открыть и проветрить...Душно тут у вас, — обмахиваюсь ладошкой и улыбаюсь самой милой улыбочкой.

— За Степку головой отвечаешь. Тестю позвоню, он вас заберёт из парка.

= 7 =

— По кочкам, по кочкам …по ровным дорожкам, — под нелепую считалочку, подкидываю Стёпку на коленках.

Он кривит смешные рожицы в солнцезащитные очки. Я их повесила на вырез сарафана.

— Апа-а-аа…авчик, — веселится, высмотрев себя в отражении, и с писком, вылепляет кракозябру из которой мне ясно, что Степа - красавчик.

Таксист выворачивает на развилку и останавливается на светофоре. Разжаренная на солнце моська пупса хмурит лобик под сетчатой панамкой. Он подозрительно кряхтит и…

Меткий стрелок умудряется пустить горячий ручеёк мимо подгузника. Чувствую, как по ногам и юбке бежит, бежит…бежит жёлтая водичка. Лужа под попой на сиденье натекает приличная.

— Ахахх, — справившись с задачей, довольный проказник светит шестью передними молочными зубками.

— Баааалииин, бандит. Ты уже тысячу раз на свадьбу позвал. Приду я, приду…хватит уже, — стону, потому что маршрут приходится резко сменить.

Одежду …тоже… придётся. Красавчики и красавицы не ходят мокрыми. У кого-то мужское начало, у кого-то женское, а у меня нескромное, божественное.

— Едем на кировскую, дом 37, — заявляю водителю с выражением, что всё шикарно и мы не мочили ничего в его машине.

Велика вероятность, что нас высадят. Я, итак, отбила Стёпке свободу, а то придумал усадить его в детское кресло.

Мы это не любим, когда нас ремнями вяжут. И настроение хулигана племянничка мне дороже, чем бубнёж небритого дядьки.

Высаживают нас возле первого подъезда, а нужно к пятому. Во дворе перестилают асфальт и меняют бордюры. Тащиться приходиться через кучки песка и по неровным выбоинам. И я тащусь, как навьюченный ишак, познавая все нелёгкие прелести свалившегося материнства.

Стёпка тяжёлый. Рюкзак за плечами неподъёмный.

Красоваться летящей походкой от бедра не приходится. Пупс крутится на руках и лохматит мои распущенные волосы, только и успеваю поглядывать под ноги, чтобы не грохнуться.

Воу!

Затормаживаю от внезапно выросшего перед нами препятствия. Запах грозного Мая бьёт по рецепторам раздражающим акцентом северных морских бризов.

Препятствие в его лице не обойти, оно стеной выпирающих мускулов загораживает проход. Не подготовлена я к встрече, расфокусировано вглядываюсь, как это ледяное и злое чудовище опускает на нас со Стёпкой презрительный взгляд.

По какому такому праву. Май, блин, шубы не снимай, морозит меня глазами. Будь я затюканной простушкой, я бы сжалась и отступила, но хрен ему.

— Ирискина? — выплёвает мою фамилию, скривившись, будто лимон жевал, и он ему опротивел, — Не в бренд, пантера. Ещё и Ирка, ассоциации всякие нехорошие возникают с твоим именем.

Да, что ты…От упоминания моего имени ты будешь слёзки на кулак мотать.

— Не в бренд альфча из себя строить, олень. Рога себе купи на них сегодня распродажа и пойдёшь в тренд.

— Язык свой прикуси, пока я его не откусил, — стараюсь не отвлекаться на присаженные, чувственные, хриплые нотки в голосе мерзавца.

Куда на него ни глянь, но Май везде воплощение мужественной харизмы. Над бровью хулиганский шрам. Дорогая футболка не скрывает превосходного телосложения. Да он по канонам моих влажных фантазий на голову выше.

— Знаешь, сколько я таких об колено ломала, — смешной ей -богу.

Нашёлся мне пугач.

— Дя-я-дяах, — разряжает Степка, по наивности не доходя, что у нас жёсткое противостояние.

— У кого ребёнка украла, невминько, — совершает запрещённое, досыпая в меня пороха, и спичкой, чиркает.

Что? Что ты сказало, напыщенное чудовище?

Взрывает с невероятной силой. У меня несколько секунд, чтобы прекратить зависать на привлекательной внешности. Выравниваю мимику до негодующего выражения, но не того, когда собеседник тебя бесит невозможно. Я перевоплощаюсь в обиженную гордячку.

Одна мысль хуже следующей, что я хочу с этим Маем сделать, но самообладание при мне.

— Познакомься, Стёпа, это твой отец и можешь сразу с ним попрощаться, вы больше никогда не увидитесь. Нам от него не нужно ни-че-го, — прижимаю к себе пупса.

Ага, и с удовольствием наблюдаю, как челюсть у чудовища отходит по горлу вниз. Эффект шокирующий и удовлетворительный. Сожалею только, что долго он не продлится.

___________________________________________

Продолжаем знакомиться с участниками моба " Мой первый"

Нокаут. Бой за сердце от Катерины Пелевиной

https://litnet.com/shrt/aRli

#невинная героиня #разница в возрасте #противостояние характеров #чувственно и эмоционально

= 8 =

Больше, чем с полуминуты таращусь, не моргая на эту сильно ушибленную розовую, затем на пацана, который на меня не похож ни одной, мать её, чёрточкой.

Он не мой и быть моим…

К сожалению…

Может… Тогда всё на автопилоте.

На вскидку ему около года. Плюс-минус девять месяцев беременности и сроки сходятся с датами, которые я практически не помню. То есть помню, как погибла Марьяна. Помню, как заливался алкоголем и по барам ошивался, потому не перестаю себя винить в её смерти. Даже смириться не выходит. Тело так и не нашли.

А я мог…

В пьяном беспамятстве трахнуть кого-то типа фуги, наследить самым печальным и безобразным образом. Тогда её наезды обретают под собой твёрдую почву. Тогда понятно, откуда она осведомлена про татуировку.

Обиженная мать способна и не на такое, но это ещё надо доказать.

— С ебанутых спросу нет. А ты не очень умная, если рассчитываешь шантажом тянуть из меня деньги, — коварно скалюсь, оставляя под завесой сомнения.

Неожиданно получаю садистское удовольствие, оглядев пантеру и подметив растерянность, которое она быстро прячет в ехидной мине.

Мой, или не мой ребёнок, покажет тест ДНК, но с горе-мамашей оставлять пацана небезопасно. Так сложилась, что наша семья имеет прочные связи в сфере здравоохранения и защиты детства.

Ко мне какие претензии? Она сама подставилась и нажила кучу проблем просто потому, что у неё мозги, блять, розовые.

— Засунь свои деньги в свою важную задницу и катись отсюда, — полощет праведным гневом, не имея на него сертификата.

Таким только справку дают из психушки и награждают почётным титулом потенциально опасных.

— В машину шуруй, поедем сдавать анализы, — в приказном тоне воздействую.

— Ну, сдавай свой тест на марзавце-маркеры, а нам со Стёпкой никому ничего доказывать не надо, — языком сучка владеет превосходно и щёлкает им, довершая остроумный выпад.

Интересно, она хотя бы наслышана о моих возможностях? Или надеется наглостью продавить?

Склоняюсь ко второму. Повадок дикой кошки пантере не занимать. Смотрит воинственно, как будто загривок мне исполосовала когтями и зубами. Уверен, что шпильки у этой невыносимой бестии заточены, как клинки.

— Доказывать может и не надо, но поиметь большой куш очень хочется, — роняю с насмешкой.

Алчная девица с замашками гопника. Кому как, но мне с ней всё понятно. Валютная шиза в голове.

— А я уже поимела тебя и вознаградила себя сумкой, набитой деньгами. Вали на хрен, отступные ты уже заплатил. Вали и живи в своё убогое удовольствие, — подтверждает то, о чём я подумал секунду назад.

Тащить девку с малым на руках в машину при свидетелях, будет как-то отчаянно глупо. Кляпа у меня с собой нет, чтобы ей рот заткнуть. Представляю отчего-то не грязную тряпку у неё во рту, а член. Предрекая, что его скорее откусят, чем…

Ставить ли её в известность, что спиздила непростую сумку и не конкретно у меня, а у весьма серьёзных игроков. В сезон охоты и в её разгаре. Так что, если ей хату разнесут или вывезут куда-нибудь в укромный затишек, пусть пеняет на себя.

Отпустив злость, понимаю, что мне выгодней сбагрить на время для хранения кассу.

Исмаил дерьмом своим подавится, когда завершим тур и он попадёт на год ко мне в рабство.

— Разрешаю взять двести кусков. Позаришься на большее, помни, что и за такие деньги жадным курицам отрывают головы, поэтому спрячь, пока я не приду за сумкой, — с угрозой оглашаю.

Пацан куксится, переняв настроение фуги, а та впадает в бешенство, перестав мимикрировать под симпатичную, а главное, приличную тёлочку.

Она сука. И она сексуальная, когда злится. Напрягается до колючих мурашек и, нехотя ловлю дурацкую мысль, как проведу языком по декольте.

— И ты и деньги твои на хрен! — фуга подкатывает глаза и шипит, как одержимая что-то вроде «сгинь, чудовище, сгинь»

Хотя, может мне послышалось и выразилась она покрепче.

Двуличием крошит мои мозги. Башка трещит, будто в ней, как микроволновке готовят попкорн.

— Определись шашечки тебе или ехать? Принесёшь подтверждённый тест на отцовство, буду подкидывать на содержание. Возможно, официально призна́ю, чтобы не позорился, Ирискина, — никак не получается её фамилию без сарказма произнести.

Мальчонка, задолбавшийся слушать нашу перепалку, пытается дотянуться до принта на моей футболке пальцем. Там три голографические рассечки логотипа известного бренда.

Протягиваю ему ладонь, какой-то невыразимой хренью себя нагружая, что, если он мой, должно встряхнуть, пока…как и ко всем детям ровно. Они для меня всё на одно лицо. Улыбчивые и беззубые. У этого что-то там во рту прорезалось молочное.

— Не трогай Стёпу, подцепит ещё от тебя заразу, — та самая вирусная инфекция, которую я неосторожно подцепил, хлещет мне по протянутой ладони, оставляя две царапины.

Резкая и красочно любуется на исказившую меня злую маску. Вею, блядь, как вентилятор на неё холодный циклон. И как-то так оказывается, что, схлестнувшись взглядами, становимся ближе.

= 9 =

Блуждающим мутным взором хватаюсь за женский силуэт. Очертания постепенно приобретают чёткость. Из-за наливающейся эрекции в трусах становится тесно и тяжело.

Почти не поднимая век, наблюдаю за внезапной ночной гостьей. По мере её приближения начинаю улавливать каскад распущенных волос. Явно не мой золотой стандарт. Предпочитаю пшеничных блондинок. Скульптура тела подходит. Красно-чёрный комплект ничего не скрывает, когда она с кошачьей гибкостью, опирается двумя руками на край кровати и ползёт ко мне…по мне.

Тычется губами в пресс. Сокращаюсь мышцами на соблазнительные действия этой…фуксии. Облизываю взглядом буквально вывалившиеся из корсета упругие сиськи.

Пантера…пантера…

Колокол под черепом шарахает.

Она оттягивает резнику моих трусов. Горячим дыханием фактически опаляет головку. Никак не расслаблюсь и не отделаюсь от мысли, что снится мне кошмар под воздействием реальных событий.

Второй осколок уже здравого рассудка, что ненормальная фуга явилась мучить во снах, но это я ей обещал. Моя прерогатива.

— Май, какой ты вкусный, — просыпаюсь резко от приторной хрипотцы в голосе своей сводной сестры.

За волосы успеваю дёрнуть и оттащить паха, пока Инесса не присосалась к члену. Ещё одна больная или озабоченная, даже не нахожусь спросонья, чем её обозвать.

Приблудные - она и мамаша её.

Отец, мало того, что свою бабу к нам в дом притащил, ещё и эту прицепом. Ладно бы нормальную женщину, но не…

— Ты чего добиваешься? — рычу на неё так, что стены содрогаются.

Спихнув с кровати, пультом открываю светонепроницаемые шторы блекаут. Более-менее привыкаю к солнцу, порубившему сетчатку на радужную пыль. Яркие лучи режут по глазам. Приходится растирать и лоб заодно, чтобы кровь полноценно растеклась по нерабочему мозгу.

Инесса сидит как пришибленная болонка, растирая корни пострадавших волос.

Как-то это всё неприятно. Брезгливо на неё смотрю сверху вниз, с абсолютным ощущением, что барахтаюсь в зловонной помойке.

— Тебя добиваюсь. Ты на меня как волкодав смотришь, что я такого сделала? — золушка, твою мать, из глубинки размазывает несуществующие слёзы по лицу. Сама косится из-подо лба на меня, просчитывая, проникнусь сочувствием или как.

От меня расшаркиваний с жалостью можно не ждать. Её мать я терплю из-за отца. Он свой пуд соли уже схавал, пока моя мама медленно угасала от болезни. Имеет право быть и жить с кем угодно.

Я не вмешиваюсь, пока всё в допустимых рамках. Про границы обе особы не слышали и лезут везде, как любопытные тараканы.

Недозрелую потаскуху я терпеть у себя в доме не обязан.

— Тебе что от меня надо? Предупреждал же в спальню не входить. В трусы ко мне даже не помышляй забраться, — припечатываю зло.

— На завтрак пришла позвать. Мы семья и живём в одном доме, — в изумлении подкидывает брови, как будто слабоумная и первый раз слышит то, что я ей не устаю твердить.

— Мы не семья. Ты живёшь на птичьих правах в МОЁМ доме. Ещё хоть одна такая выходка, пинком отсюда вышибу и твои голые фотки, которые падают мне на телефон, скину в общий чат заведения, где ты там учишься, — яростью начинает подогревать внутренности.

Инесса стоит, как прикопанное дерево, врастая в ковёр. Теребит ленту ночнушки или пеньюара, мне на хуй неинтересно во что она вырядилась.

— А вот это было обидно. Я на стилиста учусь, а пожить меня твой отец лично упрашивал, — отбивается, скрестив руки на груди.

Отступает потихоньку назад, потому что я наступаю и всей своей аурой выталкиваю из комнаты.

— Выйди и закрой дверь с той стороны, — гаркаю с эффектом выстрела.

Инесса пулей покидает спальню.

Набираю Соломону, чтобы вышел покурить и перетереть новые обстоятельства с охотой. Травит подозрениями, что розовая пантера могла включиться под давлением Исмаила. Маловероятно, чтобы он подключил чужака и не отметился перед игроками, что кассу взял и меня можно пустить в расход, то есть выбить из хранителей и назначить мишенью.

Витиеватая многоходовка, но интуиция молчит и никаких сигналов опасности не издаёт, а я привык полагаться на чутьё. Иса не настолько умён, чтобы мыслить глобально и в обход протокола охоты.

Рустам живёт по соседству, считай забор к забору дружим. Спускаюсь во внутренний двор через лоджию, чтобы исключить столкновение с родственницами – приживалками.

Как и следовало ожидать, Соломон уже смалит сигарету, закинув длинные ноги на бордюр.

— Салам, всем жаждущим общения, — выкидывает два пальца в потолок беседки из зелёного матового стекла.

Раньше нас отец отсюда гонял и запрещал курить. Стреляю у Рустама сигарету. После того как бросил затягиваться своими, сшибаю у чужих, но не постоянно, а так, когда организм взбодрился и требует никотина.

— Мне вчера ребёнка предъявили, — выдуваю три дымных кольца, прослеживая, как их несёт и растворяет в воздухе.

— Дашка? — лениво и безучастно поясняет для себя Соломон неразбериху, в которой я и сам небогат какими-то знаниями.

= 10 =

О татуировке чудовища я осведомлена по слухам. Ими земля полнится, а Май самый беспорядочный потаскун, которых эта самая земля носила. Бессчётное количество девчонок им обесчещено и брошено, но конкретно про тату мне рассказывала одна, и я влипаю глазами в пах.

В чём-то обескуражено от подобной самонадеянности мерзавца. В чём-то от того, что он возвышается надо мной на расстоянии меньше полуметра и его член сдуру, мне кажется, величественным.

Справа над монументальным стволом готическим шрифтом выбито "Ice cream". Слева диснеевская рыжеволосая Джессика Раббит, соблазнительно выставив плечо, вместо микрофона, держит вафельный рожок и крайне пошло выставив язык, а на нём, на минуточку, надпись "а delicacy" (делишес), указывает на орган. Вкусным его мой собственный язык не поворачивается назвать, присохнув к небу.

Охренеть, как эффектно рисунок выполнен.

И охренеть ещё больше, как внизу моего живота начинает потягивать. Я и дыхание своё с трудом успокаиваю, чтобы звучало ровно.

Он никак не должен волновать. Никак!

Май Айсенберг — чудовище и залипать на нём зло, дно и прочее. Только ведь он зараза — эталон и идол. А мой сексуальный опыт, хоть и выглядит богатым, на деле же скуден.

Дальше поцелуев и обнимашек я ни с кем не заходила. Вернее, парни недотягивали до уровня. Божественного, да! Им лишь бы полапать, а я слишком себя уважаю, чтобы размениваться.

— Что ты за напасть, — втягивая носом воздух, безобразно красивое чудовище, очевидно, пытается сохранять над собой контроль.

Мускулами играет, стиснув кулаки. Опасненько так, хрустит шейными позвонками, и вибрации в воздухе отзываются с переносом на мои зазвеневшие фибры.

Балалайку ему на губу, а не самообладание. Моя цель — сделать из Мая невротика, затем довести, чтобы умолял о пощаде и каялся со слезами в отвратительных проступках. Пофиг, что его слёзы будут выглядеть мужественными, важно, что до них я его доведу.

И не только.

Ославлю так, что ленивый не станет тыкать в него пальцем.

Его мне не жаль. Мне бы успеть, пока не пострадал светлый и честный человек, которого чудовище, можно сказать, уничтожило и довело до…

— Отличное вышло фото. Поделюсь им со всеми подписчиками. Ты же не против, да? — ёрничаю, не глядя в лицо и метром ниже, стараюсь на пялиться, а то заподозрит интерес.

Но я-то не увлеклась. Горят во мне костры ненависти и мести.

Ох!

Бодрит, когда вспоминаю, зачем притащилась в хоромы ледяного удава.

Он меня душит взглядом. Дышать тяжело. Рука сама тянется прикоснуться к шее и проверить, нет ли на ней удавки, иначе чего так давит. Сглатываю нехотя и тревожно.

Бросаю в него полотенцем, чтобы, потирая ручки, слинять из душной спальни. Острый запах геля для душа набился в лёгкие. Относительно приятно, если отмахнуться от ощущений, как будто я наглоталась колкой пыльцы, она по трахее разносится и микровзрывы бабахают в груди.

Её бы я тоже потёрла, но подскакиваю с кровати, дабы не быть растерзанной в мгновение ока клыками, которые Май в нехорошей улыбке на меня скалит, затягивая махровую тряпку на бёдрах.

Вот только удача улыбается мне примерно так же, как Айсенберг.

Кровожадно. Запально. Бешено.

Запинаюсь о чёртово покрывало и теряю равновесие вкупе с драгоценными секундами. Чудовище же эти секунды подхватывает, как и меня.

Выбивает из рук телефон. И блин, запястья мои чересчур тонкие, поэтому широченная лапа их без проблем сдавливает.

Оба, блин, держит сильной хваткой.

Падаю обратно на кровать и тяну Мая за собой, либо же он наваливается, полностью обездвижив. Коленом подпирает между ног, и я лишаюсь всех шансов двинуть ему и взболтать айс, крем и всё, чем налит крупный, горячий орган, прижатый к моему животу.

Полотенце распахнулось. Платье задралось.

Писец, непруха.

Врезаюсь глазами в его лицо, присматриваясь, за что удобнее укусить. Предусмотрительный мерзавец держится на дистанции.

— Усмири своё бешенство, пантера, пока я не принял его за серьёзную угрозу, — цедит в явном преимуществе, задрав мои руки над головой.

Невольно выгибаюсь над пружинами идиотского ортопедического матраса. Они какие-то тугие и, мой вес - незначительная тяжесть. Май по комплекции больше и надавив на край, вынуждает зависнуть в положении, когда ему удобно не напрягаясь оприходовать лежащее под ним тело.

Загвоздка в том, что это тело моё и только я имею право им распоряжаться.

— Я не угроза взрыва, когда есть шанс укрыться. Я ядерная бомба, меня уже сбросили на твою тупую башку. Тебя уже накрыло, чудовище. Спасаться поздно, — отвечаю достойно.

Нет во мне страха. Расстилаются бескрайние просторы гнева. Сдвинуть этот мускулистый шкаф мне не под силу.

Скотина беспардонная развлекается со скупой усмешкой наблюдая, как копошусь под ним и рычу, проклиная в бессильной злобе крупные габариты.

— Отпусти, слышишь, пока не плюнула, — и я бы с удовольствием, но в горле пересохло. Да и слюна, не яд и не кислота, имеет обеззараживающие свойства, не точно, но зачем-то же за неимением подходящих средств, её на ранки прикладывают.

= 11 =

Инесса — кладезь и находка для жадно слушающих её ушек. Трёп её по большому счёту бессмысленный, но кое-что пригодно для употребления. К сожалению, вкусной инфы маловато, вылетает из её безвкусно намалёванного свистка.

У неё противный писклявый голос. И помада отстой. Ну совершенно отсталый и унылый из позапрошлого века блёклый перламутровый оттенок. Она как бабулька, на которой надругался танатопрактик. Так, только в последний путь провожают. Белая пудра, вроде и дорогая, но при дневном свете висит на щеках лохмотьями.

Стилисты нынче не те.

Обречённо смотрю на подобранный капсульный образ.

Мне это надо похвалить?

Сказать, что она справилась с домашним заданием на курсах отлично, но…

Минус два.

Брюки, пиджак, рубашка – из разных опер. Страусиных перьев в этот разнобой добавь и добро пожаловать на карнавал в Папуа — Новая Гвинея.

Ощупываю сиротливую мочку уха, затем снимаю со второго обездоленную напарницу.

Мая Айсенберга я теперь ненавижу на одну потерянную серёжку больше.

Заблудилась моя любимица на покрывале, пока мы кувыркались.

— Ну как тебе? Лучше с юбкой или брюками? — вынимает из вороха шифоновую занавеску. Юбку, конечно, но…

Лучше сжечь…. Не знаю. Чучело нарядить и поставить отпугивать ворон от грядок с томатами, которые её мать высадила во внутреннем дворе, потом таскала меня с экскурсией. Я не садовод и не любитель.

Да, сжечь. Определённо сжечь…

Сжечь диплом Инессы и никогда не подпускать к консультациям.

— И то и то…сойдёт, — растираю подламывающую переносицу. В глазах от пёстрых тряпок рябит безбожно.

И то, и то сжечь, предварительно накалякать на лбу Инессы, что так вот не надо.

Надо вот так…

Встаю с низкого диванчика, прохаживаясь взад – вперёд и демонстрирую, что ярко выглядеть не возбраняется, но мера нужна во всём.

Хотя перед кем я распинаюсь. Кто она мне такая, чтобы себя утруждать. Я не для этого с ней познакомилась. Родственник моего врага, мне совсем не друг. Инесса учится на тех же курсах, которые закончила я. Хожу туда по старой дружбе, пополнять навыки, когда попадается что-то новенькое.

Случайно это я на Инессу наткнулась, а познакомились мы очень даже специально. Мне же нужно было попасть к Маю домой под благовидным предлогом, кто остановит меня, будет проклят и исцарапан.

Кошусь на свои босые пяточки, утонувшие в пушистом ворсе белоснежного ковра. Попутно кладу на Айса проклятия до седьмой степени родства.

— Девочки, Несси приберите за собой, скоро Ринат придёт обедать, — милая тётенька за сорок плюс, являет собой элегантную домохозяйку. Вот у кого Инессе нужно брать пример.

И за собой следит. И за домом. С пола можно есть без столовых приборов. Из унитаза пить.

Поднимаю глаза к винтовой лестнице. Бронза на перилах не так слепит, как сияние царственной осанки идола.

Не выразить, как меня подколачивает от его вида.

— Май, ты не завтракал. Пойдём, я тебя накормлю. Том-ям, ты же любишь, — Высказавшись Тамара Леонидовна, сдувается.

Чудовище окатывает её таким взглядом. Ад, наверно, покроется коркой льда от его холодности.

Попроще – это совсем не про него.

Как бы треснула подзатыльника за такое отношение к мачехе. По ней видно, как неловко стоить и лебезить перед пасынком.

— Не хочу, — таки раскрыв рот, бросает будто подачку с барского плеча, — Куда можно ненужные вещи пристроить. Бомжам раздать или в церковь, — поедая глазами меня, он азартно ухмыляется.

Отражаю аналогичной улыбочкой. Почти удовлетворена припухлостью у него на губе. Вещаю, что-то типа - это только начало.

— Угостите меня Том-ямом. Очень хочу, — встреваю для настроения.

Как не позлить Айса, когда всё так удачно складывается.

— Ой, я этот суп по собственному рецепту готовлю и знаешь так удачно, — Тамара Леонидовна с благодарностью кидается трепать меня за плечи. Киваю ей и слежу за перемещениями Мая.

Из коробки в его руках торчит знакомый ремешок. Айс достигает последней ступеньки и получаю возможность рассмотреть поближе содержимое.

Там два моих телефона. Старый и новый, купленный сегодня утром в рассрочку. Мои босоножки, сумочка и комбинезон, который я сняла на берегу речки.

И это он собрался бомжам раздавать?

Психую и едва сдерживаюсь, чтобы как нестабильная малолетка не затопать ногами или броситься отбирать. Как потом объяснять, каким образом моё добро попало к чудовищу.

— Что именно ты хочешь пожертвовать? — уравновешенному тону Тамары, можно аплодировать с завистью. Обращаясь к пасынку, она всё так же выдержана и спокойна.

— Я передумал, — хлёстко отсекает Май, — Выброшу на помойку этот дешманский хлам.

Ээээ! В каком месте он дешманский? Попробовала бы твоя мажорская задница самого себя обеспечить, не напрягая родителей.

= 12 =

Сказать честно я в растерянности, наблюдая за контактным зоопарком в доме у Айсенбергов. Какая они к кудрявым бесам семья, если разбредаются по углам и не садятся обедать за общий стол.

Меня это удивляет, ведь у нас совсем не так. Мама, папа, Василиса, Макар. Для Стёпки я вообще отрастила персональное сердечко. Когда мы собираемся все вместе, то обеденный стол превращается в место силы.

Дарья ещё эта припёрлась, не совсем кстати. Но! с появлением главы этого дома перестала трясти сиськами у чудовища перед носом.

Нет, сиськи у неё хоть и сделанные, но красивые. Только я не пойму, какого фига Айс пялится с другого конца комнаты не на них, а на меня.

Я просто рассматриваю шикарный дом и выжидаю, когда все рассосутся. Коробка с моими вещами оставлена в углу и без присмотра.

Мне бы выкроить минутку, чтобы вернуть обратно своё барахлишко. Не дешёвое, между прочим, а купленное за собственные кровные рублики.

Поджав под себя ноги, просиживаю попу на диване с Инессой. Она исходит на фекалии, допытываясь шёпотом, каким боком мне стало известно о секретной татуировке Мая.

Вздохнув, отвечаю, что секретного в тату ничего нет. Слышала от пятых лиц, вот и всё. Её вроде удовлетворяет такой ответ, поэтому, нырнув в планшет, прекращает существовать здесь и сейчас, залипнув на комментариях от подружек к своим постам.

Висок припекает вполне ощутимо.

Дарья с чего-то косится, раздувая тонкие ноздри, словно моё нахождение здесь противно. Мизинчик манерно оттопырен, когда она подносит крохотную кофейную чашку ко рту. Делает глоток.

— Даш, смотри на Ирину. Всё-таки как бы мы с тобой ни усердствовали с косметологом, за юностью нам не угнаться, — Тамара Леонидовна такая крутышка.

Одним точным выстрелом дважды делает мне приятно.

Поморщившись, блондинка, кажется, готова выплюнуть набранный в рот кофе вместе с желчью. Намекнуть бывшей модели на возраст, опасаюсь даже я.

— Не вижу ничего, за что можно было бы зацепиться. Макияж смой и ничего не останется, — опрометчиво Дарья высказывается, стрельнув в меня взглядом, напоминающим …ммм…тактично, так сказать, что-то пережёванное коровой на лугу.

— А вы, женщина, давно окулиста посещали? — клацаю убийственное ударение на слове «женщина», кому как не мне знать, что все мы мечтаем остаться девушками, — С вашими нагрузками пренебрегать ТО, чревато преждевременным износом. Сил на мужа совсем не останется, и он перестанет вас содержать. Найдет себе модельку посвежее.

Довершаю феноменальный выпад на стиле "аревуар", но уйти собираюсь из этой клоаки по английский не прощаясь.

Встаю с дивана, поправляю помявшийся подол платья, но и дылда со мной вместе подскакивает.

— Паршивка, — шипит с визгом. Захватив недопитый стакан апельсинового сока, наотмашь швыряет на одежду.

Лицо я успеваю отвернуть.

— Даша, Ира …вы…чего, — опешившая хозяйка, мечется между, не разобрав к кому примкнуть.

— У Мая спросите, — выпаливаю.

Выразить стерве ответное приветствие с пожеланием всего наилучшего за мной не задержится. Пока она победно возвышается и потрошит меня на дольки высокомерным взглядом. Захватываю из креманки горсть малины, политой сиропом. Отправляю прямиком в приспущенный вырез жемчужного цвета комбинации.

Сок на аляповатом платье и незаметен, а вот пятна от ягод она хрен выведет. Любая химчистка бессильна.

Отбрасываю волосы назад. Разворачиваюсь на пятках и тут же бахаюсь лбом о бетонный блок. У Айса под кожей, похоже, железные пластины вмонтированы. Мне натурально солнечный удар прилетает, когда, неловко пошатнувшись, падаю в объятья чудовища.

— Отойди с дороги, — рычу на него, потому что они все меня выбесили.

— Рот закрой, ненормальная, — с опасной вставкой цедит мне над ухом.

Держит за локоть, обещая наставить больше синяков, чем у́же наделал.

— Май, выкинь её вон, посмотри, что она с моим платьем сделала, — в приказном, но больше истеричном окрике Дарья совсем с катушек едет.

Она не в своём доме. Она первая начала плеваться унизительными репликами. Не цеплялась бы за мою бесценную внешность, и скандала не было. Я чуть-чуть шарю во взаимоотношениях. Бесится она от ревности и ведёт себя как собака не сене. Если Инесса молча глотает нападки, а Дарья ей кучу комплиментов отсыпала. Таких, от которых камень на шею и, иди топись, страшилище. Мне даже жалко стало сникшую недоподружку.

— Слышишь, Май, тебе по темечку каблук стучит и призывает к действиям, — вполголоса довожу чудовище до исступления, судя по неистовому сжатию моего локотка.

Принимаю пытку не морщась. Словно он не стиснул пальцы, желая раскрошить сустав, а гладит, вызывая во всём теле трепетный восторг. Смотрю на него, качая ресницами так проникновенно, чтобы Дарье от натуги разорвало надменный зад.

— Даша, господи, Даша…шёлк безнадёжно испорчен. Платье только выбросить, Даш, — Тамара Леонидовна, видимо, не посвящена в тему, что её прекрасный пасынок водит шашни с престарелой подружкой. Носится как угорелая, помогая вытряхивать малину.

— Инесса, с кем ты водишься. Я тебя к себе в дом не пущу, — обозлившаяся ведьма спускает чертей, как по мне, на самого безобидного участника концерта.

= 13 =

Дешёвые понты чудовища меня не впечатляют. Никакой жути в тёмном багажнике. Никаких дрожащих коленок и мольбы выпустить меня.

Слушаю, как равномерно рычит мотор и шуршат колёса. Обшивку на дне не царапаю из бережливости. Маникюр свежий и жалко будет испортить о резиновый настил.

С трёх лет сплю без ночника. Никогда не верила в монстров под кроватью, а если меня ими стращали, чтобы вовремя укладывалась. Я грозила несуществующим монстрам расправой. Клала под подушку вилки и ножи из набора пластиковой посудки, обещая зажарить их себе на ужин.

Шучу.

Я не впечатлительная, но и не кровожадная, если коса не находит на камень. Тогда во всю искры летят. Именно так на меня воздействует Айс.

У меня искры по всему телу от него. Вспышки ярости и ненависти. Я и представить не могла, что способна так органически кого-то не переносить.

Нахожу в потайном кармашке платья зажигалку. Как и зачем она здесь оказалась скучная история. Вышла утром и пока ждала Инессу, заметила, что на подоле болтается длинная и некрасивая нитка.

Первой посетила мысль её оторвать.

Но так можно швы распустить, затяжку сделать и испоганить платье. Стрельнула у соседа зажигалку. Опалила нитку, потом заболтались и машинально сунула её себе.

Вот и пригодилась.

Чиркаю колёсиком. Подсвечиваю, чтобы было не так тоскливо и напряжно, болтаться, как канистра с бензином. Запашок, к слову, приятный. От пахучки несёт достойным мужским одеколоном.

До поры Айсенберг пусть тешится и празднует победу.

Я терпеливая. Я подожду.

Да, будет свет! Сказал электрик и перерезал провода.

Тусклое пламя и неудобные ограничения, мешают толком пошевелиться и досконально осмотреться. Должна же быть лопатка, на случай если тачка застрянет в грязи.

Подо мной пусто. В отсеке ничего лишнего, кроме меня.

Угораздило же…

Клаустрофобия. Боязнь замкнутых пространств. Я об этом думаю и на грудную клетку начинает нещадно давить, словно кислорода в тесной коробке становится меньше.

Я же его ещё огнём потребляю. Гашу фитиль, ощущая, что в кромешной темноте дышится свободней.

Ноги затекают скрюченные в неудобной позе. Верчусь, по мере возможности, старюсь их вытянуть. Почему я не коротыш, полтора метра ростом. Эти лишние пятнадцать сантиметров ни туда ни сюда не выпрямляются.

Двигаюсь, пятками упираясь в кузов. Колени толкаются в крышку.

Что ж невместительный та такой. Судя по сноровке, невинных дев, чудовище похищает часто, чтобы утолять своё голодное эго их страданиями и влюблённостью.

Я даже мегеру Дарью не осуждаю. Глупая кошёлка купилась на красивый фасад идола и потеряла своё достоинство.

Соскользнув, мизинцем на стопе задеваю цилиндрической формы предмет. Изловчившись, демонстрирую завидную растяжку и гибкость суставов. Выкатываю баллончик выше, чтобы взять его в руки.

Ощупываю насадку, но для убедительности снова подсвечиваю.

И улыбаюсь, обнаружив в своих руках баллончик с газом. У моего папы такой же для розжига мангала.

Угадай, Айс, кто сегодня приглашён на барбекю?

Понимаю, что улыбаюсь, через секунду смеюсь, представив, как топлю наносной лёд на физиономии удава. В идеале мне бы хотелось, чтобы он завизжал фальцетом.

Ра-а-аз…

Машина, плавно качнувшись, замедляет ход. Гравий хрустит, отбиваясь рикошетом по покрышкам. Замлевшей спиной ощущаю, как лакированный джип, съезжает на обочину. Незначительно кренится на правый бок.

Два-а-а…

Хлопает водительская дверца. Глухие и тяжёлые шаги разносят вибрацию над затылком.

Пискнув три, нажимаю на распылитель синхронно с моментом открытия отсека.

— Чудовище, гори! — негодую в сердцах.

Выпустив пламя на волю, не стараюсь направить его на части тела Мая.

Отвожу вбок, чтобы неожиданность возымела нужный кураж, а я бодро выбралась и понеслась босая по бездорожью.

Разве айсберги горят?

Твою дивизию!

Айсберги горят как сухой порох.

Расширенными от ужаса глазами смотрю на воспламенившуюся футболку Мая. На его лице поистине зверская гримаса.

Я же только напугать хотела…

Хлопая по боку и чертыхаясь, Айс не становится безопасным. Кровь моя, примерно, как огонь вспыхивает.

Примерно я пытаюсь соображать, чем тушить. Выпрыгиваю из багажника, позабыв, что задница моя обнажена. Оборачиваюсь ей к Маю и, к своей радости, нахожу утрамбованную глубоко в недрах пятилитровую бутылку воды.

Крышка неимоверно туго завинчена. Вытягиваю и раскручиваю, одновременно, прилагая все силы.

Мне наплевать. Мне параллельно.

Успокаиваю колотящиеся нервы, но в панике, кажется, чувствую запах обуглившейся плоти.

= 14 =

Он рождает во мне шок.

Он…

Бесноватый Май агрессивно проталкивает мне в рот язык, когда я усиленно пытаюсь его вытолкнуть и не пустить вовнутрь.

Укусить бы, но…Придерживая за щёки одной рукой, чудовище вынуждает держать губы распахнутыми.

Царапаю с остервенением массивные лопатки. Разодрать бы, чтобы боль его немного отрезвила, но…

Глаза и у него, и у меня открыты. Возбуждённые зрачки Айса чёрным заволокло. Невменяемо взбешён, а поцелуй жестокий, чувствуется показательной поркой.

Мучитель прикасается и, как Христофор Колумб открыл Америку туземцами или не им. В истории и географии я не сильна, поэтому не судить строго. Обнять и плакать, потому что координаты местонахождения его пальцев всё ещё между моих стиснутых ног. На территориях, не тронутых никем.

Сжатие совсем не препятствует напористому давлению на девственные складочки, не знавшие до этого ничего подобного.

Если губы мои чудовище насилует, внешне провоцируя озноб. С промежностью он, можно сказать, деликатен. Разминает с мучительным садизмом.

Из ненависти не сознаюсь себе, а ему, тем более что отбитая задница перестаёт тревожить. Перевес идёт на налитую иррациональной тяжестью плоть. Микровспышки следуют за движением ладони Айса.

Колочу насильника.

Я в отчаянии, а тело вибрирует, прошитое ломкой. Отзывается требовательно. Ловит жадно каждый всполох.

Май прижал собой, что не пошевелиться.

Исследуя рот языком, облизывает нёбо, а я…

Царапаю его спину всё тише и тише. Мгновение спустя уже не ногтями, а подушечками пальцев давлю в упругую кожу. И он, выбросив из себя мощную дозу адреналина, уже не так яро впивается.

Парализует иным способом. Вяло обмякаю, потому как тяжёлый пресс на мне приобретает пластичность, повторяя формы моего, выгнутого в дугу, тела.

И разорвала бы голыми руками его опытность и чревоугодие.

Он, блин, чёртов маргинал меня смакует.

И его дьявольски искусный язык, облизавший сотню женских ртов, совсем не грязный и не противный. Вкус отдаёт свежим лаймом и слегка сигаретами. Катается, по-моему, заставляя невольно сплетаться. Я же не могу проглотить собственный язык, чтобы не сталкиваться с его...

Чем потом буду ругаться, а…

Лихорадочно он целует.

Лихорадочно под ним вздрагиваю.

Ужас, ужас, просто ужас.

Для меня открытие вкусить насыщенные ощущения спонтанно.

Лёгкие рвёт от нехватки кислорода. Сердце стонет, устав колотиться по рёбрам. Ему тесно. Мне жарко и суетно. Мне не по себе. Меня колотит.

Назревает противоестественное желание продлить. Расслабиться и получить удовольствие. И оно набирает интенсивность, туманя разум.

Не к чудовищу же…Не к этому любителю острых ощущений. Не к…вероломному мерзавцу испытывать влекущие пульсации, захватывающие моё лоно в рабство. Как слабовольное оно выпрашивает чуть поболее касаний и…

Знойно.

Горячо.

Влажно.

Пальцы Мая легче скользят там, снизу. Возможно, этого он и добивался, а я не допущу.

Раскидываю руки на травяной настил, словно собралась рисовать снежного ангела, болтаю ими, нагребая камни, землю и рву пучки травы.

Айс отшатывается, так и не отведав полезных минералов и салата из осота.

Поднимается быстро, с поразительной собранностью переключаясь в - я не я и хата не моя. Как будто это не он, а одичавший маньяк выскочил из лесочка и напал.

Оглядывает окрестности, когда выбирается из кювета не задействовав руки. То есть его ноги не в сравнении с моим не потряхивает, и они не ватные.

Я-то выкарабкиваюсь как помятая жаба из болота, всё ещё ощущая, как меня засасывает в нечто кисельно-вязкое.

— Таблетки, что ли, забыл выпить психопат. Или…— перевожу порванное дыхание, едва сдерживаясь, чтобы не присесть на асфальт, — Или совсем резьбу стёрло на винтах в голове. Ничего не помогает? — продышавшись натужно, восстанавливаю внимательность.

Демонюга не подаёт очевидных признаков, что его недавно из строя вывело. Клонит голову, задумчиво и бездушно разглядывая меня. Начинает со всклокоченной макушки, завершает на пыльных стопах, чуть дольше задержавшись на коленках, сплошь покрытых мелкими царапинами.

— Потанцуй со мной, — вытягивает ладонь, приглашая этим жестом приблизиться.

— Вот ис ёр нейм? Как тебя зовут? Какой сейчас год? — щёлкаю пальцами на расстоянии, но на уровне ухмылки, не вещающей ничего хорошего.

С таким устрашающим оскалом затаскивают в ад, обещая делегировать твои желания высшим силам.

С меня хватит на сегодня. Я ухожу.

Желаний, связанных с Айсом – нет!

Для танцев я не одета.

Разворачиваюсь, натягивая подол и едва его, не отодрав от пояса.

— Три года назад я взял первенство по марафонскому бегу. Серпантин горной трассы усложняет задачу. На ровном асфальте я догоню тебя примерно за полсекунды, с учётом того, что у нас равный уровень физподготовки, — мерно рассекает мне в спину повествование.

= 15 =

Беру свои слова обратно про возбуждающе отвратные поцелуи чудовища. Отматываю назад и стираю в памяти.

Шок зреет и прорастает во мне сию гребанную секунду, когда мы на скорости параллельно и обгоняя ветер, несёмся по трассе, а через …четыре…три…

Километры к обрыву на мосту сокращаются. Возвращаюсь к шоку, и он подобно гибридной сливе из зелёного и относительно безопасного цвета, наливается чёрно-фиолетовым.

Мне страшно, но я никогда в этом не призна́юсь. И было б гораздо страшнее, если бы Май не сидел в одной со мной машине.

Допустим, он хочет убить меня, но не себя во цвете лет, когда им ещё и половина города не перетрахано.

Подсказка…Да…если его о чем-то просить, то о ней. Не остановиться же и не сбавить газ и тем самым обрушить своё достоинство. Вцепившись в монтировку, жалобно смотрю на ремень безопасности, но пристегнуться сейчас — унизиться.

— Петь мне запрещено. Так какая там была подсказка? — таращусь на свой маникюр, чтобы блин не считать предупреждающе знаки вдоль дороги.

На кочке подскакиваю, больно прикусив язык.

— Я амбидекстер. Правой и левой рукой владею одинаково уверенно.

Очень ценная информация и бесполезная.

— Я где-то читала, что амбидекстеры умные, а по тебе не скажешь. Из плюсов что там. Хлопаешь по голове и гладишь живот одновременно, — с затяжкой выпускаю воздух сплюснутыми губами.

У меня живот нехорошо крутит. Кидаю взгляд в окно на высокие откосы. Мы стремительней ракеты взлетаем в горку. И я в таком напряжении обсру…страшно могу испугаться. С вытекающими из этого последствиями.

Айс с тягучей замедленностью переводит прицел с лобового на меня. Вычерпывает из салона кислород, которого, итак, недостаточно. Столкнувшись с его потемневшим взглядом, получаю удушливый тычок в грудь. Он ведь как Азазель сейчас, только без седой бороды и коронованного козла. Молод, привлекателен, но не отменяет впечатлений, что по ручке здоровается с хозяином дьявольских чертогов.

Убирая одну руку с руля, крутит баранку кончиками пальцев. Свободной ладонью накрывает мою ногу. Ту, что ближе к нему…

Смотри-ка достижение. Лезть ко мне под юбку и рулить тачкой. Если он хотел добиться удивления, так это каждый второй примитивный лихач практикует.

Асфальт с выбоинами и…врюхаемся в ямку — нас выкинет и помнёт, как картонные фигурки, пока переворачиваемся.

Скидываю его ожоговые поползновения по бедру выше, вцепившись в напрягшиеся мышцы, и струны сухожилий на его запястьях, отдираю от мяконького места, куда чудовище впилось подушечками, явно не желая поддаваться.

В этом дурдоме нам двоим не место. С моей головой порядок, а у Айса очень плохо.

Он сверлит меня глазами, обводя языком по зубам, сомкнув губы при этом в жёсткую линию. Эксцентрично, брезгливо и развратно кривится. Осматривает моё платье, и возникают сомнения, что оно надето на мне, а не валяется в кювете, и я сижу перед ним голая. Вообще, как-то вальяжно себя ведёт, когда я уже готова вопить во всю глотку.

— У меня правое и левое полушария работают равноценно. Многозадачность. Концентрация. Развито критическое мышление и образное, тогда как у большинства преобладает что-то одно, — оттягивает солнцезащитный козырёк. Достаёт из-под ремешка сигарету не первой свежести. Бумага на фильтре помятая.

Айс водит ей возле носом, перед тем как вставить в рот.

Закурить уже, и я не против. Просто боюсь, что, захлёбываясь своей слюной, подавлюсь нечаянно дымом и табаком.

— Ам…а подскажи бить тебя монтировкой по затылку выгодней справа или слева, чтобы отключить сразу, — давлюсь гневом, барахтаясь в пучине шокирующей тряски.

Чудовище снова третирует мои ноги. Падает кистью на подол, покрывающий лобок. Мнёт его. И подол, и сокровенный треугольник заодно.

Демонюга упрямая!

Девушка хочет выйти, а не предаваться пошлостям. Луплю по пальцам, но для этого приходится монтировку спустить на пол, а желаю ею колотить мерзавца, пока он не остановится.

Не держи он руль, валялся бы бездыханным на обочине, пострадав от неуёмной ярости, превращающей мои кровяные тельца в убийц. Без чести и достоинства. Никогда мне так не хотелось двинуть кому-то, а потом скакать по его трупу и проклинать.

Это области тьмы и ей меня безудержно кроет.

— Априори тупой расклад. Я потеряю управление, и мы разобьёмся.

— Слетев с моста типа, нет? Потанцуем? — влепляю вопрос, сдобрив его улыбкой, соблазнительной как сам грех.

— Уже не хочу. Танцевать со смертью увлекательней, чем с тобой, — держа незажжённую сигарету во рту, чудовище глумится.

С крепежей сердца отлетают заклёпки. Оно падает и ударяется о твёрдый пласт, которым оказываются мои внутренние органы. Не совру, сказав, что они леденеют в страхе.

Он не шутит. Он, мать твою, серьёзен и заведён.

— Убери руку, пока я её не отгрызла, — ахаю.

Май тихим сапом добрался в святая святых, полоснув шероховатыми подушечками по нежной плоти.

Чудовищное чудовище!

=16 =

— Закрой глаза. Сделай глубокий вдох и опускай тяжесть по груди вниз. Сфокусируйся на моих пальцах и на скорости. Впусти в себя поток. Разгоняй сердечный ритм постепенно. Сейчас он у тебя примерно восемьдесят, доводи выше ста. Заставь организм качать адреналин и страх по верхним показателям и перерабатывать в возбуждение. В твоих венах не кровь, а заряженные авиационным топливом болиды. Прослеживай, как они набирают обороты. Когда я скажу открыть глаза, болиды взлетят и сгорят в атмосфере, — Май бесподобно владеет образной подачей.

Я ожидаю скабрёзных и пошлых оценок, а он вот это …инструктирует и по-своему расслабляет. Веки свожу, потому что иначе не настроюсь. Отложим на потом, что его прикосновения отвергаю в душевных муках. Потом за свои унижения я отыграюсь сполна.

Из положительного – действуя по его инструкции, чувствую, как наливаются порочными соками складки. Чудовище подковано в этом процессе. Гладит с грубой осторожностью.

Вдыхаю с переменным успехом. Лёгкие стиснуло припадке.

Истошный крик: Мы все умре-е-е-ем ! — Встал поперёк горла.

Его и спускаю вместе с набранным кислородом на дно естества. Напрягаю мышцы пресса, выдавливая горючую смесь на низ живота.

Сонар чудовища, словно считывает пульсацию через кончики пальцев. Растирает по складкам, увеличивая томительную площадь поражения.

— Потекла, кошка, — находит нужным озвучить, скромные выделения. Досыпает горсть злодейского смеха, употребив физику для чайников.

Его скомканная отдышка, равняется по диапазону с моей отчаявшейся. Нехотя отзываюсь на ласку, которую и лаской не назовёшь в сложившейся ситуации.

Он принуждает отслеживать, как перекатываются фаланги, терзая нежную кожицу давлением. Горошину в сердцевине покалывает. Сильнее и чаще.

Не сопротивляюсь внеочередному приливу. Не останавливаю, когда заливает. Душ Шарко так наверно проще описать свои ощущения. Крутой кипяток чередует с ледяными струями. Бодрит неимоверно, потом размягчает, и я хаотично кусаю нижнюю губу.

Хватаюсь за запястье чудовища, первым порывом, врезаюсь ногтями, чтобы прочнее зацепиться и оторвать от себя его руку. Вот только его пальцы становятся идеально совместимы с иллюминацией перед глазами.

Я, как в калейдоскопе верчусь, а Май, выводя круги там снизу, вынуждает хотеть до конца прокатиться по тоннелю с витражными стёклами.

Комната страха кажется не такой уж страшной. Американские горки не такими высокими. Скорость приемлемой, потому что гудящий салон, вдруг атмосферно пересекается с битами моего пульса.

— Сотку догнала, — Айс обдаёт волной хрустящего голоса. Мурашечный озноб проносится по коже, рассыпая шипучий порошок.

Слабо, но понимаю, что подсказываю сердечный ритм бурно подскакивающей грудью. Я и с закрытыми глазами знаю, что чудовище беззастенчиво пялится на мои соски, шикарной, между прочим, формы, но лучше бы он за дорогой следил, а не…

Никто пробовал вставить столовую вилку в розетку под напряжением?

Я — нет!

И повторять этот опыт не собираюсь. Разряд пересушивает клетки. Конечности немеют, зато абразивные частицы скапливаются в промежности. От них идет колючее наслаждение.

Существует реальная угроза жизни, но это усиливает то, что творится с моим телом. Невесть откуда появляется непроницаемая плёнка. Выборочно обволакивает органы чувств.

Ослепляет. Оглушает.

Давление наверняка в образованном вакууме, как у гипертоника.

Я чувствую, что Мая на мне становится больше. Похлопывая по клитору, доводит моё тело до турбулентной тряски. Бедное сознание потерянно озирается между заполонившими видимость болидами.

Сверкает. Сияет. Разливается.

Красные. Жёлтые. Светящиеся точки.

Пролетают под веками и разбиваются о чёрный горизонт, затем сливаются в расплющенный солнечный диск. Вот в нём, я, кажется, сгораю, начав суматошно раскачиваться в кресле. Тереться о ладонь чудовища и мазать его запястья секретом.

— Сто сорок, кошка. Тормози пульс. Сердце порвётся с непривычки, — Май выжимает из себя предупреждение.

Трепыхаясь на пике и на острие лезвия, вслушиваюсь в его преступно низкий голос и впитываю как запрещённый препарат.

Моё сердце терпит ошеломительный крах.

Разгоняется. Не выдерживает.

Раздувается, как перезаряженная батарейка.

Взрывается и корпус, ощутимый слишком тонким, разносит, словно железную стружку. Болью режет изнутри грудь. Эйфория пламенной плазмой струится по венам. Несочетаемые вроде ощущения, но сливаются в потрясающей гармонии.

Мне так хорошо, что плохо. Или, наоборот, так невыносимо прекрасно, что отвратительно и пагубно. И убита я. И второе дыхание открывается, а от него лёгкость крупной дрожью бьёт по коже.

Как отъявленный непослушник, плюю на приказы Айса. Открываю глаза ровно тогда, когда задние колёса машины вылетают с обрыва. Перед заносит непроглядным облаком пыли.

С пробуксовкой этот двукратный мерзавец, но вытаскивает зад с края. Доля секунды всего лишь, но хватает, чтобы скончаться на месте и встрепенуться.

= 17 =

Красивая и дорогая тачка превратилась в руины, чьих-то несбыточных надежд. Полно людей, кто о такой мечтают.

На финальном ударе по боковым стёклам дурное состояние отпускает. Я была не я и не в себе. Виновато озираюсь, надеясь рассмотреть убегающий силуэт шизанутой тени, которую я подхватила на лету.

Это же не я? Альтер эго или что-то неведомое. Май вынудил испытать оргазм. Вынудил разбить его тачку. Он меня довёл до сумасшествия. Сделал невменяемой, а таких даже суд виновными не признаёт.

В голове шумит. Кожа на ладонях стёрта до крови. Руки страшно болят, а я ведь в секцию женского бокса хожу и мне привычно махать кулаками.

Айсенберг бросает окурок. Те есть я уложилась ровно в одну выкуренную им сигарету. Похвальный результат. Почти рекорд. Если бы моя энергия ушла в нужное русло, а так я…Избила лежачего. Отомстила безобидному.

Причём тут авто, когда управлял им сын Люцифера.

— Довольна? — налетает на меня разъярённый коршун, готовый заклевать до полусмерти. Выхватывает орудие мести, ставшее вдруг неподъёмным. Отшвыривает монтировку через моё плечо. Куда именно даже не смотрю.

Смотрю в его глаза со странным спектром эмоций. Две чёрных дыры засасывают в неправильную галактику. Чем дольше я стою, скрепив с чудовищем взгляды, тем меньше во мне ненависти.

Он тянет за волосы, вынуждая задрать голову и смотреть напрямую. Нырять в водоворот страстей.

Облизываю пересохшие рот, и на лице Айса отчётливо рисуется выражение, как ему хочется неистово впиться, как будто я для него бутылка прохладного лимонада, после знойных соревнований.

Он не ухмыляется – он изучает, потому что руку готова дать на отсечение такие как я, близко Маю не попадались. Под него все стелются и заглядывают в рот. Я на эти губы с твёрдыми и чувственными изломами тоже заглядываюсь. Просто идол превосходно держит покер-фейс. Читаю его диссонанс по глазам. Одна рука сжимает волосы, и я не препятствую. Другая держит за шею, вполне прозрачным жестом и в раздумьях удушить или помиловать.

Выставляю ладони в его грудь, чтобы отпихнуть от себя и…не отталкиваю. Адреналин заманчиво переливается под покровами. Я очень старюсь себе объяснить, но в целом оправдаться, что стёртую кожу на ладонях саднит гораздо меньше. Чешуйчатый удав, вопреки ледяным пикировкам своими глазами, неожиданно тёплый и приятный на ощупь.

— Это чтоб ты понимал. Моё удовольствие стоит дорого. Кто знает, что мне приспичит разнести в следующий раз, — дальше беззвучно двигаю губами, заставляя его следить и читать по ним.

Не смей ко мне прикасаться, чудовище.

И он смеет. Смеет переместить кисть с волос на поясницу, затем вжать в себя, чтобы я начала извиваться как беспокойный червячок на крючке.

— Я тебе примерно показал, что может случиться. Не случилось лишь по одной причине. Ты возможная мать моего возможного ребёнка, пока отделаешься испугом. Не лезь ко мне, если не хочешь серьёзно пострадать. Остановись, пока я ещё с тобой милый.

— Ты далеко не милый, — спешу осветить сей факт. Наглядно удивляюсь, как его до сих пор не просветили, — И ошибаешься по-крупному, решив, что перед тобой Зая, которой достаточно пальчиком пригрозить, как она рухнет в обморок. Я не такая, проснись уже, деспот на минималках, — насмешливо заряжаю, карябая остреньким маникюром плоскость грудных мускулов.

На Айсе везде мои отметины. Потолще, потоньше, а вот массивная грудь несправедливо отливает бронзой на солнце. Без фирменного тюнинга, так сказать.

Надсекаю алую борозду, и чудовище оставляет в покое мою шею, позволяя вдохнуть и освежиться глотком чистого ветра, но ненадолго, ибо в следующую секунду желанный кислород заходит мимо, после слов мерзавца.

— Не набивай себе цену. После того как ты легко сдалась, уважения к тебе меньше, чем было, кошка, — выплёвывает этот укол, как шип, пропитанный ядом. Без промедления колет в уязвимый участок, задев мою неприкасаемую самооценку.

Ах так!

В — значит вендетта. Кровавая война.

— Заставлять девушку ответить взаимностью под страхом смерти… — пренебрежительно фыркаю. Вот уж точно такого счастья, как нож у горла и хриплый рокот Мая, принуждающий кончить, мне не нужно, — До этого ты был на дне, а там ещё и снизу постучали. Ниже некуда ты…

— Сучка дрянная. Следующий раз откушу язык, — чудовище хрипит на взбодрённом нерве, стальной хваткой обвивая мой хрупкий стан.

Больновато и давление на затылок усиливается. Май сближает наши лица, когда я упорно отдаляюсь. Мерзавец не гнушается прибегнуть к насилию.

— Аморал! До моего языка тебе не добраться. Это я заберу твоё сердце и наколю на пику, понял? — ярюсь дикой кошкой, тыча по его груди там, где у людей находится сердце.

Но он нелюдь и чудовище. Сердца у него нет, а тарахтит пластиковая побрякушка. Разрывает меня на части от желания связать из Мая резиновый коврик себе под ноги. Превратить в украшение своей несравненной индивидуальности. С возмездия за третьих лиц он перешёл на личности.

— Сколько у тебя в запасе жизней? — Май, чтоб его, Айсенберг имеет наглость надо мной насмехаться.

— Моя ненависть к тебе бессмертна.

— Девять – это не бессмертие. Сегодня я забрал одну, и их осталось восемь. Мне хватит недели, чтобы с тобой покончить. Вбей себе в голову и не приближайся, — хлестанув грубым тоном, отталкивает от себя, но я успеваю оставить свою роспись на его шее.

= 18 =

Соломон ждёт меня в оговорённом месте. Накатанная тропа ведёт через сосновый бор к поляне для пикников. Я ему по трассе метку скинул, пока одичавшая пантера готовила огненное выступление в чёрном ящике.

Поражать не перестаёт. Я от неё ахуевать не успеваю. Лобовое стекло колотыми кусками висит перед глазами. Рустам таращится через него, после изучает покалеченный капот и пустые глазницы фар.

— Дай футболку, — прошу, зная наперёд, что у него с собой пара-тройка сменных катается.

— Твоя где?

— Сгорела, — резво осмыслить совершенный разбой, даже у меня не получается, но чувствую себя как зверь с поднятой на дыбы шкурой.

— Тропикана-женщина горяча и бешена, а внутри соленая, словно кровь текила-бум! — вытягивая из герметичного мешка шмотку, кидает ей в меня, — Напоминает она мне почившую подругу. Это как-то в стиле Марьяны разъебать тачку, когда она видела рядом с тобой других тёлок. Не обижайся, Мари. Я, любя, ты же знаешь. Скорблю, — кладёт два пальца на губы, посылая в небо воздушный поцелуй.

— Эта сучка с Марьяной и рядом не стояла, — свирепствую. Затронутая тема криком боли разламывает нутро.

— Да, да. На людях притворяться белым, полусладким, а на деле быть огненной самбукой. Не забывай, Айсберг, я знал её едва ли не лучше, чем ты, — как факт и доказательство выставляет запястье со шрамом.

Они кровью себя связали. Мы подростки тогда. У меня дома кромешный ад настал, когда узнали о диагнозе матери и бесконечные обследования. Терапия не приносила результата, ей становилось хуже, следующие три года мама уже не вставала и никого не узнавала. Соломон и Марьяна взяли на себя обязательства, замыкая наш треугольник священной клятвой, скреплённой на крови, что будут стоять на страже и с матерью ничего не случится. Я сильно за неё переживал и боролся вместе с отцом, но она всё равно умерла.

Марьяна тоже меня оставила. Рустам не прав, у кошки нет ни капли схожести с девушкой, которую я любил. Убил её тоже я. Из-за ревности и пагубной страсти к адреналину.

— Ты сумку забрал? — впечатываю существенное, перебивая налетавшие воспоминания.

— Забрал, — узрев царапины на моих лопатках, Рустам хватается за сердце. И я бы за такое лицедейство ему вмазал. Натягиваю футболку, пребывая в фазе латентного гнева. Мрачно зыркаю на умиляющееся ебло друга. Напоминаю, что он мне почти родной, — Ой-ё-ё-ё! Я бы на твоём месте дважды подумал, прежде чем сливать Исе такой уникальный экземпляр. Дашка ж никогда так спину не царапала. У розовой красотки козырная подпись. Я и сам не прочь подставиться под эти коготки и даже предложить свой член, если тебе не надо, — Соломон вдохновлён увиденным и тарабанит будто паровоз по рельсам. Часто и с отдышкой.

Не разделяю восторга.

— Без глаз останешься. Она их выцарапает. Достал что-то из генетического материала? — стараюсь держаться безразлично.

Но по законам дьявольской ловушки что-то идёт не так. Рассудок возвращается, а с ним мозговая деятельность пашет в удвоенном режиме.

Где же был разум тридцать минут назад, когда эрекция лупанула в голову и начался хаос, который я презираю. Тёплая влага пантеры до сих пор щиплет пальцы. Подушечки будто серной кислотой выжгло от погружения в этот жар. Закрываю глаза, а там она под ширмой сомкнутых век. Налитые румяные сиськи дрожат, когда её дыхание подвело. Пухлые блестящие губы жадно хватают воздух, а в зрачках клубится пожароопасная похоть. Коктейль, по сочетанию ингредиентов, в моём меню на первых позициях. И это ровным счётом ничего не значит.

Хотеть кого-то в секунде, когда адреналин заменяет кровь — естественно.

Дрифт — самый скучный способ добыть в организме бодрящее вещество.

Но эта сучка притащилась ко мне домой, чтобы подсунуть на тачку жучок. В системе безопасности предусмотрена такая опция оповещать, при появлении устройства, передающего сигнал. Помимо Пантеры посторонних в доме не было. Прилепить на днище отслеживающий маячок, рассматриваю как начало грязных игр с Исмаилом. Он не чтит протокол охоты, значит, и я ни в чём себя не ущемляю.

Соломон был послан забраться в квартиру Ирискиной и поменять банкноты на фальшивые. Такие у нас были про запас на всякий пожарный случай. И для теста Днк собрать материал, потому что гарантировано уверен — результаты совместимости Кошка, от противной своей натуры, не предоставит.

— Слушай, там от ребёнка только их фотки. Вещей и чего-то детского я не нашёл. Как вывод малой не живёт с матерью, а к родакам её соваться ни есть умное решение, — выбивает конкретизировано, что задача усложняется.

— Отцовство пока отложим. Жили же они полтора года без моего контроля, день -два роли не играет. Поехали, проверим, подхватит Исмаил подсадную утку или бросит на произвол, — умышлено я этой проверкой загоняюсь.

Кому Пантера позвонит в первую очередь, тому, кто её подставил или пытался под меня подложить. Если раньше сомнения существовали призрачные, то сейчас они развеялись. Почти.

Подсекаю за хвост ускользающую мысль, что хочу в кои веки ошибиться. Не разочароваться в сумасшедшей девчонке и поверить, что наша ненависть обоюдно искренняя. Куражится на чистых чувствах, а не куплена за процент от выигрыша.

Потому что так веселее, чем банальный театр и выученные роли.

= 19 =

Отбивая шпильками бодрый ритм по тротуарной плитке, поворачиваю из арки во внутренний двор. На плече болтается кейс. На локте висит пакет с продуктами. Глазами увлечённо бегаю по строчкам сообщения одной своей постояшки.

Девочка - хостес в ночном клубе, и ей подобает выглядеть соответственно. Она ко мне ходит на коррекцию бровей, наращивание ресниц, и я заказываю ей по своим проверенным каналам достойную китайскую косметику.

Вот гусыня! — выругавшись вслух.

Печатаю, что на этот месяц запись у меня под потолок, а ей срочно, потому что попёрлась по совету подружки к другому мастеру, который горячим воском опалил ей верхнее веко, а бонусом выдрал пучок и ей горит исправить чужие косяки за мой счёт.

Изменить можно мужу, но не парикмахеру или бровисту. Я полтора года мучилась, берегла и отращивала три несчастных волосинки. В итоге начинать нужно заново.

Недоразумение ходячее. Выслушав в голосовом причитания, что ей грозит увольнение и голодная смерть, записываю на сегодня сверхурочно.

Я самого утра без маковой росинки исколесила весь город. Устала похлеще, чем раб на галерах, но придётся пропустить стрип дэнс. Мы в ответе за тех, кому щипаем брови.

Натолкнувшись на препятствие с пузом в три меня сначала брезгливо обвожу дородное тело взглядом, затем закатываю глаза.

Я так надеялась, что он перестанет ко мне таскаться и донимать.

Лох-несский паразит.

Джинн.

Так, его прозвали за любовь коллекционировать разный антиквариат. Сначала ворует, потом продаёт. Мамой клянётся, что чистокровный цыган. Разве только инфо. Белобрысый дикобраз в замшевых бордовых лоферах с позолоченной бляхой, стоит передо мной, всунув пальцы в петли на брюках, и шевелит пряжку с палёным Кляйном.

— Шашлык хочешь покушать, красавица моя, — выкидывает ладонь, перекрывая мне проход.

Как охота ему вломить между рог, чтобы он забыл о моём существовании.

— Хочу. Хочу, чтоб ты засунул себе вертел в одно место и крутился на нём. Как исполнишь — зови, я полюбуюсь, — отвечаю усталым голосом, лишённым всякой экспрессии.

Он с моего восемнадцатилетия паразитирует на нервных клетках. Ничего его не берёт, а от одного вида на лощённый и грязный воротничок сиреневой рубашки мигрень стягивает виски, и тошнота подступает. Набрызгался каким-то сладко-вяжущим дерьмом и это в жару. Подмышками тёмные пятна от пота.

Моё женское достоинство в присутствии такого «кавалера» униженно хнычет.

— Не груби, слышь, а то договоришься и не будет по-хорошему. Наведаюсь к тебе ночью с братьями и поделим на четверых. Радуйся, что я пока один внимание оказываю, — преображается в мерзопакостное быдло, коим он и является.

Мне лень мараться об это, смердящее угрозами, ничтожество. Отвожу плечо, чтобы самоустраниться, но неприязнью напоследок обливаю.

Джинн, несмотря на грузную комплекцию и слоновью неповоротливость, ловчит. Распускает щупальцы, но всё, за что ему удаётся ухватиться – пройма облегчённой блузки без рукавов. Невесомая ткань с визгом расползается по шву.

Верчусь на сто восемьдесят, намереваясь с локтя расквасить горбатую переносицу, как было не единожды. Ничему его опыт не учит или…

Увернувшись от моего удара, получает зачётный хук правой и ребром массивного перстня.

Озадачиваюсь второстепенным: откуда здесь появился Исмаил. Вчера он меня подвёз, толком мы не общались. Поводов и надежд я ему не давала. Молчала больше.

— Ты кто такой. Да я тебя…, — булькает Джинн, зажимая раскуроченный кровоточащий нос, мгновенно теряясь в пространстве.

Исмаил, не удостоив его ответом, берёт меня за руку, но я -то не шокирована и не поплыла. Вырываю кисть, шагая к своему подъезду самостоятельно.

— А ты интересная…очень. Обычно если не спасибо, то хотя бы имя своё говорят, — кричит насмешливо мне вслед.

Подумает еще, что уношу ноги со страху. Торможу и оборачиваюсь.

— Как там тебя? — хмурюсь, будто усердно вспоминаю, как его зовут.

— Исмаил, но лучше просто Иса, — раскрепощённая улыбка многое о нём говорит.

Я прекрасно вижу увлечённость моим глубоким декольте.

— Ты просто Иса, а я просто Мария. Можешь быть свободен. В спасибо нет необходимости, я ни о чём не просила, — скоротечно выпускаю в своём голосе бритву и брею его неведомые претензии.

Напроситься на чаек, с применением тактики раскрутить на секс. Глаза у него блядуна со стажем. Такое никаким корректором не замажешь.

Всегда обращаю внимание, во что парень одет.

Иса одет с золотой иголочки. На редкость, пошитая на заказ рубашка, не нагоняет на меня скуку. Короткий рукав обтягивает внушительный бицепс. Красно-бело-розовый орнамент подчёркивает смуглый оттенок кожи. Кожаные мокасины темнее на тон кофейного цвета брюк. На шее татушка штрихкод.

Метросексуал, но перебор с уходом внешности исключён. Всё исключительно для усиления мужественных черт. Очередной гадёныш уверенный, что положит любую горизонтально не напрягаясь.