Моя Вера

1

- Кать, это и моя дочь, - бывшая жена смотрит на меня, как на насекомое.

- Ты просрал ее, Смолин! В тот самый день, когда залез на очередную шалашовку!

- Не очередную, - поправляю, скорее по привычке. – это был единственный раз, я был упорот…

- Какое это имеет значение? – Катя отворачивается к раковине. Хрупкие плечи напрягаются. Знаю, что она пытается сдержать слезы. Хочу подойти к ней, обнять, поцеловать любимые губы. Но Катя не позволит. Скорее вцепится в лицо, чем разрешит себя коснуться. Запускаю пятерню в волосы и тяну с силой.

- Ты права, это не имеет значения. А знаешь, что имеет?

- Нет, - Катя не оборачивается, но немного расслабляется. Умничка, смогла взять себя в руки.

- Я люблю тебя, Катя. Я совершил ошибку. Я могу доказать, что все осознал, - поднимаюсь, подхожу ближе. – Цену этой ошибки я прочувствовал, - вижу ее профиль. Красивая она, ладная. А я мудак. – Я скучаю по тебе, по Машке, - наконец она оборачивается. В глазах холод, вперемешку с болью.

- Я тебя ненавижу, Смолин! – шипит, хрупкие ладошки сжимаются в кулаки. – Я тебе не верю! Думаешь я не понимаю, зачем ты все это говоришь?

- Катя…, - делаю шаг, она отступает, покуда не упирается в стену. Глаза горят, подбородок гордо вздернут.

- Тебе Машка нужна, - выдает бывшая жена, скрещивая руки на пышной груди. Футболка натягивается, и я вижу очертания крупных сосков. Рот наполняется слюной, а член дергается. Я хочу ее до одури. Я был у нее первым, но жена оказалась такой чувственной, сексуальной, раскрепощенной, что девственницей, дала бы фору опытным куртизанкам. С ней секс был таким горячим, что порно отдыхает. Ее громкие стоны отрезанировали в ушах. Сраные кэшбеки. – Как только она родилась, я отошла на задний план, - между тем продолжала Катя. – Что? Фигура попортилась, дырка растянулась, и ты полез на малолетних блядей?

- Пиздец, ты что несешь? – не выдерживаю я. Бред какой-то!

- А что? – еще сильнее заводится Катя. – Я прощаю тебя, мы переезжаем к тебе, с Машкой, а ты дальше продолжаешь ебать этих…

- Катя! – рывок. Хватаю ее за плечи, прижимаю к себе. Жена, как и ожидалось сопротивляется. Хватаю ее ладошку и опускаю на ширинку джинс. – Я хочу только тебя. Видишь? Чувствуешь? – Катя замирает, а затем пытается сжать пальчиками член.

- Тема, - тихо стонет. – У тебя стоит!

- Всегда, - подтверждаю. – Когда думаю о тебе, Кать, - ее рука скользит по ткани джинсов вверх, вниз. Яйца готовы взорваться. Моя! Я готов кончить только от этого.

Катя снимает футболку. Грудь большая, тяжелая, соски как ягоды.

Охуенная. Сжимаю сосок, Катя так сладко стонет, что я сам не могу сдержать стона.

Она сползает по стенке, оказавшись на коленях. У меня перед глазами все плывет, жена, тем временем, расстегивает штаны, спускает их вместе с боксерами, и не мешкая, берет член в рот.

- Блядь… - вырывается со свистом. Катя сосет так, будто через член душу пытается высосать. Берет глубоко, мурчит, смотрит в глаза. Иногда жмурится, от удовольствия. Звуки влажные, жена начинает себя ласкать, трахает себя пальчиком. – Кать, - дыхание спирает, упираюсь в стену, устоять на ногах все сложнее. – Я сейчас кончу! – она начинает сосать интенсивнее. Член мокрый, блестит от ее слюны, проскальзывает в рот, как поршень. – Катя, - кончаю. Ощущения, будто эверест взял. Она не выпускает плоть изо рта, смотрит в глаза и с громким стоном, что вибрирует на члене, кончает сама. – Киска, - помогаю ей подняться на ноги, тянусь, чтобы поцеловать, но Катя отворачивается. Давит на плечи, и я отстраняюсь. Предчувствия нехорошие.

- Если хочешь чаще видится с Машкой, я не против, - говорит Катя, прикрывая руками грудь. – Только без своей мамаши. И мы будем поблизости.

- Мы? – уточняю.

- Да, у меня появился мужчина, Смолин.

***

Едва не опоздал на работу.

Моя бывшая жена, сделавшая охуенный минет, после призналась, что ее уже трахает другой.

Я разбил костяшки пальцев об стену. Катя, наблюдавшая все это, после равнодушно спросила:

- Больно?

Больно! Еще как больно. На разбитые руки, конечно, похуй. А вот внутри, будто бомба разорвалась, осколочная. Расхерачила все в ошметки.

Умничка, Катя. Знала, как отомстить.

- Артем, блядь! Оглох?

- Привет, - оборачиваюсь. Чернов бежит за мной с проходной.

- Здорова, - жмем руки. Ваня Чернов мой коллега, приятель. Один из немногих с кем я общаюсь, на работе. И единственный, кто знает мою историю, с Катей. – Виделись? – спрашивает, изучая мое лицо. – Не дает Машку?

- Дает, - отворачиваюсь, сворачивая к медпункту. «Дает, блядь, не только мне».

- А че тогда такой кислый?

- Не выспался, - о том, что Катя теперь несвободна, говорить не планирую никому.

- Да, я тоже. Первая ночная смена – это жопа.

В медпункте проходим стандартный, для водителей, осмотр.

- Смолин, у вас давление повышенное, - говорит молоденькая медсестра, сильно наклоняясь вперед. На ней белый медицинский халат, на голое тело. В вырезе прекрасно видны маленькие, аккуратные грудки.

- Не выспался, - я чувствую только раздражение. Отпихнуть бы ее, но медсестры, вполне способны отстранить от работы. А мне нужны деньги. Делаю над собой усилие, улыбаюсь, подмигиваю. Девица краснее еще сильнее, даже шея покрывается пятнами.

— Вот таблеточка, - протягивает таблетку и пластиковый стакан с водой. Выпиваю. – Минут через двадцать все придет в норму.

- Спасибо, Ксюша, - еще раз подмигиваю и выхожу из кабинета. Очередь собралась приличная.

- Следующий! – гаркает девица, совершенно другим тоном.

Ваня ждет на улице. Курит.

- Федорыч сказал, работы тьма. Сука, семь вагонов встало!

- М-да, жопа, - хотя сегодня, против работы я не возражал, получится голову как-то разгрузить.

- Мальчики! – синхронно оборачиваемся. По заводской алее бежит Анька Зайцева. – Уф, чуть не опоздала, - говорит она, поравнявшись с нами. – Привет.

2

Никотин щиплет язык. Горечь бодрит, но от нее уже мутит. Я всадил пачку за вечер.

- Людей нет! Какие семь вагонов? – возмущается бригадир.

- Леша, в день тоже семь разгрузили, - упирается мастер.

- Михалыч! – ревет толпа. – Там и дневная бригада работала, алле!

- Так, все! – взрывается Михалыч. – Разгрузим сколько можем!

- Аньке на всех что ли разорваться? – кто-то вносит последний аргумент.

- Она может, - все ржут. Я тоже не могу сдержать кривой улыбки. Зайцева точно сможет обслужить двадцать голодных мужиков. Уже обслуживала. Способная, ага, штамп поставить негде.

- Могу, - подтверждает девица, заходя в курилку. Помещение больше вагон напоминает, узкое, длинное, столы и лавки вдоль всей стены. Курилка – это так, одно название. Сменные грузчики в ней не только курили, но еще и обедали, в карты играли и тупо, спали. – Чайник ставили? – спрашивает, между делом доставая из пакета чай, сахар, печенье. Ане наливают кипятка. – Попробуем разгрузить, Николай Михайлович. Семь не восемь.

- Да, - бурчит Михалыч отчаливая, - девять не двенадцать.

Зайцева устраивается за столом, закуривает.

- Ребят, новость есть! Такаааая! Что я сама в ахуе.

- Что?

- Какая новость?

- Выкладывай!

Загудели голоса.

- Короче, - Аня выдерживает паузу, разглядывая всех по очереди. – Все же в курсе, что Белова дочку свою к нам устраивает, кладовщицей? – я слышал, хотя стараюсь на такое не обращать внимания. Белова, кстати, наш главный бухгалтер. Ее побаиваются. Кто-то уважает, а кто-то люто ненавидит. К слову, ее ненавидят именно те, кто собрался в курилке. Простые рабочие, которым кажется, что она им недоплачивает. Мне, в целом, ровно. Терок с Беловой, по поводу зЭпЭ, у меня никогда не было. Пока все сходилось до копейки. – Я с ней сегодня проходила медосмотр.

- С Тамарой Евгеньевной?

- Нет, Кирилл, - смеется Аня. – С ее дочкой! – толпа загорается интересом, я же, наоборот его теряю. Тушу окурок и иду на выход. – Тема, подожди, - окрикивает Аня. – Послушай, - возвращаюсь. – Тебе тоже будет интересно, - я в этом сомневаюсь, но задерживаюсь, подпирая косяк плечом. – Мы встретились с ней в очереди, прикиньте, мать за ручку ее привела! – смех. – А потом в кабинете у гинеколога. Ребят, она…, - Анька сама начинает смеяться. – Девственница! Бляяяядь, - снова смеется. – Девственница!

- Сколько ей лет? – спрашиваю, хотя интереса не испытываю. Просто осточертел этот ржач.

- Через пару дней исполнится восемнадцать, - да, прям старая дева. – И она сразу выходит на работу.

- Уже восемнадцать и целка? – это Фил. Мудак еще больший чем я. Ни одной дырки не пропускает.

- Ой, да она страшная, как моя жизнь, - отвечает Зайцева, прихлебывая чай. – Мне кажется, ее поэтому и не трахнул никто! Не встает.

Вздыхаю. Ваня тоже. Оба смотрим на Аньку. Ей около тридцати, но выглядит она на все сорок. Дряблое лицо, мочки ушей, на который болтаются огромные золотые серьги, растянуты, как у некоторый представителей африканской племенной культуры.Мне она напоминает пекинеса. Только собаки верные, а Аня – шлюха. Дает всем и каждому, пока муж батрачит в Москве, чтобы погасить ипотеку. Ей, видите ли, не хватает тепла, любви и ласки. По мне, так ей дохера чего не хватает.

- Что скажешь? – понимаю, что Аня обращается ко мне, потому что остальные молчат.

- Мне похуй, - отвечаю, выходя из прокуренного помещения.

У нас, с Ваней, есть примерно час, до того, как начнется выгрузка. Это время мы проведем в гараже, на шконках, и попробуем поспать.

***

Я надеялся, что работа забьет мысли. Но, не тут-то было!

Перед глазами стояла Катя.

Чуть больше года назад я совершил ошибку. Но, если быть честным, я встал на этот путь почти сразу, после рождения дочки. Машка была беспокойным ребенком. Она все время плакала. Засыпала только на руках у жены, или у меня. Ночи были бессонными. Катя превратилась в комок нервов. Черт, я старался ей помогать! Убирался, готовил, давал время отдохнуть, полностью забирая заботы о Машке на себя. Катя, в это время, отсыпалась. Могла сходить в парикмахерскую, встретиться с подругами. Я понимал, что дальше будет либо легче, либо еще сложнее. Но я был к этому готов. А вот к чему я готов не был, так это к Катиному «нет».

Я хотел свою жену 24/7. Катя же, перестала меня хотеть вовсе. Любое прикосновение воспринималось в штыки. «Не трогай! Не хочу! Я устала! Голова болит! Подрочи!» Сука! Я и дрочил. Каждый вечер, в душе. Однажды жена зашла в ванную, когда я лимонил свой член, мазнула равнодушным взглядом, забрала влажные салфетки и…ушла.

Разговор ничего не дал.

- Ты не хочешь меня?

- Артем, об этом надо было думать ДО того, как ты в меня кончил. Ты ребенка хотел? Ты его получил!

А потом меня закрутило. Я стал пить, в компании друзей, накуриваться. Катя с Машей отошли далеко назад.

В компании всегда были телки, манкие, готовые на все и с каждым. На одну я подсел тогда. Хотя сейчас, даже не могу вспомнить ее имени. Катя зашла в кухню, вместе с Гором, когда я трахал ту девчонку.

3

Вера нервничала и переживала, так сильно, что не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок. Как ее примут? Вообще, Вера всегда легко вливалась в коллектив. В школе у нее было много друзей, с которыми она продолжает общаться по сей день. В институтской группе тоже появились. Не только девушки, но и парни. Все были приветливы, открыты. Звали ее, с собой на обед, в студенческую столовую. Шутили, смеялись, общались с ней так, будто были знакомы много лет.

Но ведь завод – это совершенно другое! Там не будет сверстников, а если и будут, то фамилия Белова, скорее всего, их оттолкнет!

Сдавшись, Вера, отбрасывает одеяло. На часах начало пятого утра, до будильника еще целый час.

Тихо ступая по коридору, Вера идет в кухню. Плотно притворяет за собой дверь. В кухне накурено. Прислушавшись, девушка различает смех и голос матери за стеной, но что она говорит, понять не может, да и не хочет. Маме вторит мужской смех.

Вера морщится. Там точно не папа.

Девушка проигнорировала грязные фужеры, в раковине, и набрала воды в фильтр. Емкость была абсолютна пуста. Пока вода фильтровалась, Вера, вытряхнула в мусорное ведро пепельницу, полную окурков, и вытерла стол. Он был в пепле, липких пятнах, крошках. У девушки чесались руки перемыть всю грязную посуду, но она себя осадила. Однако, не проверить помещение она попросту не могла.

Вера не могла дотянуться до форточки, поэтому настежь открыла дверь на лоджию. Какое-то время она жадно глотала воздух, он будто ослаблял ее натянутые нервы. В какой-то момент девушке даже показалось, что все будет хорошо, она сможет влиться в новый коллектив, найдет новых друзей, но почти сразу, все развеялось. Вера вспомнила женщину, с которой проходила медосмотр. Ее звали Анной. С каким превосходством она не нее смотрела, как ядовито общалась. А это ее будущая коллега! Может зря она решилась на такой шаг? Но услышав тягучий стон матери, поняла, что нет, не зря!

Вера сварила кофе, сделала несколько бутербродов, с маслом и сыром, и прихватив завтрак вышла на лоджию.

Было темно, но Вера почувствовала, что она не одна.

- Пап? – ее отец, как обычно, был пьян. Вера бросила вороватый взгляд на окно спальни, оно аккурат было под диваном, на котором лежал отец. А за этим самым окном мать развлекалась с очередным любовником.

- Привет, Верунь, - он еле второчил языком.

- Я завтрак приготовила, - Вера не знала, что сказать. Папа, наверняка все слышал, и о, ужас, видел! Шторы на окнах не висели, при том уже давно. С тех пор, как отец построил лоджию.

- Ну, пойдем, зайчик, - отец встает с трудом, как дряхлый старик, и слегка покачиваясь заходит в кухню. Вера идет за ним. Но в кухне становиться еще хуже. Мама стонет так громко, что игнорировать невозможно.

- Пойдем ко мне? – спрашивает Вера, уже ухватив отца за рукав фланелевой рубашки.

- Пошли.

Вера отдала отцу все бутерброды, а сама пила кофе, говоря, что не голодна.

- Нервничаешь, зайка?

- Да, есть немного, - честно признается Вера.

- Ничего не бойся, мой ангел, - отец трепет Веру по голове, касается щеки. – У тебя все будет хорошо!

- Ты так уверен, - Вера улыбается отцу, хотя именно в этот момент, душу начинают терзать сомнения.

- Уверен!

Вера, уже собранная стоит в коридоре, она ждет мать. Но та не спешит.

Не выдержав, девушка, стучит в дверь.

- Мама! Мы опаздываем!

Возня.

Дверь открывается и на пороге стоит мужчина, абсолютно голый. Вера отшатывается, отворачивается. Она мельком увидела его анатомию, и ей было неприятно. Девушка отступает к двери, но мужчина следует за ней. И он даже не прикрылся!

- Кир, оставь ее, - смех матери. – Я сама! Уйди, - шикает на него. Она тоже обнажена. – Иди, Вер, - мать подходит, обнимает, а Вера сжимается. От ее тела идет неприятный запах. – Я такси вызову.

- А дальше? Как дальше?

- Ну, на проходной спросишь. Ты же хотела, взрослую, самостоятельную жизнь? Считай, получила!

4

Пока девушка ехала в такси, пошел дождь. Стало пасмурно. Тревожность Веры набирала обороты. Она, заранее почувствовала себя неловкой, нелепой. Что ей делать, когда она окажется на проходной? Подойти к охране? Представиться? Отдать паспорт? А если ее не пустят?

На лбу выступила испарина.

Ну почему она не уточнила у матери, что именно она должна спросить на проходной? Вера мысленно застонала. В сумке зажужжал телефон. Звонила мама. У Веры отлегло от сердца.

- Алло?

- Вер, помнишь Светлану Михайловну?

- Да, мам.

- Подожди на проходной, она тебя встретит. Звони если что, - и отключилась.

Вера почувствовала себя немного увереннее. Одной проблемой меньше, а остальные она будет решать по мере поступления.

- Вам к проходной? – уточняет водитель такси. Вера кивает. – Близко подъехать не получится. Добежите? – спрашивает, останавливая автомобиль. Вера озирается по сторонам. – Вам туда, - подсказывает мужчина, указывая на застекленное помещение.

- Да, добегу. Спасибо! – Вера выскакивает из такси и бежит в указанном направлении.

Девушка успела промокнуть. Забегая в помещение, Вера стирает с лица дождевые капли и осматривается. Проходная просторная, светлая, современная. Кожаные диваны вдоль стены, пышные зеленые растения, в больших кадках, стенды с информацией. Стеклянная будка, для охраны, слева, в ней несколько человек в униформе с интересом ее рассматривали. В центре металлическая вертушка, с красным огоньком.

Светланы Михайловны в помещении не было.

Вера отошла в сторонку, не решаясь сесть на диван, с ее волос все еще капала вода.

Девушка рассматривала проходивших мимо нее людей, с особой тщательность вглядываясь в женские лица. В последний раз она видела Светлану Михайловну несколько лет назад, а теперь, очень боялась ее не узнать, пропустить. Впрочем, и ее разглядывали. В частности, молодой человек, севший на диван у противоположной стены.

Вера мазнула по нему взглядом и отвернулась, возможно слишком поспешно. Он был мускулистым, широкоплечим. Белая футболка обтягивала тело, как вторая кожа, руки и шея, были расписаны черными узорами татуировок. Весьма симпатичный блондин. Вера сказала бы, брутальный. Среди ее окружения таких парней не было. Девушку моментально бросило в жар, она почувствовала, что краснеет, а еще она чувствовала на себе взгляд, и была уверена, что именно парень, напротив, ее разглядывает.

Вера перебросила длинные, влажные волосы через плечо и медленно повернулась к парню в профиль, скрыв лицо за волосами. Дышать стало значительно легче. Девушка даже собиралась украдкой, вновь посмотреть на парня, но вовремя себя одернула. Не хватало еще, чтобы он заметил, как она его разглядывает.

- Белова! – Вера вздрагивает, отлепляясь от стены.

За металлической вертушкой стоит женщина, и призывно машет. Вера выдавливает из себя улыбку и идет навстречу. Поравнявшись с парнем, Вера, все-таки не выдерживает, и бросает на него быстрый взгляд. Зря, очень даже зря! От его пренебрежительной, ленивой ухмылки, ноги девушки подкашиваются. Вера неуклюже спотыкается, и едва не подает. – Вера? – Светлана Михайловна инстинктивно делает шаг вперед, и протягивает руки. – Господи!

- Да, едва не упала на ровном месте, - Вера улыбается, пытаясь скрыть неловкость. – Здравствуйте!

- Здравствуй. Доставай паспорт. Пропустите, - а это уже охране.

***

Вера не заметила, как пролетел день.

Ее познакомили с ее наставником, улыбчивой девушкой Ириной, которая, на первых порах будет помогать Вере в работе, посвящать во все нюансы.

Ира показала ей, где находится туалет, столовая и комната отдыха, а после передала инженеру по технике безопасности. Все оставшиеся рабочее время, Вера провела в узком, захламленном кабинете, читая инструкции, регламенты, и еще кучу непонятной документации. Для нее провели инструктаж, заставили подписать огромное количество журналов, а в конце смены, выделили шкафчик в раздевалке и два комплекта спецодежды.

Домой Вера отправилась на такси. Девушка чувствовала себя уставший, и с тем, такой возбужденной, что боялась и сегодня не уснуть.

- Вера! – мама встретила ее в коридоре. В квартире витал приятный запах домашней еды. Желудок тут же заурчал, напоминая Вере, что сегодня она ничего не ела. – Как первый день? Иди мой руки, за ужином все расскажешь.

Вера в подробностях описала матери свой первый рабочий день, с большим удовольствием поглощая картофельное пюре с котлетами.

- А где папа? – справила девушка, перемывая за собой посуду.

- Без понятия, - отвечает мать, закуривая. – Или со своими алкашами, или со своими бабами.

Вера тихонько вздыхает. Почему родители не разъедутся? Зачем продолжают жить вместе, хотя у каждого, давно своя жизнь? Ведь это не нормально! Родители ведь любили друг друга, когда-то, а теперь наблюдают за похождениями, делая вид, что это норма.

Вопреки своим подозрениям, Вера уснула, едва голова коснулась подушки.

5

Прошла неделя, а завод продолжал гудеть, как возбужденный улей. Угадайте из-за кого? Правильно! Вера Белова! Ее не обсудил, только ленивый. Анька злилась, буквально плевалась ядом. Ее описание «страшная, как моя жизнь», данное Беловой, мужики опровергли. Вот уже какую смену, не стесняясь, мусолили тему ее девственности, и какими способами, они бы лишили ее целки.

Даже Ванька умудрился поучаствовать.

Я отмалчивался. Мне, в общем-то, было наплевать. Хотя я успел оценить девчонку. Красивое личико, глаза яркие, голубые, полные губки. Стройная, тонкая, грациозная. Волосы длинные, густые, цвета молочного шоколада. Картинка, весьма сочная картинка! Которая оставила меня равнодушным.

Мои мысли занимала только Катя.

Вот тут был пожар! Коктейль из бешенства, злости, решимости.

На выходных я брал Машку. Мы гуляли в парке. А мы – это я, дочь, Катя и Гор. Сука, Егор – Катин ебарь! Тот самый, блядь, «друг», которой привел жену, посмотреть, как я развлекаюсь!

Хорошо, что сладкая парочка держалась в стороне, иначе, я бы просто не выдержал, и набил ему рожу.

Из плюсов: я провел несколько часов с дочкой. Машка была в хорошем настроении, бегала, гоняла голубей, и так заливисто смеялась, что сердце отпускало. Наделал сотню фотографий, снял видео. Я просматривал галерею, каждую свободную минуту, в ожидании следующей встречи. Если на следующих выходных будет хорошая погода, сходим с дочкой в зоопарк, если плохая – в детскую комнату, слышал, там очень хорошие аниматоры.

- Блядь, Хьюстон! Прием! – Чернов молотит по стеклу, возвращая меня в реальность. – Тебя загрузили, Смолин, давай отчаливай! – завожу двигатель и плавно трогаюсь. Чувствую машину, она идет с натягом.

- Не загрузили, а ПЕРЕгрузили, блин! – возмущаюсь, ожидая, что баллоны, с минуту на минуту рванут. Не иду разбираться, сам виноват, надо было следить, за погрузкой, а не в мыслях витать. Грузчикам по херу на транспорт, им бы быстрее разгрузить, поэтому заталкивают под завязку.

Плавно захожу на маршрут, до склада хранения двадцать кэмэ, надо потихоньку доползти. Сука, лишь бы баллоны выдержали! Бортировать колеса, когда ты груженый – тот еще секс!

Пока я «полз», Чернов, мигнув аварийкой, умудрился меня обогнать. Мчит застолбить самое удобное место для разгрузки!

- Твою мать! – сейчас еще придется подрочить, чтобы встать на разгрузку.

Въезжаю на территорию дальнего склада, с удивлением обнаруживая фуру Ваньки под дальним шлюзом, самым неудобным для парковки.

Сам становлюсь под третьим. Выхожу из кабины, с целью размяться, и махнуть Чернову, мол «спасибо, друг». А потом я понимаю, что погорячился. Совсем не забота обо мне двигало Ванькой, когда он выбирал самый ублюдский подъезд. На шестом, крайнем шлюзе, выгрузку принимала Ира Самойлова и… та-дам, Белова!

- Кобель, - сплевываю, поднимаясь на рампу.

- Тема, блин! Эти говнюки тебя перегрузили! Напишу докладную, Михалычу!

- Ань, принимай, да я поехал, - махнув рукой захожу на склад. У меня есть примерно полчаса, успею остыть от душной кабины, выпить кофе и выкурить сигарету.

В курилке, а-ля столовая, никого. Все пацаны на выгрузке.

Завариваю растворимый, и с наслаждением выкуриваю долгожданную сигарету, мыслями, снова, возвращаясь к Кате. Каковы шансы, что она еще не успела переспать с Гором? Да, никаких, блядь! Она настолько чувственная, сексуальная, что только у педика на нее не встанет. А Гор, весьма настойчивый. Сколько времени они уже вместе? Меня ожидаемо корежит.

Как бы я хотел отмотать время! Я любил Катю, люблю сейчас, и буду любить всегда.

- Привет, Темыч, - замначальника склада, Игорь Тушин, заходит в курилку. Здороваемся за руки. Игорь хороший мужик, правильный. Закуривает, тут же утыкаясь в телефон. Я делаю тоже самое. Снова начинаю просматривать фотографии Машки.

- Игорь Николаевич, у нас проблемы, - поднимаю взгляд. Белова на пороге. Переминается с ноги на ногу, очевидно не зная, куда деть руки. Игорь, между тем, тушит сигарету, быстро встает, приосанивается. Блядь, и этот туда же!

- Что случилось, Вера? – сама учтивость. Ну поклонись еще ей! Чувствую, что лицо брезгливо кривится, но ничего не могу с собой поделать.

- Д…дело в том, что… В том, что Чернову загрузили продукцию, на поломанных паллетах.

- Пойдем, - Игорь, рукой указывает на дверь. Джентльмен, епта! - Сейчас разберемся!

- Игорь! – это уже Ира. – Они там совсем охренели, что ли? Лишь бы быстрее разгрузить! – возмущается. – Чернову на поломанных паллетах, Смолина вообще перегрузили, тонн на пять!

Самойлова была старшим кладовщиком, и в целом, мне нравилась. Работала четко, быстро. Грузчиков держала в ежовых рукавицах. И что самое главное, не участвовала в сплетнях. Своего рода Швейцария. Беловой, бесспорно повезло, что ее «припаяли» к Ире. Наверняка, мать подсуетилась. Попади она к Аньке, например, все было бы в разы хуже. Она бы и недели не продержалась.

- Сейчас разберемся! – снова повторил Игорь.

Стало почти тихо, лишь изредка долетали возмущенные женские возгласы. Беловой среди них не было.

- Темочка, - Анька вплывает в курилку. – Готово! Пустой! Можешь ехать.

- Спасибо, - киваю, проходя мимо.

На рампе четверо: Игорь, Ванька, Ира и Белова.

- Ир, точно справиться? – спрашивает Тушин. Чернов при этом светится как светодиод. Улыбается и кивает, хотя явно, что обращается не к нему. Белова смотрит в пол.

- Конечно, - отвечает Ира. – Девчонка весьма сообразительная.

- Ладно, - соглашается Игорь. – Вера, садись в машину к Смолину.

- Игорь! С хуя ли к Смолину? – Ванька аж подскакивает на месте.

- Действительно, с чего вдруг ко мне? – вклиниваюсь в разговор. Только ее мне не хватало. Ванька кивает мне и незаметно показывает «класс».

Белова вскидывает голову, и смотрит на меня с ужасом. Вот! Даже девчонке не улыбается быть замкнутой со мной, в тесном пространстве кабины.

6

«Мисс Неуклюжесть».

Беловой, только с третьей попытки, удается забраться в кабину.

Она пыхтит. Оправляет задравшуюся на животе футболку. На меня, ожидаемо, не смотрит. Тянется, чтобы закрыть дверь, а я понимаю, что она сейчас просто вывалится из кабины.

- Блядь, замри! – рявкаю. Раздражение почти достигло апогея. Белова, вздрогнув, замирает, умудрившись визуально стать меньше.

Выхожу.

Обхожу кабину. Движения рваные, резкие. Мимо пролетает Чернов. Успеваю заметить, как он показывает мне средний палец. Мудак, блин! Громко захлопываю пассажирскую дверь.

Действия в обратном порядке. Тянусь к своей ручке.

«Блядь, тормози, Смолин!»

Делаю вдох, тру глаза. Девчонка не при чем. Она, явно, не горела желанием со мной ехать. Такая же жертва обстоятельств, и срываться на нее – последнее дело.

Немного успокоившись, забираюсь в кабину.

Белова жмется к двери. Села таким образом, что я могу наблюдать ее спину. Черт, надеюсь не плачет!

Чувствую себя ушлепком, который любит мучить котят.

Плавно трогаюсь. Движок урчит.

- Меня зовут Артем, - один глаз на дорогу, другой на спину девчонки. Сидит, прямая, как палка.

- Вера, - отвечает. Голос тихий, но ровный. Не похоже, что плачет. Выдыхаю. Не совсем я ушлепок.

- Вера, - повторяю. Я впервые назвал ее по имени. Перекатываю на языке четыре буквы, и понимаю, что мне нравится. А еще, имя ей идет. – Ты, наверное, не в курсе, Вера, но, когда люди знакомятся, они обычно смотрят друг другу в глаза, а не поворачиваются спиной.

Она слегка оборачивается. Теперь я могу видеть кончик ее носа, и краешек глаза.

- В курсе, - девчонка кивает. – При традиционном знакомстве, именно так и должно происходить. Но, я не знаю, как себя вести, когда знакомство со мной кому-то навязывают, - тон весьма чопорный. Надо же, у маленького котенка есть зубки! Портив воли улыбаюсь.

- Извини. День не самый лучший, - она снова кивает, дескать извинения приняты, но продолжает сидеть в той же позе, будто нашла за окном нечто интересное. – Сядь, пожалуйста, нормально. И пристегни ремень, - немного смягчаю приказ, дальнейшими пояснениями. – Качает сильно. Чувствуешь? А дорога – барахло полное. Маленькая кочка, и ты разобьешь нос об панель.

Вера пересаживается как надо и щелкает ремнем безопасности. Теперь я могу наблюдать ее профиль, вместо спины. Что ж, прогресс!

Я постарался донести до грузчиков, используя всю силу мата, что перегружать меня больше не стоит. Не уверен, что дошло. Но я предупредил, что, если почувствую перегруз, брошу машину, заберу ключи и уйду в гараж.

Исполняя своей перфоманс, благоразумно оставил Веру в кабине. Незачем девчонке слышать речь, от которой вянут уши.

Но, выпустить, ее все же, пришлось.

Открываю дверь, смотрю на нее снизу вверх.

- Помочь?

- Сама, спасибо, - она поворачивается спиной, и начинает спуск, а я залипаю на ее попку. Аппетитная. Ее футболка снова задирается, и я вижу две очаровательные ямочки, на уровне поясницы.

Резко отворачиваюсь.

И я туда же?

Вера оказывается на земле.

- Ой, - смотрю на нее, она тянет край футболки вниз, и робко улыбается.

- Что «ой»? – резче чем хотел, спрашиваю. Она теряется, улыбка тает.

- Ежедневник на панели оставила, - тычет пальчиком вверх.

- Достану.

- Спасибо, - благодарит Вера, снова избегая моего взгляда.

***

Хотелось выйти и расколотить все ебальники, которые подвернуться под кулак.

Я проводил Веру к вагону, а сам вернулся в кабину. Открыл окно, настроил боковые зеркала, таким образом, чтобы девчонка была в поле моего зрения.

Уже на первых подступах, челюсть заскрипела. Веру встретили свистом и улюлюканьем. Как ее матери пришло в голову, притащить этот цветочек, в логово похотливых мудаков? Не понятно. Свою Машку, я бы не за что не пристроил в такое место.

Дальше больше!

Веру стали откровенно клеить, провоцировать. Ее девственность стала гвоздем программы. Видел, что она держится из последних сил. Но, вмешаться, равно подкинуть новую тему для сплетен. Я это понимал. А она, как будто нет. Несколько раз ловил ее взгляд, в отражении, в нем была мольба. Она неприкрыто, молчаливо просила о защите, не подозревая, что я уже защищаю ее, своим бездействием.

С другой стороны, может сейчас до нее дойдет, что ей надо держаться как можно дальше от таких мест.

- Верочка, - МатьЕгоФил. – Целку должен ломать опытный мужчина, - ржет. А я хочу сломать ему челюсть. – Будет больно, а потом приятно! – теперь ржут почти все.

- Громов, заткнись, нахуй! – рявкает дядя Вася. – А то я сейчас тебе кое-что сломаю. Будет больно и не приятно! Шевели поршнями! – мысленно аплодирую. Дядя Вася один из немногих, кто сохранил «лицо», манеры, воспитание. Ему скоро полтинник стукнет. Вера робко улыбается и кивает, мол спасибо.

В машину встает тридцать три паллета, но грузят двадцать, исходя из тоннажа.

- Последний, - слышу Верин голос и выдыхаю. Ну все, девочка, отмучались.

7

Ужасный! Ужасный! Просто ужасный день!

Такого унижения, Вера не чувствовал никогда, в своей жизни! Она была как кусок мяса, на витрине. Не знала куда себя деть, а еще где взять силы, чтобы не расплакаться.

У девушки болела голова, и щипали солью глаза.

Она до сих пор не могла поверить, что стала частью произошедшего. Взрослые мужчины, вели себя с ней подло, плохо, жестоко!

Вера несколько раз порывалась высказаться, мол, не видит смысла заниматься любовью, без любви, и каждый раз себя осекала. Они ее не поймут! Наоборот, все станет намного, намного хуже.

Поэтому она молчала, пытаясь абстрагироваться, сосредоточится на подсчетах.

Периодически она бросала взгляд в боковые зеркала, на кабине. Артем, будто не сводил с нее глаз. Присматривал. Но не вмешивался. Вере хотелось бы, чтобы он пресёк, происходящее, на корню, и с тем, девушка понимала, что будет еще хуже. Его глаза темнели, из синего, почти в черные, и Вера, посылала сигналы, как могла, чтобы он оставался на месте.

Слава Богу, он вышел из кабины только для того, чтобы помочь ей забраться и закрыть дверь.

Дома ее ждал очередной, не приятный, сюрприз.

Мамы дома не было, зато был отец, и не один.

- Доча! – закричал он, едва Вера закрыла за собой входную дверь. – Отработала, красавица? – папа был сильно навеселе. Вере в нос ударил запах алкоголя и табачного дыма. – Пошли, пошли, - суетится папа, забирая у Веры сумку. Подает тапочки. Вера переобувается и нехотя идет за ним, в кухню.

На столе стоят несколько бутылок водки, нехитрая закуска, из солений, картофеля, шпрот, а во главе восседает дама, такой яркой наружности, что Вера, на мгновение зажмуривается.

— Это кто, Петро?

— Это моя дочь, Вера, я тебе про нее рассказывал. Садись, Вера. Давай, картошечки пложу. А это Мила, - папа суетится, накладывает Вере картофеля, посыпает зеленью, заправляет горчичным маслом.

- Людмила, - поправляет женщина.

- Очень приятно, - отвечает Вера, утыкаясь в тарелку. Ей не приятно, но она старается не подавать виду. Разминает картошку, перемешивает с зеленью и маслом, и начинает есть. Желудок противится. Дышать в кухне нечем, помещение прокурено, в спертом воздухе сизый дым плавает, как медузы.

- Можно открыть окно? – просит Вера.

- Можно, - папа поднимается.

- Нельзя! – отрезает Людмила. – Петро, на мне тонкое платье, хочешь, чтобы я заболела?

Взгляд отца мечется между дочерью и любовницей. Вера сдается первой.

- Ничего, я почти доела, - Вера наспех заталкивает в себя картофель. Благодарит за ужин, моет за собой тарелку, и с пожеланием спокойной ночи, покидает кухню, не забыв притворить за собой дверь.

В душе девушка долго стоит под горячими струями, трет тело мочалкой и…плачет. Она просто раскисла! Поэтому ей кажется, что весь мир ополчился, против нее. Сегодня, она чуть не сдалась. Желание написать заявление об увольнении было настолько сильным, что она отчетлива видела, как пишет его свои ровным подчерком. И действительно, что она делает на этом месте? Она может устроится в студенческую кофейню, например. Ну и пусть, что заработок ощутимее ниже, но там она, хотя бы не будет подвергаться похотливым шуточкам! А если повезет, то сможет взять подработки.

У Веры была цель, мечта, если хотите. Она очень хотела накопить на съем комнаты, а если получится, то и квартиры. Она любила маму и папу, в равной степени, но больше не могла жить с ними, постоянно быть свидетелем того, что происходит.

Когда Вера не могла уснуть, она представала себе, квартиру, которую снимет. У нее будет много цветов, на подоконниках, полный холодильник домашней еды, будет чисто и тихо. Вечерами она будет сидеть у телевизора, укрывшись пледом, пить чай с пирогом. Или читать. Писать курсовые, делать домашние задания. А если хозяева позволят, Вера возьмет себе кота из приюта. А лучше кошку, и назовет ее Любой. Вера и Любовь!

В эту ночь, Вере не помогали и мечты.

Перед глазами мелькало лицо Артема, его резко очерченные губы, в кривой ухмылке. Вера вздрагивала и жмурилась, пытаясь прогнать видение. Сердце каждый раз кололо, будто иголками. Девушка так и не смогла понять, почему он так к ней относился. Но была уверена, что ничего плохого ему не сделала.

Посреди ночи, Вере, вдруг, пришло в голову, что может, виной всему не она, а ее мать? Может быть, Артем имел с ней связь? Тот парень, что вышел к ней голым, был, наверное, не старше Артема! Если так, то Вера способна испытывать к нему только отвращение!

8

- Тебе не кажется, что это уже слишком?

- Нет, не кажется! – Катя дергает рукой, высвобождая свой локоть из моего захвата. – Мы едем отдохнуть на турбазу, дочь едет со мной!

- С кем будет Машка, в то время, когда ты будешь скакать на хую Гора?

- А с кем будет моя дочь, когда ты будешь на работе?

- Наша, - поправляю. – Наша дочь!

- С твоей мамашей? – между тем продолжает Катя. Меня убивает все, но больше то, что она не отрицает, чем планирует заниматься на турбазе с Гором.

- Нет, она будет со своей бабушкой! – кричу. Впервые в жизни, кричу на Катю. Она осекается. Лицо каменеет.

- Да ты…

- Кать! – Егор выходит из подъезда. – Прекращай! – она смотрит на него так, будто пытается прожечь дыру, но молчит. – Бери, - Гор протягивает детский рюкзак.

- Егор! – шипит Катя, не сводя с него взгляда.

Тот, не обращая внимания идет к машине. Там Машка сидит, пристёгнутая к детскому креслу и мусолит бублик.

- К папе пойдешь? – спрашивает Гор, уже отстегивая ремни. Машка в слезы. Она уже настроилась на поездку в машине. Она такое любит. – Ну-ну, принцесса, папа сейчас тоже тебя покатает.

Я делаю шаг, а Катя начинает кричать так, что закладывает уши.

- Егор! Ты совсем долбанулся?!

- Замолчи, женщина, - отвечает Гор, не повышая голоса. Я получаю на руки Машку. Она продолжает плакать, маленькое тельце в руках, как взбесившейся зверек, крутится, вырывается.

- Поедем кататься? Маш, с папой поедем кататься? – малышка замирает. Смотрит на меня заплаканными глазами и говорит:

- Да!

Я воевал с Машкой, Гор с Катей. В итоге, двор мы покидаем друг за другом. Машка в кресле продолжает мусолить бублик, Катя пытается выцарапать Гору глаза.

***

День прошел лайтово. К Маше я знаю подход.

Но вечером, как ни крути, мне надо на работу.

Машке поездки в машине – кайф. Она смотрит в окно, тихонько бубнит себе под нос, но в итоге, всегда засыпает.

- Привет, - мать встречает у калитки, силится открыть ворота, но я останавливаю.

- Привет. Машку оставлю? – она кивает, но губы поджимает.

- Артем!

- Некогда, мам. Утром поговорим?

***

Начало смены мне нравится. Два вагона. Чернов проявляет инициативу, а я остаюсь на подмене. Иными словами, он работает, а я сплю. Могу проспать всю смену, если его машина не сломается.

Самое то, завтра я хочу провести все отпущенное время с Машкой.

- Охуенная! – в гараж врывается Ванька, громко хлопнув дверь. Из сонного дурмана я выбираюсь с трудом, во сне я трахал свою жену, и был счастлив. От накатившей реальности хочется выблевать свои органы. Переворачиваюсь на другой бок. – Белова и Чернов, прикинь?

- Прикидываю, - вяло отвечаю.

- Я ее трахну, - продолжает Ванька. – Сегодня на последней ходке, распечатаю, отвечаю!

- Ты что дебил? – сон как рукой сняло.

- Не станешь тут дебилом! Я тебе говорю, что она охуенная! Такая сладкая, вся!

Поднимаюсь на локтях, смотрю на Чернова, и понимаю, что он не шутит.

- Вано, - пытаюсь воззвать к голосу рассудка. – Она девочка же. Ты собираешься ее трахнуть в кабине фуры? На грязных, засаленных сиденьях?

- Собираюсь, -подтверждает. А я поверить не могу, что он оказался таким же примитивным животным, как и остальное большинство.

- Забыл, чья она дочь? – последний аргумент.

- Наоборот, - отмахивается Чернов. – Вашей маме зять не нужен? – ржет.

- Ой, дебил, - снова заваливаюсь на спину. Давлю на глаза. Образ Веры мелькает как в калейдоскопе. Она ему не даст.

- А если она не даст?

- Да кто ее спрашивать будет? – снова смотрю на Чернова, и увиденное мне не нравится.

Чернов обедает, заталкивает в себя провизию, не жуя. Глаза блестят, словно масленые.

- Ты куда? – спрашивает, с набитым ртом.

- В туалет. Жри, давай!

Выхожу на улицу. Темень, хоть глаз коли. Освещены только рельсы, и вагоны.

Машина Чернова загружена, видимо, поэтому стоит немного поодаль. Я знаю, что туда не только не доходит свет фонарей, но и обзор камер.

Поднимаюсь на ступеньку, и всматриваюсь в кабину – пусто.

Обхожу Фред лайнер по кругу, друг за другом спуская колеса.

Хуй тебе, Ваня!

- Ты че так долго? – Чернов успел пообедать.

- Очередь, - отвечаю, забираясь на шконку. Делаю вид, что ничего кроме сна меня не колышет.

- Ладно, погнал.

Я лежал, чутко прислушиваясь. Могло не сработать. Пока покрышки спускали воздух, Ванька мог уже спускать сперму.

Блядь!

Но тут в гараж врывается Михалыч.

- Дрыхнешь? А у нас, между прочим, пиздец! Чернов «на мослах»! Подъем, Смолин! Пулей на седьмой километр!

Я лечу, хотя стараюсь делать вид, что еле ползу.

Веру вижу сразу, она сидит на бордюре, обхватив колени. Чернов бегает вокруг фуры, и материться.

- Ну и? – спрыгиваю. Вера смотрит на меня как на приведение, Ванька как на использованный гондон.

— Это ты, блядь, устроил?

- Что устроил? – я, сама невинность.

- Сучоныш, - шипит Чернов.

- Вера, садись в машину, холодно.

Она кивает, и пулей залетает в машину. Я успеваю заметить, что она бледнее мела, а губы искусаны, в кровь.

- Ты совсем что ли охуел? – подлетаю к Чернову, и без раздумий бью его в живот. – Это же девчонка, совсем! – Ванька складывается пополам. – Ополоумел, блядь?

- Не трогал я ее, - кряхтит Ваня. – Не собирался даже.

- Нахуя тогда это цирк?

- Помочь хотел, - Чернов с трудом поднимается на ноги. – Когда поймут, что она со мной, ее перестанут доставать.

- А она с тобой?

- Нет. Пока нет.

- Похуй, - отвечаю, возвращаюсь в кабину.

Вера свернулась на сиденье, поджала колени к груди, будто замерзла.

Прибавляю обогрев, и направляю на нее.

- Тронул? Обидел? – допытываюсь.

- Нет, - тихо отвечает. – Но хотел.

9

Май в нашем регионе такой, что днем может стоять жара, до двадцати пяти градусов, а ночью перманентно холодно, едва ли больше пятнадцати.

Вера дрожит, прибавляю обогрев на сиденье тоже.

- Почему без куртки? – она вздрагивает, медленно поворачивает ко мне голову. Взгляд мутный, будто стеклянный.

- Наверное, - запинается, облизывает губы, пробует снова: - Наверное, у Вани, в машине осталась. Там телефон.

- Сиди, - выбираюсь на улицу. Кулаки так и чешутся размазать Чернова по асфальту. – Где ее куртка? – рявкаю.

Ваня продолжает носиться вокруг машины, но уже не так резво.

- В кабине.

- Неси, - со мной сейчас лучше не спорить. Забираю куртку, прощупываю карманы. Вроде бы телефон на месте. – Проверь, - говорю Вере, оказавшись в своей кабине. Вера кивает, ощупывает карманы, как я минуту назад, затем кивает, мол все на месте.

- Михалыч, ну епта, где бригада? Они перегружать будут, часа два, не меньше.

- Едут, едут, Артем, - успокаивает Михалыч и отключается.

- Едут, блядь, - бубню под нос. – Давай так, - обращаюсь к Вере, слегка развернувшись в ее сторону, девчонка же, наоборот, еще больше жмется к двери. – Ты сейчас тихонько посидишь, отогреешься, попытаешься успокоиться. Расскажешь мне все, когда на разгрузку встанем, ок? – Я тоже попытаюсь успокоиться, чтобы не прибить Чернова, к чертовой матери, но Вере об этом знать не обязательно.

- Ок, - отвечает Вера, стекло слегка запотевает от ее дыхания.

Я ошибся в подсчетах, перегрузили машины за час, с небольшим. Вера все это время сидела тихо, как мышка, кажется, даже позы не поменяла. А у меня так и не получилось снизить собственный накал.

Анька, на рампе дальнего склада, в свете моих фар, прыгает и машет руками, как спортивная болельщица, чем усиливает мое раздражение. Чему радуется, не понятно.

Встаю под третий шлюз. В зеркалах мелькает Аня, ловко спрыгивает с рампы, и несется вперед. Лишь бы не помою душу, но нет. Как только машина останавливается, Зайцева поднимается по ступенькам и стучит в окно. Видит Веру, и улыбка ее тут же скисает.

С тяжким вздохом опускаю стекло:

- Привет, - таким голосом можно отпугнуть, но только не Зайцеву.

- Тема, - голосит она. – Привееет! Не видела тебя сегодня. А Ванька где?

- В Караганде.

- Да? Ну и хрен с ним, - отмахивается девица. – Пошли кофе попьем, пока тебя разгружают, - кивает на Веру, видимо полагая, что считать будет она, пока мы с Аней на чиле кофе будем пить.

- Спасибо, но нет. Мы будем в машине, - безжалостно крушу все Анькины планы. Лицо ее заметно вытягивается, не понятно то ли от моего тона, то ли от местоимения «мы». – И, Ань, давайте побыстрее, смена вот-вот кончится.

Когда с Зайцевой было покончено, оборачиваюсь к Вере, немного сбавляя обогрев салона. И так натопил, как баню.

- Рассказывай, Вера, - получилось слишком резко и требовательно. Девчонка вздрагивает, оборачивается. Лицо уже не такое бледное, на щеках появился румянец, да и взгляд стал осмысленным. Что ж, молодец, смогла взять себя в руки. Терпеть не могу ни женских слез, ни истерик.

- Да в общем, нечего рассказывать, - она облизывает губы, а я, на секунду, на мгновение, подвисаю на ее губах. Неосознанно зеркалю это ее движение, благо это остается незаметным для Веры. Еще одной похотливой скотины ей не хватало!

Вздыхаю, зажмуриваюсь, с силой давлю пальцами на переносицу.

- Вер, давай говори, как есть.

- Может я преувеличиваю, может это считается нормальным, ну, то есть привычным? Ваня, он, за колени трогал, ногу гладил. В машине жарко было, он предложил куртку снять, я, вроде бы, не хотела, но Ваня уже потянулся, чтобы помочь. В итоге, я осталась в одной футболке, - девчонка замялась. А у меня желчь подступила к самому горлу. Вот сука, Чернов!

— Это не считается нормальным, - говорю самое мягкое, из того, что вертится на языке. – Он умудрился всю тебя облапать, пока на «мослы» не лег? – Вера краснеет, а я закипаю. Пальцы хрустят, сжимаясь в кулаки.

- Г-груди коснулся. Извинился, сказал нечаянно, - сипит Вера, ерзая на сиденье. Набью я ему, пожалуй, ебальник, потом скажу, мол нечаянно!

- Вер, - с трудом разжимаю челюсть. – Ни под каким предлогом, никогда больше не садись в машину к Чернову, ни на заводе, ни, тем более, за проходной. Поняла?

- Поняла, - кивает, но тут же хмуриться. – А что если Игорь Николаевич скажет…

- Я с ним поговорю. Ты главное сама не садись!

- Хорошо, - еще раз кивает девчонка.

***

Остаток смены прошел на изи.

Белова уснула в машине, а я сидел и смотрел как она спит, будучи мыслями с Машкой.

Погода, определенно, обещала быть хорошей, если судить по нежным краскам рассвета, значит пойдем с дочкой в зоопарк.

Надо только выцепить Чернова, но что-то мне подсказывало, что этот мудак уже свалил, под благовидным предлогом.

Спустя час я высадил Веру у ее раздевалки, а сам вернулся в гараж. Ну, так и есть, ни Чернова, ни его барахла.

- Михалыч, - ору проходящему мимо мастеру, то уже шел с пакетом, стало быть, домой. – А Чернов где?

- В пизде, - отмахивается Михалыч. – Уволить бы его, к чертовой матери!

Ясно, не у одного меня есть желание намылить ему шею. Что ж, подождем следующей смены.

Дальше раздевалка, помывочная.

История с Беловой немного отпускает. В мыслях все меньше Веры, все больше Маши. Черт, как было бы здорово, если бы я мог видеть дочь каждый день? Дочь и жену! Как, блядь, я умудрился все просрать?

10.1

Чувства Веры выходили за грай, бушевали, и топили, топили, топили. Девушка с остервенением терла свое тело в душевой, а перед глазами стояло суровое лицо Артема. Боже, какой он все-таки… Вера даже покраснела, вспомнив, насколько сильно он был зол, когда выскочил из машины ночью. Она даже немного испугалась такого Смолина. Вера видела его смурным, недовольным, чаще полностью погруженным в свои мысли, но ни разу таким разъяренным. Артем будто увеличился в размерах, мышцы раздулись и бугрились под темной рабочей футболкой. Настоящий Халк! А еще, Вера никогда не видела, как он улыбается, по-настоящему, открыто. Одни кривые ухмылки или едва поднятые уголки губ. Вера вдруг почувствовала укол, в самое сердце, ведь ей очень хотелось увидеть его улыбку, такую, которая зажгла бы и глаза. Хотя Вера и сама, не часто улыбалась в последнее время. У нее не было повода. Дома творился настоящий дурдом, родители от полного игнора друг друга, внезапно перешли к яростным спорам и ругани. Девушке все меньше и меньше хотелось возвращаться домой, и она стала придумывать для себя причины, чтобы явиться попозже. То навестила подругу, то отправилась в студенческую библиотеку, то просто просидела несколько часов в кафе, растягивая чай и скромное пирожное. Да и на работе, все оказалось гораздо хуже, чем она себе представляла. Вера, вдруг, оказалась в самом центре внимания. И виной всему не ее фамилия, как она опасалась, а ее девственность!

Девушка уже догадалась, кому обязана «славой». Да только, как не старалась, не смогла понять, зачем Ане это было надо? Впрочем, какое это уже имеет значение? Верно, никакого!

Вера, каждую смену, балансировала. Хорошо хоть Ирина, ее наставница, относилась к ней приветливо, дружелюбно, Вера сказала бы, профессионально, с большой долей человечности. И ее руководитель, Игорь Николаевич, никогда не опускался до пошлых шуток. А еще, конечно, Артем Смолин.

Даже при мысленном упоминании Артема, сердце девушки забилось сильнее, кажется, даже ладони вспотели.

Сегодня он спас ее, а Вера даже «спасибо» ему не сказала! Оно может быть и понятно, Вера была растеряна, напугана, обескуражена. Никто прежде не касался ее так, как Иван. Во дворе, в старших классах, в институте: все молодые люди всегда держали дистанцию. Нет, не то, чтобы сторонились, ни в коем случае! Просто вели себя обходительно, не позволяя себе лишнего. А именно «облапать», как выразился Артем.

Господи, опять Артем!

«Вера, выбрось его из головы!» Тем более, что сам Смолин не проявляет мужского интереса. Наверняка, Артем не свободен!

Сердце Веры болезненно сжалось.

Ну, а что она хотела? Смолину на вид лет двадцать шесть, он выглядит так, что Вера теряет при нем дар речи, да, что греха таить, при одном взгляде на Артема, в животе Веры начинают порхать бабочки! Господи, неужели она влюбилась в Смолина? В несвободного Смолина?

Вера, почти мгновенно приняла для себя решение, которое посчитала единственно верным – держаться как можно дальше от Артема!

10.2

- Если ты хочешь мне что-то сказать, то говори, - гашу злость всеми доступными способами, но голос все равно звенит, вибрирует. Да я и сам вибрирую. Смотрю на маму и НЕ ПОНИМАЮ, какого черта она сделала то, что сделала.

- У Машки температура поднялась. У меня ни жаропонижающего, ни круглосуточной аптеки, на ближайшие сорок километров, - мама скрещивает руки на груди и становиться «в позу». – Что прикажешь делать?

- Мне позвонить. МНЕ, мам!

- Ты на работе, - не сдается она. – Катька развлекается! Она мать, в конце концов!

- А я отец! – кричу. Мама отводит взгляд, втягивает щеки. Вижу, чувствую, что хочет что-то сказать, но молчит. – Мам, - иду на попятный. – Знаешь, как тяжело мне получить эти встречи? – она снова смотрит на меня, а в глазах, точной копией моих, стоят слезы. Меня коробит, ломает. Делаю вздох, затем второй. Мне нужна эта маленькая пауза. – Прости, - раскрываю руки, но мама в объятия не спешит, сам делаю шаг, и сжимаю в руках, ее хрупкое тело. Мама не подвижна, целую в макушку. – Прости. Мне правда сейчас тяжело. Сам виноват, знаю, - мама напряглась, иду на опережение. – Я не знаю, как все исправить. Без Кати мне паршиво, без Машки – еще хуже.

Мама расслабляется. Минута, и ее тонкие руки обнимают меня за поясницу.

- А надо ли исправлять, сынок? – спрашивает тихо, но я слышу. Слышу и недоумеваю. Отстраняюсь, удерживая мать за плечи.

- Надо, конечно, надо, мам! – она смотрит на меня с горечью, даже мне передается этот взгляд и оседает на кончике языка. Нас тоже, когда-то давно бросил отец, маме больно до сих пор. Отец, потом, пытался наладить отношения, «вернуться в семью», но мама так его и не простила, хотя препятствий для общения с ним не чинила. Я сам принял решение, и отказывался от встреч. – Я ошибся. Ошибся, понимаешь? – почему-то чувство, что мать сейчас сравнивает меня с отцом. – Я готов на все, чтобы эту ошибку исправить! Но, на это нужно время. А я не готов не видится в этот период с дочерью.

- Я поняла, - наконец произносит она. – В следующий раз буду звонить тебе.

***

Я остался у матери.

Какая, в сущности, разница, если дома тебя никто не ждет?

Мы позавтракали, разговаривая «ни о чем». Лишь однажды мама коснулась Кати:

- Она с Соколовым, что ли?

- Видимо, да, - внутренности в этот момент сделали сальто. Катя, Катенька моя!

- Понятно. Вместе с Егором приезжала, за Машкой, - губы ее поджались, образую тонкую линию.

- Ты против Гора?

- Нет, не против. Не против Гора, Кати. Я за тебя, сын. Иди, поспи.

11

Время на выходным тянулось, до тошноты, медленно.

Я поспал пару часов у матери, а потом поехал к себе. Бродил по квартире, не зная, чем себя занять. Будь со мной Машка, эффект был бы противоположным. Время с дочкой летит незаметно. Но Машки рядом не было.

Едва проснувшись, я стал названивать бывшей жене. Катя ответить не пожелала. Я успокаивал себя, что это просто обида. Представлять ее с Гором, я себе запретил. Инстинкт, мать его, сохранения. Одними мыслями я был способен сжечь собственный мозг и душу.

Ладно, черт возьми, она имеет на это право! Я сам его ей дал, когда стал пихать свой член в левую бабу. Но поверить в то, что Катя меня разлюбила, я был не в состоянии. Этого просто не может быть! Я помнил ее взгляд, когда она делала мне минет. И пусть она говорила: «нет», ее глаза говорили: «да»!

Делаю еще одну попытку дозвониться до Кати, в этот раз она отвечает:

- Что тебе надо, Смолин? – голос такой будто собирается меня заморозить.

- Привет. Хочу узнать, как Машка.

- Как Машка? – взрывается Катя. Шипит в трубку. – Я тебя просила, не оставлять ее своей мамаше!

- Не помню, чтобы ты просила меня о чем-то, - хочется дать волю и своим эмоциям, но я сдерживаюсь. Напоминаю себе, что я обидел Катю, и не стоит подкидывать новых поводов.

- Знаешь, что? – не выдерживает она и срывается на крик. Я слышу в трубке ее неровные вздохи. Ее голос дрожит. – Ты…ты…, - я знаю эти интонации.

- Ты плачешь? Что случилось? Что с Машкой? – я подрываюсь, стул опрокидывается и грохает об пол.

- Хорошо все с Машкой, - кричит Катя, скатываясь в рыдания. – Я ненавижу тебя, Смолин! Ненавижу!

- Блядь, ты можешь толком объяснить, что случилось? Где вы? Гор, что ли фестивалит? Обидел? – вопросы вылетают со скоростью автоматной очереди.

- Мы дома, - отвечает Катя. Всхлипывает, ломано, с надрывом.

- Я сейчас приеду, - сообщаю, отключаясь.

До дома Кати долетел за пятнадцать минут, сто пудово штрафов нахватал, но на это похуй. Меня подстегивало ее состояние. Я не мог найти ему объяснения. Одно было точным, если это Гор – ему пиздец!

Взлетаю по лестнице, игнорируя лифт. Уже собираюсь постучать, но дверь открывается. На пороге Катя. В спортивном костюме и в слезах.

- Ну? – требую, едва оказавшись за порогом и закрыв за собой дверь. Голоса стараюсь не повышать.

- Что «ну»? – так же тихо отвечает Катя. Ясно, Машка, значит спит.

- Случилось что? – скидываю кроссовки, беру Катю за руку, завожу на кухню, прикрывая за нами дверь.

Ее покладистость на этом заканчивается. Катя снова становиться «в позу», скрещивает руки на груди, упираясь бедром в столешницу.

- А какое тебе дело? С Машкой все в порядке, обычная простуда! Температуры уже нет! Что еще тебе надо?

- Я сейчас не о Машке, я сейчас о тебе! – не выдерживаю, грохаю кулаком в стену. – Рассказывай, почему ревешь?

Катя судорожно вздыхает, и, будто сдувается. Медленно оседает на стул. Прячет лицо в ладонях и плачет. Тонкие плечи вздрагивают, с каждым всхлипом.

Сжимаю челюсть и кулаки.

Сажусь рядом, не рискуя ее коснуться. Выжидаю. Я не люблю женские слезы, истерики. Я не знаю, как с этим обращаться.

- Смолин, - наконец она отнимает ладони и поднимает на меня мокрое лицо, по которому тут же проходит судорога. – Я тебя ненавижу!

- Я знаю. Ты сказала мне об этом тысячу раз. Ты поэтому ревешь?

- Нет, - качает головой из стороны в сторону, срывая с ресниц крупные слезы.

- Тогда, что? – подталкиваю, чувствуя, что лучшего момента, чтобы вывести Катю на откровения не придумаешь.

Она молчит, смотрит в стену, перебирает дрожащими пальцами шнурок, от капюшона.

- Я хочу другую жизнь, - произносит она тихим голосом. – С мужчиной, который будет меня любить, - на грудь будто кислота полилась. Я аж зажмурился, до того боль оказалась реальной.

- Я тебя люблю, - говорю, все еще с закрытыми глазами.

- Если бы любил…

- Катя, черт возьми, я ошибся! – перед глазами черные точки, их так много, что я почти не вижу жену.

- Хорошо, - вдруг соглашается она. – Если любишь, должен желать мне счастья.

- Я и желаю! – горячо соглашаюсь, еще не до конца понимаю, к чему все приведет.

- Тогда поговори с Егором! Скажи, что, между нами, все давно кончено!

Я в ахере. Чувствую, что глаз начинает дергаться.

- Нет, - отвечаю, поднимаясь. Добровольно отдать Катю? Нет, ребята, нет! И похуй мне на бред, типа, если любишь – отпусти. Нихуя не отпущу!

- Вот, видишь, - вторит Катя мом мыслям.

- Не вижу, - гну свое, глядя на жену сверху вниз. Как совсем недавно. – Ты отсасывала мне, не так давно, весьма самозабвенно. И тебе, блядь, было хорошо! Какое, на хрен, кончено?

Рывком поднимаю жену и прижимаю к себе. Хаотично, импульсивно, прохожусь руками по ее телу. Сопротивление слабое. Его скорее нет. Катя дышит часто.

-Смолин… нет! – зарываюсь пятерней в ее волосы, тяну, а получив желаемый обзор, впиваюсь в ее губы. Катя кусается, давит на плечи, что-то мычит мне в рот. А затем…с тихим стоном отвечает на поцелуй. В башке – колокола! Руки дрожат.

- Артем, - стонет Катя, раздеваясь. – Тема! – ее руки уже на ширинке, секунда, и она расстегнет ремень.

Я, блядь, не верю! Я неадекватный! Но, я беру ее руки и отвожу от пряжки ремня, одновременно с этим отстраняясь. Смотрю в ее глаза, а в них туман, густой, хоть ложкой ешь. Этот взгляд мне ночами снится.

- Артем? – шепчет, слегка хмурясь.

- Кать, если хочешь быть со мной? Будь. Но только со мной. Я готов все исправить, я буду исправлять, сколько бы времени не понадобилось. Но я должен знать, что ты со мной. Ты со мной?

Туман тает. Жена отходит от меня, на щеках выступает румянец.

- Нет. Не знаю…

- Решай, - говорю напоследок, прежде чем покинуть квартиру, с членом на перевес.

12

Вера проснулась от шума. Родители снова ругались.

Девушка положила на голову подушку, но и это не помогло. Она принялась отсчитывать секунды, они складывались в минуты, но ссора, казалось, только начала набирать обороты.

Откинув подушку и одеяло, Вера села в постели. Голова, после сна, была тяжелой, мысли путались. Усталость давила на нее, уговаривая снова прилечь. Ей снился Артем. Сон пролетел перед глазами. Девушка почувствовала, что краснеет. Этой короткой вспышки адреналина хватило, чтобы Вера, решительно встала с постели.

Мышкой она проскочила в ванную, и закрыв щеколду смогла выдохнуть. Хотя, родители так увлеченно ругались, что она могла бы запустить фейверк, и он бы остался незамеченным.

Контрастный душ помог Вере проснуться, почувствовать бодрость. Она с тихим наслаждением нанесла на волосы маску, тихо напевая себе под нос. Ее мурчание и шум воды, будто отрезали ее от остального мира, и дали возможность насладиться одиночеством. Правда, мнимым. После всех процедур, Вера снова столкнулась с реальностью.

- Ты ублюдок, конченный! – кричала мать. – Всю жизнь развлекался со шлюхами! Пока я горбатилась и воспитывала ребенка!

- Ты ее воспитывала? – вторил отец. – А кто с ней сидел, когда она болела? Я! Ты карьеру, блядь, делала!

Вера заткнула уши, тихо застонав. Всегда, когда родители ругались, без Веры они обойтись не могли. И всякий раз девушка начинала чувствовать за собой вину. Будто настоящая причина неудачного брака родителей – она, Вера. Но ведь она не виновата, в том, что родилась. В том, что была болезненным ребенком.

Так же незаметно, Вера вернулась в свою комнату.

Открыла форточку, жадно вдыхая свежий воздух. Ей очень хотелось плакать. Внутри, будто органы разрывались и кровоточили обидой. Сильной обидой! Ей было тяжело, больно. А еще, очень одиноко. Но это было другое одиночество – отравляющее. Одно дело, когда ты живешь одна, и совершенно другое, когда живешь с семьей, но все равно одна.

Девушка оделась, подсушила волосы, и нерешительно вышла из комнаты.

- Вера! Разбудили? Ты куда собралась? – голос матери стал мягче, нежнее что ли.

- Тома, прекрати этот цирк! – отец, наоборот, не старался сбавить обороты. – Плевать ты на нее хотела! – Вера поняла, что он пьян.

- Я…, - Вера опустила глаза в пол. – Прогуляться хотела. Может, до Оли дойду. Можно?

- Иди, - кивнула мать, заслоняя собой от отца.

- Нет, сиди дома. Поздно уже. Какое прогуляться? Какая Оля? Видишь? Тебе плевать на нее!

- Иди, - повторила мать, протягивая Вере босоножки из шкафа. – Не до ночи только, если что, позвони.

Вера быстро обулась, кивнула родителям по очереди, и вышла из квартиры.

Едва за ней закрылась дверь, родитель снова стали ругаться. И снова из-за Веры.

***

Было прохладно. Вера куталась в джинсовую куртку. Она прогулялась по двору – он был пуст. К Оле она точно не пойдет, время действительно позднее, ее младшая сестренка уже наверняка спит.

Девушка свернула к школе, прошлась по пустой аллее, и направилась в сторону остановки. Все чаще она стала проводить время именно там. Сидя на скамейке, провожая взглядом поток машин и автобусов. В один из таких вечеров, Вера и решила устроиться на завод, чтобы заработать на съемное жилье.

Было тихо, по пути Вера не встретила ни единой души. Но это даже к лучшему. Вот то самое одиночество, к которому тяготела Вера. То самое одиночество, которое дарит умиротворение, а не удушающую тоску.

На остановке Вера встретилась с Федоровичем. Он бомжевал. Этот добрый, отзывчивый старик, который на остатки, брошенных в шапку денег, подкармливал двух беспризорных котов, потерял в своей жизни почти все.

Едва заметив Федоровича, Вера свернула в булочную. Купила несколько свежих батонов, булочку с корицей и чашку горячего чая. Все это она вручила старику, присаживаясь рядом.

- Здравствуйте, Иван Федорович.

- Здравствуй, Вера, - ответил тот, принимая пакет и бумажный стакан. – Спасибо, дочка. Что? Опять скандалят? – Вера кивнула, поглаживая пухлую рыжую кошку. Та заурчала от Вериной ласки как мощный трактор. Девушка улыбнулась.

- Ты раздобрела, Бусинка. Вы ее перекармливаете, - мягко пожурила старика.

- Если бы, - отмахнулся Федорович, доставая из пакета булочку. – Вер, еще раз спасибо! Она такая вкусная!

- Не за что, - отвечает Вера. – Кыс-кыс-кыс! А где Филька?

- В загул ушел, - Иван Федорович щедро откусывает булочку. – А эта, - тыкает пальцем, на котором осталась сахарная пудра. – Только из него вернулась! Беременная она, Вера! Что с котятами делать, ума не приложу.

- Как беременная? – ахает девушка, мягко поглаживая пузико Бусинки. Оно, и правда, выдающихся размеров.

- Эх, - Федорович отмахивается.

13

Исколесил почти весь город. Молекулы крови перестали взрываться, но внутри все еще кипел вулкан. Катя! Твою мать, как ты могла попросить меня об этом? Как, блядь? Ты стонешь от меня, кончаешь со мной! Как может быть все кончено?

- Сделай выбор, киска, сделай правильный! – я уезжал все дальше, настолько было велико желание вернуться, и завершить начатое. У меня уже год, после того как Катя ушла, никого не было. Дрочил, по старой, доброй привычке. Катин крышесносный минет, не в счет. Я в тот день будто увидел рождение Сверхновой. Член оживает как по команде и начинает давить на ширинку.

- Приехали, блядь, - торможу, едва вклиниваясь в свободный парковочный карман. Открываю окно и закуриваю. Чувствую себя загнанным в угол. По большому счету из-за того, что прекрасно понимаю, что чувствует Катя. Я сделал ей очень больно. Предал доверие, обесценил ее чувства. Она боится поверить мне снова. Хотя, продолжает меня любить и хотеть. И ее отрицание, мне тоже понятно. Даже этой тупой просьбе, поговорить с Гором, я могу найти объяснение. Сто процентов, бывший дружок, чувствует, как и я, что Катя ко мне не остыла, что раскачивается.

- Пздц, - с силой давлю на переносицу. Ситуация – дерьмо полное! И усложняет ее не только обида, но и Катино упрямство. Обычными уговорами ее сопротивление не сломить. Мне придется постараться.

Отшвыриваю окурок в окно и оглядываюсь. Проспект ярко освещен, на нем, не смотря на будний вечер и поздний час, продолжает кипеть жизнь. В основном молодежь. У точки фастфуда очередь, длинной в полкилометра. У остановки стоит желтый автобус, с надписью: «в парк».

Завожу двигатель. Мне тоже пора «в парк», хотя я хз, чем занять себя в пустой квартире. Автобус плавно трогается, я тоже, но почти сразу луплю по тормозам. На пустой остановке замечаю Белову, в компании какого-то бомжа, который жмется ней, положив руку на плечо.

- Твою мать, - вглядываюсь, боясь ошибиться, но нет – Белова, собственной персоной! Выскакиваю из машины, даже не заглушив ее, потому как Белова отрицательно качает головой, пытаясь отсесть от мужика. – Ты че, сука? – подлетаю, схватив мужика за грудки, встряхиваю, уже заношу руку для удара, и в это время слышу крик Беловой:

- Артем! Нет! Нет! Нет! Артем! – девица ловко проскакивает под руку и оказывается, между нами. – Артем? Не надо! – ее глаза огромные, испуганные. Разжимаю кулак и бомж падает на скамейку.

- Что за херня? – рявкаю, когда Вера оборачивается к мужику.

- Иван Федорович, вы как?

— Это кто? – хрипит мужик, кивая на меня.

- Тот же, блядь, вопрос!

— Это коллега, - говорит Вера, помогая бомжу принять вертикальное положение. Поворачивается ко мне: - А это, мой друг!

- Ты больная, что ли? – беру Веру за локоть, оттаскивая от бомжа. Особо не раздумывая, начинаю тащить ее за собой. Ноги девицы заплетаются, она смотрит то на меня, то на мужика.

- Вера! – полошиться он.

- Все хорошо, Иван Федорович, - машет Вера, едва поспевая за мной. Я скорость сбавлять даже не думаю. Перейдя через дорогу, обхожу машину, и только тогда отпускаю ее локоть.

- Садись, - подталкиваю к пассажирской двери. Белова молчит, смотрит на меня волком, потирая при этом руку, в том месте, где я ее касался. - Я сказал, садись! – она даже не шелохнулась. Открываю дверь, буквально запихивая девицу в салон. Грохаю дверью так, что зазвенели стекла. Только, блядь, Беловой мне сегодня и не хватало!

Сажусь сам и срываюсь с места. Белова пытается пристегнуть ремень безопасности, выходит паршиво. Сбрасываю скорость, перехватываю из ее рук ремешок и защелкиваю. Со стороны Веры, по-прежнему тишина.

- Ну? – не выдерживаю.

- Что «ну»? – после продолжительной паузы, наконец отвечает Вера.

- Объяснишь, что это было?

- Так это я должна объяснять? – Вера оборачивается ко мне резко, смотрит в глаза, сжимая ладони в крошечные кулачки. Ее тон дерзкий. Признаться, такой я от нее еще не слышал. Белова уже не робкий котенок. Против воли, чувствую, что улыбаюсь. – Ты набросился на человека! Ты! – между тем продолжает Вера. Глаза ее горят, как драгоценные камни. Черт возьми, Вера очень красивая девочка. Даже слишком!

- Я решил, что он к тебе пристает, - поясняю то, что и так должно быть очевидным. Вера отворачивается.

- Он мой друг, - повторяет девица, совершенно другим тоном. В нем отчетливо слышатся нотки нежности, с привкусом тоски.

- Это я уже понял, - соглашаюсь. – Ладно, извини, - иду на мировую. – Куда тебе?

- Мне – обратно! – Вера оборачивается, вздергивает подбородок, смотрит на меня как строгая учительница. Снова улыбаюсь. Забавная она, необычная.

- Это вряд ли. Домой отвезу. Так куда? – притормаживаю на светофоре. Белова мрачнеет. Начинает теребить в руках полоску ремня безопасности.

- Я не хочу домой, - говорит тихо, и как-то грустно. Перевожу взгляд на часы, на приборной панели. Время начало двенадцатого.

- Поздно уже, родители не будут волноваться? – Вера вздрагивает, качает головой. А следом достает из кармана мобильный.

- Позвоню маме, - снимает блокировку.

- Скажи, что будешь дома через пару часов, - она кивает, нажимая на вызов, а я, тем временем разворачиваюсь. Возможно Беловой, мне как раз, и не хватало.