Mr. X

Ночь была не просто тёмной; она была густой, словно мир погрузили в мрак. Ни единой щели для света, ни одной одинокой звезды, чтобы проткнуть это бархатное полотно тьмы. Луна, некогда сиявшая холодным серпом, была задушена и погребена за слоем тяжёлых, низких туч. Воздух висел мёртвым, неподвижным грузом, пахнущим остывшей пылью, влажной землёй и чем-то затхлым, сладковатым — запахом гниющей где-то в глубине сада листвы. Царила мёртвая тишина, такая глубокая, что в ушах стоял собственный, навязчивый звон.

На старой, скрипучей веранде, в этом оазисе гниющего дерева, полулёжа в расшатанном плетёном кресле, находился Mr. X. Он не просто лежал; он был размазан по креслу, его тело обвисло в позе полнейшего, почти животного расслабления. Взгляд, затуманенный и устремлённый куда-то в глубь непроглядной тьмы, искал в ней очертания своих грёз — смутных, бессвязных, но почему-то казавшихся ему высокими и значительными. В мозгу кружился вихрь обрывков: вспышка чьей-то улыбки, обжигающее чувство старой обиды, абстрактная мысль о вечности. А рука в это время жила своей собственной, низменной жизнью, настойчиво и привычно копошась в трусах, в тёплой, влажной темноте ткани.

— Бля, бля... — его шёпот был сиплым, хриплым, сливаясь с тишиной. — А-а-а!!!

Это был не крик, а скорее стон, выдох, хриплый звук облегчения, после которого тело окончательно обмякло, будто из него выпустили последний воздух. На несколько секунд воцарилась полная пустота. Затем он с усилием, будто двигаясь сквозь воду, потянулся к пачке сигарет, валявшейся на полу. Сухие листья табака хрустнули под его пальцами. Он закурил, и первый же горький, едкий дым заполнил лёгкие, заставив слегка закружиться голову. Оранжевая точка огня на мгновение осветило его пальцы, запах палёной бумаги и табака смешался с запахом ночи и его собственного пота. Мысли, раздробленные и хаотичные, продолжали свой карнавал.
— Мать, мать... — пронеслось в голове обрывком какого-то давнего, детского воспоминания, тут же растворившегося.
— Ебать, ебать... — уже более актуальная, плотская мысль, от которой уголок его рта дёрнулся в подобие усмешки.
— Ахуеть, оп... — абсолютная бессмыслица, рождённая уставшим, замусоренным сознанием.

Внезапно его ухо, уже привыкшее к абсолютной тишине, уловило иной звук. Негромкий, приглушённый. Шорох. Не ветер — ветра не было. Словно кто-то осторожно, крадучись прошёлся по гравию на дороге. Mr. X замер, сигарета застыла на полпути ко рту. Он резко, почти животным движением, повернул голову к окну, выходящему в сад. В кромешной тьме за грязным стеклом не было видно ровным счётом ничего, только сплошная чёрная стена. Только его собственное, бледное и напряжённое отражение. Он затянулся последний раз, до самого фильтра, пока бумага не начала обжигать пальцы, и швырнул окурок в темноту сада, где тот погас, шипнув о сырую землю.

Внезапно он осознал другую, более насущную потребность. Мочевой пузырь ныл и давил изнутри, требуя немедленного внимания. Это было физически не терпимо, и это полностью вернуло его к реальности. Он вскочил, слегка пошатываясь, и, не раздумывая, спустился с веранды, направившись к уединённому месту у забора, к тени соседского дома — выцветшего, облупленного, с всегда зашторенными окнами.

Встал в привычной позе. Тёплая струя ударила по старой, потрескавшейся штукатурке, издавая резкий, звонкий звук и без того звенящей тишине. От этого простого, почти первобытного акта по телу разлилось удовлетворение. На его лице, озарённом лунным светом, который едва пробивался сквозь пелену туч, расползлась широкая, бессмысленная улыбка. Он ощущал себя хозяином этой ночи, этого места.

— Мать вашу, суки... — пробормотал он с наслаждением, обращаясь к невидимым, воображаемым врагам.

И в этот самый момент, подняв голову, он увидел. В одном из окон соседского дома, том самом, что всегда был тёмен, теперь угадывалось слабое пятно бледного света. И в этом пятне, как привидение, вырисовывалось лицо. Морщинистое, древнее, с впалыми щеками и двумя тёмными впадинами вместо глаз. Соседская бабуля. Она смотрела на него. Не двигаясь. Не моргая.

Сердце на мгновение ёкнуло от неожиданности, но почти сразу же его захлестнула волна наглого, пьяного бесстыдства. Mr. X усмехнулся, коротко, хрипло. Не убирая взгляда с этого призрачного лица в окне, он нарочито медленно, демонстративно помахал ей своим обнажённым членом, влажным от ночной прохлады, а затем с тем же театральным видом убрал его и застегнул ширинку.

— Пиздато, бабка течёт... — фыркнул он, поворачиваясь к дому, ощущая прилив глумливого торжества.

Он уже сделал пару шагов, как вдруг споткнулся о невидимую в темноте корягу. Руки инстинктивно выбросились вперёд, ладони больно ободрались о шершавую землю. И в тот же миг из темноты, откуда-то справа, донёсся тот самый шорох. Теперь уже явный, неоспоримый. Шуршание листвы под чьей-то ногой.

Всего за секунду наглая самоуверенность сменилась липким, холодным страхом. Адреналин ударил в виски. Он резко вскочил, не чуя боли в содранных ладонях, и, почти не дыша, ринулся в дом. Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом, нарушив мёртвую тишину. Сердце колотилось где-то в горле, слыша собственные шаги, громко отдающиеся в пустых комнатах. Без колебаний он рванул на чердак, к старому люку. Пахло пылью, сухим деревом и годами.

На чердаке, в густой, удушающей темноте, он на ощупь нашёл то, что искал. Холодное металлическое дуло. Двухстволка. Он схватил её, и с приклада густым облаком поднялась пыль, заставившая его зажмуриться и подавиться. Он чиркнул о ствол пальцем — палец почернел от многолетней грязи. «Лежит ещё с Великой Отечественной», — мелькнула в голове обрывочная, почти детская мысль, придавая оружию налёт мифической значимости.

— Ебать?... — прошептал он, и в этом шёпоте был и страх, и дикое возбуждение.

Он лихорадочно принялся шарить по заваленным хламом картонным коробкам. Пальцы наткнулись на что-то холодное, металлическое — старый, потускневший кортик в ножнах. И тут же, в другой коробке, он нащупал тяжёлые, гладкие цилиндры патронов. Металл был прохладным и успокаивающе твёрдым.