Муж напрокат

***

Павел, как обычно, встал рано, в половине седьмого. Аккуратно, чтобы не разбудить жену, перебрался в своё инвалидное кресло, сгрудил на коленях одежду и укатил в ванную. Весь этот ритуал он повторял уже седьмой год, с самого первого дня, когда они поженились и въехали в новенькую двухкомнатную квартиру в пятиэтажке недалеко от Сокольников. Городской спортивный комитет по старой памяти о былых Пашкиных заслугах подсуетился и выбил для него льготную ипотеку, оплатив к тому же и первоначальный взнос. Для Павла это стало сюрпризом. Для городского комитета — способом отчитаться перед начальством, лишний раз доказав небесполезность своего существования и по назначению потратив остатки бюджетных средств перед отчётным периодом. Пришлось, правда, Павлу засветиться пару раз на местном кабельном телевидении, отрабатывая свою удачу. Но в немногословных речах своих он был вполне искренен. По-другому он и не умел, наивно полагая, что комитет и впрямь помнит о том, как десять лет тому назад он выигрывал во славу его областные соревнования по плаванию. Разумеется, комитету было на это не то чтобы наплевать, но всё же и не в том состоянии были у него кадры, чтобы могли помнить, что было при совершенно других людях, которые за десять лет раза четыре успели сменить свой состав. Тем не менее была одна вещь, о которой приходилось помнить всем. Не могли не держать этого в голове, поскольку амбициозная молодёжь, мечтающая о блистательном спортивном будущем, должна была прежде проплыть стометровку быстрее, чем проплывал её когда-то Павел Сапаров. Областной рекорд до сих пор принадлежал ему, и никто даже близко не мог к этому времени подобраться.

Павел побрился, почистил зубы, оделся и проследовал на кухню, чтобы успеть приготовить завтрак. В половине восьмого прозвенит будильник, проснётся жена и начнётся новый день его хоть и однообразной, но вполне себе уютной и почти ничем не отличающейся от других жизни.

Завтрак был примитивен: луковая пережарка, рваный сырный лаваш и три яйца перемешивались — и получалось что-то вроде омлета. Маша его обожала, потому что обычный омлет организм её не принимал, что-то не так было с усвоением лактозы. И Павел был рад, что может порадовать супругу таким бесхитростным блюдом. Сам он в еде был неприхотлив. Пока жена была на работе, он готовил для себя простецкий обед, чаще всего состоящий либо из пельменей, либо из ухи со скумбрией или с консервированными бычками в томате. Такое для Маши было уже не комильфо, и потому она предпочитала обедать в кафе, которое располагалось на первом этаже в том же самом здании, что и туристическое агентство, где она работала. Ужин она готовила дома сама. И это всегда была гастрономическая сказка для Павла. Готовить Маша умела. Правда, в последнее время делала это всё реже, сначала через день, а потом и вовсе раз в три-четыре дня. Павел и к этому легко привык. Неприхотливость его выходила далеко за рамки кулинарии. Маша не интересовалась, голоден он или нет, а он не спрашивал, почему её вечернее колдовство у плиты стало таким редким. Он и себе старался не задавать лишних вопросов. Если жизнь меняется хоть в чём-то, пусть даже в таких мелочах, значит они не ходят по кругу, а двигаются куда-то вперёд.

Павел услышал, как прозвенел в спальне будильник. Минут через десять вошла Маша, слегка помятая после сна, но от этого не менее милая. Такой мог видеть её только он, будто бы обладал тайной, никому, кроме него, недоступной. Маша поцеловала его в губы и проворковала:

— Привет.

— Привет, — ответил ей Павел, раскладывая по тарелкам завтрак.

— Сне́га навалило. — Маша раздвинула на окне шторы.

Поток холодного воздуха ощутимо обдал Павла, так что по спине побежали мурашки.

— Какая мерзость, — добавила Маша. — Брр, — и передёрнула плечами.

— Середина ноября, — заметил Павел и поставил на газ чайник. — Ничего удивительного. Хотя, конечно, как всегда, неожиданно.

— А знаешь, — задумчиво произнесла Маша, — в Египте сейчас плюс сорок. Можешь себе представить?

— Могу. И думаю, что плюс сорок — это не лучше снега. Забыла, как маялась в июле от духоты? А и было-то всего плюс тридцать три.

— Нет уж. Лучше пусть будет жара. И ты не сравнивай Египет и Москву. Там влажность, а у нас воздух сухой, оттого и кажется ещё жарче. Ненавижу зиму. Надо было переезжать в Краснодар.

— А там не бывает зимы?

— Бывает. Но не как у нас. Ветрено в январе, ну, и слякоть, конечно. Куда без неё. И снег выпадает. Но всё равно — осень тёплая, а весна начинается рано. Три месяца непогоды можно перетерпеть. А не шесть. Смотри — ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель, — Маша стала загибать пальцы. — Да октябрь ведь тоже чаще бывает не пойми что. И весь май то ветра́, то заморозки. Считай, что и все восемь месяцев на улицу без пальто не выйти.

— Что-то ты сегодня с утра разошлась не на шутку, — улыбнувшись, сказал Павел и выключил засвистевший чайник. — Я давно тебе говорю, взяла бы путёвку да поехала отдыхать.

— Ой, Пашка, — простонала жена. — Не дави на больное. Тебя же ведь не затащишь. А одна я, сам знаешь, трусиха. Не могу. Я как врач, который лечит больных, а сам боится уколов. Втюхиваю путёвки молодым парам — и скрежещу зубами от зависти. Везёт же людям. Тут одна парочка, завсегдатаи в нашем агентстве, по четыре раза в году катаются к морю. Откуда только у людей столько денег и свободного времени?

— Может, — предположил Павел, — сдают квартиру, которая досталась в наследство от покойной бабушки где-нибудь в центре. А если таких квартир две, то можно и по полгода жить в Черногории и нигде не работать.

***

Когда Маша вернулась домой с работы, то застала Павла мирно сопящим на диване со странной улыбкой на лице. Будить она его не стала. День действительно выдался очень тяжёлым, клиенты были особенно капризны и непреклонны, — то ли ноябрьский снег подействовал на них так же, как и на Машу, то ли это была такая закономерность, потому что поздней осенью, невзирая ни на какую погоду, всегда косяком шёл именно вот такой клиент. Маша была хмура и задумчива. Какая-то полумысль повисла туманным облаком в её голове, и она никак не могла уловить её сути. Что-то было пугающее в этой полумысли, что-то чужое, как будто Маша хотела признаться самой себе в преступлении, но точно не помнила, совершала она его или же это был только сон. Может, она сама же и нагнала этого тумана себе в голову, чтобы отложить на время признание, пожить ещё немного прежней привычной жизнью среди знакомых людей и предметов. Маша решила даже приготовить ужин и порадовать Павла каким-нибудь кулинарным изыском. А признания подождут. Всё потом.

Когда ужин был уже почти готов и по квартире разносились аппетитные запахи восточных приправ и мяса, на кухне появился очнувшийся от своих грёз Павел.

— Вот это я отрубился, — удивлённо воскликнул он. — Даже не слышал как ты пришла. Привет.

— Привет. Ты с такой блаженной улыбкой спал, что я решила не прерывать твоих грёз. Что тебе снилось?

— Ой, ты не поверишь. Будто я всё-таки уехал на море и загорал на пляже.

— Ничего себе. Надеюсь, со мной?

— Ты только не расстраивайся, любимая, но, кажется, я тебе изменил, пока мускулистый массажист-мулат колдовал над твоим телом, — пошутил Павел.

Маша рассмеялась.

— Я бы сейчас от массажа не отказалась.

— Слушай, — Павел сделал серьёзный вид. — У меня тут мысль одна родила́сь.

— Так.

— Мне сегодня Серёга звонил. Собирается в Тунис. Отель уже подыскал. Недорогой. Я тоже его посмотрел в инете. Вроде, вполне приличный.

— Это где?

— В Тунисе. В районе Суса.

— Как называется?

— Париж Отель.

— А-а. Знаю такой. Туда часто берут путёвки. Дешёвый. Без звёзд.

— Что, плохой?

— Ну… Так себе. На безрыбье.

— В общем, он точно ещё не решил куда именно, путёвки на руках нет.

— Он же никогда, вроде, не отдыхал раньше на море?

— Именно, — подтвердил Павел. — Первый раз едет. И я тут подумал… А что если тебе с ним махнуть?

Маша замерла, раскладывая по тарелкам ужин. Медленно обернулась, изучающе посмотрела на Павла:

— Ты не шутишь?

— Я серьёзно. Ты же его хорошо знаешь. Я считаю, это отличный вариант во всех отношениях.

— А ты ему об этом сказал?

— Нет пока. Мне вот только недавно эта простая мысль в ум пришла.

— А ты уверен, что он не будет против? Он один собирался ехать?

— Один. А сама-то ты как на это смотришь?

Маша задумалась.

— Я бы, пожалуй, согласилась, — после некоторой паузы сказала она. — Если ты уверен, что справишься тут без меня.

— Да само собой справлюсь.

— Тебе назначено на обследование на второе декабря. Ты не забыл?

— Помню. Ты не переживай. Телефоны всех необходимых служб я знаю. Довезут и привезут. Не впервой.

— Блин, Пашка. Ты меня прям раззадорил. Ты бы сначала у Серёги спросил, а потом уж мне говорил. А что если он откажется?

— Ну а если бы я ему сначала сказал, а отказалась бы ты?

— Ну ему-то что. Он бы не парился. А я теперь ночь спать не буду. Ты позвони ему прямо сейчас.

— Хорошо.

— А я пока к Настьке сбегаю. Чай-то у нас кончился. В магаз не пойду, на улице тает, слякотища такая, ужас.

— Давай.

И Маша, так и не закончив с тарелками, сорвалась с места и убежала к соседке, которая жила напротив, на одной с ними лестничной площадке.

Вообще, Настя заселилась в их дом года четыре назад. Тогда ещё Павел мог выбираться со своей коляской на улицу и часто встречал её в подъезде. Она была с ним приветлива, улыбалась, здороваясь, но при этом как-то странно всегда смотрела, словно хотела сказать что-то очень важное, о чём Павел непременно должен узнать. На вид ей было лет двадцать пять или чуть больше. Она была тонка, изящна, но изящество своё скрывала под нелепой одежной, всегда несколько оверсайз, и под большими, с толстыми стёклами, очками, в которых глаза её казались неестественно огромными. И цвет их Павел никогда не мог точно определить: когда-то они виделись ему голубыми, когда-то серыми, но чаще всего тёмно-карими. Наверное, как-то зависело это от времени суток или от освещения. Загадочные, в общем, глаза.

А Маша, напротив, очень долго не замечала её соседства. И только когда Павел стал часто заводить о Насте разговор, она заинтересовалась девушкой, больше, наверное, из женского любопытства; а последние три месяца вдруг зачастила к ней по вечерам и по выходным в гости. Отчасти, то, что Маша через раз уже готовила ужин, было связано именно с этими её походами. О чём эти совершенно разные, как представлялось Павлу, женщины могли говорить друг с другом, было для него ещё одной неразрешимой загадкой.