Муха

Муха (сказка)

«…Вадька, как крепки твои руки, как горячи твои бедра на ногах моих, которые я распахиваю тебе навстречу, любимый мой! И сколько бы раз мы ни любили друг друга до этого, сердце снова замирает в миг, когда ты со вздохом, стоном входишь в мое лоно, разжигая своим яростным факелом внутри все нарастающее пламя, гудящее, слепящее, счастливое.

Какая в тебе нежность и сила! Когда ты любишь меня, когда ты входишь в меня, у тебя всегда закрыты глаза, ты весь во мне.

Ближе!

Еще!

Возьми меня, мой любимый!

Как тяжело ты прильнул ко мне, какая сила внутри меня от твоей мускулистой тяжести!

Теснее!

Крепче!

Сильнее!

Какая радость!

Она бушует во мне и ревет.

Отнялись ноги. И руки не весят ничего.

Только твоя тяжесть на моей груди.

Ах, как легко, как невесомо лечу я над миром!

Какая счастливая истома в спине!

Нечем дышать.

А впрочем - и не надо!

Я дышу каждой порой. Каждой клеточкой.

Сильнее, Вадька!

Глубже, любимый!

Пусть будет тебе сладостно со мной - мы прилепились друг к другу.

Мы стали одной плотью.

Не беги так, время! Остановись! Продли мою невесомость.

Если бы так было всегда!

И кажется, не может быть счастья острее и светлее, и все-таки - наслаждение становится все больше.

И сильнее.

И подъем еще вершится, и туманное полузабытье, полное страсти и движенья, поднимает меня все выше.

Не верится, будто такая радость может еще расти, и нестерпимо хочется рухнуть в беспамятство опустошенности.

Быстрее, любимый, глубже!

Любимый мой, мы - наверху!

О-о, я больше не могу! Не могу! Какая боль, какая радость! Судорога наслаждения, пик восторженной муки, вот оно счастье соития!

Ты весь - во мне, я чувствую тебя под сердцем. Не вздохнуть, не шелохнуться, все отнялось. И трепет плоти - последняя конвульсия….

И дыхание твое - хрип, вырвавшийся крик, ор, возвестивший о твоем оргазме на всю Вселенную, и тело твое бьется в моих объятиях, словно улетающая птица….»

…через минуту Вадька высвободился из объятий моих рук и ног и побежал в душ. Начинался тихий подъем с глубин наслаждений. Бешеный ритм сердца стихал, пелена блаженства развеивалась, невесомые руки и тело наливались земной тяжестью, обрывки слов и фраз, разбитые эмоциями, снова стали собираться в мысли, и реальность постепенно стала вползать в мой мозг через уши, прикрытые веки, распластанное тело.

И по мере того как «остывало», затихало тело, обратно пропорционально росло, поднималось глухое раздражение, вылупившееся из легкого сожаления, как из кокона – в этот раз снова не успела, двух секунд не хватило, двух толчков, одного вздоха на пике. Именно раздражение, а уже не сожаление поднималось внутри оттого, что не провалилась в бездну, не взорвалась оргазмом, а теперь откатывалась, стремительно падала с вершины блаженства в неудовлетворенность, недополученность, в протест женского начала.

Вадик вышел из ванной голый, большой, мокрый и встал прямо передо мной, что-то мурлыкая себе под нос и вытирая голову. Я непроизвольно потянула одеяло на себя, перевернулась на живот, подминая под себя подушку. Покосилась на его демонстративно выставленное, безволосое, давно не тренированное тело, на его половой детородный член, маленький, сморщенный, как засохший финик, коричнево-сизый, торчащий под его наметившимся животиком. И абсолютно некрасивый, не то что ли в поднятом, «боевом» положении.

- Никакой эстетики, – прошептала я и громко добавила, – Финик, накинь халат.

- Мне не холодно, – сыто-довольным голосом кончившего мужчины заявил он.

Вдруг стало нестерпимо досадно. От всего сразу. От какого-то непонимания, душевной глухоты, нежелания услышать, мужского эгоизма, самовлюбленности. Резануло слезой по глазам.

«Глупость какая. Чего завожусь? Ну не успела и… не успела кончить. Расслабься…»

Я потянулась под одеялом, подсунула под голову вторую подушку и закрыла глаза.

- Вадь, ты много мне говорил о любви, про любовь, как любишь меня….

- Ну, – утвердительно перебил он, вытирая голову.

- Придумай слово - имя любви, ее сокровенной тайны.

- Не понял…

- Вадь, любимый, почему люди не придумали названия для любовных игр? Я не понимаю, почему, написав миллионы стихов и книг о любви, романтики и поэты на протяжении веков не смогли дать имя блаженному слиянию, венцу и вершине любви?

- А, вон ты про чо. Так все твои романтики и поэты были старыми блудливыми козлами, которые что и могли так ностальгически вспоминать о могучей юности в штанах. Вот потом они все от немогучести своей про душевные муки писали, а про зажиги своей юности помалкивали.