Мы едем в Полоцк!

Каждый раз, оказываясь за границей нашей необъятной, я задавался одним и тем же вопросом: почему на нас, русских, местные поглядывают так, будто мы одолжили у них денег до зарплаты и уже третий год не отдаем? Ладно, прибалты — у них это, кажется, врождённая прошивка. Но белорусы-то чего? Мы же вроде как братья навек. Союзное государство, драники, бульба и вот это всё.

А впрочем, после того как наш 9 «А» во главе с Вовчиком Дармоедовым совершил паломничество в древний Полоцк, я начал понимать, что горячо и беззаветно любить таких, как он, могут только заклятые мазохисты. Но давайте по порядку, как говорится в плохих детективах.

Всё началось с нашей школьной традиции, которая прижилась так крепко, как жевательная резинка к подошве. Однажды, в незапамятном 2020-м, нас зачем-то занесло в Санкт-Петербург. Детали той поездки стерлись из памяти, словно надписи на асфальте после хорошего ливня, или мои знания по математике после каникул. Но с тех пор повелось: каждая осень — новый город. Правда, «новый» — это было сказано сильно. География наших вояжей была столь же разнообразна, как меню в школьной столовой в рыбный четверг: Питер, Питер, для контраста — Петергоф (тот же Питер, только с фонтанами), и, чтобы закрепить материал, — снова Питер. Я уже начал здороваться с атлантами Эрмитажа как со старыми приятелями (Боря, как дела? Качаешь пресс?) и мысленно давать имена голубям на Дворцовой (тот жирный был определённо Борис, а вон та наглая, вечно клюющая зазевавшихся туристов, — Жанна).

Но в этот раз вселенная подала нам знак, и знак этот был в виде нашей географички Светланы Борисовны. Женщины, которая могла определить широту и долготу любой точки мира по одному лишь виду облаков и запаху ветра. Как истинный учитель географии, она решила расширить географию наших путешествий. Видимо, ей надоело видеть наши скучающие лица при словах «Нева» и «Разводные мосты».

— Дети! — провозгласила она на одном из уроков, словно Кутузов перед Бородинским сражением. — Мы едем в Полоцк!

В классе повисла недоуменная тишина. Наверняка все думали: «Полоцк? Это где? И с чем это едят? С драниками?».

— Это колыбель белорусской культуры! — не унималась Светлана Борисовна, тыча указкой куда-то в район Витебской области на карте, будто пыталась проткнуть её насквозь и телепортировать нас туда прямо сейчас. — Древнейший город, Софийский собор, Всеслав Чародей!

Имена звучали как заклинания из фэнтезийного романа, или как названия новых блюд в школьной столовой, но решающим аргументом стало не это. Решающим аргументом стало слово «заграница». Для большинства из нас, чьи загранпаспорта были девственно чисты, не видели ничего кроме обложки и пары печатей из детского сада, это слово звучало слаще, чем «контрольная отменяется» или «завтра без уроков».

Разумеется, громче всех «ЗА!» кричал Вовчик Дармоедов, чья скромность была настолько же велика, как его успеваемость по химии. То есть, стремилась к абсолютному нулю, а иногда умудрялась быть в минусе. Вовчик уже мысленно паковал чемоданы, предвкушая, как его многогранный талант к созданию хаоса выйдет на международный уровень, покорит белорусские просторы и заставит древние стены Полоцка содрогнуться. Светлана Борисовна, видя его энтузиазм, почему-то побледнела, словно увидела привидение, но отступать было поздно. Билеты куплены, маршрут проложен, и путь к колыбели белорусской культуры был открыт.

И вот, в пять утра, когда нормальные люди видят десятый сон про единорогов, падающий курс доллара или как они, наконец, выигрывают в лотерею, мы, сонные, помятые и больше похожие на зомби, чем на учеников 9 «А», собрались в школьном дворе. Ждали автобус. Воздух был холодным, небо — серым, и только наши надежды на приключения сияли ярче сверхновой, хотя и с примесью легкой тревоги. Тревоги по поводу того, что Вовчик натворит на этот раз.

— Светлана Борисовна, ну скоро он уже? Я замерз, как мамонт в леднике, — протянул Серёга, мой верный товарищ по несчастью, сосед по парте.

— Скоро, Серёжа, скоро! Водитель просто ищет нашу школу по навигатору, — успокаивала его учительница, хотя по её глазам было видно, что она сама готова запустить в небо сигнальную ракету.

Буквально через секунду показался автобус. Большой, жёлтый, с надписью «ШКОЛЬНЫЙ». И не успел он толком притормозить, как Вовчик, видимо, решив, что это последний автобус на Марс, подпрыгнул и заорал так, что, казалось, задребезжали стёкла в ближайших окнах:

— Кто последний — гей!

И, не дожидаясь реакции, рванул к автобусу, оставляя за собой шлейф из нецензурных слов, которые он явно почерпнул не из школьной программы.

— ДАРМОЕДОВ!!! — заорала Светлана Борисовна, взбешённая такой выходкой, чей голос мог бы соперничать с сиреной воздушной тревоги.

— Даааа? — обернулся Вовчик, полный невинности и предвкушения новых приключений, и тут же врезался в ещё не открытую дверь автобуса. С громким «Бам!». И матом, разумеется.

Конечно же, это вызвало бурную реакцию среди наших. Кто-то ржал в голос, кто-то фоткал Вовчика, лежащего у автобуса, для архива. Ну а сам Дармоедов за пропаганду ЛГБТ на территории школы, публичное членовредительство и, вероятно, за повреждение двери автобуса (хотя на двери даже царапины не осталось, чего нельзя было сказать о Вовчике), был наказан тем, что его посадили не с его дружбаном, а со Светланой Борисовной. Это было наказание уровня «особо тяжкие», потому что сидеть рядом с учителем географии, когда ты Вовчик Дармоедов, — это всё равно что посадить кошку в комнату с собакой.

Поездка только началась, а я уже чувствовал, что этот Вовчик принесёт нам больше приключений, чем все наши предыдущие путешествия в Питер вместе взятые.

Я, естественно, занял место рядом с Серёгой.

Светлана же Борисовна, бледная, но не сломленная, усадила Вовчика рядом с собой, бросив на него взгляд, который мог бы расплавить титановую броню. Вовчик, однако, воспринял это как личное приглашение к беседе и уже через пять минут начал что-то вдохновенно рассказывать, активно жестикулируя, словно дирижёр симфонического оркестра.