Герман
— Герман, познакомься, это моя дочь Вероника. Ты видел ее, когда ей было лет десять, но уже вряд ли помнишь, — посмеивается Кунгурцев. — Сейчас Веронике двадцать два. Она приехала из Санкт-Петербурга. Теперь будет жить в Москве.
Я прирастаю к одной точке, глядя на девушку прямо перед собой. Ее светлые волосы собраны в высокую прическу, скромное черное платье обрамляет стройную фигуру, а глаза невинно хлопают, словно видят меня первый раз.
— Здравствуйте, Герман, — робко улыбается. — Приятно познакомиться.
Я таращусь во все глаза на девушку, которую Кунгурцев представил мне своей дочерью, и чувствую, как у меня из-под ног земля уходит. Ее чёрные пушистые реснички, подведенные аккуратными стрелками, порхают словно птички. Пухлые губы с бледно-розовой помадой сложены аккуратным бантиком. А лицо с фарфоровой кожей — сама невинность.
Вот только я очень хорошо помню, как кончал на это личико и эти губки бантиком. Как эта девушка в скромном платье сосала мой член и стонала. И помню, как лишил ее девственности.
Она представилась мне вымышленным именем и сказала, что хочет стать моей содержанкой. А наутро исчезла, не взяв деньги за ночь.
— Значит, Вероника, — хмыкнув, делаю акцент на имени. Мне она представилась Асей. — Тоже очень приятно познакомиться, — цежу сквозь зубы.
Даже не знаю, что меня злит больше всего. То, что она дочь моего партнера по бизнесу? Или то, что совсем недавно я лишил ее невинности и творил с ней такое, отчего ее отца хватит сердечный приступ? А она теперь делает вид, что видит меня впервые.
— Вероника и есть тот маркетолог, которого я нанял к нам на работу, — безмятежно продолжает Кунгурцев, пока я тихо охуеваю.
Ебануться просто.
— Что ж, давайте все к столу! — восклицает жена Кунгурцева. — Ужин остывает.
Вероника первой разворачивается на шпильках и спешит за стол. Я сажусь на свое привычное место, и оно оказывается ровно напротив Ники. По правую руку от меня садится Лена, моя бывшая жена. Получается, она приходится Веронике старшей сестрой. Сводной, правда. Но все же.
Пиздец.
Я трахал младшую сестру своей бывшей жены.
Мне хочется схватиться за голову прямо сейчас за столом на глазах у всех. Может, это розыгрыш? Или Вероника — не та содержанка, которую я трахал всю ночь на прошлой неделе? Может, она просто похожа на ту Асю?
Поднимаю глаза на дочку Кунгурцева. Она с полным спокойствием накладывает себе в тарелку салат. Что-то говорит жене Кунгурцева, своей мачехе. Затем отвечает на вопрос отца. И наконец переводит взор на меня. Наши взгляды встречаются, и я чувствую, как наступает мой личный конец света.
Моя бывшая жена Лена что-то говорит, и все смеются. Все, кроме меня. Потому что я слушаю смех Вероники и на машине времени отправляюсь в прошлое, на двенадцать лет назад.
Десятилетняя девочка с двумя светлыми косичками и большими голубыми глазами принимает от меня в подарок куклу и смеется.
— Герман, но у меня же есть такая!
— Да? — удивляюсь. — Я не знал.
— Пойдем покажу.
Она хватает меня за руку и тянет за собой на второй этаж в свою розовую комнату.
— Вот, смотри, — хватает с кровати идентичную куклу.
— Оу, прости. Я правда не знал.
— Ничего страшного, — она бросает свою куклу в мусорную корзину под письменным столом, заваленным школьными учебниками.
— Ника, зачем ты выбросила куклу?
— Ты подарил мне новую, так что эта старая мне больше не нужна. Я теперь буду спать с твоей куклой, — в подтверждение своих слов Вероника прижимает игрушку к груди.
— Герман, ты где? — доносится из коридора голос моей девушки Лены. — Я готова, можем ехать.
— Я у Вероники, — отвечаю громко.
Через пару секунд Лена входит в комнату Ники.
— Боже, у меня в глазах рябит от этого розового безобразия, — морщится. Подходит ко мне, берет меня под руку. — Пока, Ника. У нас с Германом сегодня свидание вне дома.
Улыбка с лица Вероники медленно сползает. Я чувствую укол жалости к девочке. Ее мать умерла два года назад, отец повторно женился на матери Лены. Я не интересуюсь подробностями, но и так очевидно, что до маленькой Вероники никому нет дела. Девочка брошена. А дети не должны быть брошенными.
— Герман, пойдем! — Лена требовательно тянет меня за руку.
Я подмигиваю Нике на прощанье.
— Еще увидимся, — обещаю.
Выходя из комнаты Вероники, замечаю в ее глазах слезы.
В машине я спрашиваю Лену:
— Может, надо было взять Нику с нами? Все равно у нас нет никаких особых планов. Погуляли бы с ней по парку. Погода хорошая.
Лена изумленно поворачивается ко мне.
— С ума сошел? На фиг она нам нужна?
Вероника
Я ожидала от Германа чего угодно. Злости, претензий, скандала. Даже угроз и шантажа. Но чего я точно никак не ожидала, так это того, что он вопьется в мой рот жадным диким поцелуем. Герман пьет меня, как вампир. До боли кусает губы. Сжимает подбородок так сильно, что может остаться синяк.
И внезапно все прекращает.
Резко отходит на несколько шагов, испепеляет меня взглядом. Я абсолютно потеряна и обезоружена. Сердце колотится где-то в районе глотки.
— Зачем ты это сделал? — хрипло спрашиваю.
— Хотел убедиться, ты ли это. Ну, мало ли, вдруг все же перепутал.
Что?
— Убедился? — хмыкаю.
— Да. А теперь отвечай, какого хрена ты меня одурачила.
Герман снова надвигается на меня как скала. Его каждый тяжелый шаг отдает глухим эхом в комнате. Я сильнее вжимаюсь в стол, потому что реально боюсь Германа. Таким злым я его еще не видела.
Он останавливается вплотную, нависает сверху. Не прикасается ко мне, но я чувствую себя так, будто в тисках меня сжимает.
— Отвечай, — требует.
Что сказать? «Герман, я люблю тебя с детства»? Так, что ли? Я бы с удовольствием призналась Герману в любви, если бы он не глядел на меня так, как сейчас: враждебно и с черной ненавистью. Признание застревает в горле. Я просто не могу произнести его.
— Я тебя не узнала, — нахожусь с другим ответом.
— Ложь, — чеканит мне в лицо. На каждом вдохе крылья его носа свирепо вздымаются.
— Правда, — сиплю. — Вообще не узнала. Я же не видела тебя кучу лет. Ты серьезно думаешь, что я помню, как выглядит муж Лены? Я и Лену-то еле вспомнила при встрече.
— Допустим, ты тоже могла меня не узнать. Но какого хера ты мне нагородила вранья?
— Ты пригрозил мне полицией. Я испугалась. Папа бы сильно ругался, если бы я угодила в участок.
— Поэтому солгала, что хочешь стать содержанкой? — не верит.
— Ну конечно.
— А настоящая причина какая?
— Что — какая настоящая причина?
— Почему легла под меня? Ты же, блядь, девственницей была.
— Поэтому и легла. Мне двадцать два года, а я до сих пор девственница. У меня комплекс. Надо мной уже все подружки смеются. Я хотела избавиться от этого бремени.
Черт, он не верит. А я не знаю, что еще придумать. Ну, вообще-то, я знаю девушек, которые лишились девственности с первыми встречными. Не по любви, а из любопытства. Моя подруга Лида, например. Она в восемнадцать лет переспала с парнем, которого знала два дня. После той ночи они больше не виделись. У Лиды ноль сожалений на этот счет.
«Любопытство сгубило больше девственниц, чем любовь», любит говорить подруга.
— Знаешь, любопытство сгубило гораздо больше девственниц, чем любовь, — повторяю Герману любимую фразу Лиды.
Быстро облизываю сухие губы. Хоть бы поверил.
— Допустим. Почему тогда представилась в ресторане вымышленным именем? И солгала, что ты филолог?
— Потому что я не хотела продолжения отношений с тобой. Ты был мне нужен только на одну ночь. Для секса. Я не хотела рассказывать о себе правду первому встречному. Но все же я не во всем тебя обманула. Например, я сказала правду, что приехала из Санкт-Петербурга.
Его черные от ярости глаза сужаются до мелких щелочек. Герман сканирует меня, пытаясь понять, лгу ли я снова. Нам теперь работать вместе, так что было бы неплохо, чтобы Герман поверил мне. А там посмотрим по ситуации. Понятно, он сейчас в шоке. Я еще исчезла так внезапно. Надо, чтобы Герман успокоился. А потом мы поговорим спокойно и без эмоций.
— Блядь, это просто ебанный пиздец, — резко отходит от меня и хватается за голову. У Германа такой вид, словно он проиграл в карты все свое состояние.
Я наконец-то делаю вдох полной грудью. Когда Герман нависает надо мной, я дышать нормально не могу.
— Как я мог тебя не узнать? — сокрушается.
— Ну, я изменилась, — робко вставляю.
Глядит на меня исподлобья.
— А если бы ты знал, что я та самая Вероника Кунгурцева, между нами бы ничего не произошло?
— Ну конечно, нет! Я бы на пушечный выстрел к тебе не подошел.
— Почему?
— Что почему? Блядь, да ты сестра моей жены!
— Сводная, — поправляю.
— Да по хер. Я тебя маленькой девочкой помню. Я тебе куклы дарил.
— Я выросла.
— Я, блядь, уже заметил это! — Герман хватается двумя пальцами за переносицу, явно пытаясь сообразить, что дальше делать. — Короче, давай просто сделаем вид, что ничего не было, ладно? Мы оба совершили ошибку, потому что не узнали друг друга. Наверное, в жизни бывают такие случайности, хотя с трудом верится.
Обида затапливает меня с головой. То, что для меня было лучшей ночью в жизни, для Германа оказалось ошибкой.
— Вероника, Герман! — звучит из коридора громкий голос мачехи. — Вы где?
За неделю пребывания в доме отца я столько разговоров тети Люды с Леной наслушалась, что поняла: для них обеих вернуть Германа — цель номер один. Как будто он последний мужчина на земле. И если мы будем застуканы в одной комнаты, пускай и в противоположных ее концах, это неминуемо вызовет подозрения.
Я первой выхожу в коридор. Мачеха уже поднялась по лестнице.
— Мне звонила бабушка, — демонстрирую мобильный в своей руке.
К слову, бабушка действительно звонила, но я не приняла вызов. Надо будет потом перезвонить.
— А Герман где? — впивается в меня подозрительным взглядом.
— Понятия не имею.
— Просто он пошел на второй этаж следом за тобой.
— Я не видела его.
— Странно, — хмыкает. — Зачем ему понадобилось бежать на второй этаж?
Я не понимаю, как Герман прожил с Леной десять лет. Не понимаю, как он мог нормально общаться и с ней, и с ее матерью. Они же две пиявки. Весь внешний вид тети Люды говорит о том, что она прямо сейчас готова ворваться в мою комнату, чтобы проверить, не там ли Герман, и уличить меня во лжи.
— Может, срочно в туалет захотел. Вообще, тетя Люда, вам не кажется странным преследовать взрослого мужчину и выяснять, куда и зачем он пошел?
— Я не преследую Германа, — оскорбляется.
— Да? А что вы прямо сейчас делаете?
Мачеха выглядит как вор, пойманный на краже.
— Я всего лишь переживаю, что остывает мой вишневый пирог. Герман его очень любит.
— Я уверена, Герман сильнее оценит ваш пирог, если вы не будете ходить за ним по пятам по всему дому.
Уязвленная тетя Люда нехотя поворачивается к лестнице вместе со мной.
— Что вы обсуждали в кабинете у папы? — переводит тему.
— Мою работу в компании.
— Странно, почему вы Лену с собой не взяли. Она же тоже будет работать в компании.
— Полагаю, папа не считает значимой должность «принеси кофе и выйди».
Тетя Люда вспыхивает. Я боковым зрением замечаю, как она покрывается пятнами. Плевать. Мне не десять лет, я больше не собираюсь быть в этом доме предметом мебели. Это мой дом. И я собираюсь обозначить здесь всем, что главная хозяйка — я.
Мы спускаемся на первый этаж и заходим в кухню. Отец уже здесь, сидит на своем месте. Грязная посуда и основные блюда убраны, теперь во главе стола красуется ароматный вишневый пирог, посыпанный сверху сахарной пудрой. Признаться честно, тетя Люда вкусно готовит. Ну хоть какой-то от нее толк.
Я опускаюсь на свое место, и в кухне сразу появляется Герман. Собранный и деловой. Взял себя в руки. Он садится на стул напротив меня. Подозрительные взгляды мачехи и Лены устремлены на него.
— Папа, а ты не рассказал Герману про еще одно важное кадровое решение в компании, — вставляет Лена.
Встрепенувшись, Герман глядит на моего отца.
— Какое еще кадровое решение? — испуганно. Герману определенно не нравятся кадровые решения моего отца.
Тетя Люда кладет бывшему зятю самой большой кусок пирога.
— А, да, — папа словно только опомнился. — Герман, ты извини, но я твоего секретаря к Нике переведу.
Ленц несколько секунд таращится на папу.
— Не понял.
— Нике нужно очень быстро въехать в курс дела. А твоя секретарша давно у нас работает, все знает. Всем будет проще и легче, если она просветит Нику.
Герман как будто еще не понял, о чем речь.
— А как я буду без секретаря?
— Я нашел тебе нового.
— Кого? — Герман возмущенно повышает голос.
— Меня, — пищит Лена.
Герман поворачивает ошарашенное лицо к бывшей жене. У меня внутри все клокочет от гнева. Эта идиотка теперь постоянно будет мешаться под ногами. А если учитывать, что они с Германом периодически спят после развода, то для меня это только усугубляет ситуацию. Лена намерена во что бы то ни стало вернуть бывшего мужа. И она ни перед чем не остановится.
— Герман, с понедельника я буду твоим личным секретарем. — довольно улыбается Лена. — Ты же не против?
Герман меняется в лице на глазах. Кажется, он готов нас всех убить. Меня, наверное, первой.
— Против, — цедит Лене в лицо, затем поворачивается к моему папе. — Я не отдам своего секретаря, — жестко чеканит. — И я попрошу больше не распоряжаться моим личным персоналом без моего ведома.
— Да брось, Гера, это же всего лишь девка, которая подносит кофе. Какая тебе разница, кто будет это делать. Тем более Лена лучше знает твои вкусовые предпочтения.
— Я сказал: нет.
Атмосфера за столом сильно накалилась. Герман мечет молнии, мой папа тоже не любит, когда ему перечат. Глаза мачехи нервно бегают из стороны в сторону. Очевидно, она судорожно соображает, как сгладить конфликт. Лена сидит с кислой миной.
— Давайте не будем ссориться! — задорно восклицает тетя Люда.
— Не будем, — сухо соглашается Герман, — если без моего ведома не будут распоряжаться моим личным персоналом. Я не отдам своего секретаря.
— Гер, — Лена аккуратно кладет ладонь на его руку. Меня током бьет, горло сводит спазмом. Она делает это так, словно они все еще близкие люди. А Герман не скидывает с себя ее ладонь. Позволяет Лене себя касаться. А вот если я до него дотронусь, наверняка откинет мою руку. — Ни у кого нет цели лишить тебя личного помощника, — начинает сахарным голоском. — Просто мне нужна работа. За год после нашего развода я не смогла никуда устроиться. В тридцать пять лет у меня пустое резюме и нет трудовой книжки. Мне нужна хоть какая-то запись. Хоть что-то. Я подумала, что могла бы недолго поработать твоим секретарем просто для записи в трудовой и строчки в резюме. Вот и все.
Лена говорит спокойно и вкрадчиво. Ее голос звучит тихо, как шелест листьев. И это, мать твою, имеет эффект. Герман смягчается на глазах. Напряжение медленно сходит с его плеч, челюсть расслабляется, глаза добреют.
— Пожалуйста, Гер, — на ее глазах выступают слезы. — Помоги мне.
Я теряю дар речи. У меня сейчас просто отвиснет челюсть. Вот это актриса. Дайте ей кто-нибудь Оскар. Нет, это просто уму непостижимо. Как она это делает? Где она такому научилась?
— Если тебе нужна работа, ты могла обратиться ко мне напрямую, — Герман все еще старается казаться строгим, но уже видно, что Лена его смягчила, и он больше не держит зла.
— Извини, — приподнимает уголки губ в виноватой улыбке. — Я спросила у папы, кем я могла бы поработать в компании. Он сказал, что только твоей секретаршей.
И она еще папу виноватым выставляет! Ну это уже вообще…
— Я не отдам своего секретаря Веронике, — произносит со стальными нотками. — Что касается работы для тебя, то я узнаю у кадров, какие есть вакансии в компании.
Герман хочет отвернуться от Лены обратно к столу, но она усиливает хватку на его руке.
— Просто, Гер, понимаешь, в чем дело… — Лена наигранно мнется. — У меня высшее экономическое образование, неплохой английский. Ну, ты и сам знаешь. Но компетенций нет. А ты так много рассказывал мне про внешнюю торговлю нашей компании, что я могу написать на эту тему диссертацию. Боюсь, в каких-то других департаментах компании я не справлюсь.
— Хорошо. Я посмотрю вакансии у себя. Вроде бы нам требовался человек с английским для ведения переписки с иностранными клиентами.
— О, это было бы идеально! — Лена расплывается в счастливой улыбке. — Гораздо лучше, чем подносить кофе. Пап, — переводит взгляд на отца, — ты же не против?
Ну конечно, она интересуется для вида. На самом деле ей глубоко по фиг, что думает папа. Отец громко откашливается.
— Ну, я считаю, что Герман мог бы взять тебя обратно на должность законной жены. Но для переписки с клиентами ты тоже сгодишься.
Секундная заминка. Герману не понравились слова папы.
— Ой, как хорошо, что все наконец-то трудоустроены! — мачеха хлопает в ладоши. Получается излишне торжественно. — Ну давайте за пирог уже, а? Для кого я его готовила?