Мы в эпицентре взрыва

Глава 1. Максим

— Макс, Саши больше нет, – в телефонной трубке прозвучал знакомый женский голос. Легкое вибрато, видимо, вызвано содержанием преподнесенной новости.

Тёплый, родной, её. Я ещё сплю? Сонно тру глаза, бросаю взгляд на дисплей, отвожу руку, возвращаю на прежнее расстояние. Ерунда какая-то! Неизвестный номер, вне списка контактов. Женский голос настойчив до неприличия.

— Максим, это Тоня Прокофьева! Привет, я не поздоровалась, извини! Прокофьева. Тоня. Помнишь?

Приехали. Еще бы! Это что вопрос с подвохом или какой-то глупый розыгрыш. Голос из прошлого, который слышать совершенно нет никакого желания.

— Тоня!?? Что ты такое говоришь? Не понял. Саши нет?

Зажав плечом трубку, потираю двумя пальцами переносицу, не до конца осознавая получаемую информацию. Брожу еще в сонном последействии, инстинкты просыпаются, и система начинает загружаться.

— Мне позвонила Марина, его жена. Нашего Сашки больше нет. Он умер. Ты сможешь приехать на похороны? Успеешь?

Женская скорость подачи информации поистине восхитительна. Словно гоночная машина, несколько секунд грудного урчания, и вот ты уже на встречной. Лобовое столкновение с неизбежным фактом, больше нет времени на группировку и я, совершенно не думая, отвечаю на автомате.

— Когда? То есть, Тоха, я в городе, – пришлось признаться, а ведь не хотел и даже не думал об этом. Чертыхнулся, вдох-выдох, слушаю. А зачем так назвал? Идиот, просыпайся уже.

— В нашем городе, то есть, здесь? Ты здесь? Прости, наверное, я не очень быстро соображаю сейчас. Я…

— Здесь, в смысле, да. Пришлось вернуться. Служба, семейные обстоятельства и все дела.

Зачем ей сейчас вся эта информация, и мое бессмысленное оправдание-рапорт так себе. Ну как есть, сказал и успокоился. Проехали.

— Почему не позвонил? Давно?

Врать не хочу, сказочник из меня так себе.

— Уже месяцев шесть.

— Полгода!? Ты в городе и даже не позвонил. Как дела? Как семья? А Сашка-то своего добился – лучший друг в городе.

Мой лучший друг, а твоя безответная любовь. Говори уже, как есть.

— Да уж, добился.

— Как дела, Максим? Боже, что говорю в такой момент. Нашла время. И все же. Прости, я тебя не отвлекаю. Ты на работе?

— Нет, не отвлекаешь. Я дома. Все нормально. Тонь, когда и где похороны? Чем могу помочь?

— На Центральном, послезавтра в 13.00. Я думаю, что все это непостижимо. Почему молчишь, ты еще тут?

— Тох, я слушаю.

— Как Лена? Ты не ответил.

— Все хорошо. Тоха, я, мне не очень удобно сейчас разговаривать, наверное… Мне нужно собираться…

— Понятно. Да, конечно. Ну, пока.

Клади трубку, Макс, клади ты уже эту чертову трубку. Придурок!

— Максим?

— Да?

— Это мой номер... Может запишешь?

— Он высветился.

— Да, конечно. Я…

Она что там? Улыбается?

— До встречи.

— Пока.

Хочу добавить, что очень приятно было услышать ее голос, что с радостью буду наяривать теперь на ее номер. Ну, так, о жизни потрещать и перетереть за новые цены на горюче-смазочные материалы. Но обстоятельства все же не те, уместно ли, стоит ли.

Смирнов вернулся, Смирнов не позвонил, Смирнов не общался. Всё это прекрасно характеризуется одним ёмким словом – скрывался. Да как хочешь назови такое поведение. Плевать. Не собираюсь оправдываться и что-то объяснять. Были причины. Их две. Ты и мой лучший друг, который все же добился моего возвращения на малую родину таким вот неординарным способом. Опять на те же грабли, да, Смирнов, ты приговорен, заворожен, заколдован, скорее всего, неисправим. Черт, как хочется курить! Лене бы это не понравилось, Саня раскурил бы две, Катька демонстративно закатила бы глаза, а Тоха, Тоха прислонилась бы к Сашкиному плечу, закрыла глаза, погладила его руку и выслушала очередной бредовый поток информации, транслируемый нашей пестрой компанией. Сколько мы знакомы? Лет десять, пятнадцать? Уже девятнадцать. Эпоха, твою мать. Девятнадцать лет знать тебя, дружить с тобой, ждать тебя и не сметь надеяться на большее. А я настырно надеялся. Ну, все, приплыли. Какого хрена опять тебя ведет, Смирнов? Вот поэтому и не звонил, не писал, не приезжал. А с чего бы? Сейчас и оправдания подойдут. У меня своя семья. Ну, была. Возможно будет. Да какая разница. Ты за своим Сашкой убиваешься, а он живет с другой бабой, у них чудесный пацан, стабильные отношения. Великолепный Саня Морозов… Отставить внутреннюю истерику.

Как так? Такое вообще возможно уложить в башке? Тридцать четыре буйных года, молодой, красивый, сильный мужик, энергии на электростанцию, задорный смех и острый юмор. Блядь, да где эта сучья пачка? Сын у него, тоже Максим. Звал в крестные. Не приехал, идиот. Отказался, а не стоило. Знал бы, примчался в ту же секунду. А кто крестная? Она. Вот поэтому и отказался. Только этого еще и не хватало. Породниться. Я бы породнился, я бы даже склеился с ней, если бы найти такую массу, которая бы намертво спаяла. Уж не отвертелся бы тогда. Какая же она дура! Останови этот поток – захлестнет. А день-то не задался! Сука, позвонила и профессионально настроила на работу. Талантливая девочка!

Глава 2. Тоня

Саши не стало. Предсказуемый финал и слез уже нет. Выплакали – истощили глаза, готовились и сживались. Только сердце ноет, словно частичку отрезали. По живому и с огромным наслаждением. С его женой, Мариной, мы очень сблизились за месяцы тяжелого периода ухода Саши. Помогала, поддерживала и с мальчишкой сидела, пока Морозова в больнице с мужем находилась. Для того крестная мать и необходима, такой себе земной ангел-хранитель. А как теперь, без отца? Мальчишке трудно будет, не успел он запомнить того, кто при встрече с ним сам радовался, как дитя. Всего лишь три года отцовской любви им было отмерено. Несправедливо. А еще жестоко, мерзко и противно…

Прокручиваю утренний диалог. Заезженная пластинка. Имеется за мной такой грешок. Какой-то странный разговор с Максимом вышел? Словно Смирнов не мог отделаться от назойливой мухи. Чудной он! Вернулся и даже не позвонил. А как? Не знал же номера. Когда это стало большой проблемой для Смирнова пробить номер фронтовой подруги? Хотя знаю, что связь они с Сашей держали. О таких отношениях говорят друзья навек. Ничто не могло их рассорить. Наверное, из-за того, что один способен на так называемый дружеский прогиб и закрытие глаз на неблаговидные поступки другого. А тот другой с лихвой отрабатывал свое земное предназначение. Максим Смирнов – это же скала, фундамент, постамент. Удержит, подхватит, возьмет удар на себя, от друга его отведя. Молчун, с вертикальной бороздой меж бровей и красивыми чайными глазами. Горячий он, степенный и настоящий. С ним уверенно и так надежно. Да и профессию выбрал он такую человечную, гуманную – людям помогать. С братом моим коллеги, борцы с огнем, пожарные, спасатели. Они – товарищи офицеры!

— Привет, Тонь! Мимо-то не проходи. Стою-жду, а она зевает – звонкий голос подруги вырывает из трясины мыслей.

— Кать, привет! Что-то я немного задумалась, – удобно усевшись на переднем сидении женского автомобиля, чуть слышно отвечаю.

— Да я уж вижу. Пристегнись, мечтательница. Поехали!

Машина плавно трогается, подмигивая боковым повторителем указателя поворота, вливаясь в общий транспортный поток.

— Как все прошло? Позвонила? – не отрываясь от дороги, спрашивает Катя.

— Да. Позвонила.

— Ну что, приедет?

— Кать, он оказывается в городе уже полгода. Ты знала?

— Нет. Странно. Полгода и ни звонка, ни встречи. А вся эта ситуация ему как? Ну, Смирный в курсе был? Я сейчас о Саше говорю.

— Не знаю. Разговор у нас не очень получился. Макс торопился на работу. Я только время и место ему сообщила. Попыталась поговорить, спросила о семье. Отмахнулся, как от назойливого насекомого.

— Ты расстроилась, что ли? – участливо выдает Петрова, вернее, Фонарева.

— Господи, нет, конечно. Просто, если честно, тебя не напрягает эта ситуация? Звонок-то не из приятных, – в голосе зазвучат звонкие ноты, предвестники слез и скандальных фраз.

Я спросила. Вежливо и осторожно. А что в ответ? «Прости, мне на работу надо собираться». Если честно, как с умственно отсталым поговорила. Словно с бесчувственным чурбаном!

— Тише ты, радетельница правды и справедливости. Тоха, он, что должен был в истерике забиться, расплакаться тебе в телефонную трубку с воем и причитаниями? Очнись, это же Смирнов. Мужик и к тому же не очень-то способный на сочувствие.

— И прощение, – еле слышно добавляю.

— Ну, тут тебе лучше знать, – быстро отвечает Катя.

— Это ты сейчас к чему?

— Вообще ни к чему.

— Знаешь, Кать, останови здесь или где тут разрешено. Я пройдусь. Не хочу в машине сейчас находиться. На воздух мне надо. Душно и очень противно.

— Понеслась. Прокофьева, проснись! Блин, подруга, заканчивай детский сад. Не остановлю, потому как запрещено. Смотри, видишь один знак, гляди, дядька в форме стоит, чем тебе не второй знак, а вот теперь и зеленую волну поймали – не сойду с заданного курса. Три знака – утренняя удача. И не проси, – четко выговаривая последние слова, произносит Катя.

Остаток пути проводим в молчании. Я нервно перебираю строчку на ремешке некрупной сумки, украдкой смахиваю слезинки, поворачиваясь в особо полноводные моменты к окну. Катя следит за дорогой, телом и сознанием отдаваясь транспортной ситуации. Игнорируем присутствие друг друга в небольшом салоне. Место назначения, остановка и гробовая тишина.

— Приехали, подруга! – заглушив мотор, заряжает Катя.

— Спасибо, – беззвучно, одними губами ей шепчу. – Кать, ты мне так помогаешь. Прости, пожалуйста.

— Слушай, Прокофьева, – перебивая и поворачиваясь ко мне лицом пассажирке, произносит Фонарева. – Мы с тобой знакомы, страшно сказать, сколько лет. Мне твои «прости», «спасибо большое», «пожалуйста» и всякая вежливая аналогичная чушь, знаешь, где сидит? – указав весьма конкретным жестом местоположение этих фраз, строго произносит Катя. – Знаешь, где? Что ты отворачиваешься? Плачешь? Господи, иди уже! Как ты работаешь? Как ты стресс свой переносишь? Пошла из машины. Уходи, мне, блин, нервничать нельзя. А я каждое утро выношу твою кислую физиономию. Пошла. Тонь, иди, ради Бога.

— Катя, мне, правда, очень жаль. Извини, не хотела тебя обидеть, – слезы неудержимо выкатываются из глаз, размазывая мой неброский макияж.

Глава 3. Максим

Боевые действия и мы воюем. Каждый день, как маленькая война, такая себе битва по позициям, стратегическое противостояние. Огонь или вода. Жизнь или смерть. Погибшие или выжившие. Все как обычно. Но сегодня не обошлось без приятного сюрприза. У старшего сержанта Грушина родился сын. Трезво обмыли событие, пожелали здоровья еще одному члену общества, новоиспеченной мамочке терпения и скорейшей выписки. А Грушину? Слегка растерялись, но сгруппировались и быстро нашлись. Тебе, брат, достойным примером стать для сынишки. Дали «краба», похлопали по плечам, на такой ноте разошлись по местам нести дежурство.

Между вызовами улучил момент и позвонил Марине, жене, теперь уже вдове, Сашки Морозова. Так быстро изменился статус женщины, еще вчера бывшей единственным ярким лучом света и надежды в жизни друга. После бесконечно тянущихся гудков на том конце линии наконец-то раздался щелчок коммутатора. Связь установилась.

— Слушаю Вас, – произносит тихий, обманчиво опасный женский голос.

Не плачет и на том спасибо. С недавних пор не могу выносить женский плач. Надрывный скулеж бывшей жены с требованием скорейшего возвращения домой, материнские слезы после известия о разводе молодой и перспективной пары, которой мы так хотели казаться, но, к сожалению, не были; и всхлипывания среднестатистических дам в моменты их персональных чрезвычайных ситуаций, даром не проходят. Раздражает и заставляет чувствовать себя последним дерьмом.

— Марина, здравствуй. Смирнов, – рапортую, словно на плацу.

— Привет, Максим.

— Марин, прими мои соболезнования. Утром Прокофьева звонила, – быстро выплевываю, словно оправдываюсь в каком-то правонарушении или некорректном поведении.

— Спасибо, Макс. Ты же не против? Не сердишься на то, что я сообщила Тоне твой номер? – шепотом хрипит Марина. – Сама была не в силах. Развезло.

— Нет, без проблем.

Зачем сейчас соврал? Скажу потом «спасибо».

— Марин, чем я могу помочь?

— Будь на прощании с Сашей. Этого вполне достаточно.

И тишина. Всего лишь быть на похоронах – это все, что сейчас я в силах предпринять. Черт возьми, и все? Бросить горсть земли на крышку гроба друга, положить цветы на свежий могильный холм – вот и все, что в твоих силах, Смирнов. Вот такой теперь ты друг. Слова закончились, что ли? Смирнов, ну и сволочь же ты. Да прояви ты искреннее сочувствие, боец.

— Марин, я хотел спросить. Если тяжело, можешь не отвечать.

— Да, слушаю, Макс.

— Как он ушел? – слова не идут совсем, их приходится выталкивать, вынуждая проворачиваться язык. – Саша не мучился?

Что за ротовой паралич?

— Нет. Саши не стало в пять часов утра. Пожелав мне спокойной ночи, что странно, ведь уже серело, – женский голос срывается и больше не излучает спокойствие, рваные вибрации отчетливо проступают в каждом звуке. – Мне кажется, он уже не видел. Прости, мне тяжело об этом говорить.

Глубокий вздох, перегруппировка, всхлип. Ответ.

— Затем он отвернулся и просто уснул. Он просто уснул, – повторяет Марина, убеждая в этом факте и себя, и меня.

Я знал, что последние месяцы чета Морозовых была частым гостем в онкологическом диспансере, но так вышло, что последние дни практически не навещал Сашку в больнице, часто созванивались по телефону, включали видеосвязь, виртуально жали руки. Друг бодрился, пытался шутить и даже иногда зло. Острослов, мать его. То есть, Царствие Небесное. Плохой я друг. Плохой. Карьеру строил – друг умирал. Ревновал и бесновался – Сашка умирал...

— Тоня нам очень помогала. Сашу не разрешили забрать домой после процедур. Мы жили практически в этой чертовой палате. Ты знаешь, я сейчас невольно ощущаю этот стерильный запах смерти, словно и не покидала эту больничную камеру.

— Я этого не знал, – бурчу в трубку.

А может, Смирнов, ты просто не хотел этого знать? Злой ты, сукин сын. На жизнь обозлился, на друга окрысился. Из-за чего? Из-за бабы? Из-за бабы! А Тоня помогала. Сама доброта! Зараза, и здесь успевала. Когда только на все время находила?

— В ту ночь она за Максимом, нашим сыном, присматривала. Частенько выручала, никогда не отказывала. Вы, ребята, прекрасные друзья. Сашка всегда говорит, – осекается. – Говорил, что вы настоящие засранцы. Любя, естественно. Не обижайся…

— Марин, прекрати. Какие обиды, о чем ты, – неприятно слушать совершенно несвоевременные оправдания Морозовой.

— Максим?

— Да.

— Я не могу поверить, – уже совершенно не сдерживая эмоций, кричит в трубку новоиспеченная вдова. – Его больше нет! Рано, он слишком рано ушел. Так не должно быть.

Вперемешку со слезами, гиканьем и икотой слова летят, преодолевая разделяющее нас расстояние. Как утешить, что сказать, чем поддержать, а главное, как заменить? Что сейчас я должен сделать? Черт возьми. А что с глазами? Я плохо вижу, словно размытая картинка и окружение дрожит. Вот плывет вымпел за отличные показатели в работе, а вот и грамота за профессионализм и проявленную отвагу на пожаре ушла с горизонта. Все неясно, все в…воде. Ненавижу воду, не моя стихия.

— Марина, тише, я прошу тебя, – упрашиваю чужую жену не тосковать о любимом муже.

Глава 4. Максим

Горе точно взяло свое, не пощадило. Красавица Морозова выглядит практически старухой. Волосы собраны в хвост, растянув кожу лица, тем самым придав разрезу глаз характерный монголоидный тип. Отсутствие макияжа, опухшие веки, аномально красные губы, словно у женщины температура, превратили красивую тридцатилетнюю барышню в неизвестно что.

— Здравствуй, Марина.

— Добрый вечер, Максим. Проходи, пожалуйста, – принюхиваясь к воздуху, словно собака, почуявшая что-то неладное, Морозова задает очевидный вопрос. – Ты не слышишь? Дымом вроде пахнет, словно что-то горит.

— Марин, это от меня. Прости, – неловко оправдываюсь уже не в первый раз. Да что ж вы, дамы, все такие носатые.

— Макс, я просто подумала, может где-то что-то тлеет. Дом новый, не все квартиры ещё выкуплены и заселены. Мало ли. Я не хотела…

— Все в порядке. Скажи, куда поставить. Тут продукты, а там Максиму маленький сюрприз, – протягиваю пакеты с логотипом магазина.

— Спасибо большое. Проходи. Поужинаем сейчас, – указывая рукой направление, безапелляционным тоном произносит Маринка.

От ужина не отказываюсь. Прохожу и резко торможу перед входом в кухню. Вижу сидящую на табурете Прокофьеву. Её тонкие руки упираются в сиденье стула, сжимая обивку, плечи прижаты к шее, ноги сведены вместе, силуэт напряженный, словно сгруппировалась перед прыжком. Поднимаю взгляд выше, фиксирую его на лице. Она что, улыбается мне сейчас?

Привет, Максим, – практически шепотом произносятся эти два слова.

— Привет, Тонь, – не могу вернуть ей улыбку, потому как лицевые мышцы сведены судорогой. В действительности ощущаю, как дрожат мои щёки, и дергается подбородок. С дыханием вроде бы пока все в порядке, а вот со звукоизвлечением сегодня что-то не то. Прочистив горло, выдыхаю.

— Куда поставить?

Морозова выручила весьма кстати.

— Сюда, на стол. Садись, ну не стой.

— Я бы руки помыл. Все-таки с улицы, – ухватился за чистоту, которая, как известно, залог порядка.

— Да, конечно. Ванная комната там, полотенца чистые. Выбирай любое.

Практически сбежал и покинул пыточную камеру, в которую на данный момент превратилось кухонное помещение Морозовых. Молодец. Храбрый поступок, а главное, достойный, товарищ майор. В ванной комнате опускаю голову под кран с холодной водой. Открываю глаза и позволяю воде самотеком бежать по лицу в раковину. Ну, чего расклеился так? Поужинаешь, поговоришь. Все так, как и должно быть. Отставить, Смирнов. Взгляд в зеркало. Ну, вроде спокоен, как удав. Пошел.

— Ребята, может пока по кофейку или чай? – Маринка поддерживает разговор. Добрая женщина, зачтется, так как я ни слова связать не могу. Угнетающая обстановка. Вот же зараза.

— Марин, а где Максимка?

— В зале, мультики смотрит.

— Пойду с ним поздороваюсь.

— Макс, тебе кофе? – голос Тони выдергивает из оцепенения.

— Спасибо, можно, – вполоборота отвечаю, проявляя всю вежливость, на которую сейчас способен.

Как-то жарковато в квартире, словно что-то воспламенилось и уже даже изрядно дымит. Катастрофически не хватает воздуха. Мне бы проветрится.

Мальчонку нахожу в зале сидящим вместе с ногами на огромном диване. Удобно устроившись в подушках, Макс с нескрываемым интересом наблюдает мультяшную картинку, разворачивающуюся сейчас на телевизионном экране. Заложив один палец руки себе в рот, практически не моргая, ребенок сосредоточен на противостоянии каких-то чудаковатых существ безумно ярких цветов. Звери не звери, не пойми что. Но Макс, очевидно, впечатлен происходящими событиями и дела до меня ему совершенно нет никакого, потому как на мое приветствие «Здорово, парень!» и протянутую ладонь для рукопожатия я не получаю в ответ ничего.

Сажусь на пол в изножье дивана и медленно разворачиваю подарок-сюрприз. При этом громко шуршу упаковкой, сам себя подгоняю фразами «Ух, ты ж!». И, о чудо! Мальчишка заинтересовался и одарил меня яркой улыбкой, протягивая ручонки к красно-белой игрушечной спецтехнике.

— Давай, парень. Смотри, что у меня есть.

— Красивая машинка, – не выговаривая половину букв, но, все же четко передавая общий смысл сказанного собеседнику, проворковал мальчишка.

— Да, брат. Разберемся? Или сам попробуешь?

— С тобой, – ярко-голубые детские глазенки с восхищением таращатся на меня.

— Держи пульт. Иди сюда, – удобно перехватив мальчишку под грудью, усаживаю его к себе на колени.

Невразумительное бормотание телевизионных героев прерывается размеренным жужжанием мотора автоцистерны. Прикольная штука! Для отработки нормативов борцами с настоящим огнем тоже сойдет. Не заметил, как сам погрузился в вымышленный мир пожарного дела вместе с трехлетним ребенком. Он такой маленький и очень теплый, пахнущий молоком и еще чем-то сладким. Детский шампунь или что там еще такое нежное может быть. Черт его знает. Смирнов, ты что? Принюхиваешься к мальчику? Мне нравятся дети, с ними проще. Можно сказать, что я люблю детей? Да. Я их обожаю. Мне нравится их открытость и непосредственность, я без ума от их любопытства и вопросов «Почему, да как?». Своих не имею, но хочу! Хочу!

Глава 5. Тоня

Закончив приготовления на кухне, я вызвалась позвать мужчин ужинать. Как громко сказано – мужчин! А что? Все верно. Подозрительно притихшие они не проявляли никакого интереса к происходящему в так называемом женском царстве, одним словом, в кухне. Ничего странного в этом и не было. Так и должно быть. Охотник добычу принес, остальное уже не его забота. Стрелки на часах свидетельствовали о наступлении очередного приема пищи.

— Максим, – переступив порог большой комнаты, окликаю маленькую компанию, занятую чрезвычайно важным делом.

Сопровождая свои действия гудением и импровизированными радиопереговорами, парни направляли игрушечную пожарную машину по очередному вызову, адрес которого очевидно находился неподалеку, практически у моих ног. Клюнув лодыжки, машина затормозила, а ребята одновременно подняли на меня глаза.

— Все уже готово, идемте ужинать. Только ручки кому-то надо помыть, – подмигиваю ребенку и улыбаюсь взрослому с пультом управления в руках.

Не выпуская мальчика, а даже плотнее прижимая его к себе спиной одной рукой, Смирнов поднялся на ноги.

— Уже идем.

А ты иди – мы за тобой.

На таком коротком пути следования из зала на кухню, моя спина в полной мере почувствовала горячий взгляд Смирнова. Он там что, намерен дыру прожечь, выжечь мне все внутренности? Сурово! Ощутимо жгло между лопаток, а горело почему-то лицо, особенно щеки. Господи, да прекрати ты это!

Ужин, слава Богу, прошел все же в менее напряженной обстановке. Однако царящая тишина за столом практически оглушала.

Уткнувшись в свои тарелки, мерно постукивая приборами, передавая друг другу специи, произнося церемониальные слова «спасибо» и «пожалуйста», каждый из нас, сидящих на Морозовской кухне, наверняка был поглощен водопадом своих мыслей и воспоминаний. Завтра предстоял тяжелый день. Завтра будут слезы и стенания, завтра за поминальным столом каждый из нас вспомнит свою вторую половину, первую любовь и настоящего друга. Вспомнит и не забудет…

Не забудет прекрасного мужа и отца; не забудет знакомство и первый поцелуй, рождение сына и выбор имени, ссоры и примирения, разногласия и моменты единения.

Не забудет шутки, юмор, беседы обо всем и ни о чем, обсуждение новинок фильмов и музыки, бесконечные телефонные разговоры, совместные работы, поддержку, посиделки на маленькой кухне, одну сигарету на двоих, блатные песни под гитару до утра, драки и обиды, ссоры. Все это не забудется ни одним из нас, сидящих сейчас за этим столом и мерно поглощающим скромную трапезу.

Смирнов молчит и дышит. Так громко, что оглушает. Невыносимо здесь, а рядом с ним – смертельно. Пожалуй, мне пора.

— Поздно. Я уже пойду. Максимке время спать, да и тебе тоже. Устала ты. А завтра – тяжелый день.

— Тонь, спасибо большое за поддержку и помощь, – поблагодарила Марина. – Как доберешься, позвони, ладно?

— Я провожу Тоху, без проблем, машина внизу.

Однако, что-то осталось от джентльмена в этом угрюмом Смирнове. Не растерял. А зачем опять так назвал? Это старое прозвище, словно слово-паразит, вертелось на языке. Сбросить никак не удавалось.

Даже не спросил, согласна ли я на такое предложение, удобно ли это вообще. А вдруг дома меня муж поджидает, вдруг семеро деток по лавкам сидят, дожидаются возвращения мамочки, вдруг там молодой человек чрезвычайно ревнивый. Эх, Максим, сказал, как отрезал! Ничего не изменилось. Смирнов все тот же – угрюмый, но паталогически верный друг. Что означает такая патология? Он такой друг, который в беде не оставит, руку помощи предложит, удар отведет, ответственность на себя возьмет, закроет. Одним словом, спасет и выручит. Все же достойную и правильную профессию выбрал себе. Или она его, кто знает?

— Спасибо, Макс. Буду очень признательна, – что приходит первым на ум, то и выдаю.

Попрощавшись с хозяйкой квартиры, поцеловав в щечку полусонного Максима-младшего и потрепав его легонечко за тонкую ручку, осуществив положенный ритуал вежливости, мы вышли в общий коридор и вызвали лифт. Ожидание кабины проходило в абсолютной тишине, нарушаемой лишь моими короткими вздохами. Я сейчас просто расплачусь. Хочу домой!

Сумеречный свет коридора создавал интимную обстановку. Я сосредоточилась на стенах новостройки, Максим внимательно изучал меня. Просто чувствую это, мне даже больно! Словно сканером проходится, штрихи и черточки выжигает. Скорее же!

Щелчок, автоматические двери раскрылись, Смирнов первым вошел в лифтовую кабину. Как-то тесновато стало в этой коробке без окон и дверей лишь с панелью кнопок с цифрами, указывающими порядковые номера этажей. Тесно и душно, словно весь воздух выкачали, а помещение наполнили взвесью, совершенно непригодной для долгого нахождения в нем. Скорее бы на воздух, на волю, прочь из этой добровольной тюрьмы. Невыносимо находиться вместе в столь ограниченном пространстве. Вспыхнет искра – разгорится пламя. Не затушишь! Шестой, пятый, четвертый… Сработал амортизирующий механизм, кабина остановилась, двери распахнулись. Вылетаю из лифта, словно пробка из бутылки. Не разбирая пути, абсолютно не глядя себе под ноги, спешу. Куда, зачем? Как на пожар! Жму кнопку, открывающую парадную дверь, глотаю на весь объем легких столь необходимый воздух, задыхаюсь и кашляю. Душа плюется – не зашло! Это чересчур.

— Машина там.

Оборачиваюсь и прослеживаю за рукой мужчины, указывающего место стоянки автомобиля.

Глава 6. Максим

Дверь машины хлопает. Звук отрезвления. Она стоит у подъезда, сведя впереди руки, безмолвно наблюдая за все еще никуда не отъезжающей моей машиной. А я никуда не тороплюсь, я размышляю, я жую монотонно жвачку памяти. Мне интересно знать почему. Пять, возможно, десять минут тишины. Голова не отключается, мысли кружат, не опадают. Обдумывание следующего шага, озарение и вот уже генеральный план выплывает из подсознания. Я снимаю обручальное кольцо. Тяжело идет, Лена не спешит сваливать с пальца. Сука. Его приходится слюнявить и выгрызать зубами. Кладу в карман – все, прощай, родная моя!

Дверь со стороны водителя открывается, спешиваюсь, и железный конь выпускает меня на свежий воздух. Я поворачиваюсь к Тоне и предлагаю свою компанию на вечер. Надо поговорить.

— Тонь, давай проведу. Хотелось бы взглянуть, как живет моя старая подруга на новом месте, – натянув свою обворожительную улыбку, выдавливаю и терпеливо жду согласия, медленно сжимая кулаки.

— Могу угостить сладеньким, если у тебя, конечно, есть время.

Весьма интересное предложение. Оговорилась, но картинки со «сладеньким» шустро проскочили в башке, задев и без того воспаленное воображение. Они мне понравились, будем ставить на «повтор».

— Напрашиваюсь же, время есть, – все еще пытаясь разрядить обстановку, рассыпаю мелкие любезности.

Сигнализация сообщает о своем включении, мы же направляемся к подъезду.

— Какой этаж? – прикладываю кнопку вызова лифта, оборачиваюсь и жду ответа.

— Девятый.

Весьма неожиданно, но предсказуемо. Вечер все же будет удивительным. Всего-то третий день пойдет, а я уже на взводе.

— Ребят, вы сговорились, что ли?

— Так получилось, – бормочет еле слышно Тонька.

— По крайней мере, не запутаешься. А номера квартир тоже совпадают? – подмигиваю. – Санек в домах не плутал?

— Что?

— Я спросил про номер квартиры.

— Я прекрасно расслышала вопрос. Вот потом, что потом за чушь ты выдал?

Она краснеет и заметно нервничает. Я задам этот вопрос. Точно задам. Сегодня, именно сегодня хочу знать ответ, какой бы он ни был. Про дружбу будем говорить завтра, а сейчас, Антон, ты мне будешь исповедоваться.

Лифт останавливается, а двери открываются. Тонька вылетает как ошпаренная из консервной банки и резко разворачивается, остановив взглядом мое движение наружу. Что такое? Сдаем назад. Нет уж, милая, поздно. Мы «друзья». Напомнить, если ты забыла?

— Не будет десерта, и кофе на всякий случай тоже. Тебе пора домой. Еще раз благодарю за то, что проводил.

Я уверенно выхожу из лифта и спокойно беру Тоню за руку. Мне нужно знать сегодня. Именно, сегодня. Я хочу знать!

— Ничего дурного. Просто неудачно пошутил. Думал, ты оценишь мой юмор.

Главное, своевременный юмор. Все же ты циник, Смирный.

— Максим… Я оценила. Это очень…Грубо, не находишь?

— Тонь, ну прости. Что-то я сегодня без настроения. Саши нет, ты какая-то…

— Какая?

— Ну не такая, как обычно.

— Максим! Саша умер! Его больше нет…

Одновременно замолкаем, смотрим друг на друга, не моргаем – видимо осознаем.

— Какая не такая? Ерунду какую-то городишь, честное слово. Тебе пора домой. Жена будет волноваться. Иди уже. Я абсолютно серьезно.

Пора. Вот он момент истины. Сейчас или никогда. Скажи и кончим дело.

— Мы расстались с Леной.

Прокофьева пару раз изумленно моргает, я внимательно отслеживаю каждый взмах ее ресниц. Жду, что скажет. Она вздыхает и сочувственно мне возвращает.

— Вы развелись?

— Да, так получилось. Давай ты не будешь задавать вопросы и все-таки пригласишь в дом. А то стоим на этой площадке, как два тополя.

— Там три тополя.

А вот и старое занудство подтянулось. Терпение с ней улетает просто на раз-два.

— Тоня, ты меня прекрасно поняла. Открывай дверь.

— Ты не командуй тут мной, не своими “духами” заправляешь.

— Ты даже такие слова знаешь? А что означает, хоть понимаешь?

Сейчас она меня взглядом располосует, а я словлю свой кайф. Предвкушаю и медленно кривлю губы в улыбке, взглядом останавливаю поток женской трескотни и вынуждаю Прокофьеву открыть входную дверь.

— Проходи, пожалуйста.

Другое дело. В квартире темно и тихо. Действительно, внутри никого. Хороший знак! Мне нравится. Щелчок выключателя – шаг в ее жизнь.

— А у тебя, как-то пустовато, что ли, – обвожу взглядом компактную прихожую.

— Много воздуха – мало мебели, не находишь?

— Мне нравится. Все будет постепенно и потом я дома редко бываю. Брат помог квартиру купить, да и у меня сбережения были. Как-то с родителями уже не очень. Ну, ты понимаешь, – звучит, как оправдание.

Глава 7. Тоня

-Пошел вон!

Он молчит, и эта тишина оглушает. Воздух тяжелеет и переходит в разряд дефицитного товара, его катастрофически не хватает. Тяжело дышать, грудь болит, кровь давит и гнет сосуды.

За что он так со мной? Ненавижу! Сволочь. Пусть катится к черту. Валит на все четыре стороны. Боже, как унизительно. Идиот! Я с Сашей? С чего он взял? Господи, как это отвратительно. Он омерзителен! Чертов извращенец!

Медленно поворачиваюсь к окну и крепко обнимаю себя за плечи. Стискиваю до боли, до хруста. Хочу раздавить грудь, выдавить сердце, выплюнуть эту мерзость. Держусь за себя, больше ведь не за кого. Он приближается ко мне, я это ощущаю. Очень! Вот поднимает руки и подносит их к моим плечам.

Не смей, скотина! Стой! Тебе не разрешаю. Отойди, уйди.… Не друг! Ты мне не друг!

— Тонь, – укладывая свои ладони поверх моих на тонкие плечи, произносит Макс. – Я так не думаю. На самом деле я хотел…

Я дергаюсь, словно в припадке, пытаюсь сбросить мужские руки, не получается. Я набираю силу и продолжаю бороться. Нет, я сказала, нет и нет! Освобождаюсь от удерживающих оков, оборачиваюсь и выплевываю в наглую рожу Смирного:

— Пошел вон! Ты прав, я полностью согласна. Мы с тобой не друзья. Все! Закончим на этом. Детство прошло, Саши больше нет, у Кати своя жизнь, а ты, как был чурбаном, так им и остался. Ты жестокий и черствый мужлан. Ты вообще хоть человек? Живой ли ты? Только теперь я могу тебе это высказать прямо в глаза, не стесняясь и даже не сдерживаясь. Вот я смотрю в твои бешеные глаза и кричу, что дружбе конец! Услышал? А теперь уходи, Максим.

Максим поворачивается и направляется к выходу. Я плачу? Он довел меня до слез? Так получается? Что теперь? Как с ним можно общаться? Саша? Мозг работает на полную катушку, но ни одной здравой мысли не выдает. Там кровит и рвет вены. Он так меня обидел…

— Тоня, – тихо зовет. – Я сморозил откровенную дичь, бред. Выдал, не подумав. Ну, знаешь ведь, как это бывает, когда в голове полная чехарда. Все так навалилось. Сашкина смерть, твой вчерашний утренний звонок, теперь эта встреча, ужин у Марины, кофе у тебя дома. Я…

— Нет! – перебиваю и отрицательно мотаю головой. – Не знаю я, как это бывает! И даже не хочу этого знать. Просто не хочу!

— Я всегда, прежде чем что-либо сказать, обдумываю, а затем произношу, – не унимаюсь. – Я никогда не намекаю, всегда говорю прямо и не виляю. И гадости о своих друзьях я даже в мыслях не допускаю, не говоря уже о том, чтобы их словесную форму извергать из своего рта. Так что, нет, Максим, я не знаю, как это бить словами. Как это убивать и давить! И, знаешь, что? Не хочу с этим знакомиться. Уходи, пожалуйста. Уходи, Максим. Я снова могу ударить. Не подходи!

— Тонь...

Молчу, не отвечаю, даже не смотрю на него. Я не забуду! Не забуду! Уходи уже, Смирнов. За этим ты ко мне поднялся? На это ты весь вечер намекал? Я счастлива, что разочаровала. Никогда! Никогда! Никогда!.. Не была я с Сашей! Бред, твои фантазии и сплетни. Повелся на чужие домыслы? Кишка тонка у друга снять признания, решил с меня спросить, подлец! Молчу, смотрю с упреком в его спину, кляну и точно знаю.… Не прощу! И хорошо, что не сложилось у нас. Катись ты к черту, малохольный. Я тебе отомщу!

Он оборачивается и произносит.

— До завтра, Тоня. Я заеду...

— Не утруждайся.

Ушел, закрыл за собой дверь, словно оборвал связь. Это конец. Конец! Конец дружбе, конец эпохи. Два друга за два дня – это слишком, это чересчур! Слезы хлынули из глаз. Водопад из обид, горечи, сожаления и скорби. Скорби по моим лучшим друзьям, по ярким воспоминаниям, по первой любви, по несбывшимся мечтам, по своей жизни.

Глава 8. Тоня

— Привет, малая!

Брат будит телефонным звонком в законный выходной. Зачем? За что? О Господи, Сережа!

— Ты это специально? Ну, привет. Сейчас всего лишь семь часов. Утро только занимается, я еще могла бы спать да спать. Что ты хотел?

— Хотел спросить, как у тебя дела. Имею право, я ж твой старший брат. Забыла? Просыпайся, соня. Пикник! Маёвка, сегодня первый День Труда! Давай-давай, мясо киснет. Мать говорит, ты там совсем плесенью покрылась. Поехали, отдохнем и развеемся. Будут все свои. Правда, я там…

— Твою ж налево… Сережа…Я как бы не готова…

— Тонечка, неужели ты ругаешься?

— Сережка, я, правда, не хочу.

— Машина под парами. На тебя рассчитано. Родни возрастной не будет, только мы, молодежь, и еще один очень хороший парень. Кстати, я узнавал, он не женат!

Да он просто издевается! У меня есть брат. Вот такой подарочек судьбы! Он – очень старший, если можно так сказать. Пятнадцать лет разницы, ну так уж получилось. Мужику почти «полтос». А я…

Привет, меня зовут Антонина Прокофьева, мне 32 года, и я не замужем. «Привет, Антонина!» Мой брат чересчур старается! Я знаю, что мама его подговорила, отец лишь супит брови, он просто молча ждет. Не складывается с этим пока. Я не расстраиваюсь, просто, видимо, еще мое время не пришло. Мне часто некогда по свиданиям бегать, а если начистоту, то даже слегка лень. Закрываюсь весьма насыщенной работой – я преподаватель, учу студентов, «сверхточную дисциплину» веду.

Я привыкла к своему режиму и обязанностям. Моя жизнь степенна – я откровенно скучаю! Но все же не сижу дома, я знакомлюсь, «алаверды» – меня знакомят. Потом пара-тройка встреч – конец так и неразвившимся отношениям, и я начинаю заново. Уже привыкла! Я верна своим увлечениям, трезво смотрю на окружение, но очень хочется романтики. Хочется любви…

Считаю, что влюбилась первый раз в восемнадцать лет. Преподнесла себе этакий подарок на совершеннолетие. Влюбилась в знакомого парня! В друга! Я даже с ним поцеловалась. Вот такое достижение. Впервые в жизни! Он вручил мне подарок, потом интимно обнял, довольно сильно к телу своему прижал, понюхал волосы, погладил щёку… И… На этом, как бы, всё… «Любовь» прошла, так и не успев начаться. Мужским вниманием я снова оказалась обделена.

Границы дружбы возвели, о столь «пренеприятном» инциденте напрочь позабыли. Однако кто-то все же болтанул. «Они – прекрасная и перспективная пара!» Раздавалось из каждого утюга. «Лягушки» квакали – молва летела. А мы смеялись – нам смешно! Он старше был, ну так, на два тщедушных года. Сейчас о разнице такой талдычат, мол, «это явно ни о чем». Мы с ним гуляли, за руки держались, шутили, пели, даже в университете на разных курсах поучились, потом мы ссорились, я иногда и ревновала его, пока…

Привет, меня зовут Марина! И я невеста Саши, ну того!.. Морозова? Саши? Моего «кого»? Наверное? Нет, я уверена в этом, все же друга! У меня их двое, нет, их трое. Катьку я все время забываю.

А кто второй?..

Мне очень нужно отвлечься, и я соглашаюсь:

— Серж, я буду готова, через час с четвертью.

— Однако. Такая точность. Что там у тебя произошло?

— Все отлично. Давай, заедь за мной. Наверное, я буду… «в чёрном».

— Ты лучше подумай, что будешь пить, чем, очевидно, горюшко свое намерена там заливать? Коньяк иль виски?

— Мне самогонки лучше захвати.

— Мчу! Детка, жди.

У Сережки отменное чувство юмора. Я не помню, чтобы он хоть раз раскисал и был не в духе. Кажется, что он все время на позитиве. Мне повезло! Надеюсь, что он тоже не в обиде. Я его не беспокою, мы – хорошая родня. Мне очень хочется сейчас, подчеркиваю время – ныне! Чтобы Серега врезал в рыло за меня. Кому? Его я имя больше в своей жизни точно не произнесу.

Натягиваю джинсы, ищу подходящую футболку, носочки, снимаю с вешалки ветровку, хватаю очки, потом закреплю на лоб, наверное, бейсболку. Собираю маленький рюкзачок. Там все нужное, ничего лишнего не тяну. Телефон, ключи от квартиры, кошелек, пара шариковых ручек, мятная жвачка, зеркальце и…дневничок. Да, я веду дневник! Когда одиноко – он всегда не прочь открыть беседу, начать диспут. С ним никогда не расстаюсь! Присаживаюсь на дорожку – жду свою «карету»!

Звонок по домофону.

«Сережка, ты? Дорогой мой, братик, собралась, да! Конечно, я уже бегу».

Спускаюсь вниз, запрыгиваю в машину. Мы щедро целуемся в щечки, он меня нежно обнимает, затем отстраняется, и, прищурившись, спрашивает:

— Как тогда все прошло?

Уже девять дней как его нет. Я плохо помню день прощания, зато весь этот срок мусолю вечер накануне. А брату сухо выдаю:

— Там, все, ну, как обычно. Просто закопали. Все плакали, я – нет, я не смогла. Стояла молча, словно ни причем там. Максима на руках держала. Он ручки все тянул и на отца смотрел. Марина уничтожена, разбита…

Кручу пальцы, потихоньку наматываю на указательный тесемки куртки, слегка свои не накрашенные глаза мочу.

— Тонь, хватит. Я сейчас совсем не об этом. Обычаи я все прекрасно знаю. А дальше что? Я о Максиме.

Глава 9. Максим

Не могу я с ней дружить, просто не могу, не выдержу, срываюсь и порю чушь. Я уже сорвался, ерунду нагородил. Она не простит, она не забудет. Такое точно не забудет. Я бы не забыл…

Ее крайнее сообщение красноречиво, как никогда. Я понял – мне конец. Всё, это, дорогой Максимка, твой эпический финал! Как говорится, парень, ты слегка… «Переревновал»! Да, это была ревность. Я только сейчас это понял. К другу? А что? Люди много судачили, говорили сально и плохо, мать писала в армию – у них все на мази, а Сашка молчал; она мне ни строчки – тут моя вина, ведь адрес я свой не давал. Я тоже тишину хранил, естественно – я ведь дулся! Она с ним губы терла – это мы с Морозом обсуждали, он говорил, что смотрит Тонька щенным взглядом на него. Специально, что ли, он меня драконил? На ревность, скот, «без Царствие Небесное», активно вызывал? Какой он друг мне после этого? Сука, сука, сука. Поверить не могу, ведь я ему, мудиле, доверял. Я тоже, блядь, хорош! Сам выдумал, изобразил, раскрасил и всё сам выдал, сам потом огреб… И вот финал!.. Сижу, скребу экран – в эфире слишком тихо. Антон молчит, мне тоже нечего подкинуть. Вот так, Санек, гребем теперь отличное дерьмо!

«Друга» поминал жестко. Жрал сигареты, как орешки, плевал табак, что к нёбу словно пепел липнул – короче, я просто загибался и страшно пил. Два дня ярких воспоминаний, на третий собирался на работу – резко завязывал. Похмелье так себе союзник, но что есть, то есть. Работал смены, а выходные заливал. На девятый день пришло то самое послание. Душа Санька на небо отлетела, а я вот в «бане»! Эффектно, блядь, Антон меня послал. Очухался немного, затем привел себя в порядок. Чему, как говорится, быть, того не миновать. Попробуем-ка с самого начала. Да, чтоб ты знала, милая: «Хрен на то я сообщение с претензией П-О-К-Л-А-Л!».

Сейчас уже не пью, не убегаю от реальности, считаю дни, пашу, как вол. Живу!

Мы не виделись ровно тридцать дней с последнего «свидания». Считаю дни, знаю, это – признак плохой. Месяц. Ровно тридцать чертовых скучных дней и тягостных ночей. Молчание в нашем личном эфире, пустота и отсутствие тяги. Не горит… Последний раз – на его похоронах. И все, а потом... Отрубило. Стояли над могилой незнакомцы, чужие, обозленные, ненавидящие друг друга люди. Как будто не было между нами давнего знакомства и дружбы. Ничего не было. Вычеркнуто и забыто. А сейчас пустота, тишина и полный мрак.

Как же легко оказалось разрушать! Одно неосторожно брошенное слово, додуманная фраза, взгляд косой, ложь и жадная на скандалы ревность. И вот ты опять один, в самом начале пути. Ищешь упорно выход, но все время натыкаешься на табличку с надписью «Вход, Смирнов!». Ищи выход, идиот. Очевидно же, не туда тебя понесло. Зачем все это я затеял? Искал частицу правды. Ну и как, нашел? Доволен? Потешил эго! И только? Загордился. От ее «красноречивого» ответа полегчало? Немного. Да! А впрочем, мне теперь на это все равно!

Уже через неделю пьянки проснулось дикое желание увидеть Тоню, поговорить, наверное, заново подружиться хотелось, что ли. Глупости все это, ерунда, но отчего-то так паршиво на душе понять не мог, как ни старался. Обидел – да! Зря – возможно! Жалею – безусловно! Хотел бы – еще как! А что хотел? Ты определись с желаниями? Разберусь по ходу дела. Как разговор-то теперь начинать? С извинений – банально, как ни в чем, не бывало – нагло и весьма самоуверенно. Звони, Максим, там разберешься.

Еще через три недели стойкое желание переросло в маниакальный психоз, а каждодневное утро начиналось с просмотра журнала вызовов и сообщений. Не пропустил ли чего? Она молчала. Ты что забыл, ты в черном списке!

В б-а-н-е!

Ё-моё!

Нахожу Тоськин номер в контактах, глажу выученные цифры перед вызовом. Гудки, а затем…сброс! Не понял. Вызов идет? Идет! Еще раз. Гудки – и опять мимо! Она меня сбросила, что ли? Смотрю с идиотской улыбкой на экран, мигающий красной отметкой «вызов прерван». Детский сад. Глупость какая. Не может быть. И мелодия входящего звонка тут же разрывает порочный круг мыслей, не давая им перерасти в нечто большее. На дисплее высвечивается «Прокофьева». Сбросить? Обойдется! Тихо-тихо, Макс, не спугни.

— Да, – жестко и с вызовом произношу.

— Слушаю, – отвечает.

— Привет! Ты меня только что сбросила!

Не очень-то права качай, Смирнов. Знай меру!

— Кнопку перепутала, но я ведь перезвонила.

— Чтобы извиниться?

Очевидно же, что неуместны эти заигрывания сейчас, ну на хрена я провоцирую, почему с ней отчаянно тянет пошутить. Трещит линия от напряжения, гудят телефонные провода, а телефонисты заходятся, наверное, от смеха. Шутка не проходит, на том конце телефонной линии голосом классной дамы Прокофьева продолжает гнуть свою правду.

— Что ты хотел? У меня очень мало времени на праздные разговоры. Я на работе. У меня скоро следующее занятие начнется. Я тебя внимательно слушаю, но, пожалуйста, короче.

На секундочку стоит отпустить ситуацию – и женщины уже начинают ставить ультиматумы, свои правила навязывать, время отсчитывать. Я – молодец! Отличное время выбрал. Я – герой! Прочистил горло, почесал затылок и сказал:

— Подумал, может нам стоит встретиться и немного, как бы, это, перезагрузить наши отношения.

— Дружеские, конечно, – с иронией на грани издевательства продолжаю транслировать.

Беззвучно ржу, как сумасшедший, и понимаю, что это пора заканчивать, ведь она сейчас действительно бросит трубку, но не могу. Меня прет – я счастлив! Да перестань ты, Макс! Зачем такое вытворяешь?

Глава 10. Максим

Как и предполагалось, к дому Прокофьевой подруливаю без четверти семь. Время есть и я не спеша покидаю салон, ставлю на сигнализацию и направляюсь к подъезду. Ощущение подвоха не оставляет на протяжении всего дня. Ну, нет. Это было бы даже чересчур. Не верю, Тоня не динамо, она не такая. А чего руки-то дрожат, Смирнов? То ли стыдно тебе за то прошлое событие, то ли готовишься отбивать женское нападение, то ли предвкушаешь долгожданную встречу. Короче, знатно кроет, давно такого не ощущал. Девятый этаж, переливчатая трель дверного звонка, женский голос «Кто?», открытая дверь и скупое приглашение «Проходи».

— Привет.

— Привет! Ну, проходи, не топчись на пороге. Я еще немного. Слегка не успела. Консультация внепланово нарисовалась. Чего-нибудь хочешь?

— Спасибо, я могу сам, все сам. Ты собирайся, не спеши. Можно? – жестом указывая направление на кухню, спрашиваю с осторожностью, не нарываясь, мягко прощупываю почву нервного состояния девушки.

Рука у Тоньки все же тяжелая. Это я уяснил и хорошо запомнил. Надо будет повторить! Пусть бьет и зацеловывает. Кто ж от такого откажется? С ней я, как сапер на минном поле. Вправо-влево, а дальше, чтобы ногу оторвать от земли, необходимо быть уверенным в следующем шаге и направлении движения. След в след, мягко ступая и не дергаясь.

— Да. Если ты не против, то, пожалуйста, давай сам. Я быстро.

— Не тороплю, – поднимаю руки, мол, капитулирую.

Давай, иди, красотка. Покори!

Какая миленькая кухня! В прошлый раз и не заметил. Почувствуй себя хозяином, Максим. Не стесняйся, располагайся. Достаю турку, засыпаю кофе, заливаю водой, приступаю к привычному для меня ритуалу. Допивая уже вторую чашку, прерываюсь появлением Прокофьевой в проеме.

— Я готова. Можем выдвигаться.

Поднимаю глаза и откровенно любуюсь представившейся картиной. Наглею страшно – на нее таращусь, чуть ли языком не цокаю, не скрываю восхищение в глазах, даю ей понять, что мне не просто нравится, а я в восторге! Маленькая, точеная фигурка. Скромно и одновременно стильно одетая Тоня выглядит, как современный подросток. Джинсы, обтягивающая черная кофточка с треугольным глубоким, хотя, на мой взгляд, не достаточно глубоким, вырезом и миниатюрный пиджачок, нервно перекладываемый из одной руки в другую, изящные балетки – гардероб в минималистическом стиле облагораживает женские контуры. Моя спутница чертовски обворожительна. Захотелось прикоснуться, нежно погладить тонкие кисти, пальчики, заправить непослушный локон, упорно выскакивающий перед глазами. Черт возьми, захотелось поцеловать. Сильно, до боли. Я сдерживаюсь! Я еще помню – еще помнит и она.

— Очень красиво. То есть, ты такая красивая, Тонь, – вот и все, что себе пока позволяю.

Нервно сглатываю, мой кадык дергается, чашка ударяется о блюдце.

— Спасибо.

Поднимаясь из-за стола, я знатно прикладываюсь пахом об его угол. Все! «Кина» не будет! Тихо матерюсь, но лицо сохраняю. Хорошо, что всю эту позорную картину Тонька не наблюдает, она дефилирует к выходу. Где-то на моменте падения чашки она, конечно, поворачивается, но вида не подает. Я вижу – ей меня не жалко. Прихрамывая, направляюсь следом.

Выходим, наконец, на улицу и Прокофьева задает очевидный вопрос.

— Макс, а куда мы идем, то есть едем?

— В кино. Открытое такое, на воздухе. Ты не против?

— Никогда не была. А что такой кинотеатр есть? Ну, в смысле, у нас в городе.

— Да, я знаю одно местечко. Сегодня тепло вечером, так что самое оно. А на всякий случай у меня в машине есть плед и непустой термос. Согреемся, – подмигиваю и по-идиотски лыблюсь девушке.

Я ведь ухаживаю! Оцени мои старания, подруга. Поощри меня чуть-чуть. И она выдает:

— Будет тепло. Я уверена.

Все! Закончилось, так и не начавшись. Ты крылья мне сейчас срубила!

— Как пожелаешь.

— Да.

Скупой ответ и гордый взгляд. Сам напросился, Макс. Теперь терпи. Ты просто помни, что чрезвычайно сильно, брат, ты виноват.

— А ты всегда последнее слово за собой оставляешь?

— Что?

— Ничего. Машина там. Идем.

— Ага, я поняла.

Я открываю дверь и неожиданно подаю ей руку. Со мной такое впервые. Я не джентльмен. Весьма экстравагантно, вероятно. Она теряется, а мне нравится. Столь неожиданный жест вежливости проявляю. Я ли это?

— Я…

— Давай, подпрыгивай скорее, кроха. На бал тебя веду. Считай, что похищаю.

— Кроха? – глаза таращит Тонька.

— Ну, это по сравнению со мной. Ты очень маленькая, а рядом с машиной так вообще просто крошка…

— Благодарю, мой принц, – обворожительно улыбается и вкладывает ладошку в мою клешню.

Я возвращаю ей улыбку, с надеждой на продолжение «солнечного света», который она непроизвольно в данный момент распространяет.

— То есть я хотела сказать…

Мой черед! Мы «диаложим», Тонька, помнишь?

Глава 11. Максим

Моя квартира не похожа на среднестатистические клетушки. Наверное, потому что это изначально не квартира. Это мансарда. Попросту – чердак! Там раньше располагался художественный притон. Богема местная собиралась – выставки устраивали, баб водили, нюхали, кололись – облагораживали искусство по мере своих сил и возможностей. Потом случилось возгорание, к нам естественно звонок, я тоже прибыл. Был очень впечатлен. Закрыли этих недоумков, а метраж я выкупил сразу. Родители вложились, даже часть пацанов вошла в мое безумно трудное положение. Сделал ремонт, поставил раздвижные двери, провел канализацию. Все там очень хорошо!.. Там не хватает лишь хозяйки.

Мы подымаемся ко мне в гнездо, я начинаю вспоминать, а все ли там в порядке. Да вроде не следил, не пакостил, бутылки выкинул, когда закончил «долгий поминальный день», там форма из химчистки, что еще? Мать мне «харчевню» передала. И вот, не помню, загрузил ли в холодильник?

Подходим к входной двери. Она купейная – мне так удобно, высокое железное полотно. Я открываю и жестом приглашаю Тоню войти. Она заходит, словно кошка, осторожно и с оглядкой, начинает снимать обувь. Нет! Этого я не выдержу. Ее маленькие голые ступни стопроцентно прекратят наш вечер, а я так не хочу. Прошу ее этого не делать. Пусть так идет – надежнее, а она – целее.

— Тут как-то необычно. Максим? Это что? Ты тут живешь?

— Да.

— Но это же чердак, да?

— Нет, Тоня. Теперь это жилая мансарда. Здесь можно жить, у меня есть разрешение. Пожарная инспекция, – улыбаюсь, – мне его торжественно вручила.

— Здесь очень круто. Словно студия.

— Так и есть. Располагайся. Я сейчас очень быстро. Найду журнал, и мы поедем.

— А что там? Можно я посмотрю?

— Давай.

Сканирую взглядом помещение. Нет, все на своих местах. Ничего провокационного не наблюдаю.

Правда, у меня есть увлечение – музыка. Я коллекционирую виниловые пластинки. Раритет и современную бурду. Сашка в свое время подсадил. Потом уж я не смог слезть с этой иглы, так и по сей день продолжаю пополнять свои закрома. Тоня идет к стеллажам с моим богатством. Я слегка волнуюсь. Там очень много личного. Там…Фотографии, там некоторые вещи… Там даже есть…Её сережка – когда-то на прогулке потеряла, я нашел – она забыла, так и не отдал. Там групповые фото, там есть и фотография с женой, и там мои награды… Может лучше… Тоня, стой!

— Очень много.

Она поворачивается и делает круглые глаза.

— Их очень много. Я вижу и наушники, там еще проигрыватель. Нет слов, Максим.

Я молчу, не понимаю, Прокофьева меня так хвалит или что?

— Это все твое?

— Да. Я с одиннадцатого класса собираю...

— Я помню. С Сашей вы…

— Там есть, ты помнишь…

— Макс, тут так красиво. Правда, мне очень нравится. Я в громаднейшем восторге. Тут просто «Вау»! А там что?

И тычет пальчиком туда, куда не надо было. Мне стыдно. Впервые в жизни. Ну, с почином, брат!

Хрен с тобой! Там типа кухня. Вот готовка, авторитетно заявляю, абсолютно не мое.

— Пакеты? Что это, Максим?

— Мать передала. Завтрак, обед и ужин. Наверное, на сутки. Еще не посмотрел.

— Прости.

— Все нормально. Я только по яичнице спецом. Могу картошечку пожарить. Все остальное – я активный пас.

— Ну, ты ж мужчина…

Весьма ценное замечание. Спасибо, что отметила данный факт.

Всего, чего она коснулась руками, я теперь не буду касаться минимум полгода. Не опошлить бы мысль свою! Она кружит по пространству, а я медленно ищу журнал и наслаждаюсь этим видом. Как-то быстро нахожу, демонстрирую ей; трясу, как букварем, смотри, мол, надо выдвигаться. Она громко вздыхает и шлепает ко мне.

— А где кровать?

Что? Ох, блядь. Что ты сейчас сказала?

— Максим?

Я молчу.

— А где ты спишь?

Я сейчас тебя туда уложу, маленькая провокаторша. Ей-богу. Ты сейчас напросишься.

— Спальня там, – рукой указываю направление. – Желаешь тоже посмотреть?

— Не отказалась бы…

— Сейчас не стОит. Помнишь, у нас горит сеанс?

Беру ее за руку и вывожу нас на свежий воздух. Вот это, блядь, чертова «дымокамера». Вот это норматив, я понимаю! Она сейчас смеется надо мной?

— Максим, такое впечатление, что мы сбежали.

— Прокофьева, давай в машину. Опоздаем. Пропустим титры, кто в ролях, кто продюсеры, кто режиссеры. Потом объясняй тебе, что к чему. Я плохой рассказчик. Быстренько, давай-ка ножками переставляй. Раз, два, раз, два.

Сигнализация – и дверь открыта. Загружаемся и продолжаем вечер наш.

— У тебя очень интересная квартира. Мне там понравилось.

— Я рад. Я жду.

— Чего?

Глава 12. Максим

Прокофьева действительно спит. Поверить не могу. Я терплю этот американский «любовный не пойми что», ради чего? Хотя в данный момент никаких претензий все же не имею. Меня все вот это слишком устраивает. Тонька усиленно сопит у меня на плече, я нюхаю ее волосы, вожу ладонью по ее руке и ощущаю движение ее грудной клетки. Спокойно и, надо сказать, очень тепло. А это я предпочитаю! Чем жарче, тем мне комфортнее. Я – пожарный, я – покоритель огненной стихии! Вот с этой бы еще немного разобраться!

В какой-то момент я опять начинаю прокручивать нашу ситуацию. Простила ли? Забыла? Что у нас сейчас? Проснется – мне спросить об этом или все же с этим стоит подождать? Да, проблемка, Макс!

Замечаю, что Тоха, вроде как, млеет от моих поглаживаний. Она смешно вытягивает руку и растопыривает пальчики. Подставляет – я принимаю! Пальцы у нее тоненькие без маникюра, розовые ноготки коротко остриженные, а на безымянном желтеет узенькая золотая полоска. Там колечко?! Что за хрень? Не понял. Месяц лишь прошел. Всего-то!!! Какое там еще кольцо? Я подношу ее руку к своему лицу и оценивающе разглядываю ободок. Бред! Не сходи с ума, Смирный. Проснется – сразу спросишь!

Я усиливаю тактильные мероприятия с ее рукой, а носом утыкаюсь в девичью макушку, вдыхаю полной грудью. Что там? Яблоко, корица, ваниль, кокос, лимон? Я вообще не в курсе, просто очень активно дышу. Раздувая меха – тренирую легкие, напитываюсь ее запахом. Балдею, черт возьми! Правую руку подтягиваю ей под самую грудь. Она в тисках и ей уже не вырваться. Тут только гидравлический болторез, друзья мои, вам в помощь. И то, весьма-весьма, все это спорно… Я нагло ухмыляюсь! Самоуверенный браток! Дерзайте, упыри! Ведь это все уже мое! Тоня смешно кряхтит, а я ее не отпускаю. Она еще плотнее прижимается, практически на мои колени лезет. Ну что, мне доложить по этому вопросу? Я только «за»! Давай, смелее, родная. Можешь крепче обхватить меня, я даже в этом помогу. И… Вот тут порнографический сюжет внезапно прерывается. Тушите, господа, весь это свет!

Твою мать! Царица Небесная! Ах, что я вижу…

Я вижу кружева. Ну что! Мне демонстрируется весьма великолепный вид. Достаточно глубокий, я это точно подтверждаю, вырез очень спешно едет вниз. А нам того и надо! Носом пропахиваю Тонину грудь. Я вижу все! Ее бюстгальтер… Он такой… И родинки, их, вижу, очень много! А что еще там от меня сокрыто? Господи, ну дайте же мне света! Эх, сейчас бы развести костер. Хотя, ну на хрена. Смирнов, дерзай, включи воображение. Еложу подбородком по макушке, глажу руку, вторая тянется туда, куда пока нельзя. Да что за на фиг! Видимо сегодня все же сдохну я. И тут наш молчаливый телесный, весьма открытый, диалог некстати резко прерывается.

Там часть вторая, чтоб ее! Зачем так громко? Тоня сонно смотрит на экран, ну а затем и на меня:

— Еще не закончился?

— Нет. Ты устала?

Она внезапно разжимает руки и резко от меня отстраняется.

— Смирнов, ты охренел?

— Не понял. В смысле?

— В том самом. Отодвинься.

Я раскатисто смеюсь. Действительно, лет сто как минимум не веселился.

— Прокофьева, когда не выспишься ты бешеная, что ли?

— А ты опять по роже захотел? – и с вызовом уже ладошку потирает.

— А ты попробуй! Ну!

Я этого, наверное, даже с нетерпением жду. Чего ты дуешься, Антон? Я только посмотрел. И что? Тут надобно сказать, я очень впечатлен. Хотя, пожалуй, все ж не на «отлично». Так, наверное, балла на «три». Но, тем не менее, весьма неплохо. Я нагло пялюсь на Антохин рот. Сейчас я покажу тебе «мерзавца». Давай, с размаху врежь мне, а там ответка в твои губы прилетит! Это я смогу!

— Мне уже пора домой.

— Смотреть не хочешь? – добавляю тихо. – Больше.

— Максим, уже прохладно. Поехали, нам пора. Я знаю, что там дальше будет.

— А я не помню. Тонь…

— Ты…

— Не буду больше. Хотя ты сама…

— Так. Все. Подъем! Давай-ка ноги в руки.

А мне не хочется, мне очень мало. И я скриплю, как старая пластинка.

— Тоня, Тоня, стоп-земля, – щелкаю перед ее носом пальцами, пытаясь остановить ее состояние аффекта. – Ну что такое? В самом деле?

— Мы едем? Или я иду пешком!

Вот мелкая зараза!

— Да. Едем. Как тебе угодно.

Собираю плед, сую под мышку опустошенный термос; недотрога натягивает свой пиджачок, а я разочарованно вздыхаю. Когда еще мне представится случай? Когда? Такой десерт, и все насмарку! Эх, Тоня, Тоня, ты – просто девочка-облом! Хотя с другими – это плюс, похвально.

— Что за кольцо на пальце?

Теперь тебе я буду «мстить» за столь короткий эрофильм, пытая неудобными вопросами.

— Кольцо.

— И мой вопрос по-прежнему открыт.

— Господи, Максим! Это Серого подарок.

— Палец выбран странный, а на нем оно.

— Ну, по размеру мне немного не подошло. Все? Удовлетворен?

Не знаю. Смотря, что завтра мне ты скажешь. Да, я рассчитываю на свидание. Я много видел за сегодня, хочу еще – мне, как бы, мало.

Глава 13. Тоня

Он там стоит. Один. И не уходит. Я не слышу звук подъехавшего лифта, не слышу его удаляющихся шагов. Очень тихо. Мне неприятно. Да так, что я сама себе противна. За что я так жестоко с ним? С собой? И с нами? Остановись, Тоня, стой. Он просто не так все понял. Ничего не может быть. И дело тут не в Сашке. Он бросил нас, уехал. Он забыл, что мы дружили. Потом вернулся – злой, совсем чужой. Вернулся. Он теперь совсем другой.

Он не уходит? Господи, иди, Максим, иди. Тишина. Мне кажется, что я слышу, как он дышит. А если я открою дверь? Он что? Войдет? А может быть… Ударит?

Я слышу, что кабина подошла. Щелчок моего замка – а там закрылись двери лифта. Я горько плачу. Боже, он ушел. Дура, дура, дура.

Все. Хватит. Спать пора. Завтра трудный день. Завтра на работу. И Катька встречу застолбила. Они с Егором выбирают имя малышу. Там мальчик, ведь я точно знаю. Предчувствие или мои причуды. Уверена на сто процентов, там пацан. Назвать бы сорванца… Максимом. Нет. Александром. Нет. Все же Макс. Да уж! Делов сегодня я, конечно, натворила.

Быстро привожу себя в порядок. Вечерние процедуры никто не отменял. Надеваю ночную сорочку и укладываюсь спать. Одна. Мне совсем не страшно. Все нормально. Класс!

Какие-то чудные сны терзают и без того мое больное воображение. То я с Сашей, то с Максимом, то с ними разом. Господи, за что? Вот такая жизненная шутка. Потом они дерутся за меня. А я смеюсь – меня смешит финал. В нем я по-прежнему одна! И никого...

Будильник срабатывает в шесть часов утра. Как положено! Разлепляю глаза, сладко потягиваюсь, вскакиваю с кровати и начинаю утренние сборы. Мне надо в университет. Финальные деньки, сессия, потом еще немного практики и долгожданные каникулы.

Практика…Черт, черт, черт. Совсем забыла. Сережа должен был договориться. Планировалось, что ее ребята будут проходить в Третьей пожарной части. Университет наш не простой! Готовим там таких же обормотов, как Макс Смирнов, как Серый «Композитор», – защитников, борцов с огнем, пожарных-укротителей стихии. Я нервничаю и спешно набираю брата:

— Сережа, миленький, привет!

— Привет, малая! Что случилось?

— Слушай, я понимаю, рано. Ты узнавал?

Сережка, видимо, завтракает. Я отчетливо слышу, как он что-то жует, прихлебывает и, очевидно, недоумевает:

— Спрашивал? О чем?

— Скажи, что это шутка.

— Тонь, я, правда, ни черта сейчас не понимаю. Ты вообще о чем?

— Практика. Очнись, Сережа! Мы же говорили. Быстро вспоминай.

— Ну…

— Вспомнил?

— И?

— Сергей, твою ж…

— Выбирай там выражения. Тоня, толком объясни, что ты хочешь от меня. Я, правда, через слово понимаю, что ты там лепечешь.

— Ребятам нужно пройти летнюю практику в части. Помнишь?

— Ничем не могу помочь.

— Это твой армейский юмор? Сережка, миленький. Я так тебя люблю.

— Все, мать, взаимно. Но… Прости, конечно. Я просил тебя, если мне не изменяет память, об этом всегда меня заранее предупреждать.

— Блин, блин, блин. Мне кранты!

— Интересно будет посмотреть, как тебя размажет на плацу.

— Спасибо, братик. На могилу, если что, не приходи. Я и оттуда буду наблюдать свои заветы.

— Ладно. Погоди, сейчас подумаю. Есть одна идейка. Надо позвонить... Да, пожалуй, Витька нам вполне поможет.

— Боже, ах, как же я тебя люблю.

— Да, погоди ты. Ничего пока не обещаю. Дам знать. Ты, там это… Больше не ругайся.

— Сережа, правда. Что хочешь? Чем возьмешь?

— Ты с Юрой на свидание пойдешь?

— Ах, это. Так мы уже с ним договорились!

— Прекрасно. Тось, он, правда, классный парень.

— Я помню. Помню все! Да, он не плох.

Прощаемся с Серёжкой, и я немного успокаиваюсь. Это был бы эпический провал Антонины Прокофьевой, не сумевшей организовать учебную практику по блату в пожарной части своего родного брата. Смотрю на себя в зеркало. И не узнаю отражение. Оно злое и уставшее. Тяну улыбку – да будет яркий свет! Все будет хорошо, все будет просто отлично!

Занятия со студентами проходят как обычно. Все по расписанию – я наслаждаюсь постоянством. Телефон весь день молчит – Сергей видимо испытывает мои нервы. Наконец мелодия входящего рассекает тишину, царящую в аудитории.

— Да.

— Всё замётано.

— Боже, я тебя…

— И я тебя. Ты помнишь? Юра, Юра, Юра.

— Не продолжай. Я слышу, слушаюсь и повинуюсь. И я тебя люблю.

— Давай, пока, моя, р-р-р-р, тигрица! Тонь, я совсем забыл.

— Угу.

— Ребят нужно будет «влить» в коллектив.

— Что это значит?

— Кто руководитель практики?

— Ну, уж точно не я. Ты забыл, какой предмет я тут преподаю.

Глава 14. Максим

Поздравляю, брат! Ты идешь на рекорд. Трое суток не спать – да ты ходок! Не помню, как вернулся я домой. Не помню ничего. Отчетливо запечатлел всего три жестких слова:

«Нас больше нет».

Смирись, браток! Такая вот непруха!

Я не могу смириться. Это просто бред! Я столько раз специально выживал, чтобы издохнуть, как собака?

«Нажми, нажми, нажми…»

Курок? Орет из всех колонок «Garbage». Я слышу, я трясу активно головой, немного подпеваю. Дымлю, как паровоз, а она поет!

Я чищу «наградное».

Да, у меня подарок есть по службе. «Восьмизарядный», тут все как надо. Особо ценный кадр для системы я. Вот как красиво я горю! И даже, сука, не сгораю!

Сижу и полирую черный ствол так рьяно, словно член дрочу. Блядь. Теперь вся рожа у меня черна и в оружейной смазке. Не знаю, как давно – да, и уже не важно. Я тут при деле. Я пашу…

Ствол нарезной, «серьга», ударник, ось курка, пружина и…Патрон. Щелчок! Порядок. Локоть на столе, курок взведен, ствол смотрит вверх. Я целюсь в потолок, смотрю в окно, но нет. Нет, все же мимо! Дурак, Максим, какой же ты дурак – не распознал такого вот подвоха.

Пора сменить музло – уже оно не лезет в уши. Я все равно терплю. Боюсь, что это не смертельно. Ударила! Мне больно, я вот лежу, жду руку для подъема. Боишься, тварь? Не подходи – не жди пощады…

Телефон. Ну что такое? Это – мать. Уже ведь утро, бляха? Щурюсь и гляжу в окно – сегодня как-то по-особому мне свет не мил.

— Максимка, сыночка, привет.

Я отвечаю очень сухо:

— Мам...

— Ты как там? Один?

— Что ты хотела?

— Уже позавтракал? А как тебе котлеты?

Вторую пачку никотина я, конечно, с аппетитом зажевал. Нормально, возможно даже и отлично. Шиплю и тихо отвечаю.

— Мам, что ты хотела?

— Может, заедешь вечером? Я стол накрою…

— А это в честь чего еще?

«Не говори про баб мне, мама». Сейчас безмолвно я «старушку» заклинаю.

— Максим, я так волнуюсь. Сон мне нехороший снился…

— Я в порядке. Что-нибудь еще?

Она молчит и начинает тихо плакать. Я четко слышу всхлипы. Ё-моё. Вы, бабы, что? Нарочно словно сговорились?

— Максим, пожалуйста… Скажи, с тобой действительно все хорошо?

— Мам, мне пора. Все. Пока. Потом заеду.

Спешно завершаю этот безумный диалог. Не до него! Сейчас мне, очевидно, страшно плохо. Прокофьева всю эту дичь теперь мусолить будет, словно леденец? Уж лучше б член мне отсосала, кроха…

Я собираюсь на работу. Сегодня день не мой, но дома почему-то не сидится. Тут все так мерзко, так противно. Она касалась всех моих вещей, она мне этим сердце, сука, разодрала.

Вот форма, чертов тот журнал, ключи и сигареты. Я из квартиры выхожу как будто бы на плаху. Сажусь в машину, взгляд пустой. Смирись, Максим, ну все, ну все… Потом…

Постой и не пори горячку!

Не помню, как доехал. Ничего не помню. Сижу, как зомби. Рабочий «автомат» уже включен. Топор сказал, не засчитает вольный выход. Ха, я не за этим так старался.

И тут внезапно к нам, под вечер, в часть, приходит «страненький» приказ. Печатаем, фиксируем – и мы уже готовы! Да, вот таков закон у нас.

«Я говорю – ты слушаешь. А надо будет «фас» скажу – ты сразу в стойку, сука».

Учебная практика... Это что за на фиг? Какая практика – мы тут, ребята, как бы служим. Топор упорно пытается вдолбить мне в воспаленный мозг всю эту чушь. Он так орет, что вроде стонет:

— Мать твою, таков приказ.

Я руку резко подношу к убору. «Ну, хрен с тобой». На «детках» отыграюсь вскоре.

— Повтори.

Я повторяю в сотый раз.

— Так точно.

— Вольно.

— Есть.

— Максим?

— Да, товарищ полковник.

— Да прекрати ты. Что произошло? Ну, погоди, постой. Майор Смирнов, стоять, сказал. Пока Вы не свободны.

— Никак нет. Все у меня нормально.

— Максим, ты там поосторожнее. Все же дети.

Потом он резко отрезает жалостливую нить:

— Я всё сказал. Смирный, ты свободен.

Я отвечаю бодро «Есть» и шустро двигаю поршнями.

Теперь я жду «детей». Ах, как я жду «детей», которым такую кару приготовил. Мне сообщили там какой-то третий курс и плюс профан – совсем сопляк, их несмышленый типа руководитель. Потерпим – не в первой. У нас в запасе две недели.

— Капитан Шевцов, – окликаю подчиненного.

Он мечется по территории, словно ищет третий глаз. Подбегает шустро. Такой как я, высокий парень, он ясно смотрит мне в глаза. Спокойный, тихий, блядь, он даже где-то…Милый?